355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ральф Макинерни » Третье откровение » Текст книги (страница 6)
Третье откровение
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 13:04

Текст книги "Третье откровение"


Автор книги: Ральф Макинерни



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

– Куда?

– Вы местная, вам лучше знать.

Они устроились за столиком в летнем кафе, Донна Куандо заказала «Чинзано», а Трэгер попросил виски с содовой, но, поймав недоуменный взгляд официанта, также взял «Чинзано».

– Я пробовала виски всего один раз, – заметила Донна Куандо. – На вкус оно как йод.

– Никогда не пробовал йод.

Принесли вермут, и Трэгер отпил маленький глоток.

– А это похоже на ополаскиватель для рта.

– Пусть так, – согласилась Донна. – Кто вы такой и что вам нужно?

– Меня зовут Винсент Трэгер.

– Это я уже знаю.

– Я вам не представлялся.

– Вас представил Карлос.

– Родригес?

Она кивнула. Есть вопросы, которые просто нельзя задавать, и Трэгер не собирался спрашивать, работает ли она вместе с Родригесом. И, судя по всему, не нужно было объяснять Донне, что он делает в Риме.

– Расскажите про Джона Берка.

– Рассказывать нечего. Берк очаровательный молодой священник, прикрепленный к папским академиям. Полагаю, он проведет здесь еще несколько лет, после чего его отправят домой епископом.

– То же самое с Бренданом Кроу?

– Понимаете, Кроу старше. Старше Джона Берка. Скорее всего, его карьера продолжится здесь. Конечно, вам известно, что произошло с кардиналом Магуайром.

– Вы думаете, Кроу займет его место?

– Такое возможно. Он замещает Магуайра до назначения нового префекта. Конечно, это не значит, что Кроу сделают кардиналом, по крайней мере, не сразу. Леонард Бойл так и не стал даже епископом.

Леонард Бойл, ирландский монах-доминиканец, занимавший должность префекта Ватиканской библиотеки до Магуайра, умер, так и не получив сан епископа, и был похоронен в склепе церкви Сан-Клементе.

– Вы знаете предыдущих префектов? – спросил Трэгер.

– Только тех, кто умер.

– На эту должность назначают только ирландцев?

– О нет. Предшественник Бойла был немец.

На взгляд Донны, Родригес слишком поспешно связал Брендана Кроу с братством Пия IX.

– Знаете, это весьма странное сборище. Были люди, считавшие Павла Шестого двойником. Якобы настоящего Папу убрали, его место занял другой человек. И все из-за ушей.

– Вы шутите.

– Якобы у Павла Шестого мочки были длиннее, чем у того, кто сел вместо него на престол. – Донна рассмеялась. – Андре Жид. [40]

Трэгер молчал.

– «Подземелья Ватикана». Ужасная книга. Ужасный автор.

– Ватиканская библиотека – не самое подходящее место для человека со странностями.

– Кроу – послушный винтик бюрократии.

– Чтобы втереться в доверие, нужно поддерживать благочестивый образ.

Рассказал ли ей Родригес о пропавшей тайне Фатимы? Об этом разговор так и не зашел.

– Человек, у которого работает сестра Берка, попросил список картин, изображающих Богородицу. Кроу составил его. Насколько я понимаю, этим и объясняется поездка в Америку.

Трэгер пытался свести воедино мотивы ватиканских убийств. Один предполагал странную настойчивость Чековского, другой – исчезновение документов. Третья тайна Фатимы и доклад о покушении на Иоанна Павла II связаны, потому что в пророчестве именно оно и предсказывалось. Но все же Трэгер не мог определить, сколько направлений в расследовании на самом деле. Два? И если так, каким надлежит заниматься ему? Вчерашняя встреча с Анатолием оставила этот вопрос висящим в воздухе.

Поэтому Трэгер сидел с Донной Куандо, потягивая «Чинзано», и размышлял о Брендане, улетевшем в Нью-Гемпшир. Можно было подумать, Кроу подался в бега.

