Текст книги "Девушки и единорог"

Автор книги: Рене Баржавель

Соавторы: Оленка де Веер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Они повесили его!

Словно отвечая на повисший в тишине непроизнесенный вопрос пораженных присутствующих, она добавила:

– Повесили Брайана О’Маллагина! Он и так умирал! Но его повесили вместе с тремя другими мятежниками! В Дублине! Англичане! Эти свиньи!

Замолчав на мгновение, она обратилась к Амбруазу более спокойным тоном:

– Господин Онжье, я сама англичанка. Но в то же время я ирландка! И это удваивает мои страдания! Я переживаю за несчастную Ирландию! И мне стыдно за Англию!.. Джон, налейте мне что-нибудь!..

Она рухнула в кресло, затрещавшее под ней, словно под грузом каменной глыбы. Леди Гарриэтта позвонила и приказала прибежавшей служанке подать в столовую бутылку порто.

– Нет!.. Виски!.. – крикнула вдогонку служанке леди Августа. – Вы слышите эти колокола? Их оплакивает вся страна!.. А завтра заговорят ружья. К несчастью – или к счастью, – у них мало оружия. Не знаю, что было бы лучше. Все это ужасно. Но у них есть вилы. Если б эти свиньи подождали хотя бы два-три дня! Нет, они поступили так специально, чтобы сорвать мой бал! Кому теперь захочется танцевать? Но я не могу отменить приглашения! Столько женщин неделями трудилось над туалетами! Они должны показать их, независимо от того, что происходит в стране! Отмени я бал, и они возненавидят меня! Впрочем, уже поздно отменять что-нибудь.

И она залпом выпила виски.

– Короче, мы все равно будем танцевать!.. За наших убитых!.. Чтобы показать, что ничто не сможет погубить Ирландию!.. И Англию тоже!.. Бал состоится! Я приехала, чтобы сказать вам это. Боже, храни королеву и отправь ее министров в ад! – Она резко вскочила. – Так вы едете, Амбруаз? Я отвезу вас!..

Непреодолимая сила подтолкнула Гризельду к окну. Она разглядела в темноте очертания автомобиля, но на сиденье водителя никого не было. Тоска стиснула сердце Гризельды железной рукой, на ее глазах выступили слезы. Милый автомобиль, дорогой дракон, механическое насекомое, машина для путешествий в мечту и любовь. Ах, Шаун, Шаун!.. Где ты? Ухватившись за соломинку невероятной надежды, она спросила у леди Августы, повернувшись вполоборота, чтобы скрыть влажные глаза:

– Но кто привез вас, тетушка Августа? Вернулся ваш шофер?

– Что ты говоришь!.. Я сама вожу машину!.. Шаун, это животное, показал мне, как нужно управлять. Ничего особенного! Раз! И ты едешь налево! Два! И ты едешь направо! Но если что-нибудь испортится, я пропала! Амбруаз, нам придется ночевать в канаве!

Она засмеялась, словно заржала лошадь.

– Интересно, чем сейчас занят Шаун? Взял и уехал! Исчез! Надо признать, эти ирландцы – порядочные свиньи!..

* * *

Шесть полицейских, оставшихся в сарае, наблюдали за праздником в замке, наслаждаясь теплой ночью.

Капитан Фергюсон выполнил обещание и переселил основную часть своего отряда накануне, а остатки – сегодня утром. Но захватить с собой сразу все снаряжение полицейские не смогли, и капитан оставил нескольких человек для охраны оставшегося имущества, которое, как он сказал, будет вывезено на следующий день.

В одном из сараев, находившемся в стороне от остальных, на расстоянии около 200 ярдов от замка, немного в стороне от подходившей к замку дороги, остались фургон, несколько лошадей и ящики с разным скарбом.

Полицейские видели, как гости подъезжали к замку, слышали, как к пению вечерних птиц добавились звуки скрипок; через широко распахнутые окна салона на втором этаже они видели силуэты танцоров, плавно скользящие, кружащиеся, подпрыгивающие, кланяющиеся, сходящиеся и расходящиеся. Поскольку звуки оркестра доносились до полицейских с небольшим запозданием, им казалось, что танцоры двигаются невпопад с музыкой.

