Текст книги "Банальная история"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Та на удивление согласна. С ее губ не сходит улыбка, речь тиха и нетороплива, и никаких претензий, ворчания, нравоучений. Мирный разговор ни о чем, милый и необременительный поток слов, дежурных фраз и тонких замечаний. Сергей хитро щурится, поглядывая на меня через плечо Алеши. Мой милый, любимый Сереженька. Как он красив сегодня и кажется монументальным в своей неторопливости. Куда ушла порывистость движений и речей? Наглый прищур и презрительная усмешка? Теперь на его лице отдыхает блаженная улыбка совершенно счастливого человека. Мы смотрим друг на друга, перекидываемся признаниями в любви и самой крепкой привязанности, любуемся своей семьей, обсуждая каждого, оценивая по достоинству: Андрюшино обоняние, Алешину строгую красоту, безупречные манеры отца, удивительную мягкость мамы. И понимаем друг друга без слов.

– Я люблю тебя, – шепчет его взгляд.

– Нет, это я люблю тебя, – отвечает мой.

– Но я больше, – парирует его.

– Нет, я сильней, – не отстает мой.

Но единственное, что не замечает Сережа – мою тягучую, словно прощальная песня, тоску. Ее замечает острый взгляд Алеши. Он настороженно следит за мной и отмечает каждый нюанс моего настроения, теряется в догадках и тревожиться. Голубые глаза темнеют от беспокойства, приобретая оттенок грозового неба, и вопрошают – что случилось Анечка?

Когда большая мужская часть семьи двинулась на балкон, чтоб покурить, а мама пошла готовить чай и сладкое, Алеша сел рядом со мной, и тут же завладев моей ладонью, тихо спросил:

– У тебя все в порядке, Анечка?

Алешенька, милый мой, Алешенька, – прислонилась лбом к его плечу, ища защиту от всех бед и несчастий, сгорая от желания поведать ему, что со мной происходит, поделиться гнетущей тайной. Но нельзя, и, пожалуй, именно это меня и мучает сильней остального. Я не привыкла лгать Алеше, как не привыкла скрывать от него то, что лежит на душе, то, что приводит в смятение. Роль прекрасной маркизы, у которой все хорошо, раздражает. Она не моя. И даже в одноразовом исполнении претит всей моей сути. Но все же я выдавливаю лживое, но успокаивающее:

– Все хорошо, Алеша.

Вот только кого успокаиваю? Алеша видит гораздо глубже поверхностных слов оптимизма. Его не проведешь. Да и себя – не обманешь. А он и я – суть одно. Порежу я палец, он почувствует за тысячу миль, заболит у него душа, я узнаю о том, находясь и в околоорбитальном пространстве.

– Ты что-то скрываешь от меня? – насторожился он. Хотел бы обидеться, но понял еще лет десять – пятнадцать назад, что не может. Оттого больше и не пытался.

Я вздохнула и прижалась к его груди:

– Не могу сказать. Не спрашивай меня, Алеша. Я расскажу, но позже. Хорошо? И прости. Мне действительно сейчас очень трудно. Период психологического пике.

– Вижу. И молчу, как ты заметила, но уже на грани того, чтоб открыть рот и напомнить о себе. И о других. О тебе самой, в первую очередь.

– В последнюю, – поправила я. – Мы слишком много говорим обо мне, и совсем не говорим о вас. Согласись, это не правильно.

– Не могу согласиться. Что говорить о нас? Мы взрослые состоявшиеся мужчины.

– А я, взрослая, состоявшаяся женщина.

– Да? Допускаю, и все же – женщина. Слабенькая, порой глупенькая….

– Ага. Ага, – фыркнула я. – Не такая уж слабенькая и порой достаточно умная. Просто вы постоянно делаете из моей особы особо важную персону.

– Но это так и есть. Раньше тебя это не возмущало. Что случилось сейчас? Приступ самоуничижения нагрянул?

– Пожалуй. А может мне очень хочется поговорить о тебе.

– Пожалуйста. Что конкретно будем обсуждать?

– Что тебе не хватает для счастья Алеша?

Вопрос застал Алешу врасплох. Он с минуту изучал мое лицо, словно на нем был отпечатан ответ, и тихо сказал:

– Покоя.

