Текст книги "Миры Пола Андерсона. Т. 14. Терранская Империя"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

Глава 5

Совещание велось по селектору – как почти все совещания в эти дни. Это противоречило старым авалонским правилам хорошего тона, зато экономило время, а времени, как сознавал Дэниел Холм, оставалось в обрез.

Обстановка была достаточно накаленной. Два из трех голоизображений, казалось, вот-вот соскочат с экранов в кабинет Холма. Он, несомненно, производил на своих собеседников такое же впечатление.

Мэтью Викери, президент людского парламента, грозя пальцем и тряся пухлыми щеками, заявил:

– У нас тут не военный режим – напоминаю вам на тот случай, если вы позабыли. Наше законное гражданское правительство одобрило ваши оборонные меры последних лет, хотя лично я, как вам известно, всегда считал их чрезмерными. Когда я представляю, что можно было бы сделать на эти деньги, деньги налогоплательщиков, останься они в частных руках – какую пользу обществу могли бы принести… Дай вам, военным, волю – и вы начнете строить базы в четвертом измерении, чтобы защитить нас от вторжения из будущего.

– Вторгаются всегда из будущего, – сказал Ферун. – И очередное вторжение ничего хорошего нам не сулит.

Холм скрестил ноги, откинулся назад, выпустил сигарный дым в лицо Викери на экране и процедил:

– Избавьте нас от своих ораторских штучек. У нас тут не предвыборное собрание. Зачем вы созвали нас троих для разговора?

– Причина этому – ваш произвол, – отпарировал Викери. – Чашу переполнил ваш последний приказ о недопущении неифрийских кораблей в систему Лауры. Вы представляете себе, какую торговлю мы ведем – не только с Империей, хотя и этим многие живут, но с независимыми цивилизациями вроде Краокана?

– А вы представляете, как легко терранам запустить замаскированный робот-спутник на авалонскую орбиту? – возразил Холм. – Несколько тысяч мегатонн, взорванные на такой высоте в ясный день, могут поджечь половину Короны. Или, скажем, у нас совершает посадку мирное торговое судно. Компьютеры сознательного уровня сейчас почти не используются, поскольку почти не ведется новых космических исследований, но такой компьютер можно создать – и вложить в него стремление к самоубийству. Бомба взорвется внутри городских защитных экранов; генераторы отключатся, оставив без всякой обороны то, что уцелеет, а радиоактивные осадки загрязнят всю округу. Это вы, Викери, зарезали половину ассигнований, запрошенных нами на строительство убежищ.

– Истерия, – сказал президент. – Чего достигнет Терра, взорвав одну бомбу? Да я и не думаю, что будет война – если мы сумеем обуздать собственные горячие головы. Возьмите эту смехотворную программу гражданской обороны, которую вы нам навязали. – Викери перевел взгляд на Феруна и Лио. – Конечно, у молодежи теперь появился прекрасный предлог всюду лезть, загораживать всем дорогу, распоряжаться движением – они чувствуют свою значимость, и их не волнует ни общественная, ни финансовая цена всего этого. Но если этот флот, который мы строили и укомплектовали по вашему настоятельному требованию, напрягая свои промышленные мощности и истощая свои ресурсы – если этот флот действительно так силен, как утверждают, то терране к нам и близко не подойдут. Если же он не столь силен, то кто здесь пренебрегает своим долгом?

– Мы находимся недалеко от столицы сектора, – напомнил ему Ферун. – Терране могут начать с нас, вложив в удар всю свою мощь.

– Меня уже давно на это программируют. Спасибо, но я предпочитаю программироваться сам. Послушайте, – продолжил Викери, несколько остыв, – я признаю, что ситуация критическая. Мы все здесь – авалонцы. Если я нахожу какие-то ваши предложения неразумными, я открыто заявляю это народу и парламенту. Но в конце концов мы заключаем компромисс как разумные существа.

Ферун взъерошил лицевые перья. Викери, похоже, не заметил этого или не понял, что это означает. Лио с Каровых Озер сохранял невозмутимость. Холм буркнул:

– Продолжайте.

