Текст книги "Прикосновение звёзд"
Автор книги: Раиса Крапп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)
И вдруг приглушённый, но явственно различимый стон заставил ей вскинуться и похолодеть. Окаменев, Гретхен ждала, что снова прозвучит сдержанный, но полный боли голос. От шеи вверх медленно поползли мурашки, охватывая кожу на голове, стягивая её... Этот мучительный стон что-то сдвинул в сознании Гретхен, и без того затуманенном бессонницей. Исчезла граница между реальными событиями, образами снов и тревожных фантазий. В один миг Гретхен представилось, что в дом проникли разбойники, ведь они разыскали её, не даром была та встреча с Немым Пастором... Они ждали Кренстона, он вернулся и угодил в засаду. Лишь терзая человека, можно вырвать у него столь мучительный стон...
Она уже стояла посередине комнаты, напряжённо ловила хоть какой-нибудь звук. Но тщетно – теперь дом объяла тишина. Гретхен не могла оставаться в неизвестности, это было хуже любой действительности. И кроме того, несомненно в доме кто-то нуждался в помощи. Гретхен машинально набросила на плечи пеньюар и вышла. Коридор, против обыкновения, был освещен, и Гретхен вернулась, чтобы оставить лампу, которой собиралась светить себе. Но когда вновь вышла из спальни, лицом к лицу столкнулась с доктором Джоберти.
Мало сказать, что Гретхен обрадовалась этой встрече. Кажется, она впервые сделала глоток воздух с того момента, как услышала стон.
– Милый Джоберти! – воскликнула она, забывая все формальности. Господи! Так это были вы! Ваша коляска! Если бы вы только знали, что я вообразила себе! Но что случилось? Кто-то болен? Из прислуги?
– Нет, леди Бессонница, слуги, я надеюсь, здоровы. А вот почему вы за полночь разгуливаете босиком по холодному коридору? Вам полагается давным-давно сладко спать в вашей уютной постельке.
– Ох, мне послышался такой ужасный стон... Кому же понадобилось ваше мастерство, доктор?
– Хозяину дома, – чуть помедлив, ответил Джоберти.
– Господину Кренстону? – оторопела Гретхен. – Что с ним? Он заболел?
– Можете пойти к нему и все узнаете из первых рук.
– Могу? Но господин доктор... как я могу пойти к нему?
– Вот так и можете. Он ранен и нуждается в уходе.
– Ранен?! Боже! Кем?! Он в сознании? Кто с ним сейчас?
– Мисс, сегодня выдался на редкость беспокойный день, я устал, уж вы мне поверьте. И позвольте откланяться. Откройте вон ту дверь, там имеются ответы на все ваши вопросы. Покойной ночи, друг мой.
С этими словами доктор раскланялся и, не оборачиваясь, скрылся в конце коридора.
Глава сорок первая
где происходит новая встреча Гретхен с Немым Пастором
Гретхен была в колебаниях.
Нет, она не может пойти сейчас к Кренстону, он не звал её... Но он ранен... Однако, Джоберти наверняка оставил кого-то у его постели, и в её заботе нет нужды... Но он ранен, ему плохо... Когда ей было плохо, Кренстон приходил, запросто садился рядом, и проводил с нею много часов... Но теперь глубокая ночь, да он уже наверняка спит!..
Кажется, тело её не нуждалось в руководстве разума и не ждало его согласия – Гретхен неслышно подошла к двери, на которую указал Джоберти, и негромко постучала.
– Кто?! – услышала она, вмиг оробев, но дверь открыла.
– Кто?! – со стороны кровати снова донесся раздражённый голос. – Я никого не звал!
Резкий, неприязненный тон заставил Гретхен тотчас раскаяться в своём опрометчивом поступке.
– Простите, – смешавшись, пробормотала она, отступая назад. – Я не хотела потревожить вас.
– Гретхен! – он подался вперёд, всматриваясь в полумрак. – Войдите же, покажитесь мне, наконец! Могли бы понять, что к вам это никакого отношения не имеет. Я ожидал увидеть кого угодно, но не вас, – голос его был болезненно напряжён, и кажется, разговор потребовал от него немало усилий.
– Доктор сказал, что вы ранены... – Гретхен поспешила подойти к нему и увидела широкую повязку, охватывающую грудь и плечо Кренстона. На лице её отразилось страдание. – О! Неужели на вас посмели напасть какие-то негодяи?
– Не пугайтесь. Ничего страшного... Просто Джоберти не пожалел своих бинтов, – теперь, откинувшись на подушки, он хоть и был бледен, но почувствовал себя лучше, даже нашёл силы улыбнуться. И виновато добавил: Простите за такую встречу. Но я и мечтать не мог, что вы придёте посочувствовать мне. По крайней мере, не в этот час. Вы не сердитесь?
– Разумеется, не сержусь.
– И дадите мне руку в залог того, что я прощён?
Он взял протянутую руку и поднёс к губам.
– Теперь хорошо... – проговорил он с закрытыми глазами, касаясь губами её пальцев.
Помедлив, Гретхен чуть потянула руку.
– Уже уходите? – сэр Тимотей смотрел на неё обеспокоенно.
– Нет, не ухожу.
– Придвиньте вон то кресло, сядьте здесь, рядом.
Он сопровождал её взглядом и видел, как Гретхен подошла к креслу, склонилась над ним и вдруг вскрикнула, пошатнулась и чтобы не упасть, схватилась за спинку.
Кренстон живо приподнялся и со стоном откинулся назад – он забыл, что сутана и маска Немого Пастора остались забытыми именно в том кресле, на которое он сам указал Гретхен.
Она пятилась к двери, глядя на него так, будто увидела в постели ядовитую змею.
– Гретхен, не уходите, – едва слышно проговорил Кренстон.
Она вскинула руку, заслоняясь от него, от его слов, замотала головой.
– Остановитесь, Бога ради... Нельзя, чтобы вы ушли сейчас... Умоляю вас, заклинаю – не уходите... – проговорил он с отчаянием.
– Зачем? Я не хочу слушать вас... – лихорадочно пробормотала Гретхен.
– Но вы должны дать мне шанс объясниться! Неужели вы можете... одним махом перечеркнуть Кренстона и видеть во мне только Пастора?.. – теперь он говорил с тоскливой безысходностью. – Гретхен, вы не можете так поступить.
– Я не хочу ничего слушать... Я не хочу говорить об этом... – дрожащим голосом проговорила Гретхен. – Это чудовищно... Пожалуйста, оставьте меня...
Лопатки её коснулись двери, она вздрогнула и лихорадочно зашарила рукой позади себя, отыскивая ручку. Он рывком приподнялся, спустил ноги с кровати и встал. Потом неловко опустился на колени.
– Не уходите... Я не могу отпустить вас...
Прижавшись спиной к двери, она в ужасе смотрела на его побелевшее лицо, на расползающееся по повязке алое пятно. Губы её задрожали, и она заплакала.
Плача, она помогла Кренстону подняться и лечь в постель. Он молчал, кажется, все силы его ушли на этот безумный поступок, а Гретхен стояла и горько плакала. Но слёзы эти были благотворны, они помогли освободиться от чудовищного нервного напряжения, грозившего разразиться не тихими слезами, а истерическим взрывом. И когда Гретхен перестала плакать, она была спокойнее.
– Безумец... – устало сказала она. – Вы растревожили свою рану... Позвать доктора?
– Нет. Рана заживёт. Я испугался, что не увижу вас больше...
Она молча смотрела на него, думая о том, что, действительно, минуту назад ею владело единственное желание: бежать из этой комнаты, из дома, оказаться как можно дальше от этого человека...
– Увидите. Я приду к вам утром, и мы поговорим...
Он молчал, только смотрел на неё. Гретхен взяла полотенце и осторожно промокнула мелкие капельки испарины, бисером осыпавшие его лоб.
– Я не обманываю вас.
Она нервно улыбнулась, закусила губку и, помедлив, пошла к двери.
– Я сейчас пришлю к вам...
– Нет, – глухо проговорил он. – Пожалуйста, не нужно никого.
Неловко помолчав, Гретхен открыла двери.
– Гретхен!
Она обернулась.
– Вы придёте?
– Да. Хотите честное слово? – она слабо улыбнулась. – Я приду.
Глава сорок вторая
окончание долгой ночи
В предутренний час Джоберти решил взглянуть, спокойно ли спит раненый.
Не впервые приходилось доктору оказывать подобную услугу сэру Тимотею. Дружба их была длинною в несколько лет, а зародилась в тот день, когда Кренстону понадобилась помощь доктора, причем случилось это уже во второй раз. И если в первый Джоберти удовлетворился коротким объяснением, что несчастье случилось во время тренировочного фехтования, то на сей раз в душе доктора шевельнулись смутные, не совсем оформившиеся подозрения . Сэр Тимотей не стал ждать, когда они разверзнутся пропастью недоверия, отчуждения и подозрительности, – он сам открылся доктору. К тому времени они уже были в приятельских отношениях, симпатизировали друг другу, и Кренстон не ошибся, доверившись Джоберти. С тех пор приятельство начало уверенно перерастать в дружбу.
Рана, полученная сэром Тимотеем на этот раз, не представлялась доктору жизненно опасной – острие вражеского клинка вспороло мышцы, пройдя почти через всю грудь, но глубоко не проникло. Кого-либо другого эта рана, безусловно, надёжно и надолго уложила бы в постель, но Джоберти хорошо знал жизненные силы Кренстона, как и его способность игнорировать болезненную немощь, отчего, казалось, он выздоравливал гораздо скорее. Потому Джоберти был огорчён, расстроен, но не испуган ранением, полученным сэром Кренстоном. И, придя под утро проведывать друга, он абсолютно не был готов увидеть его с пылающим лицом, с быстрым, нехорошим дыханием. Сэр Тимотей лежал, мокрый от горячечного пота, повязка на груди пропиталась кровью. Озадаченный Джоберти склонился над ним, осторожно прикоснулся ко лбу. Тотчас глаза Кренстона распахнулись, пальцы вцепились в руку доктора.
– Где она, Джоберти?!
– Кто? – удивленно спросил доктор.
– Гретхен! Где она?!
– У себя, – все так же удивленно проговорил Джоберти. – Ещё ночь, все спят. Но что с вами, Тимотей? Вы в таком состоянии... Я не верю глазам! Кто бы другой, но не вы...
– Джоберти, Джоберти, зачем вы послали её сюда?.. – часто дыша, лихорадочно пробормотал Кренстон.
– Зачем?.. Вы на моем месте, вероятно, были бы находчивее. Мисс Гретхен услышала ваш стон, я встретил её уже в коридоре, она учинила мне допрос. Что я должен был солгать ей? И зачем?
Кренстон слушал с закрытыми глазами, потом, так же, не открывая глаз, сказал – говорил он теперь с трудом:
– Там, в кресле – уберите... Мы забыли... и Гретхен увидела...
Джоберти беззвучно хлопнул себя ладонью по лбу. В лице его смешалась досада, чувство вины, осознание непоправимости. Наконец, он глухо спросил:
– И... что здесь произошло?
– Она хотела немедленно уйти, бежать... а я знал, что если Гретхен выйдет... я больше не увижу её... Умолял остаться... встал на колени... Тогда она заплакала...
– Вы встали на колени? Да ведь вас внесли на руках! – Кренстон не ответил. – Друг мой, я бесконечно жалею о том, что произошло, я виноват. Но от запоздалых сожалений и раскаяний что пользы? И рано или поздно это должно было случиться... Что вы должны теперь сделать, так выздороветь как можно скорее. Вместо этого вы довели себя до совершенно беспомощного состояния, до нервной горячки. Вы уснули хоть на минуту?
– Не знаю... Нет... Гретхен ушла, а я мучительно ищу слова... Я говорю их снова и снова... а она всё дальше...
Гретхен вздрогнула от негромкого стука в двери, но вслед за этим голос доктора позвал её, и она смогла перевести дыхание.
То, как быстро она открыла, утомленное лицо и отсутствие даже признаков сна, много сказали доктору. Острое чувство вины перед этой, ни в чём не повинной, страдающей женщиной, поднялось в душе Джоберти. Он тоже готов был встать перед нею на колени и просить прощения.
– Гретхен... вы нужны ему. Будьте милосердны... хотя бы пока он так болен.
Гретхен молчала, и, не дождавшись ответа, Джоберти неловко повернулся уйти.
– Господин доктор... – окликнула его Гретхен. – Вы приходили только за этим?
– Нет, – он виновато и беспомощно развёл руками, – но не посмел просить вас.
– О чём?
– Побыть с ним. Он так беспокоен... – Джоберти саркастически усмехнулся: – Будто его беспокойство удержит вас.
Гретхен собиралась постучать, но вместо этого ладонь легла на двери и легонько надавила. Помедлив, она переступила порог и уже сделала несколько медленных, будто против воли, шагов, когда поняла, что Кренстон спит. Она остановилась, глядя на него со смешанным чувством удивления, жалости и неприязни. Вдруг сухие губы его с усилием шевельнулись, слова слетели не сразу, потом Гретхен с трудом расслышала:
– Это вы... чистая, как ангел... Я слышал шелест вашего платья... Теперь только аромат ваших духов идёт ко мне...
– Я подумала, что вы спите.
Кренстон приоткрыл глаза.
– Если вы станете разговаривать, я уйду, – поспешила предупредить Гретхен.
– Мне нетрудно... сделаться немым, – слабая усмешка чуть заметно обозначилась в углах его губ.
Гретхен сдвинула брови, испытующе глянула на него, помедлила, прикусив губку.
– У вас горячка, – сказала она. – Боюсь, вы не даёте себе отчёта в своих словах. Постарайтесь уснуть. А я побуду здесь, с вами.
– Вы тоже не спали.
– Либо вы молчите, либо я ухожу! – Гретхен сделала решительное движение к двери.
– Разумеется, молчу.
Гретхен подошла к постели раненого. Перемены, произошедшие с ним за несколько часов, против воли вызвали сострадание в её сердце. Лицо блестело от пота, тёмные пряди волос прилипли к взмокшему лбу, сухие губы обметало жаром. Смочив мягкую тряпицу в фарфоровом тазу с водой, Гретхен начала осторожно обтирать лицо сэра Тимотея. Он безотрывно смотрел на неё, потом проговорил:
– Я не хотел обманывать вас...
Гретхен положила пальцы на его шершавые губы, и он покорно умолк, ресницы погасили лихорадочный блеск глаз.
Глава сорок третья
собирание осколков в музыкальном салоне
Сэр Тимотей начал вставать, когда, по мнению Гретхен, ему ещё ни в коем случае нельзя было покидать постель. И если ей случалось быть от него поблизости, она невольно с беспокойством следила за каждым его шагом, готовая поддержать, если он вдруг покачнётся от слабости. Никто не требовал от неё выполнения подобных обязанностей. Доктор Джоберти не сказал ни слова в продолжение того, что услышала от него Гретхен в ту безумную ночь. Он покинул Тополиную Обитель на следующий день незадолго до полудня, убедившись, что Кренстону стало лучше, глубокий сон пошёл ему на пользу. Потом он ежедневно навещал сэра Тимотея, а то и дважды в день заезжал в гациенду, но подолгу не задерживался, сетуя на свою занятость.
Кренстон также ничем не проявлял своих претензий на внимание Гретхен. Но могла ли она забыть о его существовании, помня одновременно, какой заботой окружили здесь ее, и как была она благодарна за эту заботу. Так что же теперь, когда внезапно появился повод хоть в какой-то мере вернуть хозяину той же монетой? В глазах остальных её внезапное отчуждение выглядело бы не иначе, как чёрной неблагодарностью, а недавние слова признательности только шелухой, под которой ничего не содержалось кроме пустоты. В довершение неприятностей ещё и погода как будто приняла сторону Кренстона осенняя промозглая сырость вынуждала оставаться в доме весь день, но не отсиживаться же в своей комнате, – и она проводила которое-то время с сэром Тимотеем. Однако оставляла его, используя малейший к тому повод. Она уходила, томимая противоречивыми чувствами, облегчение горчило тяжелым осадком, остающимся в душе, а досада на Кренстона мешалась с ощущением собственной вины. Однажды в таком состоянии Гретхен оказалась в малом салоне. Здесь было по-особенному уютно: несколько удобных кресел полукругом обступали фортепиано, вдоль стен стояли мягкие банкетки, и было много цветов и зелени.
Гретхен плотно затворила двери, присела к фортепиано, тронула клавиши. Музыка потекла негромко, в пол-силы, и Гретхен надеялась, что её не услышат. Вероятно, она забылась, увлеклась игрой – пьеса, которую она, не размышляя, начала наигрывать, неожиданно совпала с её настроением. На каком-то эпизоде Гретхен вдруг оборвала игру, закрыла лицо руками и долго сидела так. Звук открываемой двери заставил её резко обернуться – в салон вошёл Кренстон.
– Простите, Гретхен. Я понимаю, что вы играли не для публики, и менее всего – для меня, но я невольно слушал вашу игру.
Гретхен ничего не ответила ему, да и не хотела отвечать, просто молча смотрела. Сэр Тимотей прошёл и сел в одно из кресел поодаль.
– Нам нужно объясниться. Я думаю, вы будете чувствовать себя лучше, если мы перестанем держать в себе вопросы и ответы, а скажем их друг другу. Мне больше нечего скрывать от вас, я с готовностью устраню все недоговорённости, попытаюсь разрешить ваши сомнения.
– Но я не собираюсь ни о чём спрашивать вас... Свою жизнь вы строите в соответствии со своими желаниями и представлениями. Я не желаю вмешиваться в неё... И по-прежнему благодарна за всё, что вы для меня сделали.
– Я полагаю, что-то изменилось, стронулось в наших отношениях, и теперь рушится даже то малое, что было.
– Зачем собирать осколки? Что проку в них? – скептически дрогнули уголки губ Гретхен.
– Упавшую вазу не оставляют на полу, – вдруг она уцелела.
– Хорошо, – устало проговорила Гретхен, – поднимем вазу.
Помедлив, он встал и пошёл к ней. Гретхен вскинула глаза, глядя, как он приближается, и по бледному лицу сэра Тимотея скользнуло подобие улыбки:
– Я пугаю вас. Даже такой. Но Гретхен... разве открытие, сделанное вами той ночью... было таким уж неожиданным? Вы догадывались.
– Да, верно, – голос Гретхен вздрогнул, – немало штрихов рисовало мне истину. Но мне было гораздо легче признать себя безумной, а все подсказки ужасным порождением воспалённого мозга... чем поверить... подумать о вас...
– Вас ужаснуло и потрясло то, что вы увидели на лесной дороге, и имя этому ужасу стало – "Немой Пастор". Это так?
– Да, – во рту у Гретхен совсем пересохло. Рядом на столике стоял хрустальный кувшин с водой и бокал, но она даже не подумала воспользоваться ими, Гретхен испытывала оцепенение, наверно подобное испытывает кролик, обреченный стать пищей удава.
– Согласитесь, Гретхен, вы иначе относились бы к Пастору, не случись вам стать невольным свидетелем лесной засады.
– Вероятно, вы правы. И тогда вам было бы легко вовсе оставить меня в неведении относительно вашей двойной жизни... но... зачем вы делаете это?! Что толкает вас на эти ужасные авантюры?! Вам нравится творить насилие?! Решать о чьей-то жизни и смерти?! Кренстон, зачем вам?!
– Чудовище, жаждущее крови... Таким я представляюсь вам. Бедная Гретхен, в какой бесконечный кошмар превратилась ваша жизнь в моем доме... рядом с кровожадным монстром, – в голосе его не было издёвки или язвительности – Кренстон говорил серьёзно и печально. – Гретхен... я не собирался пользоваться вашим неведением и ни на минуту не забывал о горькой необходимости открыться вам. Теперь кажется, что я медлил непозволительно долго, но поверьте, я думал об этом каждый день, каждый час, и... не находил нужного момента. Мог ли я сказать вам правду, когда вы только стали приходить в себя, из загнанного существа начали превращаться в очаровательную юную женщину – и опять убить ваш смех, погасить сияние ваших глаз? Или в ту ночь, когда ночной кошмар выбил вас из обычного вашего состояния, и вы рассказали о встрече с Немым Пастором – мог ли я признаться в тот момент? Во время наших прогулок вас не покидала мысль о разбойниках, должен ли был я сказать: "Немой Пастор не там, где вы с тревогой ищите его он рядом с вами". Гретхен, кроме вас у меня ничего и никого нет. Единственный раз судьба как будто бы стала щедрой ко мне. И одновременно поставила перед необходимостью жестоко ударить вас. Неужели это не объясняет, почему я медлил?..
Глава сорок четвертая
где Гретхен перестаёт различать чёрное и белое
Гретхен видала, как нелегко даётся сэру Кренстону этот разговор. Лицо его, и без того болезненно бледное, стало ещё бледнее. Лоб сделался влажным
– Довольно, – сделав над собой усилие, Гретхен встала, – вы...
– О, нет, Гретхен! Я должен наконец, сказать!.. Умоляю вас, выслушайте...
– Я хотела только сказать, что вам необходимо лечь, вы плохо себя чувствуете.
– Если вы используете это как возможность уклониться от разговора... Не делайте этого, Гретхен...
– Я останусь с вами.
Она заставила его выпить лекарство и лечь в постель.
– Не понимаю, почему господин Джоберти позволяет вам разгуливать по дому, когда вы ещё так слабы, – проговорила она несколько раздражённо, а может быть – нервно.
Сэр Тимотей виновато улыбнулся.
– Простите, Гретхен. Я понимаю, в созерцании чужого недуга мало радости.
Гретхен прикусила губку, мысленно выругала себя за несдержанность, но вслух ничего не сказала, не нашла, что сказать, а оправдываться было неуместно и глупо. Кренстон выглядел теперь намного спокойнее, как будто самая трудная часть разговора, которая его бесконечно волновала, осталась позади. А может быть, микстура Джоберти дала положительный результат.
Он не попросил Гретхен сесть рядом с его постелью, и она нашла себе место чуть в отдалении. Может быть, она и не преднамеренно заняла именно такое положение, но сэр Тимотей должен был повернуть голову, чтобы её видеть. Это скоро утомляло его, и, говоря с Гретхен, он большей частью смотрел в пространство перед собой. Таким образом, ей стало возможно уйти от его глаз.
– Я говорил сейчас не о том, о чём следовало... Вернее, мне представилось первостепенно важным не выглядеть лжецом в ваших глазах... И для меня это, в самом деле, главное. Но говорить надо о другом. Я должен снова вспомнить свой недолгий труд на ниве возвращения заблудших душ к Господу нашему, и причины, по которым я от этого пути отказался. Я говорил уже, что был плохим священником, что мне не хватало терпения, смирения и умения прощать. Но когда респектабельный человек рассказывал мне о своих прегрешениях и каялся в них, я не верил его покаянию. Потому, что он уходил от меня, чтобы без зазрения совести то же самое делать и дальше. Это был его образ жизни, способ жизни. Я это знал, но обязан был сказать: "Господь отпускает тебе грехи твои, сын мой". И я произносил эти слова, но в душе моей разгоралась ненависть к ним – жиреющим на несчастьях. Человек не чувствовал ни малейших угрызений совести, грабя последнее, обрекая людей на нищету, а я был ему пособником, благословляя так же и дальше действовать. Я тщетно убеждал себя в необходимости быть терпимым и любить человека, созданного Господом по подобию своему, за грехом видеть творение Господне... Но душа моя не находила покоя. Помните, я говорил вам, что получить приход, подробный моему, считалось большой удачей. Среди моих прихожан были люди высокого достатка, в основном, и довольно высокого положения в обществе. А я стал узнавать их другое лицо, которое, как правило, не скрывают от доктора и священника. И оказалось, что это наиболее растленный слой общества, погрязший в самых мерзких грехах. Картина оказалась столь неприглядна, что я не смог, не захотел мириться. Я думал, что уйду от этого, расставшись с саном... Я бежал от прошлой жизни... Но куда? Где он, совершенный мир? Такого не существует. А в нашем... слишком много подлости, корысти... бессердечия. Поверьте, Гретхен, у меня не было намерения встать на путь разбоя. У меня ещё оставались иллюзии: когда ко мне пришли за помощью, я, искренне желая помочь, обратился к закону в поисках справедливости. Кренстон усмехнулся: – Человек, представляющий закон, и стал первым, кого я решил наказать сам, не рассчитывая и не надеясь больше ни на кого. Способ оказался очень действенным. Просто на удивление, – Сэр Тимотей горько рассмеялся и, помолчав, сказал: – Это не выход, я даю себе в этом отчет. Я противопоставил себя обществу, закону и меня самого объявили вне закона. То есть, закон больше не охраняет меня, никто не понесёт ответственности, что бы он не сотворил со мной. Закон... – он с усмешкой покачал головой. Кстати, за голову Немого Пастора обещано целое состояние! – Как будто размышляя вслух, Кренстон медленно проговорил: – Однажды фортуна отвернётся от меня, я это понимаю. Меня выследят, предадут, заманят в засаду... жизнь моя закончится виселицей. Но до тех пор, пока Немой Пастор символизирует справедливость и закон, злодеям их грехи никто не отпускает, за них воздаётся полной мерой. Негодяи это знают, и стараются обуздать свои хищные инстинкты.
Кренстон умолк, Гретхен сидела, прикрыв лицо рукой. Её поразила мысль, пришедшая к ней, в то время как она слушала сэра Тимотея. Мысль о том, что она была бы счастлива, если бы кто-то, подобный Кренстону, пришёл и вернул барону Ланнигану хоть часть того, чем щедро наполнял он жизнь своей супруги. Если б кто-то пришёл ей на помощь в дни, когда Ланниган подвергал её изощренным мучениям! О, как она была бы благодарна!.. Так Кренстон прав?!
Ошеломлённая Гретхен потеряла всякую способность увидеть, в чём истина, где чёрное, где белое?.. С одной стороны перед глазами её стоял кошмар, увиденный в лесу... С другой стороны – её собственные страдания, когда она оставалась один на один с мучителем, и никто не приходил ей на помощь...
– Те люди... Мужчина и женщина... Их тоже было за что наказывать?.. не отнимая руки, глухо спросила она.
– Они много постарались, прежде чем мы захотели встретиться с ними. Я не хочу рассказывать о них... это слишком гнусно. Скажу лишь непосредственно о том, что предшествовало засаде. Мне стало известно, что встречи с Немым Пастором отчаянно добивается молодой крестьянин. Он просил о мести за свою невесту. В смерти семнадцатилетней девушки были виноваты те двое: муж-развратник и безумно ревнивая жена, срывающая всю злость не на виновнике, а на жертве. Вероятнее всего, супруга не хотела доводить дело до убийства. Но девушка была ею замучена. Выяснилось так же, что смерть этой несчастной была не первой на их совести. И мерзавцы своё получили. Впрочем, жизни их не лишили.
Кренстон умолк, лежал, прикрыв глаза. Потрясённая Гретхен молчала тоже, несколько раз она пыталась заговорить, но слова, готовые сорваться с языка, представлялись ей неуместными, фальшивыми, и она молчала.
– Вы мне верите? – тихо проговорил Кренстон.
– Да, – помедлив, ответила Гретхен. – Я верю вам.
Снова повисло молчание. Потом Гретхен, запинаясь, проговорила:
– Я хотела бы уйти к себе... Мне нужно... хоть немного привести в порядок хаос в моей голове... Не сердитесь, что оставляю вас...
Глава сорок пятая
утро дарит примирение,
но Джоберти появляется очень не кстати
Утром следующего дня Гретхен раньше обычного вышла в большую гостиную, смежную со столовой, где они с Кренстоном обычно завтракали. Она была нимало удивлена, обнаружив, что сэр Тимотей опередил её.
– Доброе утро, господин Кренстон... Вы проснулись так рано или вовсе не ложились спать?
Сэр Кренстон, созерцавший, как дождь струится по оконному стеклу, обернулся и без обиняков сказал:
– Мне не терпелось узнать собственный приговор.
Не отрывая взгляда от её лица, он пошёл ей навстречу, подошёл близко, и она, превозмогая желание отвести взгляд, отвернуться, так близко увидела его ожидающие, беспокойные глаза, помедлила, и... протянула ему руку. Ей показалось, что в какое-то мгновение в глазах его мелькнула почти детская беспомощность, в лице что-то дрогнуло. Потом сэр Тимотей молча склонился к её руке, коснулся губами. И вдруг сказал:
– Так вот что чувствует помилованный на самом эшафоте!
