Текст книги "Тайна постоялого двора «Нью-Инн»"

Автор книги: Р. Остин Фримен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Может быть. Я понимаю важность этого и, конечно, сделаю все, что в моих силах. Но этот человек обладает сложным характером, очень сложным. Я искренне надеюсь, что это не сонная болезнь.

– Почему?

– Насколько я знаю, эта болезнь рано или поздно неизбежно приводит к летальному исходу. Кажется, от нее нет лекарств. Как думаете, вы сможете поставить диагноз, если увидите его снова?

– Надеюсь, что да, – ответил я, – мне придется обратиться к авторитетным источникам и тщательно изучить симптомы. Но у меня сложилось впечатление, что доступной информации очень мало.

– Что же мы можем сделать сейчас?

– Мы дадим ему лекарство и займемся общим состоянием вашего друга, и вам лучше позволить мне увидеть его снова, как можно скорее.

Я собирался сказать, что действие самого лекарства может пролить свет на причины болезни пациента, но решил сохранить эту информацию при себе, просто начав терапию против отравления морфием. Естественно, я ограничился несколькими общими указаниями по уходу за больным, которые мистер Вайс внимательно выслушал.

– И, – заключил я, – мы не должны упускать из виду вопрос об опиуме. Вам необходимо тщательно обыскать комнату и внимательно следить за пациентом, особенно в периоды его бодрствования.

– Хорошо, доктор, – ответил мистер Вайс, – я сделаю все, что вы мне скажете, и пришлю за вами снова как можно скорее, если вы не возражаете против нелепых условий бедного Грейвса. А теперь, позвольте мне оплатить ваши услуги и пока вы будете писать рецепт, я пойду и распоряжусь на счет экипажа.

– Рецепт не нужен, – сказал я, – я сам приготовлю лекарство. Передам его с возницей.

Мистер Вайс, казалось, был склонен возражать против этой договоренности, но у меня были свои причины настаивать на этом. Современные рецепты легко прочитать, и я не хотел, чтобы мистер Вайс знал, чем лечат пациента. Как только я остался один, то вернулся к постели и еще раз взглянул на бесстрастную фигуру. И пока я смотрел, мои подозрения ожили. Это было очень похоже на отравление морфием. И, если это был морфий, то использовалась не обычная лекарственная доза. Я открыл сумку и достал контейнер, из которого извлек тюбик с таблетками атропина. Взяв в руку пару крошечных дисков, я оттянул нижнюю губу больного и сунул маленькие таблетки ему под язык. Затем быстро бросил тюбик в сумку. Едва я сделал это, как дверь тихонько отворилась и в комнату вошла экономка.

– Что вы думаете о мистере Грейвсе? – спросила она, как мне показалось, излишне тихим голосом, учитывая летаргическое состояние пациента.

– Судя по всему, он очень болен, – ответил я.

– Ах! – произнесла она и добавила. – Мне так жаль это слышать. Мы все беспокоимся о нем.

Она села на стул у кровати и, прикрыв свет свечи от больного – и от себя – достала из мешка, свисавшего с ее пояса, неоконченный чулок и начала бесшумно вязать с характерным мастерством немецкой домохозяйки. Я внимательно смотрел на нее. Хоть она и находилась в тени, но я мог разглядеть ее, пусть и нечетко. Она не очень мне понравилась, как и остальные обитатели этого дома. Она не была безобразной, имела хорошую фигуру и выглядела человеком, стоящим довольно высоко на социальной лестнице. Черты ее лица были достаточно привлекательны, в целом, она производила впечатление несколько странное, но не неприятное. Как и у мистера Вайса, у нее были очень светлые волосы, смазанные жиром, с пробором посередине и зачесанные вниз так же гладко, как окрашенные волосы голландской куклы. Казалось что у нее вообще не было бровей, несомненно, из-за светлого цвета волос. Кукольный образ довершали ее глаза, которые были карие или темно-серые, я не мог разглядеть точно. Еще одной ее особенностью был нервный тик. Женщина периодически подергивала головой, как если бы стряхивала со щеки висящую прядь. Выглядела она лет на тридцать пять.

Экипаж, которого я дожидался, казалось, задерживался. Я сидел с нарастающим нетерпением, прислушиваясь к мягкому дыханию больного и щелканью спиц экономки. Я хотел вернуться домой быстрее не только ради себя – состояние пациента требовало, чтобы лекарства ему начали давать как можно скорее. Но минуты тянулись, и я уже хотел было возмутиться, как на лестничной площадке прозвенел звонок.

– Экипаж готов, – сказала миссис Шаллибаум, – позвольте мне посветить вам на лестнице..

Она последовала за мной к началу ступеней, остановившись у перил и освещая сверху дорогу свечой, пока я спускался и шёл по коридору к открытой боковой двери. Фургон стоял у входа, в слабом отблеске далекого света я смог различить кучера, стоявшего рядом в тени. Перед тем как сесть, я оглянулся, ожидая увидеть мистера Вайса, но он так и не появился. Только я оказался внутри экипажа, дверь была немедленно захлопнута и заперта. Раздался звук открывающихся тяжелых засовов и громкий скрип петель ворот. Колеса медленно начали движение, ворота захлопнулись за нами. Я почувствовал, как кучер забрался на свое место, и мы тронулись.

Размышления во время обратного пути не давали мне покоя. Я не мог избавиться от убеждения, что стал участником какого-то очень подозрительного дела. Возможно, конечно, это чувство было вызвано странной таинственностью всей ситуации. Вероятно, что, если бы я посетил этого пациента в обычных условиях, то не нашел бы в симптомах ничего, что могло бы вызвать тревогу или сомнения. Но это соображение меня не успокаивало.

Мой диагноз может быть и неправильным. Возможно, и в самом деле это был случай какого-то поражения мозга, сопровождаемого передавливанием сосудов, например, или медленным кровотечением, воспалением, опухолью. Такие случаи могут быть весьма трудными. Однако симптомы в данном случае не соответствовали подобным состояниям. Что касается сонной болезни, она, возможно, была более правдоподобным предположением, но я не мог принять решение за или против, пока не узнаю об этом больше. Да и имеющиеся симптомы в точности соответствовали признакам отравления морфином.

Но даже в этом случае не было убедительных доказательств какого-либо преступного деяния. Пациент может быть убежденным курильщиком опиума, и симптомы могут усиливаться из-за преднамеренного обмана. Хитрость этих несчастных известна, и равняется только их скрытности и лживости. Этот человек вполне мог бы симулировать глубокий ступор, пока за ним наблюдали, а затем, оставшись на несколько минут в одиночестве, вскочить с постели и употребить наркотик, достав его из кого-нибудь тайника. Эта теория вполне согласовывалась с нежеланием обращаться к врачу и стремлением к сохранению тайны. Однако же я не верил, что это истинное объяснение. Несмотря на все альтернативные варианты, мои подозрения вернулись к мистеру Вайсу и этой странной, молчаливой женщине и не хотели уходить.

Все обстоятельства дела выглядели очень подозрительно. Тщательная подготовка, обеспечившая изоляцию пассажира экипажа, и его состояние; импровизированная обстановка дома, отсутствие обычной домашней прислуги, за исключением кучера, явное нежелание мистера Вайса и женщины дать мне возможность их рассмотреть, а самое главное – то, что мужчина солгал мне. Его заявление о почти непрерывном ступоре больного противоречило его другим заявлением о своенравии и упрямстве пациента и еще более противоречило тому, что на носу больного имелись глубокие и сравнительно свежие отметины от очков. Этот человек определенно носил очки в течение последних суток, что вряд ли возможно, если бы он находился большую часть времени в состоянии, граничащем с комой.

Мои размышления были прерваны остановкой экипажа. Дверь открылась, и у собственного дома я вышел из темной и душной тюрьмы на колесах.

– Принесу вам лекарство через несколько минут, – сказал я вознице.

Когда я вошел в дом, мой разум быстро отвлекся от обстоятельств произошедшего и вернулся к серьезному критическому состоянию пациента. Я уже сожалел, что не предпринял более энергичных мер, чтобы разбудить его и восстановить ослабевающие жизненные силы. Будет ужасно, если вдруг больному станет хуже и он умрет раньше, чем вернется возница. Подгоняемый этой тревожной мыслью, я быстро приготовил лекарства и отнес наспех обернутые бутылки человеку, который терпеливо ждал, стоя рядом с лошадью.

– Возвращайтесь как можно скорее, – сказал я, – и скажите мистеру Вайсу, чтобы он, не теряя времени, дал сначала пациенту выпить жидкость из маленького флакона. Инструкции на этикетках.

Кучер молча взял у меня свертки, забрался на свое место, взмахнул хлыстом и поехал в сторону Ньюингтон-Баттса.

Маленькие часы в приемной показывали, что было уже почти одиннадцать, время уставшему врачу подумать о постели. Но мне не хотелось спать. За скромным ужином я обнаружил, что снова начинаю свои рассуждения, и после того, как я выкурил последнюю трубку у камина, мое воображение снова захватили странные и зловещие черты этого дела. Я поискал в справочнике Стиллбери информацию о сонной болезни, но не узнал ничего, кроме того, что это «редкая и малоизвестная болезнь, о которой в настоящее время известно очень мало». Перечитав главу об отравлении морфием, я получил подтверждение своей теории и еще раз убедился, что диагноз был правильным, хотя это обрадовало бы меня находись я в более академических обстоятельствах.

Я оказался в очень трудном и ответственном положении, и мне необходимо было решить, что делать дальше. Что делать? Должен ли я сохранять профессиональную тайну, хранить которую обязался, или следует дать знать в полицию?

Внезапно, с необыкновенным чувством облегчения, я вспомнил о своем старом друге и сокурснике Джоне Торндайке, ныне выдающемся авторитете в области медицинской юриспруденции. Однажды я некоторое время был его помощником, и тогда меня глубоко впечатлили его разносторонние знания, острота ума и удивительная находчивость. Торндайк был адвокатом с обширной практикой и поэтому мог сразу сказать, что я обязан делать с юридической точки зрения, и, поскольку он был также врачом, то понимал особенности медицинской этики. Если бы я нашел время, чтобы зайти к нему в Темпл и изложить дело, все мои сомнения и трудности разрешились бы.

С тревогой я открыл свой список посещений, чтобы посмотреть, что запланировано у меня на завтра. Это будет не очень загруженный день, даже если учесть один или два дополнительных посетителя утром, но все же я сомневался, что смогу уехать так далеко от моего района, пока мой взгляд не уловил в конце страницы имя: Бертон. Сейчас мистер Бертон жил в одном из старых домов на восточной стороне Бувери-стрит, менее чем в пяти минутах ходьбы от офиса Торндайка на улице Кинг-Бенч-Уок[10]10
  Улица в Лондоне, состоящая из адвокатских контор.


[Закрыть]. К тому же он был хроническим больным, которого можно было спокойно оставить напоследок. Когда я закончу с мистером Бертоном, я вполне смогу заглянуть к моему другу, имея все шансы застать его, и буду иметь достаточно времени, чтобы поболтать с ним, а если возьму кэб, успею к вечернему приёму.

Это было большим утешением. Моя тревога мгновенно улетучились от мысли о том, что я разделю свои сомнения и проблемы с другом, на суждения которого можно положиться. Записав свои планы на завтра в ежедневник, я почувствовал себя лучше и выбил остатки табака и пепла из трубки. В этот момент маленькие часы нетерпеливо отбили полночь.

Глава II. Торндайк разрабатывает план

Когда я вошел в Темпл[11]11
  Район Лондона, занятый адвокатским сообществом.


[Закрыть] через ворота с Тюдор-стрит, на меня нахлынули приятные воспоминания. Здесь я провел много восхитительных часов, работая с Торндайком над замечательным делом Хорнби[12]12
  Расследование этого дела описано в книге Ричарда Фримена «Красный отпечаток большого пальца», написанной в 1907 г.


[Закрыть], которое газеты окрестили «Делом о красном отпечатке большого пальца». К тому же это место напомнило мне о романтических переживаниях, которые мне довелось испытать. Радужное прошлое, нахлынувшее на меня, внушило мне надежду на счастье, которое еще не наступило, но было уже совсем близко.

Заслышав мой энергичный стук медным молоточком, дверь распахнул сам Торндайк. Его теплые приветствия заставили меня одновременно почувствовать и гордость, и смущение. Я не только долго отсутствовал, но и не писал.

– Блудный сын вернулся,– воскликнул Торндайк, заглядывая в комнату, – Полтон, к нам зашел доктор Джервис.

Я прошел в комнату и обнаружил, что Полтон, его доверенный слуга, лаборант, помощник и «фамильяр», ставил чайный поднос на маленький столик. Невысокий мужчина сердечно пожал мне руку, и на его лице появилась улыбка, которую можно было бы увидеть на добродушном грецком орехе.

– Мы часто говорили о вас, сэр, – сказал он, – доктор только вчера размышлял, когда же вы вернетесь к нам.

Поскольку я не собирался «возвращаться к ним» в том смысле, который они вкладывали в это слово, я почувствовал себя немного виноватым и решил оставить свои секреты лишь для ушей Торндайка, ограничившись на данный момент общими вежливыми фразами. Затем Полтон принес чайник из лаборатории, развел огонь в камине и ушел, а мы с Торндайком уселись, как и раньше в свои кресла.

– Какова же причина вашего чудесного появления? – спросил мой коллега. – Вы выглядите так, как будто только что наносили визиты своим больным.

– Так оно есть. Я посещал своих пациентов, один из них живет недалеко отсюда. Мой кабинет находится на нижней линии Кеннингтона.

– Ах! Значит, вы «снова пошли по старой тропе»?

– Да, – ответил я со смехом, – старая тропа, длинная тропа и всегда новая тропа.

– Никуда не ведущая, – мрачно добавил Торндайк.

Я снова засмеялся, не очень искренне, потому что в замечании моего друга была неприятная доля правды, в которой я убедился на собственном опыте. Недостаток средств, вынуждающий практикующего врача работать, подменяя других врачей, приводит в итоге только к появлению седых волос и множеству неприятных переживаний.

– Вы должны оставить это, Джервис, рано или поздно вы обязаны сделать это, – продолжил Торндайк после паузы. – Эти случайные заработки унизительны для человека вашего сословия и профессиональных навыков. Кроме того, разве вы не помолвлены с очаровательной девушкой?

– Да, все так. Я был болваном. Но я исправлюсь. Если нужно, я положу свою гордость в карман и позволю Джульет дать мне деньги на собственную практику.

– Это, – сказал Торндайк, – очень правильное решение. Гордость и сдержанность в отношениях между людьми, которые собираются стать мужем и женой, абсурдна. Но зачем покупать практику? Вы забыли мое предложение?

– Я был бы неблагодарной скотиной, если бы забыл.

– Очень хорошо. Я повторяю его снова. Переходите ко мне как помощник, подготовьтесь к адвокатуре и работайте со мной. С вашими способностями у вас есть все шансы построить карьеру. Вы мне нужны, Джервис, – добавил он серьезно, – мне, с моей увеличившейся практикой, необходим помощник, и вы – тот помощник, которого я хочу. Мы старые и проверенные товарищи и уже работали вместе, мы понимаем и доверяем друг другу, и вы – лучший кандидат на эту работу. Я не приму отказа, это ультиматум.

– А какая альтернатива? – спросил я, улыбнувшись его напору.

– У вас нет альтернативы, вы должны принять мое предложение.

– Думаю, что я его приму, – ответил я взволнованно, – не могу выразить словами как рад вашему предложению и насколько благодарен. Но мы должны оставить окончательное решение до нашей следующей встречи. Думаю, через неделю или около того. Сейчас у меня в запасе всего час и я хотел бы посоветоваться с вами по довольно важному вопросу.

– Очень хорошо, – сказал Торндайк, – мы оставим формальное соглашение для рассмотрения до нашей следующей встречи. О чем же вы хотите узнать мое мнение?

– Дело в том, – сказал я, – что передо мной стоит непростая дилемма, и мне хотелось бы, чтобы вы сказали, как мне следует поступить.

Торндайк, наполняя мою чашку, взглянул на меня с явной тревогой.

– Надеюсь, ничего не подобающего?

– Нет, нет, ничего подобного, – ответил я с улыбкой, обычно эвфемизм «что-то неподобающее» для молодого и достаточно презентабельного медика эквивалентен неприятностям с самкой его вида. – Это совсем не касается меня лично, – продолжил я, – это вопрос профессиональной ответственности. Но мне лучше рассказать вам об этом деле как можно подробней, поскольку я знаю, что вам нравится, когда информация преподносится последовательно и с мельчайшими деталями.

После этого я перешел к рассказу о моем визите к таинственному мистеру Грейвсу, не упуская ни одного обстоятельства, которое я смог бы припомнить.

Торндайк с самого начала внимательно меня слушал. Его лицо было самым бесстрастным из всех, что я когда-либо видел, обычно оно было похоже на бронзовую маску, но для меня, близко с ним знакомого, не укрылась пробудившаяся в Торндайке страсть к расследованию. Об этом мне подсказал изменившийся цвет его глаз и появившийся в них блеск. И теперь, когда я рассказал ему о таинственном путешествии и странном доме, в который оно меня привело, я понял, что рассказ задел моего друга за живое. На протяжении всего моего повествования он сидел неподвижно, как статуя, очевидно, впитывая в себя мельчайшие подробности, деталь за деталью. Когда я закончил, он долгое время не двигался и не говорил ни слова. Наконец он посмотрел на меня.

– Это экстраординарное дело, Джервис, – сказал он.

– Совершенно верно, – согласился я, – и весь вопрос в том, что надо сделать?

– Да, – произнес он задумчиво, – это необычайно трудный вопрос. И он зависит от того, как решится другой вопрос: что происходит в том доме?

– А как вы думаете, что в нем происходит? – спросил я.

– Не надо спешить, – ответил он. – Мы должны действовать осторожно, Джервис, должны тщательно отделить юридическую сторону от медицинской и не путать то, что мы знаем, с тем, что мы подозреваем. Теперь о медицинских аспектах дела. Первый вопрос, который встает перед нами – имеем ли мы дело с сонной болезнью или, как ее иногда называют, черной летаргией? У нас недостаточно знаний. Я так понимаю, никто из нас не сталкивался с подобным случаем, а имеющееся описание не совсем корректно. То, что на сегодняшний день мне известно об этом заболевании, вполне соответствует симптомам, которые вы описали: период угрюмости и период сонливости, увеличивающийся постепенно, эти периоды чередуются с промежутком времени, когда больной выглядит, как практически здоровый человек. С другой стороны, говорят, что этой болезни подвержены только негры. Хотя… тут вполне возможно, что причина заключается в том, что прежде только негры подвергались воздействию условий, которые ее вызывают. Я бы обратил особое внимание на такой фактор, как сужение зрачков. Этот симптом не является признаком сонной болезни. Подводя итоги, можно сказать, что вероятность того, что пациент страдает именно от сонной болезни, мала, но с нашими недостаточными знаниями мы не можем полностью исключить ее.

– Вы думаете, что это действительно сонная болезнь?

– Нет, лично я так не думаю. Но я рассматриваю доказательства отдельно от наших суждений по этому поводу. Мы должны учесть гипотезу сонной болезни, потому что мы не можем доказать обратное. Вот и все. Но когда мы подходим к гипотезе отравления морфием, дело обстоит иначе. Симптомы во всех отношениях совпадают с признаками отравления этим препаратом. Тут нет никаких сомнений или расхождений во мнениях. Следуя здравому смыслу, мы должны принять отравление морфием в качестве рабочего диагноза, что вы, похоже, и сделали.

– Да. И начал лечение.

– Совершенно верно. В медицинских целях вы приняли более вероятный диагноз и отклонили сомнительный. Это было разумным поступком. Но для юридических целей вы должны учитывать обе возможности, поскольку гипотеза отравления связана с серьезными юридическими проблемами, тогда как вероятность сонной болезни вообще не имеет отношения к закону.

– Как-то это не очень помогает, – заметил я.

– Это только указывает на необходимость осторожности, – парировал он.

– Да, я это вижу. Но каково ваше собственное мнение по этому делу?

– Что ж, – сказал он, – давайте рассмотрим факты по порядку. Вот человек, который, как мы предполагаем, отравлен морфием. Вопрос в том, принял ли он его дозу сам или она была введена кем-то другим? Если он сделал это сам, то с какой целью? Все указывает на то, что тут речь не о самоубийстве, так же можно исключить версию наркомании. Ваш курильщик опиума не доводит себя до состояния комы. Обычно он хорошо держится в пределах установленного баланса. Напрашивается вывод, что наркотик дает ему какой-то другой человек, а наиболее вероятным человеком в этой ситуации является мистер Вайс.

– Морфий ведь не является обычным ядом?

– Да, он неудобен для отравления, за исключением варианта, когда однократно вводится смертельная доза. Но мы не должны забывать, что медленное отравление морфием может быть выгодно в некоторых случаях. Оно ослабляет волю человека, лишает способности здраво мыслить и подрывает здоровье, что может сделать его очень полезным для отравителя, преследующего такие цели как: подписание какого-либо документа или завещания, невмешательство при проведении каких-либо дел. А смерть можно вызвать и позже – чем то другим. Видите, насколько все может быть серьезно?

– Вы имеете в виду, что в свидетельстве о смерти будет указано, что она наступила по причине болезни?

– Да. Предположим, мистер Вайс дал мистеру Грейвсу большую дозу морфия. Затем он посылает за вами и предлагает вам версию о сонной болезни. Если вы примете это предположение, он в безопасности. Он может повторять процесс отравления, пока не убьет свою жертву, а затем получит от вас свидетельство о смерти от болезни, что прикроет убийство. Это довольно остроумная схема, которая, кстати, характерна для сложных преступлений. Ваш хитрый преступник планировал свое преступление как гений, но выполняет его как глупец. Хотя, возможно мы несправедливы к мистеру Вайсу.

– В чём же он сглупил?

– Здесь нужно учитывать несколько аспектов. Во-первых, он должен был выбрать подходящего врача. Ему подошел бы хороший, бойкий, уверенный в себе человек, который «знает, чего он хочет». Он быстро бы ухватился за диагноз и придерживался его. Преступнику подошел бы и невежда, склонный к алкоголизму. Но было фатальной неудачей столкнуться с осторожным ученым-практиком вроде вас, мой уважаемый друг. Если мистер Вайс действительно преступник, он плохо справился со своей задачей.

– И вы, видимо, думаете, что именно он – преступник?

– Я практически уверен в этом. Но я хотел бы задать вам один или два вопроса об этом человеке. Вы утверждаете, что он говорил с немецким акцентом. Каким был его английский? Хороший словарный запас? Он использовал какие-либо немецкие выражения?

– Нет. Я должен сказать, что его английский был безупречен, и я заметил, что фразы были хорошо выстроены даже для англичанина.

– Он показался вам «ненатуральным», я имею в виду, изменившим специально внешность?

– Не могу точно утверждать. Освещение было очень слабым.

– Вы видели, какого цвета у него глаза?

– Нет. Я думаю, они были серыми, но я не уверен.

– Возница. Вы сказали, что он был в парике. Вы видели цвет его глаз? Или какую-то особенность, по которой вы могли бы его узнать?

– У него на правой руке был искривленный травмой ноготь большого пальца. Это все, что я могу сказать о нем.

– Он не показался вам похожим на Вайса? Голосом или чертами лица?

– Вовсе нет. И он говорил с отчетливым шотландским акцентом.

– Причина, по которой я спрашиваю, состоит в том, что если мистер Вайс пытается отравить этого человека, кучер почти наверняка будет сообщником или, может быть, родственником. Вам лучше внимательно рассмотреть его, если представится еще один шанс.

– Постараюсь. И это возвращает меня к вопросу: что же делать? Должен ли я сообщить о случившемся в полицию?

– Я склонен думать, что пока нет. У вас маловато фактов. Конечно, если мистер Вайс ввел яд «незаконно и злонамеренно», то он совершил уголовное преступление и подлежит наказанию в соответствии с Законом о Консолидации 1861 года, до десяти лет каторги. Но вы не можете под присягой давать показания, если не знаете, что злоумышленник вводил. Вы не знаете, был ли это яд, у вас нет ни имен, ни адреса вашего таинственного пациента. А ещё вопрос сонной болезни. Вы отвергаете её с медицинской точки зрения, но не сможете поклясться в суде, что это не сонная болезнь.

– Нет, – признался я, – не смогу.

– Тогда я думаю, что полиция откажется заниматься этим делом, и вы поймете, что напрасно устроили скандал в практике доктора Стиллбери.

– Так вы думаете, мне лучше ничего не предпринимать?

– Пока нет. Конечно, долг врача – помогать правосудию любым возможным способом. Но врач не детектив, он не должен взваливать на себя еще и функции полиции. Нужно, конечно, держать глаза и уши открытыми, и, как правило, доктор обязан руководствоваться своим собственным мнением, но одновременно не забывать и о долге. Необходимо очень внимательно отмечать все, что, может иметь отношение к любым юридическим вопросам. В обязанности врача не входит официальное возбуждение уголовного дела и расследование, но он всегда должен быть готов, если потребуется помочь правосудию информацией, доступной ему благодаря особым знаниям и возможностям. Понимаете, о чем речь?

– Вы имеете в виду, что я должен записывать то, что видел и слышал и ничего не говорить об этом, пока меня не спросят.

– Да, если больше ничего не произойдет. Но если снова за вами пошлют, думаю, что ваш долг – делать дальнейшие наблюдения с целью, если необходимо, проинформировать полицию. Это может иметь жизненно важное значение. Например, чтобы идентифицировать дом. Ваша обязанность – обеспечить все средства для этого.

– Но, мой дорогой Торндайк, – возразил я, – вы же помните, как меня доставили в дом. Как же человек, запертый в темном фургоне, сможет опознать место, куда его доставили?

– Мне кажется, что решение этой проблемы не доставит серьезных трудностей, – ответил он.

– Как так? – заметил я. – По-моему, это совершенно невозможно. Как вы себе это представляете? Вырваться из дома и бежать по улице? Или мне проделать щель в ставнях экипажа и подсматривать дорогу сквозь нее?

Торндайк снисходительно улыбнулся.

– Методы, предложенные моим ученым другом, демонстрируют некоторое невежество, несоответствующее характеру человека науки, не говоря уже о том, чтобы позволить врагу догадаться о наших подозрениях. Нет, нет, Джервис, мы можем сделать кое-что получше. Извините, я отлучусь на минутку, мне надо заглянуть в лабораторию.

Он поспешил в рабочий кабинет Полтона на верхнем этаже, оставив меня размышлять о методе, с помощью которого, как выразился Сэм Веллер[13]13
  Герой романа Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба».


[Закрыть]: «можно видеть сквозь лестничные пролеты и входные двери». В моем случае это были непрозрачные стены закрытой наглухо кабины экипажа.

– А теперь, – сказал он, вернувшись через пару минут с небольшой записной книжкой в ​​руке, – я поручил Полтону поработать над небольшим приспособлением, которое, я думаю, решит нашу проблему. Я покажу вам, как можно записать наблюдения. Прежде всего, мы должны разбить страницы на столбцы.

Он сел за стол и начал методично делить каждую страницу на три колонки: две довольно узкие и одну широкую. Процесс занял некоторое время, в течение которого я сидел и с любопытством наблюдал за неторопливыми точными движениями карандаша Торндайка, нетерпеливо ожидая обещанного объяснения. Мой друг как раз заканчивал последнюю страницу, как в дверь тихонько постучали. Вошел Полтон с довольной улыбкой на проницательном лице и с небольшой дощечкой в ​​руках.

– Эта подойдет, сэр? – спросил он.

Говоря это, он передал дощечку Торндайку, который посмотрел на нее и вручил мне.

– То, что нужно, Полтон, – ответил мой друг. – Где вы ее нашли? Можете не притворяться, что вам удалось её изготовить за две с половиной минуты.

Полтон улыбнулся одной из своих странных кривых улыбок, отметив, что «это не потребовало особого труда» и ушел очень довольный комплиментом.

– Какой же он замечательный старик, Джервис, – заметил Торндайк, когда его доверенный слуга вышел. – Он мгновенно уловил идею и волшебным образом создал законченное изделие, подобно тому, как фокусники моментально выуживают кроликов и сосуды с золотыми рыбками из шляпы. Я полагаю, вы понимаете, каким должен быть ваш modus operandi[14]14
  В пер. с латыни – образ действий.


[Закрыть]?

Ключ к разгадке дало мне маленькое устройство – дощечка размером около семи на пять дюймов, к одному углу которой был приклеен карманный компас. Но я не совсем понял принцип работы этого инструмента.

– Думаю, вы умеете быстро читать компас? – сказал Торндайк.

– Конечно. Мы же ходили вместе на яхте, когда были студентами.

– Да, это было великолепно, и мы повторим это, прежде чем отойдем к праотцам. А теперь о том, как вы сможете определить местоположение таинственного дома. Вот карманная лампа для чтения, ее вы сможете повесить на обивку крытого экипажа. Этот блокнот можно зафиксировать на доске резинкой. Вы замечаете, что заботливый Полтон прикрепил нитку на стекло компаса, чтобы она служила линией Луббера[15]15
  Фиксированная линия исходного направления.


[Закрыть]. Вот как вы поступите. Как только вас запрут в экипаже, зажгите лампу. Лучше возьмите с собой книгу на случай, если свет будет заметен. Выньте часы и положите доску на колено, держа ее длинную сторону точно на одной линии с осью каретки. Затем начните заполнять узкий столбец записной книжки. Укажите в первом – время, а во втором – направление, отображаемое на компасе. В широком столбце – любые данные о дороге, покрытии, включая количество шагов, которые лошадь делает за минуту.

Он взял свободный лист бумаги и сделал на нем несколько записей карандашом, таким образом:

9.40	юго-восток	начало движения из дома
9.41	юго-запад	гранитная дорога
9.43	юго-запад	деревянная мостовая, 104 лошадиных шага
9.47	вест-зюйд-вест	гранитная дорога, щебень

– И так далее, – продолжил Торндайк, – обратите внимание на каждое изменение направления в соответствии с отметкой о времени и всякий раз, когда вы слышите или чувствуете что-либо извне, отметьте это. Не забывайте фиксировать любые изменения в темпе лошади. Вам понятен принцип?

– Да. Но как вы думаете, этот метод достаточно точен, чтобы определить положение дома? Не забывайте, это всего лишь карманный компас без делений и он будет ужасно прыгать. А расстояние можно будет определить лишь приблизительно.

– Тут вы абсолютно правы, – ответил мой друг, – но вы упускаете из виду некоторые важные факты. Составленную вами путевую карту можно проверить по другим данным. У дома, например, есть крытый путь, по которому вы могли бы идентифицировать его, если бы приблизительно знали, где его искать. Затем вы должны помнить, что ваш экипаж не едет по безликой равнине. Он проезжает по улицам, которые имеют определенное положение и направление и которые точно отмечены на карте города. Я думаю, Джервис, что, несмотря на очевидную погрешность метода, если вы сделаете свои наблюдения внимательно, у нас не будет проблем с тем, чтобы сузить исследование до довольно небольшой области, если нам представится такой шанс, конечно.