Текст книги "Обличитель"

Автор книги: Рене-Виктор Пий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Да! – кричал он. – Я первый раз говорю вам о суде предприятия, вам, конечно, внушали вздорную мысль, будто существуют только два законных верховных суда: суд божий и суд человеческий – иначе говоря, государственный суд с его гражданским и военным трибуналами! Однако скоро, – хихикнул Ронсон, – вы дождетесь третьего, суда всемирного предприятия! И запомните: в тот день, когда земля превратится в единое гигантское предприятие, миром будет править лишь один-единственный суд – наш Суд! Суд наших сестер – транснациональных компаний, объединившихся с нами! Суд «Россериз и Митчелл»! К чему был бы приговорен наш подсудимый обыкновенным судом? Ни к чему. А что ему грозило? Его могли уволить, но при этом нам еще пришлось бы заплатить ему выходное пособие! И вы называете это правосудием? Нет, вы сами вынесете ему приговор, а мы будем председательствовать в вашем трибунале. Я не стану предлагать виновному назвать себя. Напротив, я очень советую ему спрятаться получше, не дать поймать себя, ибо заранее жалею его! Мы будем судить его на месте преступления, под землей, в том подобии склепа, где бог повелел ему потерять восковку с его грязным обличением.

Ронсон вытянул палец в сторону своих слушателей и сказал с угрозой:

– Прячься, подонок, прячься получше, все равно мы тебя отыщем – и гораздо скорее, чем ты думаешь! Лучше всего было бы найти его сегодня, в честь приезда великого Ральфа! Ах, если бы я мог преподнести ему этот прекрасный подарок! Но я пока еще не теряю надежды! Господа, это все, что я хотел вам сказать. Я не хочу никакой дискуссии. Приближается час, когда двери нашей фирмы распахнутся, и все мы заинтересованы в том, чтобы служащие и администрация не увидели нас в таком виде, не увидели этих дурацких плащей и бантов, как у провинциальных кокеток, и этих номеров, как у странствующих акробатов. Ступайте, господа, до свидания.

Мы не заставили себя просить. Потрясенные ужасной речью, мы расстались, не обменявшись ни словом, на улице Оберкампф под недоуменными взглядами первых пассажиров метро. Выходя, я услышал, как Ронсон сказал Мастерфайсу:

– Ты просто дурак.

Я окликнул такси и дал шоферу свой адрес.

– Вы больны, мсье? – спросил он.

– Нет, просто немного устал.

– Уж не попали ли вы в автомобильную катастрофу?

– Нет, – ответил я, – просто в катастрофу.

Я закрыл глаза; меня, должно быть, немного лихорадило.

XXII

Сиделка, которая ухаживает за мной, постоянно сидит у моей постели, наклоняется и смотрит на меня с озабоченным видом.

– Разве я болен?

– Нет, – тихо отвечает она, – вы не больны, просто немного устали, но периоды, когда вы приходите в норму, становятся все чаше и длительней.

– Я попал в автомобильную катастрофу?

– Нет, – нерешительно говорит она, – просто в катастрофу.

Я закрываю глаза; меня, должно быть, немного лихорадит.

В то утро, несмотря на предыдущие бессонные ночи, я почувствовал, что должен явиться на работу более или менее вовремя, вместо того чтобы, набираясь сил, спать до полудня. И хорошо сделал, ибо, заворачивая на бульвар Вольтера, я наткнулся на полицейскую заставу, которая отводила в сторону уличное движение. Часть улицы Оберкампф между бульваром Вольтера и нашим зданием из стекла и стали была черна от народа. Я сразу заметил, что все, кто толпился на улице в этот час, были служащими нашего предприятия.

– Что здесь происходит? – спросил я у полицейского.

– Точно не знаю, – ответил он, – кажется, боятся, как бы не рухнуло вон то здание из стекла и стали, что высится на углу авеню Республики и улицы Оберкампф.

При других обстоятельствах я, несомненно, обратил бы внимание на необычные для полицейского язык в стиль речи, однако новость, которую он мне сообщил, была настолько ошеломляющей, что поглотила меня целиком.

– Я директор по проблемам человеческих взаимоотношений в этой фирме, – сказал я, показывая свое служебное удостоверение, – и несу ответственность за безопасность людей. Я должен пройти.

– Ладно, – сказал полицейский, – проходите. Желаю удачи!

