Текст книги "В глубь времен"

Автор книги: Рене Баржавель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Небо вдруг стало красным. Красное стадо лошадей галопом пустилось к лесу.

Элеа горела. Задыхающаяся, нетерпеливая, она обняла голову Пайкана, его мягкие волосы цвета пшеницы, которые ока не видела, не могла видеть, потом ее руки спустились вниз, взяли любимое дерево, приблизившееся и отвергнутое, и повели его к долине, открытой до самых глубин. Когда он вошел, она закричала, умерла, растаяла, распласталась в лесах, в озерах, на всем теле земли. Он был в ней, он заполнял все пространство вокруг нее и звал ее долгими мощными призывами, доводящими ее до края земли. Пайкан звал ее, привлекал к себе, присоединял к себе, сжимал, пока в центре ее живота, пронзенном многочисленными огнями, не взорвалась чудесная радость, радость, несказанная, божественная, обжигающая все ее тело и мельчайшую его частичку.

Их умиротворенные лица были прижаты друг к другу. Лицо Элеа было повернуто к красному небу. Лицо Пайкана купалось в свежей траве. Он не хотел уходить из нее. Он лежал на ней, только прикасаясь, чтобы чувствовать ее вдоль всего своего тела. Когда он ее покинет, это будет навсегда. Завтрашнего дня не существует. Ничто не начнется снова. Он чуть было не поддался отчаянию и не начал выть от бессилия помешать этой абсурдной, ужасной, невыносимой разлуке. Мысль о близкой смерти успокоила его.

От тяжелого взрыва задрожала земля. Одним ударом снесло часть леса. Пайкан поднял голову и в танцующем свете посмотрел на лицо Элеа. Оно было омыто великой нежностью, великой умиротворенностью, знакомой только женщинам, которые в любви все отдают и все получают. Она неподвижно лежала на траве и едва дышала, находясь на грани бодрствования и сна. Не открывая глаза, она очень нежно спросила: "Ты смотришь на меня?" Он ответил: "Ты прекрасна…" Очень медленно ее рот и закрытые глаза превратились в улыбку.

Небо вздрогнуло и ярко осветилось. Над зажженной ночью появились тучи воющих полуголых, раскрашенных в красный цвет енисорских солдат, которые скакали на лошадях, сидя в железных седлах, и текли над озером прямо к Зеву. Из всех труб стреляли оборонительные пушки. Воздушная армия была разбита, сметена, отброшена тысячами трупов, падающих в озеро и лес. Животные мчались во всех направлениях, бросались в воду, выбегали оттуда, кружили вокруг людей. Устрашающие взрывы вновь потрясли объятый пламенем лес. Загоревшаяся ветка упала на лань, она сделала фантастический прыжок и нырнула в озеро. Горящие лошади неслись во весь опор и падали. С неба спускались новые и новые отряды воинов.

Пайкан хотел выйти из Элеа. Она его остановила, открыла глаза и посмотрела на него: "Мы умрем вместе".

Он надел на руку оружие, валявшееся в траве, вышел из нее и встал. Элеа увидела, что оружие направлено на нее, и в ужасе закричала: "Что ты делаешь!"

– Ты будешь жить, – сказал он.

Он ударил.

* * *

То, что последовало за этим, Элеа узнала одновременно с учеными МПЭ. Оружие оглушило ее, но мозг продолжал фиксировать впечатления, а подсознательная память их записывала. Ее уши слышали, ее приоткрытые глаза видели, ее тело чувствовало, как Пайкан одевает ее, берет на руки и направляется к одному из лифтов посреди разыгравшегося ада. Он вставил свой Ключ в пульт, но кабина не поднималась. Он крикнул: «Кобан! Я вас зову! Я Пайкан! Я несу вам Элеа!..»

Наступила тишина. Он снова прокричал имя Кобана и имя Элеа. Над дверыо замигала зеленая лампочка, и раздался приглушенный, размытый, едва различимый голос Кобана: "…поздно… очень поздно… враг… проник в Гонда… ваша группа лифтов… изолирована… попробую… спускайтесь, я посылаю охранника… отбить врага… к вам навстречу… просигнализируйте… вашим Ключом… все пульты… я повторяю… я посылаю…"

Кабина лифта прибыла и открылась. Земля приподнялась от ужасающего взрыва, верх лифта был снесен, Элеа вырвана из рук Пайкана, оба приподняты и брошены оземь. И глаза потерявшей сознание Элеа видели красное небо, откуда без остановки спускались тучи красных людей. Ее уши слышали вой, который заполнял горящую ночь.

