Текст книги "Банальная история"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Моя беспечность смущала маму. Она то и дело бросала на меня укоризненные, подозрительные взгляды, вздыхала и вымучивала радушные улыбки для гостей.

Поняла я причину ее странного отношения много позже, когда в разгар веселья, направилась в дамскую комнату, чтобы подправить прическу, наложить помаду на изрядно уставшие от поцелуев губы. Мама пошла следом. Постояла, глядя, как я накладываю помаду, и заметила осуждающе:

– Ты жила с ним? До свадьбы?

Моя рука дрогнула от неожиданности, и малиновая полоска зашла за линию губ. Пришлось поправлять и узнать – на чем основан сей удивительный вывод?

– У тебя подол платья запачкан.

Было бы странно, если б он остался чистым после двух часовой экскурсии по местам городской славы, после того, как подмел пыль асфальтовых дорожек, пола машин, дорожки Дворца бракосочетаний, и паркета ресторанного зала. Впрочем, к чему спорить? Я пожала плечами и ответила, улыбаясь своему отражению, умиляясь его удивительной красоте, нарисованной лучшими мастерами по данной части:

– В наше просвещенное время этот факт уже не шокирует и не вызывает любопытства.

– Развращенное, а не просвещенное! – поправила мама категоричным тоном и поджала губы, выказывая высшую степень порицания и недовольства. – Отвратительно, жила с ним и не отрицаешь, не проявляешь и капли стыда! Нет, я решительно не понимаю ваше поколение: черствые, наглые, эгоистичные и бессовестные. Ни малейшего понятия о порядочности, порядке. Свадьба это таинство, а не шоу! Интимные отношения на то и интимные, чтобы их не выставляли на всеобщее обозрение.

– Мам, чем я их выставила? Тем, что запачкала подол? Так он белый и длинный, а асфальт и пол далеко не стерильны.

– Могла немного укоротить подол…Нет, ничего у вас хорошего не будет, с самого начала все не так сделали: из гостей молодежь в основном, пьют без меры, хамят, а танцы? Ужас. А вы, молодожены? Нет, ты посмотри, и рукав запачкала, – мама ткнула пальцем в рюши у запястья. Я попыталась найти пятнышко и увидела, что потеряла обручальное кольцо. Кажется, я позеленела, потому что мама поспешила ко мне, подхватила под локоть и, придирчиво оглядев руку, обнаружила то же, что и я – отсутствие знака супружества.

– Вот, – вздохнула она, искренне сочувствуя. – И все потому, что старших не слушаете. Потеряла колечко-то? Значит, мужа потеряешь. Примета такая есть. Не быть вам вместе, разведетесь.

– Я не верю в приметы, – глухо заметила я, расстроенно оглядывая половой кафель в надежде обнаружить кольцо.

– Веришь ты в них или нет, им все равно, – тихо заметила мама, и вместе со мной, принялась активно исследовать кафель под ногами.

Кольцо мы так и не нашли. На следующий день Сергей подарил мне другое, вложил тонкий позолоченный ободок в ладонь и ушел.

То кольцо пришлось мне впору…

Из омута воспоминаний и горьких раздумий меня вырвал дикий визг Ольги. Она кричала мне в ухо и пыталась отобрать руль. В какую-то долю секунды я заметила, что мы прямым курсом идем на огромный сугроб. И тут же повернула руль влево до отказа. Машина пошла юзом и впечаталась в снег правой стороной. Он рухнул на крышу, основательно припорошив «Volvo».

Пару минут стояла тишина. Я все еще давила на тормоз и сжимала руль, тупо глядя в лобовое стекло, засыпанное снегом. Ольга, сжавшись в кресле в ожидании столкновения, прикрывала руками голову и крепко жмурилась.

– Приехали, – прошептала я еле слышно, то ли себе, то ли подруге.

Ольга приоткрыла один глаз и, убедившись в правоте моих слов, открыла второй и запричитала с ноткой истерического недовольства:

– Ну, Шабурина, ну гонщица, век тебя не забуду! У меня волосы, наверное, поседели. Нет, я понимаю, состояние аффекта и полной психической расхлябанности только вот к такому привести и может. Ты ослепла, что ли?! Нет, спасибо тебе, конечно, за то, что не впечатала мое бренное тело во встречное средство передвижения, а лишь вогнала в ступор, как машину в сугроб! Но, Боже мой, стара я для таких встрясок, и экзотика ДТП мне без надобности! Мама дорогая, как я выжила? У меня сердце уже в город убежало, самостоятельно! – Ольга, по-моему, слабо понимала, о чем говорит. Она пыталась открыть дверцу и злилась, что она не открывается и не желает выпускать ее наружу. И не понимала, что та зажата снегом.

Я открыла свою и вышла, давая возможность выйти подруге. Прошла пару шагов и села прямо в снег – ноги не сдержали.

Ольга с ворчанием принялась вытаскивать свое тело из машины:

– Нет, чтобы я еще раз приняла участие в авантюре? Да не в жизнь! Мой организм и так изрядно подточен капризной фортуной, чтобы еще и добавлять ему подобных впечатлений! Мы теперь до весны здесь загорать будем? Соорудим вигвам прямо в чистом поле и поселимся! – шумела Ольга, приближаясь ко мне. Я с удивлением косилась на нее, не понимая, что ж ее так разозлило? ДТП по сравнению с подлостью Олега – незначительное недоразумение. Тем боле не повод ворчать и нервничать.

– Нет, ты что молчишь? Чуть к праотцам меня не отправила и хоть бы «извини» мяукнула! – плюхнулась подруга рядом. Я промолчала, она больше и слова не сказала. Так и сидели в тишине, прямо в сугробе, рассматривая стандартный зимний пейзаж средней полосы России, словно видели его в первый и последний раз. Пятна леса, поле, прикрытое снегом, и низкое свинцовое небо. Все это было до нас и останется после. Мы уйдем, а жизнь продолжится и даже не заметит нашего исчезновения.

Эта мысль меня окончательно раздавила.

Я вдруг четко осознала себя за гранью этого мира, за гранью самой жизни. Ведь что бы я ни делала, к чему бы ни стремилась, о чем бы ни говорила, чтобы ни чувствовала – ничего не менялось, не меняется и не измениться. Я заведомо была вне системы. А теперь и мой ребенок.

Где-то в глуши унылых мыслей мелькнуло предположение, в который раз поразив меня своей нелепостью: а если это ребенок Сергея?

Что за вздор посещает мою голову? Нет, этого не может быть. Сергей все продумал, предугадал…

Да разве мы вообще о чем-то думали в тот момент?

Нет, все равно – нет. Это ребенок Олега. Он хотел его и получил. И никогда не узнает о существовании. Я воспитаю малыша сама. Никогда ни чем не напомню о себе. Олег отказался от нас, и мы будем уважать его решение, потому что уважаем себя. И проживем без него…

Если я выживу.

Господи, о чем я думала? О чем думал Олег? А может, он действительно ненормален и специально толкал меня на беременность, чтобы убрать с дороги, ведущей к Гульчате?

Тогда до какой же степени он должен меня ненавидеть? А что я сделала, чтобы возбудить подобные чувства?

Нет, скорей всего это я ненормальная, раз предполагаю подобное, раз решилась завести ребенка, прекрасно осознавая, чем мне это грозит. Зачем я поддалась уговорам Олега? Почему не объявила ему о своем положении раньше? Зачем поехала в деревню? Зачем мне возвращать такого мужа и отца? И почему так гадко на душе?!

Сплошное «зачем» и «почему», целый лес вопросов, и ни единого просвета меж ними, и ни одного ответа.

– Ты объяснишь, что за вирус бешенства тебя подкосил? А если б мы не в сугроб, а в КАМАЗ въехали? – вновь заворчала Оля. – Нет, тащимся на конец света, чтобы постоять у ворот и навеки остаться в заснеженных степях! Ты почему Олега не позвала? А эта черноглазая доярка, кто? Ты ее знаешь? Ломилась ты от нее, как незадачливый грибник от медведя. Нет, девица далеко не красавица, но и не так страшна, чтоб бежать от нее на всех четырех колесах, не разбирая дороги. А что взгляд не ласков, так ты б в мои глазки глянула, тебя б не меньше подкосило! И вообще, можно понять сельчанку – стучит какая-то ненормальная, грозя обвалить и так покосившиеся от старости ворота, потом смотрит, словно тетушку Горгону увидела, и молча уходит. Что это было, озадачило не только меня.

– Неужели ты не поняла? Ты ведь психолог.

– Причем тут психология? То, что ты не адекватна, мне и без диплома ясно. Подожди, – зрачки Оли расширились. Поняла. – Так, она?… Мама моя!… Да нет, Ань! Кустовский и это деревенское чудо?! Любовники?

– Непросто любовники. Если ты заметила, она в положении.

Ольга крякнула и наморщила лоб, изображая работу мысли. И выдала:

– Бред!

– Правда.

– Нонсенс.

– Нет.

– Уверена?

– Полностью. Без сомнений.

– Ничего себе! – протянула Оля. – Ну, и сайгак же твой Олежик!

– Уже не мой. А сайгак ли – вопрос. Я, например, никак не могу подобрать ему наиболее четко отображающее суть характера и поступка определение.

– Вероломный изменщик!

Я поморщилась – данное словосочетание, вычитанное Олей видимо в какой-нибудь книжечке из серии «Соблазны», совершенно не подходило ни к ситуации, ни к лицу Олега. Фраза казалась пошлой, вычурной и избитой настолько, что совершенно не определяла суть, а подменяла ее пустым шаблоном стереотипных переживаний, курьезных в своей сущности. Она хорошо подходила к образу Казановы и Дон Жуана, но никак не к образу порой инфантильного, порой инвективного Олега, по типу своего мышления настолько чуждого азарту любовных похождений, как тот же Казанова был далек от осознания смысла слов «целомудренность», "порядочность", «честь».

Я уткнулась лбом в колени и вздохнула: почему же мне так плохо? Почему так невыносимо больно? Сколько будет длиться эта боль? Что за ней? Забвение? Жизнь или смерть?

– Я умру? – спросила, тихо повернувшись к Оле. Та вздрогнула и удивленно посмотрела на меня:

– От этого? Нет. От предательства не умирают, от него стареют. Правда, некоторые называют это взрослением, мудростью, а некоторые – опытом, а он, как известно, и в негативной плоскости хорош…Одно могу сказать, боль тебя долго не отпустит, даже когда ты поймешь и примешь его поступок, и простишь, возможно. Все равно боль останется. Она проникнет в душу и напитает ее ядом. Вытеснит собой веру, надежду на лучшее, идеализм, наивность и стремление идти вперед, несмотря ни на что. Ты остановишься и будешь долго думать, прежде чем сделать следующий шаг, станешь постоянно сомневаться – а надо ли? А, встретив достойного человека, примешь его за призрак из прошлого, будешь подозревать в обмане и разоблачать, в каждой составной его характера, мнений и взглядов искать червоточинку корысти и подлости. И понятно – находить. Потому отталкивать, а потом жалеть. И снова ждать, и опять искать…До бесконечности обманывая себя.

Я внимательно смотрела на подругу и понимала, что она говорит о себе. Ей тоже больно, до сих пор. И надежда почти умерла, и вера держится лишь на силе воли.

Ситуация, в которой она находилась, была сродни моей – та же неразрешимость и запутанность. Любовь, давно перешедшая в патологию, угнетающую, тормозящую, но так и не отвергнутая, еще питала ее силами, чтобы делать привычные вдохи и выдохи, шагать, еще чего-то ждать.

– Ань, у тебя сотовый с собой? Давай службу спасения вызовем? Сергея. Он точно приедет и вытащит твою машину, нас заберет. А, Ань? Ну его, твоего Кустовского вместе с поселковой газелью.

Я спрятала горькую улыбку и отвела взгляд, согласно кивнув. Вот и еще один человек уйдет из моей жизни – Оля. Если только узнает, если только поймет, что меж мной и ее любимым. Но разве я виновата, что люблю Сергея? Разве виноват Сергей, что любит в ответ?

Вот и еще один треугольник: Ольга, Сережа, я. Но в этом я вершина, а в том – Гульчата, Олег, я – лишь одни из катетов.

Видимо правду говорят, что все за нас давно решено, еще до рождения сложено и считано, и мы лишь идем заданным направлением, не осознавая его выверенность чьей-то чужой волей, жестокой рукой. Судьбы? Бога? Неважно. Грустно, что не нами.

Мне стало ясно, что рваться бесполезно, бороться и ломать, и вновь строить. К чему? Ведь ясно, что Олег так и останется с Гулей, и я скорей всего очень скоро забуду о той боли, что он мне причинил. Буду спокойно реагировать на его звонки, улыбаться при встречах и спрашивать – как дела, ничуть не интересуясь этим на деле. Потому что мне будет все равно.

Я буду жить с Сережей. Я, наконец, дам волю своим чувствам и буду делать, что я хочу, а не то, что лучше другим или правильнее по чужому мнению. Я люблю Сережу, он меня, а жизнь так возмутительно коротка, что совершено не стоит тратить ее на глупые условности. Мы будем вместе, возможно, уже с сегодняшнего дня. Я забуду в его объятиях все переживания последних недель. А братьям придется смириться, понять и привыкнуть. В любом случае мы, как и прежде, будем все вместе, одной семьей, своим миром. Навсегда. Как было изначально.

Жизнь наладиться у каждого в этой истории. Потому что теперь, все встанет на свои места, будет так, как было задумано до нас и за нас.

Главное, вовремя это понять…

– Милая моя, Анечка, Анюта…котенок мой, – жарко шептал Сергей. Я безмятежно улыбалась, нежась под его ласками, вслушиваясь в незатейливые слова любви.

Сережа. Сереженька – билось сердце в груди.

Я была абсолютно счастлива вот уже две недели. В моей душе больше не было обид, памяти о зле, горе и разочарованиях. От них ничего не осталось, словно не было вообще.

Теперь в моей душе жила тихая радость, ровная и искристая, как морская гладь летним утром. И ни всплесков, ни спадов, ни волнений, ни тревог. Тихо до слез, очищающих от скверны прежних ошибок и печалей, осветляющих каждый уголок сознания.

Я больше не думала о плохом, я забыла, что такое существует в природе. Может, оно и было, но не со мной и не сейчас, и не потом. Все это уже настолько далеко, что не разглядеть за давностью лет, дней и часов. Минут и секунд, проведенных рядом с любимым, и оттого бесконечных, и в тоже время – коротких, как миг.

Прошлые радости, прожитые мгновения счастья были, что вспышка, мелькнут и погаснут, но не спасут, не обогреют. Теперь они были другими – горели ярко и ровно – им не нужны были дрова надуманных причин для подпитки. Все изменилось – и я в первую очередь.

Я с наслаждением потянулась и посмотрела в окно – февраль сдавал свою власть марту. Завтра он уже канет в лету.

Боже мой, какой длинный месяц. И это его называют самым коротким в году?

А для меня он получился самым насыщенным по диаметрально противоположным впечатлениям и потому длинным, словно год. Еще в начале месяца я буквально лежала на дне горя и отчаянья и не видела пути наверх, а уже в середине не только поднялась, осознала, изменилась, но и взошла на пик того счастья и блаженства, что лишь грезились мне в детских иллюзиях.

И вот уже две недели мы фактически неразлучны с Сережей. Они пролетели, как миг, утонули в неспешных, порой пустых, но так нужных нам разговорах, в любви, которой пропитался мой дом, и каждая клетка наших тел, умов и душ.

Я просто жила, ничего не боясь, ни о чем не тревожась. Даже мысль о том, что братья, наверняка, уже все знают, брела отдельно от меня, где-то на задворках подсознания вместе с мыслью о том, что сегодня прилетают родители. И ничуть не беспокоила. Потому что мне было все равно, что скажут, что подумают и как посмотрят на меня родные, близкие и знакомые. Я вышла из-под их контроля, сняла с плеч гнет ненужных определений, лицемерных мнений и прочей шелухи морали.

Я, наконец, перестала метаться в поисках себя самой и обрела себя, поняла, зачем живу и что хочу. И получила. И ни о чем больше не жалела, не мучила себя плохими предчувствиями. Для них больше не было оснований и повода.

– Ань. Ты когда подашь на развод? – тихо спросил Сережа, поглаживая пальцем мою щеку. Я засмеялась и взъерошила его волосы: каждое утро начиналось с одного и того же вопроса, в одной и той же вкрадчивой манере с просительной интонацией. И ответила, повторяясь в десятый раз:

– Зачем? Разведусь, ты меня станешь к браку склонять.

– А ты не хочешь?

– А зачем? Что нам даст штамп в паспорте, кроме лишних пересудов?

– Ладно, как хочешь. Я просто думал, что ты мечтаешь, чтобы мы зарегистрировались.

– Глупость, Сережа.

– Ну-у…я и не настаиваю, как скажешь. Но развестись, Анюта, надо. Правда, что ты так и останешься Кустовской?

– Стану вновь Шабуриной, что изменится?

– Ничего, – пожал плечами Сергей, обдумав мои слова, и опять полез целоваться.

– Опоздаешь, – предупредила я, придерживая его на расстоянии. Он развернулся, чтоб взглянуть на настенные часы, и довольно заметил, хитро улыбнувшись мне в лицо:

– Не-а, успею. Самолет еще только через два часа. А могут и задержать.

– Не-а, – передразнила его я. – Погода летная, придет, милый, по расписанию. И получишь ты от мамы целую стопку штрафных выговоров.

– Н-да? – вздохнул Сергей и задумался. – Гонишь, значит?

– Ага. Спасаю от длинных тирад по поводу не уважения к родителям.

– А что, я должен, как цирковая собачка, на задних лапках плясать и хвостом пыль мести за сутки до их явления?

– Нет. Ты как раз к самолету успеваешь.

– Ага? – недоверчиво нахмурился Сережа.

– Ага! Давай посчитаем: пока встанешь…

– Час, – кивнул согласно и, увидев специально для него скорченную мину строгой и морально устойчивой тетеньки, вздохнул, скорчил в ответ умоляющую рожицу. – Ну, полчаса.

– Нет, минут десять…

– Не успеем…

Я хохотнула, видя его сомнение и огорчение… и озорной блеск в глазах:

– Попрошу без пошлых намеков.

– Ладно, – согласился легко. – Тогда прямо скажу.

Подхватил меня, перевернул на себя и громко возвестил:

– Я тебя люблю!…

– Но замуж не пойду! – добавила я в тон.

– Ну, вот, я ей про "Свадьбу с приданным", она мне – "Кошмар на улице вязов"!

– Да? Интересненько. У тебя мама с Фреди Крюгером ассоциируется? Не знала. Но в принципе – не удивлена. И полностью согласна.

– Не любишь ты ее.

– Люблю, – кивнула, заверяя. – Но тебя больше.

Сережа фыркнул и, переложив меня обратно на подушку, нехотя сел:

– Блин, Ань, если б ты знала, как ехать не хочется.

– Хочется, хочется, – подтолкнула я его. – Иди в душ, а я завтрак приготовлю, и вперед укатанной дорогой до аэропорта.

– А ты со мной поедешь?

– Не-а, я Андрюшиного звонка буду ждать.

– Хор-роше занятие, – с долей обиды буркнул Сережа.

– Не ворчи, – предупредила, качнув пальцем. – А то улечу к нему на Кипр.

– Нельзя тебе, – Сергей тут же сменил хмурое выражение лица на дурашливое. – Там солнце радиоактивное и киприоты озабоченные.

Я засмеялась и толкнула его в спину:

– Иди в душ, озабоченный.

– Иду, любимая, иду-у…

И пошел, специально шаркая тапками и вздыхая:

– Ох, долюшка моя тяжкая… сыновья да мужская.

Пока Сергей принимал душ, я приготовила горячие бутерброды и кофе с молоком, как он любит. Достала фрукты из холодильника, и появился Сережа. Обнял, запричитал:

– Какая же ты у меня хозяйственная, домовитая…

– Садись завтракать, – улыбнулась я.

– И вредная, – добавил он, садясь за стол.

– Это отчего ж я вредная?

– Первое – со мной ехать в порт отказываешься. Второе – на развод не подаешь. Вредная.

– Сам такой, – я села рядом и захрустела яблоком. – Первое – мало с тобой ехать, нужно будет перенести родственные лобзания, ответить на тысячу вопросов и дать отчет по каждому прожитому дню. А еще до вечера слушать причитания и претензии по поводу нашей черствости. Я за два месяца им ни разу не звонила, мама меня скушает.

– С тапочками? – кивнул Сергей. – Не бойся, обувь я спасу.

– А если передумаешь или не сможешь? Нетушки, не стану я рисковать. И потом, все равно в воскресенье к ним идти. Вот все вместе и пойдем, больше шансов пережить и выжить. Завтра Андрей прилетит…

– Вот его встретишь.

– Да.

– Понятно…Ладно, а что – во-вторых?

– А во-вторых…осада удалась – крепость пала. Иду подавать на развод.

– Анька! Ура!! – Сергей тут же стащил меня с табуретки и усадил к себе на колени. – Котенок, ты чудо! Я говорил тебе, что ты само совершенство?

– Не подлизывайся, – скорчила я ехидную рожицу в пику его безмерно довольной.

– Не подлизываюсь, – посерьезнел он и обнял, крепко прижав к груди. – Это правда. Я поверить в свое счастье не могу. Ложусь спать – счастливый, просыпаюсь – счастливый. А в душе такой…нет, не покой – умиротворенность. Я теперь понимаю, зачем жил, зачем вообще живу. Для тебя. Для тебя, девочка моя. Все, что ни попроси, все что ни пожелаешь…я. не знаю…

В его голосе появились странные нотки, и я отодвинулась, заглядывая в лицо Сережи. Так и есть – по щеке катилась слеза. Он улыбнулся мне и смущено отвел взгляд.

Ах, если б он знал, что я и сама готова была заплакать от счастья.

– Сереженька, любимый мой, – прижала его голову к себе, и зажмурилась, сдерживая слезы. – Сереженька, Сережа… Как же я люблю тебя, милый мой.

– Не поеду, не хочу без тебя, – вздохнул Сережа и затоптался в прихожей.

– Надо, милый, надо!

– Тогда я быстро…

– Нет. Как всегда: встретишь, отвезешь домой, посидишь. Не надо, чтобы они о нас знали, Сережа. Пока не надо, – чуть поморщилась объясняя. Не хотелось мне нарушать нашу идиллию маминым возмущением.

– Ага, – нахмурился Сережа. – Родителям не надо, братьям – тоже. Так и будем в подполье сидеть, конспираторы, блин. Ань, ну, что нам скрывать, а? Зачем? Все равно ведь узнают. Да Леха, мне кажется, уже в курсе.

– Догадывается, но не знает точно. Вот в воскресенье у родителей соберемся: ты, я, Алеша с Андрюшей и поговорим.

– У родителей? – не поверил Сергей.

– Да.

– Ага. А до воскресенья, значит, все, как есть.

– Так и будет. И после. Не хочу я сейчас эту тему обсуждать.

– Правильно, – Сергей подтянул меня к себе и обнял, лукаво поглядывая сверху, и прошептал, словно страшную тайну доверил. – Ань, а я тебя люблю.

– Да ты что! – изобразила я удивление. – Вот не сказал бы и не догадалась…А ну-ка, кыш, за порог сыновний долг исполнять!

– Анюта!

– Сереж, не тяни время, опоздаешь.

Сергей тяжело вздохнул и, нехотя отпустив меня, шагнул на лестничную площадку, буркнув напоследок:

– Горел бы он, долг этот.

Я захлопнула дверь и рассмеялась – каждый день одна и та же картина проводов. Что по делам, что на работу, Сергей уходил, словно его в ссылку отправляли. И подозреваю, всерьез мечтал о бесконечном отпуске, который проведет в моем обществе. Единолично.

Ох, Сережка! – качнула я головой улыбаясь, и пошла на кухню звонить Оле.

Подруга, видимо, спала, но я настойчиво ждала и была вознаграждена. Нудные гудки в трубке сменил сонный, хриплый голос Кравцовой:

– Алле!

– Привет!

– Аня, – протянула она недовольно. – Ты знаешь который час?

– Утро давно объявили, просыпайся. У меня к тебе дело.

– Угу, – подозреваю, Оля решила поспать у телефона.

– Ты не в курсе, какие документы нужны, чтоб подать на развод? И вообще: куда и как?

– Надумала? – оживилась подруга. Проснулась, наконец.

– Да. Хочу сегодня этим и заняться.

– А сегодня у нас…пятница? Да. Значится так, берешь паспорт, свидетельство о браке и прямым курсом в ЗАГС.

– Почему в ЗАГС?

– Потому, как детей у вас нет, где регистрировали, там и разведут… О-о-о, могут неприятности быть с Кустовским.

– Еще? – ужаснулась я.

– Ну, да. Он ведь может перепил имущества устроить.

– Какое имущество, Оль? Все что нужно, он взял, я не в претензии…

– А гюрза его, пардон, Гульчата?

– А она-то при чем?

– Бог ее знает. Но я бы не исключала.

– И что это значит? Не подавать что ли?

– Подавай. Но не расслабляйся. Будь во всеоружии.

– Ага, – хмыкнула я. – Дробовиком запасусь.

– Неплохая идея, – согласилась Оля серьезно. – Но у меня есть другое предложение – оповести братьев, что подаешь документы на развод. Они сами все сделают, и охрану организуют, и бюрократов наших поторопят, и любовников Сафакуловских охладят.

– Все-таки не любишь ты моих родственников, – вздохнула я.

– Отчего ж? Наоборот, благоговею. Но не идеализирую, в отличие от тебя.

– Ага? Ладно, пошла я документы искать.

– Ищи. Но не пропадай, отзвонись хоть, что и как. Интересно же, Ань.

– Отзвонюсь, – пообещала клятвенно и положила трубку. Посидела, качая тапком в раздумье, и…съела бутерброд. Потом включила музыку и пошла рыться в ящике стола, где хранились документы.

Паспорт нашелся сразу, а вот свидетельства о браке не было. Я добросовестно исследовала все содержимое ящика, высыпав его на пол. Нашла массу ненужных бумажек, своих и Олега, но нужной так и не обнаружила. Это меня озадачило и навело на мысль: а не забрал ли его с собой Кустовский?

И как узнать? Позвонить?

Нет, ему я больше никогда не позвоню. А разведусь, и вообще не вспомню. Умер он и для меня, и для моего малыша.

Тогда, где взять свидетельство?

А может, он его спрятал? Когда последний раз оно было нужно? Не вспомнить.

Я махнула рукой и принялась искать дальше, уверяя себя, что Олег его взять не мог. Иначе думать не хотелось, потому как возникали естественные и совершенно не нужные мне проблемы. Да и ему тоже. Нет, он не брал. Он же должен понимать, что это не телевизор, за документом обязательно приедут, и ясно, что не я. А с братьями не поспоришь. Особенно с Сережей.

Нет, точно Олег не брал свидетельства – не к чему ему лицезреть моих буйных родственников хоть в полном, хоть в изрядно урезанном варианте.

Думала я и планомерно обыскивала те места, в которых мог находиться нужный мне документ – ящики стола, книжные полки. И переусердствовала. Полезла на самый верх книжного стеллажа, туда, где стояли альбомы с фотографиями, использовав для этого не табурет, а нижние полки. Стеллаж скрипнул, предостерегая, и начал заваливаться. И рухнул.

Я чудом успела отскочить и теперь смотрела на груду дерева и книг, мысленно поздравляя себя с хорошей реакцией и повышенной живучестью. Вздохнула, прикидывая, как долго мне придется убираться, с чего лучше начинать? Забыв о свидетельстве и моем горячем желании сегодня же решить вопрос о разводе, села на пол и принялась разгребать завал.

Спешить мне было уже некуда, и я не столько раскладывала книги на стопки, сколько читала, то одну, то другую, смотрела фотографии в альбомах, вспоминая запечатленные на них моменты жизни: вот мы с Олежкой, свадебное путешествие. Прага. Город – сказка: башни, башенки, шпили и замки, кирпично-красные крыши домов и цветы на каждом окне. Узкие улочки, каменные мостовые и смешные названия – улица Зелезна, ресторан Злато студень. А памятники? Вот Карлу четвертому, а вот – корове. Олежка обнимает зеленую в одуванчиках, а я припала к белой в арбузах… Неужели это было?

Я решительно захлопнула наш с Олегом альбом. Убрала – положу его куда-нибудь в глубь антресолей. Потянулась за другим – семейным, и, открыв его, улыбнулась – мой выпускной. Мальчики в костюмах, девочки в вечерних платьях. На лицах оптимизм и веселье, во взглядах вера в собственную неотразимость и неповторимость. Какими же мы были наивными.

А вот Алешин день рождения. А это – майские праздники в Карагайском бору. Хорошо тогда было. Огромная приятная компания, чудесная погода, величавая природа… Тоже – было.

Так, а это что? – я нахмурилась, разглядывая бланки, вложенные меж страниц. Перебрала: моя коагуллограмма десятилетней давности, квитанция за фотографии, какой-то чек, справка о стерилизации…Что?!

Если б я не сидела, то наверняка бы упала. В моих руках была ксерокопия справки о стерилизации Кустовского Олега.

Я в шоке рассматривала белый лист бумаги, на котором четко была обозначена и дата проведения операции, и фамилия врача, проводившего ее.

Нет – стоп! Я бросила справку в альбом и резко захлопнула его. И замерла – а что дальше? Как просто – взять и откинуть, захлопнуть и забыть. Не думать. Да – ерунда. Бред какой-то!

Я растерянно огляделась: что же я искала? Ах, да, свидетельство о браке…

Мамочка моя, значит, Олег стерилен?!! Тогда как я могла забеременеть от него?!

Сережа?

Нет!! Неправда, нет!

Это обман, это специально…Конечно, обман! Зачем делать ксерокопию с подобной справки? Да и зачем она вообще нужна, кому бы Кустовский ее предъявил? Мне? Нет! Точно – Гуле! Наверное, она заявила ему о беременности, а он решил отказаться от отцовства, прикрывшись этой справкой!

Да, да, это похоже на правду! Но ведь он признал ребенка, сошелся с Гульчатой!

Мама моя! – я в панике оглядывалась вокруг, надеялась найти ответы на возникшие вопросы и чувствовала, как нарастает внутренняя дрожь от одолевающего меня нервного озноба.

Я схватила альбом и, найдя справку, вновь перечитала, потом еще раз и еще.

Стерилен, стерилен – билось в голове

И дата – за неделю до отъезда в Хургаду. Тогда сколько же должно быть месяцев беременности у Гули? Я лихорадочно принялась считать, но не могла совершить элементарное арифметическое действие и побежала на кухню, спешно набрала Алешин номер.

– Да?

– Алеша! Алеша, сколько у Гули месяцев беременности?!

– У кого? – брат явно не понимал о чем и о ком идет речь. Или притворялся.

– У Гульчиты, любовницы Олега! Не говори, что ты не знаешь ее, понятия не имеешь о ее беременности!! – меня сорвало на крик. Решалась моя судьба и судьба ребенка. Господи, Господи – молила я: помоги, пусть справка окажется фиктивной!

– Анечка, тебе не нужно было ездить в Сафакулово…

Да о чем он?!

– Сколько у нее месяцев?!!

– Анечка, я понимаю, ты взволнованна, весть не приятная, но почему именно сегодня ты настолько остро на нее отреагировала? Я понял, что тебе стало известно о положении мадам еще в день поездки…

– Алеша, не томи! Скажи, ответь!

– Анечка, успокойся, – брат явно начал тревожиться, голос стал тихим, ласковым. Вкрадчивым, как поступь вора. – Расскажи, в чем дело.

– Я нашла справку о стерилизации! Олег…Он стерилен, у него не может быть детей! Значит, Гуля носит не его ребенка?! Значит, она солгала… или он.

– Анечка, это не настоящая справка, – заверил Алеша таким тоном, что не поверить было не возможно. Я мгновенно поверила и облегчено вдохнула, потерла висок. И очнулась:

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Узких специалистов не так много, и мы часто встречаемся.

– Да? – а вот в этом я сомневалась. Но уточнять не стала, побоялась услышать еще что-нибудь из ряда вон. Справки хватило.

– Мне подъехать? У тебя все хорошо?

– Да, Алеша, все нормально. Извини, что оторвала от дел. Пока.

– Звони, Анечка. И не волнуйся так, не стоит, право…

– Да, не буду. Созвонимся.

Я положила трубку и наморщила лоб, обдумывая слова брата. Я верила ему, и все же что-то не давало покоя, что-то продолжало нервировать и раздражать мой разум. Попыталась поймать ускользающую от меня мысль. И поняла, что меня беспокоит: зачем Олегу ксерить фиктивную справку?!

Действительно – глупо, совершено не в его стиле. Он всегда пренебрежительно относился к бумагам документам и сам часто не помнил, куда их закинул. А эту справку отксерил и спрятал. Зачем?

Я положила справку перед собой и внимательно изучила подпись, печать. С минуту подумала и набрала справочную службу. Через двадцать минут, пробив заслон строгой тетеньки лечебного учреждения, получила ответ: Да, такого-то числа, такого-то месяца гражданин Кустовский действительно был прооперирован и заплатил за оную манипуляцию энную сумму, о чем имеется запись в истории болезни и журнале регистрации учета больных, под номером таким-то.