Текст книги "Третье откровение"
Автор книги: Ральф Макинерни
Жанр:
Криминальные детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Молодожены поужинали, распив бутылку «Бароло», затем поехали к Зельде. Она жила в пятидесяти милях от «Эмпедокла».
– Полагаю, лучше перебраться поближе к новой работе, – заметила Зельда.
– Я ничего не имею против того, чтобы кататься от тебя.
– Мне бы и самой не хотелось никуда уезжать. Воспоминания…
О ее муже? Судя по всему, нет. Эти слова относились к далеким мгновениям сладостной близости в старые недобрые дни.
– Что ж, – сказал Габриэль, – знаешь, как Пипс [81]заканчивал записи в своем дневнике?
– Как?
– А теперь в постель.
На следующий день Габриэль отправился в «Эмпедокл» и снова говорил с Лорой и Реем Синклером о финансировании «Приюта грешников». Когда Синклер назвал цифры, он постарался изобразить пресыщенность. На счет нового фонда будет переведено сто миллионов долларов. Уже от одного обещанного жалованья у Габриэля перехватило дух, но теперь это было самое настоящее изобилие. И снова его заставили обстоятельно побеседовать с Хизер.
– Просто ума не приложу зачем, – сказала та.
Ее лицо обрамляли пепельно-каштановые волосы, глаза напоминали испанские оливки, а губы, казалось, имели чересчур много складок и углублений, как у Давида работы Микеланджело, но это только подчеркивало ее красоту.
– Как следует относиться к отцу Трепанье? – спросил у нее Габриэль. – Как к сопернику?
Зельда рассказывала о неутомимом священнике, которого она поддерживала. Трепанье жил буквально по соседству, однако действовал в рамках своего проекта «Фатима сейчас!» в основном через электронные средства массовой информации: по кабельному телевидению, вещавшему круглосуточно, и коротковолновые радиостанции, работавшие на весь мир.
– Если мистер Ханнан что-то и ставит в вину отцу Трепанье, так это тон, каким тот критикует церковь.
Хизер пояснила. Опять Фатима. Трепанье поставил себе целью добиться, чтобы церковь выполнила пожелание Богородицы и посвятила Россию Непорочному Сердцу Девы Марии.
– Россию?
В 1917 году, когда произошли явления в Фатиме, упоминание России, а не Советского Союза в качестве величайшей угрозы миру казалось странным, хотя трое португальских подростков вряд ли задумывались об этом. Вряд ли они вообще имели понятие, что такое Россия и где она находится. Разумеется, впоследствии, когда двое детей умерли, а третья постриглась в монахини и составила письменный отчет о давно минувших событиях, на ее повествовании отразилось образование, полученное с тех пор. Сохранились также рассказы о последующих явлениях Богородицы, одной только Лусии, однако они не входили в документ, составленный для Папы и содержащий то, что сестра Лусия называла «тайнами», и, в частности, то, что стало известно как «третья тайна Фатимы».
– Мистер Ханнан всегда прислушивался к голосам тех, кто считает, будто в двухтысячном году третья тайна была обнародована не полностью, – сказала Хизер.
– Как он думает, что осталось скрыто?
– Не знаю.
Она отвела взгляд, затем снова посмотрела на Габриэля.
– Разве неудивительно, сколь захватывающее действие оказывают на людей загадки? – Хизер ненадолго смолкла. – Есть те, кто считает, что в двухтысячном церковь умолчала о недовольстве Богородицы решениями Второго Ватиканского собора.
– Ханнан относится к их числу?
– В определенной степени. У него на этот счет имеется своя теория.
– И какая же?
– Он считает, что Богородица предупредила о том, что христианский мир будет захвачен исламом.
IV
«Были какие-нибудь сообщения?»
Отец Кручек встретил гостя радушно, но насмешливо.
– Если у вас есть друзья, которым негде остановиться, я могу принять и их.
Джон Берк не стал сразу говорить, что его лучший друг убит. Пастор церкви Святого Кирилла на своем веку похоронил достаточно друзей, родственников и прихожан, и смерть вряд ли удивила бы его. Разумеется, потом Джон рассказал ему о том, что произошло с Бренданом.
– Я отслужу по нему заупокойную.
– Благодарю вас, отец.
Кручек был монсеньором, но больше не использовал титул и даже не носил на сутане положенные красные канты. Его седые волосы были коротко острижены. В свои семьдесят пять он уже мог удалиться на покой, однако оставался простым пастором. Когда-то у него служили два помощника – «когда их еще так называли», – однако из-за сокращения среди священнослужителей он уже давно вынужден был обходиться сам. В просторном доме, где хватало места трем священникам и одному гостю, теперь жили лишь сам Кручек и миссис Крапчински, домохозяйка и кухарка, которую пастор ласково представил как «миссис Крап».
– Мы ровесники, – добавил он. – Она здесь уже целую вечность. Моя Крап похуже любой супруги.
Именно голос миссис Крапчински отвечал по телефону, называя часы воскресных богослужений и время исповеди и добавляя, что при необходимости после сигнала можно оставить сообщение.
– Были какие-нибудь сообщения? – спрашивал пастор.
Этот вопрос он задал и сейчас, проходя в обеденный зал, полный ароматов национальной кухни.
– Святой отец, вы бы узнали об этом первым.
Они сели за стол. Кручек прочитал молитву на латыни, никак не отреагировав на то, что Джон подхватил его слова. Измученная артритом правая рука пастора изобразила крестное знамение над пустыми тарелками, после чего торжественно развернула салфетку. Миссис Крапчински, которая до того стояла у стола, потупив голову, скрылась за вращающейся дверью на кухне и тотчас же появилась с кастрюлей дымящегося супа. Она наполнила глубокую посуду – сначала пастору, затем Джону – восхитительным, как оказалось, рыбным супом с овощами, настолько густым, что в нем стояла ложка.
Пастор отслужил в пять вечера послеобеденную мессу, неохотно отдав дань времени перемен.
– Я никогда не провожу совместную службу, – сказал Кручек, когда Джон спросил разрешения присоединиться к нему.
И причастие в церкви Святого Кирилла давалось одним хлебом. И вовсе не потому, что общая чаша словно испытывала терпение Всевышнего, способствуя распространению заразных заболеваний. Отец Кручек был знаком с аргументами времен Реформации и считал предательством предлагать верующим помимо хлеба еще и освященное вино. В церкви Святого Кирилла специальных священников для причастия не было. Пастор пришел в восторг – впрочем, наверное, это слишком громко сказано, – узнав, что Джон не принадлежит к пламенным либералам. Когда гость упомянул о работе в Риме, он поднял брови – и только.
– В Риме, – сказал Кручек. – До сих пор учитесь?
– Я работаю в управлении папских академий у епископа Санчеса Соррондо.
– Миссис Крап, ты слышала? Он работает в Ватикане.
По словам Кручека, миссис Крап была глуха, как пень, однако мимо ушей, похоже, ничего не пропускала.
– Когда я что-нибудь не расслышу, я дам вам знать.
Они договорились, что Джон отслужит мессу утром.
– Никакого предварительного объявления делать не будем, чтобы не приучать прихожан.
– Я к вам всего на несколько дней, преподобный отец.
За супом последовали свиные котлеты, картофельное пюре и кукуруза. Домашний хлеб был восхитителен, как и поданный на десерт яблочный пирог. Джон похвалил еду, но миссис Крап оказалась флегматиком под стать пастору. Сделав шутливый реверанс, она скрылась за вращающейся дверью. Пройдя в кабинет, Кручек открыл бар и спросил, какой яд предпочитает Джон.
– Я буду то же самое, что и вы, святой отец.
– В таком случае вам придется лечь трезвым. Я не пью.
– Может быть, немного бренди?
Плеснув щедрую порцию, Кручек протянул стакан Джону.
– Но зато я курю.
– Отлично.
Джон достал сигареты. Кручек развернул сигару и, тщательно смочив кончик, закурил.
– Я сам учился в Лувенском католическом университете в Бельгии, – сказал Кручек, выпуская слова, словно кольца дыма.
– Правда?
