Текст книги "Собака и Волк"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

Соавторы: Карен Андерсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)

Кэдок вскочил:

– О, замечательно! Выходит, я буду прокладывать дорогу?

– Сначала мы тебя испытаем. Заодно проверим саму идею. Я обучу тебя основам разведки и всему, что с этим связано. Сначала тебя будут сопровождать и направлять Руфиний и его люди, но только на первых порах. Вся ответственность ляжет на тебя. Это не то что охота на мелкую дичь, чем, как я знаю, ты здесь в свободное время баловался. Там, в глубинке, тебе встретятся и разбойники, и жители лесов, настроенные враждебно к чужакам, и дикие звери, и тролли, и прочие привидения. Но что уж я знаю наверняка – тебя подстерегают там природные ловушки: болота, бури, болезни. В любой момент ты можешь погибнуть, и тело твое никогда не найдут. И славы ты там не обретешь, потому что все это мы должны делать потихоньку. Империя не любит, когда ею пренебрегают. Я тебе этого никогда бы не сказал, если бы не был уверен, что ты будешь держать рот на замке. С другой стороны, за работу мы тебе из фонда Аквилона щедро заплатим. С Апулеем я договорился. Ты сможешь обеспечить будущее своей семьи. Ну, что скажешь? Ты все еще заинтересован?

– Конечно! – Кэдок на радостях обнял Грациллония. – Благодарю вас!

Грациллоний слегка улыбнулся:

– Хорошо бы твоя благодарность не испарилась после первой же экспедиции.

– Нет, этого не произойдет. А когда я стану встречаться с этими отсталыми лесными племенами, то принесу им Слово.

– Что?

– Благую весть. Расскажу им о Христе. Н-не то чтобы я считал себя апостолом или чем-то в этом роде. Я недостоин, но если Богу будет угодно, то открою путь тем, кто достоин.

– Гм… – Грациллоний нахмурился, пожал плечами и проворчал: – Если ты этим не обозлишь аборигенов и не осложнишь свою работу, то ладно.

– О нет, этого я не допущу. – Кэдок так и сиял. – Ведь мне нужно заботиться о Юлии и о наших детях. Ваших внуках, сэр. – Он заметил, как лицо Грациллония вдруг застыло, и воскликнул: – Прошу прощения. Я н-не хотел причинить вам боль. То, что случилось, – трагедия.

– Не совсем так, – коротко возразил Грациллоний. – Садись. Расскажу тебе подробнее, чего я от тебя ожидаю.

* * *

Летний полдень был теплым и ясным. Над полями с созревающей пшеницей плыли лесные ароматы. В высоком небе заливался жаворонок. Другие птицы тоже пели свои песни, но уже поближе к земле. От Аквилона, через восточные ворота, весело переговариваясь, шел народ. Они возвращались из церкви, где состоялись служба и исповедь. Грациллоний, присоединившись к ним, вошел в город. Это был радостный день. Апулей пригласил его на праздничный банкет по случаю свадьбы Юлии и Кэдока. Дочь позаботилась о нем напоследок: выстирала и отбелила трубочной глиной его тунику, починила плащ и привела в порядок лучшие его сандалии: постаралась, чтобы отец выглядел наилучшим образом.

Горожане почтительно его приветствовали и уступали дорогу, однако иногда ненароком толкали его. Проходя мимо церкви, почувствовал, что кто-то его подтолкнул, но не обратил на это внимания, пока его не взяли за руку. Обернувшись, увидел, что это Руна. Она была в темно-зеленом платье, выгодно подчеркивавшем белую кожу и волосы цвета вороньего крыла.

– О, привет, – сказал он.

– Привет, – она улыбнулась. – Вам должно быть стыдно. Вы не присутствовали на венчании.

– Но ведь я не христианин.

– Да ведь и я не христианка. Вы могли бы посмотреть, пока не началось таинство.

Он втайне удивился тому, что она оставалась возле церкви, когда служба уже закончилась. Чувствуя некоторую неловкость, объяснил:

– Я подумал, что лучше не напоминать дочери лишний раз в этот счастливый для нее день, что я не христианин. Она только расстроится.

– И все же на пир вы идете.

– Это уже другое дело. Вы тоже идете?

Она кивнула. Солнечный луч заиграл на черепаховом гребне, скреплявшем затейливую прическу. Он невольно обратил внимание на лебединую шею, пожалуй, лучшую черту в ее облике.

– Сенатор любезно пригласил меня. Ему нравится работа, которую я для него делаю.

Он не знал, как продолжить разговор.

– По правде сказать, работа эта утомляет, – продолжила она, выводя его из затруднительного положения. – Когда она закончится… может, замолвите за меня словечко. Я знаю, что смогу вызвать у него интерес. И все же он может и не осмелиться поддержать мое предложение. Городская казна и так несет сейчас большие расходы.

Грациллоний проявил сочувствие. Он не представлял себе более унылой работы, чем переписывание книг.

– А что вы предлагаете?

– Историю Иса, от начала основания города до самого ее конца. Об этом необходимо помнить. И о великолепии города, и о великих его свершениях.

Перед его мысленным взором вдруг с необычайной ясностью предстала девушка, певшая под луной:

 
Я помню Ис, хоть там и не была я.
 

– Разве я не права? – прорвалась в его молчание Руна.

Он вышел из оцепенения.

– Да. Такая работа будет вам интересна.

– Мы можем надеяться на одобрение епископа. Возможно, он и сам захочет принять участие. Падение гордого города содержит в себе мощный моральный урок. – Она почувствовала его неудовольствие и поспешила добавить: – Но больше всего мне хочется, чтобы то, что мы любили, жило в памяти людей. Хочу спасти наших любимых от забвения.

– Замысел грандиозный.

– На это уйдут годы. Сначала я должна поговорить с каждым оставшимся в живых жителем Иса. С теми, кто помнит. Пока они живы. Прежде всего хочу говорить с вами, Грациллоний. Хотя и молю Бога о том, чтобы вы как можно дольше нас защищали.

Он поморщился:

– Говорить об этом… тяжело.

– Но ведь у вас долг перед Исом, перед королевами, детьми, друзьями, перед их памятью. Я буду действовать очень осторожно и постепенно.

Он вздохнул, посмотрел перед собой и сказал:

– Сначала нужно получить согласие Апулея.

– В этом вы должны мне помочь. Ведь мы с вами уже работали, вы и я. Можем и опять работать вместе. Скажите же, что согласны.

Грациллоний кивнул:

– Ладно. Но прежде дождемся удобного момента.

– Разумеется. К тому времени, может быть, и ваши раны затянутся, Грациллоний, – тихонько сказала она, – не все же время вам тосковать. Вам еще жить да жить.

– У меня есть работа.

– Но вам нужно и счастье. – Она чуть крепче сжала его руку…

Они подошли к дому трибуна. Над стройными ногами взметнулись белые юбки, и, забыв о приличиях, на порог выскочила Верания.

– О, вы здесь! – воскликнула она. – Я уже начала бояться, что вы заболели или что-то случилось.

– Но твой отец сказал мне прийти в полдень, – улыбнулся он. В груди слегка оттаяло.

Девушка покраснела.

– Просто я так долго вас не видела.

Сконфузившись, что сболтнула лишнее, стояла на ступенях, загораживая ему проход.

– Я был занят, – сказал он. – Сегодня…

– Вас ждут хозяин и хозяйка, – сказала Руна и, крепко взяв его под руку, повела в дом.

Глава десятая

I

Дождливым вечером Бэннон Дохалдун подъехал к дому. За раскидистым дубом уходил в серую мглу лес. Тишину нарушал лишь Стегир, скакавший по камням среди окружавшего его тростника, но и этот звук был какой-то приглушенный. Бэннон слегка дрожал: вода капала с листьев, с уздечки, с кончиков усов. Промокшая одежда давила на плечи.

