Текст книги "Змеи Неба и Пламени (ЛП)"

Автор книги: Ребекка Кенни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Над собравшимися драконами повисает тишина. А потом Варекс произносит:

– Кстати, у кого-нибудь ещё человеческий член оказался пугающе маленьким?

Всплеск возгласов пронёсся по группе – в основном это было ужасающее согласие. Моё сердце наполняется гордостью, когда я наблюдаю, как Варекс спрыгивает с выступа и начинает ходить среди других, обсуждая с ними странные человеческие гениталии. Также упоминаются и другие ощущения, но я не слушаю – моё внимание приковано к Фортуниксу. Он улетает прочь, вероятно, чтобы остыть.

Возможно, я не должен был говорить так резко. Он ведь старший, в конце концов. И он помог Эшвелону принести сюда чародейку, так что, вероятно, чувствует себя в какой-то степени ответственным за случившееся.

Я оставляю брата разбираться с кланом, а сам лечу за Фортуниксом, намереваясь извиниться.

Но он не направляется к своей пещере. Вместо этого он парит над одним из пиков и резко уходит на северо-запад. В том направлении расположены земли, густо населённые воротрицами и болотными волками. Что могло его туда повести?

Инстинкт подсказывает мне, что я должен оставаться незамеченным, пока не узнаю его цель. Воспользовавшись попутным ветром, я набираю высоту и прячусь в туманных облаках, чтобы частично скрыть своё присутствие. Он летит низко, прислушиваясь к моему предупреждению для клана.

Ищет ли он уединения? Охотится? Или, может, ищет хищника, чтобы сразиться с ним и выплеснуть свою ярость?

Я понимаю его гнев. Сам я злюсь и сбит с толку. Но у Фортуникса больше причин ненавидеть людей, чем у большинства. Отец рассказывал мне, что в молодости Фортуникс был благословлён любовью двух спутников жизни – мужчины и женщины. Их троица была легендарной среди драконьего рода. Во время охоты на драконов оба его спутника были убиты, с них была содрана кожа. Поскольку шкуры отделили от тел до рассвета, когда они могли бы обратиться в пепел, чешуя и шкуры остались целыми. Такие трофеи дорого ценились среди богатых людей.

Сдирание кожи или расчленение тела дракона – святотатство в самом ужасном проявлении. Считается, что такой акт препятствует возвращению духа дракона в круговорот вселенной. Неудивительно, что Фортуникс хранит в своём сердце такую ненависть к людям.

Возможно, где-то у него спрятаны кости спутников, и он направляется к ним, чтобы отдать дань памяти. В таком случае я не должен шпионить за его горем. Я уже собираюсь повернуть обратно, как вижу, что он ныряет в Некротрещину – тёмный разлом, где когда-то гора раскололась надвое. Драконы редко летают туда – трещина слишком узка для крыльев, да и место проклятое, где случались страшные трагедии. Забраться в Некротрещину – всё равно что просить Создателя Костей наложить на тебя проклятие.

Снижаясь, я следую за ним, погружаясь в разлом. Я осторожно лечу на некотором расстоянии, стараясь парить так, чтобы крылья не выдали меня, синхронизируя взмахи с его.

У меня нет причин преследовать его. Нет причин не доверять ему. И всё же… Он договорился о встрече с королём Ворейна без моего или Варекса запроса. Оставался, чтобы «сгладить ситуацию», но так и не рассказал, о чём шла речь после моего ухода. Сейчас он подорвал наш с Варексом авторитет перед кланом. И вместо того чтобы оставаться с остальными, обсуждая наше положение, он здесь, в Некротрещине.

Когда ущелье сужается, Фортуникс приземляется, складывает крылья и продолжает путь по земле. Я тоже приземляюсь, крадусь за ним на приличном расстоянии, пока он не начинает карабкаться по отвесной скале. Примерно на середине подъёма он исчезает. Должна быть скрытая пещера, которую не видно с этого угла. Вместо того чтобы встретиться с ним лицом к лицу, я продолжаю путь по ущелью мимо места, где он исчез.

Впереди ущелье забито обвалом. Это тот самый камнепад, в котором погибла первая семья Мордессы. Говорят, их души так и не поднялись из-под груды камней и навсегда остались под тяжестью бесчисленных валунов.