Через несколько минут я уже смешался с толпой сотрудников; на этот раз они не были оживлены и веселы, а, напротив, казались очень озабоченными. Когда я подошел ближе к зданию, я увидел вторую цепь полицейских, сдерживавших толпу в десятке метров от главного входа. В открытую дверь беспрерывно входили и выходили пожарные. Весь штаб фирмы «Россериз и Митчелл-Франс» был в полном составе. На лицах были заметны следы бессонницы и усталости после безумной ночной экспедиции. Я подошел к Сен-Раме.

– Что произошло тут с тех пор, как мы на рассвете покинули предприятие?

Генеральный директор сделал гримасу – прежде я не замечал у него такого выражения, когда он встречался с серьезными затруднениями, но сейчас на лице его отразилась ирония и в то же время обреченность.

– А произошло то, что Рустэв чуть с ума не сошел, обнаружив в четверть десятого, что не только первая трещина здорово разошлась, но появились и масса других – почти на всех опорах фундамента.

– Однако я не понимаю, почему эксперты, с которыми консультировался Рустэв, не смогли определить причин этого явления?

– Видите ли, – пояснил Сен-Раме, – не всегда легко понять, отчего появляются трещины в зданиях; некоторые вполне обычны и потому никого не тревожат; архитекторы давно уже привыкли к трещинам, и часто проходит немало времени, прежде чем удастся определить их причины. Но положение осложняется тем, что сторож, видевший нас этой ночью, разболтал об этом персоналу, а большинство сотрудников в курсе нашей ночной экспедиции… Право, не знаю, чем все это кончится, – заключил генеральный директор задумчиво.

– А что здесь делают пожарные?

– Они проверяют с помощью экспертов Парижского муниципалитета и наших архитекторов, жизнеспособно ли здание, несмотря на все эти трещины.

Люди волновались. Кругом только и было разговоров что об экспедиции ответственных работников и руководителей фирмы, спустившихся ночью в подземелье. Вот когда я понял гениальность хода, сделанного обличителем. Действительно, его поступки привели наше предприятие на край гибели. Мысленно возвращаясь назад, я наконец-то разобрался в коварном механизме его действий. Этот человек избегал проторенных путей. Он отбросил все обычные методы: митинги, брошюры, саботаж, доносы и т. д. Он оставил стачки профессиональным союзам. Затем он точно определил свою цель, вначале для меня довольно неясную, но теперь я ее разгадал: он решил действовать на психику предприятия. У каждого предприятия есть не только тело – машины, аппарат управления, – несомненно, у него есть еще и душа, и разум. Точно так же, как и человек, предприятие поддается страху, предрассудкам, влиянию гипноза. Появление электронно-вычислительных машин, колоссальный рост транснациональных компаний не вызвали таких же изменений в людях, которые работали в них или управляли ими. Люди остались людьми, со всеми их слабостями. И вот вам результат: во время благоприятной и сравнительно спокойной экономической и социальной конъюнктуры одной из опор компании «Россериз и Митчелл-Интернэшнл» грозит гибель. И эта опора, наша французская фирма, лишилась рассудка. Из-за мелких и в сущности пустяковых причин руководители, которых прежде трудно было заподозрить в склонности к суеверию, вдруг повели себя крайне нелепо и предстали перед персоналом и прессой в самом удивительном и непонятном виде. На этом месте размышления мои были прерваны громким голосом, раздавшимся над толпой. Я вздрогнул и поднял глаза на здание из стекла и стали. Из окна моего кабинета Сен-Раме, воспользовавшись рупором Рюмена, обратился к толпе. Он был один. Собирался ли он повторить свои прежние выступления? Во всяком случае, он всех удивил. Об этом свидетельствовали недоумевающие лица Мастерфайса, Ронсона и Рустэва, стоявших неподалеку от меня. Что еще готовил нам генеральный директор вдобавок ко всем неожиданностям? Как он думает выйти из положения? Что собирается объяснить, персоналу?

