Текст книги "Сестры Ингерд"
Автор книги: Полина Ром
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
Утром нас не будили, но и прогулки сегодня не было. Графиня приказала тем, кто не получил кольца, освежить туалеты, а если есть возможность, подготовить другое платье. Мне немного странно было то, что госпожа Кларимонда попросила помочь в подборе туалета Ангелу. Очень удивительно было и то, что сестрица послушно пошла и приняла активное участие в разборе тряпок.
Одна из монахинь, как выяснилось вчера приехавшая с нами, увела меня и других невест в комнату, где около часа монотонно читала нам молитвы и наставления. Требовала быть покорными мужьям, почитать их семьи: родителей, братьев и сестер, быть экономными и преданными. И тогда Господь непременно воздаст…
Когда беседа закончилась, девушки с облегчением убежали в спальню, а я так и застыла у окна, наблюдая, как во двор въехала карета, пара телег и десятка полтора всадников.
– Госпожа графиня пригласила твоего будущего мужа погостить у нее. Именно поэтому я буду жить здесь до твоей свадьбы: во избежание всяческих пересудов, – монахиня подошла ко мне со спины так бесшумно, что я вздрогнула, когда она заговорила у меня над ухом.
Возвращаться в шум и болтовню спальни совсем не хотелось, я повернулась спиной к окну и села на невысокую банкетку, беспомощно сложив руки на коленях. Дверь распахнулась и, застыв на пороге, Ангела спросила:
– Ну почему тебя?! Чем ты могла ему приглянуться?!
– Да откуда я знаю!? – огрызнулась я. Вопрос меня взбесил. Я вовсе не желала этого брака!
– Ты ему какие-то знаки подавала? Может, подмигнула? – раздраженно продолжала допытываться Ангела.
– Какие знаки?! Ты с ума сошла… Я бы тебе этого графа даром отдала и не задумалась даже, – отмахнулась я от сестры.
Мы разговаривали на русском, потому вмешательство монахини было для нас полной неожиданностью. Старуха постучала сухим пальцем по столу, привлекая к себе внимание, и на ломаном русском сказала:
– Де-ва-шка… укра-шать скром-наст!
Мы переглянулись с Ангелой, и я живо спросила:
– Сестра, откуда вы знаете этот язык?
– Я была совсем юной, когда отец привез с войны пленника. Его звали Васыл. В своей далекой стране он родился рабом. Я тогда была любопытна, и Васыл немного учил меня языку.
Если у меня и были еще какие-то смутные мысли о том, что где-то здесь, в этом мире, тоже есть Россия и, может быть, следует сбежать туда, то сейчас мысли эти умерли окончательно. Бежать некуда, нужно жить здесь.
Глава 22
Днем нас опять уложили спать перед балом. Тех, кто не поедет, тоже заставили отдыхать, чтобы не мешали отдыхать еще не обрученным невестам. Самым странным в этом моменте было то, что довольно брезгливая Ангела вдруг заявила, что я слишком пинаюсь во сне, и обратилась к Кларимонде с просьбой поменяться местами с Лизелоттой. Я вытаращила глаза, но все же промолчала. Может быть, у сестры возник какой-то план? Может быть, она расскажет мне потом?!
Однако глаза от меня она прятала, старательно делая вид, что в этой просьбе нет ничего необычного. Госпожа Люге любезно согласилась и приказала растерянной Лизелотте:
– Ложись в постель к баронетте Ольге. А баронетта Ангела теперь будет спать со мной.
Младшая из сестер Мирбах недоуменно пожала плечами и, даже не думая возражать, улеглась на место Ангелы. Я также не стала спорить, но под одеяло забралась в полном недоумении: «Интересно, что она придумала?! Это же хрень какая-то: добровольно ложиться в постель к пропотевшей толстухе! Раньше Ангела от нее нос воротила, а теперь что? Почему она мне ничего не сказала?!».
Гоняя в голове эти мысли и пытаясь понять, что именно задумала моя сестрица, я так и не уснула. Потому прекрасно слышала, как с их койки доносится тихий шепот. Увы, ни одного слова я так и не смогла разобрать. Поняла только, что они о чем-то договариваются. Рядом со мной тихонько попискивала худышка Лизелотта, она крепко спала в свое удовольствие, а я все лежала и думала о разном неприятном.
Надо сказать, что после этого фокуса доверие мое к сестре, и без того весьма чахлое, пропало окончательно. Я не понимала, откуда ждать пакости, и сильно нервничала. Однако она после сна вела себя так, как будто все в порядке.
Обед сегодня проходил в присутствии графа Паткуля и двух его спутников. Сам граф сидел по правую сторону от хозяйки дома, меня же, как его официальную невесту, усадили по левую сторону графини.
Госпожа Роттерхан вела неторопливую беседу с моим женихом, обсуждая какие-то налоги и недавно принятое «Королевское уложение о публичной печати». Невольно прислушиваясь, через некоторое время я с удивлением поняла, что граф и хозяйка дома обсуждают газету: уже существующие новостные листки, которые печатают в настоящей типографии!
Надо сказать, новость меня изрядно порадовала. Все же наличие в этом мире печатной продукции – уже большое дело! Конечно, первое время и газеты, и книги будут стоить дорого. Но мой жених все же богат: возможно, я смогу начать собирать свою библиотеку? Эта мысль изрядно воодушевила меня. После стольких странных и даже отвратительных правил и обычаев, хоть что-то хорошо знакомое и радующее.
После ужина часть девиц уехала на бал, часть осталась в спальне, а мы с Гертрудой и монашкой отправились в ту комнату, где уже бывали днем. На улице смеркалось, но горничная поставила на стол шандал на три свечи, и мы тихонечко занимались рукоделием. Я благодарна была Гертруде за то, что она показала мне несколько простых швов, и сейчас терпеливо тренировалась на лоскутке ткани. Сестра-монахиня вязала какую-то широкую полосу из резко и неприятно пахнущей шерсти, а сама Гертруда вышивала кайму на блузе, тихонько делясь со мною своими мыслями:
– …а и ничего страшного, что он вдовец. Если не пьющий окажется, считай, повезло. С детьми малыми я и дома постоянно управлялась, так что и падчериц не обижу, но и баловать их не позволю. Будут у меня две малые сестренки, обучу их всякому рукоделию, обучу дом вести и запасы на зиму делать…
Голос у Гертруда был спокойный и размеренный. Я почти задремала под это уютное воркование, когда вмешалась монашка:
– Правильные у тебя мысли, дитя мое. Слушаю тебя и сожалею, что в молодости Господь мне такого благонравия не дал, – старуха вздохнула, перекрестилась и добивала: – Ухитрилась я надерзить жениху, вот Господь и покарал меня.
– Как же такое случилось, сестра? – с удивлением спросила Гертруда.
Я тоже встрепенулась и очнулась от полудремы: мне было интересно узнать, что такое можно вытворить, чтобы сослали в монастырь.
– Папенька у меня бароном был, хоть и не из богатых, – смягченным от воспоминаний голосом заговорила старуха. – Два года неурожайных подряд сильно по хозяйству ударили. А мне уже девятнадцать лет было. На балу зимнем только что в лицо соседи перестарком не называли, зато за спиной вовсю шушукались. Там же, на балу, батюшка мне жениха и сыскал. Младший сын барона, очень даже хорошо батюшкой своим обеспеченный. Родитель ему целую деревню во владение выделил. И собой не урод, росточку только маловат. Звали его Хубертом. Папенька-то мой коней разводил, и был у него дорогой двухлетка. Не самый, может, и лучший в табуне, но красивый очень: белый, как снег, хоть и норовистый. Вот этот самый Хуберт и посватался. При условии, что двухлетка этого в приданое мне отдадут.
Сестра-монахиня посидела-повздыхала, как бы пытаясь вспомнить детали, а потом так же спокойно продолжила:
– Не больно папенька хотел коня отдавать, но и матушка моя покойная, и я сама в ногах у него валялись, упрашивали. Батюшка согласился, хоть и ворчал. Через семь ден жених знакомиться приехал: все честь по чести с собственным родителем. А как переночевали они да сговорились обо всем, захотел он коня опробовать. А жеребчик-то норовистый был, я ж уже говорила. Ну и сбросил он Хуберта. Да не просто сбросил, а в самую глубокую лужу во дворе, прямо в дерьмо поросячье… И мне бы, дурище этакой, промолчать, а я тут и рассмеялась…
Представляя себе эту картину: покрытого ровным слоем грязи жениха, я недоуменно пожала плечами. Может, конечно, кому-то это и смешно, а мне скорее было жалко парня, но и большой беды в смехе я не видела. А сестра между тем закончила рассказ:
– Сам-то он, может, и простил бы, а вот папенька его нахмурился да и молвил: «Непочтительная она! Не надобно нам этакую!». Договор-то брачный еще не подписали. Это надобно было в город ехать, к законнику. И сколько потом я ни рыдала и прощения ни выпрашивала, а так и убрались они со двора нашего. Отец мой осерчал и на меня, и на матушку: мол, опозорили его перед гостями. Еле-еле у него мамушка моя три золотых выклянчила мне на вклад в монастырь, – старуха опять набожно перекрестилась и тихо добавила: – Конечно, первое время бунтовала я и плакала, а потом и смирилась, и Господа в свое сердце приняла.
От этой истории на меня повеяло жестокостью и средневековой темной жутью: из-за одного легкомысленного поступка молодая девушка лишилась нормальной человеческой жизни. Ни семьи у нее, ни детей, ни даже своего угла!
«Ни за что в монастырь не пойду! Если уж с графом совсем невмоготу будет, лучше сбегу и попытаюсь как-нибудь сама устроиться. В конце концов, я молодая и здоровая. Или шить начну на заказ, или булки какие-нибудь печь буду. Но вот так еще лет пятьдесят, как мышь под веником сидеть… Лучше уж убиться, чем в монастырь.».
***
Я успела некоторое время даже поспать, но все мы, те, кто оставался, вскочили со своих кроватей, когда с бала вернулись остальные. Я с радостью увидела, что у Ангелы, как почти и у всех девушек, на руке поблескивает колечко. Впрочем, судя по кислому выражению лица сестрицы, жених ей вовсе не приглянулся.
Все же здесь, в этом мире, я инстинктивно ощущала сестру как самого близкого человека. Наверное, поэтому я ожидала как минимум разговора. Мне хотелось, чтобы она хоть что-то рассказала о своем предполагаемом браке, чтобы мы обсудили, чем и как сможем помочь друг другу. Жить, не имея рядом хоть кого-то, с кем можно поделиться думами и чувствами, слишком тяжело. Однако Ангела, небрежно отмахнувшись от первого же вопроса, недовольно буркнула:
– Потом, Ольга. Все потом… Я сегодня устала как собака! – с этими словами она юркнула под одело к Кларимонде и закрыла глаза, изображая мгновенный сон.
Задремала я, конечно, не сразу и снова слышала, как шепчутся Ангела и госпожа Люге.
Этот шепот так растревожил меня, что с утра я внимательно наблюдала за сестрой, вполне серьезно опасаясь от нее пакости. Однако все было спокойно. Даже единственная среди всех девушек все еще не окольцованная Кларимонда, кажется, совершенно не жалела о том, что не нашла себе жениха. Впрочем, от остальных нищих претенденток ее отличало богатство, и монастыря госпожа Люге могла не бояться. Поэтому ее бодрое настроение казалось мне вполне естественным. Пожалуй, необычно было то, что за завтраком Кларимонда обратилась к графине с просьбой не выводить ее на бал на третий день:
– Вы же понимаете, достопочтенная графиня, что все самые достойные мужчины, те, что побогаче и хорошего рода, успели связать свою судьбу в первые два дня. За совсем уж нищего я и сама не хочу выходить замуж. Видно, так и придется мне сирой вдовой век свой куковать, – наигранно грустно произнесла она. Смотрела вдовушка при этом, как ни странно, на графа Паткуля, сидящего рядом с хозяйкой дома. Граф же на эти женские страдания никакого внимания не обратил, увлеченно обгрызая жареную куриную ногу.
Впрочем, дождавшись от графини Роттерхан согласного кивка, госпожа Люге уткнулась в свою тарелку. И больше, кажется, до самого ужина ничего странного не произошло.
Глава 23
Почти до ужина я была занята довольно интересным делом – читала местную газету. Попала она мне в руки совершенно случайно: увидела, как горничная несла ее на подносе из комнат графини. Там я ни разу не была, но двери в хозяйские покои отличались от обычных и размерами, и двойными створками, и богатой резьбой.
– О! Подожди, пожалуйста.
Горничная остановилась и с удивлением глянула на меня:
– Что вам угодно, госпожа баронетта?
– Скажи, эта газета… Что ты сейчас с ней будешь делать? – кажется, своим вопросом я сильно удивила девушку.
– Сейчас, госпожа баронетта, я положу ее в холле. Завтра за ней зайдет лакей баронессы Келлер и отнесет ее хозяйке. Я могу идти?
– Нет-нет, подожди минутку, – я даже взяла горничную за локоток, опасаясь, что она убежит. – Скажи, ты не могла бы оставить газету мне? Обещаю, что я буду очень аккуратна и к вечеру положу ее на место.
Девушка растерянно посмотрела на меня, а потом перевела взгляд на монашку, стоящую за моей спиной, и вопросительно подняла брови:
– Можно оставить, сестра?
Сопровождавшая меня сестра-монахиня двигалась так тихо и была столь ненавязчива, что я временами забывала о ее существовании. Сейчас я резко развернулась и умоляюще уставилась в её постное лицо:
– Пожалуйста-пожалуйста! – я умоляюще сложила руки на груди. –Я буду очень аккуратна и ничего газете не сделаю!
Монашка недовольно пожевала тонкими сухими губами и сварливо ответила:
– Это зачем бы баронетте из приличной семьи такое понадобилось? Газета – мужское развлечение, а у женщин и своих забот полно.
– Сестра, а давайте спросим у горничной, от кого она несла газету. Ну, скажи, милая, кто читал? – обратилась я уже к самой горничной.
– Госпожа графиня и читала! Ей не только «Королевский вестник» доставляют каждую неделю, но еще и «Светскую хронику». Госпожа графиня всегда велит: как газету принесут, так ей и подавать.
Я опять повернулась к монашке и уже спокойнее сказала:
– Мне бы хотелось когда-нибудь стать такой же достойной дамой, как госпожа графиня. Не думаю, что она могла бы заниматься чем-то дурным.
Больше никого не спрашивая, я протянула руку и взяла драгоценные листки с подноса.
Монахиня следовала за мной неотступной тенью, но больше не вмешивалась. Я устроилась поближе к окну и с интересом начала изучать первое печатное издание этого мира, которое я держала в руках.
Формат газеты отличался от знакомых мне. Судя по очень неровными краям, приносили ее большим цельным листом, сложенным в несколько раз, а уже потом покупатель разрезал страницы ножом и получал некое подобие книжки из двенадцати страниц. Формат этой книжки был как у альбома А4. Текст напечатан довольно ровно, густо-черной краской, которая отчетливо выделяется на рыхловатой газетной бумаге. Немного непривычный оттенок практически не мешал читать: местная газета была не сероватая, как наши, а скорее отдавала в желтизну.
На первой странице я прочитала дату. Месяц «новембер» автоматически перевелся у меня в голове как ноябрь. 27 ноября тысяча семьсот тридцать второго года от Р.Х. Некоторое время я соображала, с недоумением глядя на эти буквы, а потом догадалась: от Рождества Христова.
Первая статья, разумеется, была посвящена королевскому балу. Количество патоки, вылитое на короля, превосходила всякое разумение. Слова типа: благодетель, утешитель вдов и сирот, мудрейший из королей. Если убрать все эти славословия, то в сухом остатке получался четкий список: “жених-невеста” с добавлением титулов. Разумеется, начинался этот список с владетельного графа Иогана Паткуля и его невесты, баронетты Ольги Ингерд. Честно говоря, слабо представляю, кому и зачем нужны такие сведения, но эта «передовица» занимала первые две страницы газеты.
Следующая статья была написана несколько более сдержанно по части похвал королю. В ней рассуждали о введении нового налога на какую-то импортную краску. Я обратила внимание на концовку статьи, где говорилось, что хотя «наша великая Юрландия» сильно пострадала от войны, но, хвала Всемогущему, торговля понемногу восстанавливается.
Такие и подобные заметки составляли весь текст газеты. Точнее, почти весь текст: на последней странице я с большим удовольствием прочитала среди объявлений о кончине какого-то дворянина и извещения о получении каким-то там баронетом достойного наследства два забавных рекламных объявления. В одном предлагали новейшую микстуру от облысения, а второе расхваливало сорта чая, поступившего торговцу. Почему-то мне стало легче на душе, и этот мир на мгновение показался не таким уж и чужим. Меняются только мода и законы, а люди везде остаются людьми. Со своими слабостями, глупостями и человечностью.
Закрыв газету, я перевернула ее на самое начало и принялась читать более вдумчиво, неторопливо, вникая в мелочи и пытаясь найти еще что-то важное, какие-то знания, которые могли проглянуть между печатных строк. Но даже то, что теперь я знала название страны и время, уже было хорошо.
Монашка тихо и молчаливо вязала свой бесконечный шерстяной прямоугольник и совсем не обращала на меня внимания, не мешая мне заниматься этим «мужским делом». Графиня появилась в комнате так тихо и неожиданно, что я вскочила, чуть не уронив драгоценные листки. Моя надзирательница кашлянула, и я сообразила поклониться хозяйке дома.
– Алоисия сказала мне, что ты взяла у нее газету.
– Простите меня за самовольство, госпожа графиня, но я, честное слово, очень аккуратно смотрела. Ничего не помяла…
Графиня сделала небрежный жест рукой, как будто отмахиваясь от моих слов, и спросила:
– Зачем тебе понадобилась газета?
Я так растерялась, что недоуменно пожала плечами, не зная, что ответить. Но графиня не уходила, смотрела на меня очень строго, и я, собравшись с духом, ответила:
– Я просто прочитала ее, ваше сиятельство.
Казалось, мой ответ слегка смягчил графиню. Она прошла в комнату и села за стол напротив меня. Расспросила о том, где я научилась читать и нравится ли мне это занятие. Я была очень аккуратна в ответах и сослалась на монастырь, в котором мы долгое время прожили с Ангелой. Хозяйка была столь любезна, что обещала на время моего гостевания в ее доме дать мне почитать сборник светской поэзии.
– Признаться, я и сама неравнодушна к чтению… – начала было графиня, но стук в дверь перебил ее.
Вошла горничная и поставила на стол тяжелый шандал с пятью свечами: за окном уже сгустились сумерки. Как только она ушла, стук в дверь раздался вновь. Графиня нахмурилась и несколько раздраженно выслушала вошедшего лакея.
– Ваше сиятельство, к графу Паткулю прибыл гонец со срочным письмом. Прикажете доложить гостю?
– Пригласи гонца сюда, Бигль, – графиня явно не хотела прерывать наш разговор.
Через минуту лакей ввел высокого темноволосого мужчину. Я присмотрелась: кажется, это тот самый цыганистый парень, что сопровождал моего жениха на прогулке в королевском парке. Он низко поклонился графине и представился:
– Барон Рольф Нордман, госпожа Роттерхан. У меня записка из королевской канцелярии для графа Паткуля.
Пока барон говорил, в глубине дома нарастал какой-то странный шум. Он приближался, и даже гонец с удивлением оглянулся на распахнутую дверь. Вбежала госпожа Кларимонда в сопровождении Ансельмы и двух старших сестер Мирбах. Госпожа Люге взволнованно прикладывала левую руку к пухлой груди и, совершенно не обратив внимания на то, что вокруг графини находятся другие люди, трагическим голосом заговорила:
– Госпожа графиня! Боюсь, что случилось ужасное! Эта бедная девочка прожужжала мне все уши о том, кто тронул ее бедное сердечко. Конечно, я говорила Ангеле, что граф уже обручен… Но вы же знаете, госпожа, на какие отчаянные поступки способна влюбленная девушка. Я опасаюсь, что она наделает глупостей! Она отсутствует в комнате уже давно, а я, к стыду своему, задремала и не сразу заметила…
Графиня резко встала со стула, строгая и прямая, как натянутая струна, и, небрежным жестом кисти сметя с пути Кларимонду, вышла из комнаты. Толстуха Люге пристроилась за ней вслед. Вдогонку шагнул гонец, а уже за ним, подгоняемая любопытством, пошла я. Сестры Мирбах и Ансельма поторопились за мной.
До сих пор я практически не видела изнутри графский дом. Это оказалось весьма сложное строение с множеством коридоров, лестничных переходов и непонятных тупиков. Но графиня Роттерхан знала свой дом прекрасно и шла, как гончая по следу, не ошибаясь. В какой-то момент мне даже пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать.
Графиня остановилась около роскошных резных дверей, резко постучала и, не дожидаясь ответа, широко распахнула их.
Картина маслом: Ангела без верхнего платья, в тончайшей рубашке, с обнаженными плечами, громко вскрикнула и начала испуганно «выдираться» из объятий графа. Отбежала на пару шагов и “стыдливо” потупилась, поправляя на шее белый шелковистый вортник – похоже, граф оборвал его «в порыве страсти». Мягкие локоны рассыпаны по плечам, надутые губки чуть приоткрыты – она трогательна и беззащитна, пусть все видят! Граф выглядел просто нелепо: он схватил со стола светильник, пламя которого сейчас уродовало его лицо резкими тенями, и держал его перед собой, как бы защищаясь от вошедшей толпы и торопливо застегивая золотистый колет. Толстые пальцы плохо справлялись с жемчужными пуговицами.
Глубокую паузу прервала графиня де Роттерхан:
– Иоганн, когда я приглашала вас в свой дом…
– Графиня, умоляю… Я не собирался делать ничего подобного, но… Если вы расскажете матушке, она не переживет!
Кларимонда Люге двумя руками схватилась за ворот собственного платья, как будто собираясь рвануть его в разные стороны, и воскликнула:
– О боже мой! О боже-боже! Вы обесчестили мою подопечную! Вы обязаны… Слышите? Вы обязаны на ней жениться! Только брак смоет этот позор!
Про меня граф в этот момент явно не подумал. Он все еще прижимал светильник к груди и умоляюще смотрел на графиню. А вот она, похоже, в первую очередь вспомнила о графской невесте и, повернувшись ко мне, удивительно мягким голосом сказала:
– Дитя мое… Мне очень жаль, но боюсь…
В глубине души я и ожидала чего-то подобного. Если честно, в данный момент я испытывала скорее облегчение, чем недовольство. Смущало меня только поведение сестры: вместо того, чтобы обговорить это со мной и решить все миром, она, свято уверенная, что я не отдам это сокровище, устроила интригу у меня за спиной. Это было грязно и не слишком порядочно.
Краем глаза я заметила, с каким сожалением на меня смотрят монашка и каким-то чудом оказавшаяся здесь горничная, как испуганно прикрыла рот Ансельма, как неловко отводит глаза красавчик-барон, все еще держащий перед собой конверт с печатью. Легко сняв с пальца массивный графский перстень, я прошла мимо хозяйки дома и протянула кольцо на открытой ладони сестре.
– Поздравляю тебя с предстоящим бракосочетанием, дорогая.
Сестрица перестала притворяться смущенной и ответила:
– Я буду навещать тебя в твоем монастыре так часто, как смогу. Правда, Иоганн?! Ты же позволишь мне?
Глава 24
От слов Ангелы мне будто кипятком плеснули в лицо. В общем-то, я была совсем не против, чтобы она забрала у меня этого графа, раз уж ей так хочется. Как возможный жених, он не вызывал у меня никакой симпатии и интереса. Если бы она поговорила со мной, я легко согласилась бы помочь ей.
А сейчас я пыталась понять, чем именно я заслужила такую ненависть. Ведь она не просто “украла” графа, но еще и постаралась этими словами унизить меня, сделать максимально больно. А самое обидное, что даже не дала мне времени подстраховаться. Только сейчас до меня дошло, что сегодня третий день бала, на который мы все не едем. У меня нет ни единого шанса избежать монастыря: назад меня мачеха не примет.
К счастью, перестав скрывать свою сущность, Ангела говорила достаточно громко для того, чтобы ее услышала не только я. Все такая же прямая и высокомерная графиня Роттерхан подошла в Ангеле и отвесила ей такую пощечину, что сестра пошатнулась. На белой коже остался четкий отпечаток ладони, который наливался краснотой прямо на глазах. Ангела задохнулась:
– Вы… Вы… Да как вы смеете! Я завтра буду такой же графиней, как и вы! Вы не смеете ко мне пальцем прикоснуться!
Вторая пощечина прилетела ей так же молниеносно. Ангела отскочила от хозяйки дома и спряталась за стол.
– Иоганн! – почти завизжала она оттуда. – Ты что?! Ты не видишь, что она делает?! – из глаз ее брызнули слезы. Думаю, ей было очень больно.
От крика моей сестры граф, казалось, слегка очнулся и, внимательно посмотрев на разгневанную госпожу Роттерхан, решительно ответил:
– Ангел мой, ты должна быть почтительна с графиней! Это давняя подруга моей матери, госпожа Роттерхан значительно старше тебя и ты не смеешь ей дерзить.
Признаться, от этих слов ошалела не только Ангела, но и я: «Спасибо тебе, Господи, если ты там существуешь, что уберег от такого брака… Кошмар какой-то, а не мужик…». Графиня же, между тем, глубоко вздохнув, посмотрела на понурого Иоганна и заявила:
– Вы опорочили честное имя баронетты Ольги Ингерд, граф. Да еще и сделали это в моем доме! Иоганн, я требую виру для девушки!
Затем она повернулась ко мне и сказала:
– Не беспокойся, дитя, я позабочусь о твоем приданом и постараюсь найти тебе достойного мужа. И думаю, в монастырь тебе торопиться не следует. Затем, не давая графу опомниться, она подошла к нему вплотную и повторила, глядя прямо в глаза: – Виру, Иоган. Большую виру!
Я слабо понимала, что такое вира, а вот граф недовольно поморщился, но согласно кивнул головой, не забыв добавить:
– Только умоляю вас, госпожа… Я очень не хотел бы волновать матушку…
Графия еще раз вздохнула, в этот раз с сожалением покачав головой, и сказала:
– Что сделано, то сделано. Ни к чему волновать почтенную вдову глупостями, которые уже не исправишь. Но вам самому придется объясняться с его величеством, Иоган. А сплетни о вашем браке госпожа Паткуль все равно рано или поздно узнает.
По щекам Ангелы лились самые настоящие слезы. Перепуганные сестры Мирбах, пятясь задом, пытались выскользнуть из комнаты, но графиня посмотрела на горничную и сказала только одно слово:
– Алоисия!
Горничная кивнула, ловко закрыла дверь, не выпуская девиц, и встала, перегораживая дорогу любому, кто захотел бы выйти.
– Иоган, каждая баронетта получает от короны тридцать золотых приданого. Я требую, чтобы вы удвоили сумму.
– Но, дорогая графиня…
– Никаких «но», Иоган! Это только справедливо и отчасти загладит твою вину. Если же у тебя нет с собой такой суммы, я удовольствуюсь долговой распиской.
Граф открыл рот, секунду постояла молча, закрыл рот и покорно кивнул. Госпожа Роттерхан повернулась ко мне:
– Итак, баронетта, ваше приданое составляет шестьдесят золотых, что по нынешним временам вполне достойно даже и графской дочери. А чтобы в дом своего мужа вы смогли принести тепло и уют, я отдам вам вещи моей покойной , – и, строго взглянув на собственную сдавленно ахнувшую служанку, графиня перекрестилась и сказала сестре-монахине:
– Часть туалетов, сестра, я пожертвую в ваш монастырь. Но приданое для своей девочки я собирала со всей любовью. Чем гнить в сундуках, пусть уж оно послужит богоугодному делу. А я, сестра, рассчитываю на вашу скромность и молчание.
Затем графиня оглядела притихших зрителей и четко повторила:
– Я надеюсь на вашу скромность и молчание. Все меня поняли? Мне не нужны сплетни, порочащие дом репутацию графов Роттерхан!
Все эти разговоры и действия не заняли даже пяти минут. Я все еще стояла, слегка одуревшая от града событий, а Ансельма и сестры Мирбах уже поздравляли меня. Но, пожалуй, самым шокирующим стали слова гонца, о котором в этой суматохе все благополучно забыли. Он подал конверт, который все еще держал в руках, графу Паткулю, и тот машинально взял, даже не посмотрев, что именно ему передали. Затем повернулся к графине, слегка поклонился и произнес:
– Госпожа графиня, я хотел бы поговорить с вами о дальнейшей судьбе баронетты Ольги Ингерд.
Пауза была весомой и впечатляющей. Мне кажется, многие присутствующие даже забыли от любопытства, как дышать. Безмолвие прервал всхлип Ангелы и шуршание шелкового платья графини, которая, шагнув к двери, спокойно пригласила:
– Следуйте за мной, господин барон.
Уже выйдя, она повернулась к замершей толпе и приказала:
– Сестра, отведите баронетту в ту комнату, где она читала, и побудьте с ней. Алоисия, принеси туда травяной взвар.
Я растерянно оглядела рассматривающих меня людей. Даже граф наконец-то вспомнил о моем существовании и теперь глядел на меня с каким-то удивлением. Всхлипывающая Ангела прильнула к нему и начала что-то нашептывать в ухо. Не став дожидаться окончания их беседы, я вышла из покоев графа, так и не успев толком рассмотреть комнату. Следом за мной безмолвной тенью скользнула монашка.
Ждать нам пришлось довольно долго. Ансельма принесла какой-то травяной сбор и пиалку с медом. Я машинально съела пару ложек и выпила терпкий напиток. Монашка шевелила губами, перебирая в костлявых пальцах непонятно откуда появившиеся четки из крупных бусин. Тишина все тянулась и тянулась. На столе мерцали свечи, а за окном уже не было видно вообще ничего.
Надо сказать, что каких-то дельных мыслей в голове у меня не было. Я еще плохо представляла, как это все скажется на моей жизни: слишком много неизвестных было в этом уравнении. В коридоре раздались шаги, и я с облегчением вздохнула: ну, наконец-то! Сейчас появится хоть какая-то ясность.
Графиня вернулась в комнату не одна. Следом шагнул цыганистый гонец. Даже не присаживаясь, прямо с порога хозяйка дома объявила:
– Ольга, барон Рольф Нордман просит твоей руки.
Она смотрела на меня, как будто ожидая чего-то. А я лишь раздраженно пожала плечами и, обращаясь непосредственно к барону, спросила:
– Зачем?
Брови его поползли вверх. Он откашлялся и неуверенно взглянул на графиню. Кажется, ее я тоже удивила своим вопросом: она поджала губы и недовольно нахмурилась. Я же продолжала смотреть на очередного жениха, не собираясь отступать. Слишком уж мне надоела эта безумная история. Наконец госпожа Роттерхан нехотя кивнула и, обращаясь к барону, сказала:
– Что ж, думаю вам стоит немного побеседовать.
Поскольку и барон, и графиня все еще стояли, я тоже встала со своего места, положила ладони на стол, слегка опираясь, и повторила свой вопрос:
– Зачем?
В этот раз жених не вилял. Глядя мне прямо в глаза, ответил:
– Мои земли находятся на севере, баронетта Ингерд. Возможно, вы не знаете, но война прокатилась по тем местам особенно сильно. Я не был дома четыре года, но слышал, что большая часть деревень покинута жителями.
– Понятно. Вам просто нужны деньги?
– Да. Но обещаю, что не стану обижать или оскорблять вас. Хотя честно скажу, что сейчас я беден настолько, что, возможно, не смогу вам обеспечить даже служанку. И еще… – казалось, он на мгновение заколебался, но потом все же добавил: – У меня нет своей кареты и вам придется ехать в карете молодой графини до самых земель графа Паткуля. Нам по пути с ними.