Отец рассказывал, что родители Мордессы пришли сюда за алетией – травой, которая, если её съесть, заставляет дракона видеть мир в радужных, волнующих красках и представлять самые фантастические вещи. Эта трещина и ещё несколько подобных мест – единственные на острове, где растёт это растение.

В других местах, где произрастает алетия, стаи болотных волков слишком многочисленны для дракона, который не может подняться в воздух. Как и старшие воротрицы, болотные волки Уроскелле развили устойчивость к огню, и наша магия наносит им едва заметный урон. Поэтому родители Мордессы решили собирать траву в этом узком ущелье, куда даже волки боятся заходить. Глупый риск ради нескольких растений.

Возможно, Фортуникс пришёл сюда за алетией? Я замечаю кучки радужных листьев вдоль краёв обвала, но не уверен, что это то самое растение. Отец запретил алетию после гибели первой семьи Мордессы, поэтому я её никогда не видел.

Огромная каменная плита наклонно лежит у склона. Я прячусь под ней и жду, пока Фортуникс не выходит наружу, спускается на землю и возвращается тем же путём, не оглянувшись в мою сторону. Тогда я карабкаюсь вверх, к тому месту, где он исчез.

Действительно, там есть туннель, ведущий внутрь горы, скрытый от глаз под углом камня. Достаточно широкий, чтобы дракон размера Фортуникса мог протиснуться.

Через несколько шагов туннель расширяется, превращаясь в овальную комнату. У стен стоят сундуки, некоторые из них переполнены сокровищами. Это должно быть личное хранилище. Обычно драконы оставляют себе лишь любимые украшения, а всё остальное отдают в клановую сокровищницу, но Фортуникс явно оставил ценные вещи себе. Эгоистично, но не предательски.

Я уже собираюсь уйти, как слышу звонкий, шебуршание. У дальней стены комнаты стоит деревянный ящик, заполненный стеклянными банками с широкими горлышками. Каждая банка закрыта кожаной крышкой с отверстиями, закреплённой металлической полосой. Это странно – видеть у Фортуникса человеческие вещи, помимо украшений. Но меня удивляет не это. Звон и шорох раздаётся от крыльев кровавых жуков, бьющихся о стекло.

В каждой банке десяток жуков, каждый из которых тёмно-красного, почти чёрного цвета. Они ползают друг по другу, иногда пытаясь улететь, но натыкаются на толстое стекло. Их зазубренные челюсти постоянно шевелятся, а острый хоботок между ними то и дело совершает резкие движения, будто ищет плоть, которую можно пронзить.

Кровавые жуки обычно нападают на теплокровных животных, но иногда проникают в пасть дракона, его мошонку или в суставные углубления, вызывая боль и страдания. Эти насекомые способны выпить невероятное количество крови, увеличиваясь в размерах до пяти раз. Животные или драконы, укушенные ими, часто заражаются другими болезнями.

Я не понимаю, зачем Фортуникс спрятал это сокровище, или почему он держит кровавых жуков, словно питомцев. Но я уже достаточно удовлетворил своё любопытство. Мне нужно вернуться к остальным, напомнить им летать низко и не отдаляться. Нужно охотиться и собирать еду для нас и женщин, прежде чем трансформация снова произойдёт. А затем мне предстоит выполнить своё личное поручение и вернуться в пещеру Эшвелона за Принцессой. Сегодня ночью мы не вернёмся в мою пещеру – у меня на примете другое место.

18. Серилла

Удержаться на спине дракона, да еще с крупным узлом в руках, оказалось сложнее, чем я ожидала. К счастью, Киреаган летит медленно, держась ближе к земле, как и предложила Телисе.

– Мы не возвращаемся в твоё гнездо? – Я крепче обхватываю один из его шипов и сжимаю бедра вокруг его шеи так сильно, как только могу. Свободной рукой я прижимаю узел к груди, оберегая драгоценную одежду и припасы.

– Я отвезу тебя на другое место ночевки.

– А как же ужин?

– Еда ждет тебя.

– Молодец, – мурлыкаю я. – Учишься.

