Текст книги "Следы в сердце и в памяти"

Автор книги: Рефат Аппазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

Разыгрывать эффектные сцены он любил не только сам, но иногда подключал и своих сотрудников. Хорошо запомнился один случай, в котором главная роль досталась мне. Как-то он вызвал меня к себе и поручил выступить с небольшим сообщением на заключительном заседании, которое должно было состояться под председательством другого главного конструктора – В. Н. Челомея, основного нашего конкурента по военно-космической тематике. Суть вопроса состояла в обсуждении готовности к одному из экспериментальных пусков некоего спутника разработки КБ Челомея с использованием нашей ракеты-носителя. Сергей Павлович очень ревностно относился к устремлениям Челомея перехватить инициативу в "оседлании" космоса, тем более с привлечением для этой цели техники, созданной в КБ Королёва. Однако саботировать очередные постановления ЦК КПСС и Совета министров Королёв никак себе не мог позволить, и он вынужден был, скрипя зубами, их исполнять. На этот раз нам предстояло вывести на орбиту спутник, который, по версии Челомея, должен был открыть серию маневрирующих спутников. Между тем все специалисты считали, что ряд предыдущих наших спутников уже были маневрирующими, так как производили манёвры, связанные с обеспечением условий для спуска в заданный район Земли. Не вдаваясь в технические детали нашего разговора, отмечу, что мне было поручено в очень лаконичной форме доложить об основных параметрах начальной орбиты выведения и о готовности ракеты-носителя. Если последуют вопросы о технических характеристиках носителя, я должен был подробно ответить на них. Когда я уже направился к выходу из кабинета, Сергей Павлович вдруг остановил меня и попросил вернуться.

– На чём ты поедешь? – спросил он.

Дело в том, что Реутово, где было назначено совещание, находилось за пределами Москвы, недалеко от кольцевой дороги, и туда мы обычно добирались из Москвы на электричке или на собственной машине по кольцевой дороге. Для меня вопрос этот был не принципиальным, поскольку никаких секретных документов брать с собой не было необходимости, и я ответил, не задумываясь:

– Скорее всего, на своей машине, а может быть, на электричке.

– Так не пойдёт, – сказал Сергей Павлович, – сейчас мы это устроим, – и с этими словами нажал кнопку селектора к секретарю.

– Антонина Алексеевна, у нас ЗИМ на завтра свободен?

– Да, Сергей Павлович, пока свободен.

– Отдайте его на завтра Аппазову, время он вам сообщит.

И опять ко мне:

– Кого возьмешь с собой?

– Я поеду один, мне никто не понадобится.

– Это не годится. Надо, чтобы тебя сопровождал твой человек.

Спрашивать, зачем это нужно, не имело смысла.

– Хорошо, Сергей Павлович, я поеду с начальником сектора Безвербым.

– Так и договорились. Действуйте.

Не успел я дойти до двери, как Сергей Павлович опять вернул меня:

– Вот что, Рефат Фазылович, совещание назначено на одиннадцать часов ровно. Челомей – человек очень пунктуальный, но мы тоже не лыком шиты. Ты должен появиться у него ровно в одиннадцать ноль-ноль, лучше всего, когда начнут бить его очень точные напольные часы, ты меня понял? – спросил он, потирая от удовольствия руки.

– Я, конечно, приеду чуть пораньше, но когда народ из приёмной повалит в кабинет, мне оставаться в приёмной и ожидать боя часов, наверное, будет неудобно.

– Мы устроим ему маленькую хитрость. Слушай меня внимательно.

Чувствовалось, что идея с часами его завлекла, и он придумывал, как бы половчее всё это осуществить. Ничего мне не говоря, он опять связался с Антониной Алексеевной:

– А что у нас завтра делает ЗИС?

– Если вы его сами не займёте, он свободен.

– Отдайте Аппазову завтра вместо ЗИМа ЗИС, он поедет к Челомею.

Надо сказать, что пока за Сергеем Павловичем не закрепили "Чайку", он пользовался как своей основной служебной машиной этим ЗИСом – большой, удобной машиной на 7 мест, с автоматической выдвижной стеклянной перегородкой между салоном и местом водителя. В средней части салона находилось два или три откидных места, которые легко убирались в небольшие ниши. Когда Сергей Павлович возвращался из полигона (или космодрома), Нина Ивановна встречала его в аэропорту Внуково-3 на этой машине. Как правило, Сергей Павлович приглашал одного либо двух (реже трёх) человек к себе в машину, чтобы подвезти домой, сами они доезжали до своего домика недалеко от ВДНХ, и дальше машина направлялась в Подлипки. В числе этих пассажиров несколько раз находился и я.

После короткой паузы, во время которой он, видимо, выработал какой-то план, Сергей Павлович продолжил наш разговор:

– Ехать туда минут тридцать. Выезжай так, чтобы приехать на место минут за десять-пятнадцать до начала совещания, но на территорию не въезжайте, а остановитесь на площадке, которая находится метров за сто по левую сторону от дороги, не доезжая до ворот предприятия. Здесь остановитесь и подождите до без трёх-четырёх минут одиннадцать, затем подъезжайте к воротам. Вас на моей машине пропустят на территорию без всяких пропусков – об этом побеспокоюсь я. Подъезжайте к корпусу прямо перед воротами и входите в вестибюль. Там два лифта: один (левый) общий, для всех, а правый поднимает только на 6-ой этаж, где кабинет Челомея. Поднимаетесь, и тут же, рядом, вход в приёмную. Мол, так-то и так-то, вы прибыли на совещание от Королёва. Если у вас в запасе окажется хотя бы ещё минута, лучше потопчитесь в коридоре. Ты всё хорошо запомнил? – спросил Сергей Павлович после своего инструктажа, потирая руки и очень довольный придуманным сценарием.

– Да, Сергей Павлович, я всё понял, постараюсь исполнить в точности, – только и оставалось мне ответить.

– Ну, иди, готовься, потом мне расскажешь, – напутствовал он.

На следующий день операция была проведена почти в идеальном соответствии с задуманным планом. Когда мы вошли в кабинет Челомея, он был заполнен приглашёнными на совещание, Челомей стоял во главе своего стола и что-то говорил. Увидев нас, он прервал свою речь и с ехидной улыбочкой спросил:

– А вы, молодые люди, откуда будете?

Все повернули головы в нашу сторону в ожидании развития начатого диалога.

– Мы с докладом по ракете-носителю, от Королёва, – ответил я.

Обведя взглядом аудиторию и сделав широкий театральный жест рукой в сторону, Челомей продолжил:

– Как видите, все уже на своих местах. Сергей Павлович – человек очень пунктуальный, а вот его сотрудники, оказывается, не очень..., – не успел он докончить свою фразу, как те самые напольные часы, о которых говорил Сергей Павлович, вдруг зашипели и начали отбивать время. Челомей взглянул на них, посмотрел на свои ручные часы и с некоторым неудовольствием изрёк:

– Это, оказывается, мы чуть раньше начали нашу работу, а к товарищам от Сергея Павловича никаких претензий нет. Во всяком случае относительно аккуратности во времени, – и, обращаясь к нам, добавил, – Присаживайтесь, пожалуйста, если там есть свободные места, или проходите сюда поближе, и мы начнём.

Дальше всё проходило по обычному для подобных совещаний шаблону, если не считать очень длинную, хвастливую речь самого Челомея, смысл которой состоял в том, что намечаемый пуск должен занять по своей значимости такое же место в истории космонавтики, как и первый спутник Земли.

Обо всём этом я рассказал Сергею Павловичу в тот же день, как только мы вернулись к себе. Он остался очень доволен разыгранным спектаклем и почему-то посчитал, что этим самым мы утёрли нос Челомею. Видимо, у него были какие-то свои счёты в отношениях с Челомеем.

Мне доводилось ещё несколько раз видеть академика Челомея в разных ситуациях, и каждый раз он на меня производил какое-то неприятное впечатление своим выпирающим из него высокомерием. Он был умён, эрудирован, красноречив, внешне всегда выглядел очень приятно, одевался со вкусом, но не было в нём ни притягательности, ни обаяния. Приведу один очень характерный случай.

В 1970 году, по поручению тогдашнего главного конструктора нашего предприятия академика В. П. Мишина, я отправился на торжественное собрание по случаю 60-летия директора Вычислительного центра Академии Наук академика Анатолия Алексеевича Дородницына. Тогда принято было подобные мероприятия проводить в большом зале, с президиумом на сцене. Выступающих вызвали на трибуну для произнесения коротких поздравительных речей и вручения подарков. Когда слово для приветствия получил Челомей, он умудрился растянуть свою речь на целых 20 минут. О чём же он говорил? Сколько-то лет тому назад у него, Челомея, были серьёзные неприятности по работе. Одним из тех, кто помог ему в этой ситуации, был академик Дородницын. Когда работа была успешно завершена, он, Челомей, представил Дородницына в числе других к государственной награде и тогда Дородницын получил Орден Ленина. Он, Челомей, и сейчас готов сотрудничать с академиком Дородницыным и готов поручиться, что успех будет не меньшим. Подобной бестактности трудно было ожидать от воспитанного человека. Но пилюлю он подсластил: подарил юбиляру прекрасную собственноручно изготовленную шкатулку. Позже я узнал, что изготовление шкатулок было самым большим увлечением Челомея, и в этом деле он достиг блестящих результатов. Одну из таких шкатулок я имел возможность держать в руках и хорошо рассмотреть: она была подарена Всеволоду Ивановичу Феодосьеву, профессору МВТУ им. Баумана, очень известному учёному в области теории прочности и сопротивления материалов, автору многих монографий и учебников, по которым учились и по сей день учатся студенты многих технических вузов.

О нескольких конфликтных ситуациях

Описывать всё, что происходило в жизни, – занятие неблагодарное и малоинтересное. Но у каждого человека бывают какие-то особые моменты, которые прочно врезаются в память. Иногда это какие-то судьбоносные повороты, иногда совсем малозначащие эпизоды, неизвестно почему частенько о себе напоминающие.

По своей натуре я человек неконфликтный – скорее уступлю, чем полезу в драку, особенно, если заранее можно предвидеть бесполезность дискуссии. Но если меня захватила какая-то идея своей необычностью, изяществом, могу неожиданно для себя полностью оказаться в её власти, не в силах внять голосу разума. Такое, к счастью, случалось всего несколько раз в жизни. Однажды я чуть не сломал свою так удачно начавшую складываться служебную карьеру. Случилось это так.

Как и во всяком деле, кроме основной работы, приходилось заниматься различными второстепенными делами, даже не входящими в мои прямые обязанности. Иногда это были плановые работы соседних подразделений, от которых поступали просьбы о товарищеской помощи, иногда вовсе не запланированные, а ведущиеся в инициативном порядке любителями отличиться тем или другим изобретением или парадоксальным предложением. Экзотических идей было предостаточно, и порой трудно было определить, какая из них является практически перспективной, а какая – лишь привлекательной идеей в чисто теоретическом плане.

Ко мне несколько раз обращался с просьбой провести кое-какие баллистические расчёты один из специалистов по ракетным двигателям Харчёв Василий Иванович, человек серьёзный и пользовавшийся доверием, а может быть, и благосклонностью Сергея Павловича. Я ему не отказывал. Затем, по его же просьбе, провёл небольшие теоретические исследования более общего свойства по одной весьма заманчивой системе, в которой всю ракету без особой натяжки можно было бы назвать двигателем. Сама идея подобной ракеты принадлежала уже упоминавшемуся мною Ф. А. Цандеру, авторитет которого никем не подвергался сомнению, многие его теоретические работы в области межпланетных полётов и реактивных двигателей нашли применение в практических разработках.

Тут нельзя не коснуться, хотя бы самым поверхностным образом, технического существа вопроса. Ракета, как известно, разгоняет какой-либо груз, сообщая ему скорость, необходимую для достижения заданной цели, которая может быть определена в виде координат какой-либо точки на поверхности Земли, в виде орбиты спутника Земли, в виде орбиты перелёта на другую планету и т. д. Чем меньше масса конструкции самой разгоняющей ракеты, тем больший груз она в состоянии доставить на нужную траекторию. Разумеется, существуют определённые технически достижимые пределы по минимизации массы конструкции ракеты. Но, оказывается, есть очень заманчивый путь уменьшения этой массы. Дело в том, что по мере сгорания топлива в баках ракеты последние остаются частично пустыми, и ракета несёт, разгоняет части конструкции, которые стали ненужными, превратились в балласт. Если бы время от времени, а ещё лучше – непрерывно можно было бы освобождаться от этих "пустых" частей, мы бы сильно выиграли в выводимой ракетой полезной массе. Но как это сделать? Изобретателями предлагались разные варианты решения. Но наиболее соблазнительным оказалось решение, позволяющее сделать ещё один шаг в нужном направлении: не просто пассивно отбрасывать этот балласт, а сжигать его как топливо и выбрасывать через сопло двигателя, получая за счёт этого дополнительную реактивную силу. Внешние формы подобной ракеты не оставались бы неизменными, а деформировались во время полёта в процессе сжигания частей конструкции, ставших ненужными. Для краткости мы такую ракету стали называть "самопожирающей".

Моё увлечение идеей вышло далеко за пределы простого любопытства или дружеской помощи энтузиастам – я сам влился в ряды этих энтузиастов. Руководителю работ удалось создать довольно сплочённую группу, состоявшую главным образом из молодых специалистов, которая представляла из себя небольшое нелегальное конструкторское бюро внутри КБ Королёва. Вскоре дело дошло до организации самостоятельного подразделения для ведения работ по этой тематике, поскольку в рамках королёвской структуры можно было рассчитывать только на то, что она будет рассматриваться как научно-исследовательская работа второстепенного значения. Уже готовился приказ директора НИИ, одним из приложений к которому был список работников, переводимых из КБ Королёва в это новое подразделение. В этом списке значилась и моя фамилия, так как моё согласие заранее было оговорено с Харчёвым, который всех нас заверил, что никаких препятствий по переводу не будет, вопрос согласован с руководством. Я уже готовил планы первоочерёдных и перспективных работ, подбирал людей, которых надеялся взять к себе, глубже стал знакомиться с имеющейся литературой, как вдруг последовал вызов к Королёву. Как только вошёл к нему, понял по его суровому выражению лица и недоброму взгляду исподлобья, что разговор предстоит тяжёлый.

На моё приветствие:

– Здравствуйте, Сергей Павлович! – он ответил сухо и односложно:

– Садитесь.

Про себя я подумал: "Если он начинает разговор на "вы", ничего хорошего не жди". Сделав два-три шага взад-вперёд, он остановился передо мной и спросил:

– Значит, вы решили уйти с Харчёвым?

– Да, Сергей Павлович.

– Вы хорошо обдумали свой поступок? Потом жалеть не будете?

– Это ведь новое перспективное направление, всё новое меня всегда привлекало...

Он не дал мне договорить:

– А мы здесь, выходит, утиль-сырьё перебираем? Они там, видите ли, будут заниматься новыми направлениями! – Мои слова его очень сильно возмутили, и он перешёл почти на крик. – Мальчишки вы недоразвитые – и вы, и ваш Харчёв. Нашлись благодетели отечества! Да знаете ли вы, что потребуется не меньше двадцати лет, чтобы добиться хоть какого-то результата, а к тому времени такая ракета никому не будет нужна?

Ошибался Сергей Павлович. С тех пор прошло уже около пятидесяти лет, но что-то не слышно, чтобы появилось нечто похожее у нас или там, за бугром.

Тут внезапно вошёл Мишин, первый заместитель Сергея Павловича, человек весьма несдержанный не только в высказываниях, но и в действиях. Сходу угадав, о чём идёт речь, он заявил:

– Он хочет уйти с Харчёвым? Пусть уходит, Сергей Павлович, обойдёмся без него. Нам ренегаты не нужны. У него и имя-то подходящее – Рефат – ренегат.

Ответить в таком же тоне в тот момент у меня, скорее всего, не хватило смелости, да и не умею я хамить. Конечно, сдерживала также разница в возрасте и служебном положении. Ничего не говоря, я встал и пошёл к двери.

– Я вас ещё не отпускал, Рефат Фазылович, – сказал Сергей Павлович, – извольте выслушать меня до конца. В общем, так: своего согласия на ваш перевод я не давал и не дам. Никуда вы не уйдёте – это я вам гарантирую для вашего же блага. Вам надо заниматься серьёзными делами, а не фантазиями. А теперь идите и работайте.

Это была первая размолвка с Сергеем Павловичем.

Спустя несколько дней стало известно, что Харчёву удалось добиться перевода к нему всего состава специалистов по его списку, кроме двух человек – меня и ещё одного инженера – специалиста по аэрогазодинамике. Нынешнему читателю надо понять, что в то время человеку трудно было самому распорядиться своей судьбой, его желание мало что значило. К счастью, в данном случае принудительная мера сработала в мою пользу. Иногда думаю, а что было бы, если вдруг я оказался переведённым к Харчёву? Ведь ему в течение многих лет так и не удалось ничего добиться, не было достигнуто ни одного положительного результата. Сама идея казалась превосходной, блестящей, очень заманчивой, эффектной и сулящей большой успех, но её реализация натолкнулась на практически непреодолимые технические трудности. Мне остаётся только ещё раз вспомнить слова Расула Гамзатова о том, насколько обманчивой может оказаться внешняя красота арбуза и как погоня за красотой неоднократно подводила его в жизни. И добавим от себя: не только его одного.

При каждом воспоминании об этом эпизоде из своей жизни я благодарил Сергея Павловича за то, что он так мудро пресёк моё запальчивое увлечение делом, хотя и внешне красивым, но не имевшим серьёзной перспективы. Благодарен ему также за то, что за долгие годы совместной работы он ни разу вслух не вспомнил этого случая и не упрекнул меня за моё "предательское" поведение по отношению к нему. Что касается Мишина, то он целых полгода продолжал дуться на меня и несколько раз напоминал, что я поступил, как ренегат. Признаю, что в чём-то он был прав.

Конфликтных ситуаций, связанных с чисто научно-техническими проблемами, кадровыми или организационными вопросами, было множество, что считаю вполне естественным. В большинстве случаев последнее слово всегда оказывалось, конечно, за руководством, в частности, за Королёвым, который умел всех держать в определённых рамках, или, как говорится, на коротком поводке. Иногда этот поводок он отпускал, чтобы противоборствующим сторонам дать возможность сразиться и выяснить отношения, а сам затем разнимал их и выступал в роли беспристрастного судьи. Вообще, он был хорошим психологом, прекрасно разбирался в человеческих отношениях и умело использовал их для достижения нужной цели. Бывали случаи, когда он недооценивал пределы допустимого или просто, желая избавиться от каких-то мелочных вопросов, необдуманными, спонтанными действиями ставил человека, да и себя вместе с ним в тупик. Один подобный случай, который очень хорошо запомнился, произошёл и со мной.

Я уже рассказывал, как интенсивно использовались электромеханические вычислительные машинки, вывезенные нами из Германии, когда ещё в помине не было ни компьютеров, ни настольных калькуляторов, без которых сегодня не может обойтись ни школьник, ни бухгалтер, ни продавец. От чрезмерной, я бы даже сказал беспощадной эксплуатации машинки всё чаще выходили из строя, требовали ремонта, замены деталей. Хотя они и были изготовлены в Германии с тщательностью и аккуратностью, свойственной немцам, но эксплуатировались с русским варварством. Запасных частей к ним не было, и мастер, занимавшийся их ремонтом, не мог ничем помочь. Работы у нас всё прибавлялось, а исправных машинок оставалось всё меньше. К счастью, подобные машинки были не только у нас, их из Германии вывезли огромное количество, были они и на многих других предприятиях, которым в своё время повезло их захватить. Почуяв появившийся дефицит с запасными частями к машинкам, умельцы, живущие заработками на чёрном рынке, начали осваивать производство особо дефицитных деталей и продавать их из-под полы. Наш мастер установил места их продажи, но для покупки нужны были живые деньги, а не перечисления со счёта на счёт. Ну и, конечно же, никаких документов финансовой отчётности в случае покупки на деньги мы не могли бы предъявить бухгалтерии. За все эти дела больше всех голова болела у меня – большая часть машинок находилась именно в руках баллистиков. Мои попытки как-то решить вопрос через хозяйственных руководителей не увенчались успехом – никому не хотелось брать на себя груз ответственности за нелегальные дела. Между тем наше положение достигло критического состояния, и недалёк был день, когда все вычислительные работы могли полностью остановиться. У меня не оставалось иного пути, как обратиться с этим нелепым вопросом к самому Сергею Павловичу. Нелепым, потому что, честно говоря, не его ранга это было дело – добывать деньги на ремонт вычислительных машинок.

