Текст книги "Тайна постоялого двора «Нью-Инн»"

Автор книги: Р. Остин Фримен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Неторопливо перебирая факты, я раздумывал над тем, что этот визит породил целый ряд проблем, которые требовали прояснения. Например, состояние пациента. Все сомнения о причине болезни были рассеяны результатом действия противоядий. Мистер Грейвс определенно находился под воздействием морфия, но как он отравился им? То, что он сам принял яд, было невозможно. Ни один морфинист не принял бы такую огромную дозу. Несомненно, что яд был введен кем-то другим, а как утверждал мистер Вайс, никто, кроме него самого и экономки не входил в комнату к пациенту. Вывод очевиден, кто-то из них двоих или они оба замешаны в отравлении. На это указывают и остальные весьма странные события.

Что это были за события? Их было, как я упомянул, несколько, и многие из них казались достаточно обычными. Начнем со странной привычки мистера Вайса появляться через некоторое время после моего приезда и исчезать за некоторое время до моего отъезда. Но еще более странным был его сегодняшний внезапный уход под несущественным предлогом. Этот уход совпал по времени с восстановлением речи больного. Может быть, мистер Вайс побоялся, что полубессознательный человек может сказать что-то лишнее в моем присутствии? Весьма похоже на то. И все же он ушел, оставив меня с пациентом и экономкой.

Но когда я задумался об этом, то вспомнил, что миссис Шаллибаум активно старалась помешать пациенту говорить. Она не раз прерывала его, а в двух случаях пресекла желание пациента задать мне какой-то вопрос. Больной пытался сказать, что я «ошибаюсь», но в чем? Что он хотел мне сообщить?

Мне показалось необычным, что в доме не было кофе, но было достаточно чая. Немцы обычно предпочитают кофе. Но, возможно, в этом не было ничего особенного. Гораздо примечательней была недоступность кучера. Почему его не послали за кофе, и почему экономка, а не он, подменила мистера Вайса, когда тому пришлось уйти?

Были и другие моменты. Я вспомнил слово, которое звучало как «Полин». Мистер Грейвс использовал его в разговоре с экономкой. Очевидно, это было какое-то имя, но почему мистер Грейвс называл женщину по имени, в то время как мистер Вайс обращался к ней формально «миссис Шаллибаум»? И что касается самой женщины, что означало ее исчезающе косоглазие? Физически здесь не было никакой загадки. У женщины было обычное расходящееся косоглазие, и, как многие люди, страдающие от этого расстройства, она могла сильным мышечным усилием временно привести глаза в их нормальное положение. Я это заметил, когда женщина попыталась сохранить усилие слишком долго, и мышцы ослабли. Но почему она это делала? Являлось ли это просто женским тщеславием, простой чувствительностью к небольшому недостатку внешности? Возможно... А может быть, был еще какой-то мотив. Пока я не готов был ответить на этот вопрос.

Когда я размышлял над этим, мне вдруг вспомнилась странность очков мистера Вайса. И тут я столкнулся с настоящей загадкой. Я, конечно, видел через эти очки так же ясно, как если бы это было обычное оконное стекло, в то же время они давали перевернутое отражение пламени свечи, как от поверхности вогнутой линзы. Очевидно, что очки не могут быть одновременно и плоскими и вогнутыми. И тут возникла еще одна трудность. Если через них я мог видеть предметы без изменений, то и мистер Вайс мог. Но смысл очков заключается в оптическом изменении путем увеличения, уменьшения или компенсации искажений. Если они не влияют ни на что, то они бесполезны. Я ничего не мог понять. Промучившись над этим вопросом довольно долго, я вынужден был отказаться от раздумий на эту тему, решив, что конструкция очков мистера Вайса не имеет к делу никакого отношения.

Придя домой, я с тревогой заглянул в ежедневник и с облегчением обнаружил, что новых визитов не предвидится. Приготовив микстуру для мистера Грейвса и передав ее кучеру, я сгреб пепел в камине и сел выкурить последнюю на сегодня трубку, размышляя о необычном и подозрительном деле, в которое я оказался вовлечен. Но вскоре усталость положила конец моим размышлениям, и, придя к выводу, что обстоятельства требуют дальнейшей консультации с Торндайком, я убавил свет в газовой лампе до крохотной голубой точки и отправился спать.

Глава IV. Официальная точка зрения

Утром я проснулся с твердым намерением связаться с Торндайком и получить совет по неотложному вопросу: что же мне надлежит делать? Слово «неотложный» я употребил умышленно, поскольку события предыдущего вечера оставили во мне твердую уверенность: загадочному пациенту с какой-то целью вводится яд, и нельзя терять времени. Вчера вечером ему удалось избежать смерти лишь благодаря чуду, если он все еще жив, конечно. Только моя неожиданная настойчивость вынудила мистера Вайса дать мне возможность помочь пациенту.

Но если мои подозрения были правдой, то маловероятно что за мной снова пошлют. Вайс скорее всего решится вызвать другого врача в надежде на удачу, и было необходимо остановить его, пока не стало слишком поздно. Таково было мое мнение, но я хотел узнать точку зрения Торндайка и действовать под его руководством.

Как сказал Роберт Бёрнс: «Даже самые продуманные планы мышей и людей нередко терпят крах».

Когда я спустился вниз и бросил взгляд на написанные корявым почерком записи в ежедневнике, которые вел мой аптекарский помощник, а в его отсутствие – горничная, я пришел в ужас. Они выглядели, как страница почтового справочника. Одних только новых вызовов хватило бы на целый день, не говоря уже о запланированных раньше. Мрачно размышляя о том, не появилась ли опять в Англии «черная смерть», я поспешил в столовую и наскоро позавтракал, время от времени прерываемый появлением помощника, сообщающего о новых вызовах.

Первые же несколько больных раскрыли тайну. На район обрушилась эпидемия гриппа, и я должен был справляться не только со своими пациентами, но и оказывать помощь другим врачам из-за большого количества заболевших. Как выяснилось, забастовка в строительстве привела к ухудшению здоровья каменщиков, членов некоего клуба, что объясняло удивительную внезапность появления эпидемии.

Разумеется, о моем запланированном визите к Торндайку не могло быть и речи. Я должен был полагаться только на себя. Но в спешке, суете и напряженности работы врача, ведь некоторые пациенты были тяжелыми и даже критическими, у меня не было ни возможности обдумать какой-либо план действий, ни времени на его осуществление. Даже с помощью арендованного мной экипажа, я закончил свой последний визит только ближе к полуночи. Придя домой, я чувствовал такую усталость, что заснул прямо за ужином.

На следующий день работы прибавилось. Мне пришлось послать телеграмму доктору Стиллбери в Гастингс, куда он, как мудрый человек, отправился после легкой болезни. Я хотел попросить разрешения нанять ассистента, но в ответ мне сообщили, что мистер Стиллбери уже выехал в город. К величайшему облегчению, когда я заглянул в приемную, чтобы выпить чашку чая, то обнаружил, что мой работодатель уже прибыл и потирает руки над раскрытым ежедневником.

– Нет худа без добра, – весело заметил он, когда мы пожали друг другу руки, – это позволит мне оплатить расходы на отпуск, включая ваши услуги. Кстати, вы, я полагаю, не очень-то хотите уезжать?

Это было не так, поскольку я решил принять предложение Торндайка и теперь жаждал приступить к своим новым обязанностям у него. Но было бы некрасиво оставлять Стиллбери бороться в одиночку с таким наплывом больных или вынудить его искать услуги незнакомого помощника.

– Я бы хотел уйти, как только вы сможете обойтись без меня, – ответил я, – но не собираюсь оставлять вас в беде.

– Вы человек надёжный, – сказал Стиллбери, – я знал, что вы меня не бросите в трудную минуту. Давайте выпьем чаю и распределим работу. Есть на сегодня что-нибудь интересное?

В списке были один или два необычных случая, и, пока мы делили своих пациентов, я вкратце рассказал ему их истории болезни. Затем я затронул тему моего таинственного приключения в доме мистера Вайса.

– Есть еще одно дело, о котором я хочу вам рассказать, довольно неприятное.

– Мой Бог! – воскликнул Стиллбери.

Он отставил свою чашку и посмотрел на меня с болезненной тревогой.

– Мне кажется, что это несомненный случай преступного отравления, – продолжил я.

Лицо Стиллбери мгновенно прояснилось.

– О, Джервис, рад, что ничего ужасного, – сказал он с облегчением. – Я уж боялся, что дело в какой-то женщине. Знаете, всегда есть опасность, когда местный врач молод и оказывается симпатичным парнем. Что ж, рассказывайте.

Я вкратце поведал ему об истории с таинственным пациентом, опустив все упоминания о Торндайке и слегка коснувшись моих попыток установить местоположение дома, а закончил замечанием, что о фактах непременно нужно сообщить в полицию.

– Да, – неохотно признал он, – полагаю, вы правы. Все это чертовски неприятно, полицейские дела не приносят никакой пользы практике. Они отнимают уйму времени и заставляют вас болтаться без дела, давая показания. Тем не менее, вы совершенно правы. Мы не можем стоять в стороне и смотреть, как бедолагу травят. Но я не верю, что полиция сможет что-то сделать в этом деле.

– Вы действительно так думаете?

– Совершенно убежден. Они любят, чтобы все было уже ясно, прежде чем действовать. Судебное преследование стоит больших затрат, поэтому они не захотят возбуждать дело, пока не будут достаточно уверены в обвинительном приговоре. Если они потерпят неудачу, то их разделают под орех.

– Но разве полиция не сможет легко добиться обвинения, учитывая все сведения?

– Не на основании ваших показаний, Джервис. Они могут найти что-нибудь ещё, но если нет, то правосудие потерпит неудачу. У вас нет достаточно убедительных фактов, чтобы противостоять грамотному защитнику в суде. К тому же это не наше дело. Но я с вами полностью согласен – ответственность в этом деле нужно возложить на полицию.

– Нам не стоит медлить, – сказал я.

– Не будем тратить время впустую. Я должен заглянуть к миссис Уэкфорд, а вы должны осмотреть детей Раммела. По дороге будет полицейский участок. Почему бы нам не зайти и поговорить с инспектором или суперинтендантом?

Я был полностью согласен с доктором Стиллбери. Мы допили чай и отправились в путь, а минут через десять оказались в голом и неприветливом офисе полицейского участка.

Дежурный офицер, поднявшись с высокого табурета и аккуратно положив ручку, радушно пожал нам руки.

– Чем могу служить, джентльмены? – спросил он с приветливой улыбкой.

Стиллбери приступил к изложению деталей.

– Мой друг, доктор Джервис, который очень любезно присматривал за моей клиникой в течение двух недель, встретился с одним необычным делом, о котором хочет рассказать вам.

– Что-то по нашей части? – поинтересовался офицер.

– Это, – сказал я, – судить вам. Я думаю, что да, но вам виднее.

Затем, без дальнейших преамбул, я изложил дело, как и перед этим уже поведал Стиллбери.

Офицер слушал внимательно, время от времени делая краткие записи на листе бумаги, а когда я закончил, он уже записал основные моменты моего рассказа в блокнот с черной обложкой.

– Я записал суть вашей истории, – сказал он. – Я зачитаю вам мою запись и, если она верна, попрошу вас подписать её.

Он так и сделал. Подписав документ, я поинтересовался, как полиция будет действовать в этом деле.

– Боюсь, – ответил полицейский, – что мы не можем пока принять никаких активных мер. Вы проявили бдительность, и мы теперь будем смотреть в оба. Но я думаю, что это все, что мы можем сейчас сделать, если только не произойдет что-то еще.

– Но, – воскликнул я, – разве вы не думаете, что вся эта история выглядит очень подозрительно?

– Да, – согласился он, – действительно, дело выглядит очень подозрительно, и вы были совершенно правы, что пришли и рассказали нам о нем.

– Жаль, что нельзя принять какие-то меры, – сказал я. – Пока вы будете ждать еще каких-то фактов, они могут дать бедняге новую дозу и убить его.

– В таком случае мы должны услышать что-нибудь еще, если только какой-нибудь дурак врач не выдаст свидетельство о смерти.

– Но это недопустимо. Мы не можем позволить, чтобы человек умер.

– Абсолютно согласен с вами, сэр. Но у нас нет никаких доказательств того, что его собираются убить. Его друг послал за вами, вы правильно лечили больного и оставили его выздоравливать. Вот и все, что мы знаем. Да, я понимаю, – продолжал офицер, – вы считаете, что, возможно, будет совершено преступление, и мы должны его предотвратить. Но вы переоцениваете наши полномочия. Мы можем действовать только на основании уже совершенного преступления или же попытки его совершить. Сейчас же у нас нет ничего, подтверждающего это. Посмотрите на свои показания и скажите мне, в чем вы можете поклясться.

– Думаю, я могу поклясться, что мистер Грейвс принял опасную дозу морфия.

– И кто дал ему эту дозу?

– Я очень подозреваю...

– Так не пойдет, сэр, – прервал его офицер, – подозрение – это не доказательство. Нам необходимо, чтобы вы дали клятвенные показания и предоставили достаточно фактов, чтобы составить prima facie[18]18
  В пер. с латыни – неопровержимые доказательства (выражение используется в гражданском и уголовном праве Англии).


[Закрыть] против какого-то определенного лица. А вы не можете этого сделать. Ваша информация сводится к следующему: некий человек принял опасную дозу морфия и, по-видимому, выздоровел. Вот и все. Вы не можете поклясться, что имена, которые назвали, настоящие, не знаете ни адреса, ни даже примерного расположения дома вашего пациента.

– В фургоне у меня был компас, чтобы иметь ориентир, – сказал я, – думаю, вы смогли бы найти дом без особого труда.

Офицер слабо улыбнулся и бросил рассеянный взгляд на часы.

– Вы смогли бы, сэр, – ответил он, – я нисколько не сомневаюсь, что вы смогли бы. Мы не можем. У нас нет оснований. Если вы узнаете что-нибудь новое, надеюсь, вы дадите мне знать. И я очень благодарен вам за то, что вы уделили этому вопросу столько внимания. Доброго вам вечера, сэр. Доброго вечера, доктор Стиллбери.

Он приветливо пожал нам обоим руки, и, вынужденно приняв этот вежливый, но окончательный отказ, мы отправились в путь.

За пределами участка Стиллбери вздохнул с облегчением. Он явно почувствовал себя лучше, узнав, что в его владениях не произойдет никаких потрясений.

– Я так и предполагал, – заметил он, – и они совершенно правы, знаете ли. Функция закона – предотвращать преступления, это правда. Но профилактика в том смысле, в котором мы ее понимаем, невозможна в юридической практике.

Я согласился без энтузиазма. Было досадно обнаружить, что никаких предупредительных мер предпринято не будет. Однако я сделал все, что мог. Больше на мне не лежало никакой ответственности, и, поскольку я был практически уверен, что слышал о мистере Грейвсе и его таинственном доме в последний раз, то выбросил это дело из головы. На следующем углу мы со Стиллбери разошлись в разные стороны, и вскоре мое внимание полностью переключилось с романтики преступлений на реалии эпидемии гриппа.

Обилие работы в практике доктора Стиллбери продолжалось дольше, чем я рассчитывал. День проходил за днем, а я все еще топтался на грязных улицах Кеннингтона или карабкался вверх и вниз по узким лестницам. Мне приходилось или ложиться ночью смертельно уставшим, или подскакивать в полудреме под жуткий звон ночного звонка.

Несколько месяцев я сопротивлялся уговорам Торндайка бросить медицинскую практику и присоединиться к нему. На тот момент у меня сложилось впечатление, что он больше заботится о моих нуждах, нежели о своих, а его предложение является скорее благотворительным, чем деловым. Теперь же, когда я знал, что это не так, мне не терпелось присоединиться к нему. Бредя по унылым улицам старого пригорода с его старомодными домами и увядающими садами, мои мысли с завистью обращались к спокойному достоинству Темпла и адвокатской конторе моего друга на Кингс-Бенч-Уок.

Закрытый экипаж больше не появлялся. Никакие известия о таинственном доме до меня больше не доходили. Мистер Грейвс, судя по всему, навсегда исчез из моей жизни.

Но если он и ушел из моей жизни, то не исчез из моей памяти. Часто, когда я совершал обход, передо мной неотступно возникала картина этой тускло освещенной комнаты. Я снова и снова вглядывался в это побелевшее лицо, такое изможденное, такое исхудавшее, но совсем не отталкивающее. Все события той последней ночи воссоздавались в памяти с живостью, которая свидетельствовала о силе полученного тогда впечатления. Я бы с радостью забыл это дело, потому что каждый эпизод был наполнен неприятными ощущениями. Но эта история не уходила из моей памяти и преследовала меня. Каждый раз, когда воспоминания возвращались, возникали и тревожные вопросы. Жив ли еще мистер Грейвс? А если нет, то неужели ничего нельзя было сделать, чтобы спасти его?

Прошел почти месяц, прежде чем медицинская практика начала проявлять признаки возвращения к своему нормальному состоянию. Ежедневные записи посещений становились все более и более короткими, соответственно и я стал освобождаться от дел раньше. Таким образом, срок моего рабства подошел к концу. Однажды вечером, когда мы составляли план на предстоящий день, Стиллбери заметил:

– Я почти уверен, Джервис, что теперь смогу справиться и без вас, ведь не секрет, что вы тут только ради меня?

– Я остался, чтобы завершить свое дело, но если вы сможете обойтись без меня, то я готов уехать.

– Думаю, смогу. Когда бы вы хотели уехать?

– Как можно скорее. Скажем, завтра утром, после того, как я сделаю несколько визитов и передам вам пациентов.

– Отлично, – сказал Стиллбери, – тогда я выпишу вам чек и улажу все формальности сегодня вечером, так что завтра утром вы сможете быть свободны, когда захотите.

Так закончилась моя связь с Кеннингтон-Лейн. На следующий день около полудня я прогуливался по мосту Ватерлоо с ощущениями только что освобожденного каторжника и с чеком на двадцать пять гиней в кармане. Мой багаж должен был последовать за мной, как только я за ним пошлю. Теперь, не стесненный даже саквояжем в руках, я радостно спустился по ступеням на северном конце моста и направился к улице Кингс-Бенч по набережной Виктории.

Глава V. Завещание Джеффри Блэкмора

Мое появление в конторе Торндайка не было неожиданным – о прибытии я сообщил ему заранее открыткой. «Путь в новую жизнь» был открыт, и стук маленького латунного молоточка во внутреннюю дверь тут же вызвал моего коллегу, сердечно меня приветствовавшего.

– Наконец-то, – сказал Торндайк, – вы освободились от оков рабства. Я уже начал думать, что вы навсегда поселились в Кеннингтоне.

– Я и сам уже начал сомневаться, что мне удастся сбежать. Но вот я здесь. И готов навсегда отряхнуть с себя пыль медицинской практики, если вы по-прежнему согласны взять меня своим помощником.

– Охотно! – воскликнул Торндайк, – Даже Баркис не хотел бы этого больше[19]19
  Отсылка к роману Чарльза Диккенса «Дэвид Копперфильд».


[Закрыть]. Вы для меня бесценны. Давайте сразу же договоримся об условиях нашего сотрудничества, а завтра займемся вашим зачислением на юридическое отделение. Может быть, поговорим на свежем воздухе и под весенним солнцем?

Мне понравилось предложение, так как для начала апреля день выдался очень солнечным и теплым. Мы спустились к аллее и медленно пошли оттуда к тихому дворику за церковью, где покоится бедный старый Оливер Голдсмит[20]20
  Английский прозаик VIII века, поэт и драматург, яркий представитель сентиментализма.


[Закрыть], как он, несомненно, и хотел бы лежать среди того, что ему было дорого при его пестрой жизни. Нет нужды описывать суть нашего разговора. На предложения Торндайка у меня не было никаких возражений, кроме моих сомнений в собственной пригодности. Через несколько минут соглашение между нами было достигнуто, Торндайк записал все пункты на бумаге, подписал, поставил дату. Дело было сделано.

– Вот, – с улыбкой сказал мой коллега, убирая записную книжку, – если бы люди решали свои дела только таким образом, большая часть занятий для юристов исчезла бы. «Краткость – есть душа ума»[21]21
  Фраза из «Гамлета» В.Шекспира, перефразированная у А.П. Чехова как: «Краткость – сестра таланта».


[Закрыть], а «Почитание простоты – первый шаг в судебном процессе»[22]22
  Автор использует игру слов, изменив фразу из Библии «Почитание Господа – первый шаг к мудрости».


[Закрыть].

– А теперь, – сказал я, – неплохо было бы поесть. Приглашаю вас на обед, чтобы отпраздновать заключение нашего договора.

– Мой юный друг слишком торопится, – ответил Торндайк, – я уже приготовил небольшое празднество, точнее, приспособил то, что уже было организовано. Вы помните мистера Марчмонта, адвоката?

– Да.

– Он позвонил сегодня утром и пригласил меня пообедать с ним и его новым клиентом в «Чеширском сыре»[23]23
  Паб «Ye Old Cheshire Cheese» в Лондоне на Флит-стрит, сохранился до наших дней.


[Закрыть]. Я согласился и уведомил его, что буду с вами.

– Почему «Чеширский сыр»? – поинтересовался я.

– Почему бы и нет? Марчмонт обосновал свой выбор тем, что, во-первых, его клиент никогда не бывал в старой лондонской таверне, а во-вторых, сегодня среда, а он, Марчмонт, страдает обжорством и не прочь отведать отличный пудинг с говядиной[24]24
  Традиционное британское основное блюдо, в котором тушеный говяжий стейк помещается в тесто, и медленно готовятся на пару.


[Закрыть]. Надеюсь, вы не возражаете?

– О, совсем нет. На самом деле, раз уж вы об этом заговорили, мои собственные ощущения требуют проявить солидарность с Марчмонтом. Я позавтракал довольно рано.

– Тогда идемте, – сказал Торндайк, – встреча назначена на час дня, и если мы будем идти медленно, то придем точно к назначенному времени.

Пройдя по переулку Иннер-Темпл и выйдя на Флит-стрит, мы направились к таверне. Войдя в обеденный зал этого причудливого старинного ресторана, Торндайк огляделся, и джентльмен, сидевший со своим спутником за столиком в одной из маленьких ниш, поднялся и поприветствовал нас.

– Позвольте представить вам моего друга мистера Стивена Блэкмора, – сказал он, когда мы подошли.

Затем, повернувшись к своему спутнику, он представил нас.

– Я занял это место, – продолжал он, – чтобы мы могли уединиться, если захотим немного поболтать. Не то чтобы пудинг с говядиной очень помогал беседе, но когда у людей есть определенная цель, их разговор рано или поздно обязательно перейдет к делу.

Мы с Торндайком сели напротив адвоката и его клиента. С Марчмонтом я уже был знаком. Это был пожилой, солидно выглядевший мужчина, типичный солиситор[25]25
  Категория адвокатов в Великобритании, ведущих подготовку судебных материалов для ведения дел барристерами – адвокатами высшего ранга.


[Закрыть] старой школы со свежим лицом, аккуратный, немного раздражительный и производящий впечатление человека, проявляющего разумный интерес к своей диете. Другой мужчина был совсем молод, не более двадцати пяти лет, атлетического телосложения, с обветренным лицом и умным взглядом. Он понравился мне с первого взгляда, и, как я заметил, Торндайку тоже.

– Вы двое, – сказал Блэкмор, обращаясь к нам, – похоже, старые знакомые. Я много слышал о вас от моего друга, Рубена Хорнби.

– Ах! – воскликнул Марчмонт, – это было странное преступление, газеты его назвали «Делом о красном отпечатке большого пальца». Для старого юриста вроде меня это было открытием. Мы и раньше приглашали учёных экспертов и давили на них нещадно, когда они не давали нужных нам показаний. Но юрист, обладающий естественнонаучными познаниями, это нечто новое. Его появление в суде заставило всех нас обратить внимание, уверяю вас.

– Надеюсь, мы заставим вас сделать это еще не раз, – заметил Торндайк.

– Но не сейчас, – заявил Марчмонт, – вопросы в деле моего друга Блэкмора чисто юридические. Вернее, их вообще нет. Нет ничего, за что можно зацепиться. Я пытался помешать желанию Блэкмора непременно посоветоваться с вами, но он не захотел прислушиваться к голосу разума. Сюда! Официант! Сколько нам еще ждать? Мы умрем от старости, прежде чем получим свою еду!

Официант улыбнулся, извиняясь.

– Да, сэр, – сказал он, – уже несу.

И в этот самый момент в комнату внесли гаргантюанского размера пудинг на огромном блюде, которое поставили на трехногий табурет. Деликатес был тут же яростно атакован умело разрезавшим пудинг официантом в белой одежде и белом колпаке. Мы, как и все присутствующие, наблюдали за процессом не только с гастрономическим интересом, поскольку это добавляло приятный штрих к живописной старой комнате с ее отшлифованным полом, уютными, похожими на церковные скамьи ложами, креслами с высокими спинками и портретом великого лексикографа, дружески смотрящего на нас.

– Здесь совсем другая атмосфера. Не то, что в большом, сверкающем современном ресторане, – произнес мистер Марчмонт.

– Это действительно так, – ответил Блэкмор, – и если наши предки жили именно так, то, похоже, они больше разбирались в комфорте, чем мы.

Наступила короткая пауза, во время которой мистер Марчмонт голодным взглядом смотрел на пудинг.

– Так вы отказались прислушаться к голосу разума, мистер Блэкмор? – сказал Торндайк.

– Да. Видите ли, мистер Марчмонт и его партнер занялись моим делом и решили, что оно безнадежно. Тогда я случайно упомянул о моей проблеме Рубену Хорнби, и он убедил меня обратиться к вам.

– Он всегда славился своей бесцеремонностью, – прорычал Марчмонт, – как можно вмешиваться в дела моего клиента?

– По этому поводу, – продолжал Блэкмор, – я поговорил с мистером Марчмонтом, и он согласился, что стоит узнать ваше мнение, хотя и предупредил меня, чтобы я не питал никаких надежд, так как это дело не относится к вашей специальности.

– Итак, вы понимаете, – сказал Марчмонт, – что мы особо ни на что не надеемся. Хотим выслушать вашу точку зрения, это простая формальность, чтобы иметь возможность сказать, что мы испробовали все, что могли.

– Обнадеживающее начало, – заметил Торндайк, – так что меня не смутит возможность неудачи, тем более, что вы уже пробудили во мне всепоглощающее любопытство. Дело конфиденциально? Потому что если нет, то я хотел бы упомянуть, что Джервис теперь присоединился ко мне в качестве постоянного коллеги.

– Нет ничего конфиденциального, – ответил Марчмонт, – публике известны все факты, и мы были бы только рады представить их Суду по делам о наследстве, если бы смогли найти хоть какой-нибудь разумный предлог. Но мы не можем.

Официант с суетливой быстротой сервировал наш столик.

– Извините, что заставили вас ждать, сэр. Было еще не готово, сэр. Не хотелось бы получить недоваренное блюдо, сэр.

Марчмонт критически осмотрел свою тарелку.

– Я иногда подозреваю, что они подсовывают нам вместо устриц мидий, и готов поклясться, что это никакие не жаворонки, а обычные воробьи.

– Будем надеяться, что это так, – усмехнулся Торндайк, – жаворонку лучше петь у небесных врат, чем украшать говяжий пудинг. Но вы начали рассказывать нам о своем деле.

– Да, точно. И еще один вопрос: эль или красное вино? О, вино, я знаю. Вы презираете старого доброго британца Джона Ячменное Зерно[26]26
  «Джон Ячменное Зерно», герой английской народной песни, в которой речь идет о зерновых урожаях ячменя и приготовлении из него пива.


[Закрыть].

– Тот, кто пьет пиво, думает только о пиве, – возразил Торндайк, – но вы говорили о чем-то важном…

– Дело в иррациональном завещателе и плохо составленном завещании. Раздражает то, что предыдущее завещание было вполне нормальным, но оно было заменено на другое. А намерения завещателя… Где же ты где, добрый эль, – весело добавил он, – немного пьянящий, возможно, но крепкий. Лучше, чем ваше кислое французское вино, Торндайк… где же эль, – шутливо продолжил Марчмонт, – ага, совершенно очевидно, тут не хватает горчицы? Положить вам горчички? Нет? Ну, ну! Даже француз положил бы горчицу. Вы не сможете полностью оценить вкус, Торндайк, если будете принимать пищу в таком грубом, неприправленном виде. И, говоря о вкусе, неужели вы думаете, что между жаворонком и воробьем есть какая-то разница?

Торндайк мрачно улыбнулся.

– Я бы предположил, – сказал он, – что их сложно отличить друг от друга, но этот вопрос можно легко проверить экспериментом.

– Это верно, – согласился Марчмонт, – действительно стоило бы попробовать, потому что, как вы говорите, воробья легче поймать, чем жаворонка. Да! Вернемся к завещанию. Я хотел сказать... э-э-э, что я хотел сказать?

– Я догадался, что вы хотели сказать,– ответил Торндайк, – намерения завещателя были каким-то образом связаны с горчицей. Не так ли, Джервис?

– Да, верно, – произнес я.

Марчмонт на мгновение посмотрел на нас с удивленным выражением лица, а затем, добродушно рассмеявшись, подкрепился порцией эля.

– Мораль такова, – добавил Торндайк, – что детали завещания не следует смешивать с говяжьим пудингом.

– Думаю, вы правы, Торндайк, – согласился адвокат, – дело есть дело, а еда есть еда. Нам лучше обсудить вопрос в моем или вашем кабинете после обеда.

– Хорошо, – сказал Торндайк, – пойдемте со мной в Темпл, и я дам вам чашку кофе, чтобы освежить голову. У вас есть с собой какие-нибудь документы?

– Все документы у меня здесь, в сумке, – добавил Марчмонт.

И застольный разговор снова перетек в другое русло.

Как только трапеза была закончена, а счет оплачен, мы покинули район ресторанов и, пробравшись сквозь ряд пустых кэбов, заполнивших обе стороны Флит-стрит, через Двор Митры[27]27
  Район, соединяющий Темпл с улицей Флит-стрит.


[Закрыть] к Кингс-Бенч-Уок. Там, когда кофе был уже выпит, а наши кресла расставлены вокруг камина, мистер Марчмонт выгрузил из своей сумки внушительную пачку бумаг, и мы перешли к разбору дела.

– Теперь, – начал адвокат, – позвольте мне повторить то, что я уже говорил. С юридической точки зрения, у нас нет никаких зацепок. Но мой клиент пожелал узнать ваше мнение, я согласился на это в расчете на то, что вы обнаружите какие-то моменты, которые мы упустили из виду. Не думаю, что вам что-то удастся найти, так как мы очень тщательно изучили дело, но все же такой бесконечно малый шанс есть, и мы не должны его упустить. Хотите ли вы прочитать оба завещания, или сначала я объясню обстоятельства?

– Я думаю, – ответил Торндайк, – узнавать о событиях лучше в хронологическом порядке. Мне нужно как можно больше информации о завещателе, прежде чем я начну изучать документы.

– Очень хорошо, – сказал Марчмонт, – тогда я начну с самого начала. Итак, мой клиент, Стивен Блэкмор, приходится родным сыном умершему Эдварду Блэкмору. У Эдварда Блэкмора было два брата, которые пережили его, Джон, старший, и Джеффри, младший. В данном деле Джеффри является завещателем. Около двух лет назад Джеффри Блэкмор составил завещание, в котором сделал своего племянника Стивена душеприказчиком и единственным наследником. А через несколько месяцев он сделал дополнение, по которому передавал двести пятьдесят фунтов своему брату Джону.

– Какова общая стоимость имущества? – спросил Торндайк.

– Около трех тысяч пятисот фунтов, все вложено в консоли[28]28
  Государственные ценные бумаги, которые приносят доход в виде процента.


[Закрыть]. У завещателя была пенсия от Министерства иностранных дел, на которую он жил, оставляя свой капитал нетронутым. Вскоре после составления завещания он покинул апартаменты на Джермин-стрит, где прожил несколько лет, отдал мебель на хранение и отправился во Флоренцию. Оттуда поехал в Рим, затем в Венецию и другие места Италии, и так продолжал путешествовать до конца сентября прошлого года. Видимо, в начале октября он вернулся в Англию, снял несколько комнат в «Нью-Инн», которые обставил некоторыми вещами из своей старой мебели. Насколько мы можем судить, он никогда не встречался ни с кем из своих друзей, кроме брата, и о том, где он жил и сам факт его пребывания в Англии стал известен только после его смерти.