Текст книги "Сестры Ингерд"
Автор книги: Полина Ром
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
Ждала, даже понимая уже, что сегодня он и не вернется: последний рейсовый автобус из Березовки пришел почти два часа назад. Как на грех, после работы он ухитрился оставить телефон дома, и я просто сходила с ума от беспокойства.
“Надо накопить хоть на простенькую машину! Конечно, заказчики где-то устроят его спать, но это же совсем не дело!”
В дверь позвонили, и я резво кинулась в прихожую и щелкнула замком, не задумываясь. Но вместо Валеры увидела Михаила. Тот был, пожалуй, более хмур и сосредоточен, чем обычно. Сердце у меня зачастило:
– Что… что случилось?!
– Я думаю, Ольга, вам нужно поехать со мной.
– Валера… Он живой?! Живой?! Да не молчи ты!
Михаил кивнул, глядя, как я судорожно натягиваю кроссовки на босу ногу, и добавил:
– К сожалению, живой и здоровый.
Сказано это было таким тоном, что я замерла, глядя на него и прижимая к груди снятую с вешалки куртку. Кажется, я даже уже понимала, куда он меня повезет, но просто отказывалась в это верить…
До Березовки мы доехали минут за пятнадцать. Я много раз видела, как аккуратно водит Михаил, но сегодня он гнал, как будто был пьян. А я даже не чувствовала страха, только какое-то ледяное оцепенение. В машине царило тяжелое, неприятное молчание, нарушать которое не торопились ни он, ни я.
Загородный дом Анжелы почти полностью был погружен во тьму. Только розово-зелено-красным подмигивала подсветка в одной из комнат. В той, где огромное панорамное окно выходило в сад.
Мы не прятались и не скрывались, шагая по широкой плиточной дорожке, и фонари, снабженные датчиками движения, вспыхивали желтыми шарами в метре от земли. На землю падали и сразу же таяли крупные хлопья снега. Волосы промокли, становилось зябко и я плотнее запахнула куртку, почти представляя, что сейчас увижу: они там, за окном, целуются. Но где-то в глубине души верить в это мне не хотелось, и я упрямо вышагивала вслед за Михаилом.
Там, в окне, в этих разноцветных всполохах мы и увидели Анжелку с Валерой. На ней был розовый кружевной пеньюарчик, открывавший все, что только возможно. Бедра Валеры украшало махровое полотенце…
Я не хотела этого видеть, я не хотела это запоминать, я просто хотела остаться одна…
Машинально развернувшись, я, как раненый зверь, тащилась по дорожке назад, в темноту и тепло машины. Мне хотелось спрятаться от всех, никому не показывать, как мне больно и тошно. Спрятаться от всего увиденного, зализать раны…
Михаил же, напротив, громко, не стесняясь, барабанил в дверь и что-то требовал. У соседних коттеджей стали оживать голоса собак, и я захлопнула дверь машины, отсекая себя от звуков. Мыслей не было никаких совершенно, навалилась дикая апатия. Мне казалось, что я не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой.
Не знаю, сколько времени прошло и что там было в доме. Новенький форд Михаила надежно глушил все звуки с улицы.
Водительская дверь внезапно распахнулась, и Анжелка шлепнулась на сидение в том самом своем пеньюарчике, сейчас промокшем насквозь. Мотор взревел, машина несколько раз дернулась, неуклюже развернулась и рванула по мокрому асфальту.
Меня сестра заметила не сразу. Только выскочив из поселка, она подняла глаза в зеркало и встретилась со мной взглядом. Длинно нецензурно выругалась и спросила:
– Ну что таращишься?! А чего ты хотела?! Думаешь, он был с тобой от неземной любви, что ли? Ты просто бесплатная обслуга!
Ответить я ничего не успела. Оторвав взгляд от зеркала, Анжелка странно завизжала. Даже сквозь стекла форда было слышно визг шин по асфальту. Глаза резануло ярким слепящим светом встречных фар. Очень близких… страшно близких…
А потом резкая боль ворвалась в мое тело…
Сила ее была такова, что сознание начало меркнуть. И даже летящие в меня осколки стекла как будто застыли в воздухе, так и не коснувшись моей кожи.
Глава 5
Я пришла в себя оттого, что зуб на зуб не попадал, и тело трясло крупной дрожью. Сильно болела голова, ощущались слабость и тошнота. Дымом пахло так, как будто я держу голову с подветренной стороны костра. Я вяло завозилась, одновременно пытаясь встать, открыть глаза и понять, что именно говорят люди вокруг. Глаза я открыла, но увиденное заставило меня со стоном улечься вновь.
Тесная деревянная комнатенка, крошечное узкое окно открыто нараспашку. Оттуда густыми клубами пара врывается ледяной воздух и падают лучи холодного зимнего солнца. Две женщины в какой-то невразумительной, многослойной и длинной одежде бормочут странную ерунду:
– Ишь, в себя приходит …
– Дак и слава Богу! Я уж думала, совсем угорели…
А самое необычное то, что рядом со мной “валетом” лежит еще кто-то. Кто-то, кто очень знакомым Анжелкиным голосом нудит:
– Я еще пить хочу! Дай мне кружку, а эта подождет! – думаю, под словом «эта» подразумевали меня.
Я снова попыталась открыть глаза и понять, что происходит. Изображение плыло и двоилось. Одна из женщин, обхватив меня за плечи, начала вливать в горло какой-то противный чай, приговаривая:
– Оно завсегда от угару помогает. Пейте, барышня, пейте.
Девица, лежащая со мной в одной постели, весьма ощутимо пихнула меня ногой и злобно заявила:
– Да не сдохнет же она! Пить мне еще подайте!
Глаза закрывались сами собой. Женщина помогла мне лечь, и я просто внимательно слушала, пытаясь понять, где я нахожусь? Место было мне совершенно незнакомо. На лоб легла какая-то странная штука. Я испуганно вздрогнула и, приоткрыв глаза, не сразу сообразила, что это обыкновенный капустный лист. Женщина, которая положила мне эту пакость на лицо, легонько хлопнула меня по руке, как бы объясняя, что снимать лист не нужно, и сказала:
– Не трогайте, барышня, капуста завсегда от угару лучше всего помогает.
Не знаю, целительная ли сила капусты или просто отвратительное физической состояние сработали, но я погрузилась в какую-то вялую дрему.
Более-менее в себя я пришла уже после полудня. Зимнее солнце за окном сместилось. Окно было закрыто, а в комнате дружелюбно потрескивала печка. Я потянулась и села, чувствуя себя значительно лучше. Но от этого движения сердце учащенно забилось. Да, есть еще слабость, сухость во рту, но в целом соображала я почти нормально. Достаточно нормально для того, чтобы вспомнить, как умирала…
Непроизвольно передернув плечами, я сжалась в комок: слишком уж ужасно все произошло… И Анжела… Анжела погибла?! Сердцебиение понемногу успокаивалось, а я все не могла взять в толк, где я нахожусь.
Комната странная и совершенно чужая. Стены из неряшливо ошкуренных бревен. На них ни краски, ни масла для сохранности, дерево посеревшее и какое-то грязное. Подо мной не слишком широкая и очень твердая кровать. Вместо простыни – какая-то цветастая застиранная тряпка. Пододеяльника нет вовсе, и темно-красное засаленное одеяло выпустило несколько клоков серой ваты через прорехи.
Больше всего смущал странный звук, исходящий от второго человека в моей кровати. Я потянула одеяло, и увидела, что соседка уткнулась лицом в тощую подушку и тихонько всхлипывает.
– Эй… Ты чего плачешь?
Девушка последний раз длинно всхлипнула и, неловко подогнув колено, села. Вытерла глаза рукавом и довольно грубо бросила мне:
– А что, по-твоему, я уписаться должна от радости? Ты что, не понимаешь, что меня похитили?! Привезли в какой-то дурдом, тетки тут полоумные таскаются, мобильника нет… Да ты знаешь, кто мой отец?! Мой жених с сыном мэра дружит! Этих уродов когда найдут, их всех поубивают!
Как ни туго я соображала сейчас, но речь этой девушки настолько напомнила мне сестру, что я, неуверенно уставившись на нее, спросила:
– Анжела, это ты?
Девица, вытаращившаяся на меня, была весьма миловидной блондинкой, но это единственное, чем она походила на мою сестру. Совершенно другие черты лица, другая фигура, даже структура волос другая. Только капризно-недовольное выражение на лице совершенно Анжелкино.
Блондинка несколько минут рассматривала меня молча и подозрительно, а потом брюзгливо заявила:
– Что-то я тебя не помню. Ты кто такая?
Мысли в моей голове все еще расплывались выброшенными на берег медузами: чужая незнакомая комната, совершенно непохожая на сестру девица, которая почему-то говорит точно как она, и клубы морозного воздуха...
Когда утром было открыто окно, в него врывались довольно объемные и густые клубы. Такое бывает только при очень сильном морозе. Я живу в Подмосковье. У нас поздняя осень с дождем и снегом, и до настоящих морозов еще месяца полтора, не меньше…
Даже не слишком соображая, зачем я это делаю, я задрала длинную льняную рубаху, обнажая голые ноги, и растерянно начала водить пальцами над левой коленкой. Там должен быть небольшой шрам. Всего сантиметра полтора. Он очень старый. Появился у меня в детстве и был со мной столько, сколько я себя помню. А сейчас он почему-то исчез…
Я поднесла руку поближе к лицу, уже понимая, что и кисть какая-то не такая, как была. Но рассмотреть внимательно мне не дала соседка:
– Эй, ты… Как там тебя? Ты чего замолчала? Или ты тоже, как эти, психическая? – девушка опасливо подтянула ноги, отодвигаясь от меня, и даже заерзала попой, старясь забиться в угол.
Я на несколько мгновений прикрыла глаза, пытаясь связать воедино то, что я помнила, с тем, что я видела сейчас. Накатило какое-то странное состояние безразличия и апатии. Я равнодушно ответила:
– Я Ольга Александровна Ингерд. Предполагаю, что ты Анжела Родионовна Ингерд. Если я не ошиблась, то это никакое не похищение…
После этого я уткнулась лицом в подушку и заплакала.
Анжелка трясла меня за плечо, что-то утверждала сама, что-то спрашивала, потом перешла к требованиям и крикам. Не знаю, сколько времени это продолжалось и почему я даже не попробовала подойти к окну и посмотреть, что там, не попробовала открыть дверь и попытаться понять, где мы находимся и что вообще случилось. Через некоторое время слезы кончились, а этот странный и непонятный мир и уставшая верещать Анжелка остались.
Наверно, на некоторое время я вновь задремала. И эта блондинка, соседка по кровати, тоже. Проснулись мы оттого, что в комнате кто-то разговаривал:
– …вот сейчас супчику похлебаете, кашки отведаете, а завтра с утречка уже и в дорогу. Ежли Господь пошлет добрый путь, то к вечеру дома будем. Оно, конечно, утомила вас дорога, барышни, да и трактир вона какой негожий попался: и хозяин пьющий, и прислуга нерадивая. А только потерпеть совсем малость осталось.
Обе мы молча сидели на кровати, не рискуя вставить ни слова. Думаю, пока я рыдала, сестрица успела убедиться в том, что находится не в своем теле. Ничем другим я ее молчание объяснить не могу.
День клонился к вечеру, и в комнате было весьма сумрачно. На столе горела свеча, но женщина закрывала ее от нас своим телом, и по неровным стенам комнаты бегали страшноватые тени от ее движений.
Женщина расставила на столе у окна две глиняных миски, развернула холстинку и достала оттуда надрезанный каравай хлеба.
– Садитесь, барышни. Надо хоть немного поесть, а то завтра у вас сил совсем не будет.
Мы, не сговариваясь, молча слезли с довольно высокой кровати, став босыми ногами на ледяной пол. Служанка, а вела себя женщина именно как прислуга, всплеснула руками и, медленно и неуклюже встав на колени, пошарила под кроватью. Достала две пары смешных, но теплых даже на вид меховых тапок и обула нам на ноги. Прямо как маленьким детям.
– Сейчас, барышни, сейчас…
Она нагнулась над чем-то за спинкой кровати, вынула оттуда тяжеленный ватный халат, больше похожий на старинное пальто, и помогла блондинке надеть его. Сама собственными руками затянула ей пояс на талии, потом принялась одевать меня.
Все это происходило в полной тишине. Лично я, осознавая, что каким-то чудовищным образом попала в чужое тело, просто боялась заговорить и выдать себя. Думаю, что Анжела ощущала примерно то же самое. Во всяком случае, мы обе молча уселись за стол на скрипучие табуретки и приняли есть горячую похлебку, не ощущая вкуса.
Служанка некоторое время стояла возле стола, с умилением наблюдая, как мы едим и одобрительно кивая головой, потом спохватилась:
– Вот и славно, кушайте, барышни, кушайте! Я сейчас сбегаю, взварцу вам горяченького принесу.
Как только она вышла из комнаты, Анжелка кинула деревянную ложку в миску так, что полетели брызги. И, глядя мне в глаза, спросила:
– А ты точно Олька? Точно? А что делать будем? Как мне домой попасть?!
Глава 6
Я отвела глаза в сторону. В этом вопросе: «Как мне домой попасть?!» была полностью вся Анжела. Не «как нам домой попасть”, а только ей. Кроме того, в отличие от этой бездушной куклы, я успела мысленно вернуться к тому самому окну, сквозь которое наблюдала за сладкой парочкой. Не знаю, чем я прогневила высшие силы, что даже после смерти она рядом со мной.
– Ну что ты молчишь?! Как мне домой попасть?
– Да пошла бы ты… – я тоже шваркнула ложку в миску остывающей похлебки и, уже вставая, с мстительным удовольствием заметила, как отшатнулась Анжелка: брызги попали ей в лицо.
Не знаю, дошло что-то до этой курицы или нет, но на некоторое время она заткнулась. В комнате повисла гнетущая тишина, только треск огня в печи слегка разбавлял ее. За дверью заскрипели половицы. Вернулась та женщина, которая обслуживала нас, и запричитала:
– Барышня Ольга, что же это вы и не поели совсем?! Похлебка-то ведь добрая какая, на курочке да со всякой травкой.
Я молча отворачивалась к стене, не желая, чтобы она видела мои слезы. Однако женщина заметила их и, вздохнув, погладила меня по плечу, продолжив говорить уже гораздо более тихим голосом:
– Оно, конечно… Как батюшку-то вашего Господь прибрал, – она несколько раз перекрестилась, – так остались вы с барышней Ангелой сироты горемычные. Но ведь королевский-то указ оченно вам на пользу, барышни, – сейчас она обращалась к нам обеим. – Оно ведь всяко лучше замужем своим домом и двором жить, чем при вашей-то мачехе. Дак оно и баронессу-то сильно винить нельзя, – тихонько добавила она. – Тоже осталась необустроенная,– да при малом дитенке. Братец-то ваш младшенький, пущай и наследник, а ведь все одно дите дитем. Пока-то он еще в силу войдет.
Возвращение служанки напомнило мне весь ужас нынешнего положения. Может быть, поэтому мы с сестрой одновременно переглянулись. Все же Анжела была для меня сейчас меньшим злом, чем этот непонятный мир и странное наше окружение.
Похоже, служанка ждала от нас каких-то слов или реакции, но мы обе боялись открыть рот. Слава Богу, что сестрице хватило ума не спрашивать, как ей попасть домой. Она, конечно, капризная и избалованная, да что там избалованная! Эгоистка чертова! Можно честно сказать, эгоистичная тварь. Я всхлипнула, вытерев набежавшие слезы и опять мысленно вернувшись к сцене предательства…
– Полноте, барышня Ольга. Слезами вы папеньку не вернете, а оно, может, все и к лучшему. Не больно-то он вас жаловал, барон-то покойный, – женщина снова перекрестилась и добавила: – Пущай ему земля пухом будет, а только при жизни-то он вас так в монастыре и сгноил бы! Так что неча сырость разводить. А вам, глядишь, за это Господь облегчение в жизни пошлет и мужей хороших даст.
Мы снова переглянулись с сестрой. Лично мне очень не нравилось упоминание предстоящем о замужестве, да еще и повторенное дважды. Сестрица скорчила гримаску непонимания, выразительно пожала плечами и спросила:
– А где ж мы мужей возьмем?
Первый раз за все время я вдруг поняла, что говорит она не на русском. А я, что очень удивительно, прекрасно ее понимаю. Да ведь и служанку понимаю!
Женщина с полминуты помолчала, а потом с удивлением в голосе ответила:
– Так ить, барышня Ангела, вам же матушка-настоятельница перед отъездом всё-превсё подробненько обсказала: и про батюшку, и про указ, и про смотрины будущие.
– Она обсказала, а ты повтори! – Анжелка, не смущаясь, строго смотрела на служанку.
– Оно, конечно, в слезах и с расстройства-то вы, может, чего и не поняли, – женщина покачала головой, как бы сожалея о нашей невнимательности и, вздохнув, продолжила: – Я сколь понимаю, обскажу. А уж если где напутаю, не гневайтесь.
Судя по ее рассказу, померев, тот самый батюшка-барон оказал своим дочерям услугу: девочки автоматом перешли в ранг военных сирот. Война закончилась совсем недавно, многие земли были разорены. И король, чтобы показать свое милосердие, выделил часть военной добычи на приданое для осиротевших девиц.
По его замыслу, эти самые девицы срочно должны прибыть в столицу государства – Кингсбург, поскольку сейчас туда возвращаются войска. Там будет дано несколько так называемых «холостых» балов, где неженатые офицеры смогут выбрать себе невест, получив приданое деньгами из казны. По словам служанки, получить приглашение на такой бал для нищих баронетт – большая удача.
Чем больше несообразностей я подмечала, тем растерянней себя чувствовала. Нет электрического освещения, зато есть какой-то король и какой-то покойный барон, который приходился нам отцом. И комната эта вовсе не похожа на номер даже в самой зачуханной гостинице. Да что гостиница! Даже общие помещения в хостеле выглядят по-другому. И уж точно: ни в одном хостеле двух людей в одну кровать не уложат.
Не то, чтобы я не поняла, что именно рассказывает служанка. Просто мозг отказывался воспринимать это как реальность. Информацию я запомнила, но сдвинула куда-то в сторону, чтобы потом, когда эта чужачка уйдет, попытаться разобраться в ситуации. Самое ужасное, что даже поговорить об этом мне было совершенно не с кем. Только сестрица оказалась ровно в таком же положении, как и я.
Служанка еще некоторое время потопталась посреди комнаты, очевидно, ожидая от нас реакции. Но мы обе молчали, боясь открыть рот и спросить что-то лишнее.
– Кашу-то принести ли вам, барышни? Кашка-то вкусная, со сливочками и с медком, – голос ее звучал почти просительно. Но и я, и сестра отрицательно помотали головой.
Женщина еще минуту повздыхала, забрала миски с недоеденным супом и вышла со словами: – Ну, оно и ладно, коли так… Вы сейчас почивайте, барышни. А завтра с утречка в путь. К вечеру уже в замке будем. – Дверь скрипнула и затворилась. По визгу половиц было понятно, что служанка ушла.
– Олька… Может, нас наркотой накачали? Ну не может же быть это все на самом деле! – сестрица подбежала к кровати и сейчас толкала меня в плечо, добиваясь ответа.
Я раздраженно дернулась от нее и резко ответила:
– Отстать от меня, дрянь!
– Ты совсем дура, что ли?! – Анжелка таращила на меня глаза и, кажется, искренне не понимала, почему я не хочу с ней разговаривать. – Совсем больная, да?! Мы тут вляпались непонятно во что. Кругом какое-то средневековье дикое, а ты старые обиды вспоминать начала?
Она продолжала хватать и дергать меня за руку, приговаривая:
– Давай быстро в себя приходи! Тут думать надо, как сбежать, а не губы дуть! Или тебе сильно хочется замуж за незнакомого мужика? Мы по очереди плакали и истерили, но делали это тихо-тихо, опасаясь привлечь к себе внимание. Анжелка шепотом выдвигала какие-то безумные предположения, что все это розыгрыш, устроенный ее поклонниками, чтобы напугать.
– Ага… А там, в машине нас с тобой убили тоже для того, чтобы напугать?! Ты хоть немножко думай, что несешь! – я больше не собиралась быть с ней вежливой и деликатной, к чему мама меня приучала всю сознательную жизнь.
Признаться, когда я первый раз обозвала ее идиоткой, мне стало немного легче. Через некоторое время мы обе почувствовали утомление от этих бессмысленных слов, споров и слез, уселись каждая возле своей подушки, накинув на ноги одно одеяло на двоих, и заговорили уже спокойнее.
– Ты в окно смотрела?
– Нет, а что там?
– Какие-то сараи жуткие. И все снегом завалено. Видно только потому, что луна немного освещает, а так до самого горизонта ни одного огонька.
– Думаю, здесь нет электричества, – я равнодушно пожала плечами, но про себя отметила, что сестрица сейчас не так и плохо себя ведет.
Надеюсь, эта самая служанка и еще кто-то, кто в начале помогал привести нас в чувство, примут Анжелкины требования по поводу телефона и дома за бред. Насколько я поняла, бывшие владелицы наших тел отравились угарным газом. Я опасливо покосилась на печь, не слишком понимая, когда именно она начнет этот газ вырабатывать. Умирать во второй раз мне точно не хотелось.
Кроме того, в голове у меня бродило странное слово “вьюшка”. Почему-то, возможно, из каких-то романов про дореволюционную жизнь в России, мне казалось, что эта самая вьюшка – деталь печи. Правда, эти воспоминания не несли никакой пользы: я все равно не знала, как этой вьюшкой управляют.
Глава 7
Анжела тоже некоторое время устало молчала вместе со мной, очевидно, обдумывая что-то свое, а потом неожиданно спросила:
– Оль, а баронетта – это кто?
Я неопределенно пожала плечами и ответила:
– А фиг его знает... Вообще-то жена барона – баронесса. Раз эта… – я мотнула головой в сторону двери, обозначая ушедшую служанку – Назвала нас с тобой баронеттами, значит, они, ну, то есть – мы – дочери барона.
– То есть мы с тобой обе дочери барона и баронетты?
– Получается так.
– Думаю, Оль, это все же лучше, чем быть дочерью сельского старосты, – задумчиво протянула Анжела.
– Может, и лучше, – равнодушно ответила я. – Только я все равно не понимаю, как мы с тобой выживем и не вызовем подозрений. Мы ведь даже фамилии собственной не знаем! Спроси кто, как папашу покойного звали, мы не ответим.
– А зачем нам отвечать? Чем нахальнее держаться будем, тем правильнее. Все же мы баронетты, а не какие-нибудь там…!
Я поморщилась, узнавая замашки сестрицы. Посидели еще немного, бессмысленно разглядывая друг друга, и она с сожалением вздохнула:
– Жалко, что здесь зеркала нет. Хоть бы посмотреть, как я выгляжу сейчас. Слышь, Олька, расскажи, как я выгляжу?
Я подавила вспышку раздражения и буркнула:
– Нормально выглядишь. Два глаза у тебя и два уха.
– Да нет же, бестолочь! Ты подробно опиши, какие у меня глаза, какие…
– Заткнись! И больше никогда не смей разговаривать со мной таким тоном.
Я испытывала дикое раздражение. Мне хотелось отхлестать эту безмозглую куклу по щекам, но я понимала, что не могу себе такого позволить: шум услышат, и это привлечет к нам внимание. Она растерянно хлопала глазами, а на щеке оставляла мокрую дорожку слезинка:
– Что ты орешь? Я же просто спросила! Мне и так страшно, а ты… – она ткнулась лицом в подушку и заревела.
В общем-то, я занялась тем же самым.
Свеча на столе догорела уже до середины, когда мы обе немного успокоились и потихоньку начали договариваться:
– Завтра скажем, что я ночью упала и ударилась головой.
– Зачем?! – сестрица искренне не понимала, зачем это нужно.
– Затем, что я таким образом «потеряла» память. А ты мне будешь изо всех сил подыгрывать, понимаешь? Главное, сама не трещи. Пусть эта тетка говорит. Чем больше она скажет, тем больше мы с тобой узнаем.
– Да, – задумчиво сказала Анжела. – Я поняла. Слушай, а может быть, обе притворимся?
– Если мы обе притворимся, то кто тетке объяснит, что мы память потеряли? Решат, что мы с тобой сумасшедшие, и опять вернут в тот самый монастырь, откуда везут. Ты сильно в монастырь хочешь?
– Не кипятись, я поняла, – сестрица покивала головой и добавила: – Ты в первую очередь спроси, как эту горничную зовут. А то ведь действительно примут за сумасшедших.
Помолчали. Я неуверенно посмотрела на сестру и спросила:
– Свечку подержишь мне?
– В каком смысле? – недоуменно уставилась она на меня.
– В прямом! – я снова разозлилась на нее. – Там за изголовьем кровати сундук стоит. Может быть, там зеркало есть? – и неуверенно добавила: – Раз он в нашей комнате стоит, значит, там наши вещи и лежат. Правильно же?
– Правильно-правильно! – Анжелка пулей соскочила с кровати и подхватила свечу со стола.
Сундук был велик и разделен внутри на две части тонкой перегородкой.
– Это что, все наши вещи? – недоуменно пробормотала Анжела. – Что, на двоих один сундук и все?!
– Откуда я знаю? Может быть, в повозке еще какие-то шмотки есть.
– В какой повозке? – она уставилась на меня с почти детским любопытством.
Я вздохнула и пояснила:
– Анжела, нет… Не Анжела, а Ангела. Теперь я буду называть тебя так.
– Хорошо-хорошо, называй, – перебила она меня. – Раз уж горничная так зовет, значит, это мое местное имя. А-н-г-е-е-л-а-а-а, – тихонечко пропела она вслух. – А знаешь, мне нравится, как звучит. Почти как ангел! – тихонько хихикнула она.
– Если здесь нет электричества, то, скорее всего, нет и машин. А если нет машин, люди ездят на конях и в телегах. Понятно?
– Я верхом умею!
Я мрачновато глянула на улыбающуюся блондинку и начала вытаскивать из сундука вещи. Мы обе рассматривали их с любопытством и некоторой брезгливостью.
Длинная хламида из льняной ткани с вышитой большой буквой «А» на груди. Буква «А» кстати, была вполне себе узнаваемая – русская. Вышивка сделана неаккуратными неравномерными стежками, как будто ее исполнял ребенок. А перекладина буквы, которая должна была изображать ветку дерева, больше всего напоминала корявую палку с тремя жалкими листочками.
– Это моя запасная ночная сорочка, – шепотом сказала Анжела.
– Почему именно твоя?
– Ну, ты же видишь вышивку. «А» значит Ангела.
– Ничего это не значит. Ни ты, ни я понятия не имеем, как выглядит местный алфавит. Вполне может быть, что именно эта буква не «А», а «О».
После некоторое паузы сестрица вздохнула и тоскливо признала:
– Вот это мы с тобой вляпались…
Спорить я не стала: действительно вляпались. И принялась потрошить сундук дальше. Нашлись три клубка тонких шерстяных чулок, явно ручная вязка, а одни даже ношеные и не слишком хорошо пахнущие. Странно, что их засунули в чистую одежду.
Два платья из грубой шерстяной ткани, жесткой и с непропрядами, непривычного покроя: со шнуровкой на боках и узкой кружевной рюшкой, окантовывающей горловину. Кружево было из довольно толстой нити и больше напоминало тесьму, чем искусную работу мастера.
Три непонятных штуки. Совсем легкие платьица длиной чуть ниже колена и с коротким рукавом. То ли это летние платья, то ли сорочки, мы так и не разобрались. Для платья ткань уж больно прозрачная, для сорочки непонятно зачем пришиты рукава до локтя. Несколько отрезов плотной льняной ткани, возможно, полотенца. Серый фартук с широкими лямками и большими карманами.
Потом нашелся сверток, в котором обнаружились: большая расческа с редкими деревянными зубцами, аккуратные ножнички, палочка с намотанными на нее нитками трех цветов, в которую были воткнуты две иглы, и кусок сероватого мыла, почти без запаха.
Дальше, под слоем большого цветастого отреза ткани пошли вещи поинтереснее. Еще одни чулки. В этот раз тонкие, мягкие и совершенно новенькие. Самое странное – не вязаные, а сшитые из какой-то ткани.
Платье из очень толстого и рыхлого бархата малинового цвета. У него был достаточно глубокий вырез, а юбка раза в два шире, чем на предыдущих туалетах. Еще одно платье, похожее по крою на бархатное, но из сильно мятого атласа и оранжевого цвета. И только на самом дне, завернутое в толстый старушечий шерстяной платок, изрядно поеденный молью, нашлось то, что мы искали – зеркало.
Анжелка немедленно выхватила его у меня из рук и уселась за стол рассматривать себя. А я достала из сундука остатки: холщевый мешок с двумя парами туфель. Одни ношеные, вторые совсем новые. Но обе пары абсолютно одинаковой модели. Это было подобие неуклюжих балеток с тупым носком и каблуком сантиметра полтора.
И еще два маленьких атласных мешочка, в одном их которых нашлась кучка медных или бронзовых шпилек и заколок со всякими там украшениями, а во втором, который был потяжелее, – монеты и украшения.
Подскочившая ко мне Анжела выхватила у меня оба мешочка и вытряхнула их на стол. Добыча была весьма скромна. Несколько очень простеньких серебряных колечек с мутноватыми круглыми камешками, две пары таких же сережек и богатый золотой кулон довольно искусной работы. Плюсом несколько спутанных в комок цепочек. Только одна из них была золотой. Сестра с некоторой брезгливостью рассматривала содержимое:
– Это что?! Это все мое имущество?!
– Да откуда я знаю, Анжела… тьфу ты… Ангела? В любом случае, сейчас мы брать ничего не будем, аккуратно уберем все в мешочки и сложим назад.
– А давай посмотри, что у тебя лежит? Ну, давай посмотрим! Нечестно же, мое все выпотрошили…
Спорить с ней я не стала, проще было согласиться. Во втором отделе сундука лежал примерно такой же набор вещей, только вместо золотого кулона с цепочкой была пара сережек. Серьги были из того же комплекта, что и у Анжелы, и точно так же украшены небольшими гранеными камешками бирюзового цвета.
Я уже упаковывала имущество назад, когда сестрица растерянно спросила:
– Оль, а трусов там что, совсем нет?!
Глава 8
Утром нас подняли еще затемно. В окно не пробивалось ни лучика свете. Анжела, очевидно, по старой привычке, начала было лягаться, потягиваться и ныть:
– Отстаньте от меня все-е-е… я спать хочу-у-у!
Однако нытье ее не увенчалось успехом. Женщина, которая звала нас барышнями и обслуживала, повела себя совсем не так, как тихие и верные служанки в дамских романах. Она резко сдернула одеяло с меня и сестры, ловко задрала ей сорочку и отвесила звонкий шлепок по голой заднице. Этот шлепок заставил и меня, уже сидящую на постели, быстренько протереть глаза. А мгновенно заткнувшаяся сестрица лихо вскочила с кровати.
– Это еще что за капризы, барышня Ангела?! Чай не в королевских хоромах воспитывались. Неужто вам монахини этакое дозволяли? Или вы что, промеж себя порешали, что батюшка помер и на вас теперь управы нет? – старуха строго глянула на меня и притихшую Анжелку и, поджав губы, осуждающе покачала головой. – Вот как приедем, я госпоже баронессе-то все обскажу! Вздумали над старой Луизой шутки шутить, – укоризненно добавила она. И скомандовала: – Быстро собирайтесь, не то голодные весь день будете.
Я толкнула босой ногой оторопевшую Анжелку, напоминая ей о нашем договоре. Но та, похоже, все еще не могла прийти в себя от выговора. Луиза в это время поставила на стул плошку с водой и таким же ворчливым тоном продолжила:
– Умывайтесь быстро!
Мне пришлось ухватить сестру за локоть и нашептать ей в ухо:
– Скажи ей, что я головой ударилась… И про память скажи…
Кажется, только сейчас одуревшая от утреннего события, Анжела пришла в себя:
– Луиза, Ольга вчера упала и головой стукнулась. Очень сильно стукнулась. Даже меня сперва не узнала!
Луиза с подозрением оглядела меня, сняла с плеча полотенце и кинула на стол рядом с миской, скомандовав Анжеле:
– Вы, барышня Ангела, умывайтесь.
После этого она подошла ко мне, прихватив одну из свечек со стола. Внимательно, держа огонек между нами, осмотрела мое лицо, ворча как бы про себя:
