Текст книги "Девушки и единорог"

Автор книги: Рене Баржавель

Соавторы: Оленка де Веер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Сэр Джон, в свою очередь, тоже спустился в ночь, чтобы, как он пояснил, выкурить сигару.

* * *

Незадолго до полночи поезд остановился с тяжелым вздохом, уткнувшись в висевший на дереве фонарь. Здесь, у выступавших из земли корней, заканчивалась железная дорога; дальше рельсы не продолжались. Поезд двинулся задним ходом, с грохотом и толчками проскочил стрелку, выйдя на параллельный путь. Отсюда он, попятившись, подошел к последнему вокзалу, готовый назавтра или через день двинуться в обратный путь.

Девочки спали, сбившись в тесный комок. Их разбудили, понесли, и они оказались в карете, катившейся сквозь густую темноту. Резко пахло лошадиным потом. Они опять заснули и тут же очнулись за большим столом в большой темной комнате перед полными тарелками. Они заснули, не успев проглотить первую ложку. Леди Гарриэтта нервно вздрагивала.

Они находились в замке, принадлежавшем мужу Августы. Это он послал на вокзал верхового слугу и карету с кучером. Когда они появились в замке, Лайонель Ферре спал, Августа отсутствовала, ужин остыл. Их ждали ледяные постели.

На следующее утро леди Гарриэтта была разбужена ветром Донегола, швырнувшего ей в лицо пригоршню дождя. Эрнестина, принесшая чай госпоже, неосторожно оставила открытым окно. На протяжении четырех дней они питались лососем, которого Лайонель лично вылавливал из принадлежавшего ему озера. Три раза он оказывался за столом во время обеда, высокий сухощавый мужчина с длинным носом и кирпично-красной физиономией. У него были такие маленькие глазки, что их цвет определить было невозможно. Его коротко подстриженная шевелюра и отвислые усы отсвечивали желтым. Он мало говорил, изрекая расплывчатые пессимистические комментарии о политическом положении в Ирландии, часто упоминал никому не известные имена, внезапно замолкал, не закончив фразу, и то и дело издавал хриплый смешок, повторяя: «Конечно, конечно, я понимаю.» Его супруга так и не появилась.

Когда со станции доставили багаж, а из Сент-Альбана за ними приехала карета, они, наконец, смогли расстаться с гостеприимным хозяином. За последним этапом их бесконечного путешествия наблюдало яркое солнце, то и дело прятавшееся в очередном облаке. Перспектива вскоре оказаться в своих владениях, пусть даже на краю света, и теплая солнечная погода вселили немного оптимизма в сердце леди Гарриэтты. Она смотрела на проплывающую мимо сельскую местность, удивляясь отсутствию деревень. Встречались только одиночные бедные хижины, разделявшиеся большими пустыми пространствами. Им почти не попадались живые существа, как люди, так и животные. Однажды их заставила остановиться группа солдат в английских мундирах. Закрепив веревку на ветвях дерева, они под командой унтер-офицера занимались тем, что пытались сорвать крышу со стоявшей под деревом хижины. Вокруг них с громкими криками носились встревоженные птицы. На происходящее смотрела, вытирая слезы, худая молодая женщина, босая, в грязно-сером платье, прижимавшая к себе двух малышей. Рядом с ней в тачку были свалены несколько деревянных мисок с ложками, черные от сажи сковородка и крюк, чтобы подвешивать котелок над огнем. Немного в стороне стоял разъяренный мужчина, вцепившийся в рукоятку воткнутой перед ним в землю лопаты и с трудом сдерживавший бессильный гнев. С него не сводил глаз солдат с ружьем.

– Но. Что здесь происходит? – растерянно спросила леди Гарриэтта. – Джон, в чем дело?

Послышался треск, и крыша хижины рухнула на землю. Тощий поросенок с визгом выскочил из облака пыли и скрылся в кустах. Солдаты принялись разрушать кирками стены хижины.

– Но этого не может быть!.. Джон!.. Я не понимаю.

Унтер-офицер махнул кучеру, чтобы тот трогался. Карета проехала

мимо рыдавшей женщины, мимо разрушенной хижины и стиснувшего зубы мужчины.

– Джон, объясните же мне, что происходит? Почему нужно было разрушать жилье этих несчастных?

– Думаю, Джеймс, как местный человек, сможет объяснить нам это, – ответил сэр Джон. Сохраняя полное спокойствие, он высунулся из окна кареты. – Джеймс, вы знаете, за что так наказали этих людей?

Кучер, крепкий мужчина с седой шевелюрой, пожал плечами и проворчал:

– Они ирландцы, и этого вполне достаточно, чтобы оставить их без жилья.

Убедившись, что они отъехали достаточно далеко и солдаты не услышат его, он добавил:

– Наверное, они укрывали мятежника.

Леди Гарриэтта вскрикнула:

– Господи!.. Мятежника!..

Джеймс тоже закричал:

– Здесь достаточно быть ирландцем, чтобы считаться мятежником!

Большие глаза леди Гарриэтты стали огромными. Она перестала понимать хоть что-нибудь. Значит, ирландцы не были счастливы от того, что были частью Великобритании и находились под защитой армии Ее Высочества? Она хорошо помнила солдат, разрушавших стены хижины. Тяжело вздохнув, она покачала головой и подумала: «Эта бедная женщина больше походила на жертву, чем на преступницу. Но, может быть, ее муж?..»

Сэр Джон легонько похлопал ее по колену.

– Дорогая, – сказал он, – это все здешняя политика. Будет лучше, если вы не будете участвовать в этом, даже в мыслях. И старайтесь ничего не принимать близко к сердцу, потому что мы все равно не в силах изменить хоть что-нибудь.

Леди Гарриэтта с благодарностью взглянула на мужа. Девочки со страстным вниманием следили за разыгравшейся перед ними сценой. Это был очередной эпизод удивительных приключений, начавшихся с момента, когда они покинули свои лондонские апартаменты. И они предчувствовали, что это еще не конец.

Уже на протяжении получаса справа от дороги издалека доносился лай преследовавшей кого-то своры. Неожиданно шум погони раздался совсем рядом с каретой. Девочки прильнули к окну. Они увидели, как длинное лисье тело одним прыжком перелетело через дорогу; в сотне метров за ней с диким лаем вихрем неслась стая собак самых разных пород. Мчавшаяся за собаками огромная гнедая лошадь, под копытами которой дрожала земля, одним прыжком перелетела через придорожные кусты, а заодно и через дорогу. В седле сидела амазонка в красном костюме. Лиса, собаки и всадница вереницей пронеслись мимо, скатились по пологому склону к ручью, в облаке брызг и пены преодолели его и скрылись за группой деревьев.

Вскоре карету охватил поднимавшийся с моря туман. Когда они подъехали к берегу, окрестности уже утонули в легкой светящейся, словно подсвеченной изнутри, дымке.

Сэр Джон приказал кучеру остановиться и пригласил все семейство сойти на землю. Надев цилиндр мышиного цвета и вооружившись тростью из черного дерева, он медленно подошел к воде, остановился и, недолго помолчав, вытянул перед собой руку с тростью.

– Вот и остров, – сообщил он.

Леди Гарриэтта, девочки, гувернантка и даже сидевшая рядом с кучером Эрнестина дружно уставились в сторону, куда указывала трость.

Они увидели светло-серую, почти белую прозрачную массу, не принадлежавшую ни к морю, ни к небу, в которой не улавливались какие-либо четкие горизонтальные, вертикальные и любые другие направления. Она походила на картину, перед которой натянули гладкое полотнище почти прозрачной марли. На этой поверхности, на которой почти ничего не было видно, угадывались контуры острова; казалось, что они были нанесены тонкими, почти незаметными линиями, внутри которых вот-вот должны были проявиться существовавшие до этого формы и размеры.

Элис едва слышно прошептала:

– Это остров-призрак!

Китти изо всех сил вцепилась в ее руку.

Можно было услышать, как у полоски пляжа вздыхает море. Снова послышался лай своры, приближавшийся к берегу; собаки продолжали преследовать лису.

– Полагаю, – сказал сэр Джон, – нам стоит закончить наше путешествие пешком.

Подавая пример, он ступил на уходящую в светлый туман дамбу. За ним двинулось сначала семейство, а затем и пустая карета.

Настоящий торнадо скатился по склону холма и обрушился на них. Лиса, вместо которой удалось разглядеть только расплывчатое бурое пятно, проскользнула между колесами кареты, обогнала людей, влетела на дамбу и пропала в тумане. Вплотную за ней неслась свора.

Сэр Джон отреагировал на происходящее с энергией и решительностью, которых от него никто из членов семейства не ожидал. Загородив узкий проход на дамбу, подобно Наполеону на Аркольском мосту[12]12
  Во время битвы при Арколе с австрийской армией (Италия, 15–17 ноября 1796 года) генерал Наполеон Бонапарт проявил личный героизм, возглавив атаку на Аркольский мост со знаменем в руках. Битва закончилась разгромом австрийской армии.


[Закрыть], он встретил собак ударами трости, пинал их ногами и осыпал такими решительными командами, что собаки, завизжав, остановились, ожидая приказов подъехавшей охотницы.

– Это МОЯ лиса! – яростно крикнула она сэру Джону. – Я гоняюсь за ней целых три часа!

– Это МОЙ остров! – сурово возразил ей сэр Джон. – И я никому не разрешаю охотиться на нем, неважно на кого!

– Да она же сожрет всех ваших кур!

– Это касается только кур и лисы. Кстати, мне кажется, что вы не знакомы с моей супругой. Это Гарриэтта… Гарриэтта, это моя сестра Августа.

Гарриэтта с ужасом смотрела на свою странную родственницу, возвышавшуюся над ней на огромной покрытой пеной лошади. Ее шляпа из красного фетра легко могла вместить шестифунтовую буханку хлеба. Вокруг длинного лица с лошадиными зубами веером разлетались пряди темных волос. Августа с любопытством посмотрела сверху на Гарриэтту, улыбнулась, показав десны, столь же длинные, как и зубы. Гарриэтта уже не понимала, где кончается лошадь и начинается Августа.

– Рада увидеть вас, Гарриэтта, – сказала Августа. – Надеюсь, что вы заглянете в воскресенье в Гринхолл на чашку чая.

Повернув лошадь, она крикнула собакам:

– Вы свиньи, а не собаки! Вы должны были схватить ее далеко отсюда! Вечером вы получите картошку вместо мяса!

Прищелкнув языком, она пустила лошадь в галоп. При этом возникло ощущение землетрясения. Собаки потрусили за ней с высунутыми языками, впереди те, что покрупнее, в хвосте своры – самые маленькие на коротких лапках.

Посмотрев вслед сестре, сэр Джон повернулся к острову и поднял трость, чтобы заново наметить цель путешествия. Потом он двинулся вперед. Начинался отлив, море отступало. Легкий ветерок подхватил туман и унес его, словно вуаль новобрачной. Из тумана возник остров, чистый и свежий. На зеленом склоне между синим небом и синим морем цветущие рододендроны выглядели одним огромным цветком. В конце изгибающейся в виде буквы S аллеи путников ожидал белый дом. В камине в круглой библиотеке второго этажа вспыхнул огонь.

Спасшаяся от собак лиса была обычной лисой.

* * *

Во время предыдущего посещения острова сэр Джон нанял на место старшей горничной и одновременно поварихи крепкую местную женщину лет сорока по имени Эми. Ее фамилия оказалась настолько труднопроизносимой, что сэр Джон решил забыть ее. У нее был опыт подобной работы, и она хорошо разбиралась в явных и тайных сторонах жизни в Ирландии.

Она ожидала хозяев у основания лестницы. Слева от нее стояли два садовника, а справа выстроились в ряд шесть деревенских девушек, превратившихся в горничных с помощью белых передников и накрахмаленных чепчиков.

Шесть сгоравших от любопытства девушек, стоявших или потупив взгляд, или подняв голову, в зависимости от их характера, смотрели, как к ним приближается сэр Джон Грин, новый хозяин острова. Он держал под руку леди Гарриэтту, а следом за ним шествовали все остальные члены семейства. В хвосте процессии медленно катилась карета, и под ее колесами негромко поскрипывал гравий, покрывавший ровным слоем дорожку. Сэр Джон что-то объяснял супруге, помахивая тростью. Овца-меринос с двумя черноногими ягнятами рысцой пересекли лужайку и застыли на месте, уставившись на кортеж. Девочки с восторженными криками устремились было к животным, но короткая сухая фраза гувернантки заставила их вернуться в строй. Овца ошеломленно покосилась на них, помотала головой, повернулась и поскакала к группе усеянных розовыми цветами рододендронов. Там она остановилась и принялась щипать траву, всем своим видом показывая незаинтересованность в происходящем. Ягнята присоединились к матери и принялись сосать ее. Туман неторопливо отступал в море светящимися светлыми фестонами. Казалось, что остров погрузился в сон.

Служанки увидели перед собой леди Гарриэтту с тяжелой вычурной прической, в одежде с множеством пуговиц, в небольшой шляпке со свисавшим на плечо шарфиком; они увидели также сэра Джона во фраке и цилиндре мышиного цвета и в зеленом вышитом золотом жилете; они увидели девочек в бархате сливового цвета и в больших шляпках, похожих на небольшие копны сена; увидели они и гувернантку, тощую и прямую, как наряженная в черный сатин жердь. И тогда они испытали одновременно шок и восхищение. Чтобы не расхохотаться, им пришлось дружно прикусить языки. В то же время, они догадались по качеству нарядов, пусть даже показавшихся им смешными, что к ним явились господа, принадлежащие к высшему обществу. Спокойный взгляд сэра Джона и ласковый взгляд больших глаз леди Гарриэтты позволили им почувствовать, что этим хозяевам они будут служить с радостью.

После того, как Эми назвала господам служанок и садовников по именам, они кинулись к карете, быстро извлекли из нее багаж и потащили ящики, коробки и пакеты в разные стороны, производя при этом страшный грохот, так как Эми обула их в вечные сапоги из грубой кожи, еще и с подковками.

Чтобы приехавшие сразу увидели весь дом, она широко распахнула двери всех комнат. Льющийся через окна со всех сторон неба и моря голубой свет заставлял светиться помещения изнутри, ослепляя леди Гарриэтту. Сэр Джон начал объяснять ей расположение комнат на первом этаже, но она, улыбнувшись, остановила его. Ей прежде всего нужно было побывать в своей комнате.

Она взяла за руку сэра Джона, и они вместе направились к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. Поднимаясь по ступенькам, она еще отчетливей почувствовала залитую светом пустоту первого этажа с беспорядочно расставленной вдоль свежеокрашенных стен мебелью, голым полом без ковров и окнами без штор; она слышала восторженные крики девочек, сбежавших от мисс Блюберри и наугад устремившихся в неведомые недра дома. Слышны были и гулко звучавшие шаги прислуги на первом и втором этажах. Она подумала, что вряд ли удастся в ближайшем будущем заказать из Лондона фетровые тапочки. Подумала она и о своих обоях, коврах, безделушках, пианино, фисгармонии, подушечках, столиках, креслах, грелках для ног, пуфиках, всех прочих сокровищах драгоценного английского комфорта, сейчас путешествовавших в трюмах корабля где-то между Англией и Ирландией. Когда они прибудут? И в каком состоянии?

Она вздрогнула. Эми крикнула ей снизу голосом, скорее подходившим для лесоруба:

– Есть горячая вода для ванны и для чая, мадам! Только прикажите…

Леди Гарриэтта вздохнула:

– Хорошо, Эми.

Она подумала, что это сияние, эту льющуюся через окна энергию солнца следует как-то приглушать… Неожиданно она почувствовала, как у нее в ушах появились нематериальные ватные пробки. Мир звуков пошатнулся и исчез. Шаги служанок отдалились и затихли. Ветер снаружи замер. Свет стал не голубым, а зеленым, как будто вместо облаков в небе появились морские волны. Леди Гарриэтта остановилась. В кристаллизовавшемся безмолвии к ней откуда-то снизу долетело рыдание, такое слабое, что его, казалось, невозможно было услышать, но такое жалобное, что его должен был услышать даже камень.

– О, Джон! Господи! Здесь кто-то плачет!.. – воскликнула она, схватившись за сердце.

– Что вы, дорогая! Это всего лишь ветер.

Но ветра не было. И рыдание повторилось. Рыдание тишины и невыносимой боли.

– Ах, Джон! Боже мой! Кто-то плачет под лестницей!..

– Послушайте, дорогая, этого не может быть!

Сэр Джон поспешно спустился вниз и рывком распахнул дверцу в каморку под лестницей. Его взору открылось довольно темное помещение без какой-либо таинственности. В нем находились три веника из дрока, медный таз и большая тряпка, повешенная для просушки на гвоздик.

– Это всего лишь чулан для всякого хлама! И для веников!

Впрочем, он не был уверен, что не слышал что-то вроде.

– Это ветер! – решительно объявил он.

– Нет, господин, – промолвила Эми, застывшая на месте. – Это несчастная дама. Та, что нашли в стене. Сэр Джонатан приказал похоронить ее в святой земле, но бедняжка все еще страдает. Ей пришлось так долго стоять в тесной нише. Да поможет ей Господь! Когда здесь появляется новый человек, она должна обратиться к нему, потому что ей нужен.

Сэр Джон поднялся еще на две ступеньки, остановился и, повернувшись к Эми, воздел кверху трость, чтобы окончательно поставить точку в этом вопросе:

– Я больше не хочу слышать эти глупости! Это был ветер!

– Да, господин! – Эми склонилась в поклоне, выпрямилась и заторопилась на кухню.

Леди Гарриэтта снова услышала топот служанок, увидела голубой свет и опустила руку на локоть мужа, оказавшегося рядом. Девочки продолжали носиться на первом этаже, а за окнами ветер шевелил ветки деревьев.

Она мгновенно поняла: если на острове и существуют необъяснимые силы и явления, она ни в коем случае не должна позволять им проникать через границы ее семейной жизни. От этого зависело счастье ее семьи. И решение было простым: достаточно не замечать их. Она была англичанкой, то есть принадлежала к расе, которая отрицала саму мысль о том, что существует то, что она не хочет воспринимать.

Поднявшись еще на одну ступеньку, леди Гарриэтта приняла решение: она не слышала ничего странного, ничего сверхъестественного не произошло и не может произойти, потому что она целиком и полностью отрицает его существование.

Они поднялись на площадку второго этажа. Из большого окна открывался вид на западный берег острова. Над крышами служебных пристроек клубилась зеленая масса деревьев, посаженных сэром Джонатаном. Это был расцвет разных растительных видов, от направленных в небо стрел хвойных до округлых волн лиственных, со всеми нюансами зеленого, с пятнами оранжевых и темно-красных цветов, усыпавших рододендроны до самой вершины. Над растительным морем, которое заставляли бурлить порывы ветра, застыла в неподвижности поверхность настоящего моря бледно-голубого цвета, слегка затушеванная клочьями тумана.

Сколько букетов можно сделать из всего этого, чтобы украсить комнаты, подумала леди Гарриэтта. Повернувшись к мужу, она улыбнулась.

– Мы будем счастливы здесь, друг мой.

* * *

Наступившей ночью лиса вернулась к своему лису. Они уютно устроились в норе под корнями тиса. На ужин у них были две курочки. Джеймс, отвечавший за курятник, обнаружил на следующее утро перья и кровь жертв. Испуская чудовищные ругательства, он поклялся, что убийца сегодня же лишится своей шкуры. Повесив на плечо ружье и свистнув собаку, он отправился в карательную экспедицию. Повизгивающий от нетерпения пес, нелепая помесь терьера и колли, потянул Джеймса за собой в лес. Но едва они оказались в тени деревьев, как наткнулись на Эми, стоявшую, скрестив руки на груди, посреди дорожки.

– Джеймс Мак Кул Кушин, – сказала она, – если вы убьете это животное, то вы не сможете спокойно спать до конца своих дней. Стоит вам закрыть глаза, как появится убитая вами лиса и будет сопеть вам в ухо. И если вы не проснетесь, она примется грызть пальцы у вас на ногах!

Джеймс хорошо знал, что Эми никогда ничего не говорит зря. Местное население с опаской относилось к ее знаниям и всегда обращалось к ней в сложных ситуациях.

Тем не менее, она была всего лишь женщиной.

– Эта дрянь сожрала моих кур! Я должен наградить ее зарядом дроби! А если она будет тревожить мой сон, то получит поленом по хребту!

– Не волнуйтесь, она больше не станет таскать у вас кур, – сказала Эми.

Джеймс недоверчиво посмотрел на нее. Дрожащий и съежившийся на земле пес тоже посмотрел на Эми.

– Можно подумать, что вы знаете это! – бросил Джеймс.

– Да, знаю, – ответствовала Эми.

– Будет вам.

Он не видел выхода из этой ситуации. Ему очень не хотелось продолжать охоту, но уступить женщине.

– И как вы сможете помешать лисам? – спросил он. – Может быть, заставите их питаться травой?

– Может быть.

– Хотел бы я увидеть, как это у вас получится! Так что позовите меня, когда приготовите салат для лисицы. Ладно, я дам ей еще один шанс. На этот раз оставлю ее в покое. Но если все повторится. Я пристрелю ее!

– Хорошо, – пожала плечами Эми. – Если снова пропадет курица, можете пристрелить лису. А пока вам стоит вспомнить про своих лошадей!

Куры больше не пропадали. Каждую ночь лисы уходили охотиться на материке, скрываясь затем от преследователей на острове в лесу сэра Джонатана. Джеймс и другие слуги решили, что лисы заключили договор с Эми. Девочки не однажды видели, как лисы играют под деревьями в траве, освещенной солнцем.

Через месяц у леди Гарриэтты начались первые схватки. Все радостно приготовились к появлению мальчика. Но родилась девочка.

У нее на голове серебрился светлый пушок; за длинными ресницами и опущенными веками дремали глаза.

Когда Эми впервые увидела девочку, ее охватило странное волнение, которое она постаралась скрыть. Никому не говоря об этом, она дала девочке гэльское имя; она давно ожидала встретить ребенка, достойного этого имени. Отец назвал ее Гризельдой.

Через несколько недель волосы девочки поменяли серебряный оттенок на золотистый, сначала светлый, но потом становившийся все более и более темным.

Сэр Джон, сначала огорчившийся, что опять родилась девочка, быстро утешился, решив, что в следующий раз обязательно будет мальчик.

Через неделю после рождения Гризельды у лисы появилось три лисенка, и у одного из них был белый хвост.

Мисс Блюберри уехала, не дождавшись конца года. Она не смогла выносить хихиканье ирландских служанок, грубый язык которых с трудом понимала. Ей постоянно казалось, что они издеваются над ней. Посоветовавшись с женой, сэр Джон решил обойтись без гувернантки. Он сам будет заниматься учебой девочек, а леди Гарриэтта возьмет на себя их воспитание.

В следующий раз у леди Гарриэтты снова родилась девочка. Ее назвали Элен. И пятым ребенком тоже была девочка. Джейн оказалась последним ребенком.

Леди Гарриэтта обустроила свои комнаты, заполнив тревожную пустоту тысячами любимых безделушек. Она воздвигла против неизвестного барьер из штор с бахромой и кистями, зонтиков из сатина с вышивкой, кресел, цветных ковриков, канделябров с хрустальными подвесками и рояля. Из недосягаемого для всего иррационального убежища она спокойно обеспечивала уютную жизнь для членов семьи, гарантируя безупречную работу прислуги.

Семейство лис покинуло остров. В норе под тисом остался только лисенок с белым хвостом.

Сэр Джон, работавший в открытой четырем ветрам библиотеке, окруженный книгами и рукописями, полностью изолированный от внешнего мира, находился ближе к Древнему Вавилону, чем к Ирландии. Ему никак не удавалось расшифровать шумерскую письменность, но он упорно продолжал изучать ее, классифицировать, сравнивать, придумывать новые гипотезы, которыми обменивался с рассеянными по всему свету такими же фанатиками. Он был счастлив. Годы проносились над ним, ничуть не изменяя его облик. Ведь он, обосновавшись на острове, оказался неподвластен событиям, подгоняющим поток времени. Смена времен года осталась для него только для того, чтобы снова и снова возвращать весну.

Но деревья продолжали расти, а девочки становились девушками. И на материке, на другом конце дамбы, росло стремление Ирландии вернуть себе независимость.

* * *

Джонатан, восседавший в красном мундире на лошади, внимательно смотрел сверху на Гризельду, а Гризельда, тоненькая и прямая, стоявшая под портретом с поднятой головой, смотрела снизу на Джонатана. За ней на коленях ползала ее горничная Молли с полным ртом булавок, пытаясь привести в порядок складки платья цвета полыни. Они сами сшили это платье, используя картинки из модного парижского «Журнала для дам и барышень». Гризельда вдохновенно добавила к журнальному образцу шнурки, петлички и черные пуговицы, что позволило создать шедевр эпохи барокко, не имевший никакого смысла в жизни на острове Сент-Альбан.

Но Гризельда не жила на острове, она всего лишь временно существовала на нем. Она ожидала, когда начнется ее настоящая жизнь, кото-рая, как она была уверена, рано или поздно найдет ее. Возможно, в один из ближайших дней. В любом случае, это произойдет очень скоро. Через две недели Гризельде исполнялось восемнадцать лет. После этого она начнет стареть.

В комнату вихрем ворвалась Китти в платье из коричневой шерсти, какие обычно носили служанки. Прижимая к груди корзинку, сплетенную из ивовых прутьев, она крикнула Гризельде:

– Держи! Это для тебя!.. Послушай, ты так похожа на деда! Я никогда раньше не замечала этого!..

Она замерла на несколько секунд, чтобы несколько раз перевести взгляд с сестры на портрет, потом закружилась вокруг нее, рассеивая по комнате запахи земли, моря и своего большого серого пони.

Китти поставила корзинку возле Гризельды, рядом с Молли, ползавшей на коленях вокруг платья. Затем она приподняла крышку корзинки, извлекла из нее небольшой меховой комок в белых и рыжих пятнах и сунула его Гризельде.

– Это щенок от колли Эмера Мак Рота. Чистокровный колли!

Щенок, потрясенный переменой обстановки и вниманием людей,

пустил струйку прямо на руки Гризельды. Девушка вскрикнула и выронила его. Молли поймала беднягу на лету; Гризельда снова взяла его, опустила на пол и принялась трепать щенка, ласково ругая его. Щенок повизгивал, падал на спину, болтал в воздухе лапами, вскакивал, спотыкался и снова падал.

Наконец, Гризельда подобрала щенка и направилась к двери, держа его на вытянутых руках, чтобы уберечь платье от возможных неприятностей.

– Ты куда? – поинтересовалась Китти.

– Я хочу показать его Уагу, они должны познакомиться.

– Ты сошла с ума! Он же слопает бедняжку!

– Я не позволю.

И она выбежала, преследуемая Молли, державшей в руке конец шнурка, который она не успела прикрепить к нужному месту, и Китти, размахивавшей пустой корзинкой.

Когда девушки выбежали из комнаты, леди Гарриэтта, сидевшая возле камина, вздохнула. Перед ней была натянута вышивка, изображавшая викторианский букет, окруженный гирляндами. Ей требовалось еще много лет, чтобы закончить работу.

* * *

В зарослях цветущего дрока над самой землей мелькало что-то белое, то появляясь в просветах листвы, то исчезая, то снова возникая и стрелой перемещаясь от одного куста к другому. Это был лисий хвост.

Небольшое рыжее животное с белым хвостом прожило гораздо дольше, чем другие представители этого вида. Можно подумать, что время, пытавшееся догнать его, постоянно отставало. Тем, кто иногда замечал его среди зелени, казалось, что с каждой встречей он выглядел все более и более изящным. Если бы кто-то взял его на руки, то наверняка подумал бы, что держит в руках ветер. Обитатели Сент-Альбана, исходя из двуцветной шкурки, прозвали лиса Белым Рыжиком; это имя, произнесенное по-гэльски, превратилось в устах девочек в Уагу. Вот уже несколько лет лис не уходил с острова, питаясь мышами, улитками, кузнечиками и прочей лесной мелюзгой. Чувствуя себя в безопасности, он все же никогда не приближался к людям и позволял увидеть себя только тем, кому доверял.

Иногда Эми, волосы которой стали такими же белыми, как хвост лиса, приходила ночью к его норе, усаживалась на пенек и долго разговаривала с ним. В тишине, наступавшей в промежутках между ее фразами, можно было услышать только сонное щебетанье проснувшихся птиц и негромкий рокот волн. С подробностями, не предназначавшимися для чужих ушей, она рассказывала лису о хлопотах по дому, о жизни терзаемой завоевателями Ирландии. Она говорила, что озабочена судьбой пяти девушек, и нередко просила у Уагу совета.

Лис, внимательно выслушивавший гостью, никогда не показывался из норы. Возможно, он понимал, что она говорила. Иногда, во время визита Эми, он находился далеко от норы, на другом конце острова, где охотился за каким-нибудь кузнечиком, принесенным ветром из Америки. Тем не менее, Эми, закончив свой монолог, всегда уходила умиротворенная, нашедшая в бесконечном ночном покое ответы на свои вопросы.

Щенок, оказавшийся возле норы под корнями тиса, крутился, падал, спотыкаясь, поднимался, обнюхивал землю, приседал от страха, тявкал, вилял хвостом и пытался найти кого-то или что-то, возможно, весь мир.

Лис кружил вокруг него, не показываясь из зарослей дрока, азалий и вереска. Он очень быстро передвигался в давно проделанных им зеленых коридорах, не теряя щенка из виду. Странное существо, такой необычной окраски. Что за зверь? Он давно попытался бы познакомиться с ним поближе, но тот был не один.

С поворота аллеи за щенком следили три девушки. Молли заканчивала пришивать тесьму, то и дело поглядывая на тис. Китти, судорожно сжимавшая ручки корзинки, пригрозила:

– Если он сделает щенку больно, я убью тебя!

– Уходите отсюда, – крикнула Гризельда, топнув ногой. – Пока вы здесь, он не выйдет из кустов!

– Но… – пробормотала Китти.

– Уходите!

Молли поспешно закончила шить и завязала узелок на нитке. Гризельда сердито вытолкала ее и сестру за поворот аллеи.

– Уходите! Возвращайтесь домой!

– Если только он. – снова начала Китти.

– Замолчи!

Когда их шаги затихли в отдалении, Гризельда вернулась к повороту аллеи и замерла в ожидании. Прошло несколько минут, и узкая рыжая мордочка появилась из травы между двумя цветками вьюнка. Потом она увидела сначала два раскосых глаза, потом два прижатых уха, тут же выпрямившихся.

– Ну, здравствуй, – сказала Гризельда.

Уагу появился полностью и мигом оказался возле щенка. Он уткнулся в него носом, и шерсть на загривке у лиса встала дыбом. Щенок упал на спину и подставил лису живот. Лис отступил и уселся, продолжая принюхиваться к щенку и вытянув свой великолепный хвост. Он негромко сказал:

– У-у-у.

Щенок в ответ заверещал тонким голоском.

Лис прыгнул вперед и принялся танцевать вокруг щенка. Он подпрыгивал, приземляясь на все четыре лапы и задрав при этом хвост, как это делают кошки. Потом остановился и осторожно стиснул щенка зубами.

– Уагу! – громко окликнула его Гризельда.

Лис выпустил щенка и оглянулся на девушку. Он словно хотел сказать: «Я не собираюсь убивать его. Я просто хочу отнести его в нору.»

– Но он не принадлежит тебе! – возмутилась Гризельда.

– Ладно, ладно! – весело тявкнул лис в ответ.

Ткнув носом девушку, он сбил ее с ног, заставив кувыркнуться несколько раз, перепрыгнул через нее и исчез в зарослях дрока.

Гризельда подобрала щенка и прижала его к груди, больше не заботясь о своем платье. Она пробежала через лес только ей известной тропинкой и поднялась на башню у причала. Как всегда, с моря дул ветер. Придерживая щенка левой рукой, она вытащила из волос шпильки и отбросила их. Потом, опустив щенка на землю, распустила с помощью ветра волосы. Ветер тут же подхватил их, и они затрепетали, словно разорванные паруса горящего судна. Закрыв глаза, Гризельда потянулась навстречу ласкавшему ее лицо ветру. Однажды с той стороны, откуда дует ветер, придет то, чего она ждет, не представляя, будет ли это кораблем, человеком, жизнью.