Текст книги "Девушки и единорог"
Автор книги: Рене Баржавель
Соавторы: Оленка де Веер
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
Щенок, свернувшийся у ее ног, давно уснул.
* * *
Смешной щенок превратился в великолепного пса. К двум годам его белый пластрон, щитом закрывавший грудь, опустился ниже живота. Узкая морда, почти такая же, как у Уагу, тоже была белой, и по огненно-рыжей голове проходила белая полоска. Такая же рыжая шерсть окружала его уши. Огненно-рыжая спина заканчивалась хвостом, белым снизу и рыжим сверху. Остальная часть тела была покрыта пятнами двух цветов. По телосложению он напоминал борзую, но был гораздо массивнее.
Лежа на полу комнаты с опущенной между вытянутыми вперед лапами мордой, Ардан наблюдал за Гризельдой, задремавшей на кровати с единорогами. Она поменялась кроватью с матерью, которой не нравились лошади с длинным рогом. Конечно, она ни с кем не делилась предположением, что их вредное влияние было истинной причиной недомогания девушки. Да, Гризельда была больна.
Она подолгу гуляла в одиночестве по острову, не обращая внимания на погоду. Пес всегда сопровождал ее. Летом, в солнечные дни, она сидела на мысу, на вершине скалы, получившей название Пальца, в небольшой нише, проделанной ветром и водой. Рыбаки называли ее Морским Троном. На этом троне Гризельда сидела спиной к острову, и перед ней не было ничего, кроме уходящего за горизонт моря. Она представляла, что находится на носу корабля, и нужно всего лишь поднять якорь, чтобы устремиться в неведомые края. Ветер свистел в трещинах скалы, волны рычали, словно органные трубы, врываясь в подводные пещеры, убежище огромных рыбин. Над головой с жалобными воплями то и дело проносились морские птицы. Вскоре Гризельде начинало казаться, что скала качается под ней, словно корабельная палуба, а горизонт начинает приближаться. Она закрывала глаза, и корабль уносил ее все дальше и дальше.
Потом она стала приходить сюда с книгой из библиотеки отца. В своем уютном убежище она могла часами читать о жизни знатных красавиц, недосягаемых для закона, попирающих ногами околдованных ими мужчин и способных менять ход истории. Несмотря на то, что большинство из них плохо закончило, Гризельда не думала о финале. Нетерпеливо ожидая начала, она мечтала, как судьба увлечет ее к такому же ослепительному будущему, если не к чему-то еще более величественному. Она была уверена, что всегда будет свободной, полной хозяйкой своей судьбы.
Но проходили годы, и в ее власти оставался только ее верный Ардан.
Он не мог карабкаться вместе с хозяйкой до Трона и оставался лежать у подножья скалы, на которую девушка взбиралась, словно горная козочка, нередко даже сбросив сапожки.
В конце января случилось необычно солнечное утро. Можно было подумать, что за одну ночь природа перешагнула из конца зимы прямо в расцвет весны. В такие дни всегда можно ждать чего-то необычного, например, неожиданного появления загадочных путешественников.
Гризельда быстро расправилась с утренним чаем, нетерпеливо поторопила возившуюся с ее прической Молли, выбрала лиловое платье и зеленое пальто из муаровой ткани. На тяжелую массу рыжих волос она набросила кружевное облако, такое же светлое, как и сапожки. Она выбежала из дома через садовую калитку и устремилась через лес, сопровождаемая своим псом, танцующим вокруг нее подобно языку пламени.
В тот момент, когда Гризельда вскарабкалась на скалу, на горизонте появилось темное пятнышко, направлявшееся в пролив между островами Церковный и Соленый. Как только девушка уселась на обычном месте, на Сент-Альбан налетел шквал с дождем, струи которого неслись почти горизонтально. В одно мгновение ниша, где находилась Гризельда, заполнилась водой. Насквозь промокшая Гризельда, с которой стекала дождевая вода, спустилась со скалы и попыталась укрыться под деревьями. Но с их вершин тоже каскадами струилась вода, срывавшая с ветвей листву и птичьи гнезда.
