Текст книги "Банальная история"
Автор книги: Райдо Витич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
– Может, не надо? – предложили одновременно Андрей и Сергей. Первый с насмешкой и ожиданием, второй с предупреждением. Олег их не услышал и провозгласил:
– За самую дорогую и шикарную шлюху в этом борделе! За мою жену!
За столом повисла тишина, окаменели все, включая Гулю и Борзова. Сергей молча встал и, обогнув стол, подхватил Олега за шиворот и пояс штанов, выволок из зала, как тюк с бельем.
Гуля вскочила, видимо, желая спасти Кустовского, но Андрей рывком усадил ее обратно и придавил взглядом.
В повисшей тишине слышались поздравления президента. Андрей поднял бокалы, и все зашумели, готовясь к бою курантов.
Я же гоняла по тарелке зеленый горошек и думала: смогу ли когда-нибудь простить Олега? И как можно расценить тревогу Гули за незнакомого, в общем-то, человека? И желание бежать за ним, спасать от возмездия. Справедливого возмездия. С моей точки зрения.
И встала, но не для того, чтобы присоединиться к поздравлениям – чтобы покинуть в миг опостылевшее общество.
– Ты куда, Аня? – задержал меня Алеша.
– Носик припудрить, – стряхнула его руку, шагнула прочь. Андрей преградил мне дорогу:
– Не бери в голову, малыш…
– Его поступок или твой?
Он чуть побледнел и отвел взгляд:
– Не знаю, что ты себе придумала. Он всегда был таким. Не жалей о нем, малыш, он не стоит тебя.
И мне стала ясна причина поступка брата – самая обычная ревность. Страсть и любовь, как обычно, шли под руку с оправданной жестокостью и эгоизмом. Андрей мог смириться с Алешей, но не с Олегом. И пять лет кропотливо работал на устранение соперника. Как виртуозно!
А сколько он заплатил, чтобы Гульчата согласилась на подобное унижение? Теперь я уже сомневалась в том, что она имела отношение к Олегу.
– Мне нужно побыть одной.
– Сердишься? – Андрей действительно забеспокоился и готов был умолять. Но я не хотела подобного унижения и вяло улыбнулась ему, успокаивая:
– Не сержусь. На тебя. Но мне нужно минут десять, чтобы прийти в себя.
И обошла его. Он не поверил и огорчился. А может быть и пожалел о содеянном? Впрочем, нет. Он никогда ни о чем не жалел. Даже если на его чело набегала тучка сожаления – нужно было не успокаивать его совесть, а искать причину данной гримасы в окружении. Он всегда дозировал свои чувства, любые и знал, где и к кому их применять. Зря он пошел в адвокаты. Из него получился талантливый юрист, а мог бы получиться гениальный актер.
Я накинула шубку и вышла на крыльцо. Мне было грустно и немного горько. И как ни странно, хотелось не плакать или, заламывая руки, взывать к совести и прочим архаизмам, не выяснять отношения с мужем, братом, этой раскосой азиаткой, а понять себя. Могу ли я простить измену, если таковая уже имеет место быть или еще только состоится? Смогу ли простить Олегу его оскорбление? Хочу ли я жить с этим человеком? Могу ли оставить безответным его хамство?
Я не знала ответов на эти вопросы. И мне не хотелось отвечать на них сейчас – мне хотелось исчезнуть, скрыться от проблем, навеянных Новогодней ночью, от суеты и веселья, от завтрашнего дня, когда Олег будет с удивлением смотреть на меня и отрицать все: от пьяного куража до заявлений о шлюхах и объедках. Мне было больно, стыдно и противно. И до судорог хотелось покинуть эту дачу прямо сейчас, сиюминутно, уехать от праздника, превращенного в поминки, от гостей, от братьев, от веселья, объяснений, оправданий, обвинений. Выяснений, глупых, ненужных и опостылевших.
Пять лет я была шлюхой в глазах мужа и при этом не изменяла ему. Он же был чист и непорочен и…изменил. Нет, Гуля, конечно, не соперница, даже если предположить возможность их связи, но почему я должна носить чужую корону, глотать незаслуженные оскорбления?
Наверное, стоит заслужить эти оскорбления, чтобы не было настолько больно и обидно…
Я решительно направилась на поиски Сергея.
Алешу просить бесполезно – он найдет массу доводов против отъезда и за продолжение фуршета. Андрей?… Его так же стоило поставить на место. Он хотел открыть мне глаза? Еще раз напомнить ничтожность человека, считающегося моим мужем? Не так, ох, не так. Где же ваш ум и дипломатия? Сказал бы прямо – я хочу тебя, малыш. Ведь вся причина в этом, причина всего. Мне уже не 20 лет, я вижу и понимаю много больше, и рамки дозволенного людской моралью сузились в моих принципах до минимума.
А Алеша?
Алеша…
Я даже остановилась, вспомнив то, что случилось. И села на выступ у домового фундамента, скрипнув зубами от безысходности: что же я наделала, что?
На минуту мне стало страшно…
Я решила выйти замуж. Кандидат был неизвестен братьям, как, впрочем, не совсем известен мне. Два свидания и предложение. И я подумала: а почему – нет?
Володя Махлаков. Карие глаза, светлые волосы, фигура атлета, всесторонние знания и должность менеджера салона бытовой техники. Вот и все, что я знала о нем, и выдала Алеше в пику его настойчивого желания уложить меня на обследование в клинику.
Я понятия не имела, что данное сообщение, больше шутливое, чем серьезное, приведет его в такой ужас. Алеша не побледнел – он позеленел на глазах:
– Анечка, зачем тебе это?…Анечка, милая…какой – замуж? Господи… – он был растерян, раздавлен и не скрывал этого, не мог скрыть.
Я заинтересовалась: что это с ним? Неужели он решил, что я всю оставшуюся жизнь буду умирать от тайной, постыдной любви к нему и Андрею, к крепнущей и растущей, как на дрожжах, привязанности и страсти к Сергею?
– Я хочу детей. Неужели это не ясно?
– Детей?! – выдохнул он в ужасе и рухнул на стул, словно вмиг лишился сил стоять. И впился в мое лицо взглядом отчаявшегося человека, но видимо, еще надеясь отыскать признаки шутки или умопомешательства, успокоиться. Посмеяться и забыть. Но теперь я не шутила, и действительно хотела ребенка, хоть от кого, лишь бы он появился еще вчера. Ему бы я отдала всю свою любовь и привязанность и больше б не горела в тупике иллюзий, запретных чувств и желании.
Алеша потянулся ко мне дрожащей рукой, словно я исчезала, а он хотел удержать.
– Анечка, Анечка, милая…делай, что хочешь, как считаешь нужно…Хочешь, переезжай к Андрею, я слова не скажу. Все, что угодно, только не это, прошу.
Мне стало нехорошо: он знал, что у нас было с Андреем?!…
Ладно, положим.
И принял это, и готов смириться, благословить? Благословить на еще один тупик, передать, как вымпел?
Меня подбросило с дивана:
– Значит, ты знал?!
– Анечка, это было ясно. Я, правда, не сержусь, не осуждаю. Ты очень чувственная, красивая женщина…Нет, я не осуждаю и не считаю ваши отношения оскорблением или чем-то постыдным. Если ты хотела…а ты хотела, я же видел. И он…все нормально, милая…
– Нормально?!
– Анечка, успокойся…
И смолк, сник под моим вопрошающим возмущенным взглядом. Он хотел и не мог объяснить, что чувствует, не находил слов, точно отображающих его мысли и эмоции, ощущения. Слишком много нужно было бы объяснять, неизбежно задевая то, что он хотел оставить закрытой темой, чего не хотел касаться и вскользь.
Да, ему было больно, но он готов был примириться и с болью, и с горечью потери, по сути – предательством. И терпеть бесконечно пытку разлукой, ревностью, одиночеством и отверженностью, жить лишь памятью о наших совместных днях.
Вот только ради чего?
Ради того, чтобы я принадлежала лишь им, ради надежды о возвращении лучших наших дней? Ради того, чтобы я не вырвалась из их сладкой клетки нежности? Не попала во власть другого, чужого мужчины, не вышла замуж, не родила ребенка, навсегда перечеркнув надежду на возвращение?
Да, в этом причина. Он всерьез думает, что я буду принадлежать мужу без остатка, забуду их, брошу одних, предам. Как глупо и неприятно, что о тебе так думают.
– Алеша, – я присела перед ним, желая объяснить, достучаться до его разума. – Если женщина выходит замуж, она естественно принадлежит мужу и естественно рожает ребенка, но это не значит…
– Нет!! – он вскочил и забегал по комнате, а я, наоборот, села и, растерянно хлопая ресницами, пыталась понять причину его тревоги, нет – панического ужаса. И кто бы иначе расценил его состояние?
– Что происходит, Алеша?
Он остановился. Взгляд не желал встречаться со мной, он стремился к окну, к портьерам, куда угодно.
– Алеша! – меня серьезно беспокоила эта необъяснимая нервозность.
– Аня…Анечка, – он искал слова, и видимо что-то еще. Может быть успокоение? – Я, конечно же, знал, что рано или поздно этот разговор состоится. Не мог не стояться, но… Я надеялся, что в нем не будет необходимости, и даже если вдруг…то все случится не так, не сейчас…
– Да что, в конце концов?!
Алеша вздохнул и сел передо мной взял ладони в свои руки, то ли себя, успокаивая, то ли меня:
– Анечка, тебе нельзя иметь детей. Это тяжело понять, принять еще тяжелее, но мы справимся и с этим, правда, милая? Ты понимаешь, о чем я?
Я не понимала. Не могла и не хотела.
– Мне двадцать, а не семьдесят. Почему я не могу иметь детей?
– Анечка, только не волнуйся, хорошо? Понимаешь, милая… Беременность – это огромный риск и для здоровой женщины…
Ах, вот чем дело?!
Я вскочила, меня просто выворачивало от ярости, безысходности и омерзения. Да, да – от естественного омерзения по поводу несправедливого мироустройства. Мало меня зажали в тиски и пытают запрещенной, скандальной любовью к родным братьям, так еще и не дают вырваться из порочного круга, отбирают единственный шанс на нормальную жизнь, делают неполноценной не только морально, но и физически!
Женщина, у которой отбирают материнство, что может быть абсурднее, что может быть более жестоким и злым? И как с этим жить? Как можно с подобным смириться? И почему я?
– Нет! Не-ет!! Это все неправда! Ложь, ложь, ложь!! – выкрикнула ему в лицо.
В комнату влетели Сергей и Андрей и застыли на пороге, не понимая причины моих криков, растерянности и тревоги Алеши. Меня же било, словно в припадке – я не хотела, не могла, не желала верить, понимать, принимать приговор брата.
– Ты назло, специально!! Придумал!..
– Анюта… – Сергей что-то хотел сказать, но мне не интересно было его мнение. И чье-то еще. Я оттолкнула его, вылетела в коридор, не зная, зачем. Заметалась по комнатам в поисках спокойствия и стройного логического объяснения каверзам брата. Конечно же, я не могла расценить его слова иначе. Не хотела.
– Малыш, что случилось? – пытался узнать у меня причину волнения Андрей. Зря он заехал на ужин, пустота и тишина холостяцкой квартиры были бы ему сейчас полезнее нервозной атмосферы Родины.
– Этот, – моя ладонь взметнулась в сторону расстроенного Алеши, следящего за мной с видом побитой собаки. – Этот считает, что мне нельзя иметь детей! Мне! Он так постановил! Он так решил, властитель судеб! Неправда!! У меня будет ребенок! Нет – два!! Сегодня же…нет – завтра! Я выйду замуж и докажу!!
– Так, тихо, давай без истерик, – попытался надавить Сергей. Его властные, казарменные привычки еще не выветрились, не сгладились от гражданской жизни.
– Не лезь! Что ты знаешь?! Что ты называешь истерикой?! Возмущение?! Солдафон!
Он шлепнул меня по щеке, чуть, легко и почти ласково, и тут же был скручен братьями, откинут в угол комнаты и придавлен осуждающими, полными ярости взглядами.
Я прикрыла щеку ладонью и смотрела на него горящими от гнева глазами. Но сердилась не на него – на всех разом, хоть и понимала, никто не виноват. Но так устроен человек – ему нужен виновник, четкая причина его бед и несчастий. Так легче и проще. И естественно, он ее находит, и срывается, мстит и воздает должное…И тем живет, находит силы дышать и идти дальше.
А я не могла. Передо мной были мои братья, те, кого я могла винить лишь в чрезмерной любви и заботе, но разве любовь – преступление? Если так, то я тоже преступница. Наверное, за это меня и наказывают, безжалостно топчут и гнут.
Я заплакала.
– Анечка!
– Малыш, перестань!
Они шагнули ко мне, и эта готовность принять мои беды на свой счет, была невыносима.
– Оставьте меня!!
Я рванула из комнаты и почувствовала, как рот наполняется кровью. Одна капля, вторая упали на кофту. Под ладонью стало мокро и неприятно. Я впечатала кулак в стену от ярости – почему я такая? Почему?!!
– Аня!!
– Малыш…
– Ребята, что это? – Сергей еще не видел, как кровь наполняет клетки кожи и сочится, наружу превращая ровную, неповрежденную поверхность в рану буквально на глазах. За четыре года, что он провел вдали от нас, он видел всякое: от несправедливости до смерти, но такое – нет. Его приморозило. Голос сел, а взгляд приобрел присущий ему в детстве жалкий тон ранимости и неприкаянности и молил о помощи. Но на него уже не обращали внимания.
Алеша пытался помочь мне и отдавал распоряжения Андрею. В две минуты меня вынесли из квартиры и повезли в клинику под аккомпанемент инъекций и глухих вещаний в телефонную трубку. Меня ждали, меня знали – капельница с плазмой и кровезаменителями и, бог еще знает, чем, уже стояла в приемном отделении, ожидая моего появления.
Больше недели никто из врачей и тем более родных не знали – буду ли я жить? И я не знала – стоит ли?
Братья не оставляли меня ни на минуту, дежурили у постели вместе и по очереди. Я почти не открывала глаза – не хотела никого видеть, не то что их – но и свет того жестокого мира, что лишает меня естественных радостей, обрекая на боль, грязь и горе. Но именно в тот момент, слушая их тихие разговоры, мольбы, чувствуя сопереживание, я поняла, что смирюсь с неизбежным и буду жить, потому что, в сущности, у меня уже есть дети, как и мужья – братья. И я не могу их оставить, не смогу.
Вскоре я познакомилась с Олегом. И приняла его как суррогат тех невысказанных чувств, тех чаяний и надежд, что еще бередили мою душу, что еще давали силы на вздохи и выдохи. Я отвела ему роль ширмы меж мной и братьями, меж той жизнью и этой. Но вместо спасения и отпущения получила еще один грех, поставила еще одного в ряды мучеников. И предала братьев. То, что случилось вчера, может иметь продолжение, и глупая несдержанность может вылиться в катастрофу для всех нас. Стоит ли этот человек того, чтоб умереть? Нет. И тем более рожать, ставя под угрозу не только свою жизнь, но и более дорогую – жизнь моих братьев.
Что же я наделала?
А может, обойдется? Действительно, о чем я думаю? Как можно забеременеть с одного раза?
И отчего разозлилась на Олега? Чтобы ни было, а он мой муж. И я люблю его, пусть чуть меньше, чем братьев, пусть не совсем как мужчину, а больше – как ребенка, но люблю и не желаю зла, хочу, чтоб у него все было хорошо. Его можно понять – постоянное вмешательство родственников кого угодно выведет из себя.
Да, он не ангел, но и я не святая. Каждый из нас имеет право на ошибку, как и на срыв. И награжден темной полосой в жизни с той же периодичностью, что и светлой, и каждый по-своему переживает и тот, и другой период.
Будем считать инцидент исчерпанным и забудем, начнем сначала. Хватило б сил…
Г л а в а 4 С е р г е й
Сколько глупостей мы совершаем? И каемся в них и вновь творим. Они привлекают случайности, случайности становятся закономерностью и превращают нашу жизнь в лабиринт глухих стен. Мы бродим по нему и путаем сами себя, уверенные, что путаем своих недругов. Ищем выход и устремляемся на малейший просвет и убеждаемся вновь, что это лишь иллюзия, еще одна обманка, устроенная нами же самими.
Чем больше нам лет, тем таинственней и мрачней лабиринт, тем извилистей и уже проходы, тем меньше шансов выйти в незапланированном Господом месте. Туда мы всегда успеем, попадем точно, один раньше, другой позже.
Я давно поняла, что иного выхода нет и быть не может. Но человеком движет надежда, слепая и святая, и пока она есть, он будет стремиться вперед, отвергать глухие стены и биться о них в кровь и проклинать их создателя…
Но в том-то и дело, что мы сами их создали. Планомерно и терпеливо, кирпичик к кирпичику.
Я знаю это точно, потому что, сужу по себе. Моя жизнь – лабиринт, который я создала, и сама же загнала себя внутрь в твердой уверенности, что это и есть дорога к свету и ясности. Каждый шаг по нему делаю, как любой другой, надеясь на правильность решения, целесообразность, выверенность, и ошибаюсь, принимая иллюзию за реальность. С годами шаги становятся все медленнее и осторожней, и, кажется, ошибок меньше, но мне хватает тяжести прошлых, и осознания пройденного.
Но с этим можно справиться, как и с другими грехами, ошибками, глупостями…если б они задевали только нас. Но это не так. Наши дела слишком тесно касаются окружающих нас людей. Наши судьбы переплетены без нашего ведома и желания, и мы как альпинисты в связке движемся за ведущим. И не дай бог им быть.
Я не представляла себя в этой роли, даже мысли не допускала, пока не посмотрела на наш мир со стороны, не совершила вполне оправданный и в общем-то понятный и естественный поступок…
Я хотела найти Олега, тревожилась по поводу его долгого отсутствия и подозревала, что общество Сергея повлияет и на него и на наши с ним отношения самым плачевным образом.
Сергей всегда был порывист и до дикости жесток в ярости. Я не знаю, что больше испортило его характер, озлило, превратило в недоверчивого и ненасытного в своей жестокости зверя: два года спецназа или два года стройбата? На первый срок его призвали, на второй он призвался сам. Первые два года он чувствовал себя королем, остальные два, прислуживал королевам. Он строил коттеджи командирскому составу и вместе с навыками строителя, уроками кропотливой работы получил и уроки куда более нужные, но и возмутительно неприятные – познания сути человеческой. Да, его ценили как талантливого, творчески подходящего к работе специалиста, но также и играли, как забавным и глупым щенком. Особенно взрослые женщины, избалованные, холеные стервочки. Он всегда привлекал женское внимание, но общение со сверстницами совершено не то, что общение с опытными женщинами, которые с легкостью берут и с такой же легкостью откидывают.
А он привык считать себя мужчиной, привык решать сам: брать, отдавать, бросать.
У него не было время на взросление. Детство закончилось в тот день, когда родители перестали нянчиться с ним и кинули на попечение братьев.
Я могу лишь предполагать, как они общались. Могу представить взгляды Алеши и Андрея, их лица, и отношение к тому, кто был любимчиком, в то время как они росли незамеченные, ненужные и сами по себе. Сергею досталось хоть что-то от родительской любви и заботы, им же и крупицы не показали. И только они смерились с навязанным бременем, только смогли притереться и забыть детские обиды, как на их плечи упала еще одна ноша – я. Такая же ненужная, но еще и кричащая, ноющая и вечно болеющая…
А может быть, именно мое рождение и сплотило их?
Не знаю, я никогда не вдавалась в подробности, не потому, что неинтересно, а оттого, что воспоминание могло причинить боль каждому из нас. К чему ворошить далекое, покрытое туманом отверженности и запахом детских страхов и обид, прошлое? Сколько не вспоминай картинки из тех дней, они не станут четче, отверженность, живущая в каждом из нас с рождения, не исчезнет, а привязанность и любовь друг к другу не ослабнут.
Четверо. Нас всегда было четверо, и только это важно, только это стоит знать и помнить.
И повторять как заклинание в моменты сомнений: Алеша, Андрюша, Сергей…
Он сидел на лавочке у гаража и курил. Лицо безмятежно, взгляд спокоен и чуть задумчив. А напротив в сугробе сидел мой горе-супруг и оттирал кровь с лица. Сергей на славу поработал, обучая манерам сумасброда. Даже рубашку не пожалел, превратил в драную ветошь.
Олег зло щурился и кривил губы, но молчал и, подозреваю, был больше оскорблен вынужденной ролью снеговика, навязанной родственником, чем попорченным интерфейсом, раздражен и раздосадован потерей имиджа, включая чистоту брюк и целостности шелковой рубашки, чем невозможностью ответить по достоинству.
Я еле сдержала горькую улыбку – хорошо начинается Новый год. Многообещающе. Теперь ворчание супруга затянется до следующего января, а нытье станет основной частью наших пикировок. И претензии к моим братьям явно возрастут уже даже не до поднебесья, а глубоко за него, до самой туманности Андромеды.
Нет, я не стану зализывать его раны, как не стану искать оправданья его оскорбленьям. И будь, что будет.
Я села радом с Сергеем:
– Спасибо.
– Не за что. Всегда рад, – хмыкнул он, покосившись на меня.
– Я за то, что в живых оставил.
Он промолчал и тем насторожил. Задумчивый взгляд скользнул в сторону Олега, лицо приобрело хищное выражение.
– Тупое животное, – прошипел Олег, весьма обиженный тем, что я не подошла к нему.
Зря он это сказал. Нельзя так с Сережей. Впрочем, ему-то откуда это знать?
Сергей размял плечи и исподлобья уставился на мужчину. На его губы легла легкая пренебрежительная усмешка. Еще можно все исправить…
– Это ты про себя? А что-нибудь новое из вашей автобиографии? Это-то всем известно.
– Дегенерат!
Подозреваю, у Олега появились серьезные проблемы с психикой. Как бы не патологические.
– Забавный лексикон. А на бис?
Олег поджал губы, видимо, решив, что с Сергея хватит пламенного взгляда. Тот фыркнул и покосился на меня:
– За что ж ты себя так не любишь, а, Анюта? Такой экземпляр себе на шею повесить…мечта мазохиста.
– Перестань, Сережа. У него трудный период…
– С детства. Напомни-ка мне, он один выкидыш у своей матери или еще пара по огороду бегает?
– Не твое дело! Скот!
– Утомил ты меня, – вздохнул Сергей.
– Перестаньте ругаться. Зачем цепляться друг к другу…
– Все, Анюта, никто ни к кому не цепляется. Мир, – обнял меня Сергей, успокаивая.
– Может еще трахнетесь? Не стесняйтесь, – зло прищурился Олег.
А вот теперь точно уже ничего не исправить.
Я, конечно, понимала, что у моего мужа, видимо, появилась мания или фобия, что в принципе без разницы, и относиться к нему нужно было, как к тяжело больному и делать скидку на ущербный интеллект. Но Сергею до того дела не было. И мне уже тоже. Потому что, жить Олегу осталось не больше минуты…
Мне вспомнилась дискотека на Маяковке, куда мы наведались с Сергеем в пору легкомысленной юности. Пока он разговаривал со своими друзьями, ко мне подошел развязный молодой парень приторно-сладкой наружности и, как положено самоуверенной изрядно подогретой спиртным особи, пригласил на танец, изобразив на пальцах нечто вроде:
– Ну че, морковка слабо биксами тряхнуть?
Мне потребовалась минута, чтобы перевести услышанное на внятный и приемлемый для слуха и осознания язык. Сергею две секунды. Не знаю, как он мог расслышать в гуле голосов и шуме децибел то, что вымучило из себя это чудо природы? Наверное, понял интуитивно или ангел подсказал. Нет, явно товарищ с другого плеча. Потому что, то, что произошло дальше, иначе, чем проказами нечистого, не назовешь.
Мой красавец брат мгновенно потерял добродушную улыбку и на глазах изумленного окружения, превратился в злобного демона. Взмах руки и развязный юнец спланировал в гущу своих товарищей. Зал мгновенно разорвало пополам, уши накрыло визгом, криком и ядреным матом. Мой брат и два его друга лихо принялись укладывать оппонентов паркетными столбиками. Пять минут, и груда любителей громкой музыки и горячительных напитков лежала на полу, а мы дали стометровку по коридорам ДК и темным улочкам. И долго смеялись, вымещая полученные от дискотеки впечатления в тупике у забора строительной организации.
– Его посадят! – кричала потом мать. – Или армия, или тюрьма!
Он ушел в армию и уже пришел, но казематы так и маячили на горизонте его жизни….
– Сережа, он болен! – схватила я брата за руку.
– Ага, – кивнул он с фальшивым пониманием. – Сейчас больничку организуем.
– Нет, пойдем домой. Олег, что ты встал, иди в дом, холодно! Сереж, пойдем, я уже замерзла, а ты в одной рубашке…
– Жалко, да? А ты согрей, – прошипел Олег.
Да что он делает? Расстроилась и рассердилась я.
– Слушай, а ты и, правда, больной, – серьезно заметил Сережа. – Причем на весь состав…Ладно, Анюта, уговорила – пускай живет, но с условием, что врачам покажется. Пошли в дом.
– Давайте, давайте, на постельке поди лучше. С одним с утра кувыркается, с другим вечером…
Это стало последней каплей. Я больше не желала терпеть скаредность и злобную желчность маньяка. И жить с ним, прощать подобные оскорбления. А вот Сергея спасать стоило. Он уже шагнул к Олегу и через секунду тот лежал в том сугробе, из которого с таким трудом выбрался. Я повисла на руке брата и закричала в ухо:
– Сережа, оставь! Я не желаю быть участницей ваших петушиных боев! Хватит!!
Тот с сомнением покосился на меня и нехотя, с трудом и почти слышным скрипом смирил свою ярость. Она еще плавала в его взгляде, но уже была ручной. Осталось ликвидировать раздражитель. Я глянула на Олега – он уже начал выбираться, злобно сверкая налитыми кровью и алкоголем очами и горланил арию возмездия.
– Увези меня отсюда, Сережа! – заявила я. Да, это было единственно правильное решение.
– Анют, если ты из-за своего котангенса, то зря. Хочешь, я его языка лишу, и все претензии и фантазии останутся при нем.
– Не надо. Пусть его фантазии станут реальностью. Не так обидно будет, – я решительно направилась к гаражу, уже зная, что буду делать, четко осознавая, чего хочу. И кинула за спину ультиматум. – Если не повезешь, я пойду пешком!
Сработало моментально – Сергей двинулся к гаражу, потеряв интерес к Олегу. Через пару минут мы выезжали за ворота.
– Так, что у нас там по плану? – спросил Сергей.
– Жизнь, – засмеялась я довольно.
Чем дальше мы удалялись от дачи Андрея, тем спокойней и радостней становилось на моей душе. Все, новая жизнь, новые люди, Новый год. Долой все неприятности и худые мысли. Пусть одна ночь, но наша, пусть миг, но свободы…
– Ага? – хохотнул Сергей.
– Ага! – засмеялась я и включила радио, не жалея динамиков. Открыла окно, высунулась, выпуская из салона задорные песни, и замахала рукой взводу деревьев у дороги. – С Новым годом!!
Мы вылетели на безлюдное шоссе, вспугивая тишину жутким шумом, запели дуэтом, диссонируя с голосами профессионалов. Но нам это было не важно.
В окна билась волшебная ночь. Ночь сказок, приключений и свободы, чуть разбавленная запахом мандарин и привкусом тайны, окутанная флером вседозволенности и вольных мыслей.
Много ли мне осталось таких ночей?
Много ли их было?
И что вспомнит Сергей, когда я уйду? За что зацепится сознанием в тяжелые минуты? Что удержит его в этом прекрасном, но жестоком мире?
Эта ночь. Наша ночь.
И прочь сомнения, пустые слова, конвульсии совести и потуги смущения. В эту ночь можно все. Она ведь, как день рождения – раз в году.
Мы стремились к феерии праздничных огней города, летели навстречу веселью и своей судьбе. И не вспомнили о тех, кто остался на даче. Меня просто накрыл приступ тягчайшего эгоизма, и я планомерно вела отстрел любой мысли о муже и братьях. Завтра. Я подумаю об этом завтра.
Сергей убавил звук магнитолы:
– Куда направимся?
Его глаза блестели от предвкушения длинной, наполненной самыми красочными событиями ночи. Но я была уверена, все его чаянья лежали в плоскости скромных реалий. Он и мысли не допускал, что сегодня исполниться его давнее желание. Пожалуй, единственно стойкое за все последние годы жизни. И полностью совпадающее с моим.
Но я знала – сегодня ему быть. Уже не сомневалась в правильности решения и лишь жалела о том, что так долго жила монашкой, лишала и себя, и его простых, естественных радостей. И своих братьев. Мораль общества, людской суд и косые взгляды осуждающих, плюющих и придающих анафеме все то, что имело значение еще час назад, ушло и затерялось на чердаке лишних мыслей и пустых иллюзий, где-то меж сундуком с супружеским долгом и верностью, сказками о добрых феях, прекрасных принцах, долгой, счастливой жизни.
– В "Шармат", – постановила я.
– Думаешь, есть места?
– Нет, так сделаешь, чтоб были, – пожала я плечами, не сомневаясь, что так оно и будет. И не ошиблась, как никогда не ошибалась на счет Сергея. Потому что знала, как направить его желания и возможности в нужное русло.
Вскоре мы уже входили в фойе клуба. Я сняла шубку, а Сергей начал отзваниваться по сотовому. Откуда он его взял?
– Кому звоним? – поинтересовалась настороженно, на всякий случай, изобразив недовольство на лице.
– Маме, с Новым годом поздравить надо, родители все ж…
Я просто забрала трубку и положила на поднос пробегающего мимо официанта.
– Ладно, Анюта, – рассмеялся Сергей и, подхватив меня за талию, повел в зал. – Веселимся! Но, чур, на столе не танцевать и апельсинами в соседей не кидаться.
– А был случай, когда подобное?…
Сергей подмигнул:
– Ну, если только одним и в дурного солиста…
Развлеклись мы от души: в зале было полно знакомых, и мы почти не сидели за своим столиком. Шум, шутки, танцы и конкурсы, яркие огни, приятная, но не разлагающая громкостью слух и нервы музыка, непринужденная атмосфера, замечательная кухня и столь же замечательное обслуживание – в моем понимании это и был настоящий праздник. Я готова была остаться здесь до следующего утра, но в самый разгар веселья Сергей глянул на часы и присвистнул:
– Анюта, почти пять утра. Пора баиньки.
– Сережа, – поморщилась я, умоляя взглядом.
– Не-а, по коням, котенок. Поедем ко мне: душ и спать.
– К тебе?
– А ты, хочешь домой? А стоит? Представь исходящего обидой супруга с больной головой…Нет, Анюта – ко мне. Выспишься, отдохнешь, там посмотрим.
Я не сдержала лукавой улыбки – меня более чем, устраивало его постановление.
– Э-э-э, осторожно, – Сергей поддержал меня, открывая одной рукой дверь. – Не упади, котенок.
Не упаду. Я лишь изображала пьяную, на деле же была почти трезвой.
– Анюта, до ванны сама дошагаешь?
– Не-а-а…Силушки нетути и ножки с колесиками…а какой у тебя скользкий пол!
Сергей хмыкнул:
– Какой был, за месяц вряд ли изменился, – и склонился, снимая с меня туфли. – Где тапки, напомнить?
– Обойдусь, – скинула шубку на пол. Где и что находится в квартирах моих братьев, я знала до мелочей и могла найти с закрытыми глазами.
– Так, Анюта, в душ – прямо по курсу. Я сейчас постель приготовлю…
– Лучше ванну…ты меня помоешь? – спросила с самым невинным видом. Сергей качнул головой, внимательно рассматривая меня:
– Хитрюшка ты. Одно слово – кошка.
– Я не кошка.
– Правильно, пока – котенок…а коготки, как у пантеры.
– И глаз, как у орла?
– Не преувеличивай.
Он явно приметил мою игру, но еще не понимал – зачем я это делаю, и оттого не спешил озвучить истину. Мне же стало смешно: я рассмеялась и повернулась, чтобы пройти в душ, но качнулась, и ему пришлось подхватить меня. Руки обняли меня за талию и прижали к себе:
– Ну и за чем? – спросил он тихо прямо в ухо.
– М-м-м.
