Текст книги "Референт"
Автор книги: Полина Грекова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
И все-таки неясная, смутная мысль тревожила ее: не может быть столько случайностей сразу, что-то здесь не так. Но об этом сейчас не хотелось думать.
Павел снова выпрямился. Уже спокойнее взглянул сначала в окно, потом Анне в глаза. В его зрачках плясали озорные, золотистые искорки.
– А знаете что… – начал он.
И тут автобус резко остановился.
– Что такое? Уже приехали? Что случилось? – послышались удивленные, однако совсем не раздосадованные реплики с мест.
Анна, вытянув шею, заглянула в проход, стараясь увидеть сквозь лобовое стекло улицу перед автобусом. Плечо ее коснулось плеча Павла. И в этот момент дверь отъехала в сторону и по ступенькам быстро поднялась Вирджиния Борн. Стройная, красивая, элегантная.
– Павел Андреевич, мне хотелось бы еще кое о чем с вами переговорить, – произнесла она по-английски. – Желательно сделать это прямо сейчас. Я жду вас в своей машине.
Поняли все. Даже те, кто практически не владел языком. Запереглядывались. Впрочем, достаточно сдержанно. Кто-то хмыкнул. Кровь бросилась Анне в лицо. Вспомнилось Галинино насмешливое: «Официально их, конечно, ничего не связывает. А неофициально… Свечку, понятно, никто не держал, но все все понимают…» Все всё понимали. Нестеров резко поднялся. Быстро обернулся к Анне, но ничего не сказал. Повел плечами и спокойно, не оглядываясь, пошел к выходу из автобуса.
Она плечом почувствовала тепло спинки сиденья, к которой он еще недавно прислонялся. И вдруг поняла, что так горько может быть только после того, как было по-настоящему хорошо. Так горько и так больно. Его глаза, его быстрое прикосновение. И темные, четко очерченные губы Вирджинии, спокойно и уверенно выговаривающие: «Я жду вас в своей машине».
Дверца закрылась, автобус снова поехал. Анна отвернулась к окну, увидела длинную тень автобуса, отразившуюся в сверкающей витрине огромного магазина, и почувствовала, что ей ужасно хочется плакать.
Глава 15
Они сидели за столиком на освещенной террасе небольшого ресторанчика в пригороде Лондона. Кормили здесь хорошо, атмосфера была уютная, да и публика вокруг – довольно приличная. Изредка даже попадались дамы в вечерних туалетах. Однако их вид плохо гармонировал с тем, что происходило неподалеку от ресторанчика.
Там было полно народу. В основном молодежи. Народ веселился. Играла музыка, взрывались фейерверки, петарды, шутихи. В темно-синем небе легкими змеями извивались блестящие ленты серпантина. То и дело слышался беззаботный смех, шутливые крики.
– Это праздник. – Госпожа Борн говорила медленно, тщательно выговаривая слова. – Ты уже понял это. Тебе интересно, что это за праздник? Почему ты не спрашиваешь?
Павел улыбнулся в ответ:
– Вирджиния, когда я говорил, что мой английский ужасен и я знаю его на школьном уровне, я имел в виду среднюю школу, а не начальную. Уверяю вас, вы можете использовать в разговоре даже некоторые определения.
– А я вот по-русски «с определениями» не могу. – Она усмехнулась. – Но зато я знаю, что у вас пожилым и чужим людям говорят «вы», а близким и молодым «ты».
Русские «вы» и «ты» Вирджиния выговорила странно – мягко и с придыханием.
– И «вы» в твоем обращении ко мне прекрасно слышу. Так я старая или чужая, Павел?
На секунду опустив голову, он поморщился, заставил себя улыбнуться, спокойно взглянул в ждущие глаза Вирджинии:
– Не то и не другое. Просто…
– Просто, если бы нас не связывали официальные отношения, да? – с легкой грустью подхватила она.