Встревоженная леди Гарриэтта принялась пересчитывать дочерей. Боже, и куда только они пропали в такую страшную непогодь? Самая младшая, Джейн, оказалась рядом с матерью. Умница, она никогда не огорчала мать. Старшая, Элис, самая красивая, отправилась в Донегол с теткой Августой, приславшей за девочкой карету. Элен сидела над книгой в библиотеке вместе с отцом. Китти с утра посвятила свое свободное время посещению живших поблизости бедных семей, которым щедро дарила съестное и свою заботу. Разумеется, она могла без труда найти укрытие. К тому же, дождь на материке мог быть гораздо слабее.
А вот Гризельда. Ах, эта Гризельда, непредсказуемая девчонка! Она опять носится – да еще и босиком! – где-то по острову. Когда на нас обрушился настоящий потоп!
Леди Гарриэтта хотела позвать горничную, чтобы та отнесла девочке плащ, но оказалось, что Эми уже отправилась на поиски с двумя служанками.
Сотрясаемая нервной дрожью, леди Гарриэтта смотрела из окна своей комнаты на лес, взъерошенный порывами ветра. Она плохо представляла территорию между домом и океаном. Предпочитала противоположный край острова с аккуратно подстриженными лужайками и гармонично оформленной аллеей, спускавшейся к дамбе. Этот вид благотворно действовал на ее глаза и ее душу. Впрочем, она почти не покидала дом, единственный смысл ее существования, ее убежище, ее раковина, изолированный островок покоя посреди острова. Что касается Сент-Альбана, то в короткие тревожные моменты остров казался ей не менее таинственным и опасным, чем Африка.
Библиотека представляла собой третий, самый маленький островок, находившийся внутри и под защитой второго и первого островов, то есть дома и Сент-Альбана. Здесь сэр Джон, укрывшийся от действительности, спокойно занимался своими изысканиями. На его глазах выросли дочери, но это не побудило его к размышлениям. Его четвертая дочь, Элен, завороженная загадками шумерских табличек, уже много лет участвовала в отцовских исследованиях. Он не видел ничего необычного в том, что девятнадцатилетняя девушка увлеченно копалась в пыли прошлого. Наверное, он даже не заметил, что за окном бушует непогода.
Ветер и дождь усилились. Огромный вихрь, словно гигантский мускул, обвился вокруг дуба и согнул ветвь толщиной в человека. Она затрещала, оторвалась и рухнула на аллею вместе со сломанными мелкими ветками и охапками листвы. За секунды до ее падения под дубом проехала карета. Как лошади, так и кучер с пассажиром, ослепленные и оглушенные бурей, даже не заметили чудом миновавшую их опасность.
Эми со служанками вернулись под крышу, так и не найдя Гризельду. Только Молли продолжала искать ее. Иногда, сквозь шум дождя и ветра можно было услышать, как она зовет то Гризельду, то собаку. Девушка слышала, что ее зовут, но не хотела отвечать. Укрывшаяся от бури в туннеле, Гризельда сидела на столбике, обозначавшем его середину. Прижав к груди мокрого пса и не позволяя ему откликнуться на зов, она чувствовала согревающее ее звериное тепло. Наконец Молли перестала кричать, и теперь они слышали только рев окружавшей их бури. Гризельда ощущала то тепло, то холод, она боялась и в то же время радовалась.
Карета остановилась перед ступеньками. Кучер в длинном пальто, по которому струилась вода, сошел на землю и распахнул дверцу. Леди Гарриэтта разглядела через завесу дождя силуэт мужчины, не решавшегося выйти под дождь. Она тут же послала ему на выручку Бригитту, маленькую служанку, державшую большой зонтик. Ветер коварно приподнял ее юбку, и она едва не выпустила зонтик, стараясь сохранить благопристойный вид. Мужчина выбрался из кареты, быстро поднялся по ступенькам, обеими руками придерживая черный цилиндр, и совершенно промокший, наткнулся на леди Гарриэтту. Заметив ее перед собой, он с извинениями поклонился. Это был Амбруаз Онжье, лондонский коллега сэра Джона, с которым тот поддерживал постоянную переписку. Сейчас он приехал на Сент-Альбан, чтобы помочь сэру Джону своими советами. На его лице выделялись усы, все еще темные, и небольшая поседевшая бородка. Ему исполнилось сорок два года. Когда он выпрямился после того, как поклонился леди Гарриэтте, на его бородке и усах засверкали капельки дождя.
