Текст книги "Гарон"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Я? – боясь пошевелиться и потерять его тепла уют, выдохнула Яна.

– Конечно. Да. Ты. Но не отвергли мы друг друга сразу и тем пути назад лишились навсегда. Теперь, чтоб не было, и где б нам не случилось быть, врозь иль вместе: ты – моя, а я – весь твой от мыслей, дел, желаний.

– Влюбленный эльф… Поверить бы еще.

– Не торопись, не стоит. Можешь дальше противиться себе и крови той, что бродит и туманит разум, и душу уж поработила – мной. Ты все еще противишься, но тщетно, я понял это про себя. Я, так же сопротивлялся, честно, и верил мы не пара, не судьба. Ведь, многое в тебе мне не понятно, но даже злость твоя, порой, приятна лишь потому, что принадлежит тебе.

– Так значит любишь?

– Люблю, хоть верь, хоть нет, и ты в ответ полюбишь.

– Нет…

– Упрямица. Мы так с тобой похожи…

– Как день и ночь…

– Сливаются в одно и дарят вечер, прекрасный после суетного дня, и утро, что лучом пронзая тьму, приносит новый день…

– И новую Луну. Романтик ты, а я грубее много. Ты странным образом меня пленил и к откровенности склоняешь, я скажу, пусть будет то минута помраченья, и пожалею утром я о ней, но будь что будет…

– Что ж, смелей.

– Ты нравишься мне, да, я не была бы против, твоею стать, но… разум не дает. Им я понимаю, что глупо и мечтать о том. Мы говорим на разных языках и в том отличье главное, поверь, оно и ставит между нами дверь, что не открыть ни сладкими речами, ни поцелуем, ни чем другим. Мы разные с тобой и нам не стать единым. Миг наважденья схлынет, и опять начнем друг друга мы терзать.

– Не так. Терзаешь ты сама себя и оправданий массу найдешь легко любой беде, поступку и желанью. Твои стремления понять и объяснить любое мановенье ветра, души порыв и бег времен и лиц, достойно восхваленья, но и упрека тоже. Есть на свете то, что невозможно к четкому определенью. Его не выразят слова, лишь оттенят и то недолго, нечетко, смазывая цвет. Есть вещи, что уму и даже сердцу не подвластны и ими ведает душа, она одна… она одна…

И словно пух, коснулся ее губ, потом чела и щек. И нежно улыбнулся:

– Ты смотришь, словно, видишь в первый раз.

– Такого, да. Но все равно не верю.

– Так проще, вот и весь ответ. Тебе довольно причинили боли и, сбегая от нее, от новых бед защиту обретая, себя лишь отвергаешь не стремясь влюбится вновь. В броню одела сердце, душу закалила и потеряла то, что было бы любому мило, единственно желанно, нужно вечно. Позволь, я попытаюсь объяснить, и, может быть, хоть струнку разбудить, одну, заветную, что тебе поможет вернуться в робость первых дней, когда неведомы еще душе все смуты дней, что вереницей хороводят и множат в круговерти лет лишь счет потерь, обид и лжи. Ты потеряла, то зачем мы все кружим в них – любовь. И сколько не беги ты от нее, она не миг, не приведение – она везде. В тебе, во мне, в тирроне, и Луне. Весь мир она, и стоит посмотреть глазами любящими, и любя, и ты поймешь – то не слова. Прекрасных красок яркий свет, Луны печаль, и синь морей не для себя они живут, не от беды, обид бегут, не злятся потому, что страшно им. Они поют из часа в час из цикла в цикл, затем лишь только, чтобы мир постиг, насколько влюблены они, в его многообразие, и все-таки, ценны и невозможны без него, как он без них.

– Как глубоко постиг ты тайны мирозданья. Красиво говоришь. Но, воспевая мир любви, не забывай воспеть и мир потерь.

– Их нет. Ничто не канет незаметно и просто так, от ярости иль зла, они ведь тоже, проявление добра. Все в этом мире гармонично. И мир прекрасен в бедах и добре лишь тем, что есть. Другое важно, какими красками раскрасишь ты его. Ведь, будет серым он от пыли недоверья. Мрачным от черных красок ненависти, лжи. Белым в свете умиленья, и красочным в любви. Но он один и неделим. Не он творит нас – мы творим.

– А если нет? А если все не так, и ты неправ, иллюзией раскрашивая мрак, себя ты губишь, и других зовешь?