– Я должен выразить протест и против ваших действий, и против того, как вы их осуществляете. У нас не военное положение, и в Соглашении не предусматривается возможность его провозглашения.

– Потому что в прежние времена в этом не было нужды, – сказал Холм. – Опасность была ясна и очевидна. Не думаю, что нам и теперь нужно военное положение. Адмиралтейство отвечает за местную оборону и за связь с вооруженными силами всей Сферы…

– Что отнюдь не дает вам право останавливать торговлю, или заводить потешную гвардию, или делать что-либо еще, нарушающее нормальный ход жизни на Авалоне. До сих пор я и мои коллеги признавали необходимость некоторых мер. Но теперь назрела необходимость напомнить вам, что вы слуги народа, а не его хозяева. Если народ желает, чтобы ваша политика и дальше осуществлялась, пусть он заявит об этом _ своей законодательной власти.

– Но круаты высказались за создание гражданской обороны и за предоставление Адмиралтейству широких полномочий, – проскрипел Лио с Каровых Озер. Старый великан с побелевшими перьями сидел в своем замке с видом на скалы и глетчер.

– Парламент…

– Все еще дебатирует, – перебил Холм. – Терранская Империя таких сложностей не знает. Если вам нужна формулировка, считайте, что мы действуем по законам чота.

– У чотов нет правительства, – покраснел Викери.

– А что такое правительство? – очень тихо спросил Лио, виван Верховного круата.

– То есть как? Законная власть…

– Да. Источник любого закона – это традиция. Источник любой власти – это сила оружия. Правительство есть учреждение, которое принуждает к чему-либо народ на законном основании. Верно ли я прочел ваших человеческих философов и вашу историю, президент Викери?

– Да… но…

– Вы забыли, кажется, что ноты не более единодушны, чем ваши человеческие фракции. Они оставались и остаются при своем. Хотя большинство и проголосовало за последние оборонные меры, меньшинство громко выступило против, считая, как и вы, президент Викери, что опасность преувеличена и не оправдывает таких усилий.

Лио замолчал, и всем стало слышно, как свистит ветер в его жилище. Мимо пролетели двое его внуков. Один держал обнаженный меч – знак войны, который переносили от дома к дому, у другого был бластер. Верховный виван продолжил:

– Три чота отказались внести свой вклад. Я и мои собратья пригрозили им оэрраном. Если бы они не уступили, мы произнесли бы его. Настолько серьезной мы считаем ситуацию.

У Холма перехватило горло. «А мне он этого не сказал! Конечно – с чего бы он стал говорить». Ферун замер на своей скамье, став таким же неподвижным, как Лио. Викери задержал дыхание и вытер внезапно вспотевший лоб.

«Я почти сочувствую ему, – подумал Холм. – Столкнуться с действительностью таким образом!»

Мэтью Викери следовало бы остаться экспертом-ревизором, вместо того чтобы лезть в политику, крутилось где-то в глубине потрясенного сознания Холма. Там он был бы безобиден, даже полезен: межвидовая экономика – подлинная страна чудес, и знать о ней все просто невозможно. Беда в том, что на таком малонаселенном шарике, как Авалон, правительство мало что решает, кроме вопросов экологии и обороны. В последние десятилетия, когда человеческое общество стало меняться под влиянием ифриан, его роль сделалась еще скромнее. (Эта мысль больно кольнула Холма.) Нетрудно было набрать голоса, баллотируясь на такой чисто административный пост. Вот самые реакционные человеческие круги и выбрали Викери, который С Тревогой Смотрел на Угрозу Ифриализации. (Может быть, не без оснований?) Больше у президента нет никаких особых полномочий в эти грозные времена.

– Как вы понимаете, это сообщение строго конфиденциально, – сказал Лио. – Если слух об этом разойдется, чоты, о которых идет речь, могут счесть сопротивление вопросом чести.

– Да, – прошептал Викери.

И снова наступило молчание. Сигара Холма, догорев, обожгла ему пальцы. Он затушил ее. Она воняла. Он закурил новую. «Я слишком много курю, – подумал он. – И, пожалуй, слишком много пью последнее время. Зато работа все же делается, насколько обстоятельства позволяют».