Ее тело почувствовало присутствие Пайкана. Он нашел ее, прикасался к ней. Ее глаза увидели испуганное лицо, заслоняющее небо, рассеченный лоб и белокурые волосы в крови. Но ее сознание было выключено, и она не испытала никакого чувства. Ее уши услышали его голос, который говорил ей, чтобы успокоить ее: "Элеа… Элеа… Я здесь… Я веду тебя… в… Убежище… Ты будешь жить…" Он поднял ее и прижал к своему плечу.

Ее глаза больше ничего не видели. В памяти остались только шумы и размытые глубинные чувства, которые входят в тело через всю поверхность и о которых сознание даже не подозревает.

Пайкан говорил с ней, и она слышала его голос вперемешку со взрывами и треском горевшего леса. "Я веду тебя… Я сейчас спущусь в лифте… по лестнице… Я принадлежу тебе, ничего не бойся… Я с тобой… Я с тобой"

На большом экране конференц-зала четкие изображения исчезли. На столе подиума Элеа с закрытыми глазами, обхватив голову обеими руками, вызывала в памяти все, что та смогла записать.

Громкоговорители взрывались, стояли ужасные крики, землетрясение. На экране изображение передавало импульсы, полученные от гигантских разрушений, от бесконечных падений в адскую пропасть, от спускающейся тьмы. Возврат к миру, потрясенному хаосом, к миру, который не пережил своих творений. Потом последовало несколько глухих, все более и более приближающихся и мощных ударов. Элеа смутилась. Она открыла глаза и сорвала с себя золотой обруч.

Экран потух…

…Глухие удары продолжались. И вдруг все услышали голос Лебо: "Слушайте! Это его сердце! – он говорил прямо из реанимационного зала, его слова передавались по всем громкоговорителям. – Удача! Он жив! Кобан жив!"

Гувер вскочил, крикнул: "Браво!" – и захлопал в ладоши. Весь зал поддержал его. Все старые и молодые ученые, мужчины и женщины, выводили все свое напряжение в яростной жестикуляции и смущенных криках, смущенных потому, что они оглянулись и увидели друг друга после всего того, что они вместе видели и слышали на экране, отображающем наиболее интимные сцены жизни Элеа. Они старались не придавать этому никакого значения, рассматривать с чисто научным интересом и подшучивать над этим.

Но каждый из них был глубоко потрясен, и в своем сознании и в своем теле, и, очутившись вдруг в современном мире, больше не дерзал взглянуть на своего соседа, который сам отводил глаза. Им было стыдно. Стыдно своего целомудрия и стыдно своего стыда. Великолепная, полная невинности, Элеа показала им, до какой степени христианская цивилизация, изменила свой облик, объявляя греховными, начиная со святого Павла, а не с Христа, самые прекрасные радости, которыми Бог одарил человека. Все они, даже самые молодые, почувствовали себя маленькими похотливыми бессильными шпионящими стариками. Сердце Кобана, которое только просыпалось, сгладило тяжелый момент коллективной неловкости.

Сердце Кобана билось, останавливалось, вновь робко начинало биться и угрожало снова остановиться. Электроды стимулятора, прикрепленные к его груди, автоматически вмешивались всякий раз, когда остановка длилась дольше нормальной, и от электрического шока сердце как бы вскакивало и снова принималось биться.

Все врачи стояли вокруг реанимационного стола с озабоченными лицами.

Вдруг произошло то, что они предвидели и чего боялись. Дыхание Кобана затруднилось, он захрипел и повязки, покрывающие рот, окрасились красным.

– Коагулянт! Сыворотку! Положите его на бок. Освободите рот. Ротовой зонд…

Легкие кровоточили. Не приостанавливая ни на секунду усиленную работу, реаниматоры, склонившись над человеком, которого они освобождали от долгого, очень долгого сна, стали совещаться. Если кровотечение не прекратится, это значит, что ожоги легочного покрова слишком серьезны для того, чтобы зарубцеваться. В этом случае придется вскрыть грудную клетку Кобана и трансплантировать ему новые легкие.