Он спешился и постучал в дверь. В первый момент подумал, что дверь ему открыл мальчик – в тунике и бриджах. Затем пригляделся к худенькому лицу и огненно-рыжим волосам, падавшим ниже плеч. Почему бы и в самом деле ведьме, живущей в глухом лесу, не одеваться в мужскую одежду, подумал он. Не в юбке же ей ходить… За спиной ее горели лампы, и пылал огонь в очаге.

– Приветствую вас, – сказал он смущенно и назвал себя. – А вы Нимета, дочь короля Граллона?

– Да, – ответила она на его языке, языке озисмийцев. – Если с добром, входите. Нет – от ворот поворот. – Она притронулась к кожаному мешочку, висевшему у нее на шее на ремешке. Должно быть, амулет. С наружной стороны мешочка был пришит череп мыши-полевки.

– С добром, с добром, госпожа, – заторопился Бэннон. – Позвольте мне сначала позаботиться о своих животных. – Он подвел к дому запасную лошадь.

– Похоже, мне теперь нужна конюшня, – сказала Нимета. – Вы первый приехали ко мне на лошади. Вносите сбрую, здесь сухо.

Бэннон привязал лошадей на лугу и вошел в дом, уютный, но темный. Полки с посудой, с поперечных балок свисают туши зверей, бочонок с элем. Ближе к дверям полка, от которой он старался отвести глаза. Лучше не смотреть на странные палки и кости с вырезанными на них знаками да на глиняные сосуды чудной формы. Он повесил плащ и куртку на крючок и, повинуясь ее жесту, сел на табурет возле очага.

– А-а, – сказал он и протянул руки к огню. Сначала дым разъел ему глаза, а потом медленно вышел в отверстие в крыше.

– Выпейте, – предложила Нимета и налила эль в деревянную кружку. Присела напротив. Пламя выхватило из темноты большие зеленые глаза. На ум ему пришла кошка, поджидающая возле норы мышь.

Сделав два глотка, промочил горло.

– Я староста в своей деревне.

– Знаю, – сказала она.

Неужели слышала? Дохалдун – крошечная деревушка у подножия горы, с несколькими акрами расчищенной земли. Из Аквилона до нее скакать целый день. Жители преимущественно разводят свиней, хотя у них есть и коровы, и птица. Кроме того, они сеют овес. Из деревни своей выезжают крайне редко, несколько раз в год на собрания таких же, как у них, деревень. А тут вдруг женщина из колдовского Иса… приехала сюда менее двух лет назад. Как может она помнить его имя, да и где она могла его слышать?

– Говорят, вы много чего знаете, – осторожно заметил Бэннон.

– У вас болеют коровы, – невозмутимо сказала Нимета. – И вы хотите, чтобы я их спасла, потому что слышали, что я вылечила стада в Виндовайе и Стег Ране.

Он и сам не мог бы определить, отчего у него забилось сердце – от страха или радости. Холодок пробежал по всему позвоночнику и добрался до кончиков пальцев.

– Да вы и в самом деле колдунья, —выдохнул он.

Она криво улыбнулась.

– Нетрудно и догадаться. В округе ящур. А я не такая уж и колдунья. Как вы обо мне узнали?

Он набрался храбрости. Если слухи верны, она здорово помогала и никому не делала вреда. Рассказывали, что она подводила каждое животное к костру, в который бросала какие-то травы. Отрезала клок волос и сжигала. Потом брала в руки лозу и бормотала слова на непонятном языке. В течение дня животное выздоравливало, а здоровые животные уже не заражались.

– Дошли слухи, – объяснил Бэннон. – Да и сын мне рассказывал. Он много чего о вас слышал. Скоро вы станете знаменитой, госпожа.

– А вы там не христиане? – спросила она.

– Нет, – озадачился он. – А вам нужны христиане?

Она хихикнула:

– Это хорошо, что не христиане, хотя никому не возбраняется обращаться ко мне за помощью.

– Все знают вас как дочь короля Граллона…

– С этим кончено, – отрезала она. – Милостыни больше я ни от кого не принимаю.