Павлу стало досадно. По сути верно, он хотел сказать именно это: да, нас связывают официальные отношения, поэтому русскому человеку не так легко говорить деловому партнеру «ты». В варианте же Вирджинии акценты резко сместились: ах, если бы нас не связывали деловые отношения, если бы не этот гнет договоров, бумаг и официальных, прилюдных встреч…
– Так все-таки что за праздник? – Павел несколько неуклюже вернулся к нейтральной теме. – Мне в самом деле очень интересно. Это и есть обещанный сюрприз?
– Это лишь часть обещанного сюрприза. – Прежде чем ответить, она выдержала паузу, отчего фраза прозвучала многозначительно. – Это старинный местный праздник. Но в последнее время он становится популярным. Каждый год приезжает все больше людей из Лондона…
Вирджиния замолчала. Вновь, глядя в глаза Павлу, выдержала паузу.
– … В основном влюбленных. Вон тот особняк. Видишь? – Павел почему-то был уверен, что, обращаясь к нему, Вирджиния упорно подразумевает русское «ты».
Она тем временем указала в сторону небольшого, типично деревенского здания старинной постройки. Здание абсолютно ничем не выделялось в ряду остальных.
– Его ограда имеет особую калитку. «Поцелуйную» калитку, «Kiss Gate». Так ее называют. Ее еще в прошлом веке соорудил один почтенный отец семейства. Соорудил так, чтобы она могла пропускать только по одному человеку, отсекая входящего от того, кто оставался снаружи.
Она отпила из бокала, продолжила с улыбкой:
– Предание гласит, что хозяин специально изобрел такую калитку. Для того чтобы его дочери не могли целоваться с молодыми людьми на прощание.
Павел присмотрелся к знаменитой калитке. В это время молоденький худой парнишка в потертом джинсовом костюме изо всех сил пытался протиснуться к своей подружке. Та весело смеялась, повизгивала: калитка вдавливала ее в ограду. В конце концов парнишка протиснулся, обнял девушку. Стал осыпать ее лицо короткими шутливыми поцелуями.
Павел невольно улыбнулся. Улыбнулась и Вирджиния, тоже наблюдавшая за этой сценой.
– Каждый год сюда приезжают молодые люди и пытаются опровергнуть поверье, что калитка не дает поцеловаться. В этом году празднику дали наконец название – Праздник Поцелуя.
Следующая пара тоже попыталась протиснуться в калитку вместе. Не получилось. Тогда парень пропустил девушку внутрь, а сам забрался на калитку сверху. Лег на нее, поджав ноги и обхватив с двух сторон руками. Смешно выпятив губы, потянулся лицом к своей подружке. Та чмокнула его под аплодисменты и одобрительные крики зрителей.
Наблюдая за этой сценой, Павел чувствовал, что Вирджиния неотрывно смотрит на него. Пауза затягивалась. Надо было что-то сказать.
– Забавное зрелище, – произнес он. – У англичан есть хорошее качество – умение устраивать себе маленькие праздники.
Вирджиния согласно кивнула.
– Да, наверное. Правда, не у всех. У меня, например, вся жизнь – сплошные серые будни. Работа, работа…
– Серые будни? Я был уверен, что для кого, для кого, а уж для вас работа – ежедневный, нескончаемый праздник.
– Опять «для вас»? Старая, скучная, всем чужая Вирджиния.
– Для тебя, – поправился Павел, смутившись. Она взяла десертную ложечку. Сковырнула верхушку мороженого:
– У нас кое-кто говорит, что я не случайно инвестирую именно ваш проект. Якобы в этом есть какие-то личные мотивы.
Медленно, придерживая ложечкой, скатила верхушку мороженого вниз – как снежный ком с горки. Покатила обратно.
– Ну что за глупость! – спокойно отозвался Павел. – Так может болтать только тот, кто вообще не понимает, что такое бизнес. Но мы-то с вами знаем, что в нашем деле любые личные мотивы отходят на второй план. Так что, я думаю, не стоит обращать внимание на подобную болтовню! Правильно?