На лужайке перед замком танцев не было. Приглашенные на бал фермеры не пришли в знак печали и гнева.

Оркестр заиграл вальс. Один из дежуривших возле сарая полицейских слышал его раньше. Услышав мелодию, он достал изо рта трубку и начал напевать ее. Потом постучал трубкой о пенек, на котором сидел, и эти звуки прозвучали так громко, что совсем заглушили оркестр. Второй полицейский, прислонившийся к стене сарая возле висевшего рядом фонаря, зевнул.

Гризельда разговаривала со своим кузеном Генри возле открытого окна.

– Вы когда-нибудь видели подобное ночное небо? Смотрите!.. Смотрите же!..

Вылетавшая наружу через окно музыка некоторое время кружилась вокруг них, потом уносилась в ночь. Генри не сводил глаз с Гризельды. Встреча с ней взволновала его, и ему не было дела до звездного неба. Гризельда повторила:

– Да смотрите же, Генри!..

Он с сожалением отвел глаза от прекрасного лица, позолоченного светом свечей, и посмотрел на небо. На чистом темном небе без луны сверкали миллионы звезд, походивших на только что вымытые бриллианты.

Полицейский снова зевнул.

– Пойду-ка я лучше спать, – сказал он. – А ты останешься смотреть на эти звезды?

Он поднял голову, чтобы взглянуть на звезды в последний раз. Послышался выстрел, и свинцовая картечина пробила ему шею, тогда как другие картечины разорвали в нескольких местах его тело и разбили фонарь. За первым выстрелом из охотничьего ружья последовали другие.

Симсон нарядился для бала в Гринхолле по-праздничному. На нем были башмаки с блестящей пряжкой, белые чулки, штаны из зеленого шелка, бархатный жилет такого же цвета и золотая цепь на груди. Он распоряжался шестью неопытными слугами, за которыми требовался постоянный присмотр. Его светлая бородка то и дело мелькала среди волнующейся толпы гостей. Салон освещали три большие люстры, каждая из девяти фарфоровых ламп, украшенных хрустальными подвесками.

Яркий и в то же время мягкий свет ласково касался обнаженных женских плеч кружившихся в вальсе красавиц, скромно освещая зарождавшиеся лысины на головах немногочисленных танцоров. Гораздо больше мужчин толпилось возле буфета.

Китти, расположившаяся как можно ближе к подносам с печеньем, устроила лакомствам настоящую Варфоломеевскую ночь. Стоявший рядом отец расправлялся с куском куриного мяса, держа в руке изящную белую с голубым тарелку. Он опорожнил несколько бокалов шампанского, не пытаясь сопротивляться внезапно возникшей потребности. С их помощью ему удавалось довольно успешно маскировать легкой эйфорией охватившую его печаль.

Он открыл бал, станцевав с Элен; потом уступил ее Амбруазу. После первого же танца жених и невеста незаметно покинули празднество.

Этот вальс. Он хорошо помнил его. Вальс, старый как мир… Интересно, танцевали ли вальс в Шумере? Он улыбнулся с иронией, потом вздохнул, подумав о своей работе, о своей жизни. Чего он добивался, всю жизнь склоняясь над непонятными значками? Какие тайны он хотел раскрыть? Он ничего не добился, нигде не побывал. Его библиотека оказалась судном на мертвом якоре, да и якорь этот давно заржавел. Он опустил тарелку на стол и погладил бороду. Да, время прошло, прошло. Что ему открылось в этой путанице клиновидных значков? Несколько слов? Несколько фраз? Что бы ни утверждал Амбруаз, он ничего не узнал достоверного, ни единого слова. А теперь Элен уезжает. Да, она уже уехала. Может быть, он прожил совсем бесполезную жизнь, словно во сне? А что следует считать полезным? Полезным для кого?.. Эти бесконечно повторяющиеся значки, никому ничего не говорящие, скрывающие какие– то тайны, которые, возможно, будут раскрыты завтра или когда-нибудь. Скромные дружелюбные спутники, оберегавшие столько лет его покой. И этот вальс. Что, если потанцевать немного? Может, Китти захочет станцевать с ним?

