Текст книги "Тайна постоялого двора «Нью-Инн»"

Автор книги: Р. Остин Фримен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Такое поведение соответствовало его обычным привычкам? – спросил Торндайк.

– Я бы сказал, что не совсем, – ответил Блэкмор, – мой дядя был ученым, одиноким человеком, но не отшельником. Он не был большим любителем переписки, но поддерживал какое-то общение со своими друзьями. Например, он иногда писал мне, а когда я приезжал из Кембриджа на каникулы, то приглашал меня пожить у него в квартире.

– Известно ли что-нибудь, что объясняет перемену в его привычках?

– Да, есть кое-что, – ответил Марчмонт, – но к этому мы еще вернемся. Продолжу рассказ. Пятнадцатого марта он был найден мертвым в своих покоях, после чего было обнаружено новое завещание, датированное двенадцатым ноября. Никаких событий, которые могли бы объяснить изменение воли завещателя, не происходило, имущественное состояние так же оставалось неизменным. Насколько мы можем судить, новое завещание было составлено с целью более точного изложения последней воли покойного и для того, чтобы убрать дополнение. Все, за исключением двухсот пятидесяти фунтов, как и прежде, завещалось Стивену, но теперь имущество было описано, а брат наследодателя, Джон Блэкмор, назван душеприказчиком и наследником всего оставшегося имущества.

– Понятно, – сказал Торндайк, – таким образом, от изменений интересы вашего клиента практически не пострадали.

– Так-то оно так, – воскликнул адвокат, хлопнув по столу, чтобы придать своим словам особое значение, – но вот в чем беда! Если бы люди, не имеющие ни малейшего представления о законе, воздержались от того, чтобы играть со своими завещаниями, насколько меньше было бы проблем!

– Ох! Бросьте, – заметил Торндайк, – не юристу это говорить.

– Нет, наверное, нет, – согласился Марчмонт, – только, видите ли, в деле возникла некоторая путаница. Изменения не должны были затронуть интересы нашего друга Стивена. Так думал и бедный Джеффри Блэкмор, но он ошибался. Последствия изменений стали катастрофой.

– Неужели!

– Да. Как я уже сказал, до момента составления нового завещания в обстоятельствах наследодателя не произошло никаких изменений. Но всего за два дня до его смерти умерла его сестра, миссис Эдмунд Уилсон, и при оглашении ее завещания оказалось, что она оставила брату все свое состояние, оцениваемое примерно в тридцать тысяч фунтов.

– Вот это да! – с иронией воскликнул Торндайк. – Какое печальное известие!

– Вы правы, – сказал мистер Марчмонт, – это была катастрофа. По первоначальному завещанию эта большая сумма должна была достаться нашему другу мистеру Стивену, тогда как теперь, конечно, она переходит к наследнику по завещанию, мистеру Джону Блэкмору. И еще больше удручает то, что это явно не соответствует желанию покойного мистера Джеффри, который хотел, чтобы племянник унаследовал всю его собственность.

– Да, – сказал Торндайк, – я думаю, вы вправе так считать. Но знал ли мистер Джеффри о намерениях своей сестры?

– Мы думаем, что нет. Ее завещание было составлено третьего сентября прошлого года, и, похоже, с тех пор они между собой не общались. Кроме того, если вы посмотрите на поведение мистера Джеффри, то увидите, что он не предполагал и не ожидал этого очень важного наследства. Человек не делает продуманные распоряжения в отношении трех тысяч фунтов, а затем оставляет сумму в тридцать тысяч на волю случая, как остаток наследства.

– Да, это маловероятно, – согласился Торндайк, – вы правильно заметили, что явным желанием завещателя было оставить все племяннику. Поэтому мы можем быть практически уверены, что мистер Джеффри не знал о том, что сестра сделала его своим наследником.

– Да, – сказал мистер Марчмонт, – тут нет никаких сомнений.

– Что касается второго завещания, – сказал Торндайк, – я полагаю, нет необходимости спрашивать, был ли проверен сам документ. Я имею в виду, правильность его составления и подлинность?

Мистер Марчмонт печально покачал головой.

– Как бы прискорбно это не звучало, – заметил он, – но тут не может быть никаких сомнений. Обстоятельства, при которых завещание было составлено, подтверждают его подлинность.

– Что это были за обстоятельства?

– Утром двенадцатого ноября прошлого года мистер Джеффри пришел к привратнику с документом в руке. «Это, – сказал он, – мое завещание. Я хочу, чтобы вы засвидетельствовали мою подпись. А также прошу вас найти другого респектабельного человека, который мог бы выступить в качестве второго свидетеля». Случилось так, что племянник привратника, маляр по профессии, работал в этом постоялом дворе. Привратник привёл его, и они договорились засвидетельствовать подпись. «Вам лучше прочитать завещание, – сказал мистер Джеффри. – Это не обязательно, но это дополнительная мера предосторожности, а в документе нет ничего личного». Оба свидетеля прочитали документ, и когда мистер Джеффри подписал его в их присутствии, они тоже поставили свои подписи. Могу добавить, что маляр оставил на бумаге узнаваемые масляные отпечатки трех пальцев.

– Эти свидетели были допрошены?

– Да. Они оба поклялись в подлинности документа и своих подписей, а маляр признал отпечатки.

– Эти факты, – сказал Торндайк, – довольно красноречиво подтверждают подлинность документа, а поскольку мистер Джеффри сам пришел к привратнику, то вопрос о чьем-то влиянии на него тоже снимается.

– Я думаю, – подытожил мистер Марчмонт, – мы должны принять завещание как абсолютно безупречное.

– Мне кажется довольно странным, – сказал Торндайк, – что Джеффри не знал о намерениях своей сестры. Вы это можете объяснить, мистер Блэкмор?

– Я не думаю, что это странно, – ответил Стивен, – я не был посвящен в дела тети, и не думаю, что мой дядя Джеффри знал намного больше меня, он думал, что его сестра имела только пожизненную долю в имуществе своего мужа. И, возможно, он был прав. Неясно, откуда появились деньги, которые она оставила моему дяде. Она была очень скрытной женщиной и мало кому доверяла.

– Значит, вполне можно допустить мысль, – рассуждал Торндайк, – что она сама недавно получила эти деньги по наследству?

– Вполне возможно, – ответил Стивен.

– Она умерла, как я понимаю, – продолжил Торндайк, взглянув на свои записи, – за два дня до мистера Джеффри. Какая это дата?

– Джеффри умер четырнадцатого марта, – подсказал Марчмонт.

– Значит, миссис Уилсон умерла двенадцатого марта?

– Так и есть, – подтвердил Марчмонт.

– Она умерла внезапно? – спросил Торндайк.

– Нет, – ответил ему Стивен, – она умерла от рака. Насколько я помню, это был рак желудка.

– Вы случайно не знаете, какие отношения были между Джеффри и его братом Джоном?

– Когда-то, – сказал Стивен, – их взаимоотношения не были уж очень сердечными, но, возможно, позднее они сблизились, хотя и не знаю, было ли так на самом деле.

– Я задаю этот вопрос, – уточнил Торндайк, – исходя из того, что в дополнении к завещанию был намек на улучшение отношений. В первоначальном виде волеизъявлением покойного все его имущество передавалось мистеру Стивену. Затем, немного позже, добавляется кодицил[29]29
  Изменения или дополнения к основному завещанию.


[Закрыть] в пользу Джона, это показывает, что Джеффри почувствовал необходимость сделать что-то для брата. Мне кажется, тут дело в некотором изменении личных отношений. Отсюда вытекает вопрос: если такое изменение действительно произошло, было ли это началом сближения между двумя братьями? Есть ли у вас сведения по этому вопросу?

Марчмонт поджал губы с видом человека, обдумывающего нежелательное предложение.

– Я думаю, нам стоит ответить утвердительно, – произнес он после нескольких минут размышлений. – Неоспоримо, что из всех знакомых Джеффри, только Джон Блэкмор знал, что тот живет в «Нью-Инн».

– О, Джон знал это, не так ли?

– Да, безусловно, знал. Ведь из показаний следовало, что он навещал Джеффри в его комнатах. Этого нельзя отрицать. Но, заметьте! – добавил решительно мистер Марчмонт. – Это не объясняет противоречивость завещания. Во втором завещании нет ничего, что позволило бы предположить, будто Джеффри намеревался увеличить долю наследства для брата.

– Я совершенно согласен с вами и думаю, что вы абсолютно правы с точки зрения здравого смысла. Полагаю, вам удалось выяснить, можно ли отменить второе завещание на том основании, что оно не соответствует очевидным желаниям и намерениям завещателя?

– Мы с моим партнером Уинвудом очень тщательно изучили вопрос, а также ознакомились с мнением адвоката – сэра Хорэса Барнаби – и он с нами согласился. Суд, безусловно, признает завещание законным.

– Я бы хотел посмотреть на всю эту ситуацию свежим взглядом, – сказал Торндайк, – особенно после того, что вы мне рассказали. Правильно ли я понимаю, что Джон Блэкмор был единственным человеком, который знал, что Джеффри проживает в «Нью-Инн»?

– Единственным из его личного окружения. Еще об этом знали в его банке и чиновники в ведомстве, где он получал пенсию.

– Конечно, он же должен был уведомить свой банк об изменении адреса.

– Да, верно. Что касается банка, я могу добавить, что управляющий сказал мне, что в последнее время они заметили небольшое изменение в подписи Джеффри. Думаю, вы поймете причину изменения, когда услышите остальную часть истории. Причина в том, что, как и у большинства людей в пожилом возрасте, у него ухудшилось зрение.

– У мистера Джеффри было плохое зрение? – переспросил Торндайк.

– Да, именно так, – сказал Стивен. – Он был практически слеп на один глаз, и в последнем письме, которое я получил, он сообщал, что и на другом глазу появились все признаки начинающейся катаракты.

– Вы говорили о его пенсии. Он продолжал регулярно получать ее?

– Да, он получал свое пособие каждый месяц, вернее, его банк получал за него. Они привыкли делать это, когда он был за границей, и власти это разрешали.

Торндайк некоторое время размышлял, пробегая глазами по записям на листах бумаги, а Марчмонт наблюдал за ним со злорадной улыбкой.

– Кажется, наш ученый адвокат растерян,– заметил он.

Торндайк рассмеялся.

– Мне кажется, – ответил мой друг, – что ваше предложение похоже на тот случай, когда дружелюбный человек предлагает медведю разгрызть орешек, чтобы извлечь вкусное ядро. В вашем проклятом завещании пока не видно слабых мест, которые можно было бы атаковать. Но мы не сдадимся. Из завещания мы выжали, что могли. Давайте теперь займёмся действующими лицами, а поскольку Джеффри – центральная фигура, давайте начнем с него и с трагедии в «Нью-Инн», с которой начались все эти неприятности.

Глава VI. Покойный Джеффри Блэкмор

Сказав это, Торндайк положил свежий листок бумаги на блокнот с промокательной бумагой и вопросительно посмотрел на мистера Марчмонта, который в свою очередь вздохнул и взглянул на пачку документов на столе.

– Что вы хотите узнать? – спросил он с некоторой усталостью.

– Все, – ответил Торндайк. – Вы намекнули на обстоятельства, которые объясняют изменение привычек Джеффри и изменение его подписи. Давайте рассмотрим эти обстоятельства. И, если позволите, хотелось бы рассматривать события в том порядке, в котором они произошли или стали известны.

– Вы хуже всех, Торндайк, – проворчал Марчмонт, – дело выжато до последней капли, в юридическом смысле, а вы хотите начать все сначала: с истории семьи, списка вещей и домашней мебели. Но я полагаю, придется смириться, а лучшим способом дать вам нужную информацию, будет изложение обстоятельств смерти Джеффри Блэкмора. Вас это устроит?

– Вполне, – согласился Торндайк, и Марчмонт начал рассказ.

– Смерть Джеффри Блэкмора была обнаружена примерно в одиннадцать часов утра пятнадцатого марта. Как выяснилось, рабочий поднимался по лестнице, чтобы осмотреть водосточный жёлоб дома №31 в «Нью-Инн». Окно на третьем этаже было открыто, мужчина заглянул внутрь и увидел лежащего на кровати джентльмена. Тот был полностью одет и, очевидно, прилег на кровать, чтобы отдохнуть, по крайней мере, так подумал строитель в тот момент, минуя окно при подъёме. Но когда через десять минут он спустился и увидел, что джентльмен все еще находится в той же позе, то постарался рассмотреть его более внимательно. Вот, что он заметил… Возможно, нам лучше изложить это его собственными словами, как строитель рассказывал эту историю на дознании:

Когда я посмотрел на джентльмена более внимательно, мне показалось, что он выглядит довольно странно. Его лицо было очень белым или скорее бледно-желтым, как пергамент, а рот был открыт. Казалось, что он не дышит. На кровати рядом с ним лежал какой-то медный предмет, я не мог разглядеть, что это было. Еще мне показалось, что он держит в руке какой-то маленький металлический предмет. Я подумал, что это выглядит странно, поэтому, спустившись вниз, отправился в домик привратника и сказал ему об этом. Привратник вышел со мной к дому, и я показал ему окно. Затем он велел мне подняться по лестнице в покои мистера Блэкмора на третьем этаже и стучать, пока мне не ответят. Я поднялся, постучал и продолжал стучать так громко, как только мог. Но, хотя все остальные обитатели гостиницы вышли из своих комнат, я так и не смог добиться ответа от мистера Блэкмора. Тогда я снова спустился вниз и мистер Уокер, привратник, послал меня за полицейским.

Я вышел, нашёл полицейского около Дэйн Инн, рассказал ему о случившемся и он вернулся со мной. Они с привратником посовещались, а потом сказали, чтобы я поднялся по лестнице, влез в окно и открыл дверь покоев изнутри. Я поднялся, и как только оказался в комнате, то понял, что джентльмен мертв. Я прошел в другую комнату, открыл наружную дверь и впустил привратника с полицейским.

– Вот так, – сказал мистер Марчмонт, отложив бумагу с показаниями, – была обнаружена смерть бедного Джеффри Блэкмора. Констебль доложил своему инспектору, а тот послал за полицейским хирургом, которого сопровождал до «Нью-Инн». Мне нет необходимости углубляться в показания полицейских, поскольку хирург видел то же самое, что видели они и его показания охватывают все, что известно о смерти Джеффри. Вот что он говорит после описания того, как за ним послали, и он прибыл в гостиницу:

В спальне я обнаружил тело мужчины в возрасте от пятидесяти до шестидесяти лет, которое впоследствии было опознано как тело мистера Джеффри Блэкмора. Он был полностью одет и обут в ботинки, на которых было умеренное количество сухой глины. Он лежал на спине, на не застеленной кровати. Никаких признаков борьбы или насилия я не заметил. Правая рука свободно держала шприц для подкожных инъекций, содержащий несколько капель прозрачной жидкости, которую я впоследствии проанализировал и обнаружил, что это концентрированный раствор строфантина [30]30
  Препарат применяется при острой сердечной недостаточности.


[Закрыть] .

На кровати, рядом с левой стороной тела, лежала латунная опиумная трубка, сделанная, скорее всего, в Китае. В чашке трубки находилось небольшое количество древесного угля и опиума вместе с пеплом. На кровати тоже было немного пепла, который, по-видимому, выпал из чашки, когда трубка упала. На каминной полке в спальне я нашел небольшую стеклянную банку, содержащую около унции [31]31
  1 унция = 28, 35 грамм.


[Закрыть] твердого опиума, и другую, более крупную банку, содержащую древесный уголь, расколотый на мелкие части. Также была найдена миска, содержащая немного золы с фрагментами полусгоревшего угля и несколькими мельчайшими частицами обугленного опиума. Рядом с миской лежали нож, шило и очень маленькие щипцы, которые, как я полагаю, использовались чтобы подносить зажженный уголь к трубке.

На туалетном столике лежали две пробирки с надписью «Таблетки для подкожного введения: Строфантин 1/500 грана», а также маленький пестик и стеклянная ступка, в которой находилось несколько кристаллов, которые я позднее подверг анализу и пришел к выводу, что это строфантин.

При осмотре тела я обнаружил, что мужчина мертв уже около двенадцати часов. Не было никаких следов насилия или чего-то неестественного, за исключением одного укола в правом бедре, сделанного, по-видимому, иглой шприца для подкожных инъекций. Прокол был глубоким и вертикальным, как будто иглу вводили через одежду.

Я произвел посмертное обследование тела и установил, что смерть наступила в результате отравления строфантином, который был введен в бедро. Две упаковки, которые я нашел на перевязочном столе, содержали по двадцать таблеток, каждая таблетка – одну пятисотую часть грана строфантина. Если предположить, что было введено все это количество, то принятая доза составила бы сорок пять сотых или примерно одну двенадцатую часть грана. Обычная лекарственная доза строфантина составляет одну пятисотую часть грана.

Мною были обнаружены в теле явные следы употребления морфия – основного алкалоида опиума, из чего я заключил, что покойный был заядлым курильщиком опиума. Этот вывод был подкреплен общим состоянием тела, которое было истощенным и изможденным, а также имело все признаки, которые обычно встречаются в телах людей, пристрастившихся к употреблению опиума.

– Таковы показания хирурга, – продолжил адвокат, – я думаю, вы согласитесь со мной, что его свидетельство полностью объясняет не только изменения привычек Джеффри, такие как уединенный и скрытный образ жизни, но и изменения в его почерке.

– Да, – согласился Торндайк, – похоже, что это так. Кстати, а в чем заключалось изменение почерка?

– Оно было еле заметным, – ответил Марчмонт, – просто небольшая потеря уверенности и четкости, пустяковое изменение, какое можно ожидать от человека под воздействием алкоголя или наркотика, или чего-то ещё, что могло бы повлиять на равномерность нажима при письме. Сам бы я не обратил на это внимания, но люди в банке – эксперты, ведь они постоянно проверяют подписи и изучают их очень критическим взглядом.

– Есть ли еще какие-нибудь факты, имеющие отношение к делу? – спросил Торндайк.

Марчмонт перевернул пачку бумаг и мрачно улыбнулся.

– Дорогой коллега, – сказал он, – нет ничего такого, что могло бы иметь отношение к завещанию. Но я знаю ваши странности и потакаю вам, как видите, до последнего. Следующее свидетельство – это показания главного привратника, очень достойного и умного человека по фамилии Уокер. Вот что он показал, после обычного вступления:

Я осмотрел тело, которое является предметом этого расследования. Это тело мистера Джеффри Блэкмора, арендатора комнаты на третьем этаже строения номер тридцать один в «Нью-Инн». Я знал покойного около шести месяцев и за это время часто видел его и разговаривал с ним. Он снял комнаты второго октября прошлого года и сразу же там поселился. Арендаторы в «Нью-Инн» должны предоставить две рекомендации. Мистер Джеффри Блэкмор предоставил первую из банка, а вторую – от своего брата, мистера Джона Блэкмора. Я могу сказать, что хорошо знал покойного. Он был тихим, приятным джентльменом и у него была привычка иногда заходить ко мне поболтать. Один или два раза я заходил к нему по мелким делам и заметил, что на его столе всегда лежало множество книг и бумаг. Я понял по его словам, что большую часть времени он проводил дома, занимаясь исследованиями и описаниями. Я очень мало знаю о его образе жизни. У него не было прислуги, которая присматривала бы за его комнатами, поэтому я полагаю, что он сам занимался домашними делами и готовкой, но он говорил мне, что в основном он обедал вне дома – в ресторанах или в своем клубе.

Покойный произвел на меня впечатление довольно меланхоличного, унылого джентльмена. Он был очень обеспокоен своим зрением и несколько раз упоминал о своем недуге. Говорил мне, что один глаз практически ослеп, а зрение второго быстро ухудшается. Он сказал, что это его очень огорчает, потому что его единственным удовольствием в жизни было чтение, и что если бы он не смог читать, то не хотел бы жить. В другой раз он сказал, что слепому не стоит жить.

Двенадцатого ноября прошлого года он пришел в домик привратника с бумагой в руках, которая, как он сказал, была его завещанием.

Тут Марчмонт остановился и перевернул лист.

– Дальше можно не читать, – сказал он, – я уже рассказывал вам, как было подписано и засвидетельствовано завещание. Перейдем к рассказу о дне смерти бедняги Джеффри:

Четырнадцатого марта около половины шестого вечера покойный подъехал к гостинице в четырехколесном кэбе. В этот день был сильный туман. Я не знаю, был ли кто-нибудь в экипаже с покойным, но думаю, что нет, потому что он зашел в мой домик около восьми часов и мы немного поболтали. Мистер Джеффри рассказал, что по дороге его настиг туман, и он совсем ничего не видел. Практически ослепнув, он был вынужден попросить случайного прохожего вызвать для него кэб, так как не мог найти дорогу. Затем он дал мне чек на оплату аренды. Я напомнил ему, что арендная плата должна быть выплачена только двадцать пятого числа, но он сказал, что хочет заплатить непременно сейчас. Он также дал немного денег, чтобы оплатить мелкие счета торговцам: молочнику, пекарю и продавцу канцелярских принадлежностей.

Это показалось мне очень странным, потому что он всегда лично оплачивал все счета. Мистер Джеффри сказал мне, что из-за тумана его зрение ослабло до того, что он с трудом мог читать, поэтому он боялся, что скоро совсем ослепнет. Мужчина был подавлен настолько, что я почувствовал беспокойство за него. Когда он вышел из домика, то пошел назад через двор гостиницы, как бы возвращаясь в свои комнаты. Тогда были открыты только главные ворота, где и находится мой домик. Это был последний раз, когда я видел мистера Джеффри живым.

Марчмонт положил бумаги на стол.

– Это показания привратника. Остальные показания дают Ноубл, это ночной портье, Джон Блэкмор и наш друг, мистер Стивен. Ночному портье было особо нечего рассказывать. Вот суть его показаний:

Я осмотрел труп и опознал его как тело мистера Джеффри Блэкмора. Я хорошо знал покойного в лицо и иногда перекидывался с ним парой слов. Я ничего не знаю о его привычках, кроме того, что он имел обыкновение засиживаться допоздна. Одна из моих обязанностей – обходить ночью гостиницу и объявлять время до часу ночи. Когда я сообщал «час ночи», то часто видел свет в гостиной покойного. В ночь на четырнадцатое число свет горел до часу ночи, но это в спальне, а в гостиной был погашен к десяти вечера.

– Теперь мы переходим к показаниям Джона Блэкмора:

Я осмотрел тело покойного и узнал в нем своего брата Джеффри. Последний раз я видел его живым двадцать третьего февраля, когда заходил к нему в кабинет. Он был в очень подавленном состоянии духа и сказал мне, что его зрение быстро ухудшается. Мне было известно, что он иногда курит опиум, но я не знал, что это стало его постоянной привычкой. Я несколько раз убеждал его отказаться от этого пристрастия. У меня нет оснований полагать, что его дела были в каком-либо затруднительном положении или что у него была какая-либо причина для самоубийства, кроме ухудшения зрения. Но, учитывая его душевное состояние при нашей последней встрече, я не удивлен тем, что произошло.

Далее Марчмонт, закончив читать показания Джона Блэкмора, перешел к мистеру Стивену, сообщив, что его заявление сводится к тому, что он опознал в покойном своего дядю Джеффри.

– Теперь, я думаю, у вас есть все факты, – продолжил он, – хотите ли вы еще о чем-нибудь спросить, прежде чем я уйду, потому что на сегодня у меня запланированы некоторые неотложные дела.

– Я бы хотел узнать немного больше о действующих лицах. Возможно, мистер Стивен мне расскажет.

– Полагаю, это в его силах, – сказал Марчмонт, – он знает о них больше меня, так что я вас покину. Если вам придет в голову, как повернуть дело в пользу моего клиента, – добавил он с хитрой улыбкой, – дайте мне знать. До свидания! Не провожайте меня.

Как только он ушел, Торндайк повернулся к Стивену Блэкмору.

– Сейчас я задам вам несколько вопросов, – предупредил он, – на первый взгляд они могут показаться вам пустяковыми, но вы должны помнить, что мои методы расследования относятся больше к людям и вещам, чем документам. Например, я не совсем понял, каким человеком был ваш дядя Джеффри. Не могли бы вы рассказать мне о нем немного больше?

– Что именно вы хотели бы узнать? – спросил Стивен с легким смущением.

– Начнем с внешности.

– Его довольно трудно описать, – начал младший Блэкмор, – он был среднего роста, около пяти футов семи дюймов с слегка заметной сединой, чисто выбритый, худощавый, с серыми глазами. Дядя носил очки и немного сутулился при ходьбе. Он был тихим и мягким в манерах, довольно уступчивым и нерешительным по характеру. Он никогда не отличался крепким здоровьем, хотя и не имел никаких хронических болезней, за исключением плохого зрения. Ему было около пятидесяти пяти лет.

– Как получилось, что он стал пенсионером в пятьдесят пять лет? – спросил Торндайк.

– О, это был несчастный случай. Он неудачно упал с лошади, а будучи впечатлительным человеком, не смог полностью оправиться от сильного шока. Это происшествие совершенно выбило его из колеи. Но причиной отставки стала потеря зрения. Возможно, падение каким-то образом было причиной болезни глаз. Фактически с этого момента он перестал видеть правым глазом, а зрение левого значительно ухудшилось. Поэтому сначала дяде дали отпуск по болезни, а затем разрешили уйти на пенсию.

Торндайк принял к сведению эти подробности, а затем сказал:

– О вашем дяде не раз говорили как о человеке, увлеченном исследованиями. Означает ли это, что он занимался чем-то конкретным?

– Да. Он был энтузиастом в изучении Востока. По службе ему однажды довелось побывать в Иокогаме, Токио, и в другое время в Багдаде. Находясь в этих местах, он уделял много внимания языкам, литературе и искусству этих стран. Его также очень интересовала вавилонская и ассирийская археология, и я полагаю, что он некоторое время помогал на раскопках в Бирс-Нимруде[32]32
  Памятник древней архитектуры, который отождествляли с Вавилонской башней, расположен на территории Ирака.


[Закрыть].

– Вот как! – сказал Торндайк. – Это очень интересно. Я и не подозревал, что у него были такие достижения. Факты, упомянутые мистером Марчмонтом, вряд ли заставили бы думать о нем, как о выдающемся ученом.

– Я не знаю, осознавал ли это мистер Марчмонт, – сказал Стивен, – или посчитал бы он это важным в любом случае. Но, конечно, у меня нет опыта в юридических вопросах.

– Никогда нельзя сказать заранее, – продолжил Торндайк, – какие сведения могут оказаться важными, поэтому лучше собрать все, что можно. Кстати, вы знали, что ваш дядя курил опиум?

– Нет, не знал. Но видел у него опиумную трубку, которую он привез с собой из Японии. Тогда я решил, что это всего лишь сувенир. Помню, он говорил мне, что однажды попробовал несколько затяжек и нашел курение опиума довольно приятным, хотя потом у него разболелась голова. Но я и не подозревал, что он пристрастился к нему. Более того, могу сказать, что я был совершенно поражен, когда это выяснилось на дознании.

Торндайк записал и этот ответ.

– Думаю, это все, что я могу спросить у вас о вашем дяде Джеффри. А теперь о мистере Джоне Блэкморе. Что он за человек?

– Боюсь, я не могу рассказать вам о нем очень много. Я с детства не встречался с ним. Увидел его снова только на дознании. Джон и дядя Джефри были совсем разными и внешне, и по характеру.

– Значит, вы говорите, что эти два брата совершенно не похожи?

– Ну, – задумался Стивен, – я не знаю, что тут сказать. Возможно, я преувеличиваю разницу. Я вспоминаю дядю Джеффри, каким он был, когда я видел его в последний раз, и дядю Джона, каким он предстал на дознании. Тогда они были очень разными. Джеффри был худым, бледным, чисто выбритым, носил очки и ходил ссутулившись. Джон немного выше, в волосах чуть больше седины, у него хорошее зрение, здоровый, румяный цвет лица, прямая осанка. Он обладает крепким здоровьем, у него черная борода и усы, лишь слегка пронизанные сединой. На мой взгляд, они нисколько не были похожи. Хотя черты лица у них действительно имели что-то общее. Более того, я слышал, что в молодости они выглядели практически одинаково и напоминали свою мать. Но нет никаких сомнений в различии их характеров. Джеффри был спокойным, серьезным и склонным к учебе, в то время как Джон был занят только тем, что в обществе называется «прожигать свою жизнь»: посещал скачки, играл в азартные игры.

– Кто он по профессии?

– Трудно назвать что-то определенное, у него их так много. Я думаю, что он начинал свою жизнь в качестве ученика в лаборатории крупной пивоварни, но вскоре оставил это занятие и пошел на сцену. Кажется, он оставался в «профессии» несколько лет, гастролируя по стране и время от времени наведываясь в Америку. Такая жизнь, казалось, устраивала его и мне кажется, что он был преуспевающим актером. Но внезапно он оставил сцену и открыл свой бакет-шоп[33]33
  Брокерское агентство, принимающее ставки на колебания цены на акции. При этом обмен акциями или ценными бумагами происходит внутри агентства без проведения операций на бирже, считается неэтичным занятием.


[Закрыть] в Лондоне.

– А чем он занимается сейчас?

– На дознании он назвался биржевым маклером, но я полагаю, он все еще связан с незаконными сделками в бакет-шопе.

Торндайк встал и, взяв с полки справочник членов фондовой биржи, пролистал его.

– Да, – сказал он, положив книгу на место, – должно быть, Джон Блэкмор теневой делец. Его имени нет в списке членов биржи. Из того, что вы мне рассказали, легко понять, что между двумя братьями не могло быть ни большой близости, ни неприязни. У них просто было очень мало общего. Вы можете рассказать что-нибудь еще?

– Пожалуй, нет. Я никогда не слышал о каких-либо ссорах или разногласиях. И уж точно они не искали общества друг друга. Мое впечатление, что они не очень хорошо ладили, возможно, было связано с условиями завещания, особенно первого.

– Что касается завещания, – произнес Торндайк, – бережливый человек обычно не склонен завещать наследство джентльмену, любящему проводить время на скачках или играющему на бирже. Очевидно, что вы более подходящий объект для наследства, поскольку вся ваша жизнь ещё перед вами. Но это всего лишь предположения. А теперь расскажите мне, какие отношения были у Джона Блэкмора с миссис Уилсон. Как я понял, она оставила большую часть своего имущества Джеффри, своему младшему брату. Так ли это?

– Да. Джону она ничего не оставила. Дело в том, что они почти не общались. Я думаю, что брат не был особенно любезен с сестрой, или, во всяком случае, она так считала. Мистер Уилсон, ее покойный муж, спустил какие-то деньги в бакет-шопе, и она подозревала, что это была работа Джона. Возможно, она ошибалась, но вы знаете, какими бывают дамы, когда у них в голове укореняется какая-то идея.

– Вы хорошо знали свою тетю?

– Нет, совсем немного. Она жила в Девоншире, и мы виделись редко. Тетя была молчаливой, волевой женщиной, совсем не похожей на своих братьев. Кажется, она пошла характером в семью своего отца.

– Вы могли бы назвать мне ее полное имя?

– Джулия Элизабет Уилсон. Ее мужа звали Эдмунд Уилсон.

– Спасибо. Есть еще один вопрос. Что случилось с квартирой вашего дяди в «Нью-Инн» после его смерти?