Текст книги "Змеи Неба и Пламени (ЛП)"

Автор книги: Ребекка Кенни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Откуда мне знать? Спроси чародейку, что потребуется.

– Как пожелаете, мой принц. – Он наклоняет голову в знак уважения и взлетает.

Мы с братом застываем в темноте, не двигаясь. Моё ночное зрение не так хорошо, как у него, но я могу определить по напряжению его челюстей и углу шейных шипов, что он тоже страдает. У него не было Наречённой, но он, как и я, потерял Гриммав. И мы оба потеряли Вилар. Эта утрата бьёт сильнее. Двадцать пять лет мы трое были неразлучны.

– Помню, как вылупилась Вилар, – тихо говорю я. – Я уже был вне яйца целый день и считал себя экспертом в окружающем мире. Но когда она вышла, она пролезла дальше, расправила крылья шире и кричала громче, чем я. Она всегда была самой умной и быстрой среди нас. Наши родители были в восторге от того, что стали свидетелями нашего вылупления. Их первое спаривание не принесло яиц, и они не могли поверить в свою удачу, когда после второго сезона в гнезде оказалось три яйца. После того как появились я и Вилар, все ждали твоего появления.

– А я опоздал. Как обычно, – голос Варекса дрожит от волнения.

– Да, ты опоздал. На несколько недель. Родители думали, что ты умер в яйце, и были готовы отнести тебя в море, но Вилар обвила твое яйцо крошечными крыльями и не позволила им забрать тебя. К тому моменту она уже выучила несколько слов и всё время говорила: «Моё. Моё». Так что тебя оставили в гнезде, и в конце концов ты вылупился.

Варекс издаёт хриплый звук, его плечи дрожат. Он запрокидывает голову и выпускает свою магию – огромную сферу пустоты, окантованную фиолетовыми молниями. Это небезопасно – выпускать такое большое заклинание здесь, но я не укоряю его. Я вцепляюсь в скалу изо всех сил, пока сфера пустоты не схлопывается сама в себя, и её всасывающее притяжение исчезает. Как драконы, мы защищены от собственного огня и в основном устойчивы к магии друг друга, но магия пустоты Варекса – опасное исключение.

– Нам пора. Я готов, насколько это возможно. – Я отрываюсь от склона и раскрываю крылья, ловлю порыв ветра и ухожу в планирование. Варекс следует за мной в сторону пещеры семьи Мордессы.

К этому моменту Ардун и Ианет уже знают, что их дочь мертва. Они слышали траурные возгласы членов клана и понимают, что случилось что-то ужасное. Мне предстоит объяснить детали и предложить то утешение, которое я могу.

Другие родственники павших в Гилхорне понимали, почему я не принес кость каждого погибшего дракона. Они были разочарованы, но смирились. Мне остаётся лишь надеяться, что отцы моей Наречённой поймут это так же.

Мы приземляемся на выступ их пещеры. Шесть кубических дайр-камней светятся вдоль пола, озаряя пространство. Дайр-камни находят в самых глубоких пещерах острова. Когда их разогревают драконьим пламенем, они ярко светятся в течение нескольких часов, после чего их нужно разогревать снова. Каждая семья обладает такими камнями для освещения, так как качество ночного зрения у драконов варьируется. В ночи траура или праздника скалы усеяны красновато-золотистым светом десятков дайр-камней.

Внутри пещеры Ианет и Ардун сидят рядом, их плечи плотно прижаты друг к другу. Обоим самцам по семьдесят пять лет, это первенцы, полные мудрости и силы, но Ардун потерял зрение в ужасной схватке с воритром. Ему повезло выжить, и с тех пор Ианет стал его глазами. Ни один из них не смог сопровождать нас на войну, но они послали вместо себя свою могучую дочь. И теперь они ждут, что я скажу те слова, которые я никогда не думал, что придётся произнести.

– С глубочайшей скорбью я должен сообщить вам… Мордесса пала, и её дух вознёсся, – я борюсь, чтобы удержать голос ровным и спокойным. – Она ушла в окружении великих драконов, среди которых были моя бабушка и моя сестра.

– Как? – хрипит Ардун. – Ты клялся, что наша армия могущественна, что у людей нет сил противостоять нам. Ты говорил, что риск минимален, что их кислотные бомбы слабы, дирижабли хрупки, а арбалеты неточны. Что произошло?

Я раскрываю челюсти, но не могу вымолвить ни слова.

Варекс выходит вперёд.

– Когда Верховный Колдун Элекстана увидел, что его народ одолеют, он наложил проклятие, более ужасное, чем любое заклинание, когда-либо сотворённое в этом мире. Он умер, сотворив его, и унес с собой всех самок драконов. Никто не мог знать, что такое возможно.

– Вы верите, что Ворейнцы, ваши союзники, не знали о такой магии? – произносит Ардун

– Если бы они знали, думаю, они бы предупредили нас, – отвечает Варекс. – И сами были бы осторожнее, чтобы не оказаться под действием его заклятия.

– Убить тысячи людей было бы намного труднее, чем проклясть несколько десятков драконов, – медленно и вдумчиво говорит Ианет. – Но не стоит думать о том, что могло бы быть, лишь о том, что есть. Мы разделяем вашу скорбь по поводу утраты Гриммав и Вилар, мои принцы.

– И я разделяю вашу скорбь по утрате Мордессы, – отвечаю я. Её имя звучит чуждо у меня на зубах – уже не имя живого существа, а лишь тень воспоминания.

– Она была рада быть твоей Наречённой, – говорит Ианет. – Она говорила о тебе всё время. Она говорила, что счастлива найти такую любовь – любовь, как у меня и Ардуна. – Его скорбный взгляд встречается с моим. – И ты любил её искренне, я уверен. Ты принёс кость-подношение?

Вот тот момент, которого я страшился.

– Мы не могли ждать рассвета в ночь битвы. Мы должны были быстро лететь к столице, прежде чем силы Элекстана успеют перегруппироваться и приготовиться к нашему прибытию. Ворейнская армия немедленно двинулась из Гилхорна, а мы полетели вперёд.

– Ты не взял для нас кость, – голос Ардуна дрожит. Его бледные, изуродованные шрамами глаза лишены зрения, но в них, кажется, ещё больше скорби и гнева, чем в глазах Ианета. – Ты взял её для себя?

– Нет.

– Ты был её Наречённым, – он трясётся, и его голос поднимается. – Ты не дождался её гибели?

– Я видел, как её дух уходит, Ардун, но мы должны были уйти. Нам нужно было найти способ отомстить, способ спасти наш род.

– Я слышал, – огрызается он. – Я слышал, что вы все вернулись с человеческими женщинами. Будто эти ничтожные создания могут заменить тех, кого мы потеряли.

– Не заменить, нет, – сжимаю зубы я. – Но мы должны были что-то сделать. Мы не можем пережить сезон спаривания без самок.

– Ианет и я пережили сезоны спаривания без самок, – парирует Ардун.

– Да, потому что вы рождены, чтобы процветать вместе. Но большинству из нас нужна энергия брачного безумия, надежда, которую приносит новое поколение, радость сезона вылупления. Это питает нашу силу, укрепляет наши тела, связывает нас вместе как клан. Наше число уже меньше обычного из-за чумы и войны. Что если придёт новая чума или новая война? Если мы подождём двадцать пять лет до следующего сезона спаривания, нас может остаться слишком мало, чтобы вновь заселить Уроскелле.

Невольно я позволил голосу окрепнуть и набрать силу, и он раскатисто пронёсся по пещере и за её пределы.

– Брат. – Варекс касается носом моей шеи. Это знак подчинения, сочувствия и предупреждения.

Он прав. Я должен владеть собой. Я пришёл сюда, чтобы оплакать утрату вместе с отцами моей Наречённой, а вместо этого обрушился на них, будто они – враги. Оба дракона сидят, стиснув челюсти, гордые и молчаливые.

– Простите меня, – говорю я. – Я долго был вдали от дома, и это не то возвращение, на которое я надеялся. Я позволил собственной скорби и гневу затмить вашу утрату, это не было моим намерением. Простите за отсутствие кости-подношения, прошу вас.

– Я мог бы это пережить, – говорит Ардун, – зная, что её кости не украсят зелёные поля под безоблачным небом, но чтобы ничего… – его голос прерывается.