Противопоказания. Время, необходимое, чтобы доставить новые легкие (три пары для безопасности) из Международного банка органов: запрос по радио, упаковка, транспортировка самолетом по маршруту Женева – Сидней, пересадка на самолет, перелет Сидней – МПЭ составляет, по меньшей мере, двадцать часов.

– И не забудь все эти военные козни… таможенные бумаги…

– Но они же не будут…

– Все возможно. Двойной срок.

– Сорок часов.

Поддерживать в Кобане жизнь в течение этого времени. Необходима кровь для переливания. Немедленное тестирование крови Кобана. Группа и подгруппа красных телец, группа и подгруппа белых телец.

Медсестра освободила руку и левую вену.

Та же проблема для операции: кровь в больших количествах. Предусмотреть в двойном объеме.

Другая проблема для операции: хирурги-специалисты по трансплантации органов.

Маисов: Мы…

Фостер: Мы можем…

Забрек: У нас…

Лебо: Возможно, но очень рискованно. Здесь нет настоящих специалистов. Недостаточно операционных инструментов. Мы можем оперировать сами, но нужна телесвязь с французскими, американскими и другими хирургами. Мы можем это сделать. Легкие – это не дьявол.

Искусственное легкое, чтобы присоединить его к кровообращению во время операции. В медпункте оно есть.

– Почему не использовать этот аппарат сразу, чтобы дать отдохнуть легким Кобана и позволить им зарубцеваться?

– Они не зарубцуются, потому что они не получают крови. Они должны продолжать функционировать. Или они будут работать, или они не будут работать – одно из двух.

Результаты забора крови: группа и подгруппа неизвестны. Исследованная кровь (Кобана) сворачивается со всеми группами крови.

Неожиданно!

– Это ископаемая кровь! Не забывайте, что этот тип – ископаемое. Живой, но допотопный! Кровь-то эволюционировала, дети мои.

– Нет крови – нет операции. От нас ничего не зависит – он или выживет, или умрет. Но есть девушка…

– Какая девушка?

– Элеа… Может быть, ее кровь подойдет.

– Этого недостаточно для операциии! Нужно будет снабжать кровью напрямую и даже этого будет недостаточно.

– Может быть, но если все сделать быстро… С искусственным легким в кругу кровообращения, немедленно…

– Но мы же убьем эту девушку!

– Она, может быть, выживет… Вы же видели, как она набирает…

– Это ее питание…

– Или всемирная сыворотка…

– Или и то, и другое…

– Я против! Вы прекрасно знаете, что она не сможет быстро восстановить свою кровь. Вы хотите пожертвовать ею. Я отказываюсь!

– Она прекрасна, в этом нет сомнений, но она ничего не значит в сравнении с мозгом этого типа.

– Прекрасна или безобразна, не об этом речь: она жива. А мы – врачи, а не вампиры.

– В любом случае, нужно сделать анализ ее крови. Это нас ни к чему не обязывает. Мы в любом случае будем в ней нуждаться, если его легкие будут продолжать кровоточить. Не говоря уже об операции.

– Согласен, с этим согласен, с этим полностью согласен.

* * *

Один и тот же день. Кобан воскрес. Кобан в смертельной опасности. Уравнение Зорана – объясненное или потерянное навсегда. Самые необузданные толпы поняли, что что-то необычайно важное для них решается сейчас на Южном полюсе, внутри человека, которого смерть держит в своих лапах.

– Попробуйте вообразить себе, что происходит внутри этого мужчины. Легочная ткань в ожогах, наполовину разрушена. Чтобы он смог снова нормально дышать, выжить и жить, нужно, чтобы то, что осталось от этого покрова регенерировало новую ткань. Он еще спит. Он заснул девятьсот тысяч лет назад и продолжает спать. Но тело его пробудилось и защищается. И даже если бы он проснулся сам – этого ничего бы не изменило. Он, сам ничего не смог бы сделать. Здесь он не может приказывать. Его тело не нуждается в нем. Клетки легочной ткани, маленькие живые заводики, продолжают на всей скорости производить новые заводики, которые похожи на них, чтобы заменить те, которые были разрушены холодом или пламенем. В то же время они продолжают свою необычайно сложную работу в химической, физической, электронной, жизненной областях. Они получают, выбирают, трансформируют, дозируют, слушаются, приказывают и координируют все с удивительными уверенностью и разумом. Каждая из них знает больше, чем тысячи инженеров, врачей и архитекторов. Это обычные клетки живого организма. А мы построены из миллиардов тайн, из миллиардов микроскопических комплексов, нацеленных на выполнение фантастически сложной задачи. Кто им приказывает, этим маленьким клеткам? Разве вы, Виньо?

– О!..

– Не клеткам Кобана, Виньо, а вашим? Клеткам вашей печени, разве вы приказываете им делать работу печени?

– Нет.

– Тогда кто им приказывает, вашим маленьким клеткам? Кто им приказывает делать то, что они делают? Кто их построил так, чтобы они могли это делать? Кто поставил их каждую на свое место в вашем маленьком мозгу, в вашей маленькой печени, в сетчатку ваших прекрасных глаз? Кто? Отвечайте, Виньо, отвечайте!

– Я не знаю.

– Вы не знаете?

– Нет.

– Я тоже, Виньо. А что вы знаете, кроме этого?

– Хм…

– Вы не знаете ничего, Виньо…

– Нет…

– Скажите мне: "Я не знаю ничего".

– Я не знаю ничего.

– Браво! Посмотрите на них, на всех остальных, они смеются, они насмехаются над вами, они думают, что что-то знают. Что они знают, Виньо?

– Я не знаю.

– Они не знают ничего, Виньо. Вы узнаете то, что я рисую на доске?

– Да.

– Что это? Скажите.

– Это Уравнение Зобана.

– Послушайте, как смеются эти идиоты, только потому, что вы ошиблись в одной согласной. Думаете ли вы, что они знают больше, чем вы? Думаете ли вы, что они смогут его прочесть?

– Нет.

– И, однако, они горды собой, они веселятся, они насмехаются, они верят в то, что умны и принимают вас за идиота. Вы идиот, Виньо?

– Мне плевать.

– Отлично, Виньо, но это неправда. Вы взволнованы. Вы говорите себе: "Я, может быть, идиот". Я вас успокою: вы не идиот! Вы сделаны из тех же маленьких клеток, из которых сделан человек, легкие которого кровоточат в точке 612. Именно из тех же, точно таких же был сделан Зоран, человек, который нашел ключ к всемирному полю. Миллиарды маленьких, но необычайно разумных клеток. Точно таких же как мои, Виньо, а мои, между прочим, докторские в области философии. Вы прекрасно видите, что вы не идиот!

– Да.

– Кстати, а вот идиот: Жюль-Жак Ардийон, первый среди вас с шестого класса, большая голова! Он думает, что он знает что-то, он уверен в том, что он умный. Вы умный, господин Ардийон?

– Хм… Я…

– Да, вы так думаете. Вы думаете, что я шучу, а на самом деле я думаю и я знаю, что вы умны. Нет, господин Ардийон, я думаю и я знаю, что вы идиот. Разве вы можете прочесть Уравнение Зорана?

– Нет.

– А если бы вы сумели его прочесть, разве вы бы узнали, что оно обозначает?

– Я думаю, что да.

– Вы думаете!.. Вы думаете!.. Какая удача! Вы думающий Ардийон! У вас в кармане был бы ключ к вселенной, ключ к добру и злу, ключ к жизни и смерти. Что бы вы с ним сделали, думающий Ардийон?

– Хм…

– Вот, Ардийон, вот…

* * *

– Генерал, вы слышали новости?

– Да, господин президент.

– Этот Ко… как его?

– Кобан.

– … Кобан, они его разбудили.

– Они его разбудили…

– Может быть, они его спасут?

– Может быть…

– Они сошли с ума!

– Они сумасшедшие…

– Это уравнение, как его, вы в нем понимаете что-нибудь?

– Для меня, вы знаете, уравнения…

– Даже в университете… они там ничего не понимают!

– Ничего!..

– Это хуже, чем Бомба!

– Хуже…

– С другой стороны, в этом есть что-то хорошее…

– Это может…

– Но даже это хорошее может содержать в себе плохое.

– Плохое, плохое…

– Подумайте о Китае!

– Я о нем и думаю.

– Поставьте себя на его место!

– Это слишком много…

– Сделайте усилие! Что бы вы подумали? Вы бы подумали: "Опять эти белые мерзавцы наложат на эту штучку свои лапы. В тот момент, когда мы их догоняем, а может быть, и перегоняем, они снова обгонят нас на тысячу лет. Нельзя. Ни в коем случае". Вот что бы вы подумали, если бы вы были Китаем.

– Очевидно… Вы думаете, что они будут против?

– Они или будут против, или украдут, или атакуют, или убьют, я ничего не знаю. Может быть, даже ничего из того, что я сказал. Как понять, что думают китайцы?

– Как понять…

– Как… как понять? Это ваша профессия – узнать и понять! Вы же управляете PC! PC – это разведывательные службы! Об этом слишком многие забывают! И вы первый! Следите за Китаем, генерал! Следите за Китаем! Именно оттуда придет…

* * *

Международные военно-морские силы, расположившиеся на севере Земли Аделии, развернулись и оставались в боевой готовности круглые сутки. У них были глаза в воздухе и над воздухом и уши до самого дна океана.

* * *

Глаза Элеа стали снова видеть. В центре изображения стоял президент Локан, слева, с самого края, Кобан, который смотрел и слушал Локана, а справа над ней склонилось лицо Пайкана.

Локан, казалось, был окутан усталостью и пессимизмом.

– Они захватили все города Центра, – говорил он, – и Гонда-7 до Второго Уровня… Их ничто не останавливает. Мы их убиваем, убиваем, убиваем, их потери фантастичны… Но их число трудно себе представить… И прибывают новые и новые отряды… Сейчас все силы они сконцентрировали вокруг Гонда-7, их задача разрушить и Совет, и Университет, и Солнечное Оружие, они пытаются помешать ему выйти на Поверхность. Мы взорвали все подходы, которые ведут к Оружию, но они роют везде, их миллионы, и каждый роет свой маленький туннель. Я не могу ускорить взлет. Откровенно говоря, я не могу сказать, удастся ли нам остановить их на довольно продолжительное время, или же они смогут достичь Оружия до того, как оно начнет действовать.

– Я не теряю надежды! – сказал Кобан. – Если мы должны быть разрушены, то, по крайней мере, хотя бы все остальное будет жить! Кто мы такие, чтобы приговорить к смерти всю Землю?

– Вы пессимист, Кобан, это не будет так ужасно…

– Это будет хуже, чем вы можете себе представить, и вы это прекрасно знаете!..

– Я ничего больше не знаю, я ничего больше не представляю, я больше ни о чем не думаю! Я сделал то, что я должен был сделать, будучи ответственным за судьбу Гондавы, и сейчас никто уже ничего не сможет ни остановить, ни знать, где оно остановится и остановится ли вообще… Я устал…

– Вес мертвой Земли давит на вас!

– Это легко, Кобан! Как легко произносить красивые слова, когда сам находишься вне событий… Побеспокойтесь лучше о себе. Они только что направили на Гонда-7 какое-то новое оружие. Скоро, очень скоро они вас атакуют. Я ничего не могу сделать для вас, мне самому необходимы все те силы, которыми я располагаю. У вас есть ваша охрана…

– Она сражается…

Локан исчез. Это было всего лишь изображение. Кобан приблизился к Элеа:

– Слушайте, Элеа, если вы меня слышите. Не пугайтесь, сейчас вы выпьете успокаивающий напиток, который усыпит не только ваш мозг, но и каждую частичку вашего тела, для того чтобы ни одна клетка не вздрогнула, когда ею овладеет абсолютный холод.

– Я рядом с тобой, – шепнул Пайкан.

Кобан сделал знак кому-то, кого Элеа не видела. Она почувствовала, что в ее гортань ввели мягкую трубку, из которой в желудок текла жидкость. Ее возмущение было таким сильным, что к ней вернулось сознание. Она хотела подняться и протестовать. Но внезапно это желание исчезло. Ей было хорошо, все было прекрасно. Восхитительно. Ей даже не хотелось говорить. Каждый стал ее понимать, как она понимала всех и каждого.

– Вам хорошо? – спросил Кобан.

Она даже не посмотрела на него. Она знала, что он и не ждет ответа.

– Сейчас вы полностью уснете. Ваш сон будет долгим. Даже если вы будете спать в течение нескольких веков, для вас они продлятся не более чем одну ночь.

Ночь, нежная сонная ночь, отдых…

– Ты слышала?.. Всего лишь одна ночь… И когда ты проснешься, я буду мертв уже долгое время, и от этого ты не будешь так страдать… Я с тобой… Я рядом с тобой.

– Разденьте ее и помойте, – обратился Кобан своим ассистентам.

Пайкан покраснел.

– Не прикасайтесь к ней!

Он наклонился над ней и снял с нее последние ленты, которые еще прикрывали ее манящее тело. Потом полил ее сверху теплой водой и обмыл нежно, с осторожностью матери, которая заботится о своем младенце. Она чувствовала на себе его любящие руки, она была счастлива. Пайкан, я принадлежу тебе… спать…

Элеа видела вокруг себя узкий зал с низким потолком и золотыми стенами, из которого выходила круглая дверь. Она слышала грохот сражения, доносившийся сквозь толщу земли. Она видела изображение окровавленного шефа охранников. Он потерял свою каску и половину кожи на голове.

– Они проникли на Третий Уровень… Они приближаются к Убежищу…

– Защищайте Убежище! Соберите все ваши силы вокруг него! Оставьте все остальное!

Окровавленный охранник исчез. Земля дрожала.

– Пайкан, несите ее. Идите за мной.

– Пошли, Элеа, пошли. Я несу тебя, ты в моих руках. Это я тебя несу. Ты будешь спать. Я рядом с тобой.

Она не хотела спать, пока еще не хотела, вокруг нее все было таким нежным, так хорошо было в руках Пайкана…

…В его руках она спустилась по золотой лестнице и вошла в золотую дверь. Еще несколько ступенек.

– Положите ее сюда, головой ко мне, – приказал Кобан. – Руки на груди. Хорошо… Слушайте, Мойсан, вы меня слышите?

– Я вас слышу.

– Дайте мне изображение Гонда-1. Я хочу знать все до последнего мгновения.

– Я вам его даю.

Свод Убежища превратился в огромную равнину. С огненного неба падали красные воины. В их вертикальных тучах защитные орудия пробили огромные дыры, но с неба падали все новые и новые. Достигших земли скашивали перекрестным огнем наземные орудия, и новые трупы присоединялись к танцующему множеству смертей. Оставшиеся в живых немедленно вгрызались в землю. Земля защищалась, взрывалась, приподнималась пластами, разбрасывая вокруг себя обломки и кости агрессоров.

Элеа думала, что все это хорошо. Все было восхитительно хорошо… хорошо… хорошо…

– Она уснула, – сказал Кобан. – Я одеваю ей маску. Попрощайтесь с ней.

Но она еще успела увидеть, как вдоль всего горизонта раскрылось поле, разбрасывая по краям мертвых и живых, превращая скалы в обломки, разрывая землю на куски. Прекрасный гигантский цветок из стекла и металла вышел из чрева земли и вознесся в небесную высь. Армия, падающая с неба, была мгновенно обращена в пыль. Фантастический цветок поднялся и расцвел, раскрыв разноцветные лепестки и обнажив свой центр, свое сердце, более прозрачное, чем самая чистая вода. Цветок заполнил небо, в которое он продолжал устремляться, и начал сперва очень медленно, а затем все быстрее и быстрее вращаться…

Восхитительно хорошо. "Мне хорошо… Я засыпаю". Лицо Пайкана закрыло цветок и небо. Он смотрел на нее. Он был так прекрасен. "Пайкан. Кроме него, нет ничего. Я принадлежу Пайкану".

– Элеа… Я принадлежу тебе… Ты засыпаешь… Я с тобой…

Она закрыла глаза и почувствовала, как на ее лицо легла маска, дыхательная трубка коснулась губ, раздвинула челюсти и вошла в рот. Она еще раз услышала голос Пайкана: "Я вам не отдаю ее, Кобан! Я вам принес ее, но я вам ее не отдаю! Она не принадлежит вам! Она никогда не будет вам принадлежать!.. Элеа, жизнь моя, будь терпелива… Всего лишь одна ночь… Я с тобой… Навсегда".

Больше она ничего не слышала. Больше она ничего не чувствовала. Ее сознание застыло. Ее чувства закрылись. Ее подсознание заволокла тень. Она превратилась в яркий золотой, легкий, бесформенный, безграничный туман…

* * *

…Элеа сняла золотой обруч. Сидя прямо в кресле, со взглядом, потерянным в бесконечности, молчаливая, неподвижная, как каменная статуя, она открыла всем им лицо такой трагической мощи, что никто не мог пошевельнуться, не мог произнести ни слова, нарушить эту тишину кашлем или скрипом кресел.

Первым поднялся Симон. Он встал у нее за спиной, положил руки ей на плечи и мягко произнес: "Элеа…" Она не пошевелилась. Он повторил: "Элеа…"

Он почувствовал, как под его руками дрожат плечи.

– Элеа, идемте… Отдохните…

Тепло его голоса, тепло его рук опустили барьеры ужаса.

Она встала, повернулась к нему и посмотрела на него так, как будто он был единственным живым существом среди мертвецов. Он протянул ей руку. Она взглянула на эту протянутую руку, поколебалась одно мгновение и вложила в нее свою.

Рука Пайкана… Рука… Единственная рука в мире. Единственное спасение.

Симон медленно сжал пальцы вокруг ледяной ладони, сделал шаг и увлек за собой Элеа. Рука об руку они спустились с подиума, вместе пересекли зал, его молчание, его взгляды. Хенкель, сидящий в последнем ряду, встал и открыл им дверь.

Как только они вышли, зал заполнил невообразимый шум дискуссий. Все узнали в последних изображениях ту сцену, которая была передана Симоном, когда он впервые надел на себя обруч передач. И каждый догадывался, что произошло после. Пайкан должен был выйти из Убежища, а Кобан выпить усыпляющий напиток, раздеться и растянуться на своем цоколе, закрыв лицо золотой маской. Убежище должно было закрыться, а генератор холода начать функционировать.

Солнечное Оружие, продолжая свой путь, достигло границ Енисора и стало действовать. Каков оказался его эффект, можно только предполагать. "Это как если бы Солнце упало на Енисор…" – говорил Кобан. Без сомнения, луч фантастической температуры, растапливающий землю и скалы, превращающий в жидкость горы и города, вспахивающий континент до самых его корней, разрезающий его на кусочки, потрясающий его, поворачивающий его, как адское колесо, и затапливающий его водами.

А то, чего боялся Кобан, произошло: удар был столь мощным, что он потряс всю земную массу. Земля потеряла равновесие и носилась в пространстве, словно взбесившаяся лошадь, пока не обрела новое равновесие. Изменение скорости движения спровоцировало землетрясения и разрывы земной коры, подняло на поверхность океанские впадины, дотоле инертные воды фантастической массы затопили и изуродовали Землю. Без сомнения, это событие породило миф о всемирном потопе, существующий у всех народов, населяющих ныне Земной шар. Воды ушли, но не отовсюду. Гондава нашла свое новое равновесие вокруг нового Южного полюса. В этот момент воды, которые омыли континент, застыли и превратились в километровый слой льда.

Этого Кобан не предвидел. Его Убежище должно было открыться, когда обстоятельства снова сделали бы жизнь на поверхности возможной. Генератор холода должен был остановиться, а золотой бур должен был пробить дорогу к воздуху и Солнцу. Но условия на поверхности так и не стали благоприятными. Убежище осталось семенем, затерянным в глубине мира, которое никогда бы не проросло, если бы не случай.

Гувер встал и в наступившей тишине необычайно торжественно произнес:

– Я полагаю, что мы должны в специальном заявлении отдать честь разуму и упорству наших друзей из французской полярной экспедиции, которые смогли не только правильно интерпретировать необычные данные своих зондов и сделать на их основании правильные выводы, но и пробить безразличие и инертность правительств, для того чтобы они собрали и послали сюда лучшие умы!

Все собравшиеся встали и поддержали Гувера аплодисментами.

– Нужно также, – заметила Леонова, – воздать должное гению Кобана и его пессимизму, благодаря которому было построено это Убежище Вечности.

– Прекрасно, сестричка, – одобрил Гувер. – Но он слишком пессимистичен. Прав был Локан. Солнечное Оружие уничтожило не всю жизнь на Земле. Поскольку мы здесь! Остались люди, растения, животные. Конечно, очень мало, но этого оказалось достаточно, чтобы все начать с начала. Дома, заводы, двигатели, энергия в бутылках – все эти дары божьи были погребены, уничтожены. Оставшиеся в живых упали голой задницей на землю! Совсем голые! Сколько их было? Может быть, несколько дюжин, разбросанных по всем пяти континентам. Голые, как черви, потому что они ничего не умели делать! У них были руки, которыми они не умели пользоваться! Что я умею делать своими руками, я, господин Гувер, большая голова? Кроме как зажигать сигареты и шлепать девочек? Ничего! Нуль. Если бы мне нужно было поймать кролика, чтобы немного пожрать, вы можете представить себе такую картину? Что я бы сделал, если бы был на месте оставшихся в живых? Я бы ел насекомых, фрукты, когда они поспевали, мертвых животных, если бы мне удалось их найти! Вот это они и делали! Вот как низко они пали. Гораздо ниже, чем первые люди, которые начали с другого, гораздо ниже, чем животные. Их исчезнувшая цивилизация, все они оказались в роли улиток, которых маленький мальчик хочет разбить и вытащить из домиков, чтобы узнать, что там внутри. Кстати, они должны были съесть немало улиток. Я надеюсь, что тогда улиток было много. Вы любите улиток, коллега? Они начали свой путь с самой нижней ступени лестницы и поползли вверх, падали и снова ползли. Они держали нос по ветру, уверенные в себе и упрямые. Они продолжали ползти вверх, и я ползу все выше и выше! К звездам! Вот так! Они здесь! Они – это мы! Мы населили мир, но мы такие же идиоты, как и раньше. И снова готовы взорвать свое гнездо. Не так уж красиво, не так ли? Но это человек!

* * *

Великий солнечный и радостный день. Снаружи ветер упал до минимума, не больше ста двадцати километров в час, а иногда абсолютно стихал. Он подвывал где-то высоко в небе и разметал все даже самые крошечные облачка, самые маленькие зернышки тумана, и от этого небо казалось каким-то новым, блестящим, веселым, а снег и лед такими же голубыми, как небо.

В конференц-зале все собрание кипело. Леонова предложила ученым произнести торжественную клятву – посвятить всю жизнь борьбе против войны, против глупости и ее самых отвратительных форм, глупости политической и глупости националистической.

– Поцелуй меня, красная сестричка! – воскликнул Гувер. – И добавь: идеологической глупости. Он прижал ее к своему животу. У Леоновой на глаза навернулись слезы. Ученые стояли с протянутыми руками и клялись на всех языках, а Переводчик умножала их клятвы.

Хой То поставил своих коллег в известность о тех работах, которые они вели вместе с Люкосом по расшифровке текстов, выгравированных на стене Убежища. Они только что закончили расшифровку текста, который они нашли в первый день, текста под названием "Трактат по всемирным законам", предположительно, он содержит объяснение Уравнения Зорана. Ввиду его особой важности Люкос взял на себя задачу спроецировать тысячу двести фотографических клише на анализирующий экран Переводчика.

Новость необычайной значимости. Даже если Кобан умрет, можно надеяться, что когда-нибудь кто-нибудь поймет трактат и расшифрует Уравнение.

Поднялся и и попросил слова Ос.

– Я англичанин, – сказал он, – и очень счастлив быть им. Я думаю, что я был бы не совсем полноценным человеком, если бы я не был англичанином. – Раздались смех, хохот, свист. Ос продолжал без улыбки: – Некоторые жители континента думают, что мы расцениваем всех тех, кто родился не в Англии, как обезьян. Те, кто думают таким образом, преувеличивают. – Смех усилился. – Именно потому, что я – англичанин, и потому, что я счастлив родиться на Британских Островах, я и позволю себе сделать следующее предложение: давайте напишем трактат или, скорее, Декларацию всемирного закона, или Закон всемирного человека. Без демагогии, без пустых слов, без напыщенных фраз. Существует Декларация ООН. Это всего лишь торжественное дерьмо. Она безразлична абсолютно всем людям. Из ста тысяч навряд ли найдется один человек, который бы знал о ее существовании. Наша Декларация должна поразить сердца живых людей. В ней будет всего лишь один параграф, может быть, одна фраза. Нужно очень постараться, чтобы употребить как можно меньше слов. В ней будет приблизительно следующее. "Я, человек, будь я англичанин или патагонец, я счастлив им быть, но я, в первую очередь, живой человек, я не хочу убивать и я не хочу быть убитым. Я отрицаю войну, какими бы ни были ее причины". Вот и все.