Потом сменила тон и заговорила по-деловому:

– Итак, вот вам мои условия. За то, что приду к вашим коровам и буду их лечить, вы дадите мне бочонок овсяной муки, чтобы хватило на год. Если стадо ваше будет здорово, – а оно будет здорово – ежемесячно в течение тринадцати месяцев будете посылать мне окорок или копченое мясо такого же веса. Договорились?

– Да это дороговато будет, – пробормотал он.

Она улыбнулась.

– Другие люди обеспечили меня уже пшеничной мукой, маслом, сыром, ну и прочим по мелочи. А сейчас мне нужна шерстяная одежда. Можете дать мне ее вместо того, что я перечислила, но по той же стоимости. Торговаться не собираюсь. Либо соглашаетесь, либо уходите.

Он лишь вздохнул.

– Хорошо. Овес и мясо. Под мое честное слово.

Он немного опасался, что она потребует залог, но она поверила ему на слово.

– Хорошо. Завтра с утра отправимся. Я так понимаю, вы проводите меня назад… Никакого колдовства: вы взяли запасную лошадь. Теперь отдыхайте. А сейчас я приготовлю ужин.

Она сняла с балки ободранного зайца, ловко разрубила его на куски, натерла жиром и солью и обжарила на вертеле. Интересно, – думал он, – поймала ли она его в обычную ловушку или прямо на свой нож заманила. Потом она положила ему на блюдо вареное яйцо, черемшу, коренья и галеты, наполнила кружку элем. Как странно, что принцесса обслуживает тебя, словно какая-то простолюдинка. От дымного воздуха голова стала слегка кружиться.

– Твой потник еще не совсем просох, – сказала она. – Я тебе одолжу что-нибудь. Подожди здесь.

Она вышла. Когда вернулась, он тоже пошел на улицу и помочился в темноте под дождем. Войдя в дом, увидел, что она, обнаженная, стоит возле узкой кровати. Свет от очага падал на ее маленькую грудь и стройные округлые бедра.

Его словно ошпарило.

– Госпожа, – шагнул он к ней.

Она подняла руку.

– Будем спать, – слова прозвучали красноречивее оголенного клинка. – Приблизишься – будешь плакать до конца дней.

Он в ужасе застыл.

– Простите. Вы т-так красивы, простите меня.

– Разденетесь – погасите лампы, – сказала она равнодушно. Кивнула на постель, разложенную на полу. – Спать будете сегодня крепко, Бэннон.

Он и в самом деле тут же уснул. Сны, наполненные музыкой, смутно вспоминались потом и тревожили до следующего новолуния.

II

То лето оказалось жестоко к Аудиарне. В городе свирепствовала египетская болезнь. Особенно косила она бедняков. Заболевшие слабели, у них поднималась температура, во рту и горле появлялись плотные пленки, становилось трудно глотать. Из носа шла кровь, пульс частил и слабел, шея распухала, лицо приобретало восковую бледность. Большинство умирало через несколько дней. Те же, кто оставался в живых, так и не обретали прежнего здоровья.

Иностранные суда держались поэтому подальше от их берегов. В результате город лишился доходных статей, и это когда средства нужны были как никогда. Вся надежда была на крестьян, но и они теперь неохотно приезжали в город. В конце лета их поразило новое несчастье.

Грациллоний услышал об этом от Апулея, к которому трибун Аудиарны обратился за помощью. Ситуацию обсудили в доме сенатора.

– Объявился огромный странный зверь, – сообщил Апулей, прочитав письмо. – Он задрал уже много скота, а в последнее время дважды нападал на людей. Когда люди не вернулись с поля домой, их пошли искать и обнаружили лишь разбросанные кости. Говорят, видели следы, похожие на рысьи. А в темноте кто-то заметил зверя, по виду из породы кошачьих, но только огромных размеров. Люди думают, что это – порожденье ада, явившееся наказать их за грехи. Крестьяне боятся идти в поле. А если начнутся дожди, все останутся без урожая.

– Гм… Кто же это, медведь? – начал размышлять Грациллоний. – Нет, следы у него не такие. Да и не слышал я, чтобы медведи так себя вели. И мужчины сейчас, наверное, все болеют. На охоту пойти не в состоянии?

– Нет, к тому же еще и напуганы. Молятся. Священники служат молебны, только все без толку. Жители Аудиарны просят у епископа Корентина духовной поддержки и надеются, что у нас найдутся люди, которые помогут им уничтожить зверя.

Грациллоний кивнул:

– Они, наверное, не забыли, как когда-то король Иса пригласил бывших багаудов охранять леса.

Апулей внимательно посмотрел на друга:

– Я тебя понимаю. Ты обижен на Аудиарну: в прошлом году они не пустили к себе беженцев Иса. Но из милосердия…

Грациллоний рассмеялся:

– О, да ты не бойся. Я только свистну, и охотники Руфиния мигом примчатся. А поведу их я сам.

– Что? Да ты, наверное, шутишь. Ведь там и вправду может оказаться демон. В любом случае, жизнь твоя представляет общественную ценность. Рисковать ею нельзя.

Грациллоний употребил крепкое солдатское слово.

– Все это время я занимаюсь либо разбором дрязг, либо поиском дефицита, либо инструкциями, либо… Барахтаюсь в болоте. Клянусь Геркулесом, это хоть какой-то шанс оказаться полезным! Сейчас же отправлюсь, вот только людей соберу.

Его внимание привлекло тихое восклицание. Оказывается, слова его услышала вошедшая в комнату Верания.

– Нет, пожалуйста, – умоляюще сказала она. – Только не вы!

– А почему же не я, детка? – с улыбкой спросил Грациллоний.

– Я уже попытался объяснить ему, почему, – вздохнул Апулей. – Ну что же, вижу, ты хочешь пригласить нас на обед?

Она кивнула. Губа ее дрожала. Грациллонию хотелось погладить ее по голове или даже прижать к себе, утешить. Правила приличия, однако, не позволили ему этого сделать.

– Я не могу посылать людей на опасное дело, если сам не принимаю в этом участия, – сказал он ей. – С войной это, во всяком случае, не сравнить. Это всего лишь охота, Верания.

– Адонис т-тоже ходил на охоту, – заикаясь, выговорила она и выбежала из комнаты.

Волей-неволей в триклиний ей прийти пришлось. [13]13
  Триклиний – столовая в древнеримском доме.


[Закрыть]За столом она сидела рядом с Ровиндой и Саломоном. Грациллонию по-прежнему хотелось ее утешить, хотя слезы она смахнула. Приятно все-таки, когда о тебе беспокоится хорошенькая девушка. Самое лучшее, что пришло ему в голову, – это обратиться к ее брату:

– Ты тоже слышал? Я собираюсь охотиться на зверя, что недавно появился в Аудиарне. Хочешь, принесу тебе его хвост?

Взгляд, обращенный на него, был полон обожания.

III

Дьявол был неуловим. Грациллоний с Руфинием и десятью охотниками искали его три дня. Им встречались лишь следы, да и то давно остывшие, собакам не взять.

Каждое утро выходили группами, по три человека каждая. Вечером возвращались в лагерь. Грациллоний установил палатки вверх по течению от Аудиарны, подальше от города и от источника заразы. На покинутых полях каркали вороны, без помех собиравшие урожай. На севере темнел лес. Там, скорее всего, и устроил себе логово зверь. Целыми днями мужчины бродили по чащобе. Грациллоний тем не менее решил остановиться на открытом месте. Часовые видели, как идут дела. Да и зверь мог сюда пожаловать, захоти он опять человечинки.