– Мне жаль, – выдавливаю я. – Если это хоть немного поможет, помните, что у меня тоже ничего нет. Ничего от моей сестры, или Гриммав. Ни от кого из них.

Я выхожу из пещеры и вырываюсь в ночь, поднимаясь как можно выше и быстрее, несмотря на встречный ветер. Я взмываю всё выше, пока дыхание не перехватывает, крылья не занывают, и звёзды не окружают меня, словно блестящий лес. Меня злит, как они сверкают там, приятно далёкие, не тронутые разрушениями, которые мы переживаем внизу, среди скал и городов.

Круто поворачивая голову из стороны в сторону, я выпускаю длинные языки пламени в это чёрное небо, в пустоту. Но я не могу сжечь звёзды.

Варекс присоединяется ко мне, когда мой огонь иссякает до капли. Он скользит ниже, безмолвный. Наконец он говорит:

– Все прошло не так, как надо.

– Нет. Не так.

– Но это сделано. А теперь ты должен отдохнуть.

– Как? Как можно отдыхать после такого дня и такой ночи?

– Судя по тому, что я видел, ты истощил свой огонь. Твоё тело будет жаждать отдыха, чтобы восстановить его. Ты сможешь уснуть, по крайней мере, на время.

– А ты? – Я смотрю вниз на него.

– Мне нужно поговорить с женщиной, которую я забрал, – говорит он. – А потом я тоже постараюсь отдохнуть.

Мы спускаемся, направляясь к утёсу на восточной стороне, где находится моя пещера. Его пещера расположена на другой горе, в той же долине.

Пока мы летим, внутри меня нарастает признание, тяжесть, которая тяготила моё сердце с момента, как я оказался в Гилхорне. Внезапно я больше не могу её нести.

– Я не любил Мордессу. – Признание повисает в ночном воздухе, холодное, как свет звёзд. – Не так, как она любила меня. Не так, как её отцы любят друг друга.

– Ты заботился о ней, – говорит Варекс.

– Недостаточно. Не так, как она заслуживала.

Он не отвечает, и я уважаю его за то, что он не пытается утешить меня ложью. Я не произношу вслух остальную часть мыслей, но вонзаю их истину в своё сердце, как окровавленный осколок кости.

Если я не мог дать ей ту любовь, которую она заслуживала, значит, я недостоин любви.

6. Серилла

Слабый свет пробивается сквозь розовый фильтр моих век.

Ресницы вздрагивают.

Вместо бархатного балдахина с золотыми кистями, передо мной камень. Камень, покрытый множеством тонких узоров – переплетённые круги, пересекающиеся треугольники, завитки, ромбы и волны.

Вместо прохладных атласных простыней и роскошного матраса, я лежу на своей брошенной одежде и на толстом слое утрамбованной, мягкой травы.

Вместо нежных голосов служанок, пробуждающих меня, и шипения горячей воды, наполняющей мраморную ванну, меня встречает низкий, повторяющийся гул и далёкий шёпот океана.

Воспоминания накрывают меня, словно тошнота, словно кинжал в мозгу.

Все исчезло. Война окончена. Проиграна. Мать повержена, возможно, уже заключена в темницу или мертва. Королевство разорено. Все, кого я когда-либо знала, все, кого считала неизменными, исчезли. Мои служанки, телохранители, повара и садовники, курьеры и слуги, клерки и врачи, конюх и его подмастерья, фермеры, привозившие свои тележки ко дворцу и наполнявшие наши кладовые лучшими продуктами. Я любила встречать их и расспрашивать о семьях. Они всегда радовались, когда я вспоминала подробности об их близких. Иногда, если они приводили с собой детей, я дарила малышам маленькие подарки, чтобы увидеть, как светятся их глаза.

Одним из тех, по кому я особенно сильно скучаю, был милый маленький сын второй поварихи, Тарен, чьё рождение я видела два года назад. Его мать, Хули, спросила меня, стану ли я его опекуном, если с ней что-то случится, и я согласилась. Я обожаю детей, но этого маленького мальчика я люблю всем сердцем… я заботилась о нём и играла с ним столько раз, что и не сосчитать. А теперь я даже не знаю, в безопасности ли он и его семья.

Всё исчезло.

Из-за этих чертовых драконов. Из-за моей матери, из-за Ворейна, из-за целого ряда причин – и безрассудных, и разумных, что привели к этой войне. Но сейчас весь мой гнев и горечь сосредоточены на огромном черном драконе, который спит на каменном полу. Остроконечные шипы вдоль его спины поднимаются и опускаются с каждым медленным вдохом.

Говорят, утром все кажется лучше, но он так же огромен и страшен, как и вчера. Его черные чешуйки сверкают в свете, струящемся у входа в пещеру.

В любой другой день мне, возможно, понравился бы этот нежный утренний свет и кусочки розовых облаков, которые я могу увидеть снаружи. Я могла бы наслаждаться полетом морских птиц в небе, их пронзительными криками, свежим ветерком, что подхватывает их и врывается в пещеру, мягко касаясь моих щек. Но мои боль, страх и неопределенность слишком сильны, чтобы утреннее великолепие могло их унять.

Может, немного это все же поднимает мне настроение. Дает мне достаточно сил, чтобы вспомнить свою стратегию – раздражать черного дракона, пока он не сойдет с ума. Сделать его жизнь настолько невыносимой, насколько смогу. Узнать о нем все, чтобы ранить его словами, даже если я не могу поразить его оружием.

Он умен и горд – это ясно. И это играет мне на руку. Умные люди легче раздражаются – мелкие досадные вещи задевают их сильнее. А люди с истинной гордостью особенно чувствительны к несправедливым обвинениям.

Эти более изощренные пытки придут позже. Пока начну с чего-то абсурдно простого. С того, что проверит терпение моего тюремщика. Возможно, это закончится тем, что меня сбросят с обрыва, но я рискну.

Сначала я тихо справляю нужду в другой части гнезда. Ноздри дракона вздрагивают, но его дыхание не меняется, и глаза остаются закрытыми.

Гнездо было гигантским, достаточно большим, чтобы вместить двух драконов его размера и оставить еще место. Неподалеку от него тонкая струя воды вырывалась из каменной стены и текла вниз, пробегая по канавке в полу, прежде чем вновь исчезнуть в скалах. Я выбралась из гнезда и принюхалась к воде. Она пахла чистотой. Осторожно попробовав, я почувствовала, что она была сладкой и свежей, и принялась пить большими глотками, пока мой язык и горло не перестали ощущать сухость.

Удовлетворив первостепенные потребности, я направилась вдоль ближайшей стены пещеры, едва касаясь кончиками пальцев рядов декоративных узоров. «Красиво», тихо сказала я себе, но подавила это восхищение и мелодичные строки, что всплыли в моей голове – гимн восхитительному искусству, проявившемуся в столь жестоком месте.

Песни приходят ко мне вот так, в моменты, когда я теряю бдительность. Обычно появляется одна или две строчки, полностью сформировавшиеся, с идеальным сочетанием музыки и слов, и тогда я мысленно играю с этой идеей, пока не превращу её во что-то полное и насыщенное.

Но я отказываюсь сочинять песню об этом месте. Мой тюремщик и его клан убийц не заслуживают её. Поэтому, вместо той, я выбираю самую раздражающую песню, которую знаю, и начинаю петь её. Громко. Радостно.

– Когда-то у меня была жена,

Что забрала мою жизнь,

И похоронила меня

Под водой морской.

Моряк поймал меня в свою сеть

С лодки, что выиграл в пьяном споре.

Я поглотил его душу,

Чтобы стать целым,

И отправился в таверну, чтобы выменять эль,

И трактирщица молила: «Расскажешь мне историю?»

И я ответил…

Когда-то у меня была жена,

Что забрала мою жизнь,

И похоронила меня

Под водой морской.

На третьей строчке глаза дракона распахиваются. Длинная шея выпрямляется, поднимая огромную треугольную голову с элегантными, заостренными челюстями. Он моргает густыми черными ресницами, прикрывающими желтые глаза с вертикальными зрачками, и слегка встряхивается. Надбровные гребни сдвигаются в выражении, так похожем на озадаченный хмурый взгляд, что мне едва удается удержаться от смеха. Но я продолжаю петь, а он продолжает смотреть на меня, словно полагает, что я сошла с ума.

Я вижу тот самый момент, когда он понимает, что это песня по кругу, та, которая никогда не кончается, и что я собираюсь петь ее бесконечно.

– Я очень мало спал, – его глубокий голос разносится по пещере, вызывая легкую дрожь на моей коже, но я продолжаю петь в том же ритме, не обращая внимания на его слова. – Ночь была трудной. Но ты человек, так что, полагаю, нет смысла просить немного уважения.

Уважения? Будто не он похитил меня вчера. Какое наглое высокомерие. Ему повезло, что у меня приятный голос. Это могло бы быть намного хуже для него.

Дракон поднимается и садится, приняв позу, которая кажется собачьей, что я вспоминаю еще одну потерю – гончие в охотничьих псарнях дворца. Я часто тайком навещала их, хотя мать строго-настрого запрещала мне это. Она говорила, что это дикие звери, выведенные для охоты и убийства. Но ни один из них никогда не поцарапал меня даже зубом.

Я пою громче, добавляя в слова вызывающий акцент.

Дракон фыркает с отвращением, затем обнюхивает воздух, его взгляд становится подозрительным.

– Ты… ты пописала в моем гнезде?

– Я поглотил его душу, чтобы стать целым, а затем отправился в таверну обменять её на эль, – сладко продолжаю я, нарочито игнорируя его возмущение.

– Ты хоть представляешь, сколько времени я потратил на это гнездо? Собирал материалы, выбирал только лучшие куски, утрамбовывал травы, формировал и сплетал края… – вместо того чтобы повышать голос, дракон говорит все глубже и мрачнее, словно надвигающийся гром, и его тело с каждой секундой кажется выше, шире, страшнее. Его плечи и грудь тяжело вздымаются от яростных вдохов, а в ноздрях вспыхивает оранжевый жар.

Я хочу оставаться дерзкой, но дрожь все же проникает в мой голос, несмотря на все усилия.

– Это гнездо было для нее. Для наших детенышей. – Пламя мелькает у него в пасти, пока он говорит. – А ты загадила его.

Мой голос срывается, превращаясь в испуганный писк, когда он бросается ко мне. Его широкая, чешуйчатая щека ударяет меня в плечо, сбивая с ног и швыряя обратно в гнездо.

– Когда детеныши мочатся или гадят в гнезде, мы тычем их морды в грязь, чтобы они поняли, что нельзя портить место, где они спят. – Дракон поднимает мускулистую переднюю лапу и переворачивает меня когтями, укладывая лицом вниз. Один из его когтей цепляется за спину моего платья, и он тащит меня к тому месту, где я облегчилась этим утром.

– Я не детеныш, – выдыхаю я, отчаянно. – Я взрослая, я принцесса.

– Все принцессы мочатся в своих постелях?

– А куда мне еще было идти?

– Куда угодно.

– Ты сказал мне оставаться в гнезде, – цепляюсь я за эти слова, чувствуя, что в них может быть мое спасение. – Ты сам это сказал, помнишь? Я лишь подчинялась.

Он останавливается, и я съеживаюсь, мое лицо всего в нескольких дюймах от влажного пятна.

– Да, я это сказал. Ты права… Мне следовало быть более точным. Я должен был учитывать твои физические нужды. – Его коготь скользит с моего платья, и я тут же отодвигаюсь, подальше от запачканной травы.

Челюсть дракона напрягается под чешуей.

– Прошу прощения за недосмотр. Я не привык заботиться о столь слабом, беспомощном существе.

Мне хочется возразить, что я вовсе не слабая и не беспомощная, но это правда, по сравнению с ним я действительно такова, как бы мне ни хотелось это отрицать.

– Да, ну… ты – ужасный похититель, – говорю я. – Любой уважающий себя похититель знает, что должен обеспечить пленника едой, водой и местом для уединения. Две из этих нужд мне пришлось решить самой. Так что ты полностью провалился в этом деле.

Желтые глаза дракона расширяются.

– Точно. Ты все еще голодна. Черт.

– Да, – я обхватываю руками живот. – Это твой план? Заморить меня голодом до смерти?

– Я… нет. – Он резко поворачивается, его огромные крылья расправляются. Я почти не заметила их утром, они были так плотно прижаты к телу. – Я скоро вернусь с едой для нас обоих.

Он взмывает в воздух и уносится прочь из пещеры.

Я обессиленно падаю на солому, глубоко вздыхая. Мне удалось его разозлить, это уж точно. И я узнала кое-что важное – он собирался делить это гнездо с самкой. Она погибла вчера.

Это можно использовать.

Я направляюсь к выходу из пещеры, сжимаясь в комок, когда подхожу к самому краю обрыва. Вчера подъем по ступеням городской стены был пугающим, но желание выстрелить в драконов было настолько сильным, что я почти не замечала опасности. Теперь, когда это безумное возбуждение исчезло, вернулась моя обычная осторожность по отношению к высоте. А эта высота ошеломляюща. Если бы я могла видеть, насколько высока эта гора прошлой ночью, я бы, вероятно, кричала всю дорогу до её вершины.

Зрелище, тем не менее, потрясающее. На другом конце долины передо мной виднеются еще горы, ниже, чем эта. Между ними я могу разглядеть плоские участки лугов, а дальше – вновь резкие вершины и утесы, кое-где покрытые лесом. Слева, за входом в долину, я замечаю океан, мелькающий между высокими скалами.

По ветреным лугам острова тянутся белые линии. Сначала мне кажется, что линии выложены из ракушек, но потом я понимаю, что нахожусь слишком высоко, чтобы обычные ракушки так выделялись. Я гадаю… могут ли это быть… кости? Да, это должно быть так – огромные кости, выбеленные солнцем и морем. Кости драконов.

Я щурюсь, вглядываясь в дно долины, и что-то маленькое и далекое пересекает мой взгляд. Затем появляется еще одна фигура, и третья. Слишком большие, чтобы быть птицами. Это драконы.

Я наклоняюсь чуть вперед, вглядываясь вниз, пытаясь рассмотреть, несет ли кто-нибудь из драконов людей.

Бездонная пропасть головокружительной высоты захватывает мой разум, искажает все ощущения, и я впадаю в панику. Я судорожно хватаюсь за стену пещеры, но мои босые ноги соскальзывают с гладкой поверхности камня, и я теряю равновесие. Я балансирую на краю, цепляясь за камень, изо всех сил стараясь удержаться.

С громовым ударом крыльев черный дракон спускается с небес и приземляется на выступе, швыряя что-то бесформенное на пол пещеры. Поток ветра от его появления окончательно сбивает меня, и я с криком падаю в пустоту.

– Черт, – рычит дракон и бросается за мной. Он устремляется подо мной – действительно безумная идея, ведь его спина похожа на лес смертоносных лезвий. Каким-то чудом я избегаю того, чтобы наколоться на них. Я ударяюсь о его плечо и сразу соскальзываю – держаться не за что. Пальцы цепляются за чешую, один из ногтей наполовину отрывается, причиняя острую боль.

Я снова падаю, кувыркаясь в чистом, ярком утреннем воздухе.

Дракон ревет от досады и пытается схватить меня, но не так ловко, как вчера – он устал, неуклюж. Его когти разрывают мое платье, оставляя огромный разрез, прежде чем ему удается зацепить меня. Его крылья бешено хлопают по воздуху, поднимая нас обоих обратно к выступу.

Он швыряет меня в пещеру. Синяки, которые он оставил на мне вчера, взрываются болью от удара, и я захлебываюсь в болезненном всхлипе.

– Глупый человек, – рычит он. – Ты хочешь умереть?

«Да», шепчет голос внутри меня. Но другой голос кричит, еще громче: «Нет».

Я не уверена, какой из них прав.

7. Киреаган

Человеческая девочка лежит на животе, опираясь на предплечья, ее спутанные желтые волосы спадают на плечо. Маленькие кулачки сжаты. Золотые украшения в ее ушах и на шее поблескивают в солнечном свете.

Я разорвал её платье, когда пытался спасти. Одна из её стройных ног открыта почти до бедра. Мягкие, округлые выпуклости на её груди тоже видны. Она замечает это и подтягивает разорванное платье, чтобы хоть немного прикрыть их.

Эти выпуклости – кажется, люди называют их грудью. Я знаю, что они служат для кормления потомства, как у коровы, свиньи или овцы. У самок драконов нет таких желез, как у других животных. Мы кормим своих детенышей едой, размягченной в наших ртах.

Форма этих выпуклостей у девочки странно приятна для меня. Но меня отвлекают отметины на ее руках и ногах.

– Что это за пятна? – спрашиваю я. – Ты больна?

– Нет, – шипит она на меня, ее глаза пылают. – Это синяки. Они появляются, когда кровь скапливается под кожей. Это значит, что ты сделал мне больно.

В животе у меня зарождается чувство тревоги.

– Но у тебя их так много.

– Ты много раз сделал мне больно вчера, когда нес меня, слишком крепко держа.

Черт.

Мне хочется извиниться. Но эти слова показались бы странными, исходя из уст дракона, который испепелил так много ее людей, по отношению к принцессе, чей королевский чародей вырезал половину нашего вида.

– Я буду осторожнее, – говорю я ей. – Мне нужно, чтобы ты была здорова для Преображения.

– Преображения?

Вместо ответа я подталкиваю мордой тушу горного козла, приближая ее к ней.

– Сегодня мне удалось быстро найти добычу. Это необычно и удачно. Ты можешь попробовать первой.

Девушка смотрит на меня в изумлении.

– Ты хоть что-нибудь знаешь о людях?

– Немного, – признаюсь я.

– Но ты сражался вместе с армиями Ворейна. Уж наверняка ты замечал некоторые из их привычек.

– Мы не разбивали лагеря с ними. У нас были свои гнезда, и мы встречались с их командирами за пределами лагеря, только когда это было необходимо.

Она качает головой.

– Я не могу это есть.

– Это молодой козленок, свежий и нежный, – я когтем разрезаю его бедро, раздвигая шкуру и открывая насыщенно-красное мясо. У меня текут слюнки при одном только виде. – Хорошее мясо. Попробуй. Мы должны учиться делить пищу, если ты намерена жить здесь.

– Жить здесь? Делить пищу? Что, черт возьми, ты несешь? – Ее голос напряжен, голубые глаза распахнуты.

– Наши самки мертвы, – объясняю я. – Нам нужны новые для размножения.

– Черт, – тихо говорит она. – Значит, ты… ты собираешься… Нет, это не сработает. Я умру.

Каким-то образом она, должно быть, догадалась о моем плане. Она боится превращения в дракона.

– Ты не умрешь. Все пройдет быстро, обещаю. Любая боль будет минимальной.

– Значит, ты просто… – Она прижимает дрожащую руку ко лбу. – Оно не поместится.

О чем это она? Возможно, она говорит о времени, которое потребуется для того, чтобы новые самки драконов привыкли к жизни здесь, в Уроскелле.

– Вначале, возможно, будет неудобно, но мы дадим тебе время приспособиться.

– Как это великодушно с твоей стороны, – хрипло говорит принцесса. Она поднимается и спокойно проходит мимо меня, прямо к краю обрыва. – Не лови меня на этот раз.

Я понимаю ее намерение в тот миг, когда она прыгает с выступа. Мое крыло вырывается вперед, обвивая ее тело и загоняя обратно в пещеру.

– Тебе так отвратительна эта перспектива, что ты готова покончить с собой? – восклицаю я.

– Дай подумать… эм… да, – огрызается она.

– Ты станешь одной из нас, с привилегиями дракона, – говорю я ей. – Конечно, ты боишься этого нового будущего, потому что не понимаешь наших обычаев, но ты научишься. Ты приспособишься. Подумай вот о чем – твоя раса должна моему народу возмещение за уничтожение стольких наших любимых воинов, партнеров, дочерей и сестер. Мы никогда не сможем заменить тех, кого потеряли, но если мы не предпримем ничего, не родится новых детенышей, и драконы исчезнут.

Принцесса бледна как мел. Она прижимает обе ладони к низу живота.

– Я не собираюсь вынашивать твоих детенышей.

Костями клянусь, какая же она тупая.

– Не детенышей, – терпеливо объясняю я. – Ты будешь вынашивать наши яйца, из которых появятся детеныши.

Недостаток знаний о драконах можно простить, полагаю. В конце концов, я сам знаю крайне мало о людях. Но ей следовало бы начать обучаться анатомии, жизненному циклу и мифам драконов до своей трансформации. А поскольку она, похоже, готова прыгнуть с утеса при малейшем поводе, я, вероятно, должен буду держать ее при себе и учить всему сам.

– Пусть это станет твоим первым уроком в наших обычаях. – Я отрываю кусок густо-красного мяса от туши козла и протягиваю ей на кончике когтя. – Прими то, что тебе предлагают, с доброй волей.

Принцесса смотрит на мясо, затем на меня.

А затем ее начинает тошнить, на себя и на пол моей пещеры.

Драконов иногда рвет, когда они больны. Это отвратительное зрелище, и обычно это гораздо больше, чем маленькая лужица, которую оставила принцесса. Ее рвота состоит в основном из желчи, ведь в ее желудке ничего нет.

Почему же с ней так сложно? Я беспокоился о том, как ухаживать за первым детенышем, но, судя по моим воспоминаниям о собственном воспитании, за детенышами ухаживать легче, чем за этой человеческой особью. Возможно, стоит принять предложение Фортуникса о помощи, когда он вернется.

Пока что, думаю, лучше нам обоим покинуть пещеру, пока запах не выветрится. Пожалуй, я попрошу Роткури убрать испачканные части гнезда и с помощью своей водной магии промыть пол. Половина козленка утолит мой голод на время, а оставшуюся половину я дам ему в качестве платы.

И, возможно, пока мы будем снаружи, я смогу найти что-то, что принцесса соизволит съесть.

8. Серилла

Я хотела показаться дракону отвратительной, и, кажется, мое желание сбылось. Я помочилась в его гнезде, и меня стошнило прямо на себя. Не уверена, что смогу быть еще более отвратительнее.

После того как меня стошнило, он поспешно сожрал часть козла, от чего меня чуть не стошнило снова. Не понимаю, почему его так заботят моча и рвота в жилище, когда он с таким удовольствием уплетает кровавое сырое мясо. Хотя, надо признать, он ест довольно аккуратно для дракона и потом тщательно слизывает кровь с когтей и морды.

Закончив трапезу, он поднимает меня и вылетает из пещеры, крепко, но осторожно удерживая меня в своих когтях. Снова его действия идут вразрез с моими ожиданиями. Странно, что он так заботится о том, чтобы не оставить мне синяков, когда планирует насильно спариваться со мной.

Во время нашего разговора он, похоже, не понимал, почему я так расстроена. Все его разговоры о том, что мне нужно время, чтобы привыкнуть к его члену, что всё пройдёт быстро, и боль будет минимальной – словно он не видит ничего странного в том, что огромный дракон собирается заняться любовью с крохотной женщиной. Он, вероятно, не осознаёт, что наша анатомия совершенно несовместима.

Одной только мысли о том, как он попытается засунуть свой гигантский член в меня, достаточно, чтобы мне захотелось закричать, драться и, возможно, упасть в обморок. Но мне нужно держать мысли под контролем, успокоиться и продолжать работать над планом. Если бы у меня была хоть какая-то еда, может, я бы почувствовала себя сильнее и сосредоточеннее. Остаётся надеяться, что его следующее предложение пищи не будет столь отвратительным.

Мы останавливаемся у небольшой пещеры, скорее похожей на нишу в скале, и мой похититель начинает говорить на драконьем языке с худым синим драконом. Я понятия не имею, о чем они говорят. В глубине этой ниши сидит полная девушка в алом плаще, ее щеки раскраснелись, а глаза горят. Она не выглядит особенно несчастной, что меня удивляет. Я хочу крикнуть ей, но прежде чем решаюсь, мы снова улетаем.

Черный дракон уносит меня прочь от скалистых утесов и широких равнин побережья к центру острова, где лежит огромная полая долина, возможно, устье какого-то древнего, давно потухшего вулкана. Меньшие ущелья и овраги расходятся от нее, как лучи солнца на детском рисунке. Дракон опускается к голубому озеру посреди долины.

– Здесь мы охотимся на оленей, – говорит он. – Это деликатес, так как мы стараемся не заходить в лес слишком часто. С нашим размером и крыльями двигаться среди деревьев трудно. Большая часть нашего рациона – растения, козы, овцы или дикие кабаны. А также рыба или угри для тех, кто умеет их ловить. На лугах к югу мы держим стадо коров, под надзором и защитой сменного караула. Они – для праздников.