Текст книги "Танец теней (СИ)"

Автор книги: Полина Ледова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Давай покончим с этим, – тихо, нерешительно.

Я тебе вообще нравлюсь? Ты, вообще, хочешь секса, или тебе всё равно? – зазвучал в голове голос Эхо. Это тогда он был мёртвым. Это тогда он ничего не чувствовал и давился от пустоты. Спать с Реей – всё равно, что с мёртвой Лиссой. Холодное тело девушки напомнило Аластору туловище сумасшедшей.

Ну что? – вопрошали полные скорби глаза, когда Рея всё же осмелилась взглянуть на него. Он прижался к ней телом, всё равно было холодно, может, хоть так им удастся согреться? Меж ними не было страсти, не было любви, не было влечения. Только долг, а чувство долга не могло возбуждать.

– Я могу что-то сделать… если нужно, – прошептала она.

Можешь. Несомненно, можешь, – только так. Долг.

– Закрой глаза, – сказал он тихо.

Она подчинилась. Прямо, как Лисса. Тело холодное. Податливая. Она может сделать что-то, если нужно. Не по своей воле. Рея не станет возражать ему сейчас, сама же попросила. Можно обойтись и без поцелуев, в конце концов, на что им играть в любовь? Она не проститутка, не Эхо. С ней они притворялись. С Реей они были честны.

– Не бойся, – прошептал он, когда она вздрогнула от его прикосновения.

Он повернулся к столешнице и задул свечу издалека. Зачем им свет сейчас? Только отвлекает.

Аластор положил руку ей на горло и слегка сдавил, так, чтобы она могла дышать. На миг он смутился, опасаясь, что Рея подумает что-то не то, но она подчинилась. Или так, или тебе придётся что-то делать, – подумал он. Аластору не хотелось заставлять её, поэтому пусть просто потерпит.

Локоть покоился меж её круглых упругих грудей. Под его рукой трепетало дыхание Реи. Он контролировал его, держал в кулаке и мог бы отобрать, если бы сдавил сильнее пальцами. Всего-то стоило немного надавить. Задушить легко, даже одной рукой, если знать, куда нажимать. В неравномерных вдохах всё ещё крылись её рыдания, хриплые звуки потерь. Он мог так легко отобрать их. Чёрный мрак тесной холодной комнаты обволакивал их. Сколько теней здесь копошилось, ожидая момента слабости, чтобы поглотить их с Реей треснутые души? Он прижался к ней ещё плотнее, не убирая руки с горла девушки, не ослабив, но и не усилив хватки. Аластор не стал её целовать. Он прижался носом к её заплаканной щеке, вдыхая запах её страха и скорби. От неё пахло смертью, словно та и на Рее оставила свой смрадный отпечаток. Живая. Мёртвая. Не всё ли равно? Они все рано или поздно умрут: толпа ходячих мертвецов, пища для червей и ворон.

Рея вдруг схватила его за руку, впилась ногтями в кисть, пытаясь оторвать её от горла. Я не душу её. Она может дышать. Точно. Тогда он сжал её запястье, прижал к подушке так, чтобы она не смогла вырваться. Она ещё попыталась сопротивляться. Ему это нравилось. Мрак словно сгустился. Глаза отказывались привыкать к темноте.

Вдруг Рея словно взбесилась, стала вырываться, выкручиваться всем туловищем, толкать его коленями, но Аластор не оставил ей ни единого шанса, прижимая её к кровати тяжестью тела. И тут, когда трепещущий от удовольствия Цербер освободился от своих пут, когда Аластор вошёл в неё, Рея неожиданно перестала двигаться. Её тело обмякло, сделалось податливым, безвольным. И ему это понравилось. Он убрал руку с её горла, она никак не отреагировала. Время неслось, как будто часовой механизм пришёл в неисправность. В конце концов, дело было сделано.

Не могла же она на самом деле задохнуться? – подумал он, отстраняясь. В чёрно-синем блеклом сумраке он видел силуэт Реи, распростёртой на кровати. Она не двигалась. Потом, когда в ушах утихло биение крови, до него донеслось её прерывистое дыхание. Аластор не знал, как реагировать на её поведение. Теперь то, что они совершили, стало казаться ему низким и грязным. Рея перевернулась на бок, подобрав колени к животу и обхватив их руками. Аластор сел рядом, не решаясь ни заговорить, ни дотронуться до неё, ни зажечь свечу. Спустя минуту он услышал, что она начала тихо плакать.

– Рея… – произнёс он шёпотом, сбитый с толку такой реакцией.

– Нет, все хорошо, – запричитала она. – Спасибо тебе… ты всё сделал правильно… мне… мне понравилось… – почему-то Аластору показалось, что она солгала. – Я просто… подумала опять о них… о Меконе и нашем сыне.

– Прости, что я… – но она опять не дала ему договорить.

– Всё хорошо… правда… спасибо… спасибо, что не стал заставлять меня…

– Я понял.

Ещё некоторое время они не говорили. Рея продолжала рыдать, наёмник сидел рядом, разглядывая сгустки мрака, силясь разглядеть в них возможных невидимок.

– Я так долго пыталась внушить себе, что не люблю его, – заговорила, наконец, она. – Что делаю всё это ради Сопротивления, что тоже приношу свою жизнь во имя народа. Это же был мой выбор, меня никто не заставлял. Этот ребёнок должен был остановить войну. И вообще, я всегда знала, что не выйду замуж по любви, и что не буду растить детей. Мои дети не могут мне принадлежать.

Тут Аластор напрягся. Вдруг он усомнился в её намерениях.

– А потом Мекон… он был хорошим партнёром. У нас родился сильный, здоровый малыш, но роды были тяжёлыми… на последнем месяце я уже не могла ходить, лежала в медицинском институте Сциллы. Отец так настоял. Как только малыш родился, Мекон выкрал нас оттуда. Потом мы скрывались, а потом попали на тот поезд. Мекон обещал заботиться о нас, обещал отвезти нас к Алкиду, где мы будем в безопасности. Мы думали, что, когда доберёмся до Термины, обоснуемся там, тогда выберем имя для сына. И теперь их обоих не стало.

– Ты, правда, думаешь, что твой отец тебе поверит? – спросил он с сомнением. – Да даже если тебе удастся так долго сохранять в тайне то, что ребёнка нет… если ты родишь второго, неужели ты считаешь, что он не найдёт способа просто отобрать его у тебя?

В конце концов, кто знал, сколько ещё устоит Сопротивление? Аластор не думал, что долго. Слишком много всего Акрополь позволил активистам. Побег их лидера из тюрьмы они просто так не оставят без ответного удара.

– Посмотрим, – ответила она уклончиво и тихо всхлипнула.

– Ты же не для себя его хочешь. Так?

– Это уже тебя не касается, – ответила она холодно. – Ты согласился, что он не будет твоим сыном. Вот и всё.

– А если девочка?

– Это будет мальчик. – Упорно ответила Рея.

Откуда она вообще знает, что у нас получилось зачать ребёнка с первого раза? – подумал Аластор, хотя мысль почему-то показалась ему самоутешающей.

– Аластор, – позвала она его, спустя ещё почти минуту.

– Что? – он так и не решился зажечь свет.

– То… то, что ты делал… только не думай, мне всё понравилось, просто… это тебя возбуждает, да?

– Да, – произнёс он просто.

– Я так подумала, когда ты… – она замялась. – Поэтому просто решила подыграть.

– Спасибо, – сухо ответил он.

Она больше ничего не сказала на этот счёт, и Аластор даже был благодарен ей за это молчание. По своей натуре он ненавидел, когда кто-то начинал копаться в его голове. Может, по этой причине он так и не нашёл себе девушку.

Раньше, ещё до Эхо, он снимал шлюх. С ними было проще, достаточно заплатить вдвое больше, и они соглашались исполнить любую прихоть клиента. Их это тоже устраивало: за четыреста талантов вместо двухсот они должны были лежать неподвижно и никак не реагировать на происходящее. Он прогадал только с одной. Слишком сильно стиснул её тонкую шею. На прозрачной коже остались фиолетовые следы рук. Грудь уже не колыхалась, а губы так и остались немного приоткрытыми, силясь поймать глоток воздуха. Она расцарапала ему руки, пытаясь освободиться, но ничего не вышло. Волосы были выкрашены в ярко-рыжий, но отросшие корни выдавали природный русый цвет. Она называла себя Афродитой, хотя, наверняка, имя было фальшивкой. Он и сам не понял, как это произошло, был слишком увлечён, потом увидел, как безвольно её тело распласталось по кровати. Нельзя спутать мёртвую и спящую, во всяком случае, Аластор видел слишком много мертвецов, чтобы ошибиться, даже с первого взгляда. Он просто оставил её тело и ушёл. Сколько их умирало каждый день? Кого станет волновать смерть очередной пчёлки? Никто не знал, с кем она была, он никому не называл своего имени, и их не видели вместе. Уходя, он старательно проверил, чтобы в её квартире отсутствовали следы его присутствия.

Нет ничего трагичнее, чем смерть молодой девушки, – так сказал ему однажды Гектор, на втором году службы, когда он впервые получил задание застрелить не какого-нибудь наркобарона, перешедшего путь криминальной шайке, а семнадцатилетнюю модель. Дело было в Харибде. Он не знал, кем она была. Скорее всего, изменила мужу или ухажёру. Задание было лёгким, она не сопротивлялась, пусть и умоляла, предлагала даже заплатить намного больше, но Аластор знал, что бывает за такие торги в «Скиесе». Она была красивой, безмерно, даже для модели. Прямые угольные волосы обрамляли удивительно правильный круг её лица с огромными чистыми глазами. Он выстрелил ей в лоб, точно над переносицей, так что тонкая струйка крови из маленькой дыры в месте, куда вошла пуля, заструилась меж её захлопнувшихся навсегда глаз. Это тоже был важный урок Гектора – никогда никого не жалеть, не слушать никакие уговоры и молитвы.

– Придумала, как назовёшь его? – спросил Аластор.

Почему вообще Рея так затянула с именем для первого её ребёнка? Надеялась, что это убережёт его от сглаза, или хотела саму себя уберечь от привязывания? Ничем хорошим затея не кончилась, во всяком случае, не помогла.

– Мекон, – произнесла она из черноты комнаты. – В честь его отца.

А что ты удивляешься, – подумал он. – Сам знал, на что соглашаешься.

– Прости… – осеклась она вдруг. – Ты, наверно, устал… мне лучше идти.

Аластор и сам не знал, сможет ли уснуть теперь.

– Доброй ночи, – пожелал он ей.

– Спасибо, тебе тоже. – Отозвалась Рея, поднявшись с кровати и подобрав с пола свою сорочку. – Я, правда, очень признательна тебе.

– Ещё увидимся.

Он услышал по шелесту ткани и по лёгкому дуновению, как она прошла рядом. Вдруг Рея остановилась напротив него, сидящего на кровати, наклонилась и мягко поцеловала его в щеку. Лишённое зрения сознание наполнилось её едва уловимым раньше запахом. Запах надежды, ароматом нового начала, зарождением целого мира, в котором ему места не было, куда он сам зарёкся ступать.

Вопреки ожиданиям, Аластор уснул почти сразу после того, как Рея ушла.

Глава VII. Песня о китах

532-535 дни после конца отсчёта

Ночь сменилась днём. Эльпис не пришла.

У Ники закончились сигареты. Эльпис не пришла.

Она прилегла спать днём, решив, что Эли придёт вечером, как только она проснётся. Представила, как подруга разбудит её поцелуем.

Ника уснула и проснулась. Эльпис не пришла.

Всю следующую ночь она проплакала. Утром спустилась в магазин за вином. Следующий день прошёл в тумане.

Когда Ника осмелилась позвонить в «Оморфию», язык уже прилично заплетался.

– Леда… где-е-е… где Эльпис? Она у в-вас?

– Не понимаю, о чём ты, – раздался ледяной голос на другом конце трубки.

– Понимаешь! – Она запнулась, подавляя приступ икоты. – Ты всё, блять, понимаешь! Где Эльпис?

– Ника, она живёт по соседству от тебя. Иди и позвони ей.

– Её нет дома. Уж-же второй день. – Ника почувствовала, как щёки обожгло слезами. Горло опять сдавило, но на этот раз не тошнотой, а страшной болью.

– У меня нет такой информации. – Ответила Леда.

– Тогда я обращ-щ-щусь в полицию! – Заявила Ника.

– Попробуй. – Был хладнокровный ответ. – Но, если твоя подружка просто решила загулять, они тебе не помогут.

– Пигми знает об… – она всё-таки икнула, – …знает об этом?

– Кириос предупреждал, что ты будешь звонить. – Уклончиво ответила Леда.

– Так переведи меня на него! – Разозлилась Ника. – Слышишь? Дай ему хренову трубку!

– Такого распоряжения он мне не давал.

– БЛЯТЬ! – Заорала Ника и швырнула телефон о стену. Белый аппарат из дешёвого пластика треснул. Круглый диск сместился со своей орбиты.

Ей показалось, что этого недостаточно, она собрала всю свою ненависть в кулак и треснула по столику. Рука онемела от боли. Ника осела на пол, заливаясь истерическими слезами.

Спустя ещё час она попыталась воспользоваться телефоном снова. К её удивлению, он даже работал, только трубку приходилось теперь держать обеими руками, чтобы она не развалилась на две части.

Ника обзвонила всех участников группы. Никто не видел Эльпис, и все сделали вид, что ничего необычного не произошло. Допытаться до правды не получилось, хотя Ника отчётливо ощущала, что ей чего-то не договаривают.

– Евр, умоляю, скажи, где она! Пожалуйста! – стонала Ника.

– Ники… успокойся. Поспи. – Голос Евра был взволнованным, но выражал полное бессилье. – Утро вечера.

– Евр! Я не буду спать. Ты себя услышь! Эли пропала, но никто и пальцем шевелить не желает. Что если ей нужна помощь? Если она… – Она не смогла произнести вслух слово, которое копошилось у неё на губах, как груда личинок. – А ты мне говоришь поспать? Ты же знаешь… скажи, пожалуйста, что с ней!

Евр тяжело вздохнул. Надежда щелкнула в сердце, зажглась, словно бедный лучик фонарика в царстве теней.

– Послушай, Ника. – Теперь девушке показалось, что Евр тоже не спал несколько дней. – Я бы очень хотел тебе помочь. Но у меня есть моя семья. И в первую очередь я буду заботиться о них.

Прослушка? Конечно, наверняка, её телефон могли прослушивать. Но кому и зачем сдалось следить за ней?

– Просто скажи, жива она или нет.

– Ника…

– Да или нет? – прервала она его.

Евр ответил спустя очень долгую паузу. Нике уже стало казаться, что он повесил трубку, как вдруг его низкий бас произнес обреченно:

– Я не знаю.

Гермес без конца повторял то же самое. Три самых страшных слова – «я не знаю». Каллимах в разговоре показался Нике странным. Его словно бы подмывало что-то ей открыть, но он постоянно переводил тему, чем взбесил Нику.

Третий день прошёл без изменений. Ника ничего не ела. Вино закончилось. Уснуть она смогла только к ночи. Слушала их пластинку – «Музыка Океании», уносясь мыслями куда-то далеко на заснеженный полуостров Пацифида. Интересно, как там сейчас Торна? Такая маленькая и хрупкая, однако ей предстояло возглавить племя кочевников. Они помогли этой девочке вернуться домой, но сами сбежать не смогли. Нужно было отпустить её тогда… Нужно было позволить Эльпис уйти в Океанию. Даже против её воли. Ника отдала бы сейчас свою собственную жизнь, лишь бы не это чёрное неведение, в котором, в конец одичавшие, мысли слали ей самые мрачные образы.

Она уснула, лишь когда вспомнила сказку Торны. Историю про мальчика, у которого отец стал каннибалом, убил и съел свою жену и дочь. Мальчик, его звали Киммуксук, сумел отомстить за убийство сестры, но решил всеми правдами спасти её из царства мёртвых.

Измученный вином и слезами рассудок постепенно засыпал, а в голове, как пластинка на патефоне, крутилась мрачная северная история. Рассказывал её голос Торны, мелодичный, затягивающий, как вязкий мёд:

«Так начались странствия Кимуксука. Вместо того чтобы отправиться в ближайшее поселение за помощью людей, он стал искать вход в мир духов. Однажды возле берега моря он увидел белуху, запутавшуюся в сетях. Так как Кимуксук не был охотником и никогда не пробовал мяса, он решил помочь животному. Нырнул вслед за белухой и разрезал сеть костяным ножом. Каково же было его удивление, когда вместо белухи перед ним оказалась прекрасная девушка с прозрачной кожей и волосами цвета морской волны.

«Спасибо, что спас меня, самой мне было не выбраться», – сказала девушка. Она тоже оказалась колдуньей – рамаси, но не той, что искал Кимуксук. Она поведала ему о том, как угодила в сеть, пытаясь увести охотников от стаи настоящих белух. Никогда раньше она не встречала людей, которые пытались бы помочь белухе, а не убить её. Кимуксук же рассказал белой рамаси о той беде, что обрушилась на его семью. Он рассказал ей о своей сестре Кане, самой доброй и кроткой девушке на всей земле. «Как жаль её, моё сердце скорбит за твою утрату», – сказала ему белуха. В обмен за своё спасение девушка пообещала помочь Кимуксуку вернуть сестру. Свой путь они продолжили вместе, и Кимуксук взял колдунью-белуху себе в жёны, хоть та и пыталась его отговорить: «Срок людей слишком короток для рамаси, ты уйдёшь слишком рано», но Кимуксук не согласился с ней.

Чем дальше они шли в мир духов, тем более причудливые создания встречались им на пути. Кимуксук видел целые стаи латак (собак с тюленьими головами), видел рогатых волков с длинными оленьими ногами, величественных гигантов, разгуливающих под самыми небесами, и белых медведей с человеческими глазами. Все они хотели прогнать или даже убить чужака, коим он и являлся в их мире, но преданная колдунья-белуха всегда защищала его, отгоняя духов. В конце концов, странники добрались до царства чёрной рамаси. Двор её дома был усыпан человеческими черепами.

«Не ешь и не пей ничего из того, что она тебе предложит», – напутствовала Кимуксука белуха, но он и сам уже знал, что делать этого не стоит. Чёрная рамаси стояла на пороге, перекладывая кости из одной горы в другую. «Зачем пожаловал ко мне в дом?» – спросила колдунья зычно. «За своей сестрой, – отвечал ей бесстрашный Кимуксук. – Она умерла по твоей вине, поэтому я хочу, чтобы ты мне её вернула. «Заходи в мой дом и будь мне гостем», – сказала рамаси, поводя рукой в воздухе.

Во входном туннеле дома путь охраняли две огромные собаки. Увидев вошедшего, псы обнажили зубастые пасти и громко зарычали. На просьбу отогнать собак, чёрная рамаси лишь посмеивалась. Кимуксук уже думал сразиться с псами, но белуха вовремя остановила его: «Прикажи им, и они послушают», – шепнула она на ухо. «К ноге!» – велел Кимуксук грозно, и псы мгновенно присмирели, подошли к страннику и принялись лизать ему руки. Чёрная рамаси лишь злобно поглядывала на белуху, скрипя зубами.

Внутри дома стол был весь уставлен яствами, но Кимуксук ни к чему не притронулся. Тогда чёрная рамаси вложила ему в руку чашку с горячим напитком. «Хотя бы выпей с мороза, – настояла она. – Ни то, обижусь, что не ценишь моего гостеприимства». Кимуксук осторожно поднёс напиток к носу и понюхал его: пахло отваром из душистых трав. «Не пей, муж мой, – остановила его белуха, – её чары одурманили тебя, в чашке горячая человечья кровь!» Снова удалось Кимуксуку обойти уловки рамаси. Колдунья заламывала руки от злости и почти рычала.

«Хочешь вернуть сестру свою, выходи через вторую дверь во внутренний двор. Там лужа. На дне её лежит череп твоей сестры. Забирай и неси мне», – сказала рамаси. Кимуксук вышел на задний двор, а там вместо лужи было настоящее море. «Вот карга! – разозлился он, – ведь знает, что мне во век не сыскать её». Верная жена Кимуксука и тут не оставила его – обратилась белухой, нырнула на самое дно и в миг возвратилась с черепом.

Вернулся Кимуксук в дом колдуньи и отдал рамаси череп. Тут уже старуха волком взвыла от гнева. «Хитрец! Хочешь сестру свою вернуть? Пусть тогда твоя белуха остаётся здесь вместо неё!» Кимуксук не был готов согласиться с таким условием. Хоть сердце его оставалось чёрствым, он привык к своей доброй супруге, которая уже столько раз выручала его. «Ничего, муж, – утешила его белуха, – я принадлежу этому миру, а тебе пора возвращаться в свой. Иди туда вместе с сестрой твоей, я буду рада пожертвовать собою ради неё. Ради той единственной, кого ты действительно любишь».

Чёрная рамаси вложила череп в руку Кимуксука: «Иди домой. Закопай его в снег и оставь на ночь. На утро на этом месте окажется твоя сестра. И не возвращайся в мир духов больше никогда!»

Так и поступил Кимукскук, не без горести оставив белуху в царстве чёрной рамаси. Череп сестры он закопал в снегу близ их лачуги, а на утро на этом месте действительно оказалась Кана, но не на том закончилась история брата с сестрой».

Ника заснула. И проснулась.

Серая шершавая реальность никуда не делась. Как она надеялась, что всё произошедшее рассеется, словно страшный кошмар, что на её грязной голове будет лежать белая тонкая рука. Погладит её и прошепчет мечтательно и благоговейно: «С добрым утром, милая».

Вместо этого её поприветствовали головная боль от сильнейшего похмелья, пронзительный свет, льющийся от окна, натянутая струной тишина комнаты.

Она слезла с кровати и почти скатилась на пол. Подобрала расплесканный по полу халат и накинула на худые плечи. На ткани красовался тёмный развод от вина. Ника запахнулась и вышла на балкон.

Ледяной воздух окутал её. Сегодня был один из редких ясных дней, когда с небес восторженно светило солнце, только впервые в жизни оно не приносило ни толики радости, только резь в глазах. Ника глянула на соседнюю квартиру. Та сохраняла неприступную и безутешную пустоту. Нащупав онемевшей от холода рукой пачку сигарет, Ника закурила. Ветер сносил дым, отбирая его из легких. Сигарета не принесла ничего, кроме тошноты.

Она вернулась в квартиру. Собрала волосы в пучок, взяла кошелёк, накинула шубу и спустилась в магазин.

Оказалось, что день уже стремился к вечеру. Сколько она спала? Ника потерялась в пространстве и времени.

Не раздумывая, она купила ещё сигарет, четыре бутылки вина. Подумав, подхватила пятую и вернулась назад в своё логово скорби. Откупорив одну из бутылок, она принялась пить вино из горла. Красный жгучий сок причинял физическую боль, спускаясь в пустой желудок. Ника поставила пластинку, «Музыку Океании». Легла на диван и уставилась в белый потолок, по которому разливались лучи солнца. Из патефона звучал её голос, голос Эльпис:

Кто о чём, а я все о китах,

Что живут глубоко в облаках.

Мне за ними лететь суждено,

Прямо вверх – на небесное дно...

Гладь морскую прижму я к груди,

Попадутся в объятья киты,

Устремимся мы в Млечный Путь,

Чтобы там, наконец, утонуть.

Не увидят китов никогда,

Кто часами глядит на моря.

Промелькнёт сапфировый хвост

В океане из лун и из звёзд.

Что-то холодно стало совсем

В этом мире дворцов и систем,

Лучше уж побежать босиком

За китовьим моим косяком.

Песня закончилась. Хорошая песня. Игла добежала до крайней на пластинке бороздки. Первые же ноты «Песни о китобоях» повергли Нику в ярость. Она подскочила, рывком выдернула пластинку и швырнула об стену. Затем, обессиленная, замерла на полу в рыданиях.

Она допивала первую бутылку вина, когда раздался звонок в дверь. Ника мгновенно подскочила с места.

Всего один гудок. Это не она.

Но бешеное сердце не готово было сдаться так просто. Она бросилась ко входу, отдёрнула щеколду и распахнула дверь. Сердце рухнуло в бездну. На пороге стоял Каллимах. Его визит удивил Нику так сильно, что она растерялась и не знала, что ему сказать.

Она, по-прежнему, была в грязном халате, с пучком спутанных сальных волос на голове. Ника намеренно не смотрелась в единственное в её доме маленькое зеркальце в ванной – но она прекрасно понимала, насколько отвратительно и паршиво она сейчас выглядела.

Каллимах, к её удивлению, не отшатнулся и не бросился бежать вниз по лестнице. Его зеленоватые глаза блестели знакомой Нике болью.

– Уходи. – Пьяно проговорила Ника.

– Можно? – спросил он, явно напрашиваясь внутрь.

– Скажи, где она. – Потребовала Ника, отказываясь пропускать Каллимаха.

Что он тут делал? Зачем пришёл? Ника по своей натуре не любила мужчин. Нет, она чувствовала себя совершенно комфортно в группе, ставила себя в одну позицию с музыкантами. В лучшие времена они отлично проводили время вместе, веселились и выпивали. Ника была одной из них, своя в доску. Но сейчас Каллимах стоял перед ней совершенно в другом качестве. И Ника понятия не имела, что ему нужно.

Однако в зелёных глазах даже в таком расшатанном состоянии, Ника видела скорбь, видела сочувствие и какую-то совершенно дикую для неё эмоцию – желание взять часть её боли на себя. Она не привыкла доверять людям. Никому в целом мире она не могла довериться, кроме Эльпис. Ей стало не по себе. Как будто кто-то пытался залезть ей под кожу.

Осторожность требовала прогнать его и закрыть дверь. Маленький злой зверёк, который слишком много раз получил по ушам и готов был теперь искусать любую протянутую в его сторону руку, даже если в ней лежал кусочек сала. С другой стороны, её сердце так больно жгло уже который день кряду, что Ника попросту очень сильно устала. Устала настолько, что была готова сдаться, лишь бы кто-то забрал хоть щепотку её боли.

– Я не знаю, – ответил Каллимах, и Ника по суровому лицу поняла – не врёт. – Я принёс гирос. Будешь?

Когда она ела в последний раз? Живот резко скрутило такой болью, что Ника покачнулась, опёрлась о косяк.

Мокрые глаза потупились в пол. Она, молча, кивнула, и Каллимах вошёл внутрь. Она закрыла дверь. Посмотрела ему в спину. Это первый человек, кроме Эли, который вошёл сюда. Первый мужчина, которого она, в принципе, впустила в свой дом. Ей вдруг стало нестерпимо стыдно за себя. За свой внешний вид, за разбросанные по всей квартире бутылки, сломанный телефон, разбитую пластинку. Каллимах, не разуваясь, прошёл на кухню. Окинул взглядом разруху, оценил масштаб трагедии, затем занял одну из высоких табуреток, положил свёрток с едой на стол.

Почуяв запах жареного мяса, Ника потеряла над собой всякий контроль. Она села рядом с Каллимахом и набросилась на еду.

Сознание вернулась к Нике лишь через четверть часа. Каллимах никак не прокомментировал её аппетит, и девушка была благодарна ему за это понимание и за чувство такта.

– Вино будешь? – Спросила Ника, пододвигая поближе к себе бутылку.

Каллимах покачал головой, потом показал ей фляжку, спрятанную во внутреннем кармане его тёплой куртки.

Ника отвинтила вино и сделала глоток прямо из горлышка. Эльпис тоже пила всегда только так. Забавно, обычно это ей приходилось сидеть рядом с Эли и поддерживать её в особо тяжёлые моменты. А сейчас Нике самой требовалась помощь. Кто сейчас помогает тебе, Эли?

– Зачем пришёл? – Спросила Ника, несколько расслабившись и смирившись с его присутствием. Она взобралась на барный стул вместе с ногами и с интересом разглядывала свою небритую лодыжку.

Он пожал плечами.

– Подумал, что тебе нужен кто-то рядом.

– Не нужен. – Ответила Ника уверенно.

– Да, такая сильная и волевая. – Каллимах перешёл на ироничный тон. – Сидишь здесь, бухаешь третий день подряд.

– Четвертый, – поправила его Ника. Если я ещё сама не сбилась со счёту.

– Мне тоже было плохо, когда пропала Орифия.

– Кто пришёл к тебе, чтобы тебя поддержать?

– Никто.

– Так и уходи отсюда.

– Ты меня уже впустила.

Ника опять не знала, что ему нужно. Зачем испытывать её терпение? Она никого не звала, ни в ком не нуждалась, и уж точно, никто на свете не мог ей помочь сейчас, кроме Эльпис.

– Ты знаешь где она? Что с ней стало? Пигмалион сказал вам что-то, когда вы спустились со сцены. Я точно это знаю!

Путаные мысли стали выстраиваться в цепочку. Пигмалион не пустил её за кулисы во время концерта. Потом вышли музыканты, вели себя странно. Он запугал их. Ника вспомнила слова Евра по телефону: «Я бы очень хотел тебе помочь. Но у меня есть моя семья». Эли оттуда так и не вышла и не вернулась домой. Но что бы с ней ни случилось, Каллимах точно хоть что-то да знал.

Он открутил крышку и сделал глоток из своей фляги.

– Давай сыграем в игру. – Предложил вдруг Каллимах.

Ника разозлилась и стукнула кулаком по столу.

– Эльпис пропала! Никто ничего не говорит. А ты предлагаешь играть в игры?! – Закричала она во всю силу лёгких.

Каллимах никак не отреагировал на её гнев. Он отпил ещё из фляжки и покивал.

– Да. Давай сыграем.

– Во что ты хочешь играть? – Оскалилась Ника.

– Правда или действие. Как в старые добрые времена.

Ника посерьёзнела. С Каллимахом они познакомились во время учёбы в Академии. Их познакомила Эльпис, если быть точнее. Каллимах был старше их на несколько лет и пытался сколотить группу. Может, из-за разницы в возрасте, Нике тогда казалось, что он опекает их с Эли, берёт на себя роль их старшего брата. Лишь после появления Пигмалиона, Каллимах отошёл на второй план. В те беззаботные годы, пока слава ещё не обрушилась на Эльпинику, они действительно классно проводили время. Она помнила лёгкость и непринуждённость, принятие друг друга. Много посиделок, совместные репетиции. Да, они играли тогда в «Правду или действие» и в другие игры для компаний. И хоть предложение Каллимаха сейчас казалось абсурдным и неуместным, она вдруг осознала, что он что-то задумал.

Да к чёрту! – Сдалась Ника и отпила ещё вина.

– Хорошо. Выбирай первый, раз предлагаешь. – Сказала она уверенно.

– Действие, – ответил он, не моргнув.

– Херня! – Разозлилась Ника. – Я хочу слышать правду.

– Ты загадываешь мне действие, – повёл он плечом, как бы показывая, что готов возвести правила игры в абсолют и подчиняться им беспрекословно.

– Загадай правду в следующий раз. – Приказала Ника.

Каллимах покорно склонил перед ней голову с колючими тёмными волосами.

– Торжественно обещаю. – Он отпил. – Твоя очередь.

– Правда. – Ника не понимала людей, которые могли без конца выбирать только «действие». Безрассудные авантюристы.

Каллимах разглядывал её какое-то время.

– За что ты любишь Эльпис? – спросил он, не сводя с неё внимательных зелёных глаз.

Ника удивилась вопросу. Эльпис любили все. Она была эталоном красоты и элегантности. Безупречной. Но Ника понимала, что Каллимах спрашивал о чём-то более глубинном.

– Она единственная, кто увидел меня. Наверное, так. – Ответила Ника. – Даже я сама не вижу себя так, как видит Эльпис. До неё я ненавидела всё и всех. Больше всего ненавидела себя. Она научила меня любить и быть любимой.

– Почему ты ненавидела себя?

– Это уже второй вопрос. Твоя очередь. – Поймала его Ника. Она сделала глоток. – Ты обещал выбрать правду.

– Правда, – согласился Каллимах.

– Где Эли? Не говори, что не знаешь. – В голосе Ники сверкнула сталь. Теперь она точно не примет отговорок.

– Она у Пигмалиона. – Ответил Каллимах. – Где именно, не имею понятия.

– Что ему нужно?

– Эли очень сильно досадила ему с её последним неофициальным треком. Пигми был в ярости. Скорее всего, хочет сломать её.

– Зачем это ему? – Ника чувствовала, как на глаза опять наворачиваются слёзы. Откуда в ней столько воды? Целое море слёз. При мысли, что Эли сейчас плохо или больно, Нику выворачивало наизнанку, все внутренние органы буквально просились на воздух. Её трясло от ужасного озноба. Она не помнила, чтобы когда-нибудь в жизни ей было также плохо.

– Чтобы сделать её покорной. Чтобы владеть ею. Подчинить себе и только себе. – Ника открыла было рот, но Каллимах её прервал. – Ники, ты задала очень много вопросов, и я ответил на них. Твоя очередь.

– Правда. – Сказала Ника посеревшим равнодушным голосом.

– Почему ты себя ненавидела? – Кажется, Каллимах был ещё не настолько пьяным, чтобы забыть то, что хотел узнать. Нике больше всего на свете сейчас не хотелось говорить о себе. Эта тема казалась максимально вторичной.