– Дамы и господа, прошу внимания, я должен сообщить вам новость и объяснить некоторые факты, которые близко вас касаются и, наверно, у каждого и у каждой из вас сейчас на уме. Но сначала новость: эксперты только что сообщили мне, что наше здание из стекла и стали в прекрасном состоянии и нет никаких причин для беспокойства. Трещины – результат легкой осадки почвы в одном из секторов подземелья, что при таком грунте вполне естественно! Может даже случиться, что произойдет еще одна небольшая осадка, о чем тоже не следует слишком беспокоиться; зато потом не будет никаких смещений почвы по меньшей мере сто лет! Такова моя новость. Но вы, конечно, понимаете, что, пока у нас не было этого диагноза, мы должны были принять исключительные меры для обеспечения безопасности, и это объясняет, почему сегодня утром мы решили, что лучше на время удалить всех служащих из здания. А теперь я хочу сообщить вам об одном деле, которое, как я только что слышал, очень вас занимает; и если бы оно дошло до вас в искаженном виде, вы могли бы подумать, что ваши руководители сошли с ума! Действительно, этой ночью вице-президент Мастерфайс и я в сопровождении ведущих сотрудников нашей администрации спустились в подземелье именно потому, что кое-кого из нас тревожило расширение трещины в одной из опорных стен фундамента с восточной стороны. Для очистки совести мы решили отправиться вниз и посмотреть. Всю ночь мы осматривали опоры, поддерживающие наше здание из стекла и стали! Подземные ходы очень грязные, мокрые и скользкие. Мы не раз падали в лужи! Когда на рассвете, удовлетворенные осмотром, мы поднялись наверх, мы решили немедленно собраться, чтобы обсудить результаты наших наблюдений. Тогда-то бдительный сторож, услышав шум, открыл дверь зала, где мы собрались! Сознаюсь, что на его месте я был бы не меньше удивлен, а может быть, и не меньше напуган. Потому что, по правде говоря, вид у нас был очень неважный – мы были в грязи с головы до ног. Добавлю еще, что в зале было очень жарко, от нашей одежды шел пар, так что вскоре нас окутал белесый туман, и наш славный сторож мог вообразить, будто попал на совещание призраков.

При этих словах толпа разразилась дружным смехом. Сен-Раме явно одержал победу. И он закончил:

– Так знайте же, дамы и господа, что этот сторож получил специальную прибавку с начала года по распоряжению, имеющему обратную силу. – Раздались аплодисменты. – А теперь я предлагаю всем приступить к работе. Вам известно, что сырье повышается в цене и всюду на нашей планете идет война за нефть! В этой войне вы – персонал «Россериз и Митчелл-Интернэшнл» – являетесь нашей пехотой, нашей гвардией! И смею вас заверить, что в это тревожное время наши руководители будут достойны вас и фирма будет на высоте! Дамы и господа, благодарю вас за внимание и предлагаю в полном порядке вернуться на предприятие.

Толпа ответила бурей аплодисментов, и все двинулись ко входу в здание. Тут я бросил взгляд на Мастерфайса, Ронсона и Рустэва и увидел, что во время речи генерального директора к ним присоединился четвертый человек. На нем уже не было свитера, но я сразу узнал очки в черной оправе, нервную фигуру и змеиную голову. Ральф Макгэнтер был здесь почти инкогнито, ибо только руководители знали его в лицо.

Французская фирма приготовила ему поистине оригинальную встречу.

XXIII

В то утро на одиннадцатом этаже здания из стекла и стали произошло экстраординарное, единственное в своем роде совещание. Председательствовал Ральф Макгэнтер, один из десяти наиболее могущественных в мире людей, окруженный свитой, куда входили вице-президент Мастерфайс, верный раб Берни Ронсон, французские директора и ведущие сотрудники штаба; Макгэнтер приказал дать ему исчерпывающий отчет о беспрецедентном положении, создавшемся на предприятии. Присутствие ведущих сотрудников администрации подчеркивало исключительный характер этого совещания. В те годы у американских и транснациональных компаний не было в обычае приглашать сотрудников филиалов для обсуждения серьезных вопросов с президентом всемирной компании. Как правило, президент сначала проводил закрытое совещание с главными директорами; затем они решали, кого из сотрудников нужно вызвать по какому-нибудь определенному вопросу. Обычно, хотя это делалось и не всегда, в конце дня ведущие администратора предприятия и директора отделов собирались на своего рода ленч вместе с президентом. В таком случае первые имели возможность вблизи лицезреть последнего. Сен-Раме представлял президенту каждого из своих коллег в перерыве между двумя тощими сандвичами, и Макгэнтер оглядывал их оценивающим взглядом хозяина. Ле Рантек, технократ революционного направления, а часто и Бриньон кружили – как плотва вокруг фонаря – вокруг человека, о котором шла молва, будто он держит в руках десятка полтора правительств и назначает цены на многие промышленные изделия. Итак, можно сказать, что состоялось настоящее деловое совещание, во время которого каждый сотрудник мог удостоиться счастья или, скорее, подвергнуться опасности, что к нему обратится с вопросом сам император, а значит, там было чему запечатлеться в памяти. Я чувствовал – да так оно и было, – что попал в щекотливое положение. Впрочем, Макгэнтер вел себя со мной именно так, как мы условились в кафе. Кроме Ронсона, никто не подозревал, что мы уже встречались. К тому же он был единственным, кто был уверен, что я обличитель, и, как видно, вполне доволен этим обстоятельством. Убеждение, что он один знает разгадку тайны и сам раскрыл ее, по-видимому, привело его в отличное настроение. Вот почему он не стал выяснять причины всеобщего возбуждения, которое он увидел, когда приехал. Он с наслаждением выслушал доклад Сен-Раме, из которого следовало, что какой-то неуравновешенный и безответственный субъект взбаламутил все предприятие. Генеральный директор, сообщив ему о трещинах, о нелепой ночной экспедиции, о толпе на улице, изложил ту же версию, что и персоналу. Короче говоря, Макгэнтер потирал руки со злорадным удовлетворением, как руководитель, который решил проблему, непосильную для его штаба. Собрание приняло несколько смехотворный оборот, но я один знал, в чем дело.

– Ну а как же обличитель? – спросил президент. – Где он? Где он прячется, в конце концов? Вы уверены, что это один из ваших сотрудников? Что вы намерены делать сегодня и завтра, чтобы пресечь его преступления и разоблачить провокатора?

– Мы гонимся за ним по пятам, Ральф, и вот-вот настигнем его! – вскричал Мастерфайс. – Теперь у нас есть доказательство, что он среди нас: он выронил восковку четвертого обличения, которое я вам только что дал прочитать.

– Однако, – заметил Макгэнтер, – если он среди нас, он знает, что его вот-вот настигнут; он в курсе того, что вы говорите, и примет свои меры: он сбежит от вас… К тому же, – прибавил Макгэнтер, и мне показалось, что, взглянув на меня, он весело подмигнул, – этот обличитель, как вы его называете, отнюдь не производит впечатления глупца; я даже сказал бы, он кажется довольно сообразительным; я, конечно, не говорю, что он умнее вас, но по меньшей мере… гм… я бы сказал… по меньшей мере такой же хитрец.

Наступило глубокое молчание. Все отлично понимали, что имел в виду президент: господа, все вы отпетые дураки, этот обличитель гораздо умнее вас, и потому он гораздо интересней для меня, а следовательно, и для нашей компании. Однако, обратившись к Сен-Раме, Макгэнтер объявил:

– А теперь я должен поздравить вас, дорогой Анри, вы только что проявили редкую находчивость и с честью вышли из очень сложного положения.

Тут произошло нечто поразительное. Сотрудник штаба позволил себе взять слово, а это значило, как я говорил раньше, что он решил попытать счастья и в то же время подвергнуть себя большому риску. Чем значительнее предмет обсуждения и чем больше он интересует президента, тем менее разумно и полезно высказывать о нем свое мнение. Смелый сотрудник был не кто иной, как заместитель директора по прогнозированию. Как и у всех нас, черты его заострились и на лице были заметны следы бессонной ночи. Должно быть, он сообразил, что, если будет молчать перед Макгэнтером, его авторитет руководителя окажется под угрозой, и тогда ему будет трудно держать своих коллег в повиновении. Он слегка охрип, но английский язык его был превосходен:

– Господин президент, я позволю себе высказать свое мнение без обиняков и в первую очередь проинформирую вас о некоторых фактах, которые, вероятно, вам еще неизвестны: внутри предприятия началось одновременно несколько расследований, лишь только произошли эти события, или, как я говорю, начались враждебные действия. Ибо дело это, несмотря на некоторые фантастические детали, тщательно продуманные, чтобы получше все запутать, очень серьезно: кто-то старается погубить нашу фирму, а через нее и другие сходные с ней предприятия. Двенадцать сотрудников штаба, осознав происходящее и не добившись от генеральной дирекции согласия на полноправное участие в расследовании, решили сами создать группу для ведения розысков – некий боевой отряд. Таким образом, мы по собственной инициативе спустились этой ночью в подземелье. Почему? Потому что мы сами, действуя своими собственными методами, раскрыли, что ключ к тайне спрятан в тридцати метрах под залом с электронно-вычислительными машинами и что между Восточным кладбищем и нашим зданием из стекла и стали существует таинственная связь. Не из любви к театральным эффектам надели мы плащи, галстуки и прикололи черно-зеленые значки: это цвета склепа, возвышающегося вблизи нашего предприятия, а также тех лент, которыми были перевязаны свитки. Наконец, вы сказали, господин президент, что этот обличитель, быть может, хитрее и умнее, чем ваши сотрудники. Я должен признать, что вы совершенно правы во всем, за исключением маленькой детали, и я позволю себе ее подчеркнуть ради блага нашей фирмы, ставшей благодаря вашему гениальному руководству, о чем здесь необходимо сказать, владычицей почти всего мира. Вот эта деталь. Во-первых, не стоит сожалеть, что обличитель так умен, господин президент, ведь он, несомненно, один из ваших сотрудников и сидит вместе с вами за этим столом. Если он один из самых умных среди нас, то, чтобы его разоблачить, следует сузить круг наших поисков и выбирать из наиболее хитроумных. В заключение скажу, что установить личность обличителя – задача не трудная, но зато трудно доказать его виновность. Есть только один способ: надо поймать его с поличным. На этот счет у меня есть кое-какие соображения: сегодня вечером, как бы мы ни устали, нам следует снова спуститься в подземелье. Если существуют какие-либо улики, они находятся там. Завтра их уже не будет. Виновный не может спуститься туда днем. Он непременно дождется ночи, чтобы замести следы. Итак, ясно, что, если мы продолжим наши поиски: а) обличитель спустится вместе с нами, так как это один из нас; б) он выберет подходящий момент, чтобы, воспользовавшись темнотой, отделиться от остальных и уничтожить улики; или же он подойдет к компрометирующим его документам одновременно с нами, но незаметно уничтожит их. Не надо забывать, что он знает подземелье гораздо лучше нас, а электрические фонарики дают очень слабый свет. Тому, кто хорошо знает эти места, ничего не стоит незаметно отойти на пять минут в сторону, когда мы будем проходить мимо его тайника, а потом снова присоединиться к нам. Даже если его поймают на месте преступления, он может все отрицать, утверждая, что заблудился и зашел по ошибке в другой проход. Господин президент, это все, что я хотел сказать, прошу извинить меня за то, что я отнял у вас так много времени.

Аберо прекрасно справился с задачей и вдобавок, сам того не зная, ничем не рисковал. Он справился с задачей, потому что ему удалось вставить в свою речь, и очень ловко, что Макгэнтер – гениальный руководитель. В те времена такая похвала особенно льстила генералам от промышленности. Все хозяева банков, промышленных или коммерческих предприятий действительно были уверены в своей гениальности и очень любили, когда им говорили об этом, если это делалось не грубо, иначе такие речи вызывали насмешки окружающих, а самих боссов приводили в ярость. Аберо ничем не рисковал, потому что обращался к человеку, весьма довольному всей этой путаницей и считавшему, что он разгадал во мне обличителя. Я задавал себе вопрос: чем все это кончится, что будет со мной, с другими сотрудниками, с нашей фирмой. И я предчувствовал конец, я ощущал, как он приближается – неизбежный, зловещий.

– Как ваше имя, мсье? – спросил Макгэнтер.

– Тьери Аберо, – ответил тот, вставая.

– Вы «в штабе» или «в строю», дорогой мсье Аберо?

– «В штабе», господин президент.

– А раньше были «в строю»?

– Да, господин президент.

– Очень хорошо, дорогой мсье Аберо, я ценю ваше мнение… Мы, американцы, любим откровенные и ясные высказывания, особенно из уст сотрудников штаба… Послушайте, господа, я думаю, нам и правда, лучше дождаться вечера. Имейте в виду, я тоже собираюсь спуститься с вами, не хочется упускать такой случай… Адамс, займитесь моим снаряжением, – приказал он Мастерфайсу.

– Дорогой Ральф, – пробормотал Мастерфайс, – многие из этих подземных галерей залиты водой, а в иных скользко, как на катке.

– Так-так, Адамс! А сами-то вы спускались туда?

– Да, Ральф, спускался.

– Значит, вы хотите сказать, что мне не спуститься туда, куда спускались вы?

– Что вы, Ральф, конечно, нет! Я займусь вашим снаряжением.

На этом совещание закончилось. Однако, когда мы двинулись к выходу, Сен-Раме остановил нас:

– Ральф попросил меня представить ему каждого сотрудника, вы можете на минутку задержаться?

Он представил нас в порядке давности поступления в фирму, называя фамилию и занимаемую должность. Но давность работы послужила также основой порядка номеров, данных нам Аберо, и мы были поражены, услышав, как Сен-Раме спокойно отсчитывал:

– Номер один – Фурнье, номер два – Порталь, номер три – Самюэрю, номер четыре – Вассон, номер пять – Аберо – и т. д.

Опомнились мы в холле одиннадцатого этажа, с трудом переводя дыхание. Это напоминало перечень имен перед памятником погибшим героям. Голос обличителя мог бы добавить к каждому имени: погиб в битве за честь предприятия… погиб в битве за честь предприятия… погиб в битве за честь предприятия…