Ночью, возле костра, Грациллоний ловил себя на том, что мысли его бродят где-то вдалеке. Ни о звере, ни о том, как уничтожить его, он не думал. Вместе этого задумывался о собственной судьбе. На что он надеялся? Кто он такой? Начальник созданной в час отчаяния колонии, будущего которой не представлял. Девятикратный вдовец без сына. Кому передать свое имя? В живых остались лишь две дочери, причем одна из них – пария. Холостяк, как Корентин, а вот Бога у него нет. Кому же принести жертву? У людей он пользовался авторитетом. Были двое – трое хороших друзей, тем не менее между ними всегда стоял некий барьер. Вера ли это, цель, а, может, что-то другое? А женщины…

Нет, нужно сделать что-то конкретное, осязаемое.

Циничный ум Руфиния и шутливые разговоры компании не могли отвлечь его от грустных мыслей. Охотники были все на подбор: не страшен им был ни бог, ни черт. Грациллонию и хотелось бы присоединиться к их веселой беседе – когда-то он шутил с легионерами, – но слишком тяжело было у него на сердце.

На следующий вечер вместе с Руфинием и лесником Оготоригом возвращались после очередного безуспешного поиска. Выйдя из леса, направились к реке. Перед глазами все еще мелькали бесконечные деревья, кусты, цеплявшиеся за одежду; саднила кожа, искусанная муравьями и гнусом. Было жарко, хотелось пить. Тишину изредка нарушали тихие проклятия да насмешливые возгласы кукушки. Собаки, опустив хвосты, тащились сзади. В тот день они зашли дальше, чем накануне, поэтому и припозднились. Солнце садилось. Веяло вечерней прохладой. Тихо шуршал камыш. По серо-фиолетовому небу носились стрижи, еле различимые в сумерках.

Вдруг зарычала, а потом и зашлась в заливистом лае собака. К ней тут же присоединились остальные псы. Рванулись вперед и исчезли из вида.

– Ха! – воскликнул Руфиний. – Неужто онсам наткнулся на нас? – И побежал вприпрыжку. Грациллоний последовал за ним. Закачались стрелы в колчанах. Оготориг остановился и натянул тетиву.

Могучий рев перекрыл собачий хор, затем – отчаянный визг, возня и стон смертельно раненного животного. Опять залаяли собаки, визгливо и испуганно. Что за неудачное время для охоты! Врага не видно, что он сейчас делает – непонятно.

Грациллоний споткнулся о растерзанное тело собаки. Удар, нанесенный чудовищем, отбросил ее на несколько ярдов.

– Берегись! – воскликнул Руфиний. Грациллоний заметил, как перед ним закачалась пшеница, словно вода, когда из глубины ее идет в атаку кит-убийца. Руфиний рванулся было вперед, чтобы заслонить его, но атакующий оказался быстрее.

В сумерках Грациллоний не сумел разглядеть, что за существо ринулось на него. Почувствовал лишь, что это нечто огромное: под весом животного задрожала земля. Мельком заметил лохматую гриву, сверкающие глаза и огромную разверстую кошачью пасть. Это был шок.

Грациллоний оказался на земле. Нет, это не медведь. Когтистая лапа рассекла воздух. Если бы удар оказался точнее, череп человека был бы расколот надвое. Он откатился в сторону, вскочил и вытащил меч.

Руфиний всадил в чудовище копье. Из раны полилась черная кровь, и животное пошло на него в атаку. Руфиний, как танцор, отскочил в сторону, бормоча что-то под нос. Похоже, он смеялся в ответ на громоподобное рычание зверя, а потом закричал:

– Назад, Граллон! В сторону! Дай Оготоригу выстрелить!

Запела стрела. Удар, еще один, и еще. Животное отступало.

Горло его раздувалось от гнева, но оно все же развернулось и медленно двинулось к лесу, прихрамывая на заднюю ногу.

Грациллония охватил восторг. Он даже и не подумал, что был на волосок от гибели. Чувства его были обострены. Он пил воздух, как вино.

