Текст книги "Третье откровение"

Автор книги: Ральф Макинерни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Джим?

Невнятный женский голос с заднего сиденья.

– Джим, почему мы остановились?

Схватив свои вещи, Трэгер вылез из машины и успел подойти к входу в здание, прежде чем женщина на заднем сиденье выпрямилась. Войдя внутрь, он остановился перед стеллажами с брошюрами, описывающими местные достопримечательности. В болезненно-бледном освещении предметы, которые при дневном, возможно, и выглядели нормально, сейчас казались декорациями. На витрине под стеклом лежала подробная карта штата – вы находитесь здесь. На стоянке замигали лампочки. В окно Трэгер увидел, как полицейская машина подъехала к «крайслеру». После быстрой проверки номеров машина медленно проехала дальше, остановилась и погасила огни. Из нее вышли двое полицейских.

Другая дверь, напротив той, через которую вошел Трэгер, вела на стоянку грузовиков. Думай. Думай. Поскольку угнанный автомобиль на парковке, полицейские решат, что он внутри. В этот самый момент из кабинки, застегивая штаны, вышел пьяный водитель «лексуса».

– Привет, Джим.

Тот криво улыбнулся, попытавшись сфокусировать взгляд на Трэгере.

– Я забыл, как тебя зовут.

– Ты этого и не знал. Тебя звала женщина, сидящая в твоей машине. И, вижу, накликала беду.

Трэгер открыл дверь, показывая Джиму полицейских. Тот посмотрел на него.

– А я пьян в грязь.

– У меня есть мысль.

Джиму эта мысль понравилась. Рука об руку они направились к «лексусу». Джим старался идти ровно. Трэгер открыл перед ним правую переднюю дверь, затем сел за руль. Патрульный, стоявший рядом, внимательно проследил за ними, но ничего не сказал. Трэгер снова включил заднюю передачу и на этот раз покинул стоянку.

– Джим?

– Помолчи минутку!

Они выехали на шоссе и набрали скорость. Бормотание на заднем сиденье сменилось тишиной. Облегчение, которое испытал Джим, ускользнув от полиции, постепенно уступило место любопытству.

– Слушай, а как же твоя машина?

– Осталась на парковке.

– Но…

– Бензин кончился.

Возможно, трезвый Джим такое объяснение и не принял бы.

Трэгер расстался с ним при первой же возможности. Джим запротестовал, когда он свернул к мотелю.

– Просто узнаю, можно ли здесь остановиться.

Осоловелые глаза Джима вспыхнули пониманием.

– Можешь не торопиться.

Похоже, чем машина была старше, тем вернее она была заперта. У большинства автомобилей запасные ключи находились в коробке, закрепленной на магните под передней дверью. На этот раз Трэгер повысил свой статус, выбрав «линкольн». Когда проезжал мимо «лексуса», Трэгер заметил, что Джим уже спит мертвым сном, запрокинув голову и открыв рот. Так-то лучше.

Избегая магистралей, Трэгер объездными дорогами добрался до здания, где находилась его контора и где в дневное время дежурила Беа. В коридорах горел свет, застеленные коврами полы и бледные стены словно излучали тишину. Трэгер поднялся на лифте на седьмой этаж и через мгновение вошел в офис номер 721.

Теперь, когда он оказался здесь, когда наконец отодвинул кресло, откинул угол ковра и отпер сейф, его охватили сомнения. Спасаясь бегством с бесценной папкой в заплечной сумке, Трэгер чувствовал себя инкассаторским бронеавтомобилем. Брендан Кроу считал, что документ в полной безопасности в его чемоданчике в гостевом доме «Эмпедокла». Он ошибался. Однако и ватиканские архивы не сберегли секрет. По крайней мере, рабочий сейф Трэгера ничуть не уязвимее двух предыдущих мест хранения.

Трэгер оставил папку с третьей тайной Фатимы и взял паспорта и кредитные карточки. Естественно, на всех фотографиях он был без бороды. Убрав все в сумку, Трэгер на прощание похлопал пакет из Ватикана и запер сейф. Вернув ковер на место, он сел в кресло. Многое случилось с тех пор, как он согласился встретиться с Дортмундом и обсудить один вопрос.

