Текст книги "Наездник (СИ)"

Автор книги: Радик Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

  – Ты прав. Я начала себя вести как неопытная дура. Решила свой характер показать. Не верный тон взять попыталась. Надо соблюдать правила игры. Ни в коем случае пока нельзя показать, что мы поняли с каким именно начальством имеем дело, иначе окажешься на обочине, упавшим с поезда во время движения.

  – Вот еще. – Александр Сергеевич сжал руки в кулаки. – Мария, пойми хоть ты меня. Их бы и так ссадили, – говорил он больше для себя. – Не хочу брать грех на душу. Она и так... не очень. Приказываю, чтобы Елена Николаевна подготовила стандартные документы. Демобилизованы мол и все. Подъемные пусть выдаст. – Закончив говорить, Александр Сергеевич вытер выступивший холодный пот. Принять такое решение было ох как непросто. В нем рельефно смотрелся вызов, и все же, в сердце Саши, вдруг, вспыхнула ужасная жажда сделать нечто возвышенное и благородное. Может быть, единственный раз, перейдя через столько судеб и заставив себя забыть об этом, он решился на настоящий, как ему думалось, Поступок.

  Мария Ивановна подошла, присела рядом и обняла начальника. Вот за такие, казалось бы, совсем не характерные для него решения, она его и полюбила.

  – Ладно, Саша, все будет хорошо.

  Шатов, приготовившийся к старту, нервно постукивал, предварительно вымазанными в саже пальцами по палочке. Вскоре, из вагона, куда нырнула мымра, появилась одевающаяся на ходу, девушка и, зажимая локтем норовящую выскользнуть картонную папку, подошла к локомотиву. В руках у нее появились серого цвета листки, по всей видимости, списки.

  Пора на выход. Опираясь на палку и усиленно охая, Павел, вытирал грязными руками лицо и размазывал по нему пот. Еще несколько шагов. Тяжек путь к первому вагону, когда тащишь за собой чемодан. На единственную зрительницу спектакль не произвел никакого впечатления. Возможно даже она его и не заметила. «Для кого стараюсь?» – подумал Шатов, поправляя с трудом наложенные бинты, скрывавшие большую часть лба.

  Встречающая девушка, в надвинутой на глаза шапке – ушанке и длинной красноармейской шинели спросила фамилию, сверилась со своим списком, взяла, не читая, документы и направила в третий вагон. Идти пришлось совсем недалеко. Дальше на перроне кучками стояли люди и обходить их было-бы совсем некстати.

  Около третьего вагона скучал одинокий парень лет двадцати пяти. Судя по всему, он был призван из дурдома, настолько дебильным лицом его наградила природа. Мед работник переминался с ноги на ногу и посматривал по сторонам, бессмысленно улыбаясь.

  – Добрый день, меня сюда направили. – Сомневаясь, что его поймут, произнес Павлик.

  – Точно? Давай сопроводиловку. – санитар посмотрел на бумажку. – Все верно. – и набрав в грудь воздуха, пронзительным бабьим голосом, тонко закричал. – Махмуд, помогать!

  Из тамбура выпрыгнул здоровенный мужик. Как пушинку подхватил Шатова вместе с чемоданом. Одним движением отправил их внутрь. Потом не останавливаясь тем же манером доставил в вагон безобразно заверещавшего дебила.

  – Ну что за непонятливый «чурка», махая вслед злобно ухмыляющемуся мужику ворчал встречающий, осторожно опускаясь по ступенькам.

  – На седьмое место. – раздалось в вдогонку, уже с перрона.

  В вагоне было тепло, после холодной улицы, казалось, даже жарко. Никакого противного больничного запаха не было и в помине, зато имелись чисто помытые окна и свежее накрахмаленное белье. Картина складывалась совершенно нереальная.

  Заняты оказались две нижние койки с одной стороны вагона. Седьмое место находилось в этом же ряду. Павел разделся, снял валенки, сел на кровать и стал наблюдать за вокзальной суетой. Звуки сквозь двойные рамы проникали с трудом и приходилось смотреть на разворачивавшееся немое кино. Девушку, которая принимала у него документы, уже успел сменить, видимо, родной брат Махмуда, такой-же крепкий и чернявый. Сейчас рядом с ним стоял старый знакомый Шатова – Санитар, в грязном халате, который мог назваться белым, видимо, только в момент рождения, надетом поверх ватника. Судя по взмахам рук, он пытался всучить пачку сопроводиловок. Дитя юга горделиво отмахивался от него как от назойливой мухи. Санитар вновь начинал шевелить губами, даже показал деньги. Горный орел схватил красивые бумажки, как обычная среднеполосная ворона, увидевшая что-то блестящее и удалился. Санитар, улыбаясь, остался ждать с документами в руках. Часть продолжения была с озвучкой. Парень, стоявший у локомотива вновь издал свой победный крик, который беспрепятственно достиг ушей Павла: – «Махмуд, Бахтияр зовет». Дальше сцена перешла вновь в беззвучный режим. Махмуд действовал быстро и решительно. Подошел к просителю, вновь начавшему шевелить губами и неожиданно нанес несколько сокрушительных ударов в корпус. Санитар скукожился и свалившись сжался подтянув ноги к груди. Как из – под земли выросли два милиционера, но набросились почему – то не на обидчика-Махмуда, а на пострадавшего. Подняв его на ноги засунули за пазуху вываленные в грязи исписанные листы и тычками отогнали подальше от поезда. Замахав руками, победитель подозвал давешнего орла и отвесил ему звонкий подзатыльник, звук от которого тоже проник внутрь вагона, удалился причем вовсе не казался довольным, а выглядел как выполнивший тяжкую обязанность тренер. Остальные просители столь-же безжалостно изгонялись, быстро постигшим нехитрую науку Бахтияром, а около вагонов наступило оживление стали перетаскивать коробки из вагона в вагон, забегали засуетились женщины с ведрами и тряпками. Беготня продолжалась минут пятнадцать, а потом поезд стал исторгать из себя поникшие, кое-как, наспех одетые фигуры, постепенно собиравшиеся группкой в отдалении. Первым вышел седой человек без шапки, напоминающий доктора Айболита. Через несколько минут к нему присоединились два похожих друг на друга сухоньких старичка. Потом одна за одной потянулись плачущие женщины, среди которых затерялся одетый в ватник толстый мужик. Так постепенно собралось человек пятнадцать. Дюжие санитары приволокли и поставили рядом с ними на снег несколько узлов и коробок. Потом, гордо вышагивая к группе подошла мымра и стала шевелить губами. Чем дольше это продолжалось, тем все ниже опускались плечи фигур. В завершение своего выступления, обличительница бухнула на ящик стопку каких-то бумаг и попыталась удалиться. Представление закончилось совсем плохо. К попытавшейся уйти мымре на коленях бросились несколько женщин и стали хватать ее за руки. Безрезультатно. Вскоре подошел, судя по форме, дежурный по вокзалу и отогнал просительниц.

  Молодой человек прислонился лбом к окну. Сцепки лязгнули, заскрипели колеса. Поезд тронулся. В путь.

  Вся пробежавшая перед глазами немая картина оставила тягостное впечатление. Трагедия была обыденна и потому страшна. На что обречены оставленные? Что ждет людей, которых вышвырнули на улицу в чужом городе? Будет у них второй шанс? На большинство вопросов были плохие ответы.

  Как можно творить такое безумство? Что случилось с людьми? Что можно сделать? Множество страшных видений, страданий далеких и близких, мучений разных эпох и народов внезапно встало перед его внутренним взором. От безысходности у Шатова заболела голова и он решил просто полежать и попытаться ни о чем не думать. Расслабившись Шатов положил голову на подушку. Гонка последних дней так вымотала его, что он не заметил, как заснул.

  Глава 3

  – Беда – попасть в поганую компанию, – думала в этот момент Люба, смотревшая из соседнего окна – Затянет в нее и все, считай пропал. Девушка медленно отпила чай и скрестила ножки. В душе осталась щемящая неловкость и обида на все происходящее. Ведь за месяцы, проведенные в совместной работе с изгнанными докторами, она прониклась восхищением их неподдельной самоотверженностью и профессионализмом. Хоть было не принято делиться своими воспоминаниями, но она чувствовала какую непростую жизнь выдалось прожить этим людям и новая несправедливость. Хотелось выть от жестокости и бессмысленности происходящего. Ради чего? Зачем? Почему? От собственного бессилия она разревелась. Даже пожаловаться некому. Не так поймут. Объявят еще пособницей. Старшая была мастерицей перевернуть все с ног наголову. Девкам все равно. Дуры они тут все, бестолковые, не понимают ее тонкой душевной организации. От жалости к себе захотелось плакать еще сильнее. Скорее бы к маме.

  Просыпался Шатов толчками. Поезд, погромыхивая на стыках и стрелках, неуверенно набирал ход. Под стук колес и покачивание вагона спать пока непривычно. Движение ровное, плавное изредка прерывалось неприятными вздрагиваниями. Давала себя знать особая конструкция кригеровского вагона, предназначенного для транспортировки тяжелых больных и скрадывающая мелкие стыки. Паша, находясь между сном и явью на секунду перестал понимать, чего он больше хочет. Чтобы события последних дней оказались выдуманными или реальными. Не было никакого страха, осталась только надежда, что все произошедшее с ним не плод воображения, а реальность. «Жить становится все интереснее» – убеждал он себя.

  Определенность наступила только когда он открыл глаза и осмотрелся. Ни что не дрогнуло в его душе, видимо чересчур вымотался за последние дни, чтобы проявлять яркие эмоции. Ох хорошо. Насладиться покоем не удалось. Улыбка счастья вышла кривоватенькая, когда Павел заметил, что его окончательно разбудило.

  Приближался обход. Возглавлял группу высокий, широкоплечий мужчина с изрытым оспинами лицом, одетый в плохо сидящий белый халат. Грубые, потрескавшиеся руки с больными ногтями сразу дали понять Шатову, что главным в обходе совсем не медик. Врач, человек интеллигентный и грамотный не допустит на рабочем месте такого состояния своего инструмента – кистей. Сопровождали «врача» Мымра, о которой Павел составил мнение, посмотрев немую сцену, и прелестная девушка, в которой мнимый больной с трудом узнал вчерашнего диспетчера.

  Навострив уши, Шатов услышал, как Мымра начала докладывать перед началом обхода.

  – Пациентов на данный момент трое. В вагоне следует одна медсестра. Санитары за ненадобностью переведены. Будем смотреть только ходячих?

  – Не задавайте вопросов. Осмотрим и опросим всех. – Строго, игнорируя игривый тон, поставил всех на место мужик.

  – Вот кстати... не угодно ли Вам будет взглянуть – сказала Мымра. – Павел Шатов шестнадцать лет, неправильно сросшийся трехлодыжечный перелом правого голеностопного сустава с подвывихом стопы. В анамнезе тяжелое сотрясение головного мозга. Направлен госпиталем для оперативного лечения в институт травматологии и ортопедии.

  Вот и начинается то, чего так хотел избежать Шатов. Настоящая проверка. Пришло время премьеры. Если до сих пор он был «самим собой» – начитанным мальчиком из старорежимной интеллигентной семьи, войной заброшенным в другой город, то теперь, в соответствии с документами, он – воспитанник детского дома, в котором провел почти все время с начала войны. Слава богу, что у него был объект для подражания – весельчак с топором, старина Робин Гуд. Теперь следовало соблюдая специфический темпо-ритм речи продемонстрировать явно недостаточно наработанный навык поведения. Ведь, наверняка, в голове НКВДшника сидит двигательно-речевой штамп, присущий этой группе. Если Шатов выпадет из образа, все «финита ля комедия».

  Дальше в разговор включился мужчина, совершенно не интересовавшийся медицинским аспектом пребывания больного на койке.

  – Я тебя убедительно прошу четко отвечать на мои вопросы. – Сотрудник без интереса отбывал номер. – Откуда родом?

  – Так это. – Бегающие глаза Павлика никак не желали останавливаться на строгом лице сотрудника. – Мамка родила. В столице, стало быть. Вот.

  – Свой домашний адрес помнишь? – в его голосе явственно присутствовали скучающие нотки, звучавшие лучше любой похвалы.

  – Как не помнить. Затвердил, не выбьешь. Липовая дом 22 квартира 24. – Павел старался как можно сильнее вжаться в спинку и подальше отодвинуться от «доктора».

  – Как оказался здесь? – Уже привычно, как на родной «контингент» грубо прикрикнул сотрудник, сам выпавший из образа «медика».

  – Эвакуировали вместе с матерью. Когда она умерла, определили в детский дом. – Сделав вид, что хочет заплакать, Шатов потянулся кулаком к глазам, но остановившись сделал глупое лицо будто решив, что слезы будут неважно смотреться на его уже почти взрослом лице.

  – Ты в каком конкретно доме жил, напомни, как он выглядит. – Необычайно сладким голосом, вспомнив, что он «добрый» поинтересовался чекист.

  – Вот на этот вопрос Шатов не знал ответа, но без промедления произнес, – Семь этажей. – Показав предварительно вымазанными руками целую гору. – Серый.

  – Да мы соседи. У меня дом на Звонкой, знаешь такую улицу. – Почти не слушая ответ, особист смотрел вперед.

  – Знаю. – Буркнул под нос мальчишка. Не зря Шатов подробно изучал план столицы.

  – Как повредил ногу? – Уже почти закругляя разговор, вовсе, отвернулся сотрудник.

  – Неудачно спрыгнул с крыши, когда от сторожа тикали. – Шатов испуганно прикрыл рот рукой.

  – Да мы тут много кто из столицы, – встряла в разговор наивная Любаша, но поймав строгий взгляд мымры, замолчала.

  – Вижу вы поладите, закончил разговор «врач», и все трое двинулись дальше. Только сделав несколько шагов, НКВДшник резко обернулся и погрозил мелкому воришке пальцем.

  Все «мероприятие» уложилось в четверть часа, зато потом начался настоящий кошмар. Вошедшие молодцы с автоматами заблокировали выходы, а бригада из трех сотрудников приступила к форменному обыску. Перерыли все постельное белье и багаж, вскрыли подозрительные места, даже по потолку как мухи ползали. Хорошо, что искали только оружие и взрывчатку. Был бы приказ, могли и тайник с деньгами и документами в чемодане обнаружить.

  Побледневший от напряжения Павел дождавшись окончания обыска, откинулся на подушку и заскрипел зубами. Он вдруг осознал, что жизнь вокруг него совершенно неправильная. За все это время он почти не видел тех гордых, прекрасных лиц сильных честных людей, которыми зачастую изображают предков. Где те герои, которые бескорыстно пекутся о народе, сочетающие силу духа и физическую мощь? Почему он пока не встретил ни одного убежденного борца за идею о всеобщем равенстве. Где хрестоматийные честные коммунисты. Может они наконец-то уже повстречаются на его пути или наоборот, если их нет рядом, значит в другом месте их переизбыток. Все эти мысли заставили спасавшийся от переутомления мозг погрузиться в состояние между сном и бодрствованием, находясь и котором, Шатов вновь и вновь вспоминал события последних дней, но это не могло продолжаться вечно и Павел, погрузился в беспокойный сон.

  Проспал он непрерывно до утра следующего дня. Без малого сутки.

  – Будешь завтракать? – Спросил Шатова голос с соседней койки. – слышно же, что проснулся.

  – Да, уж...пожрать бы не мешало. – Павел заворочался и сел на койке, высунув из-под одеяла худые голые ноги. Демонстративно поковыряв в носу и тщательно осмотрев выуженное пальцем, он вызвал брезгливое отношение к себе у всех обитателей вагона.

  – Это ты зря. Ноздрю просверлишь. Жизнь должна идти по уставу, а умываться с утра и приводить себя в порядок надо в отведенных для этого местах. – Голос, звучавший из-за стенки приобрел строевые интонации. – Позови сестричку, она обещала тебя накормить, как проснёшься, хотя я бы этого делать не стал, пока не умоешься. Грязный ведь как свинья. Все белье измазал, паскудник.

  – Знаете, мне вдруг вот такой случай вспомнился. – Нагло прервал говорившего Шатов. – Повар из ресторана попал на фронт. Выдал ему старшина продукты, а тот спрашивает: – «Что делать если обед из этого дерьма не понравится?» а старшина отвечает: – «Оставить его на ужин», – так как там наш завтрак, съедобный? – Шатов решил до прояснения жить в рамках образа.

  – Отличный завткрак. Яичница. – Раздался другой, более грубый голос, не допускавший возражений. – Не тебе шпана жаловаться. Как такого только к нам в вагон определили?

  – Тогда может за знакомство по ложечке каши? – Совершенно не обидевшись, Павел достал из-под полки чемодан и выставил на стол так называемого малька и блестящие металлические стопочки. – Народу нас, смотрю немного, так что на всех хватит.

  – Это дело. – Сосед скакавший на правой ноге устроился, напротив. – Мня зовут Дмитрий Сергеевич. Будем знакомы, а тебя – Павел. Правильно? Скажи-ка мне, дружок, откуда у тебя такой шикарный чемодан? Я же слышал, как особисты хмыкали пока в «твоем» бельишке рылись.

  – Так Вы тоже заметили? Прям такие смешливые попались. Откуда говорят у тебя в чемодане карандаши, краски, женские обтягивающие трусы? Ясно ведь, в подарок тетке везу. Ну что тут смешного? Чего ржать? Мой это чемодан. Друзья перед отправкой подарили.

  – Служба подчинила меня суровой дисциплине. – В голосе Дмитрия Сергеевича слышались стальные нотки. – Я привык, если нет нужды вставать и ложиться в положенное время и жить по уставу, собственно, как и мой отец. Офицерская честь для меня не пустой звук. Впрочем, от тебя это далеко и заниматься твоим воспитанием я не буду. Знаешь парень, если у нас что пропадет, прибью. Я после ранения не сдержан. Разбираться не буду. В твоих интересах самому все тут охранять.

  – Прокурор просил полгода, а судья дал двадцать пять. У судьи ведь тоже нервы, мог и вовсе расстрелять. – Запел Шатов, вызвав невольные усмешки у соседей. – Так мы будем за знакомство?

  – Не отвечая на вопрос, сосед со сноровкой, выдававшей немалый опыт нарезал складным ножом хлеб на ровные кусочки.

  – Леонид Тимофеевич. – представился третий пассажир, – разрешите присоединиться к вашему застолью. – Он стал выкладывать свою снедь.

  – Великолепно, на ресторанное разнообразие, конечно не тянет, но для знакомства в самый раз. – Дмитрий Сергеевич, видимо, как старший начальник взял руководство «столом» на себя. – Вот только не будет ли Любаша против нашего совещания? Или может ее пригласить к нашему столику?

  – Спасибо, не надо, – крикнула из конца вагона сестричка, – Смотрите, только по чуть-чуть и не спаивайте ребенка.

  – Ребенка? – Поперхнулся Леонид Тимофеевич. – Да это типичная шпана. Ворье. Даже на посадке чемодан умудрился спереть. Теперь пропивает.

  – За это стоит выпить. – Поддержал неугомонный Шатов.

  Стопочки опустились на импровизированный столик и потекла неспешная беседа между бывшими вояками, а Павел задумался о своем.

  – Значит вы точно уверены, что нас с Вами со службы вышвырнут, Дмитрий Сергеевич?

  – Это уж как пить дать. Документы в зубы и на вольные хлеба. Военное делопроизводство с бухгалтерией безжалостно. Сейчас таких как мы, только здоровых девать некуда, еще помяните мое слово, звания снижать будут. Так что нам самое время в нынешних чинах да на гражданку. Ходить, проситься на должность, не советую.

  – Почему бы у старых сослуживцев и не попросить? За спрос денег не возьмут. – Леонид Тимофеевич возражал очень вяло, мысленно признавая правоту собеседника.

  – Кто ж спорит. Денег не возьмут, но могут обнадежить и подвести. Лучше сразу рассчитывать только на себя.

  – Тут соглашусь.

  Бутылочка постепенно пустела не оказывая на бывалых собеседников ни малейшего влияния.

  – Впрочем, если у Вас есть рука в штабе, то тогда может и устроитесь на непыльною должностишку.

  – Да в том – то и беда. Никакой руки. Только награды, да раны, а с таким багажом далеко не уедешь.

  Разговор сам собой увял, и собеседники погрузились в тягостные раздумья. За окнами мелькали деревья, затем поезд немного замедлил ход и подкатил к переезду. По обеим сторонам от дороги стояли сани, запряженные низкорослыми лошадками и, как будто пришелец из другого мира, одинокая полуторка. Люди радостно махали руками, бурно приветствуя пролетающую мимо «настоящую» жизнь.

  – Вы кем были во время войны, Дмитрий Сергеевич. – Спросила в спину полковнику Любаша, устраиваясь за своим рабочим столом.

  – Артиллеристом. – Ответил он, сам пересаживаясь на койку поближе.

  – Так вы, наверное, училище заканчивали? – Девушке явно хотелось поговорить. Делать-то нечего.

  – Точно. Еще до войны, по полной программе.

  – Тогда вам преподавать надо. – У сестрички от пришедшей в голову идеи загорелись глаза.

  – Да кто меня в военное училище возьмет, и там сокращения будут.

  – Можно в школу или институт? Там наоборот набор идет. Сейчас столько всего нового открывается. Преподавателей не хватает. Особенно мужчин.

  Собеседники так увлеклись разговором, что не заметили отсутствия Шатова, который отправился в исследовательскую экспедицию.

  Дверь в соседний вагон была не заперта. На вошедшего без дозволения посетителя уставилась взъерошенная башка еще нестарой женщины.

  – Заходь, не стесняйся. – Предложила хозяйка после приветственного кивка головой. – Я теперь здеся за старшего. Гришку-завхоза ссадили. Делиться, значится, как надо перестал. Сижу, вот, никак не прочту, что в этих книгах прописано. Уж слишком мелко. Помоги, теперь, поди, все грамотные.

  – Не гожусь я, боюсь так читать и не выучился. – Шатов поковырявшись в ухе продолжил. – Болел я в детстве, головой. Никак наука в меня лезть не хотела. Так только, буковки с трудом узнаю.

  – Ха-ха-ха. – Неожиданно звонко и молодо рассмеялась женщина. – Плюсуете, молодой человек, ох плюсуете. Нет в Вас настоящей достоверности. Вы образ играете, а не человека. Разве так, Вам стоять надо? Почему только челка чумазая да сальная, а затылок? Думал пару полос сажей провел и все? Кожа то вокруг чистая, будто грязи никогда и не видела. Хромаешь неравномерно, неестественно. Взгляд бегает, да не забитый. Все в чужие глаза мельком посмотреть норовишь. Короче средненько. Весьма посредственно, как сказали бы в раньшее время.

  – Что-то не пойму я Вас, тетенька. – Не на шутку разволновался Шатов. Как не хотелось прибегать к крайним мерам, да, видать, придётся.

  – Да Вы не волнуйтесь, юноша. Не надо меня топором, как старуху кого?

  – Процентщицу, – вдруг рефлекторно и неожиданно даже для самого себя Павел озвучил продолжение вслух.

  – Тридцать лет на сцене, еще чего-то да стоят. Должна прямо сказать. Гамлет будет тебе пока не под силу. Еще работать и работать. – Веселое настроение все не покидало артистку. – Хотя перспективы есть. Хочешь пару профессиональных советов? Молчи больше, да прячься в уголке. Ты свое уже отыграл. Раз поверили, все – теперь даже если изменишься, никто даже не заметит, правда для свежего взгляда надо будет пару этюдиков сыграть. Так что будьте любезны завтра с утра на репетицию. Побудите для начала Михаилом Синягиным.

  – Образ, конечно, можно совершенствовать, главное, чтобы свободу не ограничили. – Павел, цепко оглядевшись, убедился, что они одни. – Разрешите представиться. – Павел Шатов. Круглый сирота. Следую для лечения в столицу.

  – Елена Николаевна. – С улыбкой представилась женщина. – Сестра – хозяйка. Поступала в театр, а попала в этот вагон. Живу теперь под стук колес поезда. Жизнь здесь увлекательная, работа простая и перспективы умопомрачительные. Так что добро пожаловать. Рада встретить родственную душу.

  – Знаете... Повстречал как-то Самуил Маршак Льва Кассиля. Заспорили они кого из них дети лучше знают. Вышли на улицу и спросили у школьников. – Скажите, знаете кто мы? – Те в ответ. – Конечно знаем – жиды. – Как бы нам с Вами теперь самим на свою голову беду не накликать.

  – Не волнуйся, – подмигнула веселая дама. – Не до нас им теперь. У всех забот полон рот. Возвращаемся, теперь уже окончательно. Конец войне. Надо думать, как дальше жить. Вот ты куда едешь?

  – Домой. У нас квартира была двухкомнатная, в новом доме. – Шатов похлопал рукой по карману с документами.

  – Дай бог. Покажи-ка мне свои бумаги. – Женщина требовательно протянула руку. – Не бойся, не порву. Так, выписка из домовой книги. Квитанция об уплате до сорок восьмого года. Список мебели, оставленной в квартире. Сохранная расписка. Больше ничего нет?

  – Так, вроде и так достаточно. – Неподдельно удивился Паша.

  – Ничего не значат эти бумажки. – Тяжело вздохнула собеседница. – Родители твои погибли. Квартира государственная. Там уже давно кого-нибудь поселили. Мебель, скорее всего, давным – давно разворовали. Концов не найдешь, если даже управдом не поменялся. Так что лучше даже не надеяться. Максимум чего добьёшься сочувствия, а скорее всего, как появишься, управдом тебя постарается в милицию сдать. Там у них все схвачено, за все заплачено.

  – Понятно, – произнес совсем не ожидавший чего – то подобного Шатов, – а если за денюжки?

  – Расценки будьте любезны. Когда соседке помогала внучку записать наслушалась в очередях. Даже койку в неотапливаемом помещении трудно получить. Дадут только если на работу устроился. – Качала головой артистка.

  – Так сколько стоит? – Не терпелось узнать Шатову. Общение с актрисой в миг вернуло вежливые манеры.

  – Очень существенно. Даже жулику дорого. До нескольких десятков тысяч за отдельную комнатушку и только фронтовикам. Койка, конечно, бесплатно, но хорошая, в малонаселенной комнатке пять сотен будет стоить. С другой стороны, и подселить к себе непросто, да и знать надо к кому обратиться. Тут ведь и за спрос посадить могут. – Вновь непроизвольно погрузилась в образ актриса.

  – Значит только демобилизованным. Похоже надо становиться солдатиком. – Шатов призадумался. Легенду надо будет менять.

  – Так добровольцем я тебя мигом сделаю. Сию секунду солдатскую книжку со всеми отметками организую. У меня весь архив здесь. Все равно никто проверять не будет. Часть фактически расформировали. Я тут пока царь и бог, кто бы что себе не думал. Все печати и бланки есть. Даже и орден выправлю. – Раздухарилась канцеляристка. – Прямо со станции документы и отправим в наградной комитет. Получишь уже на гражданке в военкомате.

  – Спасибо. – Шатов присел на койку и взял предложенный стакан «чая». – Сами куда после расформирования пойдете.

  – Мне бы в театр... – Мечтательно произнесла Елена Николаевна, да только вряд ли возьмут.

  – Так не обязательно на большую сцену. Можно ведь поскромнее что-нибудь. В ДК, например, или на эстраду.

  – На площадку в Столконцерт. Там напоят и на кормят и разложат на паркет. Боюсь мне не по возрасту. – Усмехнулась актриса.

  – Я про режиссерскую работу. – Паша серьезно посмотрел на пытавшуюся шутить собеседницу.

  – Нет. – Махнула рукой Елена Николаевна. – Их и без меня переизбыток?

  – Может тогда автором? Есть у меня один сценарий. Музыкальная сказка. Вполне выдержанный текст. Никакой политики, ничего крамольного. Никто не найдет и следа намеков. Пройдет любую цензуру. Не «Парусиновый портфель», конечно, но для детей пойдет.

  – Тогда тебе и быть автором. – Удивилась хозяйка.

  – Зачем? Кто с мальчишкой разговаривать будет. Я за авторство не цепляюсь, мне бы поселиться где, да найти человека, которой бы мне помог обустроиться.

  – Значит, как Шарль Перро, хочешь свою сказку под чужим именем опубликовать. Идея не новая, но в определенных кругах популярная. Теперь бы еще короля – солнце найти, которому твой труд преподнести. – Елена Николаевна в задумчивости зашевелила губами и задумалась, но через миг встряхнулась и продолжила. – Пожить пока можешь у меня, правда квартира как у Зощенко в его лучшие годы. – Актриса бросила взгляд на журнал «Октябрь».

  – Вы имеете в виду пятикомнатную собственную квартиру в писательском кооперативе на Малой? Тогда я Вас, действительно, не сильно стесню.

  – Ха, уел. Нет, комната у меня в коммуналке. Ввиду обстоятельств, ширмочкой разгородимся. Знаешь вспомнила историю. Разговорилась я как-то с нашим завхозом. Спрашиваю: – Сколько комнат у тебя? Василич.

  – У меня скромно, отвечает. Кабинет, комната для жены, спальня, гостиная. А у тебя, Николавна?

  – Ну... У меня то же самое, только без перегородок... – Веселый человек, – рассказчица запнулась. – Счетовод отличный. Только я бы ему свои деньги не доверила. – Показывай свою пьеску. Если она хороша, то все у нас получиться. Знаю я уже к кому подойти да что сказать. Если сладится будет нам обоим счастье.

  – Так ее напечатать надо. Я вижу, у Вас машинка имеется. Дайте мне два часа, а потом вместе посмотрим, может и исправлять что придется.

  – В соавторы меня определяешь. Почетно. – Ухмыльнулась пришедшая в хорошее настроение дама.

  – Вашему кандидату в соавторы еще и новые Чайковские, и Мариусы Петипа понадобятся Вещица-то музыкальная.

  Люба сидела у окна и скучала. Больных было всего трое и все ходячие, ну, может, хромающие. Двери открывать не велели, а гулять на станциях запретили. Только выйди и стой рядом с вагоном. Выданных продуктов осталось совсем немного. Чтобы побороть скуку она пыталась учить анатомию. Учебник ей оставил добрейший Федор Михайлович, выброшенный как надоевшая игрушка в одно мгновенье на улицу, но как только она брала книгу, на глаза наворачивались слезы, и она начинала тихонечко плакать.

  Вот и сейчас, отложив книгу она сидела тупо уставившись в окно. На ее плечо легла рука и начала его поглаживать.

  – Что Вы хотите, – она обернулась.

  – У меня необычная просьба, – Дмитрий Сергеевич улыбнулся.

  – Какая? – Ее стала забавлять такая смешная попытка пообщаться. Было интересно послушать, что он придумает.

  – Разрешите Вам помочь. Я смотрю и завидую, что у Вас дело есть, а мы с Леонидом Тимофеевичем изнываем.

  – Спасибо, только сейчас мне надо вас накормить. – Сестричка посматривала на часы, чувствуя время приближения обеда.

  – Давай помогу, все равно делать нечего, да и веселее вместе. Что там надо помыть, почистить. – Дмитрий Сергеевич засучил рукава.

  – Приступайте к чистке картофеля. Только смотрите, чтобы кожура была тоненькой. Если не оправдаете доверия, то в следующий раз не допущу к корнеплоду. – Девушка сделала строгое лицо, но не выдержав прыснула в кулак.

  – Есть, мой генерал. Постараюсь оправдать оказанное доверие. – Полковник вытянулся на стуле и щелкнул воображаемыми каблуками.

  – Кроме вареной картошки с тушенкой будет чай с сахаром, хлеб и борщ из пакета. Пальчики оближешь. – Закатила глаза повариха. – Нам просто повезло, что еще лендлизовским затарились, они ведь поставки еще в сентябре сорок пятого прекратили, а мы как раз в ноябре должны были на ремонт вставать. Вот наш начальник продовольственный склад подчистую заранее и выгреб. Забрал консервированные продукты и медицинские инструменты. Даже прицепил пять дополнительных вагонов, правда об этом никто не знает, думают, что подарки везем для детей. Свой груз не тянет, мы с продуктами.