Китти, с набитым ртом, смутилась и помотала головой.

Сэр Джон взял еще один бокал шампанского. Он увидел Китти такой, какой никогда ее не видел. Немного полновата, бедняжка. Но красивые плечи, великолепная кожа. И такая ласковая. Элен уехала. Надеюсь, Амбруаз окажется. Надеюсь, но и тревожусь. Мне кажется, он мог бы быть и поумнее. Мужчина, который хочет сделать женщину счастливой, должен быть достаточно интеллигентным. Одной любви недостаточно. Но она необходима. Счастлива ли Гарриэтта?.. Кстати, где она? А Элен?.. Да, она ведь уехала. Гарриэтта!..

Поставив на стол бокал, он отправился на поиски жены, к которой неожиданно почувствовал большую нежность, испугавшись ее одиночества. Пробиваясь сквозь толпу, он краем глаза замечал кружившиеся в вальсе фигуры в разноцветных платьях – небесно-голубых, соломенно-желтых, бледно-зеленых, розовых, белых… Увидев жену, он остановился.

Леди Гарриэтта сидела в группе дам, энергично работавших веерами и непрерывно болтавших. Заметив приближающегося мужа, она ласково улыбнулась ему. Он помахал ей в ответ рукой, потом машинально нащупал единорогов на цепочке и погладил их. Затем вернулся к буфету.

Джейн танцевала. Она была в восторге и одновременно сильно разочарована. Да, она не пропустила ни одного танца, но ее партнерами при этом были только пожилые мужчины.

Элис, в конце концов согласившаяся побывать на балу, осталась в своем черном платье. Умиротворенная, счастливая, она стояла у окна в небольшой пустой комнате, смотрела на ночь и слышала Бога. Она внимала доносившимся как будто издалека звукам вальса, но они казались ей эхом всемирного круговорота Творения. Каждый звук был для нее гласом Божьим.

Леди Августа решительно направилась через зал к белой бородке Симсона. Ей показалось, что сквозь музыку и разговоры гостей она услышала нечто странное. Ее могучие плечи белели над платьем из зеленой тафты, издававшей при каждом ее движении шум, похожий на шум ветвей, сотрясаемых ветром. Декольте с трудом сохраняло порядок на ее груди, несмотря на корсет.

– Симсон! Что происходит? Я же сказала: фейерверк будет в полночь!

Но она уже поняла, что дело было не в фейерверке.

Гризельда увидела вспышки выстрелов раньше, чем услышала их. Потом она услышала вопли раненых и крики фениев, устремившихся к сараю.

Она вскрикнула и изо всех сил вцепилась в руку Генри.

– Не стоит оставаться здесь! – И он попытался отвести ее от окна.

Гризельда оттолкнула его:

– Пустите меня!

Она дрожала от возбуждения. У нее на глазах происходило нечто невероятное. Слышались крики, ругательства, удары по дереву, новые выстрелы.

В это время гости, услышавшие стрельбу, перестали танцевать и столпились возле окон. Оркестр, представленный роялем, тремя скрипками и одной виолончелью, продолжал играть. Звуки вальса, вылетавшие из окон над головами и обнаженными плечами, кружились в ночи, смешиваясь с выстрелами и стонами раненых. Только одна пара продолжала танцевать: женщина в белом платье и мужчина в синем фраке. Это были Джейн и сэр Росс Баттерфорд. Ему было пятьдесят девять лет, и он был холостяком. И еще он был глуховат на оба уха. Он все время пялился на Джейн и непрерывно молол языком. Танцевал он так, словно проглотил аршин. Со стороны казалось, что он танцует, держа в руках конфетку. И очень хочет съесть ее.

Троим полицейским удалось укрыться в сарае, но фении атаковали со всех сторон, проникая в сарай через задние ворота, через курятник, через проем для сена. Их было много, и они хорошо знали, что найдут в сарае самое нужное для них – ящики с оружием и боеприпасами.

Они знали потому, что капитан Фергюсон сознательно поделился этой важной информацией сначала с леди Августой, а потом с сэром Лайонелем, постаравшись, чтобы слуги-ирландцы могли услышать его. Он рассчитывал, что среди слуг наверняка найдется кто-нибудь, связанный с фениями, и он обязательно предупредит их.

Фении так нуждались в оружии… А тут столько необходимого для них остается на ночь под охраной нескольких человек. Они просто не могли не воспользоваться такой благоприятной ситуацией.

Капитан рассчитывал, что он сможет захватить лучших бойцов противника, может быть, даже их вождя. Он не сомневался, что руководитель повстанцев обязательно будет сам командовать такой важной операцией.

Фергюсон хорошо представлял, что мало рассказать о находящемся в сарае снаряжении. Он даже постарался показать его, приказав охранникам заниматься чисткой и смазкой новых ружей на открытом воздухе, на глазах всех любопытных. Это действительно были ружья нового образца, снабженные зарядным устройством на три патрона. Но с такими ружьями в сарае имелся только один ящик; остальные ящики были пустые. И капитан надеялся, что мятежники не успеют воспользоваться новым оружием, так как собирался быстро уничтожить их или взять в плен. Таким образом он рассчитывал окончательно покончить с мятежом в графстве Донегол. Подобные расчеты характерны для профессиональных военных, для которых мятежники значат не больше, чем гирьки на чаше весов. И капитан Фергюсон действовал очень решительно, с размахом генерала.

Он искусно настроил свою мышеловку. Едва фении проникли в сарай, как его окружили полицейские большого отряда королевской полиции, открывшие стрельбу из всех видов оружия. Фергюсон хотел сразу показать мятежникам, что у них нет никаких шансов на спасение, и заставить их сдаться. Приказав прекратить стрельбу, он громко обратился к оказавшимся в окружении мятежникам:

– Именем Королевы, сдавайтесь!

В ответ из сарая раздались выстрелы из охотничьих ружей, револьверов, древних пистолетов, а также из новых многозарядных ружей.

Леди Августа вихрем ворвалась в малую курительную комнату, где дремал сэр Лайонель. Ему пришлось встречать гостей, разговаривать с каждым из них, выпивать с некоторыми. Он мало ел и основательно выпивал на протяжении дня. Он перебросился шутками с Амбруазом, обсудил погоду с сэром Джоном и внезапно почувствовал, что полностью выбился из сил. Сбежав в курительную комнату, чтобы выкурить сигару, он устроился в уютном кресле и мгновенно уснул, даже не взяв сигару в руки.

– Лайонель! – гаркнула леди Августа.

Ничего не понимающий Лайонель в ужасе вскочил на ноги.

– У нас идет бой, а вы дрыхнете здесь!

Она вылетела из комнаты, оставив дверь распахнутой. Сэр Лайонель услышал стрельбу и затряс головой, как вышедший из воды пес. Что происходит? Кто стреляет? Почему?

Леди Августа пронеслась через четыре комнаты и несколько коридоров и вернулась в салон с огромной двустволкой для охоты на кабана. Она рассекла толпу любопытных на балконе, с которого лучше всего был виден сарай, и вскинула к плечу свою аркебузу.

– В кого вы стреляете, Августа? – поинтересовался оказавшийся рядом сэр Джон.

– Не знаю!.. В тех или в других, какая разница!.. Пусть они сражаются в другом месте!.. Только не здесь!..

Она выпалила сразу из обоих стволов. С люстр в салоне посыпались подвески. Женщины дружно испустили вопль. От отдачи в плече леди Августы что-то хрустнуло. Ворота сарая распахнулись, и из сарая вылетела четверка лошадей, запряженных в фургон, из которого стреляли во все стороны. Едва не перевернувшись, фургон заложил крутой вираж, затрещал, выровнялся и исчез в темноте, преследуемый тучей пуль. Все полицейские, окружившие сарай, дружно стреляли ему вслед, отвернувшись от сарая. Находившиеся в сарае фении воспользовались этим и беззвучно растворились в темноте. Перед этим они подожгли сено, и высокие языки огня тут же взвились к черному небу над телами убитых и живых.

Потом пошел дождь.

Гости леди Августы остались спать в Гринхолле, кто в постели, кто в кресле, а некоторые даже на ковре. На рассвете Симсон обнес чаем едва продравших глаза гостей. Бледный сэр Лайонель писал под диктовку Августы письмо королеве Виктории.

Фургон нашли брошенным в миле от Гринхолла. Одна из лошадей пала, три остальных уцелели.

Во дворе Гринхолла, везде, куда не попал дождь, земля была пропитана кровью.

* * *

Бракосочетание состоялось в храме Муллигана в соответствии с протестантским обрядом, с песнопениями и множеством цветов.

Когда пастор объявил их мужем и женой, Элен почувствовала, что становится другим человеком. Она смотрела на цветы, белоснежные цветы, символ ее счастья. Они были везде, они усеивали ее лучезарный путь к будущей жизни. Всего лишь несколько слов разом оборвали связи, соединявшие ее с прошлым. Теперь она жена Амбруаза, и все начинается с нуля. Это походило на второе рождение.

Ей показалось, что Амбруаз тоже изменился. С каждым прошедшим часом он становился все менее и менее сдержанным. Он перешучивался с сэром Лайонелем, несколько сдержанно и снисходительно, и даже смеялся, опрокидывая один стаканчик виски за другим.

Когда они танцевали вдвоем, он сказал ей нечто не совсем понятное, наверное, из-за громкой музыки, но она догадалась, что это был комплимент. Он слегка сжал ее руку и засмеялся.

Сейчас она лежала в кровати и ждала. Амбруаз раздевался в туалетной комнате. Сейчас он должен был выйти и улечься рядом с ней. В спальне горела всего одна лампа, слабо освещавшая ночной столик. Комната оставалась в темноте, в которой поблескивали рога и стеклянные глаза украшавших стены охотничьих трофеев, привезенных сэром Лайонелем из Европы, Африки и Индии. Леди Августа оставила у них в распоряжении двух слуг и кучера, который на следующий день должен был отвезти их в Белфаст. Оттуда они поплывут в Англию на судне.

Чтобы избавиться от сырости, слуга зажег дрова в камине. Быстрые отблески пламени танцевали на потолке и на служившей ковром тигриной шкуре, пробиваясь сквозь медную защитную решетку. Приятный запах древесины смешивался с ароматами восточных пряностей. Комната выглядела немного по-варварски, но была теплой и уютной. Несмотря на тепло и негромкое потрескивание поленьев в камине, Элен было холодно. Ее то и дело сотрясала дрожь. Она пыталась закутаться в ночную рубашку из тонкого льна с кружевной оторочкой, сшитую для нее матерью Молли. Она ощущала себя легко уязвимой под этой непрочной защитой, не способной уберечь ее ни от холода, ни от неизвестной опасности. Она старательно прижимала к себе ночную рубашку. Ей полагалось чувствовать себя в безопасности, ведь рядом был ее муж, ее Амбруаз.

Наконец появился Амбруаз в длинной белой рубашке и на мгновение застыл возле нее. Внезапно он почудился ей страшно чужим. Ему на лоб свисала прядь волос, и он утратил свой обычно такой корректный вид. Он как-то непонятно смотрел на нее застывшим и мутным взглядом. Такого она никогда не замечала раньше. Потом он улегся. Элен охватила сильная дрожь. Она испытывала одновременно страстное желание тепла, близости, единения, и в то же время ее терзал страх, потому что она находилась в постели с незнакомым мужчиной. В общем, она не представляла, чего она в действительности хотела. Когда он подвинулся к ней, ей мгновенно стало жарко, а как только он положил на нее руку, она напряглась и едва не крикнула, чтобы он не трогал ее.

Он повернулся, чтобы погасить лампу, потом снова придвинулся к ней и, не произнеся ни слова, обнял ее. Она почувствовала сильный запах виски и табака. Внезапно ей показалось, что он сошел с ума. Тяжесть и животное тепло, обрушившиеся на нее, вызвали у нее ужас и ощущение полной беспомощности. Ее охватило чувство унижения и чего-то отвратительного.

Когда он отпустил ее, ей показалось, что она умирает. Ее сердце гулко билось в груди, она с усилием набрала воздуха в легкие. Все внутри превратилось в глыбу льда. Грудь начали сотрясать все более и более сильные сухие рыдания, разрывавшие ее. Уже задремавший Амбруаз с удивлением поинтересовался, что с ней происходит, но она не смогла ответить. Он поднялся, зажег лампу и остановился над ней в растерянности.

Она слабо улыбнулась ему, сдерживая дрожащие губы. Потом поняла, что видит его, и испугалась, что он тоже видит ее при свете лампы, закрыла лицо руками и зарыдала. Амбруаз молча смотрел на нее, не двигаясь с места. Он ничего не понимал. Неужели он вел себя недостаточно благородно?

Элен продолжала плакать. Она казалась себе потерянной, одинокой в жестоком мире, без поддержки, без помощи. Значит, ее увлеченность, ее страстный порыв к Амбруазу, к безоблачному счастью закончились этим отвратительным событием, воспоминание о котором и постоянное повторение будут отравлять ей все дни и ночи неизвестно сколько будущих лет?

Смущенный и озабоченный Амбруаз пригладил волосы, принял сочувственный вид и заговорил, словно с упавшим ребенком.

– Ничего, ничего. Поплачьте, вам полегчает. – И добавил после небольшой паузы: – Но только не слишком долго!

Он уселся на край кровати и задумался. Он с удовольствием ощутил, как его босые ноги погрузились в полосатый мех гималайского тигра. Придя к определенному выводу, он повернулся к Элен и заговорил серьезным тоном:

– Вы не должны вести себя словно ребенок. Теперь вы моя жена.

Он глубже забрался на постель, подобрав ноги. Элен с большим усилием взяла себя в руки. Она, наконец, смогла взглянуть на своего мужа, глазами, все еще полными слез. Он сидел, набросив на ноги одеяло. Прядь волос уже не свисала у него поперек лба. К нему вернулся традиционный респектабельный вид. Может быть, ей удастся снова найти в нем человека, которым она так восхищалась?

К ней вернулось спокойствие. Относительное. Она медленно покачала головой и сказала:

– Вы правы, Амбруаз. Я теперь ваша жена перед Богом, и я обязана сделать вас счастливым.

* * *

Леди Августа решила, что она сама доставит на почту в Донеголе письмо королеве. Чтобы придать своему мероприятию большую торжественность, она отправилась туда на автомобиле. Во время возвращения винт, фиксировавший рычаг управления, уже давно отошедший, окончательно отвернулся, и несмотря на отчаянные усилия водителя, машина сошла с дороги и на скорости в пятнадцать километров в час погрузилась в воды небольшого озера возле Тиллибрука.

Когда вода поднялась до мотора, она громко забулькала, закипев, потом раздался громкий скрежет, и машина остановилась в облаке пара.

Леди Августа выбралась на берег, погрузившись не глубже, чем по грудь, что не представляло особой опасности для ее жизни. Рассвирепев, она не стала заниматься спасением автомобиля, и тот постепенно скрылся на глубине благодаря небольшому наклону дна.

Фениям удалось унести своих раненых, тогда как первая помощь раненым полицейским была оказана в Гринхолле; в больницу их увезли только на следующий день. Капитан Фергюсон начал систематическую очистку всей территории графства Донегол. Полицейские проверяли все возможные убежища, заходили на фермы и заставляли фермеров раздеваться, чтобы проверить их на наличие ранений. Эти меры сильно рассердили местное население; деревенские священники призывали божий гнев на головы неотесанных солдафонов. Тем не менее, мужество и юмор ирландцев одержали верх, и утром в четверг, когда зловещие отряды взялись за работу, полицейские везде наталкивались исключительно на раненых. Не только все мужчины, но также женщины и дети были с повязками, и под бинтами, запятнанными кровью, действительно были настоящие раны.

Даже коровы, лошади и ослы были украшены повязками. У гнедой лошади Меешавла Мак Мэррина вокруг шеи был повязан большой кусок зеленой материи, а сам Меешавл порезал указательный палец на левой руке и обмотал его бинтом, ставшим сначала красным, а к вечеру – черным.