– На курсе философии. Затем много лет преподавал в семинарии. И вот моя награда: капитан «Титаника».
– По-моему, для будничных месс у вас неплохая посещаемость.
– Ходят одни старики. Много вы видели молодежи?
К некоторому удивлению, Джон заметил в церкви Хизер. Разумеется, именно она привезла его сюда из «Эмпедокла», высадила у порога дома священника, представила хозяину, после чего уехала. Но все же. Джон сказал о ней Кручеку.
– Новообращенная. Поразительная женщина. Большинство новообращенных приходят в церковь ради брака, и это, конечно, тоже неплохо, хотя кое-кто из них стал бы мормоном или готтентотом, если бы потребовалось. Но Хизер относится к другой категории.
– То есть?
– Что вам известно об Эдит Штайн? [82]
– Хизер по образованию философ?
– Videte ne quis decipiat per philosophiam, «смотрите, чтобы никто не увлек вас философиею», – заметил Кручек. – Послание к Колоссянам апостола Павла. Нет, ее специальность – бизнес.
Джон объяснил, как с ней познакомился. При упоминании Игнатия Ханнана Кручек закрыл глаза и выпустил несколько идеальных колец дыма.
– А этот относится к третьей категории.
После настойчивых расспросов он объяснил подробнее. Такой новообращенный, как Хизер, вдохновляет, пробуждает в священнике все силы. Кручек посмотрел на Джона.
– Она хочет стать святой. Конечно, так откровенно она не высказывалась, но какие задавала вопросы во время наших бесед… – Он помолчал. – Когда к тебе приходит такой человек, ты понимаешь, насколько привык принимать все как должное. Среди суеты, царящей последнюю четверть века, – измените то, измените это – люди не перестали разбираться, где верх, а где низ. Кто обвинит их в том, что они считают, будто мы выбросили все, будто ненужный хлам? И тут приходит такой человек, как Хизер, которая просто отметает все пустое и мелочное, жаждая сути. Обращенные спасут церковь, отец Джон. Можете меня цитировать.
– Ну а Игнатий Ханнан?
– Это католический клоун.
Джон рассмеялся.
– Моя сестра работает у него секретарем-помощником.
– Поймите, я не знаю этого человека и не пытаюсь его судить. Но однажды он пришел сюда вместе с Хизер и изъявил желание выписать любую сумму, какую я назову. – Кручек ухмыльнулся. – Я сказал: «Выписывайте на один доллар». Что Ханнан и сделал.
Выдвинув ящик стола, он достал чек.
– Я сохранил его на память.
Когда разговор вернулся к Брендану, Джон сказал, что, скорее всего, священник стал жертвой ограбления. Может быть, и не полная, но это была правда. По-видимому, Брендан застал в своем номере вора.
– Что тому было нужно?
Джон пожал плечами. Тут-то и крылся подвох. Ну что ценного было у Брендана? С тем же успехом преступник мог обшарить номер Джона. Или он польстился на репутацию «Эмпедокла» и Игнатия Ханнана, решив, будто там все битком набито золотом? Но пойти на убийство?
После обнаружения трупа «Эмпедокл» заметно растерял свою хваленую деловитость. Странно, присутствие духа сохранили женщины. Конечно, Лора, но и Хизер тоже. По дороге домой к Кручеку она рассказала, что осенила тело Брендана крестным знамением.
– В этом ведь не было ничего плохого, да, святой отец?
– Вы поступили совершенно правильно.
Сам он, похоже, прибыл слишком поздно, чтобы хоть чем-то помочь душе Брендана.
– И я прочитала «Аве Мария». Ныне и в час нашей смерти. Жизнь учит нас умирать.
И вот теперь Джон вспомнил: Хизер говорила, что слышала это выражение от священника, ее наставлявшего.
– Как вы понимаете, я исказил слова Платона, – пояснил Кручек.
– Я не знал их.
– Философия учит умирать. Звучит зловеще, но попробуйте найти философа, не зацикленного на смерти.