– Мне грустно слышать нотки огорченья, что в голосе твоем живут. Я ощущаю, как твоей души смятенье тебя тревожит, растерялась ты, как путешественник на перекрестке. Два пути и больше нет? Один печален, полон бед в нем страх и боль рука к руке ведут тебя по краю униженья. В нем одиночество и тишина, что быть сама с собой обречена – тобой. Его ты избрала, как меньшее из зол. Но он тебе понятен. Второй отвергнут – страшен он тебе. В нем важно откровенье и сердце не закроешь в бронь, ожесточение рождает боль, а злость там не живет, и вот – прикрыться нечем, и остается лишь идти навстречу вере и ее хранить в пути, лелеять радость, греться у костра надежды и тепла друзей, любить, пусть нелюбима ты в ответ, любить не потому и не затем, а просто так – душою всей.

– Что ж тогда – любовь? Мне интересно, как она тебе, что в мире том, что ты избрал – как наважденье, боль иль ценный приз. А может быть физический каприз, слиянье тел – и все определенье?

– Любовь? – эльф тихо рассмеялся и нежно девушки лица касался и, словно, грезил на яву, зовя ее в свою страну. – Любовь, когда нет мыслей и сомнений, когда не знаешь ты кто он, кто ты, где ты, где он. Не представляешь себя врозь, с тем, что стало вдруг одним и неделимым, и мертво по отдельности, и живо лишь вдвоем.

– А если предают?

– Любить в неверии? Напрасный труд. Любовь лежит на плоскости иной, что категории пошлейших объяснений, что ветошь и труха, она – цветенье. Любовь вокруг – она весь мир, что множит и объединяет, ломает, строит вновь, сродняет, два разных в целое сплавляя без препон. Соединяет небо с морем, земли, страны, миры; прошедшие, грядущие века. Без страха, без упрека, без вздохов лишних, суеты ненужной – она лишь дух питает наш и безраздельно правит миром, где души лишь живут, и им неведом страх обжечься лепестком огня-любви. И без нее мертвы они, любые красочные перлы, цветенье фраз – пусты и серы краски дня. Слова, дела бессодержательны и неприглядны, и жизнь сама, что сон, а ты больной и в летаргии. Не может обмануть любовь. Кто истинно влюблен, тому не страшны предательство и ложь, они неведомы ему и потому не нужны опасенья, и не страшны, по сути и определению. Ведь любит он не за любовь в ответ, а потому, что иначе не может, и счастлив малостью одной, себя терять в глазах любимой и пить ее дыханье – тем дыша, и делать шаг, не за себя радея, – он наклонился ниже, молвил чуть дыша. – Соединяться нужно лишь в любви. Соединяться не инстинктом, но веленьем сердца, стремиться к близости не тела, но души, и так себя терять, рассудку вопреки, приобретая большее во сто крат – ее, любимую, единственно желая сохранить нетронутой, нетленной. Соединяясь, растворятся без остатка, себя теряя в радости ее, не брать, но дать, до атома, до ощущения себя, любимой подарив не за награду или воздаянье, за то что есть она… И в том уже награда нам дана. Любить, любуясь даже недостатком. Любить не гладкий образ, не красоту лица иль правильность речей, любить душой лишь душу понимая, и принимая полностью такой, как есть.

Не объяснить мне суть любви, ее понять сама должна ты. Поверить, сбросив груз тех бед, что желчью сердце отравляя, в неверии погубят любой всход добра и радости, убьют последний луч надежды на истинность добра – тепла, любви и пониманья, отравит суть саму – тебя.

– `Все, что вам надо – это любовь'. Биттлз, – прошептала Яна.

– Да, любому существу нужна любовь, ее тепло, ее дыханье. Иначе пусто все, уныло, и в жизни смысла нет, и стимула для шага, и цели мимолетны, и зыбки, и правит разумом лишь холод отчужденья, в котором тонет каждый на свою беду, не осознавая ни зачем, ни почему.

– Ты счастлив, это понимая, а я иду другим путем. Прости, но мы друг друга не поймем.

– Но я посеял зернышки сомненья и дай им срок, взойдут они. И ты сама решишь, куда идти и с кем остаться.

– Точно не с тобой.

– А где уверенность, что в голосе твоем всегда присутствовала? Запоздала?

– Я столько нового узнала, что в пору мне в писатели идти и вылить на бумагу сей сонет.

– И выльешь, у меня сомнений нет. Сейчас же спи, я буду сон твой охранят и греть в объятьях… если не прогонишь.