Тем не менее, дней через десять Фергюсон арестовал двенадцать человек, и проверки фермеров продолжались.

* * *

Этим вечером Молли, занимавшаяся прической Гризельды, заметно нервничала. Природа, создавая Молли, выбрала для нее небольшой рост матери, ее изящные руки, каштановые волосы и карие глаза, а также густые отцовские ресницы, его слегка курносый нос и бледную кожу. А также характерную для обоих родителей жизнерадостность и их мужество.

Вообще-то, с мужеством у Молли дело обстояло неважно. Она расчесывала на ночь волосы сидевшей перед трюмо Гризельды, безразличной и молчаливой.

Через открытые окна в комнату вливались последние трели готовящихся ко сну птиц и шелест листьев, потревоженных легкими порывами вечернего ветерка. Казалось, что за окном время от времени шевелится большой мирный зверь. Розовое закатное небо стало серым. Деревенские жители хорошо знают, что августовские дни в сердце лета уже основательно надкушены близкой осенью. На Сент-Альбане, где летние дни такие долгие, что они почти сливаются, не оставляя времени для ночи, с приходом августа световой день заметно уменьшается.

Гризельда машинально смотрела в зеркало, не испытывая ни малейшего интереса к тому, что видела. Белые руки Молли летали над ее головой, словно две голубки, то появляясь, то пропадая, щетка скользила по волосам с легким шорохом, отчетливо отдававшимся в голове. Гризельде казалось, что у нее в голове установилась абсолютная пустота, словно в гнезде, из которого вылетели подросшие птенцы.

После первых волнующих минут сражения возле Гринхолла ее охватил ужас. В то время как гости вокруг нее волновались, что-то выкрикивали, принимая таким образом участие в схватке, она застыла в молчании, ощущая себя чужой в этом абсурдном мире, в котором не было Шауна. Ей не удавалось снова найти себе место в рутине повседневности. Мир для нее стал театром, и актеры, беспорядочно жестикулируя, произносили невнятные тирады. Она же была их единственной зрительницей, рассеянно следившей за представлением, разыгрываемым для пустого зала.

Молли, поглощенная своими переживаниями, плохо соображала, что делает. Ее руки действовали автоматически, как все предыдущие вечера. Густые тяжелые волосы, превратившиеся в подвижную массу под ее щеткой, перекатывались волнами при малейшем движении Гризельды, и свет лампы зажигал в них медные отблески. Молли положила щетку, разделила массу волос на три потока и принялась сплетать их. Поднимавшийся из ее сердца ужас заставил ее сначала тяжело дышать, а затем перешел в молчаливые рыдания. При этом она не переставала переплетать пряди волос, туго стягивая их, чтобы они не распались за ночь.

– Что с тобой, Молли? В чем дело? – спросила Гризельда.

Она попыталась повернуться, чтобы поговорить с Молли, но та крепко держала ее за волосы и продолжала свою работу, не переставая плакать. И лишь закончив сплетать косу и прочно закрепив ее конец лентой, она опустилась на пуф, закрыла лицо руками и громко зарыдала. Только через несколько минут она успокоилась настолько, что смогла ответить на вопросы Гризельды. Она не могла дольше хранить в тайне свои страхи.

– Это Ферган, мисс, это все из-за него.

– Кто такой Ферган? Что он сделал?

– Он ничего никому не сделал, храни его Бог! Наоборот, все сделали ему эти свиньи!.. Они ранили его в Гринхолле, когда там было сражение, а теперь они схватят его и повесят!.. Это сын Конана Боннигана, вы должны знать его. Это фермер, который занял участок моего отца. Через год-другой мы собирались пожениться.

– Он один из фениев?

Молли кивнула, всхлипывая.

– И ты знала это?

Молли отрицательно покачала головой и добавила:

– Конечно, ему пришлось уйти с фермы отца. Он прячется у моей матери. Он ранен в плечо, рана легкая, и святой Патрик не позволил ей воспалиться. Он мог бы уехать, у него есть кузен возле Слайго, констебли не станут искать его там. Но он не хочет уезжать! Он чего-то ждет! Но рано или поздно появятся полицейские, они зайдут в дом матери, их не остановит французский флаг! Они схватят его и повесят!

