Текст книги "Музы и мелодии (ЛП)"
Автор книги: Ребекка Яррос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Annotation
Легендарный гитарист рок-группы Hush Note Никсон Винтерс только что вышел из реабилитационного центра, и моя задача на ближайшие полгода – не дать ему снова сорваться. Он должен раз и навсегда разорвать порочный круг, и я очень хочу ему помочь. Ведь от этого зависит мое будущее, карьера, и, как выяснится позже, мое влюбленное сердце.
Музы и мелодии
Ребекка Яррос
АННОТАЦИЯ:
Легендарный гитарист рок-группы Hush Note Никсон Винтерс только что вышел из реабилитационного центра, и моя задача на ближайшие полгода – не дать ему снова сорваться.
Он должен раз и навсегда разорвать порочный круг, и я очень хочу ему помочь. Ведь от этого зависит мое будущее, карьера, и, как выяснится позже, мое влюбленное сердце.
1 глава
НИКСОН
Я хотел выпить; все равно что: виски, текилы, водки, главное – много. И это еще слабо сказано, но после полутора месяцев в реабилитационном центре, пребывание в котором стоит дороже, чем мой пентхаус, я понял, что именно хочу, а не нуждаюсь.
Поскольку удалить эту жажду я не мог, пришлось довольствоваться апельсиновой газировкой. За последние шесть недель я выпил столько этого дерьма, что, вероятно, у меня теперь сахарная зависимость.
Это лучше, чем алкогольная или наркотическая, верно?
Когда с характерным щелчком открыл ледяную банку, взгляды тех, кто был на заднем сиденье лимузина, мчащегося по улицам Сиэтла, устремились на меня. Хотя они и не переставали пялились, просто теперь делали это открыто.
– Я позаботился, чтобы у тебя было вдоволь этой фигни. – Улыбка Итана, нашего тур-менеджера, по десятибалльной шкале неловкости тянула на одиннадцать.
– Твою квартиру мы тоже вычистили. – Джонас глядел так, словно я – граната с выдернутой чекой.
Он – один из моих самых близких друзей, солист нашей группы Hush Note, и слишком хорошо знал, что происходит, когда я срываюсь. Например, когда уединяюсь с фанаткой в автобусе для туров и принимаю хер знает какие таблетки. Именно Джонас нашел меня там, отвез в больницу, а потом сидел рядом, ожидая, выкарабкаюсь я или нет.
Это был момент просветления. Я понял, что стал обузой не только для группы, но и для личной жизни лучших друзей.
– Мы подумали, что это поможет… ну, знаешь... оставаться трезвым и все такое, – добавил он, когда я не ответил.
– Точно. Спасибо.
Оба закивали.
Вымученные улыбки и множество гребаных кивков. Люди не знали, что сказать или как себя вести. До реабилитации они горели желанием высказать все, что накопилось, после – обращались, как с ядерной бомбой, словно боялись, что рвану, если сделают что-то не так. Именно поэтому я не сказал, что ложусь на лечение. В этот раз, в отличии от четырех предыдущих, меня не принуждали пройти реабилитацию: я сам так решил, и ожидаемо, что они были раздражающе горды, но в то же время опасались, что ничего не получится.
По крайней мере, они точно знали, кем я был: первоклассным неудачником, чьи грехи прощались за симпатичную мордашку, стройное тело и волшебные руки, когда дело касалось гитары. Только мои грехи давным-давно превысили лимит прощения, хоть по благосклонным вымученным улыбкам на лицах Джонаса и Итана этого не скажешь.
Мой первый грех? Я был алкоголиком, который баловался наркотиками с банальным оправданием – заглушить боль.
Прикиньте, яблоко от яблони и правда недалеко падает.
– Ты хорошо выглядишь, – выпалил Итан.
– Ага. Глаза голубые и все такое, – добавил Джонас.
Еще больше кивков. Прям пара болванчиков.
Куинн, барабанщица и третий мушкетер в трио нашей группы, которая сидела рядом со мной, усмехнулась.
– Хватит, парни. Ему и так не по себе. Расслабьтесь. Он тот же Никсон.
Тот же, только бомбо-ядерной модификации.
– Вам, не обязательно было приезжать, – повторил я уже в пятый раз.
