Текст книги "В глубь времен"

Автор книги: Рене Баржавель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Прожекторы освещали ставшую прозрачной внутреннюю поверхность Сферы. Их свет разбивался о металлические перегородки и золотыми отсветами заливал абстрактную архитектуру помещений.

После падения перегородок сохранилась только та часть строений, которая была сделана из того же сплава, что и стены сферы. Полы без стен, лестницы без перил, двери, открывающиеся в никуда, ажурные колонны и легкие арки, ничего не поддерживающие, – все это составляло легкий невероятно красивый остов.

В центре сверху донизу Сферу пересекала вертикальная колонна. Именно она, по всей видимости, и являлась буром. У ее подножья, прислонившись к ней, как будто с ней спаянная, возвышалась девятиметровая герметически закрытая конструкция в форме яйца.

– Мы открыли семя, а вот и завязь, – прошептала Леонова.

От двери в Сферу, пересекая все залы, к самому подножью Яйца шла лестница, ступеньки которой, казалось, висели в воздухе. Ступеньки останавливались на уровне в три четверти высоты Яйца. Вероятнее всего, именно здесь находится вход.

По площадкам и лестницам воздушными путями исследователи спустились к Яйцу. И нашли дверь именно там, где и думали ее найти. Она оказалась яйцевидной формы, расширявшейся книзу. Естественно, закрытая, без каких-либо намеков на возможность ее открыть. Но она не была приварена.

Дверь не поддалась никакому давлению. Симон, как мальчишка, достал из кармана перочинный ножик и попытался поддеть лезвием практически незаметную прорезь. Лезвие скользнуло, даже не попав в нее. Вход был абсолютно герметичный. Гувер вытащил медный молоток и ударил. Как и при ударе о стенки Сферы, звук был глухим.

Появился Бриво со своим приемником. На бумаге отпечаталась ультразвуковая линия.

Сигнал шел из Яйца.

* * *

В конференц-зале ученые и журналисты следили на экранах за работой команды внутри Сферы. Столяры приделали перила к лестницам. Гувер и Лансон вместе с электриками занимались дверью в Яйцо. Леонова и Симон поднялись по лестнице и достигли золотого зала, висящего в пустоте.

Воздух был прозрачным. Все были без масок.

С тысячью предосторожностей Леонова толкнула металлическую дверь круглого зала. Она медленно открылась. Леонова вошла и пропустила за собой Симона.

Зал был освещен только теми отблесками света, которые исходили из открытой двери. И в этих золотых сумерках они увидели шесть человеческих существ.

Двое стояли и смотрели на них. Третий справа неподвижным жестом приглашал их присесть на своего рода горизонтальное сидение, в котором не было подпорки. Тот, что слева, развел руки, как будто говоря им: "Добро пожаловать!" Оба были одеты в длинное ниспадающее до пола красное платье. На голове у них были маленькие красные шапочки. Гладкие волосы, темные у одного и светлые у другого, густой копной спадали на плечи.

За ними еще двое практически голых мужчин, сидевших друг напротив друга на подстилке из белого меха, переплели пальцы левых рук и держали поднятыми правые, вытянув указательный палец. Может, это была игра.

Леонова достала фотоаппарат и щелкнула двойной лазерной вспышкой. На одну тысячную долю секунды вся сцена оказалась ярко освещена. Симон разглядел еще двоих, но не успело изображение стереться с сетчатки его глаз, как исчезла вся сцена. Световой удар оказался слишком сильным – одежда, а затем и сами люди стали превращаться в пыль. Приоткрылись какие-то моторы и металлические перегородки. Несколько мгновений – и от этой группы не осталось ничего, кроме поднявшейся пыли и нескольких колонн, поддерживающих там и сям круг, спираль, пластину, украшенные золотыми арабесками…

Леонова и Симон поспешили выйти – на них надвигалось пылевое облако. Они были разочарованы, как люди, проснувшиеся, не досмотрев сон, лишенные надежды когда-либо его досмотреть.

Стоя на лестнице перед входом в Яйцо, Гувер передал информацию о работах своей команды. В конференц-зале журналисты смотрели на большой экран и записывали.

– Мы ее пробили! – сказал Гувер. – Вот отверстие… – указательным пальцем он провел по черной окружности: – Движения воздуха нет ни в одну, ни в другую сторону. Равновесие внутреннего и внешнего давления не может быть случайным. Где-то есть установка, которая определяет внешнее давление и регулирует внутреннее. Где она? Как она работает? Вы хотели бы это узнать? Я тоже…

Рошфу проговорил в микрофон, стоящий на столе президиума: "Какова толщина двери?"

– Сто девяносто два миллиметра. Состоит из чередующихся слоев металла и какого-то другого материала, который похож на термическую изоляцию. Здесь минимум пятьдесят слоев. Настоящий слоеный пирог!.. Мы сейчас измерим температуру внутри.

Техник ввел в отверстие длинный металлический шланг с термометром. Гувер бросил взгляд на измерительную шкалу и заинтересованный, не отрываясь, смотрел на нее.

– Ну, дети мои!.. Он опускается! Он опускается!.. Еще… Еще… У нас уже минус восемьдесят… Минус сто… сто двадцать…

Он прекратил отсчет и только свистел от удивления. Переводчик свистела одновременно с ним.

– Минус сто восемьдесят градусов, – произнесло изображение Гувера крупным планом. – Это практически температура жидкого воздуха!..

Не вынимая изо рта длинную черную сигару, Луи Девиль, представитель Европресс, с очаровательным южным акцентом, воскликнул:

– Черт! Это же холодильник! Может, мы там найдем и замороженный зеленый горошек…

Гувер почесал в затылке:

– М… да, а мы хотели ввести в отверстие стальной крюк, чтобы потянуть и попытаться открыть дверь. Но из-за этого холода крюк сломается, как спичка. Нужно искать другое решение…

Другим решением оказались три пневматических клапана, широких как тарелки. Их наложили на поверхность двери, которая была соединена с двигателем-цилиндром, зафиксированным на площадке железными стойками. Насос выкачивал воздух из клапанов, а те подключали локомотивную тягу.

Гувер стал крутить руль цилиндра.

В конференц-зале один английский журналист спросил у Рошфу: "Вы не боитесь, что там заложен механизм разрушения?"

– Его не было за дверью в Сферу. Мы узнали об этом тогда, когда вошли внутрь, и нет оснований считать, что он может быть здесь.

Комитет собрался в полном составе перед экраном, здесь было удобнее, чем сидя в зале, наблюдать то, что происходило внизу. Все были взбудоражены. Даже те, кто занимались своим делом где-то в другом месте, забегали на минуточку взглянуть, что происходит, и тут же убегали продолжать работу.

Только Леонова, слишком нетерпеливая, чтобы наблюдать за всем со стороны, сопровождала Гувера и техников. Рядом с ними находился Симон и две медсестры, готовые вмешаться, если произойдет несчастный случай.

На экране Гувер повернул голову к своему коллеге по Комитету.

– Я сделал двадцать оборотов руля, – сказал он, – то есть десять миллиметров тяги. А дверь не сдвинулась ни на йоту. Если я продолжу, она деформируется или порвется. Мне продолжать?

– А клапаны не разорвутся? – спросил Ионеску, румынский физик.

– Скорее они оторвут весь Южный полюс, – ответило изображение Гувера.

– Но дверь так или иначе все же нужно открыть, – заявил Рошфу и обратился к членам Совета: – Что вы думаете по этому поводу? Будем голосовать?

– Нужно продолжать, – сказал Шанга, поднимая руку.

Все остальные сделали то же самое.

Рошфу повернулся к экрану:

– Давайте, Джо.

– О'кей, – кивнул Гувер и снова взялся обеими руками за руль цилиндра.

В телекабине Лансон подключил передающую антенну. В застекленной звуконепроницаемой кабине немецкий журналист комментировал происходящее.

Луп Девиль поднялся на трибуну для прессы:

– Могу ли я задать вопрос господину Гуверу, – спросил он.

– Подойдите, – разрешил Рошфу.

Девпль поднялся на подиум и наклонился к прямому микрофону:

– Господин Гувер, вы меня слышите?

Гувер утвердительно кивнул.

– Хорошо, – сказал Девиль. – Вы пробили лед, вы нашли семя. Вы пробили дыру в семени и нашли яйцо. А сегодня, по вашему мнению, что вы найдете?

Гувер повернулся с очаровательной улыбкой.

– Натс (орехи)?

Переводчик поколебалась миллионную долю секунды и перевела на французский:

– Гвозди?

Нельзя много требовать от искусственного мозга. Человек, без сомнения, постарался донести хотя бы внешнее сходство и перевел бы: "Сливы?".

Девиль вернулся на свое место, удовлетворенно потирая руки. На сегодня достаточно – на этом можно сделать хороший репортаж, даже если…

– Внимание, – воскликнул Гувер, – я думаю, готово…

В громкоговорителе послышался шум, как будто разрывается тонна велюровой ткани. Низ двери немного накренился.

– Она открывается снизу! – закричал Гувер. – Отклейте первый и второй. Быстрее!

Два верхних клапана, заполненные воздухом, повисли на своих креплениях. Остался один нижний. Гувер вращал руль на всей скорости. Раздалось душераздирающее арпеджио, словно все струны фортепиано лопались одна за другой.

Дверь больше не сопротивлялась.

Через несколько минут все подходы к ней освободили. Леонова и Симон надели специальные костюмы, предназначенные для астронавтов, единственные, способные защитить людей от холода, царившего в Яйце. Их доставили прямо с Рокфеллер Стэйшн – американской базы для запуска кораблей на Луну. Пока их было всего два. Перешагнувший стокилограммовый рубеж, Гувер не мог воспользоваться ни одним из них. Впервые он горько сожалел о своем весе. Именно он открыл эту дверь, но войти в нее не мог. Гувер надел асбестовые перчатки, ввел руки в прорезь и дернул, упираясь в последнюю ступеньку лестницы. Дверь приподнялась, как одеяло.

* * *

Я вошел и увидел Тебя.

И тут же меня охватило жестокое, смертельное желание выгнать, уничтожить всех, кто был здесь со мной, и за дверью, и в Сфере, и на льду, и всех тех, кто замерли перед телеэкранами всего земного шара в ожидании что-то узнать и увидеть и вот-вот должны были увидеть Тебя, как видел Тебя я. Но одновременно я хотел, чтобы они Тебя увидели. Я хотел, чтобы все люди на земле узнали, как Ты невероятно, божественно прекрасна.

Показать Тебя человечеству на один краткий, как вспышка молнии, миг, а потом закрыться вместе с Тобой и вечно смотреть на Тебя.

* * *

Из Яйца струился голубоватый свет. Симон вошел первым и не включил свой фонарик. Внешняя лестница продолжалась внутри и, казалось, растворялась в чем-то голубом. Ее последние ступени превращались в черные силуэты и исчезали где-то в середине Яйца. Под ним огромное металлическое кольцо горизонтально висело в пустоте.

Именно от него исходило мерцание, легкое, но достаточное, чтобы осветить вокруг батарею аппаратов странной, незнакомой формы. Они соединялись между собой трубами и проводами, и все были немного повернуты к большому голубому кольцу. Оно висело в воздухе, ничем не поддерживаемое, и вращалось. Все другие предметы оставались абсолютно неподвижными. Кольцо было таким гладким, его движение было настолько совершенным, что Симон скорее угадал, чем увидел его, и не мог даже понять, вращалось ли оно медленно или со значительной скоростью.

Лансон вернулся в конференц-зал, чтобы наблюдать за камерами, и включил прожектор. Тысяча ватт поглотила голубое мерцание, и окружающие механизмы утратили свой таинственный вид.

Симон стоял на лестнице в пяти шагах от прозрачного пола, а Леонова на две ступеньки выше. Они одновременно перевели взгляд и посмотрели перед собой.

Верхняя часть Яйца представляла собой зал. На полу перед лестницей возвышались два золотых цоколя продолговатой формы. На каждом находился блок из прозрачного материала, похожего на очень светлый лед. В обоих блоках – ногами в сторону двери лежали человеческие существа. В левом – женщина, в правом – мужчина. Их пол не вызывал никаких сомнений, поскольку они были голыми. Член мужчины был приподнят как взлетающий самолет. Его левый сжатый кулак лежал на груди, а правая рука чуть приподнята, указательный палец вытянут в таком же жесте, как у игроков в круглом зале наверху.

Ноги женщины были сдвинуты. Руки покоились одна на другой прямо под грудью. Очертания груди, как и линии всего тела, поражали своим совершенством. Бедра напоминали песчаный холм, веками ласкаемый ветром. Скромное гнездо лобка покрывали золотистые короткие завитки волос. От плеч до пальцев ног ее тело было исполнено целомудренной гармонии, подобной той, что рождается музыкой, где каждая нота чудесным консонансом вплетается в общий аккорд.

Лица женщины не было видно. Как и у мужчины, оно было до подбородка закрыто золотой маской со стилизованными чертами необычной красоты. Их кожа казалась гладкой и матовой, как отполированный сердолик.

Прозрачное вещество, в котором они находились, было таким холодным, что воздух, соприкасаясь с ним, становился жидким и стекал, образуя на краях блоков танцующее кружево, которое отделялось, падало и улетучивалось, не успев достигнуть пола.

Хотя тело мужчины было не столь прекрасным, как женское, оно оставляло такое же необычайное впечатление цветущей неувядающей юности. То была даже не юность этого конкретного мужчины или этой конкретной женщины, а юность рода. Два существа, неподвластные времени.

Симон медленно протянул руку.

И мужчины, которые в этот момент видели на телеэкранах эту женщину, видели эти нежные налитые плечи, эти округлые руки, сжимающие, как корзинку с легкими фруктами, грудь, эти бедра – образец совершенной красоты Творения, – как они могли не протянуть свои руки, чтобы прикоснуться к ней?

И сколько женщин, смотревших на этого мужчину, горели неосознанным желанием принадлежать ему, прильнуть к его груди и умереть?

На всем земном шаре наступило мгновение удивления и молчания. Молчали даже старики и дети.

Но вот изображение из квадрата 612 исчезло, возвратилась обыденная жизнь, разве что немного более нервная. Человечество в общем гаме пыталось забыть то, что вдруг осознало, глядя на двоих людей с полюса: до какой степени род людской стал старым и уставшим даже в самых сильных и красивых своих представителях.

Леонова покачала головой в каске. Стараясь больше не смотреть на мужчину, она спустилась и потянула Симона за колено. Она вытащила из сумочки маленький приборчик с экраном, сделала несколько шагов и приложила его к блоку, где лежала женщина. Прибор приклеился. Леонова посмотрела на шкалу и бесстрастным голосом сообщила в микрофон:

– Температура на поверхности блока: минус двести семьдесят два.

Среди ученых, собравшихся в конференц-зале, пронесся рокот удивления. Почти абсолютный нуль.

– Не приближайтесь к блокам! – крикнул Гувер Симону и Леоновой. – Отойдите! Еще! Ваши комбинезоны не выдержат такого холода!..

Ученые отошли ближе к лестнице.

Луи Девиль, забыв от волнения о микрофоне, прокричал:

– Доктор Симон, доктор Симон, что вы считаете, как медик, – живы они или нет?

Симон не без страха и сам уже задавался этим вопросом. Ему так хотелось, чтобы они были живы!.. Нет-нет, женщина, он уверен, он чувствовал, жива, она не могла не быть живой!.. И сейчас он подыскивал аргументы, обосновывающие эти его ощущения. Симон заговорил в микрофон, как бы убеждая самого себя:

– Они были живы, когда их заморозили. Это доказывает эрекция полового члена мужчины. Такой феномен регистрировался у некоторых повешенных. Это происходит вследствие недостатка кислорода и оттока крови вниз тела. Отсюда легенда о мандрагоре, магическом корне, произрастающем в почве, осемененной спермой повешенных. Возможно, аналогичное воздействие оказывает на организм и быстрое замораживание, такое может произойти только в живом теле. Но, возможно, за этим сразу последовала смерть. И даже если эти двое были в состоянии остановленной жизни, разве можем мы знать, в каком состоянии они находятся сейчас, спустя девятьсот тысяч лет?

Громкоговоритель в конференц-зале воспроизводил все интонации Симона, выдавая смятение молодого врача.

Японский физик Хой То, сидящий за столом Совета, заметил: "Нужно знать, при какой температуре они находятся. Наша цивилизация еще не смогла достичь абсолютного нуля. Но мне кажется, что эти люди обладали значительно более совершенной техникой. Может быть, они достигли и… Абсолютный нуль – это абсолютная неподвижность молекул. То есть невозможны никакие химические изменения. Никакие изменения, даже бесконечно малые… А смерть – это изменение. Если в центре блока абсолютный нуль, этот мужчина и эта женщина находятся точно в таком же состоянии, как и в момент, когда они были туда погружены. Они могли бы находиться в таком состоянии вечно."

– Есть только один способ узнать, живы они или нет, – произнес Симона. – Как врач, я полагаю, что наш долг – попытаться их реанимировать.

* * *

И вновь весь мир необычайно взволнован.

Газеты огромными красочными буквами кричали: «Разбудите их!», или же: «Пусть они спят!».

По мнению одних, ученые обязаны были попытаться вызвать их к жизни, по мнению других, не имели никакого права поколебать тот мир, в котором они находились неправдоподобно долго.

По просьбе делегата из Панамы для решения судьбы этих двух людей собралась Ассамблея Организации Объединенных Наций.

* * *

В квадрат 612 доставили новые космические костюмы, но ни один из них не налезал на Гувера. Он вынужден был заказать себе комбинезон по особым меркам. Ожидая его прибытия, он, бессильный и злой, наблюдал с высоты золотой лестницы за работой своих коллег, неуклюже передвигавшихся по Яйцу.

Влажность проникла в Яйцо и конденсировалась в виде инея, покрывавшего внутреннюю поверхность стены и пол. Работа шла медленно: даже в специальных костюмах оставаться в Яйце продолжительное время было невозможно.

Исследование прозрачного материала, в котором находились тела, дало потрясающие результаты. Это оказался твердый гелий, который физики не только не смогли получить, но даже теоретически не догадывались о его существовании.

Ледяной туман, наполнявший Яйцо, заволакивал тела мужчины и женщины и скрывал их от взглядов людей, работавших рядом. Казалось, что этим туманом они снова отрезали себя от мира и удалялись в глубь времен.

Но люди их не забывали.

Палеонтологи возопили. То, что было найдено на полюсе не могло быть правдой. Или же ошибались лаборатории, занимающиеся датировкой. Вновь были взяты пробы руин, золотых осколков, пыли из Сферы. Сотни лабораторий на всех континентах, проделав огромное количество измерений и получив десятки тысяч результатов, подтвердили дату – приблизительно девятьсот тысяч лет.

Но даже это не поколебало убежденности палеонтологов: они кричали о мошенничестве, об ошибке, об искажении истины. У них не было сомнений: девятьсот тысяч лет назад – это приблизительно начало плейстоцена, в эту эпоху единственный, кто мог существовать из рода человеческого, – австралопитек – вид примата, на фоне которого шимпанзе выглядит утонченным цивилизованным человеком.

Руины и люди, найденные подо льдом, – или что-то недавно созданное, или занесенное извне, а может быть, просто самозванцы. Это не могло быть правдой. Это НЕВОЗМОЖНО.

* * *

Интервью с прохожими при выходе из метро Сен-Жермен.

Телерепортер: – Как вы думаете, это правда или неправда?

Хорошо одетый мужчина: – Что именно?

Телерепортер: – Ну, эти существа подо льдом, там, на полюсе…

Мужчина: – Ну, вы знаете, я… Нужно бы посмотреть!..

Телерепортер: – А вы, мадам?

Очень пожилая женщина: – Они такие красивые! Они такие красивые! Это, конечно же, правда!

Худой нервный брюнет выхватывает микрофон: – А я вам скажу больше: почему наши ученые всегда хотят, чтобы наши предки были такими ужасными? Кроманьонец и компания типа орангутанга? А те бизоны, которых мы видели в гротах Альтамиры, разве они не красивее нормандской коровы? А почему мы с вами не в такой же ситуации?

* * *

Ассамблея Организации Объединенных Наций мгновенно оттеснила на задний план судьбу двух существ, для решения которой она созывалась.

На трибуну поднялся делегат из Пакистана и сделал сенсационное заявление. Эксперты его страны подсчитали, сколько золота находится в Сфере, пьедестале и внутренних сооружениях. Фантастические результаты: там, подо льдом, золота больше, чем во всех национальных хранилищах, во всех частных банках и во всех подпольных тайниках! Больше, чем все золото мира! Почему эта правда скрывается? Что готовят сверхдержавы? Может быть, они договорились разделить это баснословное богатство, как разделили уже все остальное? Эта масса золота – конец нищеты для той половины человечества, которая все еще страдает от голода и нуждается буквально во всем.

Бедные и голодные нации требуют, чтобы это золото было разрезано и разделено между ними в зависимости от численности населения.

Черные, желтые, зеленые, серые, несколько белых поднялись и бешено зааплодировали пакистанцу. Бедные нации составляли в ООН подавляющее большинство, и мощные державы все с большим трудом удерживали их порывы своим правом вето.

Попросил слова делегат Соединенных Штатов – высокий худой мужчина, на лице которого явно читалось наследие самых старых фамилий Массачусетса. Бесстрастным, приглушенным голосом он заявил, что понимает волнение своих коллег. Эксперты Соединенных Штатов пришли к тем же выводам, что и Пакистана. Он тоже хотел по этому поводу сделать заявление. Но, добавил он, другие эксперты, исследуя образцы золота с полюса, пришли к иному заключению. Древнее золото – это синтетический металл, который произведен доселе неизвестным способом. Наши физики тоже умеют создавать искусственное золото с помощью трансмутации атомов, но с большим трудом и в очень малом количестве. Цена искусственного золота совпадает с ценой естественного. Настоящее богатство, скрытое подо льдом, – не золото, а знание, заключенное в мозге этого мужчины и этой женщины. И скорее всего, не только секреты производства золота, абсолютного нуля, вечного двигателя, но и, без сомнения, множество других, таких же необходимых знаний.

– То, что найдено в квадрате 612, – продолжил оратор, – действительно позволяет предположить, что высокоразвитая цивилизация, зная об угрожавшем ей катаклизме, поместила в убежище, строительство которого, может быть, исчерпало все ее богатства и ресурсы, мужчину и женщину, способных восстановить жизнь. Нелогично думать, что пара выбрана только за их физические качества. Оба должны обладать достаточными знаниями, чтобы возродить цивилизацию, сходную с той, из которой они вышли. Именно над тем, как разделить эти знания, сегодня нужно думать в первую очередь. Но сперва надо реанимировать тех, кто ими обладает, и предоставить им место среди нас.

– Если они еще живы, – заметил представитель Китая.

Американец сделал легкий жест рукой и изобразил нечто вроде улыбки, что означало очень вежливое, но вместе с тем небрежное "разумеется". Он обвел всех присутствующих усталым взглядом и продолжил:

– Колумбийский университет достаточно хорошо оснащен, чтобы осуществить реанимацию. Соединенные Штаты предлагают с вашего согласия перевезти мужчину и женщину со всеми необходимыми предосторожностями в университетские лаборатории, пробудить их от долгого сна и принять от имени всего человечества.

Русский делегат встал и сказал с улыбкой, что он нисколько не сомневается в доброй воле и компетентности американцев. Но в советском Академгородке медицинская техника и теоретическая подготовка врачей не уступают американским. СССР тоже может взять на себя миссию реанимации. В этот решающий для будущего человечества момент речь идет не о научном мошенничестве и ученых диспутах по поводу того, что принадлежит всему миру. Итак, Советский Союз предложил разделить пару найденных людей, он займется одним, Соединенные Штаты примут на себя обязанность по реанимации другого индивидуума.

Пакистанский делегат взорвался. При свете белого дня замышлялся заговор сверхдержав! С первой же минуты они решили присвоить богатства квадрата 612 – денежные это богатства или научные. И, поделив секреты прошлого, они поделят власть над будущим, которым они пока еще не обладают. Нации, которые получат монополию на знания, погребенные под точкой 612, станут господствовать над всем миром. И никакая другая страна не сможет даже надеяться на освобождение из-под их гегемонии. Все нации должны воспротивиться осуществлению этого ужасного замысла. Эти два существа, пришедшие из прошлого, должны навсегда остаться в склепе из гелия!

Делегат Франции, проконсультировавшись по телефону со своим правительством, попросил слова. Он заметил, что квадрат 612 на Антарктическом континенте – территория Франции и все, что там может быть найдено, является ее собственностью.

Это заявление вызвало настоящую бурю. Делегаты больших и малых стран нашли наконец повод объединиться: они протестовали, ухмылялись, строили забавные мины.

Француз улыбнулся и сделал примирительный жест. Когда зал стих, он объявил, что Франция, идя навстречу международной общественности, отказывается от своих национальных прав и даже от права первооткрывателя и передает все, что найдено и будет еще открыто в квадрате 612, в распоряжение Объединенных Наций.

Загремели аплодисменты, которые он никак не мог прервать.

Но… но… не разделяя опасений Пакистана, в то же время Франция считает, что нужно сделать все, чтобы предотвратить любую возможность такого развития событий.

И не только Колумбийский университет и Академгородок достаточно оснащены для реанимации. Можно найти знаменитых специалистов и в Югославии, и в Голландии, и в Индии, не говоря уже об Арабском университете и очень компетентной команде доктора Лебо из клиники Вожирар в Париже. Франция ни в коем случае не желает умалить достижения русских и американских ученых. Она просит всего лишь, чтобы выбор был сделан всей Ассамблеей и санкционирован голосованием…

Американский делегат поднял на смех это предложение. Однако решено было перенести дебаты на следующий день, чтобы все могли спокойно обдумать и внести свои кандидатуры. И немедленно начались тайные сделки и торги.

* * *

Впервые телевидение функционировало в обратном направлении: «Трио» через эфир посылал к антенне МПЭ-1 изображение ООН, в конференц-зале ученые, которые не были заняты срочными работами, следили за дебатами в компании журналистов. Когда заседание закончилось, Гувер выключил большой экран и посмотрел на своих коллег с хитрым выражением лица.

– Я думаю, – начал он, – мы тоже имеем право голоса.

Он вежливо попросил журналистов удалиться и по микрофону передал просьбу всем ученым, техникам и рабочим экспедиции немедленно собраться в зале.

На следующий день в момент открытия Ассамблеи ООН президенту передали коммюнике из квадрата 612. Это же коммюнике было распространено всеми возможными средствами информации. Оно гласило:

"Члены Международной полярной экспедиции единогласно пришли к следующему:

1. Мы не признаем права какой-либо отдельной нации, будь она богатой или бедной, требовать для исследования хотя бы малейший фрагмент золота из Сферы.

2. Мы предлагаем, если это будет признано полезным для человечества, создать и отлить международные монеты, с тем условием, что золото останется там, где оно находится сейчас, принимая во внимание, что здесь, под километровой толщей льда, оно будет не более "замороженным", чем в подвалах национальных банков.

3. Мы не признаем компетентность ООН – организации политической – в решении научных и медицинских проблем, связанных с судьбой искусственно замороженной пары. Мы не доверим этих живых существ никакой отдельно взятой стране.

4. Мы обязуемся предоставить в распоряжение всего человечества научную информацию, которая собрана и будет собрана Экспедицией.

5. Мы приглашаем Фостера из Колумбии, Маисова из Академгородка, Забрека из Белграда, Ван Хука из Гааги, Хамана из Бейрута и Лебо из Парижа срочно присоединиться к нам в квадрате 612 со всеми необходимыми для реанимации материалами".

Это заявление произвело эффект удара ногой по улью. Стекла дворца ООН дрожали с первого до последнего этажа. Делегат из Пакистана рыдал, от имени детей, которые умирали от голода, он призывал обуздать гордыню ученых, которые решили возвыситься над человечеством. Он говорил о "диктатуре мозгов" и, заявив, что это недопустимо, попросил применить санкции.

После страстных дебатов Ассамблея проголосовала за немедленную высадку "голубых касок" в квадрат 612, решив от имени Организации Объединенных Наций изъять все, что там находится.

Через два часа МПЭ-1 попросила международной связи. Все национальные и частные телекомпании прекратили свои передачи, чтобы передать сообщение с полюса.

На экранах возникло лицо Гувера. Лицо добродушного толстяка, с рыжими, наспех приглаженными волосами. Лицо человека, всегда готового улыбаться, какие бы чувства не владели им. Но сейчас он был необычайно серьезен.

– Мы потрясены. Потрясены, но полны решимости, – произнес Гувер. Он повернулся направо, потом налево и сделал какой-то знак. Камера отодвинулась назад, позволяя увидеть тех, кто стоял за ним: Леонову, Рошфу, Шанга, Лао Чанга. За ними в свете прожекторов открывались лица ученых всех специальностей и всех национальностей, которые вот уже многие месяцы сотрудничали при раскопках.

Гувер продолжил:

– Вы видите, мы все здесь. И все полны решимости. Мы никогда не позволим частным, национальным или международным наемникам наложить руку на те блага, от которых зависит счастье людей сегодня и завтра. Мы не доверяем ООН. Мы не доверяем "голубым каскам". Если они высадятся в квадрате 612, мы сбросим в Колодец атомный реактор и взорвем его… – он помолчал некоторое время, чтобы дать слушателям возможность переварить всю значительность принятого решения. Потом он предоставил слово руководителю советской группы исследователей.

Леонова открыла рот и не смогла говорить. Ее подбородок дрожал. Мощная рука Гувера легла ей на плечо. Леонова закрыла глаза, глубоко вздохнула и немного успокоилась.

– Мы хотим работать здесь для блага всех людей, – наконец заговорила она, – нам легко помешать сделать это. Нам не принадлежит ни одна гайка и ни одна крошка хлеба – все это собственность той или иной страны. Достаточно отрезать нас от мира. Или применить злую волю. Наш успех до сегодняшнего дня был результатом объединенных усилий. Нужно, чтобы эти усилия продолжались с той же интенсивностью. Вы все можете получить результаты, все вы, кто нас слушает. Я обращаюсь не к правительствам, не к политикам. Я обращаюсь к мужчинам, женщинам, к людям, к народам. Пишите вашим руководителям, главам государств, министрам, советам. Пишите немедленно, пишите все! Вы можете еще все спасти!

По ее лицу струился пот, камера взяла крупный план.

На экране появилась рука и протянула ей платок. Она вытерла виски и с огромным волнением, но решительным голосом произнесла: "Если мы вынуждены будем отказаться от продолжения работ, мы не оставим кому бы то ни было ни единой возможности обладать знаниями, которые, попав в злые руки, могут привести мир к страшной беде. Если нас заставят уйти, мы ничего не оставим за собой", – она отвернулась и поднесла платок к глазам. Она плакала.