II

Мечетей в Риме стало больше

Проснувшись, кардинал Пьячере поймал себя на том, что во сне видел наступивший рабочий день. Времени было половина пятого. Открыв глаза, кардинал сразу откинул одеяло и свесил старческие ноги с кровати. Пол показался очень холодным. Пьячере встал, прижимая ступни к мрамору, и разница температур между плотью и камнем начала сокращаться. Он плотно свел ладони и закрыл глаза, посвящая этот день Богу.

Сколько мыслей способен одновременно обрабатывать человеческий мозг? Кардинал погрузился в рутину, практически не задумавшись о привычных действиях. Он побрился электрической бритвой, затем три минуты простоял в душе под водой такой холодной, какую только мог вытерпеть, почистил зубы, установил зубной протез, оделся. Брюки, рубашка, белый воротничок и черная сутана с пуговицами от шеи до ботинок. Разумеется, пуговицы были декоративные; сутана застегивалась на молнию. Опустившись коленями на скамейку, Пьячере не начал молиться, а продолжил. Руки стиснули требник.

Liturgia Horarum [41]представляла собой значительно усеченную ежедневную молитву духовенства и верующих. Сократившись – она требовала вдвое меньше времени, чем Breviarium Romanum, [42]– новая молитва предлагала альтернативы. Замечательно, но как выбрать между посланием Иоанна и комментариями святого Августина к нему? Пьячере на какое-то время вернулся к старому требнику, но затем обвинил себя в предвзятости. К тому же это могло породить сплетни, которые непременно выдали бы за новости: «Высшее духовенство Ватикана отказывается признать новую литургию».

Неужели все дело в банальной ностальгии? Через два часа Пьячере встал и прошел по коридору в церковь. Каждый день он служил здесь пятичасовую мессу. Кардинал использовал Novus Ordo, [43]введенный Павлом VI, на латыни, и римский канон, а ризничий Луиджи прислуживал в алтаре, приносил потиры с водой и вином и поливал Пьячере пальцы после окончания проскомидии. Латинские слова, которые он бормотал, означали: «Господи, смой мои проступки и очисти меня от грехов моих».

И среди всех этих привычных занятий, выполняемых с чувством и вниманием, думы Пьячере крутились вокруг предстоящей встречи со святым отцом.

Было время, когда они с Йозефом Ратцингером могли обсудить эту гносеологическую проблему. Сколько мыслей одновременно способен обрабатывать человеческий мозг? Пьячере знал ответ наперед. Бесконечно много. Как-то его старинный друг сказал об одном своем знакомом, что тот знает все. Пьячере с укором указал на подобное преувеличение. Йозеф обратил к нему добрые тевтонские глаза:

– Он знает животное?

Пьячере вскинул руки.

– Если он знает животное, значит, он знает и человека, и зверя. Знает ли он живое существо? Значит, он знает и растения, и животных. Знает ли он материю?

И на основании того, что его знакомый знал бытие, Йозеф посчитал возможным сказать, что тот знает все.

– Однако теперь этим уже не похвастаешься. Ens est primum quod cadit in intellectu humano. [44]Каждый знает все.

– Потенциально.

Затем они перешли к теме ангельского знания, к тому, чем оно отличается от знания человеческого. Пьячере улыбнулся.

Отслужив мессу и благодарственный молебен, кардинал отправился в трапезную и поел стоя. По всему Риму в это время горожане стоят в кафе, завтракая кофе и круассанами, почему он должен сидеть? Вернувшись в свои покои, Пьячере сел, отогнал все противоречивые мысли и сосредоточился на текущих проблемах.

Недавно Ватикан потерял двух кардиналов: Рамполлу, государственного секретаря, и Магуайра, префекта Ватиканской библиотеки. Их убили, обоих, во время занятий повседневными делами. Невероятно, но смерти не вызвали никаких подозрений у журналистов, целыми днями толкущихся в пресс-центре. Войны, природные катастрофы и политические перевороты в других концах света задвинули события в Ватикане на последние страницы.