Одно слово и, как камень на перепутье. Иди в любую сторону – не ошибешься и придешь в одну точку – ко мне. К такому же камню на перекрестке сомнений, с той же надписью – покой.

Он, как в песне, лишь снился нам. Мои братья так и не узнали, что это такое? Каждый день, каждый час нашей жизни был наполнен страхами, волнениями, размышлениями, сомнениями и тревогами. Порой пустыми, порой безотлагательными и важными.

Я еще могла определить вкус покоя, узнать его из тысячи расцветок ощущений, сравнив с безмятежной, глубокой тишиной в душе, которую рождала во мне близость Сергея, ласковые объятья Алеши и его мудрые рассуждения, нежность Андрюшиных глаз и тепло его понимающей и всепрощающей улыбки. Мне было с чем сравнивать. Моим братьям – нет. Вот и еще минус мне, как сестре и любящей женщине.

– Мне кажется, мы слишком заняты друг другом, слишком замкнуто и обособленно живем. Вам нужно жениться. Особенно тебе, потому что ты пример для подражания. Женишься, и Андрей с Сережей следом. Кандидатура есть. Галина славная, преданная женщина. Она достойна тебя и, уверена, будет рада ответить согласием на твое предложение. Заводи семью, жену, детей. Давно пора.

– Зачем? – глухо спросит брат. Он щурился, пытаясь понять, отчего данная тема так волнует меня, и действительно ли волнует?

– Как зачем, Алеша? Для того, чтобы жить и чувствовать себя живым! Неужели тебе не хочется увидеть свое отражение не в зеркале, а в колыбели? Пусть слегка измененное чертами жены, крохотное, но твое.

– Что за странные мысли, Анечка?

– Чем же они странные? Закономерные. Живешь один, работа и мы, все. Страшно так жить, Алеша, и не спокойно. А ты женись, – я оторвалась от его плеча и заглянула в глаза. В них удивление мирно соседствовало с подозрением и беспокойством.

– Обещай, что сделаешь Галине предложение! – приказным тоном заявила я. Мне было очень важно добиться согласия Алеши, потому что я знала – он человек слова. Значит, хоть за одного любимого я буду спокойна. Он будет счастлив, о нем позаботиться еще более верно и трепетно, чем он заботится обо мне.

– В чем дело, Анечка? Что за странная причуда?

– Поклянись, Алеша! Поклянись, что ты возьмешь Галину в жены.

– Нет, – отрезал Алексей. – Я не люблю ее. И не понимаю причину твоего внимания к моей личной жизни. Ты решила попробовать свои силы на ниве сватовства?

Я не успела ответить, мужчины вернулись в дом, и мама принялась расставлять чашки, нарочно громко звякая посудой. Ее укоризненный вид напомнил мне о прямых обязанностях дочери и женщины. Пришлось помогать.

Я пошла на кухню за тортом и чайником. Алеша хотел пойти следом и продолжить разговор, но мама не дала, заняла его пустой беседой. Андрей воспользовался ситуацией и двинулся за мной.

– Как на счет вечером посидеть у меня? – спросил вкрадчиво, между прочим, расставляя на подносе чайник, молочник, сахарницу.

С радостью, но вряд ли Сергею понравиться – подумала я:

– Да. Но завтра.

– Утомил прием? – понимающе кивнул Андрюша. – Хорошо, завтра. В одиннадцать заеду.

– Это вечер? – рассмеялась я.

– Нет, а что, у нас на утро планы?

– Пустяк – работа.

– Может стоит подумать о длительном отпуске? Или о смене деятельности? Я сколько раз предлагал тебе перейти ко мне в офис? Напомни?

– Раз триста. Андрюша, я ничего не понимаю в юриспруденции, зачем тебе профан на работу? Ради вывески, антуража?

– Ты не профан, ты моя сестра. И твой профессионализм меня не волнует.

– А что волнует? – лукаво улыбнулась я.

– Ты.

– Новость… ничего интересного, доложу.

– Отнюдь. Да, я так и не спросил вчера – ты на развод подавать собираешься? Могу помочь.

– Собиралась, Андрюша, но не могу найти свидетельства о браке.

– Любопытно, – задумчиво протянул брат. – Хорошо искала?

– Не поверишь, даже стеллаж сломала в пылу поисков. Каждый том проверила, все ящики. Нашла массу интересного, но свидетельства нет. Кстати, обнаружила любопытный документ, впрочем, ты наверняка в курсе.