– Почему он не хочет уехать? Из-за тебя? Это неразумно! Если он тебя любит, он должен оставаться ради тебя живым!..

– Но это не из-за меня! Это из-за его друга, который тоже был ранен в тот же вечер, только гораздо серьезнее, и он не в состоянии уехать. Ферган не хочет бросить его, он говорит, что если появятся констебли, они будут драться с ними. У них есть ружья.

– Этот приятель Фергана тоже прячется у твоей матери?

– Да, мисс.

– Если их схватят, они повесят и ее!

Молли застонала. Потом стиснула кулаки и принялась бить себя по коленям.

– Я забросаю их бомбами! Я достану ружье! Я буду кусаться! Я. Ах, мисс, что мне делать? Что мне делать, чтобы спасти Фергана?.. Может, вы поговорите с ним? Он должен послушаться вас! И он согласится уехать к своему кузену. А его друг может спрятаться в торфяниках. – Она вытерла глаза, высморкалась и добавила: – Вы знаете его друга, мисс, это бывший шофер леди Августы, его зовут Шаун Арран.

Гризельда, склонившаяся над Молли, резко выпрямилась. Ее словно оглушила ударившая рядом с ней молния. Она с трудом удержалась на ногах. Ее сотрясала буря, и она не видела, за что можно было уцепиться. На нее нахлынула волна ярости.

– Он сошел с ума! Вы тоже сошли с ума! Вы все сумасшедшие!.. Оставь меня в покое! Убирайся!..

* * *

Он нашелся, но он сейчас в смертельной опасности. Он бросил ее для того, чтобы его убили! Идиот! Мой дорогой безумец!.. Но он мог быть вместе с фениями и раньше, когда они только познакомились. Ладно, если ему хочется, чтобы его расстреляли или повесили, это его дело! Но что она может сделать для него?

Она металась в постели, садилась, вскакивала, снова ложилась, находясь между отчаянием, возбуждением и гневом. В конце концов ее охватило единственное чувство, пожалуй, невероятное, если учесть обстоятельства, чувство радости…

Ему грозила смертельная опасность, но он нашелся! Он снова был здесь, да, не рядом с ней, но она знала, где! Она могла в любой момент одеться, вскочить на лошадь или на велосипед и мчаться к нему, несмотря на ночь, ветер и дождь, и увидеть его!

Она должна была увидеть его, она скоро увидит его, она спасет его! Ей нужно было найти выход, и выход должен быть безумным. Да, они все здесь сумасшедшие, и она тоже будет сумасшедшей вместе с ними.

Она едва задремала, когда уже стало светать, и очнулась в кресле возле окна. Она закоченела и не сразу вернулась к действительности. Действительности с Шауном!

Немедленно ухватившись за шнур звонка, она вызвала Молли. Девушка, бледная, с красными глазами, появилась, держа в руках поднос с чаем.

Уже почти одетая, Гризельда сказала:

– Не переживай! Мы займемся твоим Ферганом. А ты уверена, что он уедет к кузену, если его друг будет в безопасности?

– Да, конечно, мисс!..

– Ладно. Хорошо. Так что мы должны спрятать его, этого шофера.

– Мы, мисс? Но где?

– Здесь…

Молли ошеломленно огляделась, пытаясь сообразить, где можно будет спрятать Шауна: может быть, под кроватью? Или в шкафу?

– Не в моей же комнате, глупая! – засмеялась Гризельда. – Здесь – значит, на острове. Для этого есть идеальное место: это старинная часовня.

Молли перекрестилась.

– О, святая Дева! Это место, где можно увидеть процессию монахов!

– Никто никогда действительно не видел их.

– Нет, мисс! В прошлую пятницу Брижит.

– Брижит видит призраков везде, даже в своей тарелке с супом!

– Но она рассказывала, мисс!

– Ладно, пусть болтает ерунду! Тем лучше! И ты тоже можешь рассказывать, что видела их. Никто добровольно не заглянет в это место, никто не может случайно появиться там. Мы спрячем его в небольшой нише в глубине помещения. Констебли никогда не придут с обыском на остров.