Меч его попал в цель. Лезвие прошло сквозь ребро и воткнулось во внутренности. Из раны хлынула ручьем кровь. Собаки вцепились в ноги и бока животного. Раненый зверь стряхнул их с себя и развернулся к обидчикам. Руфиний воткнул копье и засмеялся, когда оно глубоко проникло в спину животного. Грациллоний ударил в плечо, и животное рухнуло на землю, собаки снова облепили его. Удар лапы – и одна собака повержена, еще удар – и другая искалечена. Оготориг выпускал стрелы, одну за другой. Животное задергалась, во рту показалась кровавая пена. Грациллоний подошел совсем близко, заглянул в тусклые глаза и нанес ему милосердный удар. Враг им попался достойный, пусть же не мучается перед смертью.

Искалеченная собака выла, Руфиний и ее освободил от мучений. С каждой минутой сгущалась темнота. Стоя на втоптанных в землю стеблях пшеницы, мужчины всматривались в поверженного зверя. На небе появились первые звезды.

– Так что же это? – прошептал Оготориг.

– Лев. – Грациллоний впервые ощутил благоговейный страх.

– До сих пор я видел его лишь на картинах, ну и скульптуры тоже, – сказал Руфиний.

– И я, – признался Грациллоний. – Но дрался он как настоящий боец, сильный и смелый.

– Да, но как он здесь очутился?

– Скорее всего, мы этого никогда не узнаем. Наверное, из клетки убежал. Я слышал, что когда-то в больших городах богачи держали экзотических животных, но вроде бы сейчас эта мода прошла. Может, его в Августу Треверорум везли, а когда переправляли морем через Порт Наметский, он и сбежал, а потом в наши края подался.

– Он хромал. Вы заметили? Интересно, отчего? Может, с медведем сражался, или еще что? Во всяком случае, долго бы не протянул. Когда он стал задирать коров и овец, крестьяне отвели скотину в хлев да в загоны. Что же ему оставалось? Взялся за людей. Бедное животное. Бедный, одинокий, отважный лев.

Грациллоний так устал, что не заметил, как перешел на латынь, и Руфиний отвечал ему на этом же языке.

– О чем вы говорите? – спросил их Оготориг, не знавший латыни. – Как он сюда попал? – Он наклонился, окунул палец в кровь и смазал ею грудь. – Уверен, здесь не без колдовства. Кернуннос, Бог-охотник, храни нас от зла.

«Может, он и прав», – подумал Грациллоний. Последние события и в самом деле выглядели странно: сначала эпидемия, потом зверь. Словно кто-то мстил Аудиарне.

IV

Мост дрожал от стука копыт и победоносного барабанного боя. Грациллоний въезжал в ворота Аквилона. Солнце окружило нимбом его растрепанную голову. Вскоре дома погрузили в тень и его, и его спутников, но тут на улицу высыпали женщины с детьми, встречавшие мужей. Раздавались радостные возгласы и приветствия.

– Он победил, он уничтожил демона. Благодарение Богу!

Вслед за Грациллонием ехал Руфиний. На копье его красовался череп льва.

Заслышав приветственные крики, Верания соскочила с крыльца и чуть не упала. Саломон вовремя успел подхватить сестру. Верания прижала к груди руки и залилась слезами. Брат проглотил подступивший к горлу комок, стараясь не уронить мужского достоинства.

Грациллоний натянул поводья. К нему приблизились Апулей и Ровинда. Грациллоний помахал им рукой.

– Все в порядке, – сказал он. – Людоеду пришел конец.

Когда в последний раз он испытывал такую радость? Когда победил франков? Нет, тогда его радость была омрачена раздорами в Исе. Сейчас же он был совершенно счастлив.

С видом истинного римлянина Апулей спустился по ступеням.

– Великолепный подвиг, – донеслись сквозь шум его слова. – Но самое главное – это то, что вы вернулись домой целыми и невредимыми. Входите же, входите все.

Лесники растерялись. Им не приходилось бывать в компании богатых людей. Предводитель их улыбнулся и облизал губы.

– У них будет замечательное угощение, – сказал он по-галльски.

– Благодарим, но нам сначала необходимо вымыться и привести себя в порядок, – ответил Грациллоний. – Может, прежде отпустите нас в Конфлюэнт, мы оповестим наших людей, а потом вернемся сюда?