Город-государство Ватикан, окруженный стенами, казался островком мира и безопасности, и во многих отношениях им и являлся. Но не так давно на площади Святого Петра стреляли в Папу, и вот теперь убийца проник в Апостольский дворец и убил двух кардиналов. Разумеется, также и охранника, и Буффони, молодого священника, помощника государственного секретаря. Пьячере помянул в молитве всех четверых. Может ли епископ попасть на небеса? Может ли ватиканский чиновник обрести спасение?

В прошлом году в великопостном молебне Пьячере вспомнил предостережение святого Августина: чем выше священник поднимается в церковной иерархии, тем большим духовным опасностям он подвергается. Еще более странной казалась мысль о том, что при этом возрастает и уровень физических опасностей. Впрочем, так ли это странно? Из всех апостолов один лишь Иоанн умер своей смертью, несомненно, потому, что ему доверили попечение о Богоматери. Красный цвет сутаны, которую предстояло надеть Пьячере перед встречей со святым отцом, обозначал готовность умереть за веру. Порой это казалось чем-то нереальным, однако мир снова становился жесток.

Анархисты и убийцы были всегда, но показанное по телевидению обрушение башен-близнецов в Нью-Йорке убедительно доказало уязвимость единственной оставшейся в мире сверхдержавы перед ударом исполнительных безумцев, опьяненных религией. Мечетей в Риме становилось все больше, и самым наглядным примером было возведение соборной мечети на берегу Тибра неподалеку от Ватикана – шаг расчетливый и враждебный. Ходили уже разговоры о Римском халифате. Длившаяся столетиями война между христианским миром и исламом после довольно продолжительного затишья вступила в новую фазу. Неудивительно, что русские хотели обнародовать доклад о покушении на Иоанна Павла II. На протяжении многих лет было распространено убеждение, что за ним стояли Советский Союз и КГБ. Однако Пьячере и его святейшество знали, что на самом деле все не так просто. Но будет ли полезна в таком деле широкая огласка?

Однако в сегодняшней повестке значилось исчезновение третьей тайны Фатимы.

Кто похитил документ и зачем?

Когда глава ватиканской службы безопасности доложил Пьячере о случившемся, тот сказал Родригесу, что не собирается строить досужие домыслы. И кардинал не лукавил. Своими предположениями он готов был поделиться только с Бенедиктом.

Если документ, написанный сестрой Лусией, исчез, за правду можно выдать все на свете. И не стоит забывать об упрямцах, у которых возникнет соблазн подсунуть что-нибудь свое под видом послания – то, что, по их мнению, было сокрыто от людей, когда в 2000 году Йозеф обнародовал третью тайну. На самом деле предать ее огласке нужно было еще сорок лет назад.

Однако теперь не имело смысла гадать, правильно ли тогда решили сохранить секрет. Йозеф пытался хоть как-то смягчить падение, когда в 1985 году говорил с Витторио Мессори. Журналист спросил кардинала, читал ли тот документ Фатимы.

– Si, l'ho letto. [45]

Он его действительно читал. Так почему же третью тайну не раскрыли, ведь на этот счет ходят самые различные предположения. Ответ был категоричен: все, что нужно знать о вере, и так известно. В Фатиме имело место напоминание о необходимости перемен. После чего Йозеф добавил: «Pubblicare il „terzo segreto“ significherebbe anche esporsi al pericolo di utilizzazioni sensazionaliste del contenuto». Опубликование так называемой «третьей тайны» сопряжено с риском сенсационного ее толкования.

На этом он остановился. Но почему тайна должна толковаться сенсационно?

Реакция общественности показала, что этих скудных замечаний явно недостаточно. Пришлось выждать, когда утихнут скептики, но уже было ясно, что только полная откровенность заставит замолчать тех, кто без колебаний обвинял Ватикан в двуличии. И вот в 2000 году решили обнародовать полный текст документа.