Викери облизнул губы.

– Это тоже усложняет дело… не так ли? Могу я спросить прямо? Я должен знать, не намекаете ли вы на то, что вас могут вынудить совершить государственный переворот?

– Мы найдем своей энергии лучшее применение, – сказал Лио. – Ваша парламентская деятельность могла бы быть полезней.

– Но вы же понимаете – я не могу отречься от своих принципов. Я должен говорить то, что считаю нужным.

– В Соглашении записано, – сказал Ферун, – «Люди, живущие на Авалоне, заверяются честью в том, что они имеют свободу слова, печати и массового вещания, при условии не нарушать ничью личную честь и не раскрывать секреты обороны против инопланетного врага». – Цитата прозвучала резко даже по ифрийским меркам.

– Я хотел сказать… – Викери сглотнул. Нет, он не зря столько лет занимался политикой. – Я хотел только сказать, что оставляю за собой право на дружескую критику и встречные предложения, – произнес он со своей обычной легкостью. – Вызывать гражданскую войну мы, разумеется, не станем. Нам следует, наверное, подробно обсудить политику беспристрастного сотрудничества.

За его штампованными фразами все еще чувствовался страх. Холму казалось, он читает в мыслях Викери всю значительность того, что сказал Лио.

Каким образом регулирует агрессивная, надменная, разбитая на кланы и территории раса общественные вопросы?

Как это было и на Терре, различные ифрийские культуры в различные периоды своей истории решали их по-разному, и ни один вариант не был вполне удовлетворительным и не просуществовал долго. Когда в Сферу проникли первые исследователи, самой преуспевающей и прогрессивной культурой была планха, которая напрашивалась на сравнение с эллинской. Быстро осваивая современную технику, она вскоре вобрала в себя всех ифриан, приспосабливая их к меняющимся условиям.

Это было тем легче, что система не требовала единообразия. В своих владениях – будь они на материке или на клочке суши в море – каждый чот был независимым. Его законы определяла традиция, а традиция тоже постепенно меняется с годами, как все живое. Ноты перебрали все: племенной строй, анархию, деспотизм, свободную федерацию, теократию, клан, семейную и корпоративную формы – и прочее и прочее, для чего нет слов в человеческом языке.

Порядок внутри чота поддерживали скорее обычай и общественное мнение, чем свод законов и насилие. Семьи редко жили по соседству друг с другом, потому и трения были минимальными. Самой обычной санкцией было нечто вроде гривны, высшей – взятие в рабство. Между ними существовало объявление вне закона: нарушитель на какой-то срок, порой и на всю жизнь, становился изгоем, и любой мог убить его безнаказанно. Оказание помощи преступнику влекло за собой такую же кару. Могли приговорить и к изгнанию – а тот, кто возвращался раньше срока, тем самым ставил себя вне закона. Для ифрианина это было суровое наказание. С другой стороны, недовольные могли свободно покинуть дом (в небе загородку не поставишь) и попроситься в чот, который был им больше по вкусу.

Требовался, конечно, какой-то орган, который разбирал бы проступки и выносил приговор. А также улаживал бы споры между чотами и заботился о всеобщем благе. Так в древние времена возник круат – периодическое собрание взрослых жителей определенной территории, на которое могли явиться все желающие. Круат обладал правовой и в какой-то мере законодательной властью, но не административной. Тот, кто выигрывал спор или предлагал какой-то план или указ, должен был заручиться общим согласием – или же опереться на ту силу, которую мог собрать.

С расширением сообщества планха региональные круаты начали выбирать делегатов на годовой круат, который собирал жителей более обширной территории. Годовые круаты, в свою очередь, посылали представителей на Верховный, всепланетный, круат, который собирался раз в шесть лет или при каких-либо чрезвычайных обстоятельствах. На каждом уровне избирались лица, ведущие круат – виваны. В их задачу входило толкование законов (то есть обычаев, прецедентов, решений) и разбор всех накопившихся дел. Однако эта система была не совсем советской, поскольку каждый свободный взрослый мог участвовать в круате любого уровня.

На Терре этот порядок не прижился – он там возник было когда-то, но закончился кровью. Но ифриане не так многоречивы, как терране, не так суетливы, не так поддаются нажиму и не так нуждаются в жизненном пространстве на протяжении своей истории. Благодаря современным средствам связи, компьютерам, хранилищам информации и учебной технике система круатов распространилась по всей планете, а потом и по всей Сфере.

Но в процессе развала общество столкнулось с проблемой администрации. Нужно было финансировать некоторые общественные работы. Каждый нот вносил свой вклад на эти цели, но средствами этими должен был кто-то распоряжаться. Следовало пресекать действия, представляющие угрозу для природной или социальной среды, какую бы выгоду ни извлекали из таких действий отдельные ноты. Но машины принуждения у ифриан не существовало, да им и в голову не пришло создать ее как таковую.

Вместо нее мало-помалу сложилось следующее: если неповиновение становилось угрожающим, виваны соответствующего круата налагали на виновных оэрран. Это решение принималось после глубоких раздумий и с самыми торжественными церемониями. Означало оно призыв ко всем, проживающим на определенной территории, во имя собственных интересов и особенно во имя чести поднять оружие против ослушников.

В прежние времена оэрран, наложенный на чот, означал конец этого чота – всех оставшихся в живых обращали в рабов, имущество делилось между победителями. Позднее оэрран стал ограничиваться арестом и изгнанием названных лидеров – но он по-прежнему оставался вопросом чести. Если оэрран отвергали, как случалось, если вина, по мнению большинства, не соответствовала жестокости наказания, объявившим его виванам не оставалось ничего, кроме самоубийства.

Вследствие особенностей ифрийского характера оэрран у них работал не хуже, чем полиция у людей. Если твое общество, человек, не совсем разложилось – часто ли ты обращаешься в полицию?

Ни одному из тех, кто знал Лио с Каровых Озер, даже в голову бы не пришло, что он говорит несерьезно, угрожая разорвать Авалон пополам.

Глава 6

Там, где могучий Стрелец впадает в залив Кентавров, стоит второй город Авалона – единственное, кроме Грея, поселение, которое заслуживает этого названия. Кентаври возник как речной, морской и космический порт, промышленный и торговый центр – и потому с самого начала стал человеческим городом, подобным многим городам Империи: многолюдным, оживленным, шумным, веселым, слегка порочным и порой опасным. Бывая здесь, Аринниан становился Кристофером Холмом – как по имени, так и по поведению.

Теперь он был тут по оборонным делам. Он не удивился, когда его назначили начальником западнокоронской службы гражданской обороны, когда эта служба кое-как сложилась, в их обществе семейственность была нормой. Удивляло его скорее то, что он неплохо справлялся и ему это даже нравилось – это ему-то, всегда презиравшему «стадного человека»! За какие-то несколько недель он наладил учения во всем своем районе и заложил основы штаба, связи и снабжения. (Помогало, конечно, то, что очень многие авалонцы были страстными охотниками и часто собирались вместе для облав, а Смута оставила по себе память, которую нетрудно было оживить; и главное, всегда можно было посоветоваться с Дэниелом.) Такие же службы гражданской обороны возникали повсюду. Западной Короне надо было согласовать действия с Морским Братством, и для этого созвали конференцию. Она поработала плодотворно и, в общем, оправдала надежды, которые на нее возлагались. После нее Аринниан сказал:

– Грилл, а не пойти ли нам куда-нибудь отпраздновать? Боюсь, теперь нам нескоро представится случай. – Говорил он это не под влиянием порыва – он обдумывал эти слова последние пару дней. Табита Фолкейн улыбнулась:

– Конечно, Крис. Все куда-то идут.

Они шагали по улице Жизнецвета, держась за руки; стояла субтропическая жара, и он чувствовал, как смешивается их пот.

– А… а почему ты почти всегда называешь меня моим человеческим именем? – спросил он. – И говоришь со мной на англике?