– Я была вашим палачом?! – в каком-то болезненном изумлении подняла брови Гретхен.
– Вы?! О, нет! Скорее, я сам. А вы – ангел-благовест... Гретхен... Кренстон умолк в нерешительности, и лицо Гретхен как будто застыло. – Вы сможете простить мне все те... всю недоброту, что я вам причинил... Или олицетворение вашего страха по-прежнему будет стоять между нами?
Она в один и тот же момент испытала противоречивые чувства: облегченно перевела дыхание и смешалась.
– Я не знаю, что должна сказать, чтобы не солгать вам... – И вдруг, будто спохватившись, порывисто проговорила: – Ах, разумеется, я простила вас! – Гретхен сжала его руку. – Хотя... это неверное слово... За что должна я прощать или не прощать? Ваша жизнь так сложилась... Многие обстоятельства сделали вас тем, кто вы есть. И большинство их никак от вас не зависели, но вы от них – да. И ещё... когда вы говорили, я... очень хорошо поняла тех людей, которые прибегали к вашей помощи... Окажись я на их месте... я всем сердцем была бы вам благодарна и молилась бы о вашем здравии и благополучии... Но... – Гретхен умолкла, мучительно отыскивая слова, которые объяснили бы Кренстону то, что она чувствует. Слова не находились, и заговорил он сам:
– Но стена от этого не рухнула? – чуть напряжённо улыбнулся Кренстон. Вероятно, дело не только во мне, Гретхен? Ваше прошлое? – Она подняла голову, на ресницах задрожали слезинки. – О, Гретхен, ангел мой, неужели вы думаете, что ваши тайны страшнее моих? Я никогда не поверю в это и, разумеется, это не так. Я думаю, ваше прошлое полно боли, страданий, и вы потому молчите о нём, что боитесь тревожить страшные призраки. Но они живут в вашей душе и терзают её, так откройте эти тёмные подвалы, пусть злые чудовища уходят прочь! А если что-то останется, отдайте мне часть вашей боли, я буду счастлив разделить её с вами, только бы вас стало легко.
– Церковь много потеряла в вашем лице, – через силу улыбнулась Гретхен. – Вы одарены большим талантом видеть в человеческих душах.
– Вероятно, чересчур большим, – невесело усмехнулся Кренстон, – видел слишком много и слишком явно.
– Да, господин Кренстон, теперь моя очередь, вы правы... В первые дни моего здесь пребывания я говорила себе: "Ты совершенно не знаешь этого человека, ты должна быть осторожна". Но теперь я чувствую, что могу безоглядно довериться вам, и знаю – та причина, о которой я себе напоминала, вовсе не первая, не настоящая. На самом же деле и тогда, и теперь меня пугает другое... именно то, о чём вы сказали. Да, я расскажу вам...
В эту минуту в дверях появилась Дороти.
– Господин Кренстон, прибыл доктор Джоберти! – доложила она.
– Этот господин не признаёт никаких норм приличия! Являться в гости чуть свет! И увидите, – повернулся он к Гретхен, – он, разумеется, опять страшно голоден!
– Простите, господин Кренстон? – Дороти вопросительно склонила голову.
– Ну, где же он, Дороти?! – смеясь, воскликнул сэр Тимотей. – Наш скромник доктор не смеет войти без доклада?
– В передней трое слуг пытаются привести в порядок его платье. Оно совершенно промокшее и всё в грязи.
– Бедный доктор! Гретхен, я думаю, мы должны поспешить к нему! Встретив её повеселевший взгляд, он улыбнулся и, чуть понизив голос, спросил: – Рады внезапной отсрочке? Но я не тороплю вас.
Когда они вышли в переднюю, вокруг доктора Джоберти хлопотали уже не трое, а пятеро слуг.
– Друг мой, какое несчастье опять постигло вас? – удивленно спросил Кренстон.
– Вы ещё спрашиваете?! Разве не видно, что меня надо немедленно спасать, а уж потом задавать вопросы! – почти возмущенно прозвучал голос Джоберти.
Впрочем, спустя менее часа, доктор уже пребывал в куда более благодушном настроении. Он успел принять горячую ванну, облачиться в платье хозяина дома и теперь, за припозднившимся завтраком живописал свои злоключения.