В кабинете имелся маленький телевизор. Кручек включил его, чтобы посмотреть восьмичасовой выпуск новостей. Сообщение о случившемся в «Эмпедокле» было настолько размытым, что не давало ровным счетом никакой информации. Упор сделали на поиске угнанной машины, на которой убийца покинул комплекс. Машины, взятой напрокат. В кадре промелькнула копия лурдского грота. Кручек вздохнул.
– Для большинства обращенных главная трудность – одержимость Девой Марией.
– Для Хизер тоже?
– Она без труда постигла суть, – покачал головой Кручек. – Хочется верить, Ханнан не заразит ее своим энтузиазмом. Необходимо четко понимать, что почитание Богородицы невероятно важно на пути к спасению. Однако чересчур рьяные поклонники порой забывают, чьей матерью она является. Ей бы это не понравилось.
– Я обратил внимание на то, что ваши прихожане перед началом мессы читают Розарий.
– Так уж здесь повелось. Вероятно, именно поэтому мы до сих пор существуем. Отец Джон, а молодые священники каждый день читают Розарий?
Джон не хотел говорить от лица всех молодых священников. Сам он молился по четкам ежедневно.
– Хорошо. Одного я не понимаю: все эти типы, которые обходятся церкви во многие миллионы, они забыли молитву, потеряли любовь к Деве Марии… Ну как, во имя всего святого, они могут оставаться священниками и заниматься тем, чем занимаются?
В этом крылась одна из величайших загадок современности, тем более острая, что отступникам противостоял такой неколебимый столп, как пастор Кручек.
V
«Игнатий, я не хочу бросать свое дело»
Информация поступала к Жану Жаку Трепанье из разных источников, немного отсюда, немного оттуда, а когда стал складываться определенный рисунок, он призадумался. В расположенном неподалеку комплексе «Эмпедокл» произошло нечто очень странное.
Во-первых, туда проник грабитель – весьма неожиданно, если учесть, какими мерами безопасности обладал комплекс. Далее, смерть, превратившаяся в убийство. Жертвой стал священник! Ирландский священник, приехавший из Рима. Джей закрылся в кабинете, уселся за письменный стол и начал медленно крутиться в кресле, туда-обратно, словно нащупывая точку опоры.
Новости, приходившие последние несколько недель из Рима, тревожили не меньше. Нет, не в обычном смысле – речь шла о внезапной кончине государственного секретаря, заклятого врага Джея, в прошлом изрядно попортившего ему нервы, и кардинала Магуайра, префекта Ватиканской библиотеки. Конечно, в Ватикане полно стариков, а старикам свойственно умирать, однако источник Джея упорно настаивал на том, что эти смерти не были случайными. Он указал на молодого священника Буффони, помощника государственного секретаря, который преставился в тот самый день.
– Я этого не слышал. Что стало причиной смерти?
– Говорят, Буффони страдал диабетом, – ответил Харрис.
– Это правда?
– От диабета так просто не умирают. Кроме того, не надо сбрасывать со счетов охранника собора Святого Петра.
Джей подозрительно относился к своим римским осведомителям, один из которых, по имени Харрис, был связан с братством Пия IX и, похоже, понятия не имел о давней вражде между Джеем и епископом Катеной. А может быть, Харрис прекрасно знал об этом и просто хотел отправить Джея погоняться за дикими гусями. [83]Какое-то глупое выражение. Разве за домашними гусями гоняются? Вряд ли, если хорошенько подумать, они и так никуда не денутся со двора. Но вернемся к новостям из Рима.
Из последних данных следовало, что все смерти были не случайны, а из архива что-то пропало.
– Что-то?
Осторожно, очень осторожно.
Харрис не хотел строить догадки, но, если подумать… Он умолк, и Джей насторожился еще больше. Во всем, что имело отношение к Богородице, он был готов к критике, даже к оскорблениям. Грязь, которую вываливали на него те, кто игнорировал предупреждения Пречистой Девы, для него была знаком отличия. Джей чувствовал под ногами твердую почву, разъясняя недвусмысленное требование Богородицы посвятить Россию Непорочному Сердцу. Зачем делать проблему из такой простой вещи?
Разумеется, Джея захватил рассказ Харриса, отчасти потому, что он сам на это настроился. Предполагаемая кража из Ватиканской библиотеки имела какое-то отношение к Фатиме. Не обязательно было родиться Шерлоком Холмсом, чтобы перескочить к третьей тайне. Но Джей не собирался делать этот скачок, основываясь только на уже имевшейся информации. К тому же он, по сути дела, уступил секрет другим.
И не потому, что считал его чем-то второстепенным, боже сохрани! Любое послание Богородицы имело огромное значение. Но споры об откровении перешли в техническую плоскость, стали требовать обширных познаний в палеографии, не говоря уж о владении португальским языком. Все это могло смутить простых верующих, но неужели попы и епископы не поняли просьбы Девы Марии посвятить Россию Непорочному Сердцу?
Поставив то, что произошло в «Эмпедокле», на фундамент римских событий, Джей получил неожиданный, но волнующий результат. Спасибо, Господи, что на свете есть Зельда Льюис!
Она позвонила, возбужденная и счастливая, чтобы сообщить о своем новом браке.
Джей немного обиделся.
– Кто вас венчал?
– О, отец Трепанье, церемония состоялась в Риме. Я до сих пор удивлена не меньше вашего – только представьте, в моем возрасте!..
Джей был не силен в угадывании возраста женщин, особенно тех, кто, подобно Зельде, мог тратить большие деньги на борьбу с неумолимым временем. Разумеется, он ее поздравляет. Разумеется, он с радостью благословит молодоженов. Зельда никогда не скупилась, однако теперь дело было не в том, чтобы просто отплатить услугой за услугу. В программе «Фатима сейчас!» не было ни намека на симонию. Может, добавить немного здорового соперничества – такого, какое было между апостолами. Братство Пия IX Джей считал противником весьма условно. Катена абсолютно не разбирался в возможностях и могуществе современных средств связи. Этот человек по-прежнему полагался на почтовую рассылку информационных бюллетеней! И вот теперь Игнатий Ханнан решил учредить какой-то фонд, посвященный Богородице. Похоже, миллиардер еще сам не слишком отчетливо представлял, какой именно, но был полон решимости как-то отметить свое возвращение к вере и подчеркнуть искренность в поклонении Деве Марии. Ханнан попросил Джея благословить копию грота в Лурде, и Джей, разумеется, согласился. Когда затем Ханнан поделился с ним новым великим замыслом и даже намекнул, что Джей сможет оставить СМИ и стать директором фонда, соображения приличия потребовали ответить отказом.
– Игнатий, я не хочу бросать свое дело.
– Тогда объединим наши предприятия!
Джей посмотрел на Ханнана так, как библейский Иона смотрел на кита. Любое начинание миллиардера проглотит его с потрохами. Он нисколько не гордился негодованием, вызванным предложением Ханнана, поскольку приступ породили гордыня, тщеславие – словно все его усилия были направлены на собственное возвеличивание, а не на распространение послания Фатимы. Как странно, что иногда к правильному выбору толкают пороки. Подумать только, если бы он уступил увещеваниям Ханнана, то был бы теперь замешан в том, что произошло в «Эмпедокле».
Накануне Зельда и ее новый муж заехали к нему за благословением. Джей отвел их в часовню, надел стихарь и епитрахиль, зажег свечи в алтаре, после чего велел молодоженам преклонить колени – в ответ на рассказ Зельды о довольно легкомысленном венчании в церкви Санта-Сусанна. Для старого обряда Джей подобрал, как ему показалось, подходящую молитву, которую читают над женщинами, желающими завести ребенка. Разумеется, она была на латыни, поэтому не было нужды ее объяснять. Однако выяснилось, что Габриэль Фауст знал латынь.
– Улыбку на лице Зельды нельзя сравнить с улыбкой Сарры, [84]святой отец.
– По-моему, Сарра смеялась.
– Ну, она была старше Зельды. В нашем случае сойдет и улыбка.
– О чем это вы? – насторожилась Зельда.
– Так, мужские разговоры, – небрежно бросил Фауст, и Джею это совсем не понравилось.
Если честно, Габриэль Фауст не произвел на него особого впечатления, пока они не сели и не поговорили по душам. Как выяснилось, Фаусту предстояло стать директором «Приюта грешников».