– Нет, просвети.

– Справку нашла о том, что Олег стерилизовал себя.

– Не верь, – качнул головой Андрей.

– Мне Алеша тоже говорил, что это фальшивый документ, но он ошибся. Справка настоящая. Проверить не составило труда. Звонок в больницу. Теперь меня мучает вопрос, вернее несколько вопросов: зачем он это сделал? Зачем ушел к Гуле? И от кого она ждет ребенка? Алеша не знает. Может, ты мне ответишь на правах сыщика?

Андрей вздохнул и задумчиво посмотрел на меня:

– Слышу укор в твоем голосе. Гулю, так чувствую, ты мне не простишь.

– Простила. Но очень хочется пояснений, чтобы еще и забыть.

– Ультиматум? – вяло улыбнулся Андрюша. Я пожала плечами:

– Справедливость.

– О-о! Конечно. Хорошо, отвечу, поясню…с условием – завтра обедаем вместе.

– Принято, – кивнула с улыбкой.

– Тогда…

– Эй, вы здесь не умерли? – возник на пороге Сергей, придирчиво оглядывая нас.

– Как видишь, – с жесткой ноткой в голосе ответил Андрей и неприязненно уставился на брата. Тот ответил не менее задиристым взглядом с дичинкой ревности на дне зрачков.

– Сережа, бери торт, неси в комнату, а мы немного поговорим. У нас очень важная тема.

– И секретная?

– Нет.

– Тогда о чем речь? Я тоже хочу послушать и принять живейшее участие в столь «важном» разговоре, – Сергей прислонился плечом к стене и сложил руки на груди, всем видом показывая, что уходить не собирается. Я улыбнулась, любуясь его решительной позой и каменным лицом с отмороженным взглядом, который он мастерски изображал, пугая потенциальных соперников, недругов и прочие не приглянувшиеся ему личности. В такие моменты он напоминал мне самую безобидную австралийскую ящерицу-плащеносца, которая в минуты опасности раскрывает огромную складку вокруг головы и становится страшной. А еще она умеет шипеть и показывать язык. Первое Сергей умеет, а вот второе…Может, стоит обучить для полноты сходства картины?

Андрей хохотнул:

– Серый, пошли ко мне охранником? Я тебе за один только вид, как роте, платить буду.

Сергей подумал и… рассмеялся в ответ, расслабился:

– Подумаю, – прогудел со смущенной улыбкой. – Так о чем речь-то?

– Об Олеге, – пояснила я.

– Апс! И конкретно?

– Аня свидетельства о браке найти не может, чтобы развестись. Я ей помощь предложил, – пояснил Андрей.

– Соглашайся, не раздумывая, – тут же кивнул мне Сергей, заинтересовавшись. – Как думаешь, Андрюха, дней за десять реально их развести?

– Вполне. Если, конечно, свидетельство найдем, а нет, придется восстанавливать. В этом случае дней пятнадцать потратим.

– Так, мне пойти? Вы, я смотрю, уже без меня не плохо общаетесь, – немного обиделась я. – И развод, по-моему, только вас волнует, а меня, многоуважаемый Андрей Дмитриевич, другой вопрос интересовал. Напомнить?

– Ладно, Анюта, чего ты? – влез с примирением Сережа. И хотел обнять, но не успел, Андрей обхватил мои плечи и в насмешливом тоне заявил:

– Не менее многоуважаемая Анна Дмитриевна, охотно удовлетворю ваше любопытство: господин Кустовский, будучи с детства невменяемым, решился на акт вандализма в связи с ярко выраженной патологией во всех составных личности и некоторых аспектах анатомического строения, в частности, головного мозга, коего у него и так немного. Мазохист по натуре, сей дивный элемент мужественно лишил себя потомства, но перед тем, подстраховался, и все ж спарился с одной непритязательной мадам весьма забитой наружности. Плод сей страсти незамедлительно пустил корни в материнском лоне. Многострадальный папаша, подумав и сообразив, наконец, что приступ мазохизма, коему он предался в пылу заворота всех мозговых извилин, чреват огромными последствиями, воспылал привязанностью и любовью к еще не родившемуся, но уже ясно, что единственному отпрыску, и рванул в объятья Гульчаты, дабы взрастить посеянное семя. На сим столь грустная история заканчивается, ибо продолжение ее меня лично не интересует, как задействованные в рассказе персонажи.