В Донеголе дождя не было. Вернее, из принесенных ветром туч время от времени сыпался мелкий дождик, на который в Ирландии никто не обращает внимания. Элис побродила по узенькой улочке, где находилась лавка торговца пряностями, купила в ней немецкий одеколон для леди Гарриэтты и немного пряностей для Эми. До этого она уже нашла синие шелковые нитки для Гризельды и гусиные перья для отца. Ей приходилось каждый месяц выполнять поручения всех членов семьи, и ее при этом обычно сопровождала тетка Августа. Пока Элис заполняла сумку разными мелочами, Августа занималась более серьезными покупками. Закончив дела, они должны были встретиться на рыночной площади.
Внезапно Элис остановилась. Из широко распахнувшихся дверей на улицу выплеснулись ликующие звуки органа. Сразу же двери снова закрылись за вошедшим. Поколебавшись некоторое время перед пустой серой стеной, в которую была врезана деревянная дверь с крестом святого Патрика[13]13
Крест святого Патрика – косой красный крест в виде буквы Х на белом фоне. Считается символом покровителя Ирландии, святого Патрика, и одним из символов Ирландии.
[Закрыть], Элис тоже осторожно вошла с бьющимся сердцем. Она знала, что оказалась в часовне сестер милосердия[14]14
Монашеская конгрегация «Сестры Милосердия» была основана в 1831 году в Дублине католической монашенкой Кэтрин Элизабет Макколи для помощи бедным девушкам, матерям-одиночкам и брошенным на произвол судьбы пожилым людям.
[Закрыть], хотя в возрасте 27 лет никогда не переступала порог католического заведения. Сэр Джон по традиции считал себя протестантом, но никогда не проявлял пылкой религиозности. Ежемесячно, каждое третье воскресенье, он приглашал на остров пастора, но во время службы обычно не переставал размышлять о тайнах истории Вавилона. Вера леди Гарриэтты была таким же результатом условий ее воспитания, как скромность и умение играть на фортепьяно. Для Элис Бог был проблемой, призывом и одновременно источником страхов. Она но не могла найти его. Бог родителей казался ей карикатурой, и пастор, несмотря на всю его убежденность, не мог открыть перед ней ничего, кроме пустоты.
Испуганная, потрясенная, ощущающая себя виноватой, не представляющая, что ей делать, Элис прошла за вошедшей перед ней женщиной в черном. В глубине нефа, за невысокой решеткой, она увидела три ряда коленопреклоненных монашенок. Между ними и алтарем монашенка во всем белом лежала на полу лицом вниз, раскинув руки таким образом, что широкие рукава ее одеяния образовали вместе с телом правильный крест. Священник в расшитой золотом одежде, стоявший среди золотых предметов и золотого света свечей спиной к молящимся, совершал загадочные движения руками. Еще два священника в белом, похожие на ангелов, стояли рядом с ним справа и слева. Звучало странное песнопение на латыни, и орган то и дело вторил ему звуками радости и славы. Огоньки свечей казались осколками солнца.
Элис, подобно шедшей впереди женщине, опустила кончики пальцев в каменную чашу кропильницы, почувствовав при этом одновременно лед и огонь и испытав потрясший ее шок. В шаге от нее женщина в черном осеняла себя крестным знамением, не обращая внимания на окружающих. С невероятным усилием, чувствуя, что ее руку свела судорога, сопротивляясь, выработанным за четверть века рефлексам, она впервые обозначила крест на своем теле: лоб, грудь, одно плечо, второе плечо.
Когда прекратился ливень, Гризельда и Ардан вернулись домой. Чтобы не встречаться с матерью, они проскользнули через кухню. Заметившая их Эми, сердито передвигавшая на плите кипящие кастрюли, обругала на гэльском. Ардан ответил ей в том же духе, показав при этом зубы, и отряхнулся, обдав Эми брызгами. Гризельда бросилась в свою комнату, куда за ней сразу же последовала Молли, которая энергично растерла девушку и заставила ее переодеться. Сэр Джон и леди Гарриэтта в это время беседовали в салоне с успевшим просохнуть гостем.
Элис встретилась с теткой, ожидавшей ее в коляске на рыночной площади. Рядом с кучером на облучке сидел какой-то юноша. Тетка взволнованно объяснила ей, что это шофер. Элис знала, что так называют людей, умеющих управлять автомобилем. Леди Августа надеялась, что теперь сможет воспользоваться автомобилем, купленным для нее мужем на Парижской выставке. Еще осенью автомобиль был доставлен покупателю – его привезли на повозке, запряженной лошадьми. Однако, так как сам сэр Лайонель не умел водить автомобиль, тот до сих пор стоял в сарае. Юноша, по имени Шаун Арран, оказавшийся приемным сыном одного из местных рыбаков, недавно вернулся из Германии, где работал в мастерских фирмы Бенц. Он разбирался в двигателях и умел водить машину. Леди Августа любила лошадей, но ей порядком надоел довольно медленный способ передвижения верхом. Она давно мечтала о бешеной скачке на железном коне. Может быть, думала она, на этой машине ей даже удастся погоняться за лисой.
Часть 2
Зимние дни на севере Ирландии коротки. Незадолго до вечера этого дня, полного солнца и дождя, два всадника в мундирах проехали по дамбе, поднялись по склону к белому зданию, объехали его и спешились возле черного хода. Самый высокий из них постучался и сказал, что должен поговорить с сэром Джоном Грином.
– Господин Грин работает, – ответила ему Эми. – Можно подумать, ему больше нечего делать, как терять время на разговоры с полицейскими! У него хватает своих забот. Если вы, Эд Лейн, хотите что-нибудь передать ему, говорите это скорее, пока вас не задушили слова, или уезжайте вместе с ними.
– Вы самое ядовитое существо во всем графстве, – пожал плечами рыжий гигант. – Именно такие языки, как у вас, делают невозможной жизнь для мужчин!
– Если для вас жизнь в Донеголе невозможна, убирайтесь в свою Шотландию! Никто вас сюда не звал. Наверное, шотландская капуста давно скучает без вас. Стоит ей только увидеть вашу круглую рожу, как она наберет вес за пару дней.
Эд Лейн нахмурился, обдумывая ответ. Потом его лицо просветлело.
– Мне кажется, вы хотите оскорбить меня, – сказал он. – Но дело в том, что в моей деревне не выращивают капусту.
Обезоруженная Эми покачала головой.
– Конечно, она сразу разбежалась, как только вы уехали из деревни… Ладно, заходите на кухню, вы успеете выпить чашку чаю, пока я схожу предупредить мадам.
– Я не доверяю вашему чаю, вы вполне способны отравить его, – улыбнулся Лейн.
– Наверное, мне давно следовало сделать это, – сказала Эми. – Но от такого поступка у меня будет больше неприятностей, чем от вас.
Несмотря на то, что двери в кухню были достаточной ширины и высоты, Лейн протиснулся в нее боком, наклонив голову. Такое поведение давно стало у него рефлексом. Он нередко набивал шишки и отрывал пуговицы с мундира, когда ему приходилось заходить в ирландские хижины. Второй констебль молча последовал за ним.
– Если бы у вас были мозги размером хотя бы с орех, – сказала Эми, – вы не стали бы гоняться за патриотами. И не надо дуть на чай, вы не в своих диких горах!
– Вы называете их патриотами, – буркнул Лейн, отодвигая чашку. – На самом деле это бунтовщики. И если бы я не делал эту работу, ее на моем месте делал бы кто-нибудь другой, и возможно, он был бы гораздо хуже меня. И не надо придираться, я не дул на чай, а пил его.
– Конечно, в колесе телеги нет ничего плохого, но если оно проедет по вашей ноге.
– Не будьте растяпой, вовремя убирайте свою ногу из-под колеса, – фыркнул Лейн.
– Смотрите, как бы чашка не застряла у вас в усах, – съязвила Эми.
Леди Гарриэтта, предупрежденная о появлении полицейских, прислала горничную выяснить цель их визита. Она должна была решить, стоит ли ради них отвлекать от работы сэра Джона.
Когда юная девушка появилась в кухне, полицейские встали и вежливо поздоровались с ней. Джейн было семнадцать лет, и она выглядела слишком миниатюрной для своего возраста. Ей пришлось задрать голову, чтобы увидеть высоко над собой синие глаза констебля и белые зубы под усами. Лейн сказал, что они должны сообщить сэру Джону о появлении в округе опасного мятежника, вожака большой банды. Его звали Уг О’Фарран; по слухам, он был потомком древнего ирландского короля, одного из местных вождей во времена до объединения Ирландии с Англией.
– Конечно, это было объединение с использованием оружия, – заметила Эми.
– Так всегда бывает при объединении, – пояснил Лейн. – Неизвестно, где О’Фарран скрывается сейчас, но все с волнением говорят о нем. Король он или нет, находится он в этих краях или нет, все равно в ближайшие дни следует ожидать стрельбы, взрывов и других идиотских происшествий.
– Не вижу здесь других идиотов, кроме вас, – сказала Эми.
Эд Лейн не удостоил ее ответной реплики. Он не сводил глаз со светлой головки Джейн и миловидного личика, смотревшего на него с почти детским выражением.
– Мы объезжаем округу и предупреждаем всех местных господ, чтобы они предприняли необходимые меры. Сейчас не стоит отправляться в дорогу в одиночку, да и ружье взять с собой не помешает.
– Эд Лейн, – перебила его Эми, – поберегите ваши глупости для другого места и других ушей. Сент-Альбан не боится патриотов. Память
о сэре Джонатане – лучшая защита для него, да и сэр Джон тоже достоин называться настоящим ирландцем. Его пять дочерей – настоящее сокровище, и ни один человек, сражающийся за свободу, не позволит упасть ни одному волоску с их головы! Но я надеюсь, что они догадаются отрубить вашу голову!
– Если мадемуазель не возражает, я бы выпил еще чашечку чаю! – сказал Лейн.
– Постойте, чем это здесь пахнет? – внезапно негромко сказала Эми.
Принюхиваясь, словно охотничья собака, она подошла к двери, ведущей в коридор, и резко распахнула ее. За дверью, согнувшись, подслушивала малышка Брижит, державшая в руках две медных керосиновых лампы.
Испуганная Брижит умчалась, оставляя за собой запах керосина. Эми, проводившая девушку обещанием сломать метлу о ее голову, захлопнула дверь с выражением отвращения на лице.
– Керосин – это поистине дьявольское изобретение! – проворчала она. – Я уверена, что его используют, чтобы обогревать ад. Кроме того, в аду на керосине поджаривают грешников, и вместо воды им приходится пить керосин. К счастью, туда попадают главным образом англичане.
На этом Лейну и его коллеге пришлось откланяться. День клонился к вечеру, приближалась долгая ночь, когда приходилось зажигать лампы. Чтобы осветить все комнаты и все закоулки большого дома, ламп требовалось множество. Заниматься ими приходилось Брижит, самой юной из служанок. С раннего утра она начинала собирать лампы в небольшой комнатушке в служебной части здания, в конце большого коридора, где она запиралась в стороне от всех. Ей приходилось обслуживать множество самых разных ламп, в том числе фарфоровых с цветными рисунками, стеклянных с абажурами из дымчатого стекла, массивных медных, подвесных, напольных и настольных. Брижит снимала абажуры и стекла, выкручивала фитили, заполняла емкости для керосина с помощью большой воронки. После этого ставила на место все снятые детали, регулировала фитили, вытирала потеки керосина, и так как день к этому времени уже заканчивался, разносила по комнатам зажженные лампы. Обедать ей приходилось в той же каморке; она так пропахла керосином, что Эми не позволяла ей даже близко подходить к кухне, где разрешалось пользоваться только масляными лампами или свечами.
Для позднего обеда, первого с участием гостя сэра Джона, Брижит по указанию леди Гарриэтты повесила на стенах столовой шесть масляных ламп с медными рефлекторами в виде раковин, что заметно усилило бледный свет от двух люстр с множеством хрустальных подвесок и с тремя керосиновыми светильниками на каждой.
От света масляных ламп засверкали золоченые рамы картин и старинных зеркал, заблестели золотые нити в гобелене, изображающем взятие Иерусалима. В большом камине, занимавшем почти всю стену столовой, ярко пылали дубовые поленья и куски торфа, распространяя по комнате потоки горячего воздуха. Как всегда, первым в столовую явился Ардан. Пес со счастливым вздохом развалился перед камином и тут же заснул. Наверное, он видел сны, потому что у него постоянно дергались лапы. Постепенно в столовой собралась вся семья. Каждый ее член покидал тайное убежище, где скрывался в течение дня, и присоединялся к остальным. Для сэра Джона вечерняя встреча семьи за общим столом была дополнительным элементом ежедневного счастья. Машинально перебирая небольшие фигурки серебряных единорогов, висевшие на цепочке для часов, и поглядывая на жену, он благодарил ее взглядом за то, что она всегда оставалась спокойной и красивой. На ее лице не было морщин, возникающих у женщин, терзаемых тревожными мыслями или волнующихся из-за ерунды. Он окинул взглядом собравшихся за столом дочерей, среди которых не увидел только Китти. Не успел он поинтересоваться, почему она отсутствует, как девушка вбежала в столовую и поспешно заняла свое место. Пробормотав извинения, она звонко рассмеялась, но тут же замолчала, заметив среди присутствующих незнакомого человека. Она только что вернулась из очередного благотворительного похода; торопливо пригладив волосы и поправив булавки и гребенки, она вздохнула, как Ардан. Некрасивая, со светящимися добротой глазами, она была счастлива. Она сильно проголодалась.
Сэр Джон наклонил голову и сказал:
– Мы благодарим тебя, Господи, за то, что ты позволил нам еще раз собраться за этим столом, благодарим за пищу, которой ты одариваешь нас сегодня, как и все остальные дни, и мы просим тебя ежедневно оделять пищей всех голодных… – После короткой паузы он добавил: —…и дать мир Ирландии.
– Аминь! – дружным хором закончили молитву дочери.
Элис решительно подняла бледное удлиненное лицо. Внутренний протест заставил ее крепко сжать губы. Она подумала, что в прочитанной отцом молитве отсутствовала искренность. В ней не было лжи, но было нечто худшее: пустота. Она подумала о свечах, о величественных звуках органа, о монашенке, распростершейся в виде креста на каменных плитах. Она снова почувствовала опаливший ее жар и леденящий душу холод. Ее тело под темно-серым платьем напряглось. Белый нагрудник с вставками из китового уса жестко охватывал ее грудь, заставляя высоко держать голову.
Элен совсем недолго видела Амбруаза Онжье, да и то со спины, во время его беседы с отцом в библиотеке. Присутствуя при разговоре двух мужчин, она сидела за своим столиком, внимательно прислушиваясь к его голосу, когда он неторопливо говорил по-английски с акцентом получившего хорошее воспитание джентльмена. Когда он выходил, чтобы переодеться к обеду, он поприветствовал ее коротким кивком. Сейчас она увидела его лицо, когда он входил в столовую. На нем был серый редингот[15]15
Просторный и длинный мужской сюртук, часто использовавшийся как дорожная одежда.
[Закрыть] и брюки в черную и белую клетку. Он уселся напротив нее. Элен заметила, что его галстук, завязанный аккуратным узлом, был подобран в тон остальным деталям одежды. Он говорил, ел и пользовался ножом и вилкой с безупречным изяществом. Похоже, он не замечал женского присутствия вокруг него и обращался исключительно к хозяину, из-за чего в столовой господствовала непривычная тишина. Сестры почти не разговаривали друг с другом; время от времени они перешептывались. Леди Гарриэтта произнесла только одну фразу, сообщив, что перед дождем была очень хорошая погода.
Развалившийся перед камином Ардан коротко тявкнул и проснулся. Открыв один глаз, он почувствовал, что едва не задымился со стороны, повернутой к огню, и перевернулся на другой бок.