– Мистер Ханнан считает, что все это стало возможно благодаря вашим усилиям, святой отец.
– Мы все должны работать вместе! – воскликнула Зельда.
– Во имя всего святого, что на днях произошло в «Эмпедокле»? – спросил Джей.
Как оказалось, Зельда и Фауст были там – Фауст проходил собеседование на новую должность. Упоминание о двух священниках, гостивших в «Эмпедокле», явилось для Джея откровением.
– Вдруг я их знаю?
– Оба они приехали из Рима. Один – родной брат Лоры Берк, работает в Ватикане.
– Там же служил и второй, которого убили, – добавил Фауст.
– Убили?
Зельда рассказала все, особенно подробно описав свои эмоции. Отец Трепанье даже представить себе не мог, что почувствовал бы, если бы рядом убили человека, к тому же священника.
– Его звали Брендан Кроу, – сказал Фауст, и последний элемент мозаики встал на свое место.
Кроу был помощником кардинала Магуайра, а затем его назначили исполняющим обязанности префекта Ватиканской библиотеки. Но гости Джея не видели параллели между убийством в «Эмпедокле» и тем, что произошло с бывшим начальником Кроу.
– Хотелось бы знать, за чем охотился грабитель, – задумчиво промолвил Джей.
Никто ничего не сказал. Но это было еще не все.
Человек, которого разыскивала полиция, Винсент Трэгер, в прошлом работал в ЦРУ вместе с первым мужем Зельды.
– Во имя всего святого, что он там делал?
Но Джей мысленно ответил на собственный вопрос. Его осведомитель, связанный с братством Пия IX, был уверен, что события в Риме имели какое-то отношение к третьей тайне Фатимы. Конечно, в сознании таких людей, как Катена, все имеет отношение к третьей тайне. Однако сейчас подобное предположение не казалось чересчур натянутым. Джей развил эту мысль, приписав ее неким третьим лицам с воспаленным воображением и вслух осудив. Фауст был очарован.
– Расскажите мне о третьей тайне.
Джей изложил все как можно более сжато, однако не в силах был отделаться от чувства, что вопрос слишком сложен для быстрого понимания.
– В двухтысячном году кардинал Ратцингер, в то время занимавший должность префекта Конгрегации вероучения, сделал вид, будто обнародовал документ.
– Сделал вид?
– Некоторые считают, что суть документа осталась скрыта.
Джей постарался дистанцироваться от критиков, однако поймал себя на мысли, что все события, и далекие, и близкие, похоже, неумолимо указывают на эту тайну.
– Почему?
Джей выдавил снисходительный смешок.
– Эти люди убеждены, что Богородица осудила Второй Ватиканский собор.
Фауста все это интересовало гораздо больше, чем Зельду. Та украдкой взглянула на часы.
– Габриэль, нам пора ехать в «Эмпедокл».
Джей проводил чету к машине. Усадив Зельду, Габриэль Фауст сказал:
– Святой отец, нужно будет продолжить разговор.
– В любое время, в любое время.
VI
«Все считают, что это сделал я»
Трэгер отпустил бороду; сам себе он чем-то напоминал Саддама Хусейна, выбравшегося из подземелья. Он жил в мотеле «Красная крыша» на шоссе, которое связывало «Эмпедокл» с офисом отца Трепанье. Полиция по-прежнему разыскивала его, полагая, что он направляется в сторону Канады. Для преследуемого лучше всего вернуться назад по своим следам, чтобы оказаться за спиной преследователя. Правда, теперь преследователей уже было двое – тот, кто убил Кроу, и полиция, как местная, так и полиция штата. Вот почему он выбрал именно этот мотель. Трэгеру рассказал о Трепанье Родригес, когда он позвонил в Рим. Новости об охоте на Трэгера в Нью-Гемпшире еще не дошли до главы ватиканской службы безопасности.
– Карлос, вы потеряли еще одного человека.
Трэгер рассказал про Кроу. Родригесу не нужно было объяснять, как связаны смерть Кроу и убийство кардинала Магуайра. Карлос хотел знать все подробности, и Трэгер их сообщил, отложив главное на десерт.
– Все считают, что это сделал я.
Каким приятным может быть смех, доносящийся из страны солнца и вина по международной телефонной связи, когда ты прячешься в дешевом мотеле от властей и безжалостного убийцы!
– Я ушел, не попрощавшись, так что полицию едва ли можно винить в излишней подозрительности.
– Почему вы скрылись? – резонно спросил Родригес.
– Я бросился в погоню за убийцей. Он уехал на моей машине, я сел в другую и помчался следом.
– И?
– Пока что мы друг друга не нашли.
– Разумеется, вас одного не оставят.
Карлос имел в виду связи Трэгера в ЦРУ. Однако у того не было никакого желания превращать поиски убийцы Кроу в крупную операцию всего управления. Дортмунд, находившийся на берегах Чесапикского залива, на звонки не отвечал. Переговорив с Родригесом, Трэгер позвонил Беа, чтобы узнать, не пытался ли Дортмунд найти его в конторе.
– Нет. Хотите, я попробую вас соединить.
– Отличная мысль.
Он сидел и слушал в трубке безответные гудки, не меньше десяти.
– Похоже, его нет, – сказала Беа.
– Ты права. Он не настолько глух.
– Я могу чем-нибудь помочь?
Проблема заключалась в том, что Трэгер не знал, кому Дортмунд сообщил о том, что посылает его в Ватикан, – если вообще кому-нибудь сообщил. Если он хорошо знает Дортмунда, тот, скорее всего, никого не посвятил в свои планы. В последнее время он критиковал управление не ради красного словца. Трэгер заверил Беа, что будет держать с ней связь.
– У тебя есть номер моего сотового? – спросил он.
– Вы сказали, мне его незачем знать.
– Возможно, это и к лучшему. À bientôt. [85]
– Hasta la vista. [86]
Беа однозначно гордилась своим франко-американским происхождением.
Трэгер лежал на кровати и смотрел в потолок, такой же чистый, как и его сознание. Он пытался представить, как бы поступил на месте Анатолия. Если предположить, что именно Анатолий преследовал его, после того как он выехал из «Эмпедокла». Плохо, что они просто не могли сесть рядышком – Анатолий, Дортмунд и Трэгер – и обсудить, что случилось с ведомствами, на которые они когда-то работали. Как раз об этом они с Дортмундом беседовали во время последней встречи.
Раньше все было просто: на нашей стороне хорошие, на той стороне – плохие. Две сверхдержавы боролись за мировую гегемонию. А что, если Анатолий считает, что его сторона проиграла? Теперь все мы капиталисты. Берлинская стена рухнула, Советский Союз развалился в буквальном смысле, и составлявшие его республики получили автономию, которая была фикцией, когда они лишь обеспечивали Москве дополнительные голоса в ООН. Все межнациональные проблемы, которые прежде подавлялись, заявили о себе во всеуслышание. Мы смеялись, когда Советы завязли в Афганистане. Теперь же им приходится сражаться с мусульманами на своей территории.
Впрочем, кто избежал подобной участи? В старые добрые времена мусульмане никого не беспокоили. Мы только покупали у них нефть, предоставляя Ирану и Ираку задавать друг другу жару. Постоянно вспыхивала Палестина, но этот конфликт казался местным, затрагивающим только Израиль, хотя Израиль был нашим союзником. Окончившаяся неопределенно война в Персидском заливе и наше затянувшееся присутствие в Ираке, последовавшее за событиями одиннадцатого сентября, изменили всё.
– У нас ведь трудилось столько аналитиков, – грустно заметил Дортмунд. – Они должны были всё это предвидеть.
Не приходилось напоминать, какой вклад внесло управление в нынешнюю ситуацию на Ближнем Востоке.
– Пока длилась холодная война, все было хорошо и чисто: ты взрываешь, ко всем чертям, меня, я взрываю, ко всем чертям, тебя, – поддался ностальгии Дортмунд.
– Гарантированное взаимное уничтожение. [87]
– Безумие. Безумие в буквальном понимании, но только в нем был смысл. И у нас, и у них все получалось. Они гордились тем, что принимали в этом участие.
– Пока наша растущая мощь не подавила Советский Союз.
– И вот теперь приходится иметь дело с войной партизанской, – пожаловался Дортмунд, – как дома, так и за границей.
Версия о причастности Советов к покушению на Иоанна Павла II основывалась на том, что Москва была страшно зла на нового Папу, активно поддерживавшего недовольство по ту сторону «железного занавеса». Визиты понтифика в родную Польшу, по сути дела, привели к падению коммунистического правительства. И это было лишь начало.
– Так почему же Советы решили действовать через турок? – спросил Дортмунд.
– Чтобы сбить нас с толку.
– Возможно. Будь добр, приготовь мне еще.
Дортмунд пил джин с тоником. Апрельский день выдался промозглым, и бывший начальник Трэгера, казалось, надеялся алкоголем подбодрить замешкавшуюся весну. Трэгер приготовил еще один коктейль.
И вот теперь, лежа в мотеле «Красная крыша», Трэгер вспоминал этот разговор, вспоминал другие беседы с Дортмундом, и ему как никогда хотелось снова встретиться с боссом.
Он заказал пиццу в номер, немного вздремнул и проснулся в час ночи. На парковке стоял пикап, на который Трэгер уже давно положил глаз, и вот сейчас пришло время его позаимствовать. Конечно, выписываться из мотеля необязательно. Трэгер поразил администратора, расплатившись наличными; тот теперь видел одни кредитные карточки.
– По некоторым даже проходит оплата, – объяснил он Трэгеру.
Зубная коронка у него на переднем зубе крутилась на стержне, и когда он поворачивался на юг, она смотрела на восток.
Первым делом Трэгер собирался заехать в офис, чтобы взять в сейфе подложные документы и кредитные карточки.
На их место он положит папку, полученную от Хизер.
Дверь из номера вела на балкон, который тянулся вдоль всего фасада и заканчивался с обеих сторон лестницами. Пикап мирно ждал на стоянке. Прожекторы освещали все вокруг. В одном из номеров была в самом разгаре шумная вечеринка, но остальные постояльцы спали. Крепким сном при ярком свете.
Пикапу не помешал бы новый глушитель. Выбираясь с парковки, Трэгер чувствовал себя передвижным салютом в День независимости. Выехав с территории, он погрузился в непроницаемый мрак. Когда он включил фары, сначала ничего не произошло, и лишь затем контакт замкнулся. Господи. Трэгер сменил пикап на «крайслер», который оказался тише и быстрее. К сожалению, как выяснилось, бензобак был почти пуст. Трэгер стал искать другой мотель. Найти его оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал; похоже, цепочка гостиниц осталась позади. Больше не встречались дорожные знаки, обещавшие пищу и ночлег. Увидев указатель на площадку для отдыха, Трэгер свернул. Дорога привела его к отдельным стоянкам для легковых автомобилей и грузовиков. Поставив машину, он заглушил двигатель и оглянулся на залитое светом здание. Туалеты, бесплатные дорожные карты, автоматы с едой и напитками. Даже в столь поздний час в уборных царило оживление. Рядом с «крайслером» Трэгера остановились другие машины, сначала с одной стороны, затем с другой, и их пассажиры поспешили в здание облегчиться. Автомобили приезжали и уезжали, затем с дороги с ревом свернул еще один – «лексус» с включенным дальним светом фар – и резко затормозил, пойдя юзом. Водитель потерял управление и наткнулся на бордюр – днище пронзительно заскрежетало по бетону. Перескочив через газон, машина остановилась, затем снова медленно пришла в движение, направляясь к месту рядом с Трэгером.
Из «лексуса» вышел мужчина, медленно, еле-еле. Выпрямившись, он толкнул дверь и едва не потерял равновесие. Та не закрылась. Двигатель работал. Трэгер проводил взглядом шатающегося водителя до здания, после чего вышел из «крайслера», обошел «лексус» спереди и бросил свою сумку на переднее сиденье. Первым делом он проверил датчик топлива: три четверти бака. Трэгер включил заднюю передачу.