– Потому что мы с тобой люди. Нам не хватает перьев, чтобы говорить на планха так, как надо. А почему ты против?

Он не сразу нашел слова для ответа. «Такой прямой вопрос оскорбителен, только очень близкий друг может его задать. Да нет, она, видно, снова забыла о том, что она птица».

– Посмотри – и поймешь почему, – сказал он, обведя рукой широкий круг. И спохватился, что сам не слишком-то вежлив.

Но девушка не обиделась. Улица шла вдоль канала, засоренного отбросами, загроможденного баржами, зажатого стенами грязных десяти – двенадцатиэтажных домов, что уходили высоко в ночное небо. Звезды и белая половинка Морганы меркли перед блеском, огнем, сиянием и свечением кричащих вывесок: ГРОГ-ГАВАНЬ, ТАНЦЫ, ЕДА, НАСТОЯЩАЯ ЗЕМНАЯ ЭРОТИКА, ДОМ ВЕСЕЛЬЯ, ПОСЕТИТЕ МАРИЮ ХУАНУ, ИГРА, ОБНАЖЕННЫЕ ДЕВУШКИ, ССУДЫ, ПОКУПАЙТЕ… ПОКУПАЙТЕ… ПОКУПАЙТЕ. Мостовые были загружены машинами, на тротуарах толкались пешеходы: моряк, пилот, плотогон, рыбак, охотник, фермер, проститутка, секретарша, пьяный, еле стоящий на ногах, еще пьяный, наступающий на блюстителя порядка, тощий, заросший оборванец, проповедующий на углу, – бесконечный поток, крик, говор, шум машин, шарканье ног, хриплые вопли из динамиков. Воняло дымом, горючим, канализацией, плотью – и ко всему этому примешивался запах окрестных болот, не противный сам по себе, но здесь отвратительный.

Табита опять улыбнулась:

– Зато весело, Крис. Ведь и мы с тобой пришли сюда развлечься.

– Как ты можешь… – выговорил он. – Тебе это не идет.

И поймал себя на том, что слишком пристально на нее смотрит. Они оба были в тонких рубашках с коротким рукавом, в кильтах и сандалиях; одежда липла к мокрому телу. Но она, несмотря на потную кожу и горячий женский запах, который он не мог не ощущать, казалась здесь порождением моря и чистого неба.

– Немножко вульгарности иногда не мешает, – дружески ответила она. – Даже такому пуританину, как ты, Крис.

– Нет-нет, – запротестовал он, боясь, как бы она не сочла его наивным. – Я разве что слишком разборчив. Но здесь бывал часто – и да, мне нравилось. Я хотел сказать только, что горжусь своей принадлежностью к чоту – а тем, что члены моей расы предпочитают жить в свинарнике, гордиться не приходится. Разве ты не видишь – здесь все то же самое, от чего стремились уйти пионеры.

Словечко, которое Табита произнесла в ответ, его ошеломило – Эйат никогда такого не сказала бы. Девушка усмехнулась:

– Ну, если хочешь, скажем «чушь». Я читала записки Фолкейна. Ему и его людям нужно было только пространство, где можно жить свободно – и больше ничего. – Она увлекла его за собой. – Мы, кажется, собирались пообедать? – Он молча кивнул.

В благопристойной тишине «Феникса» он несколько успокоился. Еще и потому, надо сознаться, что там было прохладно и одежда не так откровенно облипала Табиту, как на улице.

Обслуживали здесь живые официанты. Табита заказала коктейль с кошачьим цветком, а он отказался.

– Ладно тебе, – сказала она. – Вылезай из своей скорлупы.

– Нет. Я правда не хочу, спасибо. Зачем притуплять свои ощущения, когда тебе так хорошо? – нашелся он.

– Где-то я это уже слышала. Так говорят в Воротах Бури?

– Да. Но не думаю, чтобы и в Высоком Небе употребляли наркотики.

– Нет, конечно. Разве что на священных пирах. Ведь почти все мы придерживаемся старой веры. – Она посмотрела на него долгим взглядом. – Твоя беда, Крис, что ты слишком стараешься. Расслабься. Общайся больше со своими. Много ли людей, с которыми ты по-настоящему в близких отношениях? Раз-два и обчелся, бьюсь об заклад.

– В последнее время я общался с очень многими, – ощетинился он.

– Да – и получал от этого удовольствие, несмотря на обстоятельства, разве нет? Я ни в чью жизнь не лезу – но человек, который пытается стать ифрианином, – это ворона в павлиньих перьях, к какому бы он полу ни принадлежал.

– Что ж, после трех поколений тебе, наверно, тесно в своем чоте, – сказал он, со всей доступной ему тщательностью дозируя сарказм. – Ты и среди людей немало пожила, верно?

– Несколько лет бродяжила, – кивнула она. – Была траппером, моряком, старателем – весь Авалон исходила. А свою долю в нашем с Драуном деле я заработала за покерным столом. Черт, иногда легче изъясняться на планха! – засмеялась она и серьезно добавила: – Но не забывай – я была маленькой, когда мои родители пропали в море. Меня удочерила ифрианская семья. Они-то и подали мне мысль о странствиях: таков обычай в Высоком Небе. И моя преданность и благодарность чоту стали еще сильнее, если это возможно. Просто так получилось, что я – человек и сознаю это. Давай поговорим о чем-нибудь не столь серьезном. Мне так не хватает этого на Сент-Ли.

– Я, пожалуй, тоже выпью, – сказал Аринниан.

Это помогло. Вскоре они уже весело вспоминали о былом. Ее жизнь, безусловно, была богаче приключениями, чем его, но и с ним случалось разное. Порой, в те времена, когда он скрывался от родителей на затерянных в море островах Щита, или в тот раз, когда ему пришлось биться со спатодонтом на земле, с одним только копьем, потому что его товарищ лежал со сломанным крылом, он подвергался большей опасности, чем когда-либо она. Но ее интересовали менее бурные его переживания. Она никогда не бывала за пределами планеты, если не считать экскурсионного полета на Моргану. Он, сын офицера космофлота, имел возможность повидать всю систему Лауры – и спаленный солнцем Элизиум, и многочисленные луны Камелота, и темный, одолеваемый кометами Утгард. Рассказывая о застывшем голубом покое Фаэции, он прочел несколько гомеровских строк; она пришла в восторг, попросила еще, полюбопытствовала, что еще написал этот самый Гомер, и разговор перешел на книги.

Кухня здесь была смешанная, как почти всюду на планете: густая томатная похлебка из местной рыбы, пудинг с говядиной и шуа, салат из листьев гроздевика, груши, кофе с добавкой ведьмина корня. Напиток, напоминающий виноградное вино, поддерживал веселое настроение. Аринниана не шокировало даже то, что Табита под конец закурила трубку – он знал ее приверженность этому пороку.

– Может, заглянем в Гнездо? – предложила она. – Вдруг там Драун. – Ее компаньон стал ее начальником в службе обороны, и в Кентаври она находилась в качестве его адъютанта. Но чотская табель о рангах сложнее и в то же время более гибка, чем у Техников.

– Давай, – вяло согласился Аринниан.

– Не хочешь? – поддразнила она. – А я-то думала, ты предпочтешь ифрийскую резиденцию любому другому месту в городе.

В Гнезде была единственная в городе таверна для орнитоидов, в которой те почти не бывали.

– Мне кажется, этот кабак – дурное место, – нахмурился он. И поспешно добавил: – Для них. Я не такой уж чистоплюй.

– Однако ты не возражаешь, когда люди копируют ифриан. Так далеко не улетишь, сынок. – Она встала. – Заглянем в бар Гнезда, выпьем – может, там сидит кто из друзей или выступает хороший бард. А потом в танцевальный зал, а?

Его пульс забился быстрее, и он кивнул, радуясь, что она в таком хорошем настроении. Хотя никакая техника не позволила бы им участвовать в ифрийских воздушных танцах, скользить по паркету вместе с другой птицей, пожалуй, не менее чудесно. И поскольку он ни с одной еще не был так близок, может быть, Табита – ибо этой душной ночью она и вправду была Табитой, не летуньей Грилл… может быть…

Он не раз слышал, как мускулистые олухи рассказывают о своих ночках с девушками-птицами – не столько хвастливо, сколько с уважением. Для него и таких, как он, женщины-птицы были товарками, сестрами. Но Табита так настойчиво подчеркивала, что оба они – люди…

Они доехали на такси до Гнезда, самого высокого здания в городе, и поднялись на крышу на гравилифте, поскольку никто не взял с собой летательное снаряжение. Открытый бар защищал от дождя прозрачный витриловый навес, через который на этой высоте звезды были видны, несмотря на электрическую свистопляску внизу. Моргана уже спускалась за низкий западный горизонт, но еще не серебрила реку и залив. На востоке громоздились грозовые тучи, и свежий ветер приносил оттуда рокот разрядов. Насекомые вились у неярких флюорошаров на столиках. Оживления не наблюдалось, несколько темных фигур сидело на высоких табуретах перед выпивкой или наркокурильницами, сновал робот-официант между столиками, и гудела стальная арфа в записи.

– Вот тоска, – сказала разочарованная Табита. – Ладно, посмотрим, нет ли тут знакомых.

Они пошли бродить по залу, и Аринниан вдруг воскликнул:

– Хой-а! Водан, экх-хирр.

Его чотовик вскинул глаза в явном замешательстве. Он сидел в обществе довольно общипанной особы, которая угрюмо уставилась на пришельцев.

– Доброго полета, – поздоровался Аринниан на планха; но ответ, хоть и непроизвольный, заставил его перейти на англик. – Не ожидал увидеть тебя здесь.

– Доброй посадки, – сказал Водан. – Мне надо явиться на корабль через несколько часов. Транспорт отправляется с базы на острове Халцион. Я прилетел пораньше, чтобы не быть застигнутым бурей; у нас рядом с домом прошли три смерча.

– Ты жаждешь боя, охотник, – сказала Табита самым изысканным образом.

«Это верно, – подумал Аринниан. – Он рвется в бой. Только вот… если уж он не мог до последней минуты остаться с Эйат, то он скорее должен был медитировать, летая под луной – или, на худой конец, пировать с друзьями…» Он представил Табиту.

Водан ткнул когтем в сторону своей спутницы, весьма неуважительно:

– Куэнна. – Та втянула голову и встопорщила перья, тщетно пытаясь изобразить независимость.

Аринниан не мог придумать предлога, чтобы уйти. Они с Табитой сели за столик, постаравшись устроиться поудобнее.

Когда к ним подъехал робот, они заказали густое, крепкое новоафриканское пиво.

– Как ветер дует? – спросила Табита, затянувшись трубкой.

– Хорошо – я бы желал для тебя такого же, – учтиво ответил Водан. И обратился к Аринниану с чуть наигранным, но тем не менее искренним энтузиазмом: – Ты, конечно, знаешь, что последние несколько недель я провел на учениях.

«Да. Эйат не раз говорила мне об этом».

– Сейчас мне дали короткий отпуск. Мой корабль требует мастерства. Я расскажу тебе о нем. Это новый торпедоносец, похожий на терранский «метеор» – красавец, стальное копье! Я был горд украсить его тремя золотыми звездами.

«Эйат» значит «три звезды».

Водан продолжал говорить. Аринниан взглянул на Табиту. Она и Куэнна смотрели друг другу в глаза. Перья ифрианки то топорщились, то опадали – даже он понимал этот немой язык.

«Да, дорогуша, длинная желтая пешеходка, я такая, какая есть, а кто ты, чтобы задирать передо мной свой и без того вздернутый нос? Кем еще могла я стать, если, как только выросла, поняла, что любовный жар приходит ко мне, стоит только подумать о нем – и значит, нет мне другого места во всей Вселенной? Да, да, все это я уже слышала: лечись, мол… Так вот, добрая ты душа, в чотах не любят больных, и я не прошу ни у кого помощи. У Куэнны свой курс, получше твоего – а ведь ты такая же, как я, так ведь, человечица?»

Табита подалась вперед, погладила тощую лапку, не боясь когтей, улыбнулась, глядя в покрасневшие глаза, и прошептала:

– Хорошей погоды тебе, девочка.

Пораженная Куэнна отпрянула. На мгновение показалось, что она бросится на девушку, и Аринниан потянулся к ножу. Но она сказала Водану:

– Уйдем-ка лучше.

– Не сейчас. – Ифрианин неплохо скрывал свое смущение. – Одним только тучам известно, когда я теперь увижу своего брата.

– Пошли, – тихо повторила она. Аринниан уловил легкий мускусный запах. Ифрианин за соседним столиком встопорщил гребень и повернул к ним голову.

Аринниан мог себе представить, чего сейчас хочется Водану: прогнать ее, обругать, ударить, только что не убить – ведь она безоружна. Но все это было бы уступкой – даже не традиции, а простым приличиям.

– Нам тоже пора – вот только допьем свое пиво, – сказал он. – Я рад, что встретил тебя. Попутного тебе ветра. – Водан испытал явное облегчение. Он вежливо попрощался и отлетел вместе с Куэнной. Город поглотил их.

Аринниан не знал, что сказать. Он был благодарен за то, что здесь так темно: лицо у него пылало. Он смотрел в сторону. Наконец Табита мягко сказала:

– Бедная пропащая душа.

– Кто, ночная летунья? – вдруг взорвался он. – Я таких и раньше знал. Дегенератки с преступными замашками. Счастье, если Водану не перережут горло в той грязной дыре, куда она его заведет. Я знаю, как это бывает. Он летал здесь одинокий, не зная, чем заняться – горец, который, может, и не видывал таких, как она. Она подвернулась, напустила феромонов, чтобы его возбудить – ух!

– Тебе-то какая печаль? Ну да, он твой друг, но не думаю, чтобы это жалкое существо было способно на что-то большее, чем выманить у него немножко денег. – Табита глотнула дым. – Знаешь, – сказала она, – это наглядный пример культурной отсталости ифриан. Человеческие идеи подействовали на них до определенной степени, и теперь они не умерщвляют тех, кто отклоняется от нормы. Но медицина у них на нуле – они не развивают ее ни ради реабилитации, ни ради простого милосердия. Когда-нибудь…

Он почти не слушал ее.

– Водан должен жениться на Эйат, – сказал он, стиснув зубы.

– Да? – подняла брови Табита. – На той, о которой ты мне говорил? А тебе не кажется, что она порадовалась бы тому, что он немножко развлекся и забылся?

– Нет, не кажется! Она слишком чиста. – Аринниан осекся и подумал: «Может, рискнуть? Мне тоже не помешало бы забыться». – Но если ты относишься к этому так легко, – буркнул он, – может, займемся тем же самым?

Она устремила на него долгий взгляд. Молния сверкнула ближе, и раздался тяжелый раскат. Аринниан остыл, и ему стоило труда не отводить глаз и не ежиться.

– Ты злишься, да, Крис? – усмехнулась наконец она. – Но и надеешься тоже.

– Прости, – выдавил он. – Я н-не хотел проявлять неуважения. Я сказал это к примеру – чтобы ты поняла, почему я так расстроен.

– Я могла бы возмутиться, – улыбнулась она скорее сочувственно, чем игриво, – если бы не знала, что ты сказал это вовсе не к примеру. Отвечаю: нет, спасибо.

– Я так и думал. Мы, птицы… – Он не договорил, уставился в свою кружку и осушил ее одним глотком.

– Кто это «мы»?

– Ну… наше поколение, скажем…

Она кивнула, и ее волосы отразили слабый свет.

– Понимаю, – серьезно сказала она. – Мы неразборчивы, как каккелаки, и не слишком уважаем своих партнеров, но не трогаем птиц другого пола. Ты умный парень, Крис; авалонцы не склонны к самоанализу, но ты-то должен понимать, почему это происходит. Разве тебе не хочется иметь жену, детей?