Покинув мотель «Красная крыша», Трэгер направлялся к Дортмунду. Но теперь он засомневался в своем маршруте. Лучше хорошенько все обдумать. Трэгер закрыл глаза, и на него накатилась бесконечная усталость. Он перебрался на кушетку. Хватит и сорока минут.

– Доброе утро.

Одним движением Трэгер вскочил на ноги и обернулся. Голос донесся из внутреннего коммутатора. Беа. Подойдя к столу, он поздоровался.

Она вошла, улыбающаяся, деловитая, с рано поседевшими распущенными волосами, вызывающе длинными.

– Я заглянула утром и собралась вызвать полицию. Но она и так уже занимается тобой.

Трэгер кивнул.

– Ты прославился.

Беа протянула утреннюю газету.

«Бывший сотрудник ЦРУ разыскивается за зверское убийство священника в Нью-Гемпшире». В заметке приводился точный послужной список Трэгера в управлении. Похоже, Дортмунд пустил его на корм рыбам.

– А я и не догадывалась, что работаю у такой знаменитости, – заметила Беа.

Преданность – великое качество. Жаль, что его нет у Дортмунда.

– Борода мне не нравится.

– И мне тоже.

– Из-за нее я едва не вызвала полицию, затем рассмотрела твою сумку. Они приходили вчера. Я сказала, что не видела тебя уже несколько недель.

Беа держалась спокойно, невозмутимо, словно ситуация ее нисколько не огорчала. Она сказала, что сварит кофе и сходит за выпечкой. Трэгер кивнул. Он сел в кресло. Из того, что полиция справлялась о нем, еще не следовало, что она сюда больше не вернется. Аромат кофе из приемной создавал обманчивое впечатление, будто начинается обычный рабочий день. Трэгер вспоминал агентов, от которых избавились во имя высших целей. Что с ними сталось? Он не хотел об этом думать.

Подошла Беа.

– Винс, с тобой все в порядке?

Винс. Она раньше никогда его так не называла. Трэгер посмотрел в ее обеспокоенные глаза и потонул в волне чувств, которые сдерживал столько лет. Он привлек Беа к себе.

– Я никого не убивал.

– Знаю.

Она прильнула к нему. Трэгер едва не сказал ей кое-что еще, но сдержался. Соблазн был слишком велик. Он не имел права обнадеживать Беа, пока не очистится от прошлого, и чтобы сделать это, нужно было найти Анатолия. Отпустив Беа, Трэгер отступил назад. И снова ее взгляд наполнился тревогой.

– До встречи.

– Будь осторожен, – кивнула она.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I

Он окинул взглядом панораму Чефалу

Монсеньору Анджело Орвието, епископу Чефалу, епархии, расположенной всего в пятидесяти километрах от Палермо, его родного города, оставался всего год до семидесятипятилетия, однако он до сих пор не получил из Рима известий относительно того, будет ли в следующий день рождения принята его отставка. Епископ не роптал. Ответ обязательно придет, положительный или отрицательный. Неудивительно, что, несмотря на очень древние корни христианства, маленькая епархия Орвието не считалась в Вечном городе чем-то значительным.

Чефалу переживал возрождение как туристический центр; современный пляж резко контрастировал со средневековым городом, интерес к которому не зависел от веяний моды. Пытливый ум видел здесь историю всей Сицилии, и не в последнюю очередь – напоминание о появлении ислама на острове и последующем распространении.

Семидесятилетним старикам свойственно оглядываться на свою жизнь и пытаться, пока еще есть время, исправить ошибки. Епископу Орвието, как и всем нам, было в чем раскаиваться, но в любом списке, какой он только мог составить, первая строчка неизменно отводилась Жану Жаку Трепанье.

Власть посвящать в духовный сан, передающаяся от апостолов, сопряжена с огромной ответственностью. Подумать только: положить человеку руки на голову и посвятить в священники. Епископ посвящает в сан священников, чтобы те помогали ему в приходе, и именно это делал на протяжении многих лет Орвието, за одним только исключением: Трепанье.

Трепанье показал рекомендацию пастора, который его крестил, а затем наставлял в вопросах веры, и другие письма, не такие однозначные, в особенности от преподавателей семинарии. Однако окончательно Орвието подтолкнуло переступить границы благоразумия и осторожности послание матери Трепанье.

Орвието читал его со слезами на глазах. Написанное карандашом на линованных тетрадных страницах, оно напомнило епископу его мать. Женщина поведала, что сидит за столом на кухне. Она перечислила, какие облачения сшила для своего мальчика, когда тот в детстве играл в священника. Она молила Бога о том, чтобы дожить до того дня, когда ее сын отслужит свою первую мессу.

Орвието познакомился с Трепанье в Коннектикуте, в семинарии Святых апостолов в Кромвеле. В беседе о Богородице молодой человек произвел на епископа впечатление глубиной своих чувств. Орвието показалось несправедливым, что такому человеку чинят препятствия на пути к духовному сану, и вскоре Трепанье вылетел через Рим в Палермо. Орвието изучил длинный послужной список Жана Жака, нахмурился, прочитав бумагу, в которой предупреждалось, что этот выпускник семинарии не обладает достаточной гибкостью для служения церкви, какой она стала после Второго Ватиканского собора. Среди прочих предположительно отрицательных качеств Трепанье упоминалась его истовая любовь к Богородице. Если после письма матери еще и были какие-либо сомнения, после этого от них не осталось и следа.

Три месяца спустя в своей личной часовне епископ Орвието посвятил Жана Жака Трепанье. Только его старшему викарию Сонопацци было известно о необычных обстоятельствах обряда. Новый священник собирался вылететь домой и там отслужить первую мессу.

– Я вернусь через две недели.

Молодой американец уже довольно прилично говорил по-итальянски; он готовился к работе в Италии.

– Сицилия не особо нуждается в священнослужителях, сын мой. Я хочу, чтобы вы, если позволите так выразиться, стали миссионером у себя на родине, воздавая хвалу Богородице.

Орвието все обдумал, решение не было сиюминутным. Красноречивое молчание Сонопацци указывало на то, что Трепанье лучше не затягивать с отъездом. Новопосвященный был полон рвения, так пусть лучше проявит себя за океаном.

Когда-то Америка находилась далеко, очень далеко, она казалась мечтой – скорее мифом, чем реальностью. Теперь же огромные реактивные лайнеры ежедневно садились на остров, привозя туристов со всего света, в основном японцев и американцев. Спутники связи превратили трансконтинентальные телефонные звонки в местные. Телевидение преподносило страну Трепанье в ярких красках. Преподносило оно и самого Трепанье.

Сонопацци, гений электроники, установил телевизор, принимающий сотню кабельных каналов, среди них нашелся и «Фатима сейчас!». Название говорило само за себя: Трепанье проповедовал любовь к Богоматери. Орвието остался доволен. Его протеже занял свою нишу. Епископ написал ему поздравительное письмо. Долгие годы это письмо всплывало всякий раз, когда враги Трепанье ставили под сомнение его духовный сан. Орвието пришел запрос из Рима с просьбой дать разъяснения. Трепанье превратился в пугало глобального масштаба. Его нападки на тех, кого он пренебрежительно называл «ватиканскими бюрократами», становились все яростнее. Орвието засомневался в том, что его отставку примут. Ее можно было бы воспринимать как награду, а Трепанье навлек на него черные тучи.

Лишь глубокая любовь к Богоматери спасала епископа от отчаяния. Из окон своей резиденции он окинул взглядом панораму Чефалу – напоминания о минувших столетиях, которым неумолимое течение времени даровало какую-никакую, но вечность. Чуть дальше начиналась береговая линия, застроенная туристическими комплексами. Непристойное показное неоязычество, сдобренное обилием бронзовой от загара человеческой плоти. Дойдя до конца декады четок, Орвието добавил молитву, предложенную Богоматерью в Фатиме: «О, Иисусе, помилуй нас. Спаси от геенны огненной; прими все души на небеса, особенно души тех, кто в особой нужде».

II

Хизер никому ничего не говорила

Хизер Адамс следила за новостями и никому ничего не говорила. Правильно ли она поступила, передав Винсенту Трэгеру то, что ей доверил Брендан Кроу? Хизер верила Трэгеру, хотя и не знала почему. Как правило, самое важное не поддается объяснению. Известие о том, что Трэгер работал в ЦРУ вместе с покойным мужем Зельды, Хизер восприняла чуть ли не как оправдание. Поведение Трэгера после обнаружения тела отца Кроу было теперь вполне объяснимо, и когда Хизер, застав агента у себя дома, накормила его ужином, стало ясно, что он считает себя охотником, а не добычей. Трэгер покинул «Эмпедокл», бросившись в погоню за тем, кто убил Брендана Кроу.

И он его упустил. После чего тот, судя по всему, нашел Трэгера, который сам превратился в добычу. А к тому времени, как Трэгер приехал искать убежища у Хизер, за ним уже охотилась и полиция. Хизер полагала, что власти, узнав о прошлом Трэгера, осознают ошибку, а тот благодаря своим связям выследит преступника.

Она сидела на кухне, читая статью о Трэгере. Он был представлен обезумевшим фанатиком, который сначала приставал к отцу Кроу в Риме, а затем проследовал за ним в Нью-Гемпшир, в комплекс «Эмпедокл», где и убил. По-видимому, мифическую одержимость сочли удовлетворительным мотивом.

Хизер отложила газету. Она ненавидела газеты. Она ненавидела все то, что называлось новостями. Временами ей казалось, что она ненавидит весь современный мир. Не людей, разумеется, но поверхностное суждение об их жизни. «Суета сует: все есть суета» – лишь несколько строк книги «О подражании Христу» ^[88]связывали Хизер с по-настоящему настоящим миром.

Приехала Зельда со своим мужем, который готовился приступить к новой работе.

– Знаете, вы можете взять супругу к себе в штат, – сказала Хизер Фаусту.

Зельда откликнулась с восторгом, Габриэль лишь кивнул и почесал бороду:

– Посмотрим.

На самом деле в некоторых вопросах, касаемых «Приюта грешников», Зельда понимала лучше Габриэля Фауста. Разумеется, не в том, что относилось к искусству, здесь он был эксперт, а в духовных задачах нового фонда. Фауст обсуждал их так, словно учил иностранный язык. Когда речь зашла о Фатиме, он встрепенулся.

– Я там никогда не был.

– Вам надо обязательно туда съездить, – заметила Хизер.

Габриэль посмотрел на девушку. Было видно, что мысль эта пришлась ему по душе. Зельде она понравилась еще больше. Молодожены расстались с Хизер, строя планы о путешествии.

Лора наложила вето на предложение мистера Ханнана выделить Фаустам свой личный самолет.

– Налоговая служба съест тебя с потрохами, – покачала она головой.

– Фауст работает у меня.

– Он возглавляет «Приют грешников».

– Я куплю ему самолет.

– Нет, не купишь.

Лоре пришлось позвать на помощь Рея Синклера. Сдавшись наконец, он посмотрел на Хизер.

– Жаль, что ты не работаешь у Фауста.

Та ничего не сказала. Хизер уже раз отказалась, а мистер Ханнан давно понял, что она никогда не меняет свое решение. И дело было не в том, что ей очень уж нравилась работа в «Эмпедокле». Просто у Хизер возникло в отношении Габриэля Фауста дурное предчувствие, от которого никак не удавалось избавиться. Когда она выложила материалы, обнародованные в 2000 году кардиналом Ратцингером, Фауст опытным взглядом изучил почерк сестры Лусии.

– Похоже на подлинник.

– Разумеется, это подлинник, – уверенно заявила Зельда.

– Сестра Лусия сейчас в Фатиме?

Хизер объяснила, что Лусия удалилась в монастырь кармелиток в Испании, а ее орден придерживался очень строгого устава.

– Плохо. Как она отнеслась к обнародованию тайны?

Хизер предоставила ответить на этот вопрос Зельде. Ее рассказ оказался более или менее точным. Хизер была рада, что женщине предстояло работать вместе с мужем в «Приюте грешников». Тем временем мистер Ханнан вызвал из Саут-Бенда Дункана Стройка, чтобы обсудить проект здания для нового фонда. А пока что Фауст временно устроился в комплексе «Эмпедокл».

Многочисленные полицейские бригады завершили осмотр места преступления, и роковой номер гостевого дома приготовился снова принять постояльца. Отец Берк связался с родственниками Брендана в Ирландии, и было принято решение похоронить убитого священника в Нью-Гемпшире. Мистер Ханнан получил разрешение вырыть могилу рядом с гротом, где после отпевания в церкви Святого Кирилла останки отца Кроу и предали земле. Момент был очень тягостный. Голос отца Берка оставался твердым, когда тот говорил о покойном друге в церкви, но над могилой дрогнул; на мгновение показалось даже, что вот-вот появятся слезы. Отец Кручек подошел к нему сзади, забрал книгу и дочитал молитву. Взяв себя в руки, Берк окропил гроб святой водой, затем попросил присутствовавших сделать то же самое, и кропильница пошла по кругу. Вскоре все направились в административный корпус. Хизер шла вместе с двумя священниками.

По распоряжению Лоры накрыли стол. Поминки проходили странно. Один лишь отец Берк хорошо знал покойного.

– Я чувствую себя виновным в смерти отца Кроу, – объявил мистер Ханнан.

– Чепуха, – возразила Лора.

– Он был бы сейчас жив, если бы я не убедил его приехать.

– Это сделала я.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

Мистер Ханнан поинтересовался, не нанять ли частных детективов, чтобы разобраться в случившемся.

– Нат, этим уже занимается полиция.

– И что ей удалось узнать? Ровным счетом ничего.

А теперь еще появилась эта статья, в которой Винсент Трэгер представал фанатиком, бывшим сотрудником ЦРУ, разочаровавшимся в жизни и ставшим на путь преступлений. Судя по всему, мистер Ханнан решил, что объяснение трагической гибели Брендана Кроу найдено.

Хизер молчала. Если кто-то и верил в то, что Трэгер не убивал отца Кроу, так это она. Они вместе обнаружили тело. Теперь Хизер понимала, что Трэгер реагировал на уровне профессиональных рефлексов. Он не пустил ее в номер следом за собой, но все же не смог оградить ее от жуткого зрелища. Затем Трэгер отослал ее бегом в главное здание.

Гадает ли человек, убивший отца Кроу, – а это был тот, кто уехал на машине Винсента Трэгера, – почему в прессе ни словом не упоминаются бумаги, за которыми он приходил? Не мучается ли он мыслью, что напрасно погубил чью-то жизнь?

Вечером, приехав домой, Хизер поставила машину в гараж. Когда створка ворот поехала вниз, девушка услышала, как в доме открылась дверь. Винсент Трэгер с ней поздоровался.

III

«Нет, имеем»

Монреаль находился близко и в то же время достаточно далеко, и Анатолий расслабился, чувствуя, что на этот раз ему удалось перехитрить противника.

В момент, когда в Риме Трэгер подошел к столику, заметив, как казалось Анатолию, его мастерскую слежку, дело едва не приняло очень крутой оборот. Странно, как дружелюбно общались они между собой, ностальгируя по временам самозабвенной вражды. Анатолия так и подмывало поведать Трэгеру о годах озлобленности на жизнь, проведенных на юге, в основном в Одессе и частично в Ялте. Он побывал в мемориальном доме Чехова, ставшем в последние годы объектом паломничества. В Советском Союзе писателя чтили, вышло новое полное собрание сочинений, включавшее переписку. Замечательные путевые заметки, посвященные поездке на сахалинскую каторгу, коммунистическая партия использовала как еще один аргумент против царского режима. Как будто в Сибири что-то изменилось в годы советской власти, которые считались теперь черными страницами в истории России. Но чего Анатолий так и не смог понять, так это отношения Чехова к православной церкви.

Официальная позиция гласила, что Чехов был как минимум сомневающимся, если не убежденным атеистом, однако в это едва ли верили те, кто хорошо изучил его наследие. И вот теперь отпала политическая необходимость в подобном подходе. Но что предложили взамен? Ничто в творчестве Чехова, особенно его восторженное отношение к монастырям и поздний рассказ «Архиерей», не подкрепляло позицию партии. Ну и что с того, что Чехов редко ходил в церковь, что с того, что он не соблюдал посты: этот человек страдал тяжелой болезнью, медленно умирал от чахотки. «Монах Антон», – говорил сам про себя Чехов в последние годы жизни в Ялте. Вот Толстой – совершенно другое дело, он просто обезумел. Истинную веру можно найти только среди крестьян. Чехов как врач достаточно общался с ними и, вероятно, лучше понимал их мысли.

Анатолию пришлось работать в Риме, и он с ужасом и восторгом читал Солженицына, когда того запретили в России, и ненавидел писателя за то, что он дал в руки врагам своей родины столь мощное оружие. Что ж, глупец перебрался на Запад, где его постигло полное разочарование. А он-то думал, что попал в Царство Христово. И вот теперь Солженицын вернулся в Россию, к заслуженному забвению.

От сна Анатолия пробудил переворот в Кремле, когда этот деятельный болван Горбачев разрушил систему, которой был обязан всем. Разумеется, в свое прежнее ведомство Анатолий не вернулся. Он предпочел стать вольным стрелком, но со связями в официальных структурах. У Трэгера был Дортмунд, у Анатолия был Лев Паков. Именно Паков предложил организовать похищение Дортмунда. Он предоставил отчет о работе Трэгера в ЦРУ, который и скормил средствам массовой информации для нейтрализации противника. Теперь, если Трэгеру вздумается вынырнуть где-нибудь на поверхность, он окажется по уши в дерьме.

Указав на Трэгера как на человека, расправившегося со священником из Рима, Анатолий открыл для себя новую возможность.

Паков нетерпеливо выслушал рассказ Анатолия о смертях в Ватикане.

– Мы не имеем к этому никакого отношения, – сказал он.

– Нет, имеем.

Если глаза – зеркало души, то у Пакова души не было. Когда этот человек в последний раз выражал хоть какие-то чувства? Вероятно, когда в последний раз их испытывал. Многие мужчины по моде брили голову наголо, чтобы добиться эффекта, который Пакову дался естественно. Трудно было представить, что на этом блестящем шаре когда-либо росли волосы.

– Ты?

– Да.

Анатолий не ждал награды вроде ордена Ленина, но Паков мог бы и похвалить его за дерзкую и стремительную операцию.

– С какой целью?

– Чтобы получить эти проклятые отчеты о покушении на Иоанна Павла Второго. И доказать, что мы не имеем к этому отношения.

– Странный ты выбрал способ. Добыл документы?

– Ты же знаешь, что нет.

– Это ставилось в задачу Чековскому.

– Чековскому!

– Так в чем же дело? Хочешь попробовать снова?

Мысль заманчивая, но если у Анатолия и возникнет желание предпринять еще одну попытку, Пакову он наперед ничего не скажет. В тот день все прошло гладко. Охранника в соборе пришлось убить по необходимости; его смерть не несла никакого послания. Но государственный секретарь, опубликовавший снисходительные заметки о современной России, получил по заслугам. Его помощник? Что ж, он ему потворствовал, этим все сказано. Осведомитель предупредил Анатолия, что документ забрал Магуайр. И вот тут все пошло наперекосяк. Анатолий заставил кардинала умолкнуть навеки, и вдруг на лестнице, ведущей на крышу, послышались шаги. Со всей остротой встал вопрос бегства. Ватикан предпочел замять кровавые события, и это обстоятельство убедило Анатолия в том, что даже преждевременно завершившаяся операция возымела действие. И вдруг последовал сокрушительный удар.

«Документы находились на вилле Магуайра».

Фраза прозвучала стихотворной строфой, однако Анатолий не оценил ее прелести. Он тупо смотрел на сообщение без подписи, пришедшее по электронной почте. С какой целью его отправили? Чтобы поставить в известность? Поиздеваться? Анатолий пришел в бешенство. Если и был момент, когда он хотел повторить операцию, то именно тогда.

Анатолий кипел от ярости. Он потерял осмотрительность. Как раз тогда Трэгер перевернул все с ног на голову, стал следить за ним, а затем открыто подошел к его столику.

Анатолий узнал, что Трэгер и Карлос Родригес, глава службы безопасности Ватикана, обращались в архив за каким-то документом.

– Они его получили?

– Того, что они искали, не оказалось на месте.

Так куда же пропали бумаги? Тем, кто спугнул Анатолия на крыше Ватиканской библиотеки и сорвал операцию, оказался ирландский священник Брендан Кроу. Его назначили исполняющим обязанности префекта. Анатолий спросил себя: как человек, отвечающий за архивы, поступит с документом, которому в архиве находиться небезопасно? Разумеется, Трэгер расспрашивал Кроу. А затем тот внезапно вылетел в Америку. Это могло означать все, что угодно, до тех пор, пока Трэгер не помчался в погоню. Анатолий последовал за ним.

То, что произошло в гостевом доме «Эмпедокла», повторило нелепый провал операции в садике на крыше Ватиканской библиотеки. Анатолий только проник в номер, как послышались шаги. Он спрятался в спальне, но когда Кроу закрыл за собой входную дверь, вышел из укрытия с ножом в руке.

– Где он?

– Кто вы такой? – гневно спросил священник.

Анатолий приставил ему к груди острие. Он не ожидал сопротивления. Кроу резко вскинул руку, и оружие отлетело в сторону, затем толкнул Анатолия – тот попятился в спальню и упал, наткнувшись на кровать. Через мгновение священник уже стоял над ним – с ножом. Кроу протянул его древком вперед.

– Забирайте и уходите отсюда.

Анатолий взял нож, и на этот раз клинок вошел в тело. Даже раненый, Кроу сражался. Наконец, обессилев, словно истекающий кровью бык, он рухнул на кровать. Анатолий стоял над телом, пытаясь отдышаться. И тут, о господи, снова шаги!

Тонкий ход – бежать к машине Трэгера. Покинув «Эмпедокл», Анатолий проехал с полмили, свернул с дороги и стал ждать. Разумеется, вскоре мимо промчался автомобиль, за рулем которого сидел Трэгер. Вернувшись на шоссе, Анатолий поехал следом.

Он собирался нанести последний удар в той гостинице, в Кембридже, однако Трэгер, тертый калач, вероятно, почувствовал опасность. И Анатолий его потерял.

После этого он поставил себе целью отомстить противнику. Ее он добился, предав огласке послужной список Трэгера, который до того был засекречен. Довершило дело то, что тот в момент убийства ирландского священника находился в «Эмпедокле», после чего бежал с места преступления.

Анатолий решил: если на Трэгера удастся повесить еще и ватиканские смерти, можно будет вернуться в Одессу и попробовать снова уйти на покой. А пока что он чутко прислушивался к новостям, приходившим с той стороны прозрачной границы, собираясь передохнуть в Монреале.

IV

«Ты упорно игнорируешь мой вопрос»

– Джон, извини, что все так вышло.

В ответ Джон Берк только обнял сестру за плечи. Они приехали в международный аэропорт Логан, откуда Джону предстояло отправиться обратно в Рим. Он отказался от настойчивого предложения Игнатия Ханнана снова воспользоваться его личным самолетом. Один раз ради интереса можно было слетать, но не стоило превращать это в привычку. К тому же тогда Джон разделял новые ощущения с Бренданом.

Каждое расставание печально в той или иной степени.

– Жаль, что я не смог еще раз навестить маму, – сказал Джон.

Настал черед Лоры промолчать.

– У нас еще есть время что-нибудь выпить, – наконец сказала она.

Джон уже сдал багаж и получил посадочный талон, впереди его ждал муторный контроль. Он с радостью ухватился за предложение сестры.

Они уселись за столик и сделали заказ, окруженные гулом разговоров, суетой, бесконечными невнятными сообщениями. Лора повернулась к брату.

– Итак, что ты на самом деле думаешь о Рее Синклере?

– То, что вы будете счастливы вместе. Уже наметили дату?