Мой второй грех? Я не заслуживал таких друзей. В ту минуту, когда узнали, откуда я возвращаюсь, они все бросили и примчались в аэропорт.
– Мы хотели тебя поддержать. – Джонас говорил тоже самое в прошлые разы (всего их было четыре, но он знал только о трех), когда встречал меня после реабилитационного центра.
– Я как следует поддержан. Миссия выполнена. – Я поднял стакан с шипучкой в шутливом тосте и выпил половину.
Куинн закатила глаза, но она привыкла к тому, что я веду себя как придурок, так что я не слишком волновался. Эти трое видели меня в лучшем и в худшем виде. За восемь лет с основания группы мы прошли путь от сцен в баре до полных стадионов, и всегда прикрывали друг друга. Мы никогда не сливали инфу о группе прессе, не выступали с сольными проектами, и, несмотря на все проблемы, были семьей.
Лимузин завернул за угол, и мы увидели мою многоэтажку.
Джонас выругался, и я был полностью с ним согласен.
Нескончаемая толпа фанатов, заблокировавшая подъезд, словно сошла с ума при виде нашего лимузина.
– Говорила же, надо было брать неприметный внедорожник, – пробормотала Куинн, ища что-то на телефоне.
– Как они узнали? – спросил Итан.
У моего дома всегда дежурили фанаты, но это уже чересчур.
Там гигантский плакат с моей фотографией?
– Меня не было шесть недель, а не шесть месяцев, – проворчал я.
– Похоже, кто-то разбил лагерь в аэропорту, дожидаясь твоего возвращения. – Куинн повернула телефон, чтобы мы увидели фотографию на популярном сайте сплетен. На ней мы обнимались на взлетной полосе сразу после того, как я сошел с трапа частного самолета.
Водитель опустил перегородку.
– Что мне делать?
Улыбаться в камеры телефонов не входило в мои сегодняшние планы.
– Езжай на подземную парковку.
Мы обогнули толпу фанатов и спустились в гараж через отдельный въезд. Не зря я заплатил кучу денег, чтобы жить здесь. Я любил фанатов. Особенно женщин, даже если они исключены из меню на ближайшее будущее. Но нужно разделять общественную и личную жизнь.
Я вытащил спортивную сумку из багажника лимузина и закинул на плечо. Мы гуськом вошли в лифт, и я ввел код доступа в пентхаус. Кнопки на панели загорались, отмечая этажи, тишину нарушала фортепьянная версия «My Heart Will Go On».
– Я бы не советовал вам заходить в бар или куда-нибудь еще по дороге домой, – сказал я.
Они заговорили одновременно.
– Что?
– Мы даже об этом не думали.
– Мы здесь не для этого.
– Точняк. Вы здесь, чтобы нянчиться. – Я рассмеялся и покачал головой.
– Мы не нянчимся с тобой, – огрызнулась Куинн и прищурилась, глядя на меня. – Мы любим тебя. Смирись наконец с этим.
– Честно говоря, мы оба чувствуем себя дерьмово из-за того, что переехали в прошлом году, а ты остался в Сиэтле. – Джонас собирал волосы в низкий хвостик, и сейчас с таким разочарованием дернул за него, что порвал резинку.
– А я не чувствую себя дерьмово, – пробормотал Итан. – Я все еще живу здесь.
Лифт тренькнул, и двери открылись в роскошном мраморном холле моего пентхауса.
Мой грех номер три: я зарабатывал кучу бабла и тратил его на ерунду, потому что любил красиво жить.
– Я полностью поддержал твой переезд в Бостон, чтобы быть с Кирой, – сказал я Джонасу, доставая ключи из кармана, затем повернулся к Куинн: – И, насколько помню, именно я посоветовал тебе вернуться в Боузмен к Грэму. Вы оба заслуживаете счастья.
Я не врал. Теперь, когда у них были семьи, я не собирался ныть и жаловаться.
– А как же ты? – спросила Куинн, когда я повернул ключ и открыл дверь.
– О, ты же меня знаешь. Я чокнутый, – улыбнувшись, я вошел в квартиру.
Когда уезжал, здесь был бардак, а теперь чисто. Жалюзи открыты, кругом ни пылинки и пахло приятно: чем-то лимонным и чистящим вместо травки и прочей гадости. А еще было удивительно тихо. Шесть недель назад, отправляясь в аэропорт, мне приходилось обходить тех, кто валялся в отключке в гостиной.
– Не помню, когда в последний раз у тебя дома было так чисто. – Куинн плюхнулась на диван и сняла кроссовки.
– В день покупки этой квартиры, – ответил Джонас, опускаясь в массивное кресло.
– У меня домработница была, между прочим, – защищался я.
– Эта женщина – святая! – Куинн рассмеялась. – У нее даже времени не было нормально очистить это место. Ты же постоянно вечеринки закатывал. На ее месте я бы давно убежала с криками.
– Я слышал, Бен заплатил ей по двойному тарифу за это, – Итан обвел рукой квартиру и занял место рядом с Куинн.
– Бен, – дружно простонали мы.
Наш бизнес-менеджер делал именно то, за что ему платили: заключал контракты, занимался нашим расписанием и продвижением, и руководил персоналом. Он был крутым парнем, и благодаря ему мы так быстро поднялись.Но в тоже время из-за его постоянных требований новых песен, новых гастролей мы все были на грани выгорания.
Джонас и Куинн согласились сбавить обороты после выхода следующего альбома. Альбома, работу над которым я все время откладывал. Я тупо не мог написать ничего приличного, и использовал это как одно из миллиарда оправданий, чтобы взяться за бутылку. Я никогда не писал песен трезвым, и, честно говоря, не был уверен, что смогу. К тому же выпивка помогала с бессонницей. Короче, я убивал двух зайцев одним ударом.
– Пойду в душ. Как долго вы планируете присматривать за мной?
– Мы не присматриваем за тобой, – Куинн скрестила руки на груди. – И мы будем здесь столько, сколько ты захочешь.
Черт. Только не это!
– Отлично. Значит, вы улетаете вечером?
Они втроем потупились.
Я тяжело вздохнул.
– Серьезно. Возвращайтесь домой, к своим семьям.
– Так и сделаем, как только убедимся, что с тобой все в порядке, – заверил Джонас. – Иди в душ, а мы закажем ужин. Что хочешь? Тайскую? Бургеры?
Срочные новости! Я никогда не буду в порядке.
– Выбираете сами, но не сильно расслабляйтесь. Сегодня вы возвращаетесь домой.
Оставив их обсуждать, чем ужинать, я пошел на второй этаж, но притормозил у фотографии в рамке. Мы втроем обнимались и улыбались в камеру после первого выступления в баре. Нам было кому-то восемнадцать, кому-то девятнадцать. Такие молодые. Теперь, восемь лет спустя Джонас все еще был задумчивым поэтом, Куинн – блондинкой с острым язычком и виртуозной барабанщицей. А я? Все тем же облажавшимся говнюком. Может, даже больше.
Забавная штука деньги. Они усиливают твою сущность, но не исправляют. Они затягивают трещины на поверхности, и подливают смазки в твой внутренний механизм саморазрушения. Мне уже поздно исправляться, а в реабилитационный центр я обратился только для того, чтобы не тащить за собой группу.
Войдя в спальню, я замер. Из-под кровати выглядывала круглая, аппетитная попка. Не первый раз фанатка пробиралась в мою спальню, но, с тех пор как переехал в этот пентхаус, такого еще не случалось.
– Сучий потрох, да эта штуковина огромная! – выругалась девушка, раскачивая задницей взад-вперед, очевидно, пытаясь что-то вытащить. – Больше не значит лучше.
Хм?
– Тут я с тобой не соглашусь. – Бросив сумку, я достал телефон, чтобы вызвать охрану.
В обычных обстоятельствах я бы согласился на небольшой трах, но терапевт в реабилитационном центре прочитал целую лекцию, что нельзя заменять алкоголь сексом. Так что маленькой мисс с аппетитной попкой придется уйти.
Послышался стук, приглушенное ругательство, пока девушка, извиваясь, выбралась из-под кровати. Она была миниатюрной, и ножки просто убийственные.
Фанатка встала на колени, вытягивая смехотворно огромную бутылку. Она откинула с лица завесу из каштановых волос, открывая огромные зеленые глаза и пухлые губы.
Теперь уже я ругнулся.
– Привет, – сказала девушка, вскакивая на ноги.