Он фыркает и резко ныряет вниз, заставляя в животе неприятно сжаться, хотя мы летим совсем невысоко над открытым лугом. Мы скользим к ряду низких предгорий у подножия другой горы. Меня поражает, насколько сложен и разнообразен рельеф этого острова. Подозреваю, что часть его создана не самой природой – вероятно, из драконьих костей или вырезана их когтями, а затем природа взяла свое, покрыв всё мхом, землёй и травой.

Киреаган лавирует через расщелину между холмами, а затем парит над тенистой долиной, где зеркальные пруды лежат под искривленными цветущими деревьями. Здесь весна во всей своей силе: деревья усыпаны пышными розовыми цветами, а влажные, мрачные лощины густо покрыты фиолетовыми фиалками.

Красота этого места заставляет моё сердце сжаться.

– Это место такое прекрасное, что больно, – шепчу я.

Киреаган тихо урчит, и я знаю, что он чувствует то же самое. Глубоко в его диком драконьем сердце есть мягкость, которая мне по душе. Ничего не могу с собой поделать.

Находиться здесь с ним наедине опасно, потому что я начинаю забывать, что должна его ненавидеть.

Чтобы укрепить внутреннее сопротивление, я вспоминаю, как он швырнул Телисе о стену. Она не пострадала, и, думаю, он не собирался причинить ей серьезный вред – всего лишь немного напугать, – но этот акт насилия всё равно разозлил меня.

И он убил Листора. Схватил его и сбросил со стены. Но это была война, а на войне свои правила – он был зол, в трауре…

Нет, Серилла. Хватит оправдывать его. Он сжигал людей заживо. Солдат десятками, а то и сотнями. Он убил родственников твоих слуг, стражников, друзей…

Киреаган скользит над несколькими круглыми прудами, окаймленными кристаллизованными камнями. От них поднимается пар, нагревая воздух. Искривленные деревья склоняются над прудами, словно впитывая тепло, а их розовые лепестки кружатся в воздухе, как ароматный снег, оседая на воде и скапливаясь в розовые дрейфы у краев каждого пруда.

Это горячие источники. Он привел меня к горячим источникам, и моя кожа сразу же начинает тосковать по погружению в эти теплые воды.

– Это священное место, – говорит Киреаган. – Мы приходим сюда в определенные луны, чтобы просить мудрости у Костяного Творца. Сюда мы приносим наших детенышей для очищения на третьем лунном цикле после их вылупления. Ни одному человеку ещё не было позволено посетить эти горячие источники.

– Тогда почему я здесь?

– Потому что я так желаю. – Он приземляется на участок мшистой скалы за пределами прудов, у входа в неглубокую пещеру. Когда я заглядываю внутрь, то замечаю еще два пруда под её сводом. Они светятся слабым голубовато-зеленым светом.

– Кристаллы в скалах светятся ночью, – объясняет он.

Будто этому месту нужно еще больше красоты, чтобы покорить меня. Я никогда не видела ничего столь прекрасного.

– Подожди здесь. – Киреаган заходит в пещеру и дует своим горячим дыханием на несколько кубических камней, расставленных вдоль пола. Каждый из них начинает ярко светиться оранжевым светом, и, в отличие от обычных камней, это сияние не угасает. Должно быть, эти камни каким-то особым образом удерживают тепло.

Когда свет от камней наполняет пещеру, он освещает два старых одеяла, разложенных на грубом каменном полу. На них стоят три миски: одна с черствыми на вид булочками, другая с сушеной соленой рыбой, а третья – с куском золотистого сыра, покрытого плесенью с одного бока.

Но моё внимание привлекает небольшая каменная чашка, идеально ложащаяся в ладонь и явно вырезанная когтем дракона. Она наполовину заполнена водой, в центре которой плавают крупные, холодные листья чая, словно жалкий островок.

Моё сердце сжимается от столкновения смеха, шока и горько-сладкой боли.

Как-то я всё же сохраняю лицо и, указывая на чашку, спрашиваю дракона:

– Что это?

– Это чай, – с явной гордостью отвечает он.

Я смотрю на чашку, чувствуя, как горло перехватывает от слез, а сердце переполняется… нет, это не привязанность или благодарность, потому что я не могу испытывать таких чувств к монстру, к убийце моего народа. Я предала своё королевство, позволив дракону лизнуть меня, поцеловав его… Я не могу зайти дальше.