Она откинулась назад, печально улыбаясь.

– «Точная дата бракосочетания еще не назначена». Меня всегда поражала эта фраза в объявлениях о помолвках. Она оставляет место для сомнений.

– Вы могли бы венчаться в Риме.

– В Санта-Сусанне?

Джон рассмеялся. Зельда и ее новый муж добавили событиям последних дней комическую нотку.

– Джон, как тебе мой выбор? Тебе нравится Рей?

– Я одобряю все, что ты делаешь.

– Ты упорно игнорируешь мой вопрос.

– Мне нравится Рей. Очень нравится.

Произнеся эти слова вслух, он вроде и сам в них поверил. Однако на деле он не знал, как относиться к Рею. Джону показалось, что со стороны Лоры чувства гораздо сильнее, и это его немного задело. Очень большое впечатление на него произвел тот очевидный успех, которого добилась Лора. В «Эмпедокле» ничто не делалось без ее санкции. И Рей, похоже, принимал это как должное.

– Хорошо. – Лора взяла брата за руки. – Помолись за нас, ладно?

– Я вспоминаю тебя и маму в каждой мессе.

– А Рея?

– Теперь и его.

Лора пригубила коктейль.

– Ты не находишь, что Нат подавляет всех вокруг?

– По-моему, ты крепко держишь его в своих руках.

– Я рада, что ты не уступил его настойчивым уговорам и отказался от личного самолета.

– Сколько у этого человека денег?

Лора выразительно закатила глаза.

– Если я скажу, ты все равно не поверишь. К тому же общий размер состояния постоянно меняется. Как правило, в большую сторону.

У Джона мелькнула мысль, сказать ли сестре, что отец Кручек описал Игнатия Ханнана как католического клоуна. Он решил воздержаться.

– Мне понравилась Хизер.

– Наша домашняя святая.

– Ее обратил в католичество Кручек. Он от нее без ума.

– Я только боюсь, как бы она не сбежала в какой-нибудь монастырь.

– Монастырь хуже смерти?

– Я думаю об «Эмпедокле».

Они допили коктейли, и Лора, проводив брата, крепко его обняла. Джон потрепал ее по спине.

– Сестренка, любое расставание немного печально.

Когда он направился к самолету, в глазах Лоры появились слезы.

Джон ни разу не пересекал Атлантику по воде. В наши дни так поступают немногие. Когда-то подобное путешествие представляло собой полное опасностей многомесячное плавание в открытом море. Люди жалуются на долгие переезды на междугородных автобусах, и можно только вообразить, каково неделю за неделей носиться по волнам, не имея представления о том, что ждет впереди.

Тайна семьи. Все эти предки, о которых Джон понятия не имел. Он еще знал имена дедов и бабок, а что было до них… Мысль о безымянных поколениях, уходящих к заре истории, наполняла могучим смыслом понятие преемственности жизни. Стоило какому-нибудь одному звену в этой длинной цепочке не сложиться, и они бы с Лорой не появились на свет. Теперь их осталось только двое, и если сестра не выйдет замуж и не родит детей, род оборвется.

Джон дремал, стараясь не отвлекаться на неудержимо притягивающие взор пустые фильмы, которые крутили на экранах. В голове сменяли друг друга бессвязные обрывки воспоминаний об Америке. Кручек. Джон улыбнулся. Молодые священники снисходительно относились к старшему поколению: в конце концов, оно оказалось замешано в неразбериху, последовавшую за Вторым Ватиканским собором. Но были и непоколебимые столпы, как Кручек.

– Вы преподавали философию? – спросил у него Джон.

– Да, я вел несколько курсов.

– И каких же?

– Ну, обычных для семинарии. Тех, которые больше никого не интересуют. Хуже того, я был томистом.

– И это после Лувенского университета?

– В наши дни можно быть кем угодно после чего угодно. Все умерло и мхом поросло.

– Сейчас все это возвращается, – возразил Джон.

– Само учение было и остается истинным. Я говорю о том, как оно принимается или не принимается. – Эта мысль вернула Кручека к Хизер. – Церковь не заслуживает таких обращенных. С другой стороны, обращенным не нужна церковь.