Текст книги "Танец теней (СИ)"

Автор книги: Полина Ледова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

– Лучше не пить. – Сказала она строго. – Я иногда тоже очень хочу… такая страшная жажда… но когда пьёшь, забываешь то, что было. Если всегда пить, никогда ничего не вспомнишь, а пить всё равно будешь хотеть.

Никто вгляделся. Он увидел многих, кто подходил к реке и прикладывался к её спасительному боку забвения. Не помнить было хорошо. Может, кому-то из них удалось напиться так, что они забывали о жажде. Но почему-то этот выбор показался ему неправильным. Может, он ничего и не помнил, но пока ещё ощущал обрывочные миражи где-то глубоко в себе, ещё помнил, что он Никто, помнил Харона и то, как сюда попал. Не хотелось потерять и эти жалкие крохи.

Она, кажется, глубоко задумалась. Её тело чуть склонилось ближе к реке, и он уже подумал, что она сейчас поддастся искушению и выпьет отравленной воды. Никто взял девушку за руку, та сразу же отвлеклась, обернувшись к нему.

– Пойдём лучше отсюда, – предложил он.

Она согласилась, стараясь больше не смотреть на воду. И они ушли куда-то. Казалось, что далеко, но в любой момент можно было вернуться назад к реке. Какая разница, если нет пространства и времени?

На новой поляне цветы были красные. Сначала Никто снова попробовал сминать их, но вновь ничего не вышло.

– Бесполезно, – сказала она. – Их никто не может сорвать.

– Я и есть Никто. – Ответил он.

– Что ещё это за имя? – спросила она сердито. – Если бы ты себя помнил, то уже ушёл бы куда-то.

– Мне кажется, я помню тебя, – сказал он, не переставая разглядывать девушку. – Вдруг я знал тебя раньше?

– А ты помнишь что-то обо мне? – спросила девушка, сразу же заинтересовавшись. – Как меня звали? Кем я была?

Он напрягал память, выхватывал из нее какие-то отголоски забытых имен и размытые лица чужаков, но никак не удавалось вспомнить правильно.

– Не знаю… – признался он. – Мне только кажется, что мы знакомы. Больше не могу вспомнить ничего.

– Обидно. – Призналась она. – Жаль, у тебя не осталось сигарет. Я долго вспоминала что-то о себе, и сейчас мне кажется, что я курю. А больше ничего вспомнить не выходит.

– Что нужно делать, чтобы вспомнить? – спросил он.

Она пожала плечами.

– Ты ничего здесь не можешь делать. Думать, ходить, разговаривать с другими. Но сколько я ни пыталась, все разговоры выходят глупыми. Ни о чем. И все эти иногда пьют из реки. Думаю, я тоже не выдержу и как-то попью. А может, уже пила не раз… Потому что больше нечего делать.

Вдруг он задумался.

– А уснуть можно? И спать, и видеть сны?

Она покачала головой.

– Только смерть спит. Больше никто не спит.

«Спит она среди цветов, Белых, в царстве вечных снов. Кто разбудит смерть? Кто? Кто? Но ответ один – никто».

Он сам не знал, откуда в его пустой голове родились эти строки.

Никто взглянул на красные цветы. Жёлтые – нарциссы, красные – маки. Какой же цветок был белым?

– Ты видела здесь белые цветы? – вдруг спросил он.

Девушка удивлённо посмотрела на него.

– Белые? – она задумчиво взглянула на маки. Огляделась, встала, пошла куда-то, и он пошёл за ней. Они обошли ещё несколько полян, но везде цветы были синие, фиолетовые, розовые… Потом она остановилась. – Не знаю. – Призналась она. – Я не помню.

– Мне нужно найти белые цветы. – Повторил Никто.

– Иди ищи. Я не хочу. – Кажется, ей стало немного скучно. А может, она вспомнила про жажду.

Он вновь достал компас из кармана. Посмотрел на панель, и стрелка опять указала на тень девушки. Никто решил удостовериться точно, отошёл в сторону, повернул прибор, но стрелка была непоколебимой, всякий раз она поворачивалась так, чтобы устремиться точно на девушку.

– Что ты делаешь? – спросила она, с сомнением наблюдая за ним.

– Это странно, но я думаю, мы должны держаться друг друга, – сказал он. – Я хочу найти тебя потом, ладно? Может, я смогу помочь тебе что-то вспомнить.

– Зачем тебе это надо? – нахмурилась она. – Ты же и себя не помнишь.

– Не пей из реки, ладно? – попросил он вместо ответа. – Я найду тебя потом.

– Если не забудешь, – бросила она равнодушно. – Я вот тебя совсем не помню. Жаль. – Заключила девушка. – Удачи в поисках. – И она ушла куда-то.

Никто бродил из стороны в сторону. Золотые цветы, оранжевые цветы, сиреневые цветы… Он почти не помнил их названий и уж точно не мог вспомнить ни одного белого. Иногда он заговаривал с другими тенями, но те тоже никак не могли ему помочь. Вскоре ему начало надоедать. Он оказался на очередной поляне с голубыми цветами и от злости принялся топтать их, но ничего не вышло. «Лучше пойти к реке и напиться чёрной воды, чтобы забыть о белых цветах, – подумал он. – Может, я никогда их не найду».

Никогда.

Никогда – это ледяное слово.

Он опять вынул компас из кармана. Перевернул обратной стороной, там, где была надпись.

«Никогда…»

Только бы разобрать, что там дальше…

Никто долго вглядывался, вложив все свои силы. Буквы расплывались, разбегались в разные стороны, словно играли в чехарду. Он даже принялся водить пальцем по гравировке, но уловить слова было сложно.

«Никогда не…»

Последнее слово было долгим. Таким же долгим, как «никогда», маленькая вечность на поверхности компаса.

«Никогда не теряйся», – вдруг прочитал он и содрогнулся от этих слов.

Он отвёл глаза от компаса и удивился. На горизонте стоял всё тот же силуэт, что и в первый раз, но теперь он показался значительно ближе. Никто даже почти смог рассмотреть его. Судя по росту и фигуре, это был ребёнок, просто мальчик, зазывавший его за собой. Никто бросился к нему навстречу. Он не знал, как долго он шёл, просто продолжал идти всегда вперёд, но силуэт так и не приближался к нему, оставаясь всегда на черте горизонта. Иногда он терял его из вида, но всегда неотступно замечал снова. Может, если бы Никто шёл в привычном ему мире, то давно бы состарился, может, за это время сменились бы тысячелетия, но только не здесь, да и мало чего он помнил о своей прошлой жизни и о её законах.

Компас и этот мальчик напоминали ему о чём-то важном. Он не мог понять, о чём именно, но согласился играть по правилам этой запутанной игры. Никто видел все цветы мира, некоторые названия он даже сумел вспомнить, но, когда добрался до поляны из белых цветов, всё равно оказался ошарашенным от их красоты и тотчас забыл и о мальчике, и о компасе, и обо всём остальном.

Эти белоснежные мягкие лепестки, что стали ей периной. Ему даже почудилось, что он может слышать сонное благоухание из их чашечек, что он способен тоже лечь прямо здесь и уснуть подле неё. Бескровные губы были плотно сомкнуты, как и веки с чёрными длинными ресницами. Её кожа напоминала известняк. Лицо, не тронутое ни солнечным лучом, ни румянцем, было спокойно и божественно прекрасно. Длинные светлые волосы расплескались по обеим сторонам её тела, и ни малейшее дуновение ветерка не смело их потревожить. Под скромным шёлковым платьем покоились округлые груди, такие же неподвижные, как и время. Она тщательно спряталась. Сделала так, чтобы никто не нашёл белых цветов. Не просто цветов – асфоделей, символов смерти. Асфодели. Как он мог забыть их название? Они росли на могилах умерших. Они росли в Аиде. На них спала смерть. Волшебные цветы вечного забвенья.

Никто нашёл её. Нашёл смерть. Он не понимал, зачем должен был это сделать. Просто идея о том, что в его силах что-то изменить, кажется, очень давно была посеяна в его голове. Словно это была его загробная миссия, о которой он никогда не знал. Найти смерть – за этим он здесь. Но вот отыскав её, наконец, он не знал, что делать дальше. Уснуть он не мог. А как разбудить её – просто не знал.

Кто разбудит смерть? Никто.

Никто подошёл к ней. Не смея возвышаться над властительницей жизни, он наклонился, сел подле на белоснежные асфодели и ещё долго сидел и смотрел на бесподобное лицо. Он даже боялся её потревожить, но знал, что должен. Иначе, зачем ещё он её искал? Он и есть Никто. В его силах всё исправить. Исправить мир живых и мир мёртвых.

Но как разбудить её? Нельзя же просто взять и потревожить. Нельзя заговорить, закричать, чтобы она проснулась. Он не мог так поступить. Она же была совершенной, она стояла и над живыми, и над мёртвыми. Одна единственная, воплощённое божество.

Он наклонился ниже над мирным неподвижным лицом, ещё недолго рассматривал ровные, правильные линии, плавные изгибы, а затем нагнулся ещё ниже и поцеловал её в губы.

Глава XVII. Персефона

556-557 день после конца отсчёта

И она проснулась. Чуть вздрогнули веки, смежённые вечным сном, прежде чем освободить её неземные глаза. В её лице мгновенно ожили все мыслимые и неподвластные пониманию эмоции и выражения, она глубоко вздохнула, и грудь вновь замерла без движения.

Стихийная богиня, заточенная в человеческой оболочке, оперлась рукой о пружинистую траву и приподнялась, чтобы встать. Никто вдруг испугался этого движения, вскочил сам на ноги и озабоченно подал ей руку, предлагая помощь, но она даже не взглянула на протянутую ладонь, распрямилась, воздушным мановением руки расправила складки на платье и, приняв величественный вид, посмотрела на него с вызовом и грозным осуждением. В её сказочных глазах горело истинное прозрение.

– Спит она среди цветов: белых, в царстве вечных снов. – Произнесла она мелодично. – Кто разбудит смерть? Кто? Кто? Но ответ один…

– Никто… – закончил он за неё.

Смерть чуть нахмурила изящные брови:

– Никто, – повторила она со скрытой насмешкой, с вызовом. – К чему это? Или ты до сих пор считаешь себя Никем, Аластор? – спросила она.

– Нет. Больше не считаю, – признался он, пряча глаза, не смея выносить её взгляд на себе.

– Ты всё вспомнил? – Её голос гремел мелодичной симфонией. Он был и пугающим, и прекрасным одновременно.

– Да. Я всё помню теперь…

Она молчала какое-то время, а он не мог посмотреть на неё.

– На что ты надеялся? – спросила смерть. – Зачем ты здесь?

– Ты спала… и я понял, что смогу разбудить тебя, – ответил Аластор.

– Считаешь себя избранным?

– Нет.

– И правильно, – строго согласилась она и опять замолчала. – Ты не смотришь на меня и не заговариваешь первым. – Произнесла она, в конце концов. – Ты меня боишься?

Он поднял голову, взглянул прямо в её дикие потусторонние глаза, в идеальное и грозное лицо.

– Я не хочу оскорбить тебя, – сказал он.

– К чему был этот поцелуй? – спросила смерть.

Он замялся.

– Решил, что только так можно снять чары? Это не сказка, Аластор. – Она протянула к нему тонкое запястье с длинными воздушными пальцами на точёной кисти. – Потрогай, если не веришь. Я настоящая.

Он с сомнением взглянул на её руку. Что делать? Доказать, что ничего не боится? Но это была ложь. Вдруг опять разозлится на него? Может, до неё никто не вправе дотронуться?

Аластор взял её за руку. Кожа оказалась нежной, как шёлк, тонкой, холодной, он поднёс ладонь к губам и нежно поцеловал в тыльную сторону, на что она ничего не сказала.

– Как мне называть тебя? – спросил он. – Смерть?

– Смерть – это не имя, – ответила она. – Имена нужны смертным, чтобы обозначать своё лицо. Такие, как я, обходятся без них. Люди дают мне тысячи имён для тысячи моих ликов. Выбери любое.

– Персефона, – произнёс Аластор.

Смерть кивнула:

– Годится.

– Я преклоняюсь перед тобой, Персефона. – Сказал он. – И восхищаюсь тобой.

– Ложь! – отрезала она, вырвав у него свою руку. – Ты считал, что равен мне! Ты убивал, отбирал мои жертвы! Называл это своей работой, превратил в свою миссию. Думаешь, что достоин быть мной?

– Нет… – ответил он. – Мне жаль за всё то, что я делал…

– Вновь ложь! – Персефона не на шутку разозлилась, шагнула к нему и нависла над ним. – Я вижу тебя насквозь, не смей мне врать! Ты не умеешь сожалеть о своих преступлениях. Чего ты хочешь от меня?

– Выбраться отсюда, – прямо ответил Аластор. – И, если возможно, увести кое-кого с собой.

Он думал, она ударит его, повергнет в траву, испепелит на месте. Интересно, можно умереть ещё раз, когда ты уже мёртв?

– Ты не имеешь права просить за других, – заявила смерть. – Слишком много возомнил о себе?

– Я же всё вспомнил. – Нашёлся он. – Вспомнил, кто я, и как умер. Теперь я могу помочь вспомнить и ей… а может, и кому-то ещё… Я не могу здесь оставаться, я нужен сёстрам…

– Назад дороги нет ни для кого, Аластор, – отрезала смерть. – Ты мёртв. Не существует способа это изменить.

– Должен быть, – не сдавался он. – Не важно, избранный я или нет, я разбудил тебя. И я вспомнил, кто я. Ты тоже знаешь, что мне здесь не место, это твои законы!

– Ты ничего не знаешь об этом мире и его законах! – сказала Персефона. – Та загадка и миссия пробудить ото сна смерть – была не для тебя! Хочешь найти выход? Тебе придётся пойти со мной, и я покажу тебе все возможные. – Она снова протянула ему руку, и на этот раз Аластор, не раздумывая, сжал её в своей.

Они перешли на другое поле, прочь от белых цветов. Теперь перемещение показалось Аластору сущим пустяком, они едва сделали шаг, вот только этот шаг вдруг отдался старой хорошо знакомой болью в ноге.

– Я опять хромаю? Разве так возможно? Я же мёртв. – удивился Аластор.

– Раны проходят. Шрамы остаются. – Равнодушно изрекла Персефона. – Ты вспомнил себя, значит и вспомнил свою боль.

Здесь не было холмов, прямо перед ними лежали две дороги, расщепленные в противоположные стороны и ускользающие за горизонт.

– Я создала этот мир для них. – Сказала Персефона, наконец, сменив свой озлобленный тон на нейтральный. Её голос плыл мелодично в неподвижном воздухе. – Аид. – Гордо произнесла она. – Раньше, когда мир живых был проще и примитивнее, люди делились на чёрных и белых. Чёрные – те, чьи сердца грязны, шли в Тартар, – она кивнула на дорогу слева. – Это те, что совершали при жизни убийства и не знали любви. Их судьба была плачевна. В Тартаре они навсегда теряли самих себя, растворялись в бесконечной пустоте с подобными им. Белые, те, что совершали подвиги во имя близких, шли правой дорогой – попадали в Элизий – страну вечного счастья. Но со временем я поняла, что двух дорог стало недостаточно. – Сказала она поникшим голосом. – Души людей перестали быть чёрными и белыми, таких становилось всё меньше. Большинство – серые, всё заполняли и заполняли моё царство. Не хорошие и не злые, их было нельзя судить, и идти им было некуда. Они испытывали жажду и пили из Леты – реки забвения. Те, что находили покой и беспамятство в её берегах, желая поскорее забыть о том, что совершали – были достойны лишь Тартара, потому что нет греха более тяжкого – чем забвение. Другим я старалась помочь вспомнить, кто они, и давала шанс искупить их вину. Если им это удавалось – их ждал Элизий. Но со временем серых душ становилось всё больше и больше. Меня огорчало то, что многие предпочитали воды Леты. А затем кое-что переменилось в устройстве моего мира.

Она вдруг отвела Аластора в другое место, и увиденное потрясло его. Посреди пейзажа находилась трещина, рассекавшая его пополам. К ней никли тени, одна за другой проскальзывая, протискиваясь сквозь отверстие куда-то в пустоту.

– Между мирами возникла брешь. – Произнесла она внезапно дрогнувшим голосом. – Спираль мироздания треснула, и из переполненного Аида тени стали просачиваться в мир живых. Не знаю, на что они надеялись. Может, считали, что так могут вернуться к жизни. Тени оказывались лишь призраками среди людей. Одинокие, не помнящие себя, они стремились к живому и вскоре стали вселяться в людей. Это стало губительным для обоих миров. Правила изменились раз и навсегда. Постепенно, если им это удавалось, они вытесняли старую душу, крали у неё все воспоминания и чувства, и подменяли собой. Первая душа уходила, а тень получала ещё один шанс. Только будучи серыми, они не умели им распоряжаться и снова возвращались на Асфоделевы поля в моё царство.

Вместо того чтобы отвести Аластора в новое место, Персефона вдруг показала ему спираль. Аластор не понял, как ей это удалось, но было похоже на то, что она отправила этот образ прямо ему в голову.

– Всё вращается по спирали, – сказала она. – Миры создаются и постепенно вырождаются. Для всех вселенных иногда нужна чистка – перезапуск. Тогда в новом витке спирали возникает новый мир. Беда в том, что каждый раз спираль становится всё уже и уже. – Она насупилась. – Конец света уже был, но тени всё ещё на свободе, и их становится всё больше. Это последний виток спирали – Океания. Если тени проберутся и туда, они отравят её. Ещё одного перелома спираль не выдержит. Тогда будет конец.

Она убрала спираль. Они оказались возле реки, теперь он знал название – Лета. Мирные воды вечного забвения. Как сладки они были для несчастных скитальцев, теней.

– Ты всё вспомнил, – согласилась она. – Но ожить ты не сможешь никак, а пройти через трещину я не позволю. Я предоставляю тебе выбор. Либо Тартар, либо Элизий. Тартар ты можешь получить прямо сейчас – зайди в воду с головой и пей. Волны Леты унесут тебя сами. Там будет забвение. Глубокое и бескрайнее.

– Я не согласен на это, – сказал Аластор. – Я нужен Вестании и Теренее. Моё место с ними.

В её взгляде вновь появился праведный гнев.

– Ты ошибаешься, если считаешь, что заслужил спасение своим поступком. – Заявила Персефона. – Ты сделал худшее из того, что можно было совершить – ты отдал себя тени, накормил её. Поэтому ты и смог меня найти, твоя гибель была иной, не такой, как у остальных.

– У меня не было выбора…

– Считаешь, что совершил великий поступок, пожертвовав собой ради девочки? – брови изящно приподнялись. – Думаешь, одним этим можно смыть все грехи? Ты забыл, скольких ты убил? Детей, бродяг, сумасшедших, их мать? Ты был убийцей, и ты так и остался им. Может, эти две девочки и поверили тебе, разглядели твою светлую сторону, но я вижу правду, меня ты не обманешь. Твой поступок ничего не изменил, ты так и остался серым, и в твоём случае дорога в Элизий будет слишком тяжёлой. Я предлагаю Тартар.

– Я не хочу их забывать. – Сказал Аластор. – Ни за что на свете я не откажусь от воспоминаний.

Персефона стояла и смотрела на него с оценивающим видом.

– Значит, Элизий, – в конце концов, заключила она. – На что ты готов пойти?

– Я не знаю… – признался Аластор. Он бы отдал всё, чтобы вернуться в мир живых, но смерть не позволит ему. – Я готов искупить свои грехи. Расплатиться за тех, кого убивал.

– Тебе нужна индульгенция, а не Элизий, – сказала Персефона, ещё раз изучив его взглядом. – Цена будет очень велика.

– Я согласен. – Он говорил искренне. Терять всё равно было нечего.

– Ты не знаешь, на что соглашаешься. – Напомнила Персефона. – Тебе придётся пережить смерть. Раз за разом, пережить смерть тех, кого ты убил. Тогда я заберу их с твоего счета. Эти убийства станут моими, а я имею святое право на убийство.

– Я согласен. – Повторил Аластор.

– Ну что ж, – её губы впервые тронула улыбка. – Тогда крепче держи меня за руку.

***

Встреча с Вестанией и Теренеей почти смогла отвлечь Нику от скорбных событий последних недель. Она вспомнила, как приятно ей было заботиться о маленькой Торне, когда они также летели в кабине дирижабля на поиски легендарного Ууракулиса, Блуждающего города. Ника никогда не хотела детей и прекрасно понимала, что у неё их не будет. Её отталкивали младенцы, она испытывала только брезгливость и страх при виде них. Но вот с подростками ей на удивление нравилось общаться. Может, в их неуверенности и неказистости она находила что-то знакомое и похожее на неё саму? Оттого ей хотелось помочь им, словно так Ника могла спасти саму себя, вот только и она прекрасно понимала – в целой вселенной никто никого спасти не сможет, особенно теперь, когда мир обречён на конец.

И всё же она получала слабое утешение от того, как показывала Теренее, как играть на арфе. Её трогала та сестринская любовь, которую она видела в общении между Вестанией и младшей. А ещё на борту «Икара» теперь была собака – единственная из выживших, её звали Сказка. Если поначалу она просто лежала и тихонько скулила, то сегодня впервые стала вставать, даже поела немного варёной курицы. Позднее Теренее даже удалось с ней немного поиграть, пусть она ещё и оставалась слишком слабой. Ничего, самоеды – крепкие собаки, а значит, она скоро совсем отойдёт.

Ника рассказала сёстрам их с Эльпис историю любви с самого начала – как они встретились в Академии, обнаружили фантастическое внешнее сходство друг с другом. Как решили всерьёз заняться музыкой и выступать вместе, потом о знакомстве с Пигмалионом и о контракте с «Оморфией». О жизни в Харибде, о попытке их побега в Океанию. Только вот Ника умолчала о том, почему именно он не состоялся.

– Зато в этот раз всё получится. Я уверена. – Сказала она, отведя взгляд от сестёр на заснеженный полуостров Пацифида, что лежал далеко под ними.

– Мне жаль, что всё так получилось. – Сказала Теренея.

– Путь к свободе всегда связан с потерями. – Отозвалась Ника. – Вы тоже многих потеряли на этой дороге.

Вестания ничего не сказала. Она поднялась с дивана и отошла к иллюминатору, отвернувшись от остальных. Прячет слёзы. Старается быть сильной ради сестры. Она уже услышала рассказ девочек об их путешествии. Удивительно, как дети смогли вынести столько испытаний, выпавших на их долю.

– Может, сыграешь что-то? – Спросила Теренея с надеждой в голосе. Наверное, хотела сменить тему.

Ника задумалась. Играть песни из их последнего альбома не хотелось. Слишком много воспоминаний.

– Я сыграю самую первую песню, что мы написали с Эльпис. Ещё когда учились в Академии. Она была о нас, но мы решили, что не будем исполнять её, когда стали Эльпиникой. Называется «Капля крови и капля вина».

Ника села за арфу и стала самозабвенно перебирать струны, вспоминая подзабытый мотив. Она запела:

Вдруг потеряла отраженье я своё,

Его склевало этим утром воронье,

И я разбила на осколки зеркала

И ими срезала свои черты лица.

Ведь чтоб сложить себя в единое опять,

Сначала нужно всё-всё прежнее сломать

И осушить до дна загадочный дуэт:

Две алых капли – в них отличья нет.

Что ты есть – вино или кровь?

Проиграешь иль выиграешь вновь?

Яд испей до самого дна,

Капля крови и капля вина.

Что в бокале – кровь или вино?

Ты гадаешь, глядя на дно.

Этого зелья боли…

Капля вина и крови.

Все маски я, сорвав, в огне сожгла

И босиком плясала на углях костра

Я имена все стёрла со страниц,

Прочь прогнала я всех богов и жриц.

Я отреклась от них, скиталась много лет

Не зная, что ты шла за мной вослед.

И, обернувшись, в ясном свете дня

В тебе вдруг я нашла саму себя…

Кровь и вино –

Мы теперь одно,

Но всегда есть плата…

Мне всё равно:

Кровь и вино –

И я снова буду крылата…

***

Ника выглядела такой самозабвенной, пока перебирала струны арфы, но как только пропела последние строки, вдруг резко отняла руки от инструмента. На её глазах навернулись слёзы, она еле сумела сдержать их.

– Я никогда не просила богов о счастье, – сказала она. – Только о том, чтобы мы с Эльпис были вместе, в печали и в радости, но вместе… – она замолчала на миг, собираясь с духом. – И чтобы мы были живы. Обе… – после этого Ника уже не смогла договорить, она посмотрела на сестёр, после чего немедленно встала, бросила извинение через плечо и ушла к себе в комнату.

А ещё эта строчка… про крылья.

Вестания почувствовала холодок, пробежавший по спине.

«И я снова буду крылата».

Фраза прозвучала дико, потому что Вестания поняла, о чем идёт речь.

Образ человека с огромными крыльями за плечами родился в воображении Вестании, как тотчас что-то внутреннее, подсознательное воспротивилось этой идее. Образ ангелов был табуирован во всей Ойкумене. Чувство, которое они вызывали в Вестании было похоже на отвращение и стыд, который она испытала после того, как Алкид открыл им тайну их происхождения. Умом она понимала, что виной всему было даже не воспитание, а самая настоящая пропаганда властей, которые навязали им своё мнение, привили конкретную мысль, спорить с которой она не могла.

Теренея тоже выглядела сбитой с толку, не только строчкой про крылья, но и реакцией Ники.

– Тяжело терять близких, – с жалостью в голосе заключила Вестания. Тера подсела к ней за стол.

– Я скучаю по Аластору. И по Асфоделю. – Пожаловалась сестра.

Скучает… она всё ещё думает о них так, словно они живы.

Удивительно, но прошло столько времени с момента их исчезновения в теневом лесу, а они с сестрой даже ни разу не обсудили произошедшее. Нужно было думать о своих жизнях.

В другой раз Вестания бы уколола младшую, непременно бы вернула её с небес на землю, но после всего, что они пережили, Веста научилась ценить их жизни. До тех пор, пока они живы, пока жива Теренея – она никогда не обидит её больше. Что бы та не говорила, какие бы глупости не несла, Тера всегда теперь будет важной для неё.

– Как ты думаешь, что стало с Асфоделем? – спросила Теренея.

Вестания не знала. Мальчик оставался для неё самой большой загадкой. Они несколько раз встречали его на своём пути, и всегда это было случайно. Вот только Вестания больше не верила в случайности. Асфо появлялся и в вагоне «Восточного Вестника», и в Акрополе, словно предупреждая их о чём-то важном. Благодаря ему, они спаслись в хижине, но вот стоило ли винить его в неосторожности возле теневого леса? Ведь Тера пошла вслед за ним, а на её поиски отправился и Аластор. Вдруг, мальчик опять пытался их спасти?

– Я не знаю. – Честно ответила Вестания.

– А Серый?

Серый? Как ты думаешь? – спросила она призрака.

Но он не ответил, так что Вестания тотчас поймала его на лжи.

Ты скрываешь что-то от меня! – поняла она.

«Я не помню», – попытался оправдаться он.

Попробуй вспомнить!

– Серый что-то знает, – сказала она вслух. Обычно Вестания предпочитала не делиться с сестрой их долгими разговорами с тенью, но сейчас не могла молчать, дело касалось Асфо, а его судьба тесно переплеталась с ними.

Серый! – потребовала Вестания снова. – Ты от меня больше не скроешься.

«Я и правда ничего не знаю. – Теперь он не обманывал её, она чувствовала. – Могу сказать лишь одно – он не просто человек. Это я точно знаю. А значит, он может быть жив».

Так кто он, если не человек? – не отставала Вестания. – Тень? Ангел? Океаниец? Откуда он взялся?

Серый вновь не спешил отвечать, но теперь она чувствовала его беспомощность.

«Я правда не знаю… Но что-то большее, чем всё, что ты назвала».

Значит, с ним все будет хорошо?

Но он боялся брать на себя такой груз ответственности. Серый не хотел внушать Вестании ложных надежд и причинить ей боль.

Что ты вообще за тень? Тоже мне, страшное привидение! Не можешь ответить на простой вопрос.

«Прости. Но, правда, не знаю, что тебе ответить».

Вестании пришлось дать ему знать, что она ценит эту кротость призрака. В конце концов, он не пытался подчинить её себе, как о том говорил Алкид. Последнее время Серый даже не стремился прорваться в глубину её сознания. Стоило отдать ему должное.

На следующий день Ника сделала вид, что не помнит о вчерашнем случае. Она пребывала в бодром настроении, заражая и их с сестрой. Она суетливо ходила из стороны в сторону по борту «Икара», то и дело отвлекаясь на карты и чертежи, перепроверяя маршрут.

– Всё, вроде, правильно, – не уставала повторять она. – Сегодня доберёмся до храма.

Вестания не знала, что и думать. Их путешествие должно скоро подойти к концу, теперь эта мысль казалась ей невероятной. Она лишь недавно поняла, что искала всё это время. Поверить в Океанию ей пришлось, чтобы не потерять желание жить, ещё когда они блуждали в отменённых землях. Это спасло её тогда. Аластор хотел, чтобы мы нашли её. Мама тоже в это верила. Они вдвоём погибли ради того, чтобы дать нам этот шанс. Мы не можем подвести их.

«Вы же ещё не знаете, как туда проникнуть», – Серый напомнил ей, как Ника рассказывала о своей первой попытке туда попасть.

В этот раз все получится, – упорно отвечала Вестания. – ты просто боишься, потому что не знаешь, что будет с тобой, когда мы войдём в Океанию, так?

«Никто не знает». Она почувствовала его страх, закравшийся и в её сердце.

Я не стану тебя прогонять. Я же говорила. До тех пор, пока ты не вспомнишь всё, ты можешь быть со мной. Может, в Океании мы найдём способ помочь нам обоим.

«Я боюсь не этого. Я боюсь за тебя».

Почему? – удивилась Вестания.

«Теням не место среди живых. Ни в этом мире, ни в любом другом. Если в Океании все действительно такие возвышенные и прекрасные, как гласят легенды, они могут запретить тебе войти».

Что-нибудь придумаем, – пообещала Вестания. Серый сделал вид, что согласился, но она хорошо распознавала его фальшь, он не мог просто так скрывать от неё свои чувства, которые моментально передавались и ей.

Теренея с увлечением перебирала тонкие струны арфы, тренируя простой мотив. Слишком мало времени на практику, на это же годы уходят, – подумала Вестания, подсаживаясь к ней рядом и наблюдая за плавными движениями её рук, которые то и дело ошибались, нерешительно замирая, не зная, что делать дальше.

– Нравится? – спросила Теренея, кажется, закончив партитуру.

Вестания слышала, как Ника играет на арфе и, конечно, это не шло ни в какое сравнение с попытками Теренеи, но она дала себе слово перестать ругаться с сестрой и, как могла, придерживалась его.

– Да, очень здорово, – сказала она. – Хочешь стать новой музой?

– Лучше не надо, – вмешалась Ника, которая теперь стояла с задумчивым видом у маленького иллюминатора.

– Мы скоро прилетим? – спросила Теренея в очередной раз, уставив на неё свои большие серые глаза, в которых теперь скрывалось столько потерь, что они перестали походить на детские.

– Скоро, – ответила Ника, но Вестания услышала в её голосе лишь надежду, а не уверенность.

– На что похож храм? – Вестании хотелось как можно лучше представлять, что именно они ищут, она боялась полностью доверять людям, пусть и не видела повода подвергать искренность Ники сомнению.

– Там есть город в скале, – объяснила муза. – За этой скалой стоят развалины древнего храма аборигенов. Мне кажется, это место как бы на стыке между Элласом и Океанией.

– Что вообще из себя представляет Океания? Там действуют другие законы? – спросила Вестания.

– Правда, что там плавают киты на небе? – тут же зажглась Теренея. Они вообще много говорили об Океании все эти дни, и Ника уже не раз отвечала на вопросы сестры. – И жемчуг…

– В жемчуге и китах я уверена. Мы видели их своими глазами. Но, скорее всего, наше небо – это океан в волшебной стране, а наша суша – самое её дно, отсюда и пошли сказания о летающих китах. Иногда они заплывают слишком глубоко, тогда можно увидеть хвосты среди облаков.

– То есть, Океания – где-то на небе? – не унималась Теренея.

– И да, и нет. Она – это другой мир, который отделен от нашего временем и пространством. Вы же, наверняка, слышали легенду про пятнадцать секунд, на которые она опережает материк? В том месте, куда мы плывём, мы сможем пролезть через эту разницу во времени. – Ника снова отвернулась к окну. Вестании не понравился этот жест, он был немного наигранным. То ли она и впрямь не хотела говорить, то ли хотела произвести больший эффект, заставить их задохнуться от предвкушения.