Текст книги "Прикосновение звёзд"
Автор книги: Раиса Крапп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)
Гретхен не знала, сколько времени без всякого интереса слушала его, пока не приподнялась, цепляясь за борт неверными руками, и не глянула на то, что было вне шлюпки.
Никаких эмоций не отразилось в её безжизненном взгляде, которым она окинула песчаный берег, раскинувшийся в обе стороны. Ленивый прибой носил шлюпку взад и вперед по отмели: то к берегу, то она опять скользила в сторону моря. Песок шуршал под деревянной обшивкой днища, солнечные лучи проникали до самого дна и чертили на песке причудливый, изменчивый узор. Гретхен снова уронила голову на руки, и прошли долгие-долгие минуты, прежде чем она перешагнула через борт и побрела на берег.
Потом она пыталась вспомнить, что было с нею в те дни, когда она шла вдоль берега моря, не удаляясь от него. Море будто держало её, как будто манило неощутимой, даже неосознанной, но имевшей необоримую силу притяжения, надеждой. И Гретхен брела и брела, не выпуская из виду синюю безбрежность, столь же бесконечно равнодушную, сколь и жестокую. Ноги ее то утопали в горячем вязком песке, то вдруг сухой его шелест сменялся шепотом зеленой, прохладной травы, то какие-то заросли обступали Гретхен, и она продиралась сквозь них, не отыскивая удобного пути, оставляя на сучьях обрывки кружев и ткани от своего платья. Но всё это вспоминалось неясными, бессвязными образами и картинами. Хорошо помнила она лишь чувство жажды – голод, вероятно, был тоже, но он не мучил её столь жестоко, потребность в глотке воды была куда сильнее. Потом проливной дождь вывел Гретхен из её полуобморочного состояния, и она жадно ловила капли влаги, но они не могли утолить жажды, лишь дразнили. Гретхен испугалась, что ливень быстро кончится, и стала лихорадочно искать способ собрать дождевую воду и сохранить её. Принялась, было, торопливо ковырять ямку в земле, но влага бесследно впитывалась в почву, и Гретхен едва не заплакала, видя это. Потом ей в голову пришла счастливая мысль выстлать ямку большим листом какого-то растения, которых вокруг было в изобилии – и зеленая чаша стала быстро наполняться. Гретхен начала лихорадочно рвать широкие листья и устраивать из них подобие чаш.
Тогда она, наконец-то, утолила жажду. Ливень не только напоил её, он как будто вдохнул в её душу капельку жизни. Душа Гретхен была по-прежнему опустошена, выжжена горем. Подобно жилищу, спаленному пожаром, всё в ней было черно и обуглено. Пожарище ещё не остыло – свежая боль пекла душу раскалёнными останками того, что недавно было её жизнью. И была там самая жестокая боль, сосредоточие боли – Ларт... Гретхен инстинктивно избегала касаться её, потому что была она столь нестерпима, что впору выть и кататься по земле, а лучше – умереть. И всё же пепелище уже не было столь безжизненным – горькие раздумья закружились над ним черными птицами-плакальщиками, стенающими от горя и муки.
Гретхен по-прежнему не могла выбраться из тупика, куда заводила её одна и та же мысль: да как же могло случиться, что сильных, закалённых невзгодами мужчин море погубило, а её – совершенно беспомощную, никчёмную – отшвырнуло прочь. Чем заслужила она столь жестокую издёвку?
Глава четвертая
о встрече с добрым рыбаком,
чей домик оказался у Гретхен на пути
Погружённая в горькие мысли, Гретхен не сознавала, куда и зачем идет. Она не спрашивала себя, что с ней будет, не старалась отыскать людей или след их пребывания с тем, чтобы выйти к человеческому жилью. Она настолько была в прошлом, что никакого будущего и даже настоящего у неё не было. Да, она жива. Но это всего лишь какое-то недоразумение. На самом деле её нет.
А потом Гретхен наткнулась на рыбацкий домик. Будь он на десяток шагов в стороне, возможно, Гретхен так и брела бы мимо, не видя его. Но так случилось, что он оказался поперёк её пути.
Гретхен остановилась, разглядывая дощатые стены. До неё понимания как будто не сразу дошло, что именно возникло перед ней. В это время из-за угла домика появился мужчина.
– Пошла прочь, оборванка, – буркнул он, едва глянув на Гретхен. Но взгляд его вернулся, и он разглядел обрывки кружев на платье. В фасонах женской одежды он разбирался мало, но всё же достаточно, чтобы понять когда-то оно было роскошным, едва ли нищенке пристало носить такое.
– Ты откуда взялась? – щуря глаза против солнца, спросил он.
Гретхен не ответила, и он опять окинул её пристальным взглядом.
– Да ты едва на ногах держишься. Так и быть, краюха хлеба и фляга вина у меня найдётся, пошли.
Сквозь щели в стенах било солнце, и прохладный сумрак пронзали тонкие, как лезвие стилета, лучи. Домик был, скорее, сараем, где рыбак укрывался от непогоды, мог переночевать, спрятать кое-какие снасти, вёсла, а на зиму – и лодку втащить. Видно, жил рыбак в деревне, но и здесь проводил немало времени, поэтому временное своё пристанище обустроить не поленился. Добротная кровля не зияла дырами, на ворохе старых сетей было устроено удобное ложе, а посередине сарая сложен очаг – над ним висел старый закопчённый котел. Не далее как утром рыбак готовил себе немудрёный завтрак, и от запаха съестного желудок Гретхен скрутился в болезненный комок. От рыбака не укрылось, как она побледнела и громко сглотнула.
– Да ты, видать, давненько ничего в рот не брала, а?
Гретхен судорожно кивнула – большего она не смогла бы сказать, даже если захотела.
– Садись вон, – кивнул рыбак на кучу снастей и отлил в кружку немного из котелка. – Вот, выпей сначала. А то, ежли не ела дней несколько, так, чего доброго, вполне можешь откинуться от изобильной жратвы. Попей жиденького, а потом, попозже, и хлебца дам.
Гретхен не почувствовала вкуса, едва ли ни одним глотком проглотив содержимое кружки. Кажется, она удивилась, как быстро кончилось питьё, и даже заглянула на дно... Тут голова у неё закружилась, а когда она пришла в себя, рыбак встряхивал её за плечо.
– Эй, да ты и впрямь еле живая, вон как сомлела! Ну-ка, ложись да выспись хорошенько. Мне делом надо заниматься, сети ставить, а ты спи. Тут тебя никто не потревожит, да я ещё и двери запру, так что не бойся.
Кажется, Гретхен уже не слышала, о чём он говорил – слова его слились в усыпляющее монотонное бормотание. Каким ласковым показалось её телу жестковатое ложе на старых сетях! А тепло очага, которое разошлось по сараю, разнося запах дымка и ухи! Каким несказанно сладостным оно было, сулило покой и желанное, пусть даже и краткое, забвение.
Глава пятая
плата за милосердие
Сквозь сон Гретхен почувствовала около себя какое-то движение, мужской голос. Сознание велело ей проснуться, но для этого требовалось усилие, а у Гретхен не было на него сил.
Сон уже начал снова уносить её, когда грубый толчок резко вернул Гретхен в действительность. Она открыла глаза, силясь вспомнить, где она, но усилие было напрасным. Темнота по-прежнему обступала её, и Гретхен потерла глаза – но мрак не стал менее густым.
И тут она поняла, что рядом с нею кто-то есть – близко, рядом! Прикосновение его тела и разбудило Гретхен. Её будто ошпарило – Гретхен подкинуло на её ложе, она резко села, с ещё неосознанной надеждой пытаясь разглядеть – кто же с ней рядом.
– Ты чего скачешь, резвушечка моя?
В первое мгновение она испытала недоумение – что за странный голос? почему не тот, что она ждала, один лишь звук которого прогонял все её страхи и тревоги... Следующее мгновение было похоже на ослепляющую вспышку боли пробудилась память и лживые иллюзии прыснули прочь.
– А ты, видать, неплохо отдохнула, коль так ожила? Уж верно Михась заслужил, чтоб его отблагодарили, так, малютка?
Сиплый смешок окончательно восстановил в памяти Гретхен встречу с рыбаком... несколько глотков какого-то варева... Последнее, что она помнила, перед тем, как провалиться в сон – блаженное тепло очага.
– Ну, проснулась ты, наконец? – снова услышала она нетерпеливый голос, и, схватив за руку, он дернул её к себе.
Рывок был таким сильным, что Гретхен упала на него. Он тут же опрокинул её на спину, рука зашарила по бедру, забираясь под юбки. Гретхен молча, не издав ни звука, обеими руками вцепилась ему в волосы и рванула от себя. Мужчина испустил громкий вопль, а так как Гретхен не разжимала пальцев, он не глядя, ударил её кулаком. От боли у Гретхен перехватило дыхание и полыхнуло перед глазами, но сквозь стиснутые зубы не прорвалось ни звука. Она остервенело отрывала его от себя, изо всех сил пытаясь вывернуться из-под тяжелого тела. С ругательствами рыбак приподнялся и начал отцеплять руки Гретхен. На какое-то мгновение она оказалась свободной, вскочила и бросилась к чуть приоткрытой двери, обозначенной контуром слегка разреженной темноты. Но этой свободы был только один шаг – он схватил её за ногу, и Гретхен с размаху рухнула лицом вниз. Причинило ли падение боль, Гретхен не поняла, она ударила свободной ногой во что-то мягкое, чем вызвала новый взрыв проклятий. Ухватив Гретхен за лодыжки, он рванул её к себе и нервно хохотнул – юбки задрались, и в темноте матово засветились стройные ноги. Не выпуская её тонких лодыжек из жестких, как железные уключины пальцев, он резким движением перевернул её лицом вверх и упал на неё всей тяжестью. Теперь ноги Гретхен были придавлены его телом, а руками он предусмотрительно перехватил её запястья, прижал их к жёстким, узловатым сетям за головой Гретхен. Он лишил её всякой возможности сопротивляться. Она задыхалась, раздавленная тяжестью огромного тела. Насладившись её беспомощностью, он чуть приподнялся, давая ей вздохнуть.
– Ну, чертовка, и отделаю же я тебя! Что, только и осталось глазищами сверкать? Давай-давай, может быть я испугаюсь.
Он сел ей на ноги, повернул лицом вниз и завернул руки назад. Не смотря на яростное сопротивление, он скрутил их веревкой и снова бросил её на спину.
– А теперь посмотрим, что ты так защищаешь, – хохотнул он. – Стоит ли оно того.
Он не спеша, дразня свою беспомощную пленницу, разорвал на груди платье. Ткань, изъеденная солью, иссушенная солнцем, сама расползалась под его руками. Гретхен только хрипло дышала. Когда ладонь его оказалась близко у её лица, она молниеносно вцепилась в неё зубами. Но он был настороже и зубы только скользнули по грубой, задубелой коже. Зато сама Гретхен получила увесистую пощечину.
– А ты совсем недурна, малютка, – отстранившись, он рассматривал её тело, белеющее в темноте. – Впрочем, прелести твои я рассмотрю попозже. Сейчас мне не терпится узнать, какова ты на вкус, бешенная.
Он приподнялся, расстегивая ремень, и Гретхен мгновенно согнула колени и что есть силы ударила обеими ногами в нависающую над ней тушу. Однако сил у неё оставалось слишком мало, чтобы отбросить его.
– Еще ни одной не удавалось уйти от Михеля, не получив удовольствия, снова хохотнул он, срывая с неё остатки юбок. – Уж не девица ли ты, бешенная? В таком случае тебе повезло – я стольких лишил этого недостатка, что впору доплату брать за мастерство.
Глава шестая
где Гретхен совершает поступок,
о котором не помышляла никогда в жизни.
Близилось утро, когда он, захрапел рядом с Гретхен. Она смотрела в посветлевший полумрак, и никогда ещё не жаждала смерти с такой страстью, как сейчас. Она ни о чём не могла и не хотела думать. Даже мысль о Ларте, которая подспудно постоянно была с нею... теперь Гретхен поспешно прогнала её – нет! сейчас в ней всё чернота и изгаженность! и этим она невольно может коснуться его, подумать о нём не так, как он того достоин.
Глаза её бессмысленно блуждали по ненавистному жилищу – неужели еще несколько часов назад она могла наслаждаться пребыванием здесь? Гретхен уже в который раз с усилием расцепила зубы – они почему-то сами собой сжимались до боли.
Тусклый отблеск на противоположной стене непроизвольно привлекал взгляд Гретхен, и он время от времени бессмысленно возвращался к светлой полоске посреди сумрака. Наконец и сознание её обратилось к этому отблеску, и она вяло попыталась объяснить себе, что может бросать такой отсвет. Потом мысль об этом потерялась, и она смотрела уже безо всякого интереса, почти бессмысленно. Потом спросила себя снова, забыв, что недавно задавалась таким же вопросом. И вдруг она поняла, что это металлический отблеск. Напрягая зрение, ей удалось частью рассмотреть, а частью дорисовать воображением тяжелый массивный черенок, и Гретхен стало ясно, что в стену воткнут большой нож. Через некоторое время мысль, пришедшая к ней, окончательно сформировалась. Гретхен осторожно села. Удержавшись от стона, она подобрала под себя ноги и встала. Храп не прервался ни на минуту. Гретхен медленно подошла к стене и убедилась, что не ошиблась – это был большой нож с широким лезвием. Он находился выше уровня её груди, но у стены стояла широкая скамья, и Гретхен взобралась на неё. Повернувшись к стене спиной, она почувствовала, что холодная рукоятка коснулась поясницы. Нащупав кистями лезвие, она изо всех сил налегла спиной на рукоять и принялась перерезать веревку. Рук она не чувствовала и, кажется, несколько раз порезалась, прежде чем тугой охват волосяных петель ослабел и несколькими движениями Гретхен высвободила руки.
Превозмогая ломающую боль в плечах, от которой на глазах выступили слезы, Гретхен поднесла ладони к глазам. Кисти распухли и были черны от крови, запястья тоже растерты верёвками до крови. Гретхен с усилием разжала и сжала пальцы, которые казались чужими.
Потом осторожно спустилась со скамьи, подняла руки и плотно охватила рукоять ножа пальцами. Подумала, что следовало вытереть ладони – от крови рукоять стала скользкой, но делать этого не стала – пальцы сомкнулись на ней намертво. Гретхен по-прежнему все делала медленно, неторопливо. Осторожно раскачала нож, чтобы дерево ослабило хватку, знала – ей не хватит сил, чтобы выдернуть его, всаженный в дерево мужской рукой. Нож ходил все легче и, наконец, оказался в её руках.
Как сомнамбула, Гретхен подошла к постели. Она спокойно рассматривала большое нагое тело мужчины. Ничего не изменилось в её лице даже тогда, когда на несколько секунд ей показалось, что перед нею лежит барон Ланниган. "Это еще лучше", – хладнокровно подумала Гретхен. Но наваждение прошло, Гретхен смотрела на рыбака Михеля. Она хорошо видела его – мрак ночи таял, готовясь уступить место утру. Гретхен должна была ударить наверняка, удар должен быть смертельным, потому что второго у неё не будет. Грудь? Да, это лучше всего. Но она не знает, куда должно войти лезвие, чтобы не встретить препятсвия. Гретхен занесла руки над головой и изо всех сил ударила в мягкий живот мужчины.
Храп оборвался, он широко открыл глаза и уставился на Гретхен. Потом перевел взгляд вниз, на её руки и неожиданно взревел. Она отшатнулась, пальцы, закаменевшие на ноже, выхватили его из раны, и хлынула кровь. Не переставая реветь, он зажал живот руками, закопошился, пытаясь встать. Гретхен отступила, равнодушно глядя на него.
– Сука! – уже не ревел, а всхлипывал Михель. – Я разорву тебя, гадина! Что ты сделала?
"Что я сделала?" – с недоумением подумала Гретхен и увидела, что нож с окровавленным лезвием все ещё у неё в руках. С трудом разжав пальцы, она брезгливо отбросила его. "Я сделала то, что хотела, – подумала она. – Я это сделала и больше мне здесь делать нечего".
Глава седьмая
рассказывает о скитаниях юной баронессы,
которые едва ли выпадают на долю даже
бездомной нищенке
Пока не рассвело, Гретхен брела вдоль берега. Но едва взошло солнце, ей стало казаться, что она у всех на виду на этом пустом берегу, будто обнаженная. Вот сейчас, сейчас кто-то перестанет таиться от неё и выйдет... подобный Михелю... Гретхен остановилась, озираясь вокруг с таким отчаянием, как будто к ней уже тянулись жадные, липкие, потные руки. Потом сорвалась с места и, спотыкаясь, ринулась в прибрежные заросли. Забившись под куст, она долго плакала, дрожа всем телом. Пальцы ходили ходуном, зубы выбивали дробь. Она затихла, лишь совершенно обессилев. Рыдания и нервная лихорадка отняли у неё последние силы, которых и так уже не оставалось, и Гретхен, в конце концов, впала с долгий сон-забытьё.
Когда она открыла глаза, сквозь ветви сочился тусклый вечерний свет. Гретхен сжалась в комочек, обхватила колени руками и опять закрыла глаза. "Как хорошо было бы вот так же, как этот день, тихо и незаметно угаснуть..."
Ночью ей не давали заснуть муки голода. Несколько глотков бульона только раздразнили желудок. Теперь он настойчиво требовал пищи, напоминая о себе жестокими судорогами, как будто Гретхен могла хоть ненадолго забыть о чувстве голода. Рядом ворочался огромный хищный зверь – океан. Заросли, укрывшие Гретхен, тоже были наполнены непонятными шорохами, то тихими, едва слышными, то резкими, похожими на отчаянную борьбу.
Едва только вверху чуть посветлело небо, Гретхен поднялась – голод погнал её вперед, всё равно куда, лишь бы найти что-нибудь съестное.
Она почти не думала о насилии, которому подверглась, и о том, что стала убийцей. Это могло бы показаться странным, если не вспомнить об истязаниях, которые, собственно, и составляли жизнь Гретхен в замке супруга-барона – не даром в спящем рыбаке ей померещился барон Ланниган. И едва ли рыбак был более изощренным. И Гретхен точно так же сутками отлеживалась после визитов пьяного супруга. Таким образом, как это не грустно, само по себе физическое насилие не потрясло несчастную Гретхен, мир не пошатнулся в её глазах оттого, что судьба свела её с еще одним негодяем. Восстала Гретхен против другого. После Ларта, заставившего её вспомнить о чувстве достоинства, о праве самой решать свою жизнь и распоряжаться собою, о том, что можно жить с гордо поднятой головой... После Ларта появился Михель. И Гретхен легче было умереть, чем забыть о Ларте, и позволить снова втаптывать себя в грязь. Вот это насилие – над её душой, надругательство над только-только обретенной верой в возможность иной жизни, было для Гретхен чудовищно, непереносимо. И по сравнению с этим менее чудовищной показалось её возможность переступить другую запретную черту, за которой она стала убийцей. Смерть Михеля представлялась ей лишь справедливым возмездием и потому Гретхен не томилась совершенным.
А впрочем, пожелай она проанализировать свои поступки и чувства, может быть, мысль её пошла бы совсем иным путём. Ведь после того счастливого полета, после взлета на звездных качелях жизнь швырнула её в такую бездну горя, обрушивая одно несчастье за другим, – казалось бы, они должны раздавить её, убить. И, возможно, включились некие защитные силы, которые не позволяли в полной мере осознавать случившиеся и прочувствовать в полной мере. Потому Гретхен как будто отстранилась от всего, что произошло с нею накануне.
Небо светлело, но в зарослях было ещё темно. Продираясь сквозь них, мокрая с головы до ног от росы, Гретхен не думала, куда шла, не замечала, что заросли прибрежного кустарника сменяются лесными дебрями, а шум прибоя доносится всё глуше. Она шла так, как будто некий взведенный механизм заставлял её двигаться, совершая механическое поступательное движение. Если бы роль лидера взял на себя разум, вероятно, она бы уже капитулировала, потому что действия её не имели никакой реальной, разумной цели, и разум не смог бы такую цель отыскать.
Шатаясь от изнеможения, Гретхен проламывалась сквозь густой подлесок, вяло прикрывая лицо от веток и сучков. Рубаха Михеля, сшитая из грубого домотканого полотна, спускалась ниже колен и хорошо защищала Гретхен. Но босые ноги были покрыты бесчисленными синяками и свежими царапинами, к тому же Гретхен приобретала новые, то и дело спотыкаясь о валежник, стволы поваленных деревьев, скрытые травой и молодой порослью. В это время в лесу пропитаться было затруднительно: сезон ягод отошел, дикие орехи ещё не вызрели. Грибов было в изобилии, но в сыром виде они были несъедобны. К тому же Гретхен никогда не доводилось заниматься лесным промыслом, она понятия не имела в чём различие съедобных и ядовитых грибов. Иногда ей попадались ягодные кусты, и она жадно обрывала мягкие перезревшие ягоды малины или чёрной смородины. Они осыпались при малейшем прикосновении, и Гретхен ползала на коленях, высматривая их под кустами среди прошлогодней листвы. Она рискнула разгрызть несколько орехов. Мякоть их была явно незрелой, горьковатой, но Гретхен жадно проглотила её. А потом корчилась от резей в желудке.
Глава восьмая
лесная дорога и тайные соглядатаи
Она понятия не имела о том, сколько времени бредёт по этому бесконечному лесу, когда над самой её головой раздался резкий шум, и из ветвей дерева вырвалась большая птица, тяжело полетела прочь. Перепуганная Гретхен метнулась в сторону, под ногами оказался замшелый ствол давно рухнувшего дерева – Гретхен споткнулась о него и свалилась в колючие заросли дикого малинника. Опомнившись от испуга и падения, она первым делом подумала, что глаза, слава Богу, целы. И хотела встать. Вот тут-то её и пронзила такая боль, что тело мгновенно охватила испарина, а к горлу подкатилась тошнота. Гретхен опять похолодела от страха. Боясь шевельнуться, она вообразила, что напоролась на острый сук, и теперь лежит, пронзённая им. Какое-то время она лежала, замерев и прислушиваясь к себе. Потом обнаружила, что постепенно боль сосредотачивается в плече и подвернутой руке. Ко всем несчастьям ей ещё не хватало как раз этого.
Она долго сидела на земле, бережно прижав к груди повреждённую руку. Плакать сил уже не было, и слёзы безмолвно текли по её лицу. Потом она встала и пошла дальше. Теперь малейший толчок, хлёсткий удар ветки заставлял её страдать от боли. Она раздвигала заросли здоровым плечом и не могла даже прикрыть лицо, продираясь сквозь них. И вдруг – будто судьба смилостивилась над нею – миновав густые заросли орешника, Гретхен оказалась на просторе и обнаружила, что стоит на хорошо наезженной пустынной дороге.
Эту ночь она провела в придорожной канаве, заваленной толстым слоем сухих прошлогодних листьев. Она сгребла кучу побольше и зарылась в них. Когда Гретхен, поджав ноги, натянула на них подол просторной рубахи, а руку устроила так, что боль едва давала о себе знать, она испытала почти блаженство – этот ночлег показался ей самым уютным и безопасным за последние ночи. Но крепко заснуть она так и не смогла: влажный холод пробирал её насквозь, чувство голода и не думало притупляться, плечо беспрестанно ныло, с тонким нудным звоном висели над ней комары и мошкара...
Утром Гретхен пыталась припомнить – слышала она стук копыт и голоса людей, или они ей пригрезились. Она почти была уверена, что среди ночи её разбудили эти звуки, раздавшиеся, кажется, над самой её головой. И она обмерла, вжимаясь в листья, в землю, молясь, чтобы её не заметили. Кажется, она думала только о том, что едва лишь всё стихнет, надо немедленно укрыться в лесу, а когда стук конских копыт стих, она... уснула. И теперь, утром Гретхен, кажется, помнила, что ночью по дороге мимо неё кто-то проехал. Но одновременно воспоминание было столь призрачно-зыбким, что она сомневалась возможно, всё происходило только в её сне. Впрочем, сил у неё оставалось так мало, что и теперь реальность наполовину представлялась ей грёзой – голова кружилась от слабости, Гретхен была на грани голодного обморока, всё плыло и качалось у неё перед глазами.
Разумеется, Гретхен предпочла бы уйти с открытого пространства дороги, в лесу она чувствовала себя более защищённой. Но когда она посмотрела на густые заросли орешника, за которыми начинался лес, они показались ей непреодолимой стеной. Смутно Гретхен подумала о том, что будет идти у самой обочины и всегда успеет спрятаться. Ей было страшно встретиться с людьми, и она не давала себе отчёта в том, что одиночество грозит ей смертью.
Вероятно, она и бросилась бы в лес, обнаружив приближение людей, но Гретхен никак не могла предположить, что кто-то другой тоже будет использовать заросли как укрытие. Она не почувствовала на себя чужого взгляда, когда оказалась в поле зрения человека, укрытого кроной могучего дуба. Гретхен, провожаемая испытующим взглядом, прошла прямо под ветвью, на которой он затаился, и почти сразу оказалась ввиду другого наблюдателя, уже получившего сигнал-сообщение о лесной бродяжке. А ещё какое-то время спустя она оказалась на виду более дюжины пар глаз, ничуть о том не подозревая.
Этих парней никак нельзя было назвать сентиментальными, но теперь в глазах их вместе с любопытством было сочувствие и жалость, которые вызывал вид бредущей по дороге, едва живой нищенки. Порой казалось, что её следующий шаг будет последним, сейчас она свалится и больше не сможет подняться. Она явно нуждалась в помощи, но они думали о том, что лучше бы этой бродяжке поскорее убраться прочь – с минуты на минуту здесь могла начаться такая кутерьма, в которой чуть живой нищенке не место. Ещё достанется случайно, попадёт под горячую руку, а много ли ей надо...
Глава девятая
делает Гретхен свидетельницей лесного разбоя
Гретхен всё же упала. Споткнулась и повалилась неловко, пытаясь уберечь руку, которую прижимала к себе другой рукой. Не издав ни звука, закопошилась, пытаясь встать на ноги. Где-то совсем рядом коротко вскрикнула птица, и секунды спустя лес выпустил человека из-за своего зелёного заслона. Подойдя к женщине, он наклонился, помогая ей подняться, но она закричала и шарахнулась он него прочь.
Озадаченный выражением ужаса, проступившем на чумазом лице, мужчина сказал:
– Не бойся, я не обижу тебя.
Вслушавшись не то в бормотание, не то во всхлипывания странного существа, мужчина снова удивился и повторил ту же фразу, но на другом языке. И тут увидел, как взгляд нищей уходит куда-то мимо, и сквозь выражение ужаса и затравленности пробивается нечто похожее на радость. Ноги её подломились, она снова упала на колени, и с отчаянием и надеждой едва слышно проговорила:
– Святой отец...
Обернувшись, мужчина увидел позади себя человека в чёрной сутане.
– Она говорит по-французски, – сообщил он священнику.
Тот подошел молча, склонился над Гретхен, вглядываясь в глаза, только что горевшие надеждой, но теперь в них снова, как немой крик, бился ужас: теперь, когда человек в сутане подошел так близко, Гретхен увидела, что лицо его укрытой не тенью, а маской. Нет, сама по себе маска не испугала бы Гретхен, это было обычное дело, и увидеть человека в маске можно было не только на карнавале. Любая женщина, любой мужчина, желая остаться инкогнито, хоть днём, хоть ночью мог пройти по улицам города в маске, совершенно не привлекая к себе внимания... Но сочетание маски с платьем священника пугало, настолько оно было противоестественно.
– Не бойся, мы не сделаем тебе зла. Мы хотим помочь тебе, – снова сказал первый мужчина, выговаривая слова медленно и чётко.
Они, хоть и с трудом, но пробились к сознанию Гретхен. Она увидела, как человек в маске перевёл взгляд на её руку, а потом чуть прикоснулся пальцами к её плечу. Гретхен отшатнулась.
– Что у тебя с рукой? – с Гретхен говорил только тот незнакомец, что вышел к ней первым.
Она не ответила, не спуская глаз со священника. Почему-то ей отчаянно хотелось, чтобы он заговорил. Но он, не произнося не слова, опустился перед ней на колени и начал осторожно ощупывать руку. Когда пальцы его прикоснулись к плечу, Гретхен испуганно дёрнулась. Священник посмотрел ей в лицо, потом обернулся к мужчине. Он так ничего и не сказал, но мужчина, вероятно, умел понимать его без слов. А вот Гретхен не могла понять их намерений вплоть до того момента, пока большая ладонь не закрыла ей рот, а другая рука обхватила её поперёк груди, и Гретхен оказалась крепко прижатой спиной к незнакомцу. Она задрожала, когда человек в сутане стянул с её распухшего плеча просторную рубаху, и пальцы его стали быстро, но достаточно осторожно его обследовать. Потом он крепко сжал плечо и локоть, сделал короткое резкое движение, и Гретхен лишилась сознания от пронизавшей её боли, обмякла тряпичной куклой.
Бог знает, сколько времени продолжалось её беспамятство, но раздавшийся поблизости резкий звук помог ей прийти в себя. Позже Гретхен решила, что это был громкий свист, но в тот момент она безо всякой мысли открыла глаза и увидела высоко над собой густую зелёную крону, а ещё выше – синее небо. Она смотрела на них ни о чём не думая, пока не перевела взгляд чуть ниже, тогда Гретхен увидела чёрное платье и безмятежность её улетучилась. Одновременно слуха её достиг частый стук копыт и колёс, молчаливый священник в маске, не скрываясь, стоял у дерева и смотрел туда, откуда доносились эти звуки, а так же щелканье хлыста и крик возницы. Гретхен понадобилось лишь немного повернуть голову, и в просвете кустов и деревьев ей стал виден участок дороги. Почти сейчас же перед её взглядом промелькнула коляска, запряжённая парой лошадей и четверо всадников, её сопровождавших.
И тут грохнули выстрелы, раздались крики, Гретхен различила между ними пронзительный женский голос. Храп лошадей, выстрелы, звон сшибающихся клинков – всё слилось для Гретхен в нечто непередаваемо ужасное. Она не помнила, когда вскочила с травы, теперь она стояла на коленях, прижимаясь к стволу дерева. На мгновение в поле её зрения попала чёрная фигура, неторопливо проходящая сквозь заросли, но потом она не могла оторваться от кошмарного зрелища, представшего её глазам. Лошади без всадников метались по дороге, а тех, что были запряжены в коляску, держали под уздцы какие-то люди, взявшиеся непонятно откуда. Лошади, испуганные шумом и суетой, хрипели, задирали морды, пятились назад. Ещё Гретхен разглядела очень бледную женщину за распахнутой дверцей коляски, она торопливо срывала с себя драгоценности, а потом протянула их окружавшим коляску разбойникам. Но в тот момент женщина увидела священника, и лицо её сделалось совсем белым, как лист бумаги.
Сердце Гретхен бешено колотилось, перед ней разворачивалось нечто ужасное, и хотя теперь плечи и спины разбойников всё заслонили, ушей её достигали отчаянные крики. Потом разбойники расступились и из коляски вытолкнули мужчину. Он упал на дорогу, его грубо подняли и поволокли. Мужчина упирался и рвался из рук, но его подтащили к дереву и привязали.
В следующий момент Гретхен забыла про несчастного, потому что внимание её привлекло то, что происходило у коляски. Гретхен снова увидела женщину. Она вырвалась, оставляя клочья платья в руках негодяев, и теперь бежала прочь, подхватив юбки. Один из разбойников вскочил на коня, выдернул из-за голенища кнут и раскрутил его над головой. Потом длинное жало по-змеиному метнулось вслед за беглянкой, обвило её ноги, и женщина рухнула на землю.