Текст книги "Однажды в Париже (СИ)"

Автор книги: Ребекка Кристиансен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Глава 18

Мы прочесываем окрестности, но, когда это не приносит никаких результатов, возвращаемся в пекарню. Марго запускает кофеварку. Я сижу, зажав в руке телефон.

Во Франции, чтобы позвонить в службу спасения, нужно набирать 112, но я не могу заставить себя позвонить по этому номеру. Будет ли правильно делать это сейчас? Разве не нужно подождать двадцать четыре часа или что-то вроде этого, прежде чем объявлять человека пропавшим? Я уверена, что есть какие-то исключения. Я представляю таблетки Леви, которые остались в комнате и сомневаюсь, что взял с собой те, которые ему нужно принимать. Он где-то там без лекарств, а я не понимаю, что все это значит, но мое горло сжимается, как только я начинаю думать обо всей этой ситуации.

– Кейра, ты должна позвонить, – мягко говорит Марго, ставя передо мной горячий мокко. – Чем раньше, тем лучше.

Я киваю. Мои глаза щиплет, я ничего не вижу из-за пелены слез, и единственная слеза капает на экран телефона. Я вытираю ее.

– Может, мне сразу стоит позвонить маме?

– Нет, сразу звони в полицию, – говорит Нико. С того самого момента, как мужчина присоединился к нам, он не переставал сжимать руки.

– Возможно, твоя мама захочет узнать, что ты уже обратилась за помощью, – соглашается Гейбл. – Ты же не хочешь, чтобы она начала паниковать.

– Да, вы правы, – шепчу я.

Мои пальцы, наконец, нажимают на три заветные клавиши.

Меня соединяют с англоговорящим оператором, когда оказывается, что для данной ситуации моего французского недостаточно. Я рассказываю женщине все. Пропал брат. Аутист без лекарств. Никакого знания французского языка и ориентирования в городе. Оператор оказалась достаточно подкованной. Я говорю ей наши имена, отель, в котором остановились, и то, где мы сейчас находимся. Женщина говорит, что она отправит все данные в полицию, а также, что СМИ тоже будут предупреждены. Служащая предлагает мне связаться с Американским посольством.

Когда я кладу трубку, мой живот перестает быть таким сжатым. Совсем чуть-чуть.

– Вот и все, – говорит Марго, когда я наконец начинаю понемногу потягивать свой напиток. – Тебе лучше?

Я киваю, хотя все совсем не так. Невозможно. Не тогда, когда это моя вина.

Гейбл пытается погладить меня по плечу и успокоить, но я отхожу от него. Я позволила ему увести себя от Леви. Как я могу теперь совершить эту же ошибку снова?

– А теперь позвони маме, – осторожно напоминает мне Марго.

Я напряженно смеюсь, отчего мое дыхание становится прерывистым:

– А это обязательно?

– Если ты не позвонишь, то это сделаем мы, – отвечает мне Нико с мрачной улыбкой.

Я захожу в свои контакты в TextAnywhere и нажимаю позвонить, когда нахожу мамин номер. Проходит два гудка, прежде чем она отвечает:

– Привет, Кейра! – на этот раз ее голос полон жизни. Несмотря на то, что в Шорлайне сейчас пять утра.

Я не могу поверить, что я сейчас разрушу ее жизнь.

– Мам, – говорю я тихим голосом, за что себя и ненавижу. – У меня плохие новости. Возможно, тебе лучше присесть.

– Что происходит, Кейра? Что-то…

– Не гадай, – перебиваю я маму. – Я просто скажу. Леви пропал.

– Пропал. Леви… пропал?

– Да.

– Что ты имеешь в виду под «пропал»?

– Я пришла в нашу комнату, а Леви там не оказалось. Я пришла немного позже, чем обещала ему. Но это совсем не похоже на Леви, он никогда никуда не ходил один. Менеджер отеля видел, как Леви выходил несколькими часами ранее, и с тех пор никто его не видел. И он не взял с собой мобильный.

– Что? – кричит на другом конце мама. – Почему он ушел? Ты позвонила в полицию?

– Да, они предупредят СМИ и будут делать все, что в их силах. Мы сейчас соберем небольшую поисковую группу и будем прочесывать город.

Марго с Нико кивают головами, когда я говорю эти слова. Мое сердце тает от решительности, которая отражается в их глазах. Гейбл, поджав губы, смотрит вниз. Я не знаю, что это значит.

– Кейра… Это… Это просто слова.

– Я знаю. Мне так жаль, мам. Я на самом деле за ним хорошо присматривала, клянусь, и я думаю, я просто…

Она не дает мне закончить:

– Единственное, что сейчас важно, – это найти Леви. Ясно?

– Я не знаю, что ты можешь сделать, находясь дома, но если я что-нибудь придумаю, я дам тебе знать.

– Кейра… думаю, мне нужно тебе кое в чем признаться.

Самые ужасные из всех существующих слов.

– Мы с Джошем… мы не дома. Мы в Париже. Мы остановились в одиннадцатом округе.

Я не могу вымолвить ни слова. Я не могу решить, слишком я зла или слишком счастлива, чтобы говорить.

– Кейра? Кейра, ты еще здесь?

– Да, – задыхаясь, отвечаю я. – Как… почему…

– Мы уехали сразу после вас, – отвечает мама, и ее слова звучать правдиво. – Это была моя идея, мне жаль. Я просто была… так напугана.

– Ты предполагала, что я налажаю?

– Нет! Мы с Джошем думали, что это неплохая идея…

– Не сваливай всю вину на Джоша.

– … на всякий случай быть поблизости в Париже, – продолжает говорить мама, не обращая на меня внимания. – Если бы что-нибудь случилось, мы бы были намного ближе и смогли бы помочь.

Я проглатываю все то, что хочу выкрикнуть ей. Ты обманщица. Ты ужасная, отвратительная обманщица. Почему было просто не сказать мне?

Вместо этого я концентрируюсь на крошечной части меня, которая испытывает облегчение:

– Давай просто встретимся. Я в пекарне Belliveau в тринадцатом округе.

Мама отвечает, что скоро она будет здесь. Я одновременно и ненавижу, и обожаю эти слова.

Когда я отрываю глаза от телефона, вижу, что все смотрят на меня.

– Оказывается, мама с отчимом все это время были в Париже, – объясняю я с фальшивой улыбкой на лице. – Это же замечательно, правда? Это же прекрасно, что они не доверяют мне в вопросе заботы о собственном брате?

За исключением того, что они были правы. Они были правы, что не доверяли мне, потому что оказывается, мне нельзя доверить Леви. Мое притворство выветрилось, и я расплакалась. Марго стоит рядом и берет меня в свои мягкие объятия. От нее пахнет мятой и хлебом.

– Все будет хорошо, – улыбаясь и поглаживая мои волосы, говорит женщина. – Все будет в порядке. Как только мама и папа приедут, мы начнем поиски Леви. Хорошо?

Я киваю, упираясь в ее плечо. Это все, чего я хочу – быть на улице и искать своего брата.

Вскоре приезжают два детектива. Они представляются как инспектор Бредото и детектив Жиру. Они с хмурым видом носят костюмы, а что касается их английского, то он безупречен.

Детективы начинают задавать нам стандартные вопросы: где может быть Леви (я не знаю), какие лекарства он принимает (я поднимаюсь в номер и приношу бутылочки с лекарствами и рецепт на каждое лекарство с указанием дозировки) и что может случится, если Леви не примет эти таблетки. Я слишком напугана, чтобы даже представить. Они также спрашивают, есть ли у меня его фотография, и я даю им ту, на которой Леви запечатлен кашляющим рядом с мимами и позвонила ли я своим родителям.

– Так вышло, что они тоже в Париже, – говорю я, вытирая слезы. – Мои мама и отчим скоро придут сюда. Они уже в пути.

Мама и Джош действительно вскоре приезжают. Когда я вижу, как они заходят в пекарню Марго и Нико, – словно встреча Шорлайна с Парижем, – то мне кажется, что я оказалась в какой-то альтернативной реальности.

При виде меня мама начинает ужасно плакать. Она слишком сильно прижимает меня к себе, так что я утыкаюсь прямо в ее вьющиеся волосы, выбившиеся из вечного конского хвоста – любимой маминой прически. Ее глаза будто налились кровью, а нос по цвету не отличается от носа оленя Рудольфа: такой же ярко-красный. Джош выглядит смертельно подавленным с губами, сжатыми в тонкую линию. Морщинка между его бровями – один из единственных признаков возраста, которые не обошли стороной и моего отчима, – стала в десять раз глубже с тех пор, как я видела его в последний раз. Джош сжимает мое плечо, когда решает присесть за наш столик.

– Мадам Брэдвуд, я инспектор Бредото, это детектив Жиру, – говорит инспектор. – Мы рады, что вы так быстро приехали. Мы постараемся сделать все, что в наших силах, чтобы определить местоположение вашего сына, а возможность начать поиски раньше – это благословение.

Мама кивает полицейским, а затем она находит глазами остальных.

– А, мам, это Марго и Нико, – жестом указываю я. – Это их пекарня. Мы с Леви приходили сюда каждый день.

Мама улыбается им, но косо поглядывает на меня. Я почти слышу ее мысли: пекарня, сладости, каждый день? Хм-м-м.

– Я рада с вами познакомиться, – говорит мама, пожимая сначала руку Марго, а затем Нико.

Если вам что-то от нас понадобится, просто скажите, – отвечает Марго неуверенно улыбаясь. – Мы сделаем все возможное.

Мамины губы дрожат:

– Спасибо.

А затем она смотрит на Гейбла.

– Это Гейбл МакКендрик, – представляю я парня. – Он новый… новый друг.

Я сразу поняла, что мама обо всем догадалась. Мое неловкое представление могло означать только одно.

Мое сердце бешено колотится в груди. Мы решаем сделать листовки и расклеить их по всему городу. Полиция сообщает, что предупреждения о пропаже будут разосланы в каждый отдел правоохранительных органов, на радио и телеканалы, в метро, социальные сети. Проще говоря – повсюду.

– Конечно, мы не даем никаких гарантий, – честно предупреждает Бредото. – Но я уверен, что мы можем найти Леви.

– У него нет никаких причин убегать, – говорит мама по большей части для себя. – Он, должно быть, просто решил пойти прогуляться и потерялся. Правда, Кейра? Да?

– Я… Я думаю, что да.

То, что я не говорю, так это то, что причина все-таки есть, и эта причина – я.

Детективы уходят, пообещав постоянно быть на связи. Нико включает компьютер и принтер и принимается делать листовки. Они спорят с Марго над формулировкой на французском. Такие детали как цвет волос и цвет глаз, рост, вес, во что он был одет в последний раз, собираются по всей комнате. Наконец, Нико распечатывает листовку, и они с Джошем отправляются на поиски ближайшей ксерокопии. Колесики задвигались.

В это время я поглощаю один шоколадный круассан за другим, а когда мой рот склеивается от шоколада и сладостей, я перехожу к печенью с джемом и молоку. Мама и Марго пытаются говорить друг с дружкой, пока ждут мужчин, но Марго не сильна в английском, а мама не знает ни одного слова на французском. Боже, она произносит «Бон-жоу-ер». Мне хочется закатить глаза, когда мама пытается повторить за Марго «mon fils» (прим.мой сын (франц.)):

– Моан фииз.

– Мон фис, – повторяет Марго. – Больше…

– Больше акцента на «с», – говорю я маме. – И если ты не можешь произнести «н» в конце слова, просто пропусти ее. «Мо» звучит правильнее, чем «моан».

Мама взглядом швыряет в меня молнии. Это выглядит как обычный беглый взгляд, но сколько в него всего вложено. Я хочу просто положить голову на стол и заснуть, хотя я не уверена, что смогла бы из-за Гейбла, барабанящего по столешнице.

Нет. Я хочу просто убраться отсюда и пойти искать Леви. Прочесывать каждую станцию метро и все туристические места, обклеить весь город плакатами с изображением хмурого лица Леви и повторяющейся сотни раз надписью: «Вы не видели моего брата»

– Возможно, есть какая-то зацепка в вашем номере, – говорит мама.

– Я уже все там обыскала. Кошелек Леви в номере, а проездного на метро в нем нет.

– Он может быть где угодно, – шепчет мама.

– Он не пойдет куда глаза глядят, мам. Он не искатель приключений. Поверь мне, я знаю.

Она снимает очки и трет глаза. А затем шепотом говорит:

– Пожалуйста, прекрати, Кейра.

– Прекратить что?

– Вести себя так, будто ты все знаешь. Отбрасывать идеи, будто они ничего не стоят. «Нет, он не может быть где угодно». Нет, здесь есть только пять особенных мест, куда, возможно, он может пойти. Ты не в себе, если думаешь, что он может быть где-нибудь еще!

– Перестань говорить таким тоном, – чуть ли не шиплю я. – Это называется использование логики, мама. Думать логически о том, куда Леви может пойти.

– А когда окажется, что его нет в тех местах, которые ты выбрала логически, что тогда? Мы просто сдадимся и пойдем домой? – продолжает издеваться мама. – Я так не думаю, Кейра.

– И когда это я предлагала сдаться и пойти домой? Если мы не будет думать логически, а просто выпустим наши эмоции наружу, как нам это поможет?

– Присядь, Кейра, – говорит Марго, кладя руки мне на плечи. Я даже не понимала, что я встала. – Вы тоже, мадам.

– Как ты могла его потерять? – спрашивает мама, отворачиваясь от меня и закрывая дрожащей рукой глаза. – Как ты могла, Кейра?

С моих губ готовы сорваться подростковые слова: «Это не моя ошибка, что он убежал, как я могла остановить его»? Я могла бы кричать о том, как все это несправедливо, о том, как они лгали мне, и что, если они мне не доверяли, то они не должны были отпускать Леви со мной. Я могла бы издеваться над тем, что если бы пропала я, то никому бы не было до этого дела. Прошлая «Я» сказала бы все эти вещи.

Настоящая «Я» ненавидит маму за то, что все ее слова правда. Я не заслужила доверия. Я была глупой, безумной, и я пренебрегала братом, потому что хотела веселиться. А теперь вот, что произошло. И все из-за меня.

Я бы предпочла умереть, чем сказать, что мама права в своей ненависти ко мне.

– Я хочу подняться в вашу комнату, – говорит мама. – Там должна быть какая-нибудь подсказка.

– Я тоже пойду, – шепотом отвечаю я. Если мама найдет что-то, что я пропустила, она просто бросит это мне в лицо и будет использовать как доказательство против меня, но это судьба, от которой я не могу убежать.

Я почти забыла, что Гейбл все еще здесь. Мы с мамой идем к двери, и, внезапно, я вижу его, сидящим за столиком, на котором стоит недопитый эспрессо.

– Ты не должен здесь оставаться, – говорю я парню. – Если хочешь, то можешь идти. Я не буду тебя ненавидеть за это.

Если он уйдет, скорее всего, это будет конец. Я просто останусь какой-то девушкой, которую он поцеловал в Париже, и с братом, которой пропал. Какой-то безумный анекдот. Это больно, но я должна с этим справиться.

Он кивает и остается сидеть.

– Так… – начинаю я, но он перебивает меня.

– Я подожду, пока твой отчим и Нико не принесут листовки, а потом просто начну их расклеивать по городу.

Теперь моя очередь молчаливо кивнуть. Я выхожу из пекарни вслед за мамой и продолжаю идти за ней прямо до отеля.

Я представляю маму менеджеру отеля, Иву.

– Как продвигаются поиски? – спрашивает Ив.

– Не так хорошо, как можно было надеяться, – отвечаю я. – Я принесу вам пару листовок о пропаже, когда они будут готовы.

Ив несколько раз кивает:

– Конечно, конечно, приносите.

Мы долго стоим и ждем, пока лифт спустится вниз в холл. Мама пробегает пальцами по волосам и тупым взглядом смотрит на стену. Я стучу ногой, просто чтобы что-то делать. Лифт показывает, что нас с ним разделяют три этажа.

– Чем вы занимались в Париже все это время? – вежливо спрашиваю я у мамы, понимая, что ступаю по очень тонкому льду.

– Ничем, – отвечает она. – У нас не было столько денег, чтобы позволить себе такой отдых, как у тебя.

Мне будто плеснули кислотой в лицо. Такой отдых, как у меня… Я пахала, как конь, чтобы накопить денег на это путешествие. Я заработала на него. Я заслуживаю это путешествие. Мне хочется сказать ей: «тебе не обязательно было ехать сюда», но я должна держать себя в руках и не говорить подобных слов матери, у которой недавно пропал ребенок.

Мы заходим в лифт и не произносим больше ни слова, пока не доходим до нашей комнаты.

– Здесь воняет, – говорит мама и подходит к окну. – Давай немного проветрим здесь.

Она раздвигает занавески, открывает окно и начинает исследовать вещи Леви, как раньше делала я. И она не находит ничего такого, чего бы ранее не нашла я. Кошелек Леви. «Невеста для владельца ранчо». Мобильник, оставленный на тумбочке для телевизора. Мама вздыхает.

– Почему он не взял его с собой, – говорит она, дотрагиваясь до телефона.

Я киваю и захожу в ванну, закрывая за собой дверь. Я смутно осознаю, что мочевой пузырь переполнен, и мне нужно в туалет. И только подняв крышку унитаза, я кое-что замечаю.

Крошечная таблетка, наполовину растворенная, прилипла к унитазу.

Я хватаю коробку с лекарствами. Все отверстия для таблеток до сегодняшнего дня пусты как обычно.

Но если одна таблетка в унитазе… Готова поспорить, что они все там.

В соседней комнате вздыхает мама. Когда она садится на кровать, раздается скрип.

Мне становится холодно.

Она наорет на меня. Она будет ругать меня за то, что я полная дура. Я смогла бы ей ответить, когда она увидела Гейбла, не приходила ли ей в голову идея, что все это закончится тем, что ее дочь найдет парня. Кто отправляется в путешествие и находит парня? Та же самая дочь, которая оставляет молоко на столешнице, после того как приготовила себе хлопья. Та же самая дочь, которая однажды не заметила стеклянной двери и закончила тем, что распласталась на полу в окружении смеющихся людей, в то время как сама пыталась не разреветься. Та, которая забыла закрыть машину, отлучившись на пять минут в бакалею, тем самым предоставив кому-то отличную возможность стащить мамин iPod и дорогие наушники Джоша. Та, которая всегда была недоступна, когда семья в ней нуждалась, когда ее брат в ней нуждался, потому что кто захочет справляться со сложными чувствами, когда вместо этого можно просто греться в славе Жака Сен-Пьера? Та дочь была специально слепой, специально ничего не замечающей. Она упустила свою семью.

Эта же тупая дочь не смогла проследить за тем, чтобы ее брат принимал таблетки. Она даже не додумалась наблюдать за тем, как он их глотает, а затем проверить отсутствие этой таблетки под языком. Большой сюрприз. Она ничего не смогла сделать правильно.

Я закрываю глаза. Если я не скажу маме, так будет хуже для меня, но еще хуже для Леви. Ей нужно об этом знать. Полиции тоже нужно знать.

– Ма-а-ам?

– Да?

– Подойди сюда.

Она медленно заходит в ванну. Ее лицо кажется пухлым и бледным, когда я наблюдаю за тем, как она смотрит туда, куда указывает мой палец.

– Что… – резкое дыхание. – О, боже, Кейра.

Я сжимаю край унитаза. Леви где-то в городе, а в его организме нет никаких лекарственных средств. Только Бог знает, когда он в последний раз проглотил таблетку.

Судя по маминым мягким рыданиям, это то, чего следует очень, очень бояться.

Глава 19

Мама сначала позвонила Джошу, к счастью, дозвонившись до него раньше, чем он распечатал листовки. Джош вверху листа добавил «Может быть испуганным или страдающим от галлюцинаций из-за отсутствия таблеток», а Нико набросал французский перевод. Наконец, когда уже стемнело, мы стали раздавать листовки. Я чувствовала себя уставшей, хотя и понимала, что это было не время для отдыха.

Всю ночь мы раскрашиваем город нашими листовками: мы клеим их на окно каждого магазина, крепим его к каждому фонарному столбу, спускаемся в метро и раздаем их людям. Мы замечаем бригады из Интерпола, которые тоже бомбардируют метро официальными постерами, говорящими о пропаже брата. После полуночи мы с мамой и Джошем возвращаемся в нашу с Леви комнату в отеле и смотрим телевизор. Местные новости рассказывают историю американского парня, потерявшегося в Париже. Мама тихо рыдает.

Гейбл был с нами всю ночь, распространяя листовки, и отель, в котором мы остановились, предложил ему бесплатную комнату, также, как и маме с Джошем, но парень вежливо отказался.

– Мне пора, – сказал Гейбл. – Я оставлю пару листовок в моем хостеле, ладно?

Я кивнула. Он поцеловал меня в лоб и ушел.

И пытаюсь не думать о нем.

Мама настаивает на том, чтобы спать в постели Леви. Джош сидит со мной, наблюдая за тем, как новостные блоки вкрапливаются в ночные истории, и ожидая какого-нибудь упоминания о Леви.

– Как проходило ваше путешествие? – тихо спрашивает Джош, боясь разбудить маму. Она чутко спит.

– Нормально, – бормочу я, не переставая крутить телефон в руках. – То есть… не идеально.

– Все, о чем ты мечтала?

Слезы застилают глаза. Я добираюсь до коробки с бумажными платочками, к которой раньше приложилась мама.

– Все по-другому, – шепотом отвечаю я.

Джош больше ничего не говорит. Он просто ждет.

– Быть с Леви бывает очень сложно, – говорю я отчиму. – Это по-настоящему дерьмово быть с кем-то, кто постоянно пытается сделать тебе больно. У Леви бывает настроение, когда он решительно настроен заставить меня почувствовать себя ужасно, и он делает все возможное для этого. Он будет оплевывать все те вещи, которые мне нравятся, или просто называть меня глупой прямо в лицо, – у Леви с этим нет никаких проблем.

Джош кивает, а я продолжаю:

– Почему он так поступает? У него был припадок в Версале, потому что он не хотел любоваться тем местом, которое, по его словам, было построено за счет бедняков.

Глаза Джоша прищуриваются от улыбки:

– Это наш Леви. Наша красная угроза.

Мой смех теряется в очередном рыдании:

– Но… даже не смотря на то, что он бесит меня, я вроде как восхищаюсь тем, как он думает. Мама скажет, что это все из-за химических сбоев в его мозгу, но это не может быть так. Невозможно переписать каждую черту чьей-то личности и объяснить это болезнью. Правильно?

Джош вздыхает:

– Твоя мама хочет найти причины. Она не хочет верить в те вещи, которые говорит или делает Леви. Иногда он пугает ее.

– Он просто не такой, как она. Вот что ей не нравится. Я тоже не похожа на нее.

– Эй, не думай, что она не любит тебя. Это не так.

– Большую часть времени я уверена в обратном.

Джош сжимает мое плечо:

– Ты взрослеешь. Я думаю, что и у Леви, и у мамы возникают небольшие проблемы с этим.

Я просто киваю, делая вид, что поняла его послание.

– Может, нам обоим стоит вздремнуть? – предлагает Джош. – Я могу оставить маму здесь с тобой?

– Да, конечно.

– Доброй ночи, Кейра. Утром все будет лучше.

Но как это возможно?

Оставляю маму спать в кровати Леви. Я чищу зубы, переодеваюсь в пижаму, выключаю телевизор и проскальзываю под одеяло, но все никак не могу заснуть. Я вглядываюсь в темноту и думаю о Леви, о том, где он может быть. На улице свежо, а его пальто все еще переброшено через спинку стула, стоящего в углу комнаты. Ему не холодно? Он спит сейчас или бодрствует? Уставшего и больного Леви будет проще найти. Уставший и больной Леви может даже вернуться домой.

Я смотрю на светящиеся в темноте руки-стрелки на будильнике Леви. Он ушел уже десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать часов назад. Четырнадцать. Пятнадцать… сейчас семь утра, и я так и не смогла заснуть. С тяжелым вздохом я встаю и иду в ванную. Моя нога становится на пол между двумя кроватями, но вместо старого ковра мои пальцы приземляются на листок бумаги.

Я поворачиваюсь к прикроватной лампе. Рука мамы свешивается с кровати и такое ощущение, будто этот кусочек бумаги выпал из ее рук. Я поднимаю его, и, когда разворачиваю его к себе, то понимаю, что это такое.

Прощальная записка Леви. Она была прямо возле мамы.

Я чуть снова не роняю записку. Я чуть не засовываю ее под кровать, с глаз долой, из сердца вон, так сказать. Старая «я» именно так и поступила бы, сделав вид, что ничего не произошло. Но теперь я так не сделаю. Раньше я убегала от того, что могло бы мне причинить боль, но теперь это то, что мне нужно.

Мам, написано вверху страницы детским почерком Леви. Письмо начинает расплываться у меня перед глазами почти в ту же секунду, когда я начинаю читать.

Мне жаль, что я был плохим сыном. Я плохо старался. Ты была милой, и ты хорошо справлялась со своей работой, и пыталась. Ничего страшного, что папа ушел, потому что ты хорошая мама, так что не волнуйся об этом.

Скажи Кейре, что она самая лучшая сестра, и что я люблю ее. Мне жаль, что я доставал ее, и я думаю, что я больше ей не нравлюсь. Ты должна сказать ей, чтобы она снова поехала в Париж, даже если она не будет этого хотеть из-за того, что я однажды пропал там. Я думаю, что это ее город, и что она будет здесь счастлива.

Пока,

Леви.

Детский почерк и такие ужасные слова. Такие маленькие, горькие слова, будто ножом в сердце. Это не может быть правдой. Это не могут быть те слова, которые он решил оставить нам после себя. Так нерешительно. Так… честно. Это не тот Леви, которого я знаю, – мрачный и саркастичный. Это маленький ребенок без всякой защитной оболочки.

Это Леви изнутри.

Я заставляю себя читать эту записку снова и снова.

Я думаю, что я больше ей не нравлюсь.

В голове я придумываю ответ.

Это не правда, Леви. Возможно, я не всегда это понимала, но ты лучшее, что есть в моей жизни. Ты мой единственный брат. Единственный, кто может понять, каково быть в нашей семье. Ты мой соучастник преступления. У нас с тобой одна история. Конечно, иногда ты бываешь хмурым ворчуном, но все иногда такими бывают, Лев. Даже если ты меня и доставал иногда, то только для того, чтобы напомнить, что по-настоящему важно. Я забыла, что на самом деле важно, Лев. Парни, другие города, приключения… ничто и рядом не стоит с тобой по важности. Ничто из этого не может тебя заменить. Ничто из этого не может быть даже простым подобием тебя. Я была нужна тебе – но ты продолжал желать лучшего для меня, хотел, чтобы я была счастлива, – и я была рядом с тобой. А сейчас ты очень сильно нужен мне. Где ты?

Где ты, Леви?

С улицы доносится щебет птиц, и свет начинает пробиваться сквозь шторы. Не приятное пение птиц, как в Шорлайне. Это карканье ворон и курлыканье голубей, но все же. Настало утро, а я только и могу, что думать о Леви, блуждающего по холодным улицам с засунутыми в карманы руками. Может, они скоро его найдут. Кто еще может быть на улице в такое время? Может, его заметят в метро. Может, прямо сейчас кто-то сидит рядом с ним, после того, как позвонил в полицию, заверяя, что помощь уже в пути, что его отвезут домой. Может, кто-то сейчас набирает номер, оставленный на листовке.

Я начинаю считать секунды. Конечно, если будут какие-то новости, нам же сообщат, так? Придет Джош, постучит в дверь и скажет, чтобы мы просыпались.

Но ничего не происходит, пока я считаю до трех. Никаких новых голосов, никаких телефонных звонков. Только мамин храп и звук работающего телевизора в чужом номере.

Я хватаю свой кошелек и, оставив записку для мамы, выхожу из комнаты. Я будто заведенная и нахожусь в полной готовности действовать.

Когда я толкаю дверь пекарни и слышу звук колокольчика, меня встречает единственное, что может успокоить меня в данной ситуации: запах свежего хлеба. Я глубоко вдыхаю и чувствую, как все мое тело содрогается от облегчения. Марго высовывает голову из кухни и грустно улыбается при виде меня.

– Никаких вестей о Леви, – говорит женщина. Это не вопрос; она знает.

Я киваю:

– Все еще ничего.

– Скоро сюда приедет полиция – они будут работать отсюда.

Марго исчезает на кухне, а затем снова появляется уже с грудой багетов.

– Тебе нравится наше окно?

Витрина заклеена листовками с напечатанными посередине жирным шрифтом словами: ВЫ ВИДЕЛИ ЭТОГО МАЛЬЧИКА?

– Огромное спасибо, – благодарю я женщину. – Это здорово.

Марго кивает:

– Нико возглавляет поисковую группу, она отправится на поиски в девять. Люди бывают иногда очень полезны. А теперь нужен сытный завтрак.

– Багет вполне подойдет. Я отнесу его маме. И, эмм, булочку с шоколадом для меня, пожалуйста.

– Садись, я сейчас все принесу.

Я сажусь за наш столик, за которым всего пару дней назад мы рассматривали брошюры. В моих глазах горели звезды, а голова была наполнена возможностями, а Леви просто хотел выбить почву у меня из-под ног. Почему? Почему он просто не мог успокоиться и закрыть рот во второй половине дня? Почему он просто не наслаждался тем местом, как я? Мы отправились путешествовать на машине с мамой, бабушкой и дедушкой, когда мы были помладше, перед тем, как в наших жизнях появился Джош, и Леви понравился Аламо. Он заставил маму купить в сувенирной лавке ему каждую вещь, которая хоть как-то соотносилась с Аламо. У нас до сих пор есть точилка для карандашей с Аламо, а у Леви в комнате до сих пор висит плакат с Аламо и модель крепости на столе. Почему он не мог чувствовать подобное почтение к Версалю, Нотр-Даму или Лувру? Почему он не мог потерпеть те вещи, которые нравятся мне?

Я сижу и напряженно думаю о том, куда он может пойти в этом городе теперь, когда у него есть выбор.

Должно быть что-то, что он не ненавидит. Какое-нибудь место, которое связано с Гитлером? Что-то связанное с коммунистическим движением во Франции? Здесь вообще было коммунистическое движение?

Это должно быть такое место, в котором он чувствует себя комфортно. Или что-то, что интересует его, но не угрожает ему.

Когда Марго ставит передо мной два масляных, сияющих круассана и все еще дымящийся багет, меня накрывает.

Леви не чувствовал себя в безопасности.

Во всех местах, где он доставал меня, он просто не чувствовал себя в безопасности. Когда Леви предоставлялся выбор, то он выбирал спокойные места, где нет много людей, как, например, его спальня в подвале. А в этой поездке было сложно найти подобные места. Мы были в огромном соборе, скверах и дворцах, а это постоянно было огромное открытое пространство. Это радовало меня, но заставляло Леви искать какую-то защиту.

А потом появился Гейбл, который забрал то что-то, что ассоциировалось у Леви с безопасностью: меня. Когда я была с Гейблом, Леви почувствовал, что он должен пойти на поиски чего-то безопасного.

Я вытаскиваю брошюры из сумки и беспомощно просматриваю их, пока жую круассан. Он не пойдет ни в одно из этих мест, которые предлагают брошюры. Он пойдет по непроторенной дорожке.

Моя карта метро выглядывает из-под брошюр, и я открываю ее. Цветные линии, на которые я смотрела годами, планируя путешествие мечты, – это лучшее место для начала.

Все те места, где мы уже были. Королевский дворец Лувра. Площадь Денфер-Рошро. Еще одна площадь поблизости – площадь Италии.

А затем я натыкаюсь на одну станцию в верхнем левом углу карты, через Сену, недалеко от Эйфелевой башни. Станция называется Франклин Д. Рузвельт.

Леви показывал сюда и просил, чтобы мы там побывали. Я тогда отмахнулась.

Я думаю…

Я засовываю недоеденный круассан в пакет с багетом и иду к двери.

– Увидимся позже, Марго! – бросаю я через плечо.

Она кричит что-то мне в ответ, но я не слышу. У меня нет времени.

Я бегу в номер. Каким-то чудом мама до сих пор спит, не проснувшись от моего грохота, когда я одеваюсь. Заворачиваю недоеденный круассан в салфетку и засовываю его в карман куртки, пока снова крадусь к двери с проездным на метро в руке. Возможно, мне понадобится этот круассан, чтобы заманить Леви, как беспризорную, недоверчивую собаку.

Дорога до станции Франклина Д. Рузвельта оказалась долгой. Когда я выхожу из метро на улицу, то понимаю, что оказалась на Елисейских полях. На этой площади находится огромная кольцевая развязка, а затем широкая магистраль ведет нас к виднеющейся вдалеке Триумфальной арке.