Текст книги "Тайна постоялого двора «Нью-Инн»"

Автор книги: Р. Остин Фримен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Тайна постоялого двора «Нью-Инн»

R. Austin Freeman The Mystery of 31 Нью-Инн 1912 Р. Остин ФрименТайна постоялого двора «Нью-Инн»

Над книгой работали:

Перевод. Оксана Делий

Литературная обработка. Сергей Рекун

Верстка. Александр Кузнецов

От редакции

Здесь должно быть описание серии и объявление о сборе средств на выпуск последующих книг. В былые времена нам удавалось выпускать по книжке раз в два-три месяца и мы даже мечтали об ежемесячном выпуске книг. Но в наше нестабильное время планировать что-либо сложно. Тем не менее, мы продолжаем трудиться над новыми переводами и надеемся что с наступлением лучших времен сможем вернуться к прежним темпам. Тайна постоялого двора «Нью-Инн»

Посвящается моему другу Бернарду Бишопу

Предисловие от автора

Комментируя один из моих ранних романов, критик заметил, что повествование должно быть занимательным на протяжении всего романа и не так уж важно придерживаться правдивости в изложении фактов и методов расследования.

Думаю, лишь незначительная часть читателей готова с ним согласиться. Для большинства же важным фактором в поддержании интереса к детективному рассказу является реалистичность изложения и использование в сюжете проверенных на практике методов поиска улик и их исследования. Ради таких читателей я и пишу.

Имеет смысл упомянуть, что метод Торндайка по составлению путевой карты, описанный в главах II и III, действительно использовался на практике. Это модификация одного моего изобретения. Много лет назад я пересекал государство Ашанти[1]1
  Феодальное государство, находившееся на территории современной Ганы, Западная Африка.


[Закрыть], чтобы добраться до города Бонтуку, местонахождение которого в глубине материка было на тот момент известно лишь смутно. Моя задача заключалась в том, чтобы как можно точнее зафиксировать расположение всех городов, деревень, рек и гор. На практике я обнаружил, что обычные методы картографии не подходят для местности, покрытой густым лесом. Поэтому мне пришлось воспользоваться достаточно примитивным методом проверки расстояний с помощью астрономических наблюдений.

Путевая карта, полученная в результате, оказалась на удивление точной, о чем свидетельствовало совпадение с географическими координатами близлежащих областей, которые были получены ранее и согласование с уже имеющимися внутренними маршрутами. Карта была опубликована Королевским географическим обществом и включена в официальный раздел по этому региону, составленный разведывательным отделом Военного министерства. Так же она легла в основу карты, которая иллюстрирует мой сборник «Путешествие в Ашанти и Джаман». Итак, метод Торндайка следует рассматривать как вполне реальный.

«Нью-Инн»,[2]2
  Постоялый двор «Нью-Инн» построен в XV веке, снесен в 1902 году.


[Закрыть] послуживший фоном для этой истории, был одним из последних сохранившихся постоялых дворов Канцелярии[3]3
  С середины XIV века группа зданий постоялых дворов Канцелярии «Inns of Chancery» в Лондоне служила офисами для служащих юридического ведомства, одновременно помещения сдавались в аренду желающим.


[Закрыть], на данный момент он снесен после четырехвековой службы. Однако, даже сейчас[4]4
  Книга была написана в 1912 году.


[Закрыть] некоторые из старых полуснесённых зданий (в том числе, возможно, и таинственный номер 31) можно увидеть с центральной улицы Лондона – Стрэнда, если заглянуть под железную крышу катка, заменившего живописный холл, гостиную и сад. Задние ворота, выходящие на Хоутон-стрит, тоже сохранились, хотя арка внутри заложена кирпичом. Оказавшись там недавно, я сделал набросок, который появится на следующей странице и покажет, что осталось от этого старого милого лондонского захолустья.

Р. О. Ф.

Грейвсенд[5]5
  Город в Англии.


[Закрыть]

Глава I. Таинственный пациент

Оглядываясь назад на годы моего общения с Джоном Торндайком, я вспоминаю множество приключений и странных событий. Они связаны с обычными людьми, которые проводят всю свою жизнь в пределах слышимости Биг-Бена. Многие из этих историй я уже записал, но вдруг меня осенило, что я до сих пор не поведал одну, возможно, самую удивительную и невероятную. Это приключение имеет для меня особое значение, поскольку оно положило начало моей крепкой дружбе с очень образованным и талантливым человеком. А также ознаменовало завершение довольно несчастного и неблагополучного периода моей жизни.

Воспоминания, прокладывающие путь через прошедшие годы к отправной точке этих странных событий, переносят меня в обветшалую комнату на первом этаже дома недалеко от Уолворта[6]6
  Район Лондона.


[Закрыть] в конце нижней части Кеннингтон-Лейн[7]7
  Часть кольцевой дороги Лондона.


[Закрыть]. Пара дипломов в рамке на стене, таблица Снеллена[8]8
  Таблица для проверки остроты зрения.


[Закрыть] и стетоскоп, лежащий на письменном столе, сразу дают понять, что это кабинет врача. А я, сидящий за этим столом в кресле с круглой спинкой, не кто иной, как практикующий врач.

Было уже почти девять часов. Сообщившие мне об этом шумные маленькие часы, судя по их безумному тиканью, также как и я стремились закончить приёмное время. Я задумчиво взглянул на свои забрызганные грязью ботинки и подумал, а не пора ли сменить их на тапочки, застенчиво выглядывающие из-под потертого дивана. Я даже позволил своим мыслям вернуться к трубке, которая ждала своего часа в кармане пальто. Еще минута, и я мог бы закрыть приемную с аптекой и запереть входную дверь. Неугомонные часы издали своего рода осторожный кашель или икоту, как будто говоря: «Хм! Дамы и господа, приготовьтесь, я собираюсь прозвонить». В этот момент мой аптекарский помощник открыл дверь и, заглянув в комнату, произнес одно слово: «Джентльмен».

Чрезвычайная экономия слов может привести к двусмысленности. Но я понял. В Кеннингтон-Лейн раса обычных мужчин и женщин, казалось, вымерла. Все они были джентльменами, если только не являлись женщинами или детьми, подобно тому, как либерийская армия состояла только из генералов. Дворники, разнорабочие, молочники, торговцы товарами – все были беспристрастно занесены моим помощником в ранг сквайров.

Нынешний «джентльмен», похоже, предпочитал аристократический отдых – водил кэб или какой другой экипаж. Войдя в комнату, он коснулся шляпы, осторожно закрыл за собой дверь, а затем, без всяких объяснений, протянул мне записку с надписью: «Доктору Стиллбери».

– Вы понимаете, – сказал я, открывая конверт, – я не доктор Стиллбери. В настоящее время его нет на месте. Я просто помогаю ему с пациентами, пока он в отъезде.

– Это не имеет значения, – ответил мужчина, – вы тоже сойдёте.

Я открыл конверт и прочитал записку, которая была довольно краткой и, на первый взгляд, ничем не примечательной:

УВАЖАЕМЫЙ СЭР, не могли бы вы прийти и осмотреть моего друга, который живет со мной? Посыльный сообщит вам подробности и доставит вас ко мне.

Искренне ваш, мистер Г. ВАЙС.

На записке не было ни адреса, ни даты, и автор был мне неизвестен.

– В этой записке упоминаются подробности. Какие именно? – поинтересовался я.

Посланник смущенно провел рукой по волосам.

– Это смехотворное дело, – сказал он презрительно, – на месте мистера Вайса я бы им не занимался. Больной джентльмен, мистер Грейвс, один из тех людей, которые не выносят врачей. Он болеет уже неделю или две, но ничто не может заставить его обратиться к доктору. Мистер Вайс делал все, что мог, чтобы переубедить его, но все бестолку. Он отказывался. Похоже, однако, что мистер Вайс пригрозил послать за медиком самостоятельно, так как он стал нервничать, и тогда мистер Грейвс сдался, но только при одном условии: Доктор не должен быть местным, ему нельзя говорить, кто больной, где он живёт, и вообще ничего о нем. Он заставил мистера Вайса дать такое обещание ему, прежде, чем послать за доктором и тот, конечно, должен сдержать слово.

– Но, – заметил я с улыбкой, – вы только что назвали мне его имя, если, конечно, его действительно зовут Грейвс.

– Это вам судить, – сказал посыльный.

– Вы утверждали, что я не должен знать, где живет ваш таинственный мистер Грейвс, но я же увижу это сам. Я же не слепой, знаете ли.

– Мы рискнём, – ответил мужчина, – но вопрос в том, возьметесь ли вы за эту работу?

Да, это был вопрос, и я некоторое время обдумывал его, прежде чем ответить. Мы, медики, хорошо знакомы с людьми, которые «терпеть не могут докторов», и нам не хочется иметь с ними дело. Такой пациент обычно неблагодарен и всем недоволен. Взаимоотношения с ним неприятны, он доставляет много хлопот и плохо поддается лечению. Если бы это был больной из моей собственной практики, я бы сразу отказался от этого дела. Но я был всего лишь замещающим врачом и не мог легкомысленно отказаться от работы, которая принесла бы прибыль моему начальнику, как бы неприятно это для меня ни было.

Размышляя об этом, я полубессознательно изучал своего посетителя, повергнув его в некоторое смущение. Его внешний вид нравился мне так же мало, как и его миссия. Он стоял около двери, где свет был достаточно тусклым, поскольку освещение было сосредоточено на столе и кресле для пациента. Я заметил, что у мужчины было хитрое, непримечательное лицо и сальные рыжие усы, которые плохо сочетались с его небрежной униформой, и он носил парик. Что-то настораживало меня в нем, хотя, возможно, все дело было просто в предубеждении. Нет ничего недостойного в том, чтобы надеть парик. Ноготь на его руке, державшей шляпу, имел уродливые следы какой-то травмы, что, опять же, хотя и некрасиво, но никоим образом не отражает моральный облик человека. Наконец, он внимательно наблюдал за мной со смесью волнения и лукавого самодовольства, что было явно неприятно. В целом, он произвел на меня отталкивающее впечатление. Мне совершенно не нравился этот человек, но все же я решил осмотреть больного.

– Полагаю, – ответил я, наконец, – не мое дело, кто этот пациент и где он живет. Но как вы собираетесь все организовать? Меня приведут в дом с завязанными глазами, как гостя в бандитское логово?

Мужчина слегка ухмыльнулся и явно почувствовал облегчение.

– Нет, сэр, – ответил он, – мы не собираемся завязывать глаза. У меня на улице экипаж. Вряд ли из него вы что-то увидите.

– Отлично, – сказал я, открывая дверь, чтобы выпустить посыльного, – я буду готов через минуту. Полагаю, вы не можете дать мне никаких объяснений о том, что случилось с пациентом?

– Нет, сэр, не могу, – ответил он и отправился к экипажу.

Я сунул в сумку лекарства для неотложной помощи, несколько инструментов, выключил свет и вышел наружу через приемную. Экипаж стоял у тротуара, возница был рядом, а мой аптекарский помощник с большим интересом наблюдал за событиями. Я тоже с любопытством и неудовольствием окинул взглядом эту картину. Экипаж представлял собой что-то вроде большого крытого фургона, который используют некоторые коммерсанты. Обычные стеклянные окна были заменены деревянными вставками, предназначенными для того, чтобы снаружи не было видно перевозимых внутри ящиков с образцами продукции, а двери запирались снаружи ключом. Когда я вышел из дома, возница отпер дверь и придержал ее, давая мне возможность пройти внутрь.

– Сколько времени займет путешествие? – поинтересовался я, шагнув на ступеньку.

Мужчина задумался на мгновение.

– Мне потребовалось около получаса, чтобы добраться сюда, – ответил он.

Это меня обрадовало. Полчаса в каждую сторону и полчаса на осмотр пациента. В таком случае, будет половина одиннадцатого, прежде чем вернусь домой, вполне вероятно, что я уже не обнаружу на пороге никаких поздних посетителей. Пробурчав проклятия в адрес неизвестного мистера Грейвса и посетовав на беспокойную жизнь заместителя доктора, я сел в непривлекательный экипаж. Возница тут же захлопнул дверь и повернул ключ в замке, оставив меня в кромешной темноте.

Мне оставалось одно утешение – моя трубка в кармане. Я принялся заправлять ее табаком в полном мраке. Зажег восковую спичку и решил воспользоваться возможностью осмотреть внутреннее убранство моей тюрьмы. Это было жалкое зрелище. Состояние изъеденных молью подушек из синей ткани свидетельствовало, что ими давно не пользовались, внутренние половики были протёрты до дыр, декоративная отделка отсутствовала. Все указывало на то, что странный экипаж был тщательно приспособлен для нынешнего использования. Внутренние ручки дверей были сняты, деревянные ставни прочно закреплены на своих местах. Места под окошками, где обычно помещаются имя владельца и адрес конюшни, были заклеены бумажками.

Эти наблюдения дали мне достаточно пищи для размышлений. Этот мистер Вайс, должно быть, был чрезмерно добросовестным человеком, если обещание, данное мистеру Грейвсу, заставило его принять такие чрезвычайные меры предосторожности. Очевидно, простого следования букве обещания было недостаточно, чтобы успокоить его совесть. Если только у него не было причин разделять чрезмерное стремление мистера Грейвса к сохранению инкогнито, так как трудно было предположить, что все эти меры скрытности были приняты самим пациентом.

Дальнейшие предположения, которые возникали в моих мыслях, были немного тревожными. Куда меня везли и с какой целью? Мысль о том, что я окажусь в каком-то воровском логове, где меня могут ограбить или убить, я отклонил с улыбкой. Воры не строят тщательно продуманных планов по ограблению таких бедолаг, как я. В этом отношении бедность имеет свои преимущества. Но, возможно, имелись другие причины. Богатая фантазия, подкрепленная житейским опытом, без труда могла вызвать в воображении ряд ситуаций, в которых медик, с угрозами или без, мог быть вызван для того, чтобы стать свидетелем или активным участником какого-либо преступления.

Размышления такого рода занимали меня на протяжении всего этого странного путешествия. Скуку рассеивали некоторые отвлекающие моменты. Мне, например, было очень интересно заметить, что когда одни органы чувств бездействуют, другие пробуждаются и компенсируют восприятие мира. Я сидел и курил трубку в темноте, которая была абсолютной, если не считать тусклого свечения тлеющего табака. Казалось, я был отрезан от окружающего мира. Но все же это не соответствовало действительности. Вибрации кареты с жесткими рессорами и железными ободами колес точно и ясно описывали характер проезжей части. Резкий стук от движения по гранитным камням, мягкая неровность щебня, гладкий грохот деревянной мостовой, тряска экипажа на поворотах и при пересечении трамвайных линий – все это было легко узнаваемо и давало мне представление о районе, через который я проезжал. Мой слух помогал дополнять всё это деталями. Свист буксира говорил о близости к реке. Внезапный и короткий глухой звук возвещал о проходе под железнодорожной аркой (что, кстати, произошло несколько раз за время пути). А когда я услышал знакомый свисток железнодорожника, за которым последовало быстрое фырканье пробуксовавшего локомотива, у меня сложилась четкая картина, как тяжелый пассажирский поезд выезжает со станции, словно если бы я видел его средь бела дня.

Только я выкурил трубку и выбил пепел о каблук своего ботинка, как карета замедлила ход и въехала в крытый проезд, о чем свидетельствовало глухое эхо. Затем я различил лязг тяжелых деревянных ворот, закрывающихся за мной, и через мгновение дверь кареты распахнулась. Я вышел в крытый коридор, вымощенный булыжником и, очевидно, ведущий к конюшне. Было темно, и у меня не было времени для подробных наблюдений, пока наш экипаж подъезжал к открытой боковой двери, в ней стояла женщина с зажженной свечой.

– Это доктор? – спросила она с сильным немецким акцентом, прикрывая свечу рукой и глядя на меня.

Я ответил утвердительно.

– Какое счастье, что вы пришли, – воскликнула она, – мистер Вайс наконец-то вздохнет спокойно. Заходите, пожалуйста.

Я последовал за ней через темный коридор в неосвещенную комнату, где она поставила свечу на комод и повернулась, чтобы уйти. Однако у двери женщина остановилась и оглянулась.

– Это не очень уютная комната, чтобы просить вас подождать в ней, – сказала она, – но у нас сейчас не прибрано, вы должны извинить нас. Мы так беспокоились о бедном мистере Грейвсе.

– Значит, он уже какое-то время болеет, не так ли?

– Да. Это началось совсем недавно. Периодически ему бывает то лучше, то опять хуже.

Говоря это, она постепенно отступала в коридор, но не ушла сразу. Соответственно, я продолжал расспрашивать ее.

– Его не осматривал ни один врач, не так ли?

– Нет, – ответила женщина, – мистер Грейвс всегда отказывался показываться доктору. Это было для нас большой проблемой. Мистер Вайс очень беспокоится за него. Он будет так рад услышать, что вы прибыли. Полагаю, мне лучше направиться к нему и сообщить о вашем приезде. Прошу вас, будьте так любезны присесть, пока он не выйдет к вам, – с этими словами она удалилась.

Мне показалось немного странным, что учитывая беспокойство и очевидную срочность дела, мистер Вайс не ожидал моего приезда. Когда прошло несколько минут, а человек, срочно желавший меня увидеть, так и не появился, странность обстоятельств поразила меня еще больше. Насидевшись до этого в экипаже, я коротал время осматривая комнату. Помещение было грязным, запущенным и, по всей видимости, давно никем не использовалось. Выцветший ковер был неровно брошен на пол. Посреди комнаты стоял небольшой столик, явно много повидавший на своем веку. Из остальной мебели было только три стула, обитые тканью с конским волосом и комод. Пустые, покрытые плесенью стены без картин, окна со ставнями, без штор, и темная драпировка паутины, свисавшая с потолка в память о долгой и прославленной династии пауков, говорили о заброшенности и ненужности этой комнаты.

Комод, как ближайший и наиболее освещенный объект, привлек меня больше всего. Он не подходил этой комнате, которая была похожа на столовую. Это был прекрасный образец мебели из потемневшего красного дерева, сильно потрепанный и находящийся в последней стадии разрушения, но в своё время бывший довольно модным. Сожалея о его плачевном состоянии, я с некоторым интересом осмотрел комод и только обнаружил в нижнем углу маленькую этикетку с напечатанной надписью «Лот 201», как услышал шаги – кто-то спускался по лестнице.

Мгновение спустя дверь открылась и у порога появилась темная фигура.

– Добрый вечер, доктор, – сказал незнакомец низким тихим голосом с отчетливым, хотя и не чрезмерным немецким акцентом. – Прошу простить меня за то, что вам пришлось подождать.

Я сдержанно принял его извинения и спросил:

– Полагаю, вы мистер Вайс?

– Да, я мистер Вайс. Было очень благородно с вашей стороны, найти время навестить нас так поздно вечером, потратив столько времени на дорогу, и не возражая против абсурдных условий, которые поставил мой бедный друг.

– Ничего, это мой долг – идти туда, где я нужен, и меня не интересуют личные дела моих пациентов.

– Вы правы, сэр, – сердечно согласился мистер Вайс, – я очень признателен вам за то, что вы так смотрите на это. Мой друг не очень разумный человек. Он по натуре очень скрытный и недоверчивый.

– Так я и предпологал. А что касается его состояния, он серьезно болен?

– Ну… – сказал мистер Вайс, – это как раз то, что я хотел бы узнать от вас. Его состояние для меня загадка.

– Какова природа его болезни? На что он жалуется?

– Он почти не жалуется, хотя выглядит явно больным. Он находится в каком-то полусне, почти не просыпаясь, с утра до ночи.

Это показалось мне странным и никоим образом не согласовалось с энергичным отказом пациента от визита к врачу.

– Но, – спросил я, – он когда-нибудь полностью просыпается?

– О да, – быстро ответил мистер Вайс, – он время от времени просыпается и даже становится вполне рассудительным, но, как вы понимаете, довольно упрямым. В этом и кроется особенность и загадочность болезни: чередование ступора и почти нормального состояния. Но, возможно, вам лучше увидеть его и составить свое мнение. У моего друга только что был довольно сильный приступ. Следуйте за мной, пожалуйста. Тут довольно темно.

Ступени скрытой во мраке лестницы, по которой мы шли, не были ничем покрыты, поэтому каждый шаг по ней отдавался эхом, как если бы мы были в абсолютно пустом доме. Я споткнулся, следуя за своим проводником, идя на ощупь и придерживаясь перил. Оказавшись на втором этаже, мы зашли в комнату, по размеру похожую на ту, в которой я ждал мистера Вайса, хотя и не так убого обставленную. Единственная свеча в дальнем конце спальни освещала тусклым светом фигуру в постели, оставляя остальную часть помещения в полумраке.

Мистер Вайс на цыпочках прошел внутрь. Женщина, которая встречала меня внизу, поднялась со стула у кровати и тихо вышла из комнаты через другую дверь. Мой провожатый остановился.

– Филипп! Филипп! – крикнул он, пристально глядя на лежавшего мужчину. – К вам пришёл доктор, – он сделал паузу, но не получив ответа, произнес: – Кажется, он, как обычно, дремлет. Осмотрите его, может, вы сможете чем-то помочь?

Я шагнул вперед к пациенту, оставив мистера Вайса, медленно и бесшумно прохаживающимся в полумраке взад и вперед около двери, через которую мы вошли. При свете свечи я увидел больного. Это был пожилой человек с тонкими, правильными чертами лица, но ужасно исхудавший и бледный, с пожелтевшей кожей.

Он лежал совершенно неподвижно, если не считать едва заметных движений грудной клетки при дыхании, глаза больного были почти закрыты, лицо расслаблено, и хотя он на самом деле не спал, но казалось, находился в сонном полузабытьи. Это похоже на летаргическое состояние, как если бы пациент находился под действием какого-то наркотика. Я наблюдал за ним около минуты, отсчитывая его медленное дыхание по стрелкам часов, а затем внезапно и громко обратился к нему по имени. Единственной реакцией пациента было лишь легкое поднятие век, которые он медленно вернул в прежнее положение после короткого сонного взгляда на меня.

Затем я приступил к физическому обследованию. Сначала я пощупал пульс, с намеренной резкостью схватив больного за запястье, в надежде вывести его из ступора. Пульсация была медленной, слабой и нерегулярной, что явно свидетельствовало об упадке сил. Я внимательно прислушался к сердцу лежащего, оно отчетливо билось сквозь тонкие стенки его исхудавшей груди, но не обнаружил ничего ненормального, за исключением слабости. Затем я обратил свое внимание на глаза пациента и внимательно осмотрел их с помощью свечи и линзы офтальмоскопа, слегка приподняв веки, чтобы хорошо была видна вся радужная оболочка.

Мужчина без сопротивления подчинялся моему довольно неосторожному обращению со своим телом и не выказывал никаких признаков дискомфорта, даже когда я поднес пламя свечи к его глазам. Но эту необычайную светостойкость легко объясняло то, что зрачки мужчины были сужены до такой степени, что в центре серой радужной оболочки была видна только мельчайшая черная точка. И это не было единственной аномальной особенностью глаз больного. Когда он лежал на спине, радужная оболочка правого глаза слегка опускалась к центру, показывая отчетливо вогнутую поверхность. А когда я умудрился произвести небольшое, но быстрое колебание глазного яблока, то обнаружил его заметное волнообразное движение. Фактически, у пациента была так называемая дрожащая радужная оболочка – состояние, которое наблюдается если хрусталик извлекается для лечения катаракты, или если он оказывается случайно смещен, оставляя радужную оболочку без поддержки. В данном случае я мог четко констатировать, что извлечения не проводилось, так как никаких следов прокола не было. Вывод напрашивался сам собой – пациент страдал заболеванием, известным как вывих хрусталика, что означало практически полную слепоту правого глаза. Скорее всего, вследствии несчастного случая.

Эта версия была сомнительной из-за того, что на переносице пожилого мужчины было углубление от постоянного ношения очков. Это подтверждали и отметины от дужек за ушами. Если бы очки использовались только для чтения, след на переносице не отпечатался бы столь ясно.

Правда, если видеть может только один глаз, а другой слеп, люди чаще всего используют монокль, однако ношение очков намного удобнее.

Относительно характера болезни пациента казалось возможным только одно мнение. Это был типичный случай отравления опиумом или морфием. К этому диагнозу сводились все симптомы. У мужчины был покрытый налетом язык. Он медленно и с дрожью высунул его в ответ на мой запрос, который я буквально прокричал ему в ухо. Желтая кожа, суженные зрачки и коматозное состояние, из которого пациента вывести можно было с большим трудом – все это ясно указывало на природу препарата и очень высокую дозу, полученную больным.

Но этот вывод в свою очередь, ставил очень неудобный и сложный вопрос. Если это действие опасной дозы наркотика, то, как и кем она была введена? При ближайшем рассмотрении рук и ног пациента не было обнаружено ни одной отметки, оставленной иглой для подкожных инъекций. Этот человек явно не был обычным наркоманом, и не было ничего, что могло бы указать, принято ли лекарство добровольно самим пациентом или же введено кем-то другим.

Оставалась вероятность ошибки, хотя я и был уверен в своём диагнозе. Мудрый человек всегда оставляет некую толику сомнений. В данном случае, учитывая явно серьезное состояние пациента, такая вероятность была в высшей степени тревожной. Когда я положил в карман свой стетоскоп и в последний раз взглянул на неподвижную, безмолвную фигуру, я осознал, что оказался в крайне сложной и незавидной ситуации. С одной стороны, мои подозрения, естественно вызванные весьма необычными деталями, окружавшими мой визит, склоняли меня к крайней сдержанности. С другой стороны, очевидно, что моей обязанностью было предоставить любую информацию, которая могла бы оказаться полезной для пациента.

Я оглянулся на шагающего взад-вперед мистера Вайса, который тут же остановился и повернулся ко мне лицом, словно почувствовав мой взгляд. На него падал слабый свет свечи, и я впервые смог отчетливо рассмотреть его. Он не производил располагающего к себе впечатления. Это был типичный немец с волосами цвета пакли, гладко зачесанными и смазанными жиром. Его коренастую и сутулую фигуру дополняла большая неровно стриженая борода песочного цвета. У мужчины был достаточно большой, толстый нос с мясистым кончиком, больше похожим на небольшую луковицу, кожа на нем была красновато-пурпурной, эта сыпь распространялась и на щеки. Широкие густые брови нависали над глубоко посаженными глазами. Он носил очки, которые придавали ему несколько совиное выражение. Внешность мистера Вайса не была привлекательной, и я был в таком настроении, что легко поддался неприятному впечатлению, которое производил этот человек.

– Итак, – сказал он, – что вы думаете?

Я колебался, все еще раздираемый противоречиями, балансируя между осторожностью и откровенностью.

– Я думаю, его дела плохи, мистер Вайс. Состояние вашего друга внушает серьезные опасения.

– Да, я это вижу. Но вы пришли к какому-либо решению относительно природы его болезни?

В этом вопросе был тон беспокойства и сдержанного нетерпения, который, хотя и был достаточно естественным в данных обстоятельствах, но никоим образом не развеял мои подозрения, а скорее побудил меня высказываться поосторожнее.

– В настоящее время я не могу поставить однозначный диагноз, – ответил я. – Симптомы довольно неясны и вполне могут указывать на несколько различных состояний. Они могут быть вызваны застоем крови в головном мозге, и, если бы не было другого объяснения, я бы склонился к этой точке зрения. Второй вариант – это какой-нибудь наркотический яд, такой как опиум или морфий.

– Но это совершенно невозможно. В доме нет ничего подобного, да и он не выходит из комнаты, чтобы получить наркотик извне.

– А как насчет слуг? – спросил я.

– В доме нет прислуги, кроме моей экономки, но она полностью заслуживает доверия.

– Возможно, у него есть какой-то запас, о котором вы не знаете. Он часто остается один?

– Очень редко. Я провожу с ним столько времени, сколько могу, а когда я отсутствую, миссис Шаллибаум, моя экономка, сидит с ним.

– Часто ли он такой же сонный, как сейчас?

– О, очень часто. На самом деле, я бы сказал, что это его обычное состояние. Он приходит в себя время от времени, затем становится совершенно нормальным и естественным, может быть, на час или около того. Но вскоре снова надолго возвращается в сон. Знаете ли вы о какой-либо болезни, которая поражает людей таким образом?

– Нет, – ответил я, – симптомы не совсем похожи на любое из известных мне заболеваний. Но они очень похожи на отравление опиумом.

– Но, мой дорогой сэр, – нетерпеливо возразил мистер Вайс, – поскольку явно невозможно, чтобы это могло быть отравление опиумом, это должно быть что-то еще. Итак, что еще это может быть? Вы говорили о застое крови в мозге.

– Да. Но главный аргумент против этого то, что пациент полностью выздоравливает на какой-то промежуток времени.

– Я бы не сказал, что полностью, – заметил мистер Вайс. – Выздоровление наступает частичное. Он находится в сознании и ведет себя как обычно, но все еще остается вялым и апатичным. Он, например, не выказывает никакого желания прогуляться или даже выйти из своей комнаты.

Я смущенно размышлял над этими довольно противоречивыми фактами. Очевидно, мистер Вайс не хотел рассматривать вариант отравления опиумом, что было понятно, если он не знал о его применении.

– Я полагаю, – сказал мистер Вайс, – у вас есть опыт лечения сонной болезни?

Этот вопрос поразил меня. У меня не было таких пациентов прежде, да и с подобным сталкивалось на то время не так много докторов. Об этой болезни практически ничего не было известно. Это были единичные случаи, о которых почти никто не слышал, за исключением нескольких врачей в отдаленных частях Африки, и о которых почти не упоминалось в учебниках. Связи с насекомыми, несущими трипаносомы[9]9
  Паразитические одноклеточные организмы, вызывающие различные заболевания, переносятся насекомыми.


[Закрыть], тогда еще не предполагали, да и симптоматика была совершенно неизвестна.

– Нет, у меня нет опыта в лечении этого заболевания, – ответил я. – Только слышал о нем. Но почему вы спрашиваете? Мистер Грейвс был за границей?

– Да. Он путешествовал последние три или четыре года, и я знаю, что недавно он провел некоторое время в Западной Африке, где встречается эта болезнь. На самом деле, именно от него я впервые услышал о ней.

Эти новые сведения сильно подорвали мою уверенность в диагнозе и побудили меня пересмотреть свои подозрения. Если мистер Вайс лгал мне, то теперь он ставил меня в явно невыгодное положение.

– Как вы думаете? – спросил он. – Неужели это сонная болезнь?

– Я не могу сказать, что это невозможно. Эта болезнь неизвестна мне. Я никогда не практиковал за пределами Англии, и у меня не было возможности ознакомиться с особенностью течения этого недуга. Пока у меня не появится возможность изучить этот предмет, я не смогу высказать свое мнение. Конечно, если бы я мог видеть мистера Грейвса в один из так называемых «интервалов просветления», мне было бы проще понять ситуацию. Как вы думаете, можно ли это как то устроить?