И вот однажды после какого-то технического совещания у него, на котором присутствовал и я, дождавшись, когда все выйдут, обратился к нему с просьбой выслушать меня по небольшому, но острому вопросу.

– Что ещё там у тебя случилось? – спросил он с некоторым раздражением и добавил: – Говори быстрее, у меня совсем нет времени.

Как можно короче я постарался изложить ему суть вопроса, но он не дал мне договорить:

– Хватит. Тебе не стыдно морочить мне голову этим дурацким вопросом? Ты что, первый день здесь работаешь? У меня есть заместители, у тебя есть начальник отдела – вот и действуйте вместе. Всё. Разговор окончен.

Не хотелось жаловаться на других начальников, которые неоднократно отфутболивали меня друг к другу.

– Но, Сергей Павлович, с ними вопрос я обсуждал, и мы не нашли решения, так как деньги должны быть как бы безотчётными.

– Ты что – хочешь замарать меня грязными делами? Ты сам понимаешь, что предлагаешь?

В его голосе звучало страшное возмущение. Я видел, что Сергей Павлович "закипает", но уйти без всякого результата не мог, хотя понимал, что очень рискую, продолжая разговор. Откровенно говоря, я не ожидал такой реакции. Я рассчитывал на то, что он поручит кому-нибудь из руководителей финансово-экономической службы найти решение или, в крайнем случае, возьмёт вопрос на заметку, чтобы рассмотреть в другое время. Получается, что никому нет никакого дела до того, как и на чём мы работаем. Если сам Сергей Павлович не хочет помочь, то дальше идти не к кому. Надо вопрос добивать.

– Сергей Павлович, если этот вопрос нерешаемый, то приготовьтесь к тому, что в самом скором времени все расчётные работы будут прекращены. И тогда вы ни у кого уже не сможете спросить, а кто же в этом виноват.

– Ты ещё мне угрожать будешь! – произнёс он, сверкнув глазами и направив на меня указательный палец, но, переждав несколько секунд, более спокойным тоном продолжил, – сколько тебе надо денег на это?

– Я этого не знаю, надо поговорить с нашим механиком.

Ничего не говоря, Сергей Павлович достал из внутреннего кармана пиджака портмоне, вытащил из него несколько крупных купюр и положил их на стол со словами:

– Вот тебе деньги, и давай кончим этот разговор.

Я прямо обомлел от неожиданности и несколько секунд не мог вымолвить ни слова. Когда сообразил смысл происходящего, мне стало очень обидно, и я смог только произнести:

– Не за этим я приходил к вам, Сергей Павлович, – и с этими словами круто повернулся и быстро вышел из кабинета.

Он меня не вернул; инцидент, казалось, был исчерпан. Я чувствовал себя оскорблённым и не представлял себе, как смогу восстановить своё прежнее отношение к нему. Прошло несколько дней. Вдруг звонит начальник планового отдела Антонина Павловна (она вела и некоторые финансовые дела) и говорит, что готова выделять необходимые деньги на закупку деталей для ремонта счётных машинок. Просит переговорить с механиком и назвать требуемую сумму. Эту сумму, разбив на части, выпишет как премиальные нескольким надёжным людям.

"Значит, – подумал я, – разговор с Сергеем Павловичем всё-таки дал свой результат".

Прошло ещё несколько дней, в течение которых ни разу не пришлось встретиться с Сергеем Павловичем. И вот, как-то я почти бегом несусь по коридору, а навстречу – сам. Когда поравнялись, я сам поздоровался на ходу:

– Здравствуйте, Сергей Павлович.

– Постой, ты куда бежишь? – последовал ответ.

– Бегу на ВЧ, вызывают с полигона.

ВЧ – это полусекретная телефонная связь, разговор по которой вёлся только из специально оборудованной кабинки.

– Ладно, беги, – разрешил он продолжить мне путь и, хитро подмигнув и чуть улыбнувшись, добавил, – вы там с Антониной Павловной уладили денежный вопрос?

– Да, всё в порядке, Сергей Павлович.

– Забудь о том разговоре, не бери в голову, сгоряча всё может случиться. А теперь беги к своему телефону.

Я кивнул головой в знак согласия и побежал дальше по нашему длинному коридору. Примирение состоялось.