Сэр Джон обсуждал с Амбруазом Онжье политику Парнелла[16]16
Парнелл Чарльз Стюарт (1846–1891) лендлорд, политический деятель. Руководил движением за предоставление Ирландии большой политической самостоятельности. Создатель ирландской национальной партии.
[Закрыть], пытавшегося добиться легальным путем более широкой автономии для Ирландии. Сэр Джон поддерживал действия Парнелла, тогда как Онжье их не одобрял. Несмотря на противоположность взглядов, их разговор протекал самым корректным образом.
Немного обеспокоенная Джейн сидела напротив матери. На нее возлагалась обязанность по украшению стола и размещению на нем хрустальных бокалов с выгравированным на них единорогом. Справилась ли она с поручением? Леди Гарриэтта успокоила ее, доброжелательно кивнув головой, и Джейн тут же стала улыбаться направо и налево.
Какая-то молчаливая тень быстро скользнула вдоль стены столовой. Это была Брижит, выполнявшая свои обязанности. Весь вечер она носилась по дому, по всем лестницам, комнатам и коридорам, останавливаясь у каждой лампы. Она дергала за цепочки, поворачивала колесики, подкачивала керосин, следила за высотой пламени, регулировала длину фитилей. Вместе с ней в столовой возник и быстро исчез легкий запах керосина.
Гризельда вздрогнула. Она все еще чувствовала под ногами холодную воду в туннеле. Она сидела, набросив на плечи шерстяной шарф, легкий, словно из шелка. Ее лицо раскраснелось, ей было тепло. Но снизу упорно подступал холод, постепенно поднимавшийся вверх по телу.
Элен не могла оторвать взгляд от лица Амбруаза Онжье. Этот человек казался ей полным загадок; она представляла его книгой, которую предстояло раскрыть. В ней неудержимо росло стремление прочитать все, что было в ней написано. Гость казался ей чем-то похожим на отца, но был менее понятным, менее знакомым.
Словно почувствовав интерес, который он вызвал у девушки, сэр Онжье слегка мотнул головой, как будто отгоняя назойливое насекомое, на мгновение отвернулся от сэра Джона и посмотрел на Элен. Он заметил серое платье, скрывавшее девственную грудь, белоснежную шею, каштановые волосы, разделенные надвое узкой светлой полоской пробора, и лицо старательной школьницы с большими синими глазами, неотрывно смотревшими на него.
Таким образом, взгляд Онжье нечаянно встретился с взглядом Элен, показавшимся ему трогательно беззащитным, и проник в него. Элен почувствовала, как в ней загрохотала тишина, охватившая комнату и весь дом. Внезапно в мире остались только он и она, он и она друг напротив друга. Все, что она знала и любила до этого, перестало двигаться, исчезло, перестало существовать, и они вдвоем оказались в центре огромной светящейся пустоты.
Она ощутила рождающееся в конце тишины напряжение, проникающее в нее и взорвавшееся в ней. Ей показалось, что земля исчезла у нее из-под ног. Она оперлась руками на стол и прижалась к нему лицом. Раздался крик. Все вокруг засуетились и повскакивали из-за стола. Онжье тоже вскочил. Кричала остановившаяся в дверях Брижит. Она увидела Даму! Она только что увидела ее! Женщина с длинными волосами, в белой рубашке до пят, с ребенком на руках, совсем голым малышом, поднималась по ведущей в холл лестнице! Брижит видела женщину с ребенком, женщина только что появилась, она поднималась по лестнице.
Гризельда, как и Элен, не двинулась с места. Вода в туннеле поднималась. Она уже залила ей колени, потом живот и поднималась все выше и выше. Ардан навалился на нее, он был тяжелым, он был мокрым, он обжигал.
* * *
Глубокой ночью Эмер, помощник конюха, поскакал за доктором. Гризельда заболела. Заболела очень тяжело. Эми сказала, что она была такой горячей, что обжигала, как огонь. Она бредила, и ей повсюду виделся Уагу, на шкафу, на туалетном столике, на постели. Она то пыталась прогнать его, то звала к себе, она билась в лихорадке, кашляла, кричала.