– Ты, правда, теплый, – обняла его, и на груди устроилась, вздохнула. – Мне очень жаль, что скоро будет день…

– И то, что было ночью, ты забудешь?

– А что же было – разговор? А! – рукой разочарованно махнула. – Не знаю, честно говорю, но верить не спешила, не спешу. Всегда легко любви отдаться…

– Но лучше все ж сопротивляться?

– Тебе смешно, а мне хватает бед, и если с кем меня и обвенчали, так это с грустью и печалью. Ты извини, пожалуйста, меня.

– Пустое.

– Наверняка, опять я стану вас, мой милый эльф, третировать и обижать. Но постараюсь сдержаннее быть и вас для вашей Феи сохранить…

– Забудь. Эстарну тоже. Все пусто, помни – только мы…

– И Аля.

– Вряд ли.

– Поясни.

– Поспишь и объясню.

– Ох, вредный ты, – вздохнула пригреваясь. Как хорошо с ним, безмятежно.

– Прилежный ученик… Но, хватит, спи. Скоро первые лучи окрасят небо в светлые тона, разрывая мрак и холод глухой ночи, и канут в никуда все беды. Ни горечи обид, ни тени от печали уж не останется тогда. Уйдет, умчится ночь, а с ней, и прошлое пускай уходит прочь….

Яна лукаво улыбнулась, чувствуя под своей щекой тепло гладкой кожи. Конечно бред, подумать только – влюбиться в эльфа, и эльф в тебя влюблен!… Но почему бы нет? Может она себе позволить, как слабая женщина, минутку безрассудства? Или час, а лучше день, нет – век. И так приятны речи Авилорна, и кожа у него, как атлас манит, и так целуется, что не удержишь поцелуй в ответ. Она потянулась губами и почувствовала скользкую прохладу кожи и какой-то странный запах, то ли рыбы, то ли водорослей, тины – эльф так не пах.

Яна приоткрыла глаза и увидела довольную морду тиррона. Он взвизгнул и лизнул хозяйку в нос.

– Тьфу! – сплюнула, отпрянув. Огляделась: Авилорн стоял у фонтанчика и наполнял фляжку водой. Лицо невозмутимое, взгляд спокоен и отстранен.

Ей все приснилось? Похоже.

Авилорн, поющий ей так сладко серенады о любви и губ его касанье, и ожиданье? Приснится же такое, правда! Как она, вообще, могла вообразить подобное наяву? Нет, в ад скорей, за Алькой, а потом лечиться вместе, дома! В кругу знакомых и друзей, известных и понятных, предсказуемых и приземленных ниже некуда, но тем и славных.

Подумать только, она поцеловала рептилию! До чего ее довели! А тиррон и рад – давай скакать, изображая кузнечика на центнер весу, поднимать песчаную бурю.

Сурикова встала и пошла к воде, чтоб умыться. Потом пересмотрела вещи – не забыли ли, не потеряли чего, и уставилась на подошедшего Авилорна:

– Идем?

– Ты отдохнула? – спросил, пристегивая фляжку к поясу.

– Скажу, нет, останемся, устроим пикник, с шашлыком из рептилий и ламбадой в честь восходящего солнца?

– Можем задержаться, – вздохнул парень. – Проводника до сих пор нет.

– Что за проводник?

– Не знаю. Должен был присоединиться по дороге к границе. А граница уже. За пролеском на том берегу.

Яна покосилась на рептилию. Тиррон опять заплясал, неуклюже подпрыгивая на месте и поднимая лапами песок:

– О, нет! Только не говори мне, что проводник это он. Плохая идея.

– Наоборот. Я б лучше с ним пошел.

– На что намекаешь? – прищурилась недовольно.

– На проводника. Не на тебя, – успокоил. – А малышу пора домой.

– Действительно, куда мамаша смотрит?

И смолкла, услышав приближающийся шум. Жуткий, многообещающий – кто-то с треском валил деревья, прокладывая себе беговую дорожку.

– Не пора отползать? – спросила Яна у эльфа, вжав голову в плечи.

– Похоже, мама пришла за малышом.

– Ага? Мне радоваться или бежать?

Земля дрогнула, дав примерно 2–3 балла по шкале Рихтера. Прибрежные кусты и деревья раздвинулись, и на песок легла гигантская голова с перепончатыми складками за ушами. Два глаза с вертикальными зрачками, в которых Яна смогла рассмотреть себя в полный рост, уставились на нее и эльфа.

– Мама!! – низким басом грянула девушка, свалившись, и принялась отползать, пятясь подальше от исполинского существа с типично драконьей наружностью.

– Ма-аа-хм! – подтвердило чудовище, обдав ее горячим дыханьем.

Тиррон взвизгнул, прошел языком Яне от груди до макушки и косолапо подпрыгивая, помчался к морде, весело визжа. Чудище издало утробное урчание, похожее на бурчание вулканических пород, готовых к выходу. А потом, приподняло морду и издало рык, раскрыв `зонтики' за ушами. Яну размазало по песку. Волосы встали дыбом, а лицо превратилось в маску ужаса.

– Мама недовольна поведением сына, – спокойно прокомментировал сольное выступление тиррона – старшего Авилорн.

– Угу, – буркнула Яна, с трудом поднимаясь. – На бис будет?

Самка схватила детеныша зубами и повторила маневры в ускоренном темпе и обратном направлении. Земля пару раз содрогнулась, потом раздался хлопок, словно взорвали пару ящиков с петардами, и наступила тишина, с которой Яна свыкалась с трудом – не верилось, что опять что-нибудь не взвизгнет, не рыкнет, не проорет пару тактов в стиле взбесившихся металлистов. Еще труднее было поверить, что расставание с тирроном произошло и разрыв отношений окончателен. Ей казалось, что эта настырная рептилия ее карма на веки веков, и она даже начала привыкать к тиррону как неизменному интерьеру, неотъемлемой части окружающей среды.

– Грустно, – заметила, отряхивая песок с одежды. Взяла сумку, закинула на плечо. – Пошли?

– Поплыли, – уточнил Авилорн, шагнув к воде.

– Опять потом сохнуть, – проворчала девушка, следуя за ним.

– На границе обсохнешь мгновенно.

– Жарко?

– Да, – поплыл. Яна, вздохнув, нырнула за ним и сообщила по дороге. – Опять вещи мокрые. Вэрн убьет меня за книгу.

– Нет. Я давно тебе говорю, оставь их.

– Не могу. Как подниматься будем без веревки? А вода…

– Фляжка при мне.

– А морока, а сухофрукты? А книга заклинаний? Нет, ты что? Все пригодится, оставить всегда успеем… Кстати, вернее некстати, извини, за то что я была немного несдержанна, но… – Яна выбралась на берег и стряхнула лишнюю воду с одежды. – Видишь ли, это от неожиданностей. Меня чуть-чуть заносило, да, но если ты будешь говорить, что нас ждет впереди, я подготовлюсь, морально, и смогу держать себя в руках.

– Хорошо, – эльф спрятал улыбку. – Впереди нас ждет граница.

– Нет, – качнула пальчиком перед его носом девушка. – Подробно. Можно пошагово.

– Пролесок.

– Угу, – Яна оглядела стволы деревьев, кусты. – Обычные?

Эльф кивнул, подтверждая, но та сомневалась:

– Они не ходят, не взлетают?

– Нет.

– Говорят?

Авилорн пожал плечами:

– Любое растение, любое дерево разговаривает.

– Вслух?

– Не всегда.

– А эти?

– Не могу сказать.

– Хорошо, что еще нас ждет? Животные, какие? Нормальные, понятно, для вас.

– Я здесь не был.

– Ага? А граница далеко?

– Нет.

– Скоро?

– Да.

– День пути, два?

– Пролесок пройти.

– Это я поняла. Уточняю, сколько по времени займет путь. Пол суток?

– Не-ет…

– Пару часов?

– Пожалуй. А то и меньше.

– А-а, – успокоилась девушка. – Хоть что-то прояснилось. Пошли.

Лес, как лес, деревья, как деревья. Одно не так – они устрашающе скрипели, словно их гнул и раскачивал шквалистый ветер, но при этом не было и дуновения ветерка. Яна настороженно косилась на корявые стволы, ожидая, что они сейчас начнут разговаривать, размахивать ветками, и дождалась.

– Н-дя-у, ну-у и пар-рочка, – проскрипело протяжно-ехидное со стороны деревьев справа.

Авилорн остановился и, судя по лицу, насторожился, а если судить по глазам – то вовсе расстроился.

– Ах, ах, ах, эльф и д-зевчонкаа. А ножки у нее как у косиножки…

Яна озадаченно посмотрела на свои ноги: прямые, ровные, и никакие не кривые!

– …а глазки как…

– У ежа салазки! – оборвала ехидну Сурикова. – Ты кто? А ну-ка покажись, мы сейчас твои ножки обсудим.

Авилорн вздохнул, с легкой укоризной покосившись на жену.

– Никаких манер, фыр-р! – заворчало опять справа.

Яна сколько не смотрела в ту сторону, откуда раздавался голос, никого не видела: деревья, кусты, листва.

– Это Дзамуранчахтачантра, – тихо сказал Авилорн. У девушки лицо вытянулось:

– Порезвились родители, имечко дав. Не каждый выговорит.

– И не каждый ее характер перенесет, – поджал губы эльф. – Повезло нам.

И стало ясно, что наоборот – очень не повезло. Только в чем?

– Отвра-атный остроу-ух! – прошипело злобно из кустов.

– А ну, объявись! – приказала Яна.

– Ты покомандуй еш-ще! – прошипело в ответ. – Слепыш-шш человеческий.

– Ладно, я не гордая, сама в гости приду, – заявила Яна и начала красться к кусту орешника, из которого, как ей казалось, и слышится голос. Авилорн сложив руки на груди, со скучающим видом принялся наблюдать.

– Чухчучандра? – позвала Яна, заглядывая под куст.

– Фыр-р!

– Дзыньфуфутра?

– Ща-ас, резцом по сонной! – раздалось недовольное шипение над головой. Яна выпрямилась, озабоченно хмурясь: никого.

– Ты Галлюциноген! – осенило девушку.

– Шш-ама-а такая! Я Дзамуранчахтачантра! – раздалось гордое.

– Ну, я и говорю: без тачантры не раздрамуришь.

– Глупый человечеш-шка! – перед носом Яны появился пушистый оранжево-коричневый хвост с белой кисточкой на конце. Она проследила взглядом и увидела шикарной окраски пантеру, вальяжно развалившуюся на толстом суку дерева. Зеленые глаза кошки блестели неласково. Она зевнула, выказав ряды острых клыков и тряхнула мордой:

– Шш-его сс-мотришш?

– Любуюсь, – заверила девушка.

Пантера лениво спрыгнула с ветки и, обойдя вокруг Яны, обнюхала ее:

– Ничего пахнешш.

– Мерси. Я стараюсь. А вы кошка, да?

– Шшего?! – возмутилась Дзамуранчахтачантра. Крутанулась вокруг собственного хвоста и превратилась в стройную гибкую женщину с кошачьим чертами лица. – Я – женщина в самом расцвете! – заявила надменно, гордо вскинув подбородок. И презрительно передернула плечами. – Это ты кошка, а я – элита!

– А-а, – хохотнула Яна, и посмотрела на Авилорна. – Она кто такая? Хозяйка здешних болот и пиявок?

– Наш проводник.

– Кто-о?!

– Н-дя-у, – заверила женщина.

– А без нее никак?

– Приказ Геустиса.

– Это еще кто? Тигро-существо? Еще один проводник?

– Главный маг и смотритель Гаронии.

– Я счастлива, – уныло протянула Яна.

– Я `рад' не меньше, – заверил ее Авилорн.

– Долго вас ждать? – прошипела женщина, и, вновь, обернувшись пантерой, потрусила вперед. – Делать мне большше нечего, как двух глупцов тащ-шшить через границу!

– И дальше, – напомнил Авилорн.

– Щас-с! – фыркнула она. – Своих дел хватает.

– Похоже, нас ждут – не дождутся. Не нравится мне все это, – прошептала Яна. Авилорн взял ее за руку, успокаивая, и повел за пантерой.

– Хочешь, вернемся?

– Нет. Мне нужно забрать Альбину, возвратиться домой. А тебе получить освобождение от меня. Выбора нет. Идем.

– Выбор всегда есть.

– Ах, как тр-рогательно-у, – мурлыкнула Дзамуранчахтачантра. – Меньше работайте языкоум, больше ногами.

Яна хотела ей ответить, но промолчала, сама не понимая почему. А, вскоре, и не знала, что говорить. Они вышли из леса на открытое пространство, и Яна почувствовала, как затрепыхалось сердце в предчувствие встречи с адом и его производными. Вот он – рукой подать. Девушка дрогнула и поежилась: на всем обозримом просторе не было ни души, ни птички, ни растения. Выгоревшая прерия. Оранжево-красная земля, присыпанная пеплом и разбавленная островками сгоревшей травы и очень, очень далеко, в серо-розоватой дымке виднелся силуэт горы, что скрывала свою верхушку в темных тучах.

– Что это?

– Граница ада, – тихо сказал Авилорн, присел и, взяв горсть красноватой пыли, высыпал в задумчивости обратно. – Еще пару шагов и мы не сможем вернуться. Видишь, черная полоса? Это край, за которым есть лишь один путь – вперед.

– Я думала мы пойдем через врата. Читала где-то, что у ада есть ворота.

– Фыр-р, – поморщилась пантера. – Людиш-шки.

– Эта полоса и есть врата, – молвил эльф. Яна сглотнула образовавшийся от страха ком в горле:

– Негостеприимное место.

Кошка хрипло рассмеялась.

– Понятно, для вас мадам курорт. Кстати, вы не видели там девушку похожую на меня? Ее Аля зовут, глаза голубые, чуть вздернутый носик…

– Вкушшшная?

– Что?

– Ты жесткая и ядовитая, я шшра-узу поняла, а та, какая?

– Она моя сестра! – отрезала девушка, взглядом давая понять, что со спокойной совестью отправит кошку к пращурам – саблезубым тиграм, за один факт покушения на ее родню, в любом проявлении.

– Кхы-кхы-кхы! Как стра-ушшно! – засмеялась Дзамуранчахтачантра.

– Я буду звать тебя Зяма! – разозлилась на нее девушка и пантера зашипела, оскалив зубы.

– Не посмеешшш.

– Легко.

– Закушшшаю! – кинулась на нее. Яна отпрыгнула, а Авилорн просто поймал рукой пантеру за горло и сжал, качнувшись к ее морде:

– Геустис будет недоволен, – сообщил спокойно.

– Отпусти! – зашипела Дзамуранчахтачантра, всеми четырьмя лапами пытаясь отодвинуться от него, освободиться. Парень выпустил кошку, резко разжав пальцы. Та шлепнулась на землю, поднимая пыль, и расчихалась, смешно морщась и мотая мордой.

– Мерзаа…чхи! Вец…чхи! Тля…чхи! Ш-шъем…чхи!

– Разрешите перевести, господин эльф? – с улыбкой качнулась к парню Яна, чрезвычайно довольная тем, что он ее защитил, и воздал надменной злюке по заслугам. – Зяма высказывает недовольство по поводу своих убогих родичей… На этой ноте объявляется перемирие.

– Ш-шмееш-шся?

– Нет.

Кошка презрительно фыркнула, отряхнулась и потрусила по жухлой траве к черной полосе выжженной земли. Авилорн взял девушку за руку и крепко сжал ладонь:

– Вперед?

– Мне страшно, – призналась Яна.

– Мы вместе, значит, сможем и пройдем.

– Да.

– Только помни, там все иллюзия, но назад ни шагу – иначе пропадем.

Яна кивнула и решительно ступила на полоску черной земли, и, словно, попала в другую реальность. Воздух здесь был жарким и густым, земля, как будто, тлела. По ней, поднимая искры, трусцой бежала пантера, прорезая расплавленный воздух своим телом, и было видно, как он колеблется, как волны расходится и вновь успокаивается. Запах стоял удушливый, серный и одновременно ладанный. Каждый шаг оставлял отпечаток, красным, горящим как лава пятном, потом затягивался буро-черным пеплом.

Яна подумала, что они не дойдут – дышать было нечем, а путь лежал не близкий, если судить по маячившему далеко-далеко впереди ориентиру – горе, в расплавленной дымке огненного цвета. `Часов шесть по мартену шагать', – прикинула девушка обреченно, и возмутилась сама себе: не рано ли сдаешься? До Альбины никому, кроме нее, дела нет, пропадет Яна, пропадет и она. Значит, нужно выжить, чтобы выжила сестра. И Яна шла, закрывала нос и рот ладонью, чтоб не отравиться запахом, спасти от жара легкие. Ступала по лаве-земле, стараясь не думать, что сапоги сейчас вспыхнут и ноги загорятся, и вся она сгорит и превратится в пепел, что кружит, как поземка понизу, куда не посмотри. Шаг за шагом, метр за метром – к горе.

Но сколько не шли, казалось, с места не сдвигались, и вязли в душном мареве, как в патоке.

Назад посмотришь – никого и ничего, даже кромки леса покинутого не видать – горизонт, плывущий в мареве расплавленного воздуха, пылающий как костер.

Яна понятия не имела, сколько они идут: пол суток, час, минуту или вовсе – миг. Ей казалось вечность и секунду. От жары слезились газа, болела и кружилась голова, першило в горле. Девушка зажмурилась на секунду, тряхнула волосами, а, открыв глаза, не поняла, куда попала. Ориентир – пантера, сейчас не трусила впереди путников высунув язык, она плясала, весело подпрыгивая, на манер балерины, и кружа не по лаве, а по темному звездному небу, поднимая тучу не огненных искр, а звездной пыли, напевала: ля-ля-ля, ах-ха-а, ля-ля-ля-ля а-а!

Чушь какая-то!

Секунда и все пропало – опять тот же жуткий пейзаж горящей земли под ногами, спертого, тяжелого воздуха, плавящего силуэты и пантера, что движется ленивой рысцой впереди, метрах в десяти, ведя за собой эльфа и человека.

Бред! Галлюцинация? Извилины расплавились?

Яна опять зажмурилась и опять открыла глаза, чтоб убедиться – пантера пляшет и поет! И уводит их в сторону, кружит, путает! А может?… Да, нет же – вот она шагает по земле, идет к горе, опять по лаве.

– Авилорн, я, кажется, схожу с ума, – прохрипела Яна.

– Терпи.

– Нет, я не о том, посмотри на Дзамунаптру! Зажмурься сильно, а потом посмотри.

Парень удивленно покосился на девушку, но перечить не стал, сделал, как она просила, и нахмурился.

– Что молчишь? Скажи – я безнадежна. Не стесняйся, я приму вердикт смиренно.

– Ты права, – после долгого молчания и повторного эксперимента по проверке зрения, заявил эльф. Яна застонала: только прошли старт, вошли в ад и тут же финиш!

– Может, не стоит мучиться дальше? – с трудом сдержала всхлип сожаления.

– Ты права, что Дзамуранчахтачантра нас путает. Она ведет нас не через границу, а вдоль нее. Посланник ада!

– Ах, вот что?! Ты, только что это узнал?! – возмутилась Яна, забыв порадоваться, что диагноз крутого сдвига в голове не подтвердился.

– Я не подумал…

– Правильно!… Потому что нечем! Доверчивый ты наш! А я, тоже хороша, развесила уши! И, ведь, чуяла, что это не пантера, а гадюка! Засланка! – зашипела девушка, прикинув, сколько времени они потеряли и, чтоб с ними было, не обнаружь она предательства. Случайно! – Я почти сварилась! У меня мозг вскипел и кровь свернулась! Ну, Зяма! А ты куда смотрел?! Я всерьез подумала, что сошла с ума! Нет, ты представляешь, какой я перенесла стресс?! Что молчишь?! Что делать будем?!

– Я бы сказал, да ты слова не даешь вставить.

– Так говори быстрей! А то я сейчас догоню эту царевну-чучундру и пущу на шашлык!

– Не сможешь. Нам нужно срочно сменить ориентир. Смотри прямо перед собой и бегом, пока Дзамуранчахтачантра не помешала! Раз, два… Вперед!

Яна только рот открыла, желая громко и цветасто объявить о своем душевном состоянии и не менее душевном отношении ко всем обитателям здешнего мира, как Авилорн рванул вперед, увлекая ее за собой. Стало не до разговоров: бежать фактически невозможно – ноги буксуют и в лаве, и в воздухе, горло обжигает, дышать совсем нечем. Глаза уже не слезятся, а лопаются от жары и видят лишь туманные тени.

Какая-то доля секунды, прыжок последним усилием воли, и они выпали из круга огня, оказавшись высоко над скалами. И со свистом пошли на снижение.

– А-а-а!! – закричала девушка, махая руками и ногами, словно так могла зацепиться за воздух и снизить скорость падения. Ее швырнуло в пыль у подножья, Авилорна впечатало в вертикальную каменную плиту.

– Че-ерт! – взвыла девушка, чувствуя боль во всем теле. Сплюнула осколки камешков и пыль, забившую ей рот, и перевернулась на спину. Небо! Перед ней было нормальное голубое небо с облаками. Дышалось легко и спокойно, не было огня, марева и прочих прелестей ада.

– Убью Зяму! – процедила, приходя в себя. С трудом села, и рыкнула на всю округу. – Где эта с-сволочь?!!

Авилорн вздохнул, стекая с камня – ни сил, ни слов не было. А что, собственно, было ожидать, на кого пенять? Ад и не такие шутки с гостями творил.

– Где эта ссс?!!… – опять начала кричать девушка, чувствуя, что от переизбытка самых благостных чувств уже находится во власти нервной горячки со всеми вытекающими последствиями – тиком глазных век, заиканием и дрожью конечностей, и увидела пантеру сидящую на верхушке скалы и самым обыденным образом вылизывающую свою лапку. Яну перекосило:

– Ах, ты, ах, ты!!…

Та скривила ей ехидную рожицу и зевнула. Яну это вывело из себя, руки сами потянулись к горлу хищницы, но ноги, увы, еще не слушались. Этим воспользовался Авилорн – качнул ладонью:

– Не надо, не трать силы понапрасну. Бесполезно.

– Хх-ваа! – хохотнула Дзамуранчахтачантра и хитро прищурилась.

– Смешно?!… Да, я чуть не сгорела злобная тварь!! – и смолкла, увидев как брюки на глазах превращаются в обугленную ткань. Тлеют, открывая взору красные волдыри ожогов кожи. И почувствовала боль, завыла, видя, как на глазах сползает кожа с рук с ног, вместе с тканью одежды. – А-а-аааа!!

– Яна, тихо! Успокойся! – рванул к ней эльф. Схватил, ладонями фиксируя лицо и, заставляя посмотреть в свои глаза. – Ты в порядке! Это иллюзия! Ад весь – иллюзия! Твоя! Очнись!

Яна смолкла, безумным взглядом оглядывая Авилорна: он шутит, издевается?

– У меня ожег самой последней степени! – рявкнула в лицо и услышала булькающе– каркающий смех пантеры. И дошло, доползло сквозь панику и ужас: а ведь, правда, нет ожогов. Да, больно, но именно так как и должно быть, когда падаешь без парашюта на песок и камни. – Это она!…

Взгляд скользнул по свому телу – руки в грязи и пыли, но целы и одежда пострадала лишь в плане чистоты. Взгляд переместился на Зяму.

Яна пришла в ярость. Отпихнула эльфа, поднялась и направилась к кошке с негасимым желанием пустить ее на шкурку и мясо.

– Филе с когтями! Я тебе сейчас устрою магический эксперимент!! А ну, спускайся, сейчас посмотрим, кто из нас хищ-щник!!

– Яна стой!!

– Ага, сейчас! – зашипела, бодро взбираясь по камням наверх, к вожделенной хвостатой цели. – Только сделаю из нее барбекю и…

Дзамуранчахтачантра прыгнула и сшибла ее. Обе кубарем покатились вниз. Девушка упала на спину, повторив ею все изгибы валуна, сверху ее накрыла пантера и уже приготовилась вцепиться в горло человека, да на пути предостерегающе блеснуло лезвие – Авилорн приставил меч к шее Зямы и тихо попросил:

– Оставь мою жену в покое.

Морда пантеры в миг потеряла оскал хищницы и превратилась в маску милейшей, добрейшей домашней кошечки:

– Я же шучу, – облизнулась, прижимая уши и отступая.

– Гамбургер с хвостом! Центнер тупого веса! – запустила в нее камень, попавший под руку Яна. Он превратился в пыль, не пролетев и половину пути.

– Что ты так переживаешь? – ехидно спросила Дзамуранчахтачантра, смирно усаживаясь на задние лапы. – Перестаньте нервничать, милочка. В конце концов, женщина всегда может понять женщину. Ты вспылила, я тоже. С кем не бывает? Мы все несовершенны. Да и что делить? Ха! В аду всем места хватит, а эльфы мне не нравятся, они слишком легкие для желудка.

– Слышал ты, диетпитание для пантер?! – призвала к вниманию Авилорна девушка. – Убей ее!

– Я не кровожаден, – отвернулся эльф, вкладывая меч обратно в ножны.

– Ну, и будь обедом всяких Драхмапутр!

Яна поднялась, отказавшись от помощи эльфа, и скрипнула зубами, жалея, что до горла пантеры не добраться и не сомкнуть на нем резцы. Тело болело так, что не то, что двигаться, стоять было не выносимо. Как дальше идти в таком состоянии она понятия не имела:

– Но хоть границу-то мы прошли? – спросила, с надеждой взирая на Авилорна.

– Да, самое простое позади.

Яна, застонав, осела в пыль.

Круг шестой

– Ну, я, пожалуй, пойду, – заявила пантера, тщательно вылизав шерстку.

– Иди, лапочка, иди, – милостиво качнула ладонью Яна. – Дзамунаптры с возу, нам легче.

– Дзамуранчахтачантра! Несносный человечешшшка!