Сергей хохотнул, я хмыкнула и качнула головой:

– Все-таки тебе нужно было идти в театральный…

– Представлений и актерских тренингов мне хватает и в адвокатуре, – заверил Андрюша.

– Кто б сомневался! – расплылся в улыбке Сергей.

– Ну-с, милая леди, я удовлетворил ваш интерес? – заглянул мне в лицо брат.

– Отчасти.

– Может, перенесем стол на кухню? Родителей выгоним и продолжим активную дискуссию? – спросил Алеша, заглянув на кухню. Мы дружно встрепенулись и, похватав кто что успеет, двинулись в комнату, где мама уже закипала от недовольства, готовя обличительные тирады, а папа загрустил и, вздыхая, лениво жевал грушу.

– Чудесный был день рождения, на удивление, – заметила я со вздохом сожаления. Все хорошее отчего-то быстро заканчивается, а плохое длится бесконечно.

Сергей лишь кивнул. Он лежал рядом и пытался разглядеть что-то одному ему ведомое в моей руке, выставленной в темноту потолка. Ночь уже плотно окутала и наш дом, и город, и давила сном граждан и гражданок, а мы не спали. Нам было уютно и приятно лежать вместе просто так в постели и шептаться в темноте, перебирая прошедшие моменты, фантазируя о грядущем.

– У тебя кожа светиться, – наконец, выдал Сережа и прижал мою ладонь к своей груди.

– Я лампочка, – рассмеялась я.

– Обогреватель, – хохотнул Сергей и посерьезнел, развернулся ко мне. – Анюта, у тебя точно все в порядке? Может, опять в клинику ляжешь?

– Зачем? – неподдельно удивилась я. – Чувствую себя прекрасно. Беспокоиться не о чем.

– Да? Ты – хитрюшка.

– А это ты к чему?

– К тому, что так и не оповестила родственников о нас. А обещала, между прочим, вот и верь вам, Евиным потомкам.

– Сережа, мы не последний день живем, скажем еще. А сегодня не хотелось. Мама была на удивление мила, зачем ее раздражать и толкать на резкость? Да и папу волновать не стоило. Услышать такое в день рождения! Ты сам понимаешь, к чему бы наше заявление привело: мама в крик, папа хватается за сердце, глаза Андрея наливаются кровью, Алеша начинает контрнаступление. Оно надо?

– Да-а…а зачем тогда обещала?

– Чтоб отстал, – рассмеялась я.

– Вот она любовь женская! – заблажил Сергей и полез целоваться.

На работу мы дружно проспали и заметались по квартире, собираясь в путь. Выкатились, смеясь, на улицу и загрузились в Сережину машину. Он дал по газам, а я раскрыла пачку чипсов:

– Позавтракаем, милый?

И оба засмеялись.

Симаков, конечно, был не в восторге от моего опоздания, но за много лет привык, и оттого лишь смешно дулся да пытался изобразить строгость на лице. В итоге загрузил работой и успокоился. К обеду опять пребывал в самом радушно-лучезарном настроении и милостиво отпустил меня на обед и далее куда захочется. И видимо опомнившись, уже мне в спину кинул грозно:

– Завтра чтоб в 8.30. в офисе была!

Ага, ага, – кивнула я, не поворачиваясь. Сгребла шубку и рванула вниз по лестнице, прямо в объятья Андрея.

– Привет, – расцеловал он меня. – Куда пойдем? «Радо», "Степли"?

– "Радо". Давно там не была.

– Ничего не изменилось, уверяю.

– Тогда сразу заявляю, хочу все! Голодная. С утра на завтрак лишь чипсы, а я девушка прожорливая.

– Хорошо, – рассмеялся Андрей и открыл передо мной дверцу машины.

– Что мне нравится в «Радо», это обслуживание и салаты, – заявила я, удовлетворенная сытым обедом.

– Еще порцию заказать?

– Нет! – испугалась я и рассмеялась, увидев, смех в глазах Андрея.

Мы сидели на втором этаже, возле огромного аквариума. Симпатичный, уютный интерьер ресторана располагал к приятным, неспешным беседам. Зал внизу был заполнен лишь наполовину, а здесь, и вовсе никого не было. Второй этаж открывали после семи вечера, но Андрей был вне законов и правил. И мы сидели, по-домашнему уютно расположившись в креслах, одни на весь этаж, слушали мерное жужжание компрессора в аквариуме, потягивали сок и наслаждались обществом друг друга.

Вкусный обед сделал свое черное дело – я расслабилась, потеряла резвость мыслей и сонно посматривала на вуалехвостых рыбок и прочую экзотическую живность, снующую в аквариуме меж керамических замков и сундуков с фальшивыми сокровищами, и вяло потягивала сок из высокого фужера. Где-то на задворках сознания, как те рыбки, плавала пара мыслей, не очень приятных, диссонирующих с общим состоянием души и тела, и оттого изгнанных на время: позвонить Татьяне Леонидовне и Олегу. Первой на счет завтрашней процедуры, второму на счет свидетельства о браке. Андрей словно угадал мою последнюю мысль:

– Малыш, я договорился о восстановлении свидетельства. Через пять дней оно будет у меня. Начинаем развод?

Я вяло кивнула: дерзай. Пузырьки воздуха, бегущие вверх за стеклом аквариума, меня увлекали больше, чем прения о столь неприятном процессе.

– У меня к тебе предложение.

– Угу, – выдавила с трудом. Это все, на что я была способна в таком состоянии.

Андрей вздохнул и повторил более жестким тоном, привлекая мое внимание:

– Серьезное предложение.

Я сонно хлопнула ресницами и милостиво качнула ладонью:

– Излагайте, сударь.

– Я предлагаю тебе стать моей женой.

Если б я пила, я бы подавилась. Но этого, к счастью, не случилось. Однако сонливое состояние сбежало и затерялось где-то в районе опальных мыслей. Я встрепенулась и воззрилась на брата с долей недоумения:

– Прости?

– Я думаю, нам стоит оформить наши отношения официально. Ты знаешь, как я отношусь к тебе и что ты для меня значишь. Уверен, я значу для тебя не меньше…

– Стоп! – я даже выставила ладонь, желая остановить не только признание брата, но и само время. Получить пару минут форы, чтобы сообразить, переварить услышанное. Но Андрей знал, когда затевать подобный разговор. Пока мой желудок переваривал пищу, голова основательно отдыхала и фактически не работала. Как бы сказал господин адвокат – клиент был не способен на сопротивление.

И все же я смогла мобилизовать силы разума, мужественно преодолев приобретенную за обедом релаксацию всего организма. Подобралась и вполне четко спросила:

– Андрюша, хочу тебе напомнить, что мы брат и сестра, и даже с твоими связями сей факт обойти будет очень трудно.

– Да? – выгнул бровь Андрей, а я насторожилась. Его взгляд словно сомневался в моем заявлении, не верил и не знал о той непреложной истине, что я поведала.

– Открыла тебе великую тайну? – мой голос не скрыл скепсиса и удивления.

– Нет, но…Кого именно смущает степень нашего родства, малыш? Тебя? Меня?

– Маму, – подсказала первого и самого главного кандидата, нашего палача и добровольного гонителя. – Ату их, ату, она закричит первой.

– Не думаю, – безмятежно протянул Андрюша, и я потеряла остатки вялой расслабленности. Меня изрядно настораживала уверенность брата, странный загадочный блеск глаз и его абсолютное, более того, искреннее, спокойствие.

Я что-то не знаю?

– А что ты думаешь? – спросила осторожно.

– Думаю, что легко смогу убедить родителей не предавать нас анафеме.

– Как? – разговор становился все интересней.

– Не важно. Малыш, тебя больше не коснуться проблемы, обещаю. Я решу их сам, а как, к чему тебе знать?

– Любопытно.

Он рассмеялся:

– Удовлетворю позже.

Естественно – подкрасит, подлатает, наведет лоск и подаст на золотом блюдце заманчивую конфетку правды, внутри которой возмутительная начинка самой бессовестной лжи.

Ах, Андрюша…

– Да, выдашь очередную ложь за истину? – не сдержалась я от намека на новогодние события.

Андрей вздохнул и придал лицу покаянно несчастное выражение:

– Ты же знаешь, Аня, обман порой необходим, более того привлекателен именно тем, что скрывает правду. Ты могла бы заметить, что люди чураются истины, ложь им милей и понятнее. Мир обмана привычен и приятен сердцу, глазу, слуху. Правда давно уже не в чести.

– Почему мама назвала тебя Андрей? По-моему, самое верное имя – Мефистофель.

– Сравнила!

– Констатировала.

Андрей задумчиво посмотрел на меня и грустно заметил:

– Если б я был праведником, мы бы не выжили.

Мне стало не по себе: он прав. А какое право я имею судить его? Как посмела?

– Прости, Андрюша, я не хотела тебя обидеть.

– Я не умею на тебя обижаться, малыш. Согласен с тобой, методы выживания, увы, не очень красивы и, увы, именно этим действенны. И я стану кем угодно, буду совершать, что угодно ради тебя…и ради ребят.

– Андрюша…

Я совершенно расстроилась, почувствовала одновременно стыд за свои выпады и жалость к этому самому славному, самому сильному, но такому ранимому человеку. И безмерную любовь, слепую до самопожертвования

– Чем собираешься заняться вечером? – решил сменить тему брат.

– Не знаю. Возможно пойду к Оле.

– А если вместо девичника устроить культпоход? В театре премьера. Пойдем?

– Нет, не могу, – протянула, искренне жалея, что не могу согласиться.

Мне предстояло звонить Татьяне Леонидовне и после собираться, морально настраивать себя. Сидеть в таком состоянии в ложе, рассеянно поглядывая на сцену, и не воспринимать ни актеров, ни сюжет постановки…К чему так издеваться над собой и окружающими? А завтра тем более – меня ждет самое отвратительное событие в моей жизни, и вряд ли я смогу после идти в театр, вообще кого-то видеть и адекватно воспринимать. Нет, лучше в пятницу, как раз немного приду в себя, и развлечение будет кстати.

– Пойдем в пятницу?

– В пятницу? – Андрей огорчился и не скрыл этого. – Я планировал забрать тебя в конце недели на горнолыжный курорт в Бовец. Сделать подарок к восьмому марта, как ты мечтала. Документы уже оформили…ребята в курсе, собираются.

Я чуть не вспрыгнула с места и не кинулась на шею Андрюше: в Бовец! На лыжах! С гор! О-о-о!! Ветер в лицо, солнце, слепящий снег и виражи! И с кручи за руку с братьями!…

– А-а-а!! – взвизгнула и все ж кинулась к брату, снося фужеры со стола.

– Тихо, – приложил он палец к губам, усмиряя мой восторг, и улыбался:

– Значит, идея по нраву? Мы отчего-то так и подумали.

– Вы самые хитрые…нет, вы самые лучшие братья на свете! – заявила я с патетикой, гордо вскинув подбородок, и опомнилась. – А загранпаспорт, Андрюша?

– Еще действителен, я проверял. Год спокойно терпит.

– Ура! Когда летим?!

– В четверг. Самолет на одиннадцать. И не вздумай собираться сегодня, я тебя знаю.

– Как скажешь, – заверила с самым честным видом, мысленно уже прикидывая, что и где лежит, что возьму, что еще куплю…

Естественно, вернувшись домой, я в первую очередь позвонила Кравцовой, чтобы поделиться радостью:

– Олька! Я уезжаю в четверг в Бовец! На горнолыжный курорт! Представляешь?!

– Представляю, – буркнула Оля. – И поздравляю, завтра тебе к Лазаренко идти.

Меня словно спустили с небес на землю, причем не в лифте и без парашюта.

– Спасибо, Оля, умеешь ты настроение поддержать, – ответила глухо, и сама свой голос не узнала.

– Да какое настроение, Аня? О другом думай. Ты звонила, назначилась?

– Нет.

– "Нет". Так и знала, – и неожиданно всхлипнула. – Ты мне сегодня снилась, отвратительно. Позвони завтра, как сможешь, только обязательно позвони! Не забудь, Ань!.. А может, стоит все-таки Алешу твоего в известность поставить?

– Зачем? Мало им от меня волнений? Хватит уже, Оля, сколько можно за их спины прятаться? Сама виновата, сама и разберусь. Перестань нервничать. Не из-за чего. А сны – суеверие. Большая уже девочка, чтобы ерундой заниматься.

– Не спокойно, Ань.

– Тебе. А теперь представь, как мне замечательно «радостно»?

– Аня, звони Татьяне и мне перезвонишь, хорошо?