Тут он заметил Веранию.

– Эй, маленькая госпожа, – непроизвольно окликнул он. – О чем же ты плачешь?

– Я так… так… так счастлива, – заикаясь, сказала она.

В груди у него разлилось тепло.

– Саломон, – перекрывая шум, обратился он к ее брату, – ты получишь хвост, который я тебе обещал. А ты, Верания, не хочешь ли в подарок шкуру, когда она будет готова?

Апулей подошел к нему, поднял на него глаза. Он был все еще красив, несмотря на седину и морщины. Лицо его стало очень серьезным.

– Нет, эту шкуру нужно отдать церкви в знак благодарности Господу за помощь и милосердие, – прежде чем Грациллоний успел возразить, Верон продолжил: – О Конфлюэнте не беспокойся. Я им сообщу. Не следует портить честно заработанное удовольствие. И вымыться, и переодеться можно у нас. Ровинда мигом подаст отличный обед. А за вином расскажете нам обо всем. И ночевать оставайтесь. А неприятности подождут.

Его словно ударили ножом. Мышцы натянулись. От непроизвольного движения его коленей Фавоний заржал и встал на дыбы. Ему не сразу удалось успокоить жеребца. Люди на улице тут же почувствовали неладное. Веселая болтовня прекратилась. Все молча на него уставились.

– Что такое? – проворчал Грациллоний. Сердце застонало: что еще?

– Это подождет, – постарался успокоить его Апулей. Видно было, что он расстроен. – И зачем только я сказал? Дождался бы завтрашнего дня. К тому же то, что вы сделали, – общая безопасность – перевешивает все другое.

Грациллоний еле удержался, чтобы не выругаться.

– Да скажете ли вы мне, наконец, в чем дело, или мне нужно будет спросить у других?

Апулей вздохнул:

– Ну, хорошо. Прокуратор назначил в наш регион своего нового представителя. Явился он сюда, как только вы уехали. Это бывший житель Иса – некий Нагон Демари. А, вы помните? Он теперь римский подданный. Он везде побывал: и с людьми повидался, и собственность посмотрел, и оценил. То, что Аквилон задолжал, мы заплатим. Резервы я всегда сохранял и людям советовал не все тратить. С Конфлюэнта и его жителей налогов, конечно, никогда не брали…

На Грациллония с грохотом нахлынула огромная волна. Он старался удержаться на поверхности. Вокруг бушевало море. Он ощущал его горечь, сквозь рев прорывались слова:

– …налог на землю…

Сколько землевладельцев разорил он, выгнал из собственных домов, отдал в рабство?

– …пятилетие…

Взимание налогов каждые пять лет, меньшее по размеру, но по воздействию худшее, потому что из-за него опустошались сундуки как ремесленников, так и торговцев, после чего они если не разорялись полностью, то неизбежно беднели…

– …в будущем году преследование по суду…

Имперский декрет, устанавливающий каждые пятнадцать лет налоги на собственность и домашнюю скотину; а у Конфлюэнта нет сведений о прежних выплатах, и, следовательно, он не мог просить о смягчении требований.

– …различные нарушения и прямые нарушения закона…

В Конфлюэнте официальных правителей не было. Старые солдаты Максима освобождались от налогов, потому что они были ветеранами, но их права на владение земельной собственностью и занятие торговлей находились под вопросом, так как последнее время они несли службу у узурпатора. Народ Иса нельзя было даже считать гражданами.

– …штрафы и другие виды наказаний… разорение, зависимость.

– …отказ от судебного преследования за материальное вознаграждение…

Кроме официальных выплат государству, взятки, причем никакой гарантии, что через несколько лет кто-нибудь об этом не пронюхает и не потребует взятки за молчание, в ином случае – угроза, что Империи станет об этом известно.

– …напоминание о том, что и дети имеют рыночную стоимость…

Грациллоний вспомнил девочку, что протянула ему через решетку руки и умоляла взять к себе.

Он вдруг почувствовал, что Апулей