– Ты, черт подери, издеваешься? – рыкнул я на красотку, она же – заноза в заднице, она же – ассистентка Бена.
Последние несколько лет я фантазировал об этой малышке с рыжими волосами. Но она всегда была в моей кровати, а не под ней.
Мой грех номер четыре: я всегда хотел того, чего не мог иметь, и Шеннон входила список «Не про твою честь» по огромному количеству причин.
– Что? Я все нашла и убрала до твоего возвращения! Ну, кроме этой. – Она прижала кулачки к своим восхитительно пышным бедрам. – Все бутылки. Каждую банку. Откуда мне было знать, что у тебя под кроватью схрон с шампанским? Что ты собирался делать с этой штукой? – она указала на бутылку, которая была почти с нее ростом.
– Выпить через огромную соломинку. А теперь ответь, какого черта ты делаешь в моей спальне? – спросил я, а потом и сам догадался. – Значит, это тебя Бен послал со всем разобраться.
– Добро пожаловать домой, – язвительно пропела она. – Я тоже рада тебя видеть.
– Здесь все в порядке? – в комнату заглянул парень, размером со шкаф, и поздоровался, кивнув: – Мистер Винтерс.
Сколько еще людей в моем гребаном доме?
– Все замечательно, Тревор. Не мог бы ты, пожалуйста, помочь мне с этим? – Шеннон указала на бутылку.
– Разумеется.
– Между прочим, эта бутылка стоит семьдесят тысяч долларов!
– Хочешь, чтобы мы вернули ее в магазин и получили обратно деньги? – сарказм так и сочился из этих милых розовых губ.
У меня подскочило давление. Боже, эта девушка одновременно возбуждала и раздражала до чертиков. Так было всегда. Изгибы ее тела манили, а язык раздражал, как звон будильника в понедельник утром.
Я чуть было не сказал, чтобы она выпила долбанное шампанское сама, чтобы хоть немного расслабиться, но потом представил, как пузырьки будут щекотать горло. От одной мысли у меня потекли слюнки. Я почти чувствовал вкус сладкого забвения на языке.
Пусть выкидывает! В любом случае, я за не платил за бутылку, это был подарок.
– Избавься от нее.
– Спасибо. – Ее плечи слегка опустились от облегчения.
– Я распоряжусь, чтобы это выбросили, мисс Шеннон, – пообещал Тревор, унося бутылку.
– Не слишком ли это официально? Мисс Шеннон?
Она нахмурилась.
– Он назвал тебя мистером Винтерсом.
Я был недостаточно пьян для этого разговора.
– Ага, фамилия у меня такая, но говорить «мисс» перед именем… Я думал, так делают только в школе. Однако раз ты так любишь формальности, то, пожалуйста. Итак, мисс Шеннон, Бен тоже придет, или ты его представитель?
Она покачала головой.
– Если уж я застряла здесь, то, по крайней мере, скажи, что ты знаешь, что Шеннон – не мое имя. – Она наклонила голову и скрестила руки под грудью. Я не мог сказать, хорошие у нее сиськи или нет, поскольку она всегда ходила застегнутой до самого горла, как библиотекарь. Хотя это не имело значение – я не спал с сотрудницами.
Минуточку. В смысле Шеннон – не ее имя? Я называл ее так последние четыре года.
– Не имя? – я прищурился.
– Нет! – она возмущенно покачала головой, как будто это я рылся в ее спальне. – И да, Бен послал меня убедиться, что вся... контрабанда вывезена до твоего возвращения. Он сам уже на пути сюда.
– Похоже, ты чуть не провалила задание, но в последнюю минуту выкрутилась и не застряла… здесь, – я фыркнул. – В любом случае я иду в душ. Можешь остаться и понаблюдать или… – я стянул с себя футболку.
Она округлила глаза, скользнула взглядом по моему торсу, а затем сама выскользнула из комнаты.
Бен приехал, пока я принимал душ и теперь стоял в моей гостиной, просматривая что-то на телефоне, морща смуглый лоб. Мисс Шеннон, стоящая рядом, даже на каблуках, едва доходила ему до плеча. Бен точно не великан, а она точно пигалица.
– Итак, если мы отменим Сан-Франциско, – начал он.
– Мы не отменяем Сан-Франциско, – встрял я, и тут начался хаос.
– Нам придется отменить все выступления этой осенью.
– Ты еще не готов.
– Мы не заставляем тебя проходить через это.
Я засунул два пальца в рот и свистнул. Это возымело желаемый эффект – все замолчали.
– С этого момента вы перестаете принимать решения за меня. Мы никогда так не работали, и не будем начинать.
Джонас потер переносицу и вздохнул.
– Мы просто беспокоимся о тебе, Никс. Хотим дать шанс остаться трезвым. Отмена четырех концертов – нонсенс. Но ты важнее.
– Ничего не отменяется и не переносится. Я прошел двенадцати недельную программу за шесть недель, чтобы быть уверенным, что справлюсь с собой и продержусь до осени. Вы правда думали, что я отправлюсь на реабилитацию и не подумаю о том, что дальше?
Я был эгоистичным придурком, но не настолько.
– Мы не знали, что у тебя на уме. – Куинн наклонилась вперед, уперев локти в колени. – Ты нас не посвящал в свои планы. И не смотри на меня так. Мы очень рады, что ты решился на этот шаг, и просто пытаемся понять, как лучше поддержать тебя.
Я сжал челюсти. Почему я поехал в реабилитационный центр, касалось только меня. Как и то, почему я пил. Но, похоже, придется рассказать о четвертой попытке.
– Дело в том, что за неделю до этого я сбежал из реабилитационного центра. Я не хотелось вас разочаровывать, если и в этот раз сбегу.
Они поникли, будто я только что лопнул их воздушные шарики, как будто я опять потерпел неудачу.
– Слушайте. Это отстой. Я не буду лгать. С тех пор, как мне исполнилось восемнадцать, я и шести недель не протянул без выпивки. Но на следующей неделе пойдет уже седьмая, как я трезв. Я сам решил пройти реабилитацию. Никто меня не заставлял. Мне не нужен был знак свыше. Это должно показать, насколько я серьезен. Честно говоря, вы реально начинаете бесить, предполагая, что знаете, что для меня лучше. Если хотите быть чьим-то родителем, возвращайтесь к своим детям.
Они уставились на меня с открытыми ртами.
– Так, значит, ты не хочешь отменять концерты? – спросил Бен, все еще держа телефон.
– Не хочу. Это плохо отразится на бизнесе и привело бы к проблемам с пиаром. Я так понял, ты никому не говорил про реабилитационный центр?
Если он проболтался, я бы уволил его прямо здесь и сейчас.
– Никому я не говорил. Наши пиарщики разместили в твоих соцсетях посты с пляжами и дурацкими подписями типа: «Живу своей лучшей жизнью», «Вода успокаивает душу».
Я бы никогда не написал такой пошлятины, но пропустил это мимо ушей.
– Отлично. Тогда ничего не отменяем. Конец истории. – Я засунул руки в карманы джинсов.
Бен изучал меня несколько мгновений и повернулся к Шеннон.
– У тебя есть все необходимое?
– Да. Мои вещи в гостевой комнате, и швейцар знает, что никого нельзя пускать без сопровождения. – Она покосилась на меня, затем смахнула невидимую соринку со свитера.
Я прищурился.
– Прости, что?
Какого черта ее вещи в моей гостевой? И что она имела в виду, говоря, что застряла здесь?
– Шеннон будет с тобой до начала осенних шоу, – заявил Бен. – У меня слишком много дел, чтобы разбираться с тобой лично, а она – единственная в моей команде, кто может справиться с твоим дерьмом, без желания переспать с тобой.
Я вздернул брови. Что было более оскорбительным? То, что я ей не нравился? Или то, что она думала, что действительно способна справиться со мной?
– Она здесь не останется!
– Это не обсуждается, Никсон. – Бен повернулся ко мне. – Если передумал и хочешь отменить концерты, я поддержу. Мы здесь для того, чтобы убедиться, что ты не будешь употреблять всякую дрянь. Но если ты хочешь, чтобы я не отменил выступления, тогда Шеннон останется и проследит, что ты не слетишь с катушек. Такова сделка. Соглашайся или нет.
Этот мудак не шутил.
Я перевел взгляд с Куинна на Джонаса.
– О, теперь я понял. Вам не нужно нянчиться со мной, потому что теперь это будет делать она, – я указал на Шеннон, или как там ее звали.
– Она, между прочим, юрист, а не нянька, – огрызнулась она.
– Еще лучше!
Джонас встал.
– Я в Бостоне, Куинн в Монтане. Нас убивает, что мы не можем быть рядом с тобой, но если хочешь, мы останемся.
Куинн встала и сунула свои барабанные палочки в задний карман.
– Останемся так долго, пока будем тебе нужны, – пообещала она.
Если вышвырну вон Шеннон, то эти двое застрянут со мной, вместо того, чтобы вернуться домой. Я не мог так с ними поступить.
Я взглянул на Шеннон.
Четыре года, и я до сих пор не знал ее имени?
– Отлично, – рявкнул я и шагнул к фотографии Джеффа Фроста в рамке, висевшей на стене. За ней прятался небольшой встроенный сейф. Я достал оттуда пузырек с таблетками. Он казался тяжелым, хоть на самом деле ничего не весил.
Все взгляды приклеились ко мне.
– Держи. Это последняя контрабанда в доме, и только что я добровольно отдал ее тебе. Теперь, как тебя, черт возьми, зовут? – я говорил тихо, поскольку изо всех сил старался сдержать гнев.
У меня внутри все сжалось, когда мы встретились взглядами. У нее были не просто зеленые глаза, а изумрудно-зеленые, и ярче любого из виденных мною драгоценных камней. Я моргнул и отступил назад, когда она обхватила пальцами пузырек и прошептала:
– Спасибо. Меня зовут Зои. Зои Шеннон.
Зои, значит.
– Что ж, Зои, учитывая, что ты сунула нос в каждый уголок пентхауса, полагаю, ты знаешь, где запасные полотенца. – Я повернулся к друзьям. – Остальные могут убираться к чертовой матери. Я люблю вас, но в данный момент вы мне не очень нравитесь.
Взяв с кофейного столика коробку с тайской едой, которую они заказали, я поднялся по лестнице.
Смешно. Они так беспокоились, чтобы я оставался трезвым, но приставили ко мне единственную женщину, из-за которой могу сорваться.
Я усмехнулся.
По крайней мере будет чем заняться. Интересно, сколько времени потребуется, чтобы довести мисс Зои Шеннон до точки кипения?
2 глава
ЗОИ
– Как поживает эгоистичный засранец? – Наоми, моя лучшая подруга и по совместительству жена моего брата Джереми, отлично знала, как я отношусь к новому соседу.
– Все такой же эгоистичный. Как там мой брат?
– Прямо сейчас везет твоего племянника в детский сад. Кстати, за этот месяц он поправился два фунта: Леви, а не Джереми.
– Хорошо, что не наоборот. – Я сидела за столиком в патио, пила кофе и любовалась панорамным видом на Сиэтл и залив Пьюджет-Саунд.
Все же, вид на Скалистые горы лучше.
– Упомяни черта, – пробормотала Наоми. – Твой брат как раз на другой линии. Я перезвоню после смены, ладно?
– Не волнуйся. Поболтаем в выходные. Люблю тебя.
– И я тебя!
Я вздохнула.
Наоми бы с ума сошла, если бы увидела весь Сиэтл как на ладони. Никсон Винтерс, может, и отъявленный козел, но жилье выбирать умел. С другой стороны, когда зарабатываешь миллионы, можешь позволить себе любой вид.
Из окон своей квартиры на четвертом этаже я видела только кирпичную стену, но это ничего. Зато я почти погасила студенческий кредит.
Всю последнюю неделю я уединялась в этом маленьком уголке огромного патио по утрам, чтобы получить необходимую передышку от бурлящего водоворота хаоса, которым был Никсон. Открыв ежедневник и положив рядом телефон, я начала сверять расписание на день. Хотя, какой в этом смысл, если ему плевать на график?
На ближайшие три недели – тогда состоится первый из запланированных концертов – мы полностью освободили его расписание. Например, сегодня в нем значится всего один пункт – встреча с реабилитологом. Но Никсон не хотел просто сидеть на попе ровно (в принципе, я его понимала: на данном этапе выздоровления, безделье – враг номер), и вчера потащил меня на тренировку по метанию топора.
– Что ты тут делаешь?
Я вздрогнула, расплескав кофе, но, к счастью, не на ежедневник.
– А ты что тут делаешь в такую рань?
– Уже восемь тридцать, – держа в руке дымящуюся кружку кофе: черного, разумеется, Никсон пригладил свои всклокоченные ото сна небрежно-сексуальные волосы.
Господи, помоги! Он без рубашки!
От вида его покрытого татуировками торса у меня всегда текли слюнки, и не важно, где я его видела: на сцене или здесь. Пусть Никсон мне и не нравился, но я не слепая. Он в значительной степени был живой рекламой секса и плохих решений.
Не просто так журнал People присвоил ему титул самого сексуального мужчины.
Он был ростом метр девяносто, весил примерно девяносто пять килограмм после реабилитации, имел темно-русые волосы и карие «трахни меня прямо здесь и сейчас» глаза. Все это любая девушка могла прочесть о нем в интернете, но там не написано, какой крошечной я себя чувствовала, когда он возвышался надо мной. Или как татуировки на его спине «двигались», пока он шел по патио, или что его задница могла вернуть в тренды спортивные треники. Эти факты можно найти только в моей голове. Я знала слишком много, когда дело касалось Никсона Винтерса, потому что именно мне было поручено разгребать его проблемы, и предотвращать те, в которые он еще не вляпался.
– Обычно ты не встаешь до десяти, – наконец сказала я.
– Разочарована? – он прислонился к перилам и поднес кружку к губам.
– Нет, – солгала я и попыталась сосредоточится на записи: «встреча за ланчем» в ежедневнике, в то время как мозг скандировал: «Пресс, пресс, пресс».
Не удивительно, что этот самый пресс производил такое впечатление, учитывая сколько времени Никсон тратил в спортзале. Да еще и меня с собой туда тащил.
Сосредоточься, Зои.
– Сегодня вроде пятница, так почему ты оделась как для воскресной церковной службы?
– Что, прости? – я взглянула на свое классическое темно-синее льняное платье-футляр и свитер в тон.
Началось.
Еще один день, когда Никсон будет нажимать на все мои кнопки одновременно. Но это лучше, чем если бы он пытался залезть ко мне в трусы. Хотя я не в его вкусе. Никсону нравились высокие, худые, как модели, девушки, которые никогда не задавали вопросов по утрам. Я не была ни тем, ни другим, и именно поэтому Бен поручил мне это задание.
Вознаграждение, если я справлюсь, окупит все.
– Ты меня слышала, – он наклонил голову и окинул меня оценивающим взглядом.
– Я одета для работы, а не для церкви. Потому что я работаю. Ты можешь сколько хочешь игнорировать Бена, я – нет. Hush Note не работает сам по себе, знаешь ли.
Он нахмурился.
– И поэтому ты должна одеваться как Джеки Кеннеди, работая из дома?
Как же я его ненавидела. Терпеть не могла это самодовольное выражение на дурацком привлекательном лице.
– Во-первых, сравнение с Джеки Кеннеди – не оскорбление, а во-вторых, как прикажешь мне одеваться на работу? В твоем стиле?
– Я не против, если будешь ходить топлес. Ты не совсем в моем вкусе, но...
– Боже, просто возвращайся в постель! – огрызнулась я.
Никсон усмехнулся. Он вывел меня из себя и, значит, добился своего. Мне никогда не победить.
– Серьезно, что ты здесь делаешь каждое утро? – спросил он.
– Сверяю наши расписания.
Как бы еще я узнала, что нужно впустить симпатичную блондинку-массажистку, которой он назначил сеанс на десять вечера?
– В бумажном ежедневнике? С таким же успехом можешь взять камень и резец, – поддел он и сделал еще глоток кофе. – К тому же все уже есть в твоем телефоне. Сколько ежедневников нужно одной женщине?
Я усмехнулась.
– Расписание на моем телефоне доступно всем сотрудникам Berkshire Managemen. Кто угодно может войти в систему и что-то изменить. Но этого малыша, – я с любовью погладила кожаный переплет ежедневника, – только я контролирую.
Он посмотрел на меня как на сумасшедшую.
– Что? – я подняла брови. – Когда рухнет сервер и отрубится вайфай, только у меня будет нужная информация. Так и будет, вот увидишь.
Я была организована, и в этом нет ничего плохого, особенно когда работаешь с неорганизованными креативщиками.
– Ладно, – он отпил кофе. – Раз уж ты мучаешь меня уже целую неделю, пришло время рассказать, почему именно ты здесь? Вытянула короткую спичку?
Я моргнула.
– Спичку?
Каждый ассистент в Беркшире мечтал об этой работе.
– Ты меня ненавидишь, – Никсон провел рукой по своей светлой бородке. Он перестал бриться три дня назад.
– Нет.
– Лгунья. Ты не можешь находиться рядом со мной так же, как и я с тобой, так зачем соглашаться быть моей нянькой? Любишь садомазохизм? Немного боли полезно для тела, да, Шеннон?
Я вздрогнула, когда он назвал мою фамилию. Бен так делал, потому что думал, что это обезличивает отношения с подчиненными и облегчает их увольнение. А увольнял он часто. Большинство его ассистентов не протянули и года. Я – первая, кто пересек этот «рубеж» и единственная, кто продержался четыре года.
– Что ж, Винтерс, мои сексуальные предпочтения включают любого, кроме тебя, а остальное – не твое дело. Но раз уж ты спросил: я здесь, потому что была лучшим вариантом, и я предана группе.
Мои сексуальные предпочтения не имели значения вот уже четыре года, с тех пор, как пришла работать в Berkshire Managemen. У меня банально не хватало времени на отношения, а секс на одну ночь я не любила, в отличии от Никсона.
Он прищурился.
– То есть ты терпишь все это, потому что предана группе?
– А какая еще может быть причина? – подхватив телефон и ежедневник, я встала.
Мне всего лишь хотелось спокойно начать день. Неужели ему обязательно разрушать каждый момент?
– Ты определенно чего-то хочешь за это.
Я промолчала.
– Угадал? – он ухмыльнулся.
– Хорошо, – я вернула вещи на стол и скрестила руки на груди. – У меня сделка с Беном. Счастлив?
– Возможно, заинтригован, но не счастлив. Ты и это слово не сочетаетесь. Это все равно что превратить выпускной вечер в подготовку к выпускным экзаменам. Хотя, ты, наверное, думаешь, что я никогда не сдавал экзамены, поскольку я – безответственный, эгоистичный осел, который облажается, как только останется один на пять минут. – Взгляд его потрясающе карих глаз посуровел. – Пентхаус большой, но это не значит, что я не слышу, как ты отчитываешься Бену каждый вечер.
Жар залил мои щеки, но я вздернула подбородок. На протяжении последних четырех лет я видела, как Никсон пережевывает и выплевывает с улыбкой своих помощников, и я не собиралась пополнить этот список – не тогда, когда была так близка к своей цели.
– Ты набрал тринадцать с половиной баллов на экзамене, что позволило поступить в Вашингтонский университет.
Он напрягся.
– Откуда, черт возьми, ты знаешь? – он с такой силой поставил кружку на перила, что удивительно, как она не разбилась.
– Знать – моя работа, Никсон, и я чертовски хороша в ней. Также я знаю, что тебя приняли в Карнеги-Меллон, Вандербильт и Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе на музыкальный факультет, но ты не пошел ни в один из них. Почему?
Мне всегда это было любопытно.
Никсон сжал челюсти.
– Не все могут позволить себе учиться там.
– Могут, если им, как тебе, предлагают полную стипендию!
Он пристально посмотрел на меня.
– Хочешь знать, что я думаю?
– У меня есть варианты?
Мускулы на его челюсти снова напряглись. Утренний ветерок бодрил, но ледяной взгляд Никсона мог и заморозить.
– Я думаю, что что-то или кто-то удерживает тебя здесь.
По крайней мере, он не стал выпытывать у меня подробности о сделке с Беном. Пока не стал.
– Мне плевать, что ты думаешь. Но ты должен знать, что я не считаю тебя глупым. А теперь я собираюсь позвонить твоему продюсеру, потому что игнорировать телефонные звонки – это по-детски: все равно что закрывать глаза и думать, что тебя никто не видит. У меня для тебя новость, Никсон: мы все тебя видим.
С гордым видом я схватила ежедневник с телефоном и пошла к дверям, но испортила свой грандиозный выход: я забыла кофе.