– Ладно, – бросила обреченно и опустила трубку. И замерла, рассматривая корпус телефона. Внутри меня апатия боролась со страхом, страх с необходимостью. Побеждал внутренний голос, вопя в истерике, повторяя слова Оли – звони Алеше!!

Я через силу полезла в свою сумочку и достала визитку Лазаренко. И опять застыла, разглядывая ровную вязь печатных слов и цифр. Чувствовала, что готова сбежать на край галактики от необходимости набрать простой номер, задать не менее простой вопрос и вновь увидеть, в общем-то, симпатичное лицо женщины – врача. Врача-палача – тут же всплыла рифма ассоциация.

На меня вновь нахлынули все те эмоции и переживания, что я так усиленно прятала в глубь сознания, зарывала под яркие жизнерадостные впечатления и сама, и с помощью Оли. Страх, боль, неприязнь ко всему, что окружает: к миру, к себе и к той вурдалачке, что лишит меня ребенка, части меня, жуткая, способная на убийство ненависть к Кустовскому и его лицемерной, расчетливой девке душили меня, рвались наружу нервными всхлипами.

"Ничего, ничего, нужно взять себя в руки, пережить вторник и встретить среду. А в четверг я забуду произошедшее, вымету из памяти", – убеждала я себя. И после принятия внутрь упаковки валерианы убедила. Набрала номер Татьяны Леонидовны и почти спокойным, ровным голосом напомнила о себе.

– Да, помню, – заверила доктор и проинструктировала. – Завтра придете к десяти утра. Кабинет двадцать восьмой, второй этаж. Предупреждаю сразу, это уже стационар, поэтому вещи оставляете в гардеробе, внизу. Подниметесь, повернете налево и прямо до конца коридора. Подождете у кабинета. Выйдет сестра, скажет вам, где переодеться, и объяснит, что дальше. Вы, как наркоз переносите?

– Э-э, н-нормально…по-моему.

– С утра не кушать и не пить. Сердечная патология есть?

– Нет.

– Хорошо. Завтра в десять, не опаздывайте. До свидания.

Как сухо и черство!

А что я хотела?..

Напиться бы до беспамятства и заснуть, проснуться в среду, когда все плохое позади, и собраться в Бовец…

Начну сборы сейчас. Может, это занятие отвлечет меня? Да. Буду думать о прелестях горных пейзажей, крутых склонах и лихих лыжниках, одним из которых я стану через трое суток. Два дня. Мне нужно пережить всего лишь два дня.

Вот уж действительно, трудная задача…

– Анюта! Что я тебе купил! – Сергей бухнулся на диван и с загадочным видом вытащил из кармана пиджака тисненую коробочку. – Паучок от Сваровски! У меня Нинка – секретарша от зависти накладные ресницы потеряла!

Я фыркнула и не сдержала улыбки: Сережин восторг был неподдельным и превращал мужественного гиганта в эмоционально несдержанного юнца. Но и этот образ придавал ему очарование. Он был прекрасен, неповторим и неподражаем в любой ситуации, в любом возрасте: маленький взъерошенный мальчуган-задира, надменный юноша с кривой усмешкой и цепким взглядом, мощный парень с обветренной, огрубевшей кожей и едким прищуром внимательных глаз, мужчина с каменным и в тоже время живым лицом, на котором время уже расписалось парой морщинок на лбу и у линии губ, оставило мелкие штрихи у глаз.

– Чудная вещица! – заверил Сережа, протягивая мне изящного паучка из страз на тонкой серебряной леске.

– Чудная, – согласилась я, любуясь братом.

– Одень, котенок.

Разве я могу ему отказать в такой малости?

Сережа спал, а я не могла, сказывалось волнение. В ночной тишине квартиры бродили мои забытые и только что рожденные страхи. И покаяние, которое я вряд ли получу за тот проступок, что совершу завтра. Вернее, уже сегодня.

Всю ночь я неотрывно боролась с призраками прошлого, с собой и своими страхами. И слушала дыхание Сергея, которое, хоть и не надолго, успокаивало меня, направляло мысли в более оптимистичное, позитивное русло. Но заснуть так и не смогла.

Утром у меня началось незначительное кровотечение. Может, повлияли волнения, может природа таким образом лишала меня сомнений и ставила крест на бесплодных мечтах? Не знаю. Я четко поняла лишь одно – выбора у меня нет.

День, словно в насмешку мне, в противовес тому поступку, что мне придется совершить, выдался солнечным, по-весеннему теплым. Снег подтаивал, лежал мокрыми грудами на улицах, чернел у дорог, вяз под ногами прохожих и колесами проезжающих машин. Солнце слепило глаза, плавило наледь на крышах. Зима плакала сосульками льда, прощаясь со всей властью. Еще немного и проявятся пятна асфальта, пожухлой прошлогодней листвы. Месяц, и по серым лентам дорог застучат каблучки туфель, а не зимних сапог.

"Наверное, стоит пересмотреть гардероб. Завтра вытащу Ольгу в бутик и обувной салон. Совершим шопинг и забудем неприятности", – думала я, шагая по улице и разглядывая готовую ожить со дня на день природу. И почти заглушила страх и сомнения мыслями о фасоне сапожек, курток, костюмов, блейзеров, о бижутерии и косметике и прочих милых женскому сердцу мелочах.

На второй этаж больницы я ступила в почти стерильном состоянии разума. Прошла и смело постучала в дверь указанного мне кабинета. Выглянула молоденькая девочка с густо подведенными глазами, в надвинутой на самые брови белой шапочке.

– Татьяна Леонидовна назначила мне на десять, – сообщила, надменно разглядывая чудо в белом халате и храбро пряча волнение под браваду светской леди.

– Пойдемте, – кивнула девушка и провела меня к соседнему кабинету.

– Располагайтесь. Переодевайтесь: халат, тапочки, и посидите в коридоре, Татьяна Леонидовна вас вызовет.

– Она занята?

– У нее пациентка на девять, только начали. Вы рано пришли.

– Ничего, я подожду.

– Не волнуйтесь, – улыбнулась, вдруг, медсестра, видимо, по моему лицу, не сдержавшему маску наплевательства, угадав истинное состояние. – Первый раз? Не переживайте. Татьяна Леонидовна очень хороший специалист. Операция пройдет быстро. В четыре уже домой пойдете.

– А раньше?

– Возможно и раньше. Если от наркоза отойдете. Держать насильно не будем.

Улыбка у девушки была милой, располагающей, и я не вольно улыбнулась в ответ:

– Надеюсь. Спасибо.

– Да не за что, – махнула та ладошкой и выпорхнула вон.

Я не спеша, переоделась и заняла пост на кушетке у кабинета. 9.41– показывали часы над дверью прямо по курсу, в глубине коридора. Слева еще одни двери, перегораживающие проход, справа окно с видом на голые кроны деревьев. Минут пять лицезрения столь живописного пейзажа меня утомило, и я пожалела, что не прихватила с собой журнал или книгу. Но кто бы знал? Да и смогла бы я читать в состоянии непрекращающегося внутреннего тремора? Не факт.

Ожидание всегда меня нервировало и утомляло, а в данном случае еще и рождало желание сбежать, но я мужественно его преодолевала, занимая голову особо важными мыслями. Я составила список вещей, что займут внутренности походной сумки, так же мысленно прикинула, что завтра буду искать с Олей в бутике, и что куплю себе, любимой, в первую очередь, поздравив с окончанием самой паршивой полосы в моей жизни. А еще нашла массу изъянов в рисунке маникюра, педикюра и решила сегодня же посетить специалиста.

"Нет, поеду прямо в салон Клевицкой, пусть приведет меня в порядок", – решила и проследила взглядом за парой врачей, прошедших мимо из дверей слева в двери прямо по коридору. Потом пробежала медсестра, другая. А я все сидела и мучилась от страха и неизвестности, проклиная собственную глупость, что привела меня в столь неуютное место. К десяти своими переживаниями я заработала легкую мигрень и боль внизу живота. Она была еще слабой, далекой, но уже настораживала.

Я хотела постучаться в кабинет и вызвать Лазаренко, чтоб поведать о своем состоянии, но не успела и встать. Дверь в глубине коридора напротив меня с треском распахнулись, и помещение наполнилось гулом голосов и топотом множества ног. На меня двигалась целая делегация строгих мужчин и женщин в белых халатах. А во главе шел Алеша и что-то недовольно объяснял идущей рядом Галине, то и дело тыкая пальцем в тонкий журнал в своей руке.