Вирджиния не ответила. Взглянула в сторону калитки, где очередная пара пыталась опровергнуть старинное поверье самым простым и надежным способом: пара целовалась, сидя на калитке.
– Сколько себя помню, у меня эти мотивы всегда на втором плане, – наконец произнесла она. – Но, к сожалению, у женщин, в отличие от мужчин, бизнес не может заполнить собой всю жизнь.
Помолчала. Не дождавшись ответа, добавила:
– Мне и сорока нет, а порой кажется, что я никогда уже не буду счастлива.
Павел чувствовал, что должен что-то сказать. Именно сейчас. Но что? Начать успокаивать, говорить, что Вирджиния обязательно будет счастлива? Глупо, очень глупо. Но промолчать еще глупее.
А Вирджиния смотрела на него и ждала ответа. Неожиданно улыбнулась. Глаза ее при этом оставались серьезными и напряженными. Кивнула в сторону калитки:
– Предлагаю поучаствовать в соревновании. А что? Покажем этим юнцам, что рано нас еще в старики записывать?
– Да где уж нам с молодыми тягаться! – попробовал отшутиться Павел.
И тут же смутился, почувствовав, что улыбка вышла насквозь фальшивой. Да и тон взял не тот – слишком уж игривый.
– А еще говорят, что русские мужчины, в отличие от английских, всегда путают чувства с бизнесом. Выходит, не всегда. – Вирджиния усмехнулась. – Мне почему-то казалось, что я тебе нравлюсь.
– Я действительно восхищаюсь вами. Как человеком, как деловой женщиной…
Она уже в который раз закатила на горку кусочек мороженого. Убрала ложечку – на этот раз он не покатился вниз, остался лежать на вершине.
– Ну что ж, Павел, останемся друзьями. Что мне еще остается? Надеюсь, этот разговор никак не повлияет на наши деловые взаимоотношения.
– Что значит «надеюсь»? Я, например, в этом уверен.
Вирджиния шутливый тон не поддержала:
– Извини, Павел, ты бы не мог сам добраться до гостиницы? Просто скажи таксисту название – он отвезет. Я здесь еще побуду. Одна.
В номере Анна чувствовала себя одинокой и потерянной. Комната казалась слишком большой, и даже приятный кремовый цвет, в котором было выдержано все внутреннее убранство, не создавал ощущения покоя и защищенности. Она сидела в кремовом же с черной окантовкой кресле. Заставляла себя читать скучный детектив в цветастой обложке, щедро разрекламированный уличным торговцем.
Но в памяти снова и снова всплывали темные, четко очерченные губы Вирджинии: «Павел Андреевич, мне хотелось бы еще кое о чем с вами переговорить. Желательно сделать это прямо сейчас.»
Он встает и идет – покорно, безропотно. Или потому что хочет идти? Хочет ехать с Вирджинией?
Анна захлопнула книгу. Швырнула ее на столик. Огляделась вокруг, словно впервые видела номер. Широкая удобная кровать, роскошное покрывало в меленький черный цветочек, портьеры с таким же рисунком и сборчатым горизонтальным карнизом, маленький переливающийся столик на колесиках и живые цветы в напольной вазе. Однако, несмотря на внешний лоск, здесь не было уютно. Хотя сейчас ей бы нигде не было уютно.
Анна поежилась. Почему-то казалось, что откуда-то из укромного уголка за ней постоянно наблюдает внимательный глаз видеокамеры. Поэтому переодеваться она пошла в ванную.
Вдруг в дверь осторожно постучали. Она остановилась на полдороге.
– Да?
– Анна Николаевна, это Нестеров. Войти можно?
Сердце заколотилось радостно и тревожно:
– Да, конечно.
Он открыл дверь, вошел в номер.
– Анна, у меня для вас есть сюрприз. Пойдемте со мной. Я буду ждать вас внизу, в холле.
А фейерверки все так же яркими, ослепительными искрами рассыпались по совсем уже темному небу. Играла музыка, разноцветным заревом то и дело освещались строгие верхушки деревьев. Молодежь веселилась и хохотала, влюбленные парочки бродили обнявшись и целовались, конечно, не только у знаменитой калитки, но и везде, где только можно было остановиться, чтобы прижаться друг к другу и обвить шею возлюбленного руками. Золотыми огнями светилась витрина кафе, почти все столики были заняты. Вспоминать о Вирджинии не хотелось. Да Павел почти и не думал о ней. Он видел перед собой только серые, прозрачные глаза Анны, только ее светлые, легкие волосы, только ее тонкие руки, то и дело взлетающие ко лбу, чтобы отвести непослушную прядь.
В ее глазах отражались огни фейерверков, но, кроме того, в них был какой-то особенный, глубокий свет. Павел чувствовал, что у него перехватывает горло и начинает кружиться голова.
Анна казалась веселой и взволнованной.
– Спасибо вам, Павел! – говорила она, осторожно и все еще неуверенно опуская отчество. – Я столько про эту калитку поцелуев слышала, но никогда не думала, что увижу. Да и не в калитке даже дело, просто… Просто чудесно все. Правда!
Он сжимал в своей руке ее тонкие пальцы, чувствовал, как те едва заметно подрагивают. Оба – и Павел, и Анна – прекрасно осознавали, что происходит между ними, но отчего-то считали правильным делать вид, что не происходит ровным счетом ничего.
А небо тем временем стало черно-фиолетовым. Крошечные яркие звезды смотрели сверху, как фонарики елочной гирлянды. Бесконечной гирлянды, вольготно раскинутой над городом.
– А что, Анна, может быть, попробуем пройти через эту калитку? Вдвоем? Ну просто так, в плане теоретического эксперимента? – с нарочитой небрежностью спросил Павел.
И тут же с досадой вспомнил недавний разговор с госпожой Борн.
– В плане эксперимента? – тихим эхом отозвалась Анна. – В плане эксперимента, конечно, можно попробовать. А получится? Я неуклюжая ужасно.
– Давайте все-таки попробуем. То есть давай. Ничего, если я буду называть тебя на «ты»? А то как-то странно получается: вроде через калитку поцелуев проходить собираемся, а все «выкаем».
– Ничего… Называйте… То есть называй.
И снова он почувствовал, как напряглась Анина маленькая рука.
Павел обнял ее за талию, на секунду прижал к себе и повел вперед – туда, где в узкий проем калитки пытались втиснуться довольно крупный парень и крохотного росточка девушка. Вжаться им еще кое-как удалось, а вот наклониться, чтобы поцеловать подругу, парень уже не смог. Толпа весело заулюлюкала и загудела, кто-то засвистел. Маленькая девушка смеясь выскочила обратно, не отпуская руки своего парня.
– Я боюсь, – неожиданно проговорила Анна. – Я знаю, что глупо, но… На нас будут показывать пальцами, и ничего не получится.
Он хотел было отшутиться, сказать что-нибудь вроде: «Чему там не получаться? Все очень просто! Не бойся!» Но вдруг понял, что этих слов ни за что, ни в коем случае нельзя произносить. А вместо этого остановился, обнял Анну обеими руками, прижал к себе, на секунду прикрыл глаза, вдыхая пьянящий запах ее волос. Потом наклонил голову, нашел своими губами ее губы и поцеловал, забираясь пальцами в мягкие волосы на ее затылке. Она не отстранилась, не ахнула. Только замерла на секунду, потом тоже подняла руки и обвила ими, прохладными, вздрагивающими, его шею.
… До калитки они так и не дошли. Остались стоять на этом самом месте, боясь разомкнуть губы, расплести руки. Павел покрывал частыми торопливыми поцелуями все ее лицо, вдруг ставшее таким родным. Анна гладила его по щеке. Он перехватил ее руку, осторожно сжал узкое запястье и поцеловал ладонь. Торопливые огни фейерверков по-прежнему отражались в ее глазах. Но ему казалось, что это небо смотрит на него своими чудесными и близкими звездами.
Ни Павел, ни Анна не обращали внимания на окружающее и, естественно, не видели, как к столику у самой стеклянной витрины подошел официант, поклонился клиентке, отрешенно глядящей на пустой хрустальный фужер.
– Будете заказывать что-нибудь еще?
– Вина, – рассеянно произнесла она. – Или нет? Лучше русской водки. Больше ничего.
Официант удалился, ловко лавируя между столиков. А Вирджиния, сложив ладони лодочкой, закрыла ими нижнюю часть лица и, близоруко сощурившись, покачала головой. Со стороны могло показаться, что она тихонько подтанцовывает в такт какой-то неспешной музыке, звучащей у нее в голове. Могло бы показаться. Если бы кто-нибудь смотрел на Вирджинию. Но до нее не было дела никому. Стул напротив пустовал. Только ее собственная тень – длинная и угловатая – лежала на скатерти. Она взяла в руку фужер, покрутила его тонкую, граненую ножку двумя пальцами и отставила в сторону. Водку полагалось пить из маленьких стопочек. Вирджиния хотела пить водку, а вот смотреть на озаренную праздничными огнями площадь – нет.
Они ехали в гостиницу. Ехали в такси. Голова Анны лежала у Павла на плече. Он перебирал ее волосы и слушал, как где-то совсем рядом стучит ее сердце. Такси неслось по широкой, освещенной разноцветной неоновой рекламой улице.
– Огни. Кругом огни, – тихонько проговорил Павел. – У меня все эти салюты до сих пор еще перед глазами стоят.
– Да, – сказала в ответ она, слегка поворачивая голову и прижимаясь к его плечу губами. – Огни. Я знала одного человека, который очень любил смотреть на огонь. Не просто любил. Огонь его завораживал. Он садился перед костром, брал в руки какую-нибудь газету, осторожно поджигал ее с одного края и смотрел, как огонь постепенно съедает бумагу, как языки пламени переливаются, делаясь то желтыми, то красными, то оранжевыми. Многие любят на огонь смотреть. Но для него огонь – что-то особенное, священное.
Павел вздрогнул. Анна говорила про него. Абсолютно точно – про него. Действительно, у него оставалась эта полумальчишеская страсть: он иногда даже обжигал кончики пальцев, засмотревшись на огонь и на легкие хлопья пепла, падаюшие вниз черными снежинками. Но откуда об этом могла знать она? Откуда?
– А что за знакомый? – спросил он, стараясь казаться равнодушным.
– Просто знакомый, – совсем тихо ответила она, еще крепче прижимаясь к нему. – Один очень дорогой мне человек.
Глава 16
Тимоти Клертон в очередной раз набрал номер телефона госпожи Борн.
– Странно! Просто невероятно. Раньше с ней такого никогда не случалось. – Он растерянно взглянул на сидевшего в кресле Павла. – Даже и не знаю, что думать.
Павел взглянул на часы. Подписание основного договора было намечено на одиннадцать. Сейчас уже две минуты двенадцатого, а Вирджинии до сих пор нет. Что это может означать? Печальные последствия вчерашнего вечера? Неужели Олег был прав и весь интерес госпожи Борн к совместному проекту имеет под собой глубоко личные мотивы? А поскольку вчера Павел деликатно, но твердо дал понять, что намерен заниматься с Вирджинией исключительно бизнесом, что теперь? Об этом даже думать не хотелось.
«Представляю, что бы мне сейчас сказал Олег. – Он еще раз взглянул на часы. – Три минуты двенадцатого. Как там она вчера сказала: надеюсь, это не повлияет на наши деловые взаимоотношения? Ну-ну.»
Павел так и видел перед собой недоуменное лицо Осокина: «Паша, ты с ума сошел! Тебе трудно было приобнять ее, в щечку чмокнуть? Ты что, ради общего дела денек потерпеть не мог? Подписали б договор – и все! Извините, Вирджиния, обознался. Я думал, вы – богиня, а вы всего лишь – деловой партнер. Но, думаю, этот досадный инцидент не повлияет на наши деловые взаимоотношения?»
По обе стороны длинного дубового стола вперемежку сидели все члены российской делегации и четверо представителей инвестиционной компании. Тимоти Клертон восседал во главе стола на президентском кресле и в который раз вызванивал на кнопках телефона номер Вирджинии.
Лица англичан были сосредоточенными, но абсолютно спокойными. Они, похоже, не особенно волновались. Мало ли что могло произойти? Попала в пробку, проспала, в конце концов.
А вот члены российской делегации явно волновались.
«Похоже, все уже в курсе, – отметил про себя Павел. – Поди, успели уже обсудить, что Нестеров „отшил“ Борн, и к чему это может привести? Тогда и про Анну знают. Ну и что? Это-то здесь при чем?»
Клертон обратился к Павлу:
– Предлагаю в последний раз обговорить условия. Так сказать, расставить все точки над «и»…
– Все условия обговорены. Все точки расставлены. Осталось дождаться госпожу Борн и поставить подписи под документами.
– Да-да, конечно, – отчего-то смутился Клертон и снова принялся набирать номер телефона.
В одиннадцать тридцать пять в кабинет вошла Вирджиния. Остановилась у двери. Окинула собравшихся недоуменным взглядом.
– Доброе утро, господа. – В конце фразы отчетливо слышался знак вопроса.
Клертон вскочил с кресла:
– Здравствуйте! А мы уже начали волноваться.
– А что такое? – Она прошла мимо Павла, даже не взглянув в его сторону.
– Как что? – Клертон, словно ища поддержки, растерянно взглянул на хмурого англичанина лет пятидесяти с природным выражением постоянной задумчивости и сосредоточенности на лице. – А договор?
– Договор? – удивилась Вирджиния. Перевела взгляд на Нестерова.
– На сегодня было намечено подписание договора, – напомнил тот.
– Я помню. Но я была уверена, что мы договорились на двенадцать.
Глаза Клертона расширились:
– Да, но ведь сегодня утром вы позвонили, попросили перенести на одиннадцать. Я позвонил, предупредил…
Вирджиния усмехнулась:
– Вы что-то напутали, Тимоти. Извините, господа.
Она принялась листать бумаги, лежащие перед ней на столе. А Клертон стоял рядом, растерянный и униженный. Снова взглянул на хмурого пятидесятилетнего англичанина. Тот едва заметно пожал плечами.
– Я решила также все же подписать дополнительное соглашение по точечному инвестированию мини-маркетов при мотелях, – произнесла госпожа Борн. – Дайте текст соглашения.
Павел растерялся:
– Но… Мы ведь лишь обсуждали возможность подобного соглашения. Никаких конкретных договоренностей достигнуто не было.
– Вы просили меня подумать над возможностью подобной договоренности. Я подумала. Меня это вполне устраивает. Мои референты в подобных ситуациях к моменту подписания договора готовят тексты всех возможных дополнительных соглашений. На всякий случай. Думаю, именно так и должен поступать грамотный референт. Я хочу ознакомиться с текстом этого соглашения.
Павел перевел встревоженный взгляд на Анну. Та раскрыла лежащую перед ней папку. Достала оттуда пару листочков:
– Я подготовила на всякий случай.
– Как видите, у нас тоже грамотный референт, – улыбнулся Павел, протягивая текст Вирджинии.
– Да. Я вижу.
Даже не взглянув на документ, госпожа Борн положила его к остальным. Взяла лежащую перед ней ручку с золотым пером и размашисто расписалась под текстом основного договора.
Через несколько часов в Москве Константин Юрьевич Старков отключил телефон. Громко и длинно выругался.
– Не надо вообще с этими партийными козлами связываться. Тем более с бывшими.
Его собеседник стоял у окна и жевал фисташки, сплевывая скорлупки в руку. Это был мужчина лет тридцати. Очень большой. Не толстый, а именно большой. По виду – бывший спортсмен. Звали его Виктор Маркович Кораблев. Но этого уже почти никто не помнил. В последние годы для друзей, знакомых и работников оперативно-следственных органов он стал просто Быней.
Он выкинул скорлупки от фисташек в открытую форточку. Вытер ладонь о пиджак. Взял со стола початую бутылку «Бодвайзера», сделал пару глотков. Не дождавшись объяснений, спросил:
– Чего там?
– Хреново там! Подписали они договор. И дядя больше не хочет с нами разговаривать на эту тему. Дядя говорит, что и так сделал для нас очень много. Дядя, видите ли, уважаемый банкир, у него и без нас забот хватает.
– Козел, – подытожил Быня.
Некоторое время оба молчали. Быня наблюдал за тем, как Старик крутит в пальцах пачку «Мальборо» – верный признак того, что начальник думает. Когда тот опустил пачку на стол, спросил:
– И че теперь?
– А ты не знаешь? – ухмыльнулся Старков.
– Мочить будем?
– Ну это само собой. Но этого мало. Есть еще Осокин, его заместитель. Не будет Нестерова – на бугре он останется. И все по новой.
– Ну с этим-то легче будет договориться, – хмыкнул Быня.
– Мы сделаем так, чтоб было еще легче. Слушай сюда! Нестерова надо снять сразу, по дороге из аэропорта. Никаких спектаклей! Спокойно, аккуратно. В сердце, в голову – и все! Желательно его одного.
Быня кивнул. Впрочем, не совсем уверенно. Это не ускользнуло от внимания Старкова:
– Ну в крайнем случае еще охранника. Гора трупов тут ни к чему. Нам с ними еще работать потом. Там будет девка осокинская. Ее надо забрать с собой и отвезти на дачу. Пусть у нас погостит, пока мы с Осокиным будем разговаривать.
Еще пять часов спустя в салоне джипа неподалеку от поворота к аэропорту сидели двое мужчин. Шофер позвонил кому-то, обменялся парой коротких реплик.
– Прилетели, – сообщил он соседу.
Тот кивнул. Откинувшись на спинку сиденья, прикрыл глаза. В отличие от шофера мужчина казался абсолютно спокойным. Это было обычное задание. Не первое и, хотелось верить, не последнее. Работа. Нормальная мужская работа. Риск? Так он всегда есть. И когда по улице идешь, тебе кирпич на голову может свалиться.
Шофер вытащил из-под сиденья небольшой короткоствольный автомат. Проверил затвор, положил автомат обратно. Опустив ладони на руль, стал смотреть на поворот, ведущий к аэропорту. Каждый раз, когда из-за поворота появлялась машина, его челюсти, методично жующие жвачку, на мгновение замирали.
– Ярый, слышь? А если он в первой машине будет? Может, их лоб в лоб встретить? Все равно ничего сообразить не успеют.
– Нет, – не открывая глаз, вяло отозвался сосед.
– А ты что, спать собрался? Они же в аэропорту уже.
– Заткнись, а?
– Да не, я просто. Ты спи-спи, я разбужу.
Губы Ярого растянулись в улыбке:
– Ну-ну. Будило… Расслабься, Поршень. Не суетись.
Но расслабиться не получалось. Поршень впервые работал в паре с Ярым – человеком очень уважаемым и авторитетным в их кругах. Никто не знал, какие конкретно задания выполнял Ярый. Но поговаривали, что весьма и весьма серьезные. Чуть ли даже не он банкира Балтушевского ликвидировал. Может, и так, может, болтовня одна. Хотя, в любом случае, все знали: если Ярый берется за работу, значит, работа будет выполнена. Нормально выполнена, как надо. Проблем не возникнет. И это радовало. Но все-таки никак не получалось расслабиться, успокоиться. Даже просто думать о чем-нибудь постороннем.
– Ярый, а если они в объезд поедут? Через Шереметьево-1?
Тот тяжело, со свистом выпустил из груди воздух:
– Ты не будило, парень, ты мудило.