От болезни Гризельда окончательно избавилась только через два месяца, изможденная, похудевшая, чуждая всему происходящему вокруг. У нее даже пропал интерес к прогулкам по острову. Она часами оставалась в своей комнате, свернувшись клубочком в большом кресле перед камином. Спрятав голые ноги под юбкой, она смотрела, не отрываясь, на беспорядочную игру языков пламени. Иногда она лежала в кровати между четырех застывших в прыжке единорогов. Ее перестали интересовать книги; едва открыв какой-нибудь томик, она тут же закрывала его, и книга падала на пол из безвольно разжавшихся пальцев. В ее внутреннем мире бестолково блуждали невнятные мысли, и она все глубже погружалась в призрачные сны, забывая не только о реальном мире, но и о самой себе.
Преданный Ардан, лежавший возле хозяйки с постоянно обращенной в ее сторону мордой, словно всегда указывающей на север стрелке компаса, и с тревогой наблюдавший за хозяйкой, внезапно вскочил и подбежал к двери, виляя хвостом. Чьи-то шаги прогрохотали по лестнице, затем по коридору, и в спальню ворвалась Китти со своей обычной корзинкой с двумя крышками, красная и взволнованная. Она только что вернулась с обычного обхода окрестных бедняков, которым разносила еду, старую одежду и связанные ею шерстяные вещи, на которые она нередко тратила не только дневные часы, но и время сна. Она вязала быстро, выбирая самую грубую шерсть, и результаты ее работы, хотя и не слишком красивые, всегда были теплыми.
– Гризельда! Они опять дрались этой ночью! В Капейни! Они напали на патруль! Говорят, что они ранили трех полицейских!
Ардан крутился вокруг нее, радуясь свежему запаху и, возможно, рассказу о драке. Опершись на локоть, Гризельда повернулась к Китти, открывавшей корзинку.
– Посмотри, что я нашла возле фермы Фергюса Фарвина!
У Гризельды заблестели глаза. Ей слышались трубы и барабаны, она видела знамена и всадников.
– Смотри!
Китти протянула ей какую-то тряпку, держа ее двумя пальцами. Это оказалась перчатка из серой шерсти, явно принадлежавшая простому человеку. С почти оторванным большим пальцем, пропитанная чем-то темным, уже засохшим.
Китти подошла ближе к Гризельде и прошептала дрожащим голосом:
– Это же кровь…
* * *
Элен натянула на ноги грубые башмаки на толстой подошве и пошла в сад. У каждой из сестер был свой садик, находившийся в понравившейся части острова. Сад Элен располагался на юго-восточной кромке леса, и его первым заливали лучи восходящего солнца. Но у Гризельды своего сада не было. Она заказывала семена экзотических растений из Индии и Америки и хранила их в беспорядке у себя в комнате. Когда у нее было настроение, она выкапывала ямку в лесу, на лужайке или на морском берегу, сыпала в нее, не считая, подвернувшиеся под руку семена и зарывала ямку, предоставляя растениям свободно развиваться по прихоти судьбы. Иногда семена давали всходы, и вырастали странные побеги; осмотревшись и поняв, что они находятся далеко от родных краев, они чахли и быстро умирали от тоски. Некоторые ухитрялись освоиться и становились новыми членами растительного сообщества Сент-Альбана. Прошлым летом тис Уагу захватило какое-то вьющееся растение, поднявшееся до самой вершины; в августе оно цвело большими цветами, похожими на колокольчики для овец. Все пчелы острова собрались к нему, привлеченные нектаром в фиолетовых кубках. Гризельда тоже попробовала это лакомство, вкусом напоминавшее мед. В результате этого опыта она на мгновение увидела, как небо над ней заполнило множество солнц. Зимой растение погибло. Так как Гризельда не представляла, как выглядят его семена, то следующей весной она щедро рассеяла по острову все, что осталось у нее из запасов семян. Но второго растения с фиолетовыми колокольчиками не появилось, и Гризельда так и не узнала, выросло ли оно из ее семян, или семечко было принесено ветром.