В итоге в свет вышла брошюрка, которая начиналась пространным вступлением Тарчизио Бертоне, на тот момент секретаря Конгрегации вероучения, и заканчивалась богословским комментарием кардинала Ратцингера. А между ними, ut ita dicam, [46]помещалось письмо Иоанна Павла II сестре Лусии и проповедь, произнесенная в Фатиме кардиналом Содано. Четыре странички занимала сама третья тайна, записанная сестрой Лусией 3 января 1944 года, точнее, та ее часть, которая прежде не публиковалась. Эти странички были воспроизведены в факсимильном виде. В первой части послания описывался показанный трем детям ад, куда попадают несчастные грешники; несчастные грешники должны молиться в надежде на то, что с раскаянием избегут столь жуткого наказания. Во второй части говорилось, как уберечь душу от преисподней и как уйти от земных кар. Если люди не перестанут оскорблять Господа, разразятся страшные войны, и только поклонение Непорочной Деве, молитвы и покаяние уберегут человечество от них. Но сначала понтифик должен посвятить Россию Непорочному Сердцу Девы Марии. Если этого не сделать, то новая, еще более страшная война разразится при Папе Пие XI.

А в чем же состояла третья тайна? Пьячере сверился с брошюрой, лежащей на столе.

«Третья часть тайны, открытой 13 июля 1917 года в Ковади-Лира, Фатима.

После первых двух частей, которые я уже объяснила, слева от Богородицы и чуть выше мы увидели ангела с огненным мечом в левой руке; сверкающий меч извергал пламя, казалось готовое поджечь весь мир, однако огонь тотчас же угасал, встречаясь с сиянием, которое правой рукой испускала навстречу ангелу Богородица: указав на землю правой рукой, ангел воскликнул громким голосом: „Покаяние, покаяние, покаяние!“ И мы увидели в ослепительном свете, который есть Бог, подобно тому, как появляются в зеркале люди, проходящие мимо него, епископа в белом, и нам показалось, что это святой отец. Другие епископы, священники, верующие мужчины и женщины поднимались по крутой горе, на вершине которой стоял большой крест из грубо обтесанных бревен, покрытых корой; по пути к нему святой отец нетвердыми шагами прошел через большой город, лежащий в развалинах, в боли и печали молясь за души тел, встречавшихся ему по дороге; поднявшись на вершину горы, он преклонил колени у подножия креста и был убит солдатами, пускавшими в него пули и стрелы, и точно так же один за другим умерли другие епископы, священники и верующие мужчины и женщины, и люди разных сословий лежали вперемежку. Под перекладиной креста появились два ангела, каждый с хрустальным кропилом в руке, куда они собрали кровь мучеников, а затем окропили души, идущие к Богу».

Вот и все. Предсказание гонений на церковь, убийства Папы, епископов, монахинь и священников и простых верующих. Неужели покушение на Иоанна Павла II явилось воплощением этого пророчества? Что ж, Папа остался жив и приписал это вмешательству Богоматери из Фатимы.

Пьячере начинал карьеру, преподавая аскетическое богословие в Григорианском университете, основанном орденом иезуитов, к которому он принадлежал. Это учебное заведение было создано на базе Римского колледжа, где в свое время обучались светила контрреформации. Именно из него распространился по всему миру «Ratio Studiorum», [47]ставший образцом для высшего образования, формировавшего католические мировоззрения в Европе и Новом Свете. И, будучи профессором, Пьячере выяснил: студенты перед экзаменом испытывают ненасытное стремление к любой информации, относящейся к тому, что ждет их впереди. Он предлагал им конспекты, тезисы, тесты, однако этого всегда не хватало. Этот опыт должен был бы подсказать Пьячере: ничто не сможет развеять сомнения тех, кто зациклился на третьей тайне Фатимы, и даже обнародование полного текста, свидетельством чему явились события 2000 года.