– Это не чай, – презрительно морщу лицо, глядя на чашку. – Это просто вода и листья.

– Но ты же сказала… О, черт, я забыл! – Его длинная шея тянется вниз, и он выдыхает концентрированный жар в чашку. Вода мгновенно начинает парить. – Вот, теперь это чай.

Тепло разливается по моей груди, и улыбка начинает играть на губах.

– Откуда ты всё это взял?

– Из большого дома на побережье. Я попросил лучшее, что у них есть.

Кто бы там ни был, наверняка пришел в ужас от появления чудовищного черного дракона, но оказался достаточно дерзким, чтобы дать ему черствый хлеб, соленую рыбу и плесневелый сыр. Киреаган, ничего не подозревая, взял всё с чистой верой. Ему нужно перестать так легко доверять людям.

Дракон смотрит на еду, а потом на меня.

– Что-то не так? – В его глубоком голосе звучит неуверенность, и, черт, мне это невыносимо.

– Все прекрасно, – выдавливаю я два слова. Это предательство моего королевства, уступка, которую дракон никогда не поймёт. Но я забочусь о нём настолько, что не могу разочаровать его, особенно зная, что он проделал путь до самого побережья, чтобы найти то, что могло бы меня порадовать.

– Подожди… – Я поворачиваюсь к нему. – Ты был на материке? Ты встречался с королём Ворейна?

Он сглатывает, слегка прижимает острые уши.

– Да. Вчера.

– Ты сказал, что спросишь о моей матери.

– Я собирался рассказать тебе, когда вернусь, но ты сбежала, а потом…

– Воратрицы и трансформация, – заканчиваю я. – Но ты мог рассказать мне об этом ночью или утром.

– Это было неподходящее время. Как и сейчас. Тебе стоит поесть, насладиться чаем.

– Киреаган. – Я подхожу к нему и кладу руки по обе стороны его длинной морды. Его жёлтые глаза расширяются от моего прикосновения, а затем он отводит взгляд.

– Киреаган, скажи мне.

Он выдыхает тёплый воздух.

– Эта новость расстроит тебя.

– Я выдержу. Хуже не знать. Прошу…

На мою мольбу его взгляд возвращается ко мне.

– Она покончила с собой, – говорит он тихо. – Когда войска Ворейна вторглись во дворец, они нашли её мёртвой на троне.

Но он снова отводит взгляд, когда говорит это.

– Ты лжёшь и делаешь это плохо. Скажи мне, дракон. Сейчас же. – Я вцепляюсь в шипы на его челюсти, отчаянно жаждая правды.

– Она сражалась, – голос Киреагана звучит как печальный рык. – Она сопротивлялась, пока они не отняли у неё оружие. Король Ворейна заставил её раздеться догола и приказал избить перед народом. А потом он отрубил ей голову.

Я опускаю руки с его шипов, поворачиваюсь и, пошатываясь, ухожу прочь, глаза застилают слёзы.

Моя мать, которая никогда не выходила из своих покоев без идеально нанесённой пудры, румян и помады; моя мать, которая даже в дни без заседаний и встреч надевала роскошные, великолепные одежды; моя мать, чьи волосы всегда были сложены в сложнейшие прически – её лишили всех этих слоёв, её личной брони, и подвергли избиению на городской площади… Этот образ я просто не могу выдержать.

– Чай должен был помочь, – тихо говорит Киреаган.

– Чай? – Я резко оборачиваюсь, дрожа от гнева. – Этот чёртов комок листьев в воде? Это не чай. Это мерзость, как и черствая, гнилая еда, которую ты притащил.

Он пятится на шаг, его шея изогнута. Его рога и шипы выглядят, как корона, сильнее, чем когда-либо, и я ненавижу его за это. Ненавижу за то, что он такой красивый, такой величественный, что выглядит таким раненым, но всё равно так заботится обо мне.

– Я любила свою мать, – слова застревают у меня в горле. – Я ненавидела её, но любила. Она была отвратительной, беспечной женщиной, которая разбрасывалась жизнями, как монетами, но она не заслужила такого страдания. Она не заслужила. Она, должно быть, чувствовала себя так униженно, испытывала такую боль… Ей нужна была я, а меня не было, я не была…

– С тобой произошло бы то же самое. Или хуже, – отвечает Киреаган. – Король Ворейна предложил мне три сундука золота и Паррокские банки в обмен на тебя.

– Какого чёрта?

– Он говорит, что твой народ тебя любит. Он планирует использовать тебя, чтобы управлять ими. И хочет, чтобы ты родила от него.

– И что ты ему ответил?

– Я подумал над предложением, но решил его отклонить.

– Неожиданно мудро с твоей стороны, – говорю я сквозь стиснутые зубы. – Может, ты наконец начинаешь понимать, что твой союзник – чудовище куда хуже любого дракона. Он использовал твой клан, чтобы творить ужасные вещи. Он манипулировал вашей нуждой и превратил вас всех в орудия своей жестокости. Ты не можешь доверять ему или его наградам. Если будешь – ты дурак.

Губы дракона приподнимаются, обнажая тихое рычание. Я ранила его, сказав правду о еде и чае, а теперь уязвила его гордость. Но я слишком полна беспомощной боли, чтобы это волновало меня.

– Ты отдал мой народ в руки ужасного человека, – говорю я ему. – Семьи, которые мне дороги, люди, которые были добры ко мне, теперь находятся в его власти, и в этом твоя вина. Я никогда не прощу тебя за это.

Он рычит громче, отступает ещё на шаг, его крылья напряжённо выгнуты, а хвост с шипами хлещет воздух.

– Удивлена, что ты не отдал меня ему, – продолжаю я. – Ты делал и худшие вещи, например, устраивал массовые резни ради новых охотничьих угодий. Почему бы не взять сокровища и Паррокские банки, или что там ещё, и не отдать меня ему? Ты всегда можешь найти другую девушку на моё место. Какую-нибудь покорную, которая не будет тебя раздражать, которая будет рада принять тебя и высиживать твои яйца.

Он двигается ко мне, голова опущена, глаза горят. С каждым словом он обнажает свои длинные, сверкающие в тусклом свете зубы.

– Мне не нужна другая девушка, – произносит он.

В моём сердце пульсирует тревожное волнение, но это только сильнее разжигает мою ярость. Я не могу справиться с бурей эмоций, поэтому сжимаю зубы и бью его кулаком в чешуйчатую морду, прямо между ноздрями.

– Кажется, будто муха приземлилась мне на нос, – мрачно усмехается Киреаган.

Я кричу от ярости и замахиваюсь, чтобы ударить его снова, но прежде чем мой кулак достигает цели, он резко вдыхает и вздрагивает.

Вспышка света на мгновение полностью заслоняет его, и, когда она гаснет, передо мной снова стоит тот самый высокий, крепко сложенный мужчина с тёплой смуглой кожей, острыми рогами и водопадом чёрных, как ночь, волос.

Я бью его сильно в левую грудь, и он отшатывается с хриплым стоном. Эта вспышка насилия немного облегчает мою неистовую боль, поэтому я бью его ещё раз, по рёбрам. Костяшки ноют, но эта боль ничто по сравнению с агонией моего израненного сердца.

Киреаган делает шаг назад, хватает одеяло и торопливо оборачивает его вокруг бёдер, заправляя края вместо того, чтобы завязать. Видимо, он понятия не имеет, как это делается. На этот раз он стоит немного увереннее.

Когда он снова поворачивается ко мне, его тёмные глаза светятся искренним сожалением.

– Вперед. Причиняй мне боль, – говорит он. – Твой гнев свеж и обжигающ, и ему нужна разрядка. Когда один дракон становится причиной гибели другого, намеренно или случайно, убийцу наказывает родственник погибшего. Я причинил тебе невыразимую боль и лишения. Независимо от моих мотивов, ты заслуживаешь возмездия. Разорви мою кожу, набей мне синяков, избей меня – я не буду сопротивляться. Моё тело принадлежит тебе.

Я замираю, потрясённая его словами, такими непохожими на те, что он сказал, когда вырвал меня из воздуха у городской стены.

Тогда он заявил: Твоя воля, твоё будущее и твоё тело принадлежат мне.

А теперь он отдаёт своё тело мне. Подчиняется боли ради меня, даже несмотря на то, что сам пережил невообразимые потери. Я не могу забыть его голос, когда он рассказывал о своей Наречённой, о бабушке, о сестре. Я не могу не видеть зуб и коготь, с такой заботой выставленные на полке в его пещере, с вырезанными именами его родителей. Я не могу игнорировать безмолвное свидетельство еды, которую он приготовил для меня, и этот дурацкий чай… этот чёртов чай.

– Ты слышала меня, Серилла? – повторяет он. – Соверши свою месть. Используй меня.

Жар прокатывается по коже, разгорается в центре тела, обжигает вены, пальцы. В ушах гулко шумит кровь.

Используй меня. Используй меня…

Я бросаюсь к нему, хватаю его за волосы, тяну его лицо к своему. Мои губы терзают его, наши зубы и языки переплетаются, безумные, голодные. Моё тело истосковалось по прикосновениям, по теплу, по чему-либо, кроме этой постоянной, изнуряющей неопределённости. Я так устала от боли, от грусти, от напряжения и страха. Мне нужно горячее, гладкое тепло его груди, плотные мышцы его живота, линии его бёдер. Мне нужны его сильные руки, которые неуверенно обнимают меня, пока мои пальцы вцепляются в широкую поверхность его спины. Он стоит неуверенно на своих человеческих ногах, и я толкаю его назад, к другому одеялу. Мы падаем на него, сметая в сторону чашку с комковатым чаем и несъедобной едой.

– Ты сказал, что я могу использовать тебя, – произношу я между яростными поцелуями. – Я хочу использовать тебя, чтобы почувствовать себя лучше. Можно?

– Тебе нужен мой язык, – он высовывает его с намёком, и это настолько нелепо и очаровательно, что я смеюсь. Я смеюсь, но тут же смех гаснет, словно потушенный огонь, потому что моя мать мертва, моя мать была избита и обезглавлена, и, боже, что со мной не так… Я перестаю целовать его, прижимаю лоб к его плечу и закрываю глаза, пытаясь удержать слёзы. Я сдерживаю их так сильно, что не могу дышать.

Всё моё тело содрогается, яростное подтверждение моей боли. Руки Киреагана крепче сжимаются на моих боках.

– Возможно, тебе сейчас не нужен мой язык, – тихо говорит он. – Возможно, тебе нужен отдых.

– Нет, – я провожу зубами по его толстой ключице и кусаю до тех пор, пока его дыхание не сбивается. – Мне нужно, чтобы ты заставил меня перестать думать, перестать чувствовать эту боль.

– Физическое наслаждение может это сделать? – Боль в его голосе струной отзывается в самой глубине моей души.

– На какое-то время, – шепчу я.

– Тогда делай со мной всё, что хочешь. Я сказал это и имел в виду каждое слово.

Я выпрямляюсь, сидя на его талии. На мне всё ещё нижнее бельё и короткая обёрнутая юбка, а он по-прежнему в одеяле. Но даже через ткань я чувствую его возбуждение.

Он мой враг, и всё же я не хочу переступать ту грань, к которой он может быть не готов. Он ведь никогда не был с женщиной.

– Если тебе что-то не понравится, скажи, и я остановлюсь, – произношу я мягко.

– Мне понравится всё, – отвечает он, его лицо заливает румянец. Он смотрит на меня так, словно разрывается между страхом и необузданным восторгом.

Этот взгляд стирает из моей памяти все ужасные истины, отодвигая их куда-то вглубь сознания. В этот момент существует только он – с его неукротимым, непредсказуемым драконьим сердцем, с его когтистыми руками, так осторожно удерживающими мою талию, и с его прекрасными чёрными, как шёлк, волосами, рассыпанными по одеялу.

Я снимаю розовую повязку с груди и бросаю её в сторону. Его лицо меняется, наполняясь чем-то, похожим на благоговение, и я едва сдерживаю смешок. Я никогда не понимала, откуда у людей такая яростная одержимость грудью. Мне нравится моя, но, честное слово, Киреаган выглядит так, будто хочет воздвигнуть ей памятник.

– Ты ведь уже видел их, – шепчу я. – И трогал.

– Да, но… – Но это другое. Ему не нужно договаривать – я тоже это чувствую.

Сбросив остатки одежды, я вновь устраиваюсь на его твердом животе. Беру его запястья, но вместо того чтобы направить его руки к своей груди, развожу их в стороны, а сама придвигаюсь ближе. Осторожно, немного неуклюже, ставлю колени по обе стороны от его головы и обхватываю пальцами основания его рогов. Его рот прямо под моей киской.

– Покажи мне язык, – шепчу я.

Киреаган уже открывает рот, уже тянется ко мне, полный желания ощутить мой вкус. Я использую его рога, чтобы изменить угол наклона его лица, когда опускаюсь на него.

Киреаган стонет, его низкий голос отдается вибрацией между моих ног.

– Черт… – вырывается из меня, когда я начинаю тереться о его челюсть, его рот, его нос. Его раздвоенный язык дразнит меня, скользит по моим припухшим, чувствительным губам, прежде чем начать уверенно и ритмично их ласкать.

– О… о… о… – задыхаюсь я, повторяя этот звук снова и снова, извиваясь на нем. Черт, я уже так близка к оргазму, но не могу позволить этому случиться так быстро. Я не хочу, чтобы это закончилось – я чувствую, как тень скорби подступает где-то рядом, готовая снова поглотить меня, а я не вынесу этого. Мне нужно, чтобы это продолжалось.

Когда я пытаюсь отстраниться, понимаю, что он держит меня за ягодицы, прижимая к своему лицу. Он наслаждается этим, по-настоящему смакуя момент.

– Отпусти меня, или я кончу слишком быстро, – выдыхаю я.

– Ты можешь кончить больше одного раза? – спрашивает он, произнося слова прямо у моего клитора. Я беспомощно вскрикиваю, дрожа на грани оргазма.

– Да, – всхлипываю я. – Да, да…

– Тогда мы будем считать, сколько раз ты кончишь для меня.

Когда он произносит «кончишь для меня», его губы слегка касаются моего клитора, и горячая волна блаженства пронзает меня насквозь. Мои ноги дрожат, я рефлекторно сжимаю его рога, сильнее притягивая его лицо к себе. Я беспомощно извиваюсь на нем, полностью отдавшись этим головокружительным ощущениям.

Киреаган впивается ногтями в мои ягодицы, не так сильно, чтобы поцарапать кожу, но достаточно, чтобы я поняла: он полностью поглощен моим наслаждением, полностью готов принять то, что я буквально душу его своим телом.

– Полегче, – выдыхаю я, ослабляя хватку на его рогах. – Сейчас я слезу с тебя.

Его пальцы расслабляются, переходя в мягкие круговые движения по моим бедрам, пока я поднимаюсь на колени, чтобы дать ему вздохнуть.

– Я ошибался, – говорит он. – Человеческие тела великолепны.

Когда я сползаю с него, замечаю, что его член стоит прямо под одеялом, обернутым вокруг его талии. Я осторожно разворачиваю одеяло и откладываю его в сторону, оставляя его тело полностью обнаженным.

– Ты такой чертовски красивый, – шепчу я. – Мне нравится и твоя новая форма.

Он приподнимается, его взгляд встречается с моим

– Ты считаешь, что я красив в облике дракона?

– Ты же знаешь, что так и есть.

Его лицо начинает озарять улыбка, но тут его будто что-то пронзает – я вижу это, я знаю это чувство, потому что оно только что случилось со мной. Я узнаю эту вину в его выражении, она мне до боли знакома. Это ощущение, что ты не имеешь права на счастье, потому что те, кого ты любил, были ранены или погибли.

Его красивое лицо напрягается, искаженное такой болью, что я невольно чувствую эту боль вместе с ним.

Я протягиваю руку и беру его за подбородок.

– Что случилось?

– Я не должен так себя чувствовать, – его дыхание тяжелое, грудь вздымается от переполняющих эмоций. – Так я должен был чувствовать себя к той, что была моей Нареченной. Она сказала, что любит меня, а я не смог ответить ей. Она заслуживала моей любви, но получила смерть.

– Ты чувствуешь вину, – говорю я, проводя большим пальцем по его губам.

– Но я чувствую и другое. К тебе.

В его глазах появляется что-то мягкое и страстное, что-то нежное и интимное. В моей голове раздается предупреждающий сигнал, словно драконья сирена из моего родного города. Внезапно я прижимаю ладонь к его губам.

– Не говори этого.

Он отстраняется.

– Ты спрашивала, почему я не хотел, чтобы Король Ворейна забрал тебя…

– Киреаган, остановись! – я бросаюсь к нему и прижимаю обе руки к его губам. – Тише, глупый дракон. Или мне снова придется заставить тебя замолчать с помощью своего тела?

Он захватывает мои запястья в свои большие руки.

– Так это так называется?

– Это… и другими словами.

– Ты боишься слов? – он поднимает на меня бровь. – Кажется, что так.

Я извиваюсь, пытаясь освободиться.

– Некоторых слов, да.

– Я просто хотел сказать тебе…

С резким проклятием я вырываю руку и обхватываю его член.

Его глаза мгновенно становятся пустыми, и из его горла вырывается странный звук – нечто между вздохом и стоном. Я позволяю себе торжествующую улыбку, проводя большим пальцем по головке его члена, размазывая его смазку.

– Не говори, – шепчу я. – Если только не хочешь, чтобы я остановилась.

Моя рука продолжает обхватывать его член, пока я придвигаюсь ближе, наклоняясь к нему, ощущая его тепло. Мои губы зависают в миллиметре от его, наши дыхания смешиваются, пока я начинаю медленно скользить рукой по его длине. Мне нравится, как он выглядит ошеломленным, словно все его мысли вычистили, оставив только ощущение моих пальцев. Его загорелые щеки розовеют, а дыхание становится все более прерывистым, пока я провожу пальцами вдоль его члена, следуя линии пульсирующей вены.

Мягко, кончиком пальца, я касаюсь чувствительной области прямо под головкой его члена. Его член дергается в ответ на мои движения, выделяя еще больше смазки.

– Серилла, – шепчет он.

– Хочешь, чтобы я остановилась?

– Нет.

– Хорошо. – Я меняю положение и склоняюсь над его бедрами. Когда мой язык касается головки его члена, он резко выдыхает:

– Черт, – и опирается на руки, откидывая голову назад. Его темные волосы рассыпаются по земле.

Два других пениса, которые мне доводилось пробовать, были грязными и отдавали кислым запахом, но Киреаган на вкус соленый, как океан, и свежий, как трава, обдуваемая ветром. Поэтому я беру его в рот полностью.

Он кончает мгновенно, с грубым криком. Я почти давлюсь, но успеваю изменить угол наклона головы и глотки, чтобы проглотить его семя. Его так много, что я чуть не сдаюсь, но продолжаю, пока каждая капля не оказывается у меня в животе. Пока я глотаю, одна рука лежит на его бедре, а другой я нежно поглаживаю его напряженный живот. Через ладонь я ощущаю напряжение его мышц, тяжесть дыхания, вибрацию стонов и жар, скрытый внутри него.

Когда он заканчивает, я выпрямляюсь и бережно обхватываю его член рукой, помогая ему пережить остатки оргазма. Я смотрю на его лицо: глаза плотно закрыты, черные ресницы словно кисти красят его раскрасневшиеся щеки, его четкая линия челюсти напряжена, а губы приоткрыты. Он настолько мощный, даже в своей человеческой форме, и в то же время выглядит таким уязвимым и прекрасным, что мне хочется снова его поцеловать.

Я не чувствовала такой искренней радости уже очень давно.

– Ты сделал это для меня, – мягко говорю я. – Хороший дракон. Твой первый раз.

Его глаза медленно открываются, и он садится прямо, осторожно убирая мою руку со своего члена. Теперь его выражение лица трудно понять.

– Ты в порядке? – спрашиваю я. – Ты… ты чувствуешь себя плохо из-за этого? Из-за нее?

Он протягивает руку, проводя когтями по моим волосам.

– У меня есть вопросы к самому себе. Но я не жалею.

19. Киреаган

Это было… чертовски потрясающе.

Драконам не положено испытывать сексуальное желание, кроме как в брачный сезон. Но я больше не просто дракон. Правила изменились. А то, что я испытал, было настолько невероятным, что я отказываюсь омрачать это сожалением.