И вот документ исчез. Не составляло труда представить, как те, в чьи руки он попал, читают и перечитывают послание вдоль и поперек, жаждя найти то, чего в нем просто нет. Достаточно было лишь поставить себя на их место. Слово «усердный» для этих людей казалось слишком мягким, они были самыми настоящими фанатиками. После первого разочарования последует предполагаемое объяснение: к ним попал подправленный документ, умышленно оставленный в архивах, чтобы спровоцировать кражу. Ревностные поклонники Фатимы отвергали заверения самой сестры Лусии в том, что понтифик выполнил все, о чем его просила Богородица. В Америке неугомонный Трепанье твердил: посвящения всего мира Непорочному Сердцу Девы Марии, в том числе России, недостаточно. Сестра Лусия заявила обратное. Разумеется, заявила! Ведь сестрой Лусией беззастенчиво манипулировали ватиканские бюрократы!

Пьячере собирался предупредить его святейшество, что нужно быть готовым к публикации подложного документа с измышлениями фанатиков.

И, гораздо важнее, нельзя будет возразить на это настоящим текстом, поскольку его больше нет.

Пьячере поднял взгляд на картину, которая висела между двумя окнами, выходящими во внутренний двор его резиденции. Джотто. Копия. Однако мало чем уступающая оригиналу. Кардинал взглянул на часы, в чем не было необходимости: времени оставалось достаточно. Взяв четки, он стал перебирать бусины.

Благовещение. Ангел Господа явился Марии, и она зачала от Святого Духа. Первая глава истории спасения, в которой Мария взяла на себя роль Девы-Богоматери. Пьячере вдруг отвлекла мысль о действии, какое произведет на верующих публикация подложной третьей тайны Фатимы.

За десятилетия, прошедшие после Второго Ватиканского собора, людям Господа – кто возьмется отрицать? – пришлось выдержать нелегкие испытания. Литургия стала чем-то обыденным, церковь утратила единый язык, вековые ритуалы подверглись глупейшим изменениям. Смятение породили учение о морали и долгая, печальная история Humanae vitae. [48]Когда проблемы супружества предложили решать контрацепцией, Пьячере был уверен, что доводы за подобный способ обрушатся под собственной тяжестью. Ну как может отрицание самой природы брачного союза сделать семью счастливой? Однако раскольникам удалось извратить учение церкви, плоды чего теперь пожинали повсеместно, по крайней мере в так называемом «первом» мире.

И как сбитые с толку верующие воспримут утверждение о том, что Ватикан умышленно скрыл послание Богородицы, что собор оказался разрушительным, что церковь покорилась врагам – врагам в собственных стенах, гораздо страшнее врагов внешних?

Зазвонил телефон. Родригес доложил, что Брендана Кроу нигде не удалось найти. Кроу должен был сопровождать Пьячере к его святейшеству.

– Вы уверены?

– Он улетел в Соединенные Штаты.

III

«Это приглашение?»

В пресс-центре на виа делла Кончилияционе интересовались смертью кардинала Рамполлы, государственного секретаря и кардинала Магуайра, префекта Ватиканской библиотеки. Два кардинала в один день: сколько бы денег за подобное совпадение выдал игровой автомат? Нил Адмирари обратился с этим вопросом к Пескаторе из «Коррьере делла сера» и получил в ответ улыбку. Впрочем, Пескаторе улыбался всегда, когда не слышал, о чем говорят. Пескаторе замахал, привлекая внимание холеного иберийца, представителя Ватикана. Opus Dei. [49]Врач. Что он тут делал? Выполнял тайное поручение? Журналисты именовали пресс-секретаря Быком Фердинандом. Тот оставил без внимания поднятую руку Пескаторе, но на Нила внимание обратил.

Нил встал. Это выглядело знаком уважения, однако на самом деле в противном случае его просто не смог бы взять в кадр оператор.

– Что вы, как врач, сказали бы о двух видных деятелях, скончавшихся в один день, в один час, в одном месте?

– Что они летели в одном самолете?

Всеобщий смех. Нил тоже рассмеялся: он ценил хорошие шутки.

– Скажем, они служат в Ватикане? – подначивал Нил.

– И обоим уже за семьдесят? Несмотря на успехи современной науки, люди в таком возрасте находятся на закате жизни.

Его мелодичный голос понизился, веки прикрыли черные глаза – олицетворение служителя медицины, сокрушенного тем, что возможности его ремесла ограниченны.

– Каков был точный возраст кардиналов Рамполлы и Магуайра?

– Стопка некрологов лежит на столе у входа. Следующий!

Пресс-секретарь обвел ясным взглядом комнату в поисках других вопросов, которые оставит без ответа.

Прежде чем сесть, Нил оглянулся. Рорти, оператор, показал ему сведенные кончиками большой и указательный пальцы. Разумеется, не было никаких гарантий, что его сюжет выйдет. Сам Нил пока не знал, хочет ли, чтобы на родине увидели его материал.

– Хороший ты задал вопрос, – заметил Пескаторе, когда пресс-конференция завершилась.

Похоже, он говорил совершенно серьезно.

Нил пожал плечами. Следующее замечание уже было больше в манере Пескаторе: критика.

– Мог бы упомянуть и молодого Буффони, секретаря при секретаре.

Его ремарка отсылала к Дживсу, джентльмену при джентльмене. [50]

– Ты когда-нибудь играл на игровых автоматах?

Пескаторе отшатнулся, словно усомнились в его достоинстве. Нил крикнул ему вдогонку:

– Если возьмешься, ставь на два совпадения! Чтобы сорвать куш, необязательно ставить на три!

Пескаторе, снимавший одну квартиру на Монти-Париоли для жены, а другую в квартале Всемирной выставки – для любовницы, явно испугался. Он проталкивался к выходу из пресс-центра, то и дело оглядываясь на Нила, словно опасался его новой выходки.

– Что с гинеей? [51]

Упиваясь собственным высокомерием, оператор забыл, откуда родом Нил.

– Гинея – по-прежнему фунт и еще один шиллинг.

– Шиллинги давно устарели.

– Как и прозвище.

Они вышли из здания на виа делла Кончилияционе, оживленную магистраль, забитую автобусами, такси и машинами. Тротуары кишели потными туристами. Рорти с отвращением огляделся. Сам он собирался принять душ, после чего, одевшись соответствующим образом и спрятав подальше орудия своего труда, отправиться в ресторан «Гранд-отеля» в надежде на то, что кто-нибудь его «снимет». Как-то оператору сказали, будто он похож на актера Джорджа Клуни, и теперь Рорти нередко наведывался в те места, где искали развлечений обеспеченные женщины, страдающие от недостатка внимания. Нил же не сомневался, что имели в виду фильм «О, где же ты, брат?», в котором Клуни сыграл беглого каторжника.

Журналисты, аккредитованные в Ватикане, представляли собой странную смесь: европейцы были по большей части воинствующими атеистами, азиаты привычно казались непостижимыми и загадочными, а представители третьего мира изображали наивность и простодушие. Среди людей так называемого первого мира преобладали не в меру задиристые священнослужители, освободившиеся от церковного влияния, и сбившиеся с пути католики всех видов, чьи вопросы к вере в основном являлись продолжением неурядиц в личной жизни. Были также писатели из религиозных служб новостей, несколько обозревателей, прославившихся на страницах епархиальных газет. Нил Адмирари был в этой группе своим и в то же время чужим, к нему относились с подозрением. Кто еще из них удостаивался такой важной награды, как Пулитцеровская премия? Увы, это было много лет назад, однако Нил жил надеждами повторить достижение, опубликовав сенсацию, которая даст новую жизнь его карьере. Чем еще он мог похвастаться? Многолетний роман с Лулу ван Акерен наконец выдохся, и она вышла замуж за мужчину на пять лет ее моложе. Нил посчитал это предательством.

– Нил, если бы я хотела все время ждать, я бы устроилась официанткой.

– Ну хорошо, давай поженимся.

– Убирайся к черту!

– Я серьезно.

– Как, понарошку? – прошипела Лулу. – Или ты нашел священника, который закроет глаза на первое замужество?

В числе препятствий на пути к богоугодному союзу первое место занимал предыдущий законный брак и здравствующий бывший супруг. Нил пытался убедить Лулу, что она найдет способ аннулировать его – это только вопрос времени.

– Когда? – спросила она. – Через сто лет? Через двести?

Циник, каковым считал себя Нил, давно бы женился на Лулу, согласившись на любую церемонию, какую бы она ни пожелала. До встречи с ней он бесчинствовал, словно пчела, жадная до нектара сотен цветков. Серийное прелюбодеяние, или разврат, как сказали бы священники, – хоть как назови, Нил понимал, что это грех. Периодически он исповедовался и начинал с чистого листа, однако вскоре возвращался к прежнему образу жизни. Лулу была другой. Целых пять лет Нил любил ее одну. Лишь потом он понял, что его коснулась настоящая любовь, что он не потерял бы желания жениться, даже узнав о ее действительном замужестве.

Лулу пыталась свалить все на него, но, тоже будучи католичкой, понимала, что правила устанавливал не Нил Адмирари. И сама признавала эти правила. В их отношениях появилась трагическая нотка. Они, родившиеся под несчастливой звездой влюбленные, навеки лишены возможности скрепить союз перед алтарем. Все это время Лулу оттачивала роль, зная, что может рассчитывать на строгое соблюдение Нилом законов церкви, готовая довольствоваться часовней в Лас-Вегасе. Casamento. [52]Нил сказал, что это слово переводится как «каземат».

И вот Лулу вышла замуж за Мартинелли.

За Мартинелли!

– Он итальянец? – спросил Нил.

– Только по родителям.

– Ты овдовела?

– Ради всего святого!

Она добилась расторжения первого брака.

Опешивший Нил молча смотрел на нее. Главное препятствие исчезло. И Лулу вышла замуж за Мартинелли. Удар наотмашь.

Нил сам вызвался корреспондентом в Рим, когда его предшественника задержали за валютные спекуляции и выдворили из страны. Рим должен был либо похоронить карьеру, либо открыть в ней новую главу.

Нил вспомнил лестное замечание Пескаторе. Может, эти загадочные смерти – последний шанс ускользнуть от надвигающегося забвения?

Опередив пожилую пару, Нил уселся за свободный столик, заказал кружку пива и позвонил Донне Куандо – этот источник информации достался ему от предшественника.

– Расскажите мне про Буффони.

– Это приглашение?

– Я как раз думал о ресторане «Сабатини»…

– Встретимся там.

IV

«Лучше примириться с судьбой, принять ее такой, какая она есть»

У Габриэля Фауста была заветная мечта – мечта, с годами претерпевшая значительные изменения.

Когда-то он грезил о том, что проведет остаток дней на вилле рядом с Флоренцией, с великолепной библиотекой, в окружении произведений искусства, а ученые мужи со всего мира будут приезжать к нему на консультации. В фантазиях эта вилла напоминала И-Татти, а он сам представал современным Бернардом Беренсоном. Однако жизнь решительно настроилась отнять у него мечту.

Что случилось с Европой? Что случилось с Италией? Что случилось с Флоренцией? Фауст прочитал пламенную трилогию Орианы Фаллачи. Известная флорентийская журналистка гневно обличала итальянское правительство, которое капитулировало под натиском мусульман, наводнивших страну и вознамерившихся превратить ее в халифат. И осквернение баптистерия во Флоренции было лишь еще одним предвестием перемен. Ужасно.

Фауст мог отнести к себе характеристику, которую дала себе Фаллачи: католик-атеист. Нет, Италия больше не страна его мечты. Как и Флоренция. Как даже и Сицилия. Сардиния или, быть может, Корсика? Но и первая, и вторая – лишь жалкая замена. И вот, приехав на Корфу, Фауст вычеркнул очередной остров из списка волшебных мест.

Где спрятаться в современном мире? Вопрос не давал Фаусту покоя. Возможные ответы приходилось отбрасывать один за другим, и все же он не мог совсем отказаться от своей мечты. Где-то обязательно найдется его Шангри-Ла. [53]

Загвоздка, однако, заключалась не столько в ее географическом положении, сколько в статусе самого Фауста. Как часто наедине с собой он в роли маститого знатока искусства поучал западный мир, – возможно, к этому Фауста подталкивало его состояние, пусть и не способное воодушевить слишком алчных особ, но определенно способное утолить более чем средние аппетиты, – и вдруг его окатывала ледяной водой неотступная правда. Роль упорно не давалась ему, потому что он сам для нее не подходил.

Жизнь круто изменилась, когда Фауст вступил в немыслимый союз с Инагаки: он стал агентом, если не сказать сводником, талантливого японца. Теперь Фауст не искал скромных комиссионных, чтобы свести концы с концами. Он больше не терял время, гоняясь за грантами, – получать их было проще простого, но дальше приходилось плутать по финансовому болоту. Ни один из исследовательских проектов даже близко не давал обещанной прибыли, и все заканчивалось жалкими подачками, которые в конечном счете лишь оттягивали конец, а Фаусту оставалось лишь наблюдать, как угасает его мечта. Последний большой грант выделил НФПИ, [54]но Фауст тогда не смог переключиться с Ренессанса на современное искусство и, назвав Делакруа современным художником, провалил собеседование.

Последним заказом был каталог обширного, хотя и довольно скромного собрания, унаследованного Зельдой Льюис. Именно поддельный Делакруа стал для Габриэля Фауста своеобразным Рубиконом. В первые минуты после сна, то ли в холодном свете раннего утра, то ли из-за избытка алкоголя потеряв способность обманывать себя, он думал о том, что вступил в мир подделок произведений искусства. Неутомимый Инагаки вовсе не интересовался заказами, с которыми обращался к нему Фауст. С другой стороны, японец, способный сделать ничем не уступающую копию с любого оригинала, не проявлял никакого интереса к тому, как распоряжался его картинами Фауст. В случае чего Инагаки всегда мог утверждать, будто понятия не имел, что Фауст выдавал его работы за подлинники. Те, кто покупал их для перепродажи, заблуждались относительно товара не больше, чем сам Фауст. Так он попал в сеть мошенников и стал одним из них.

Проснувшись однажды утром в гостинице на Корфу, где собирался провести всего одну ночь, Фауст решил не подниматься на борт судна, готового переправить его на материк. Поздний завтрак состоял из чашки густого, крепкого кофе и местной выпечки. Фауст смотрел в окно обеденного зала на море; оно видело тысячи кораблекрушений и, как прежде, в блаженном безразличии накатывалось на надежды и мечты людей. Набегая на берег и возвращаясь само в себя, оно казалось особо равнодушным к мечтам Габриэля Фауста. Наступил момент истины. Именно здесь, в пустынной столовой, Фауст услышал соблазнительный голос сирены, Зельды Льюис, – хотя для полной аллюзии он должен был бы находиться на другом острове.

В памяти всплыл ее дом, ее коллекция, тепло общего греха. Мысли пустились нехожеными тропами. А что, если Зельда Льюис и есть судьба, к которой он стремился всю свою жизнь?

Фауст ждал, что это предположение его расстроит, но чем глубже в него погружался, тем более привлекательным оно становилось. Поместье Зельды, ее состояние могли стать чем-то вроде последнего пристанища Роберта Льюиса Стивенсона на острове посреди Тихого океана. Домой возвращается моряк – домой из плавания. Охотник возвращается домой из леса. Фауст набрал номер Зельды.

В Нью-Гемпшире день только начинался, и Зельда сняла трубку, лежа в постели. Казалось, ее мягкий соблазнительный голос донесся из мира грез. Откуда он звонит?

– С Корфу.

– Можно без шуток.

Фауст объяснил, где это находится, и тон Зельды изменился, словно она уселась в кровати и подложила под спину подушку. Она никогда не бывала на Корфу.

– По-моему, я даже не слышала о нем.

– Тут все по-прежнему девственно нетронуто, – солгал Фауст. – Принц Филипп, супруг британской королевы, родился на Корфу. Тебе бы здесь очень понравилось.

– Это приглашение?

Каждый слышит то, что хочет услышать, в данном случае необходимо было учитывать и помехи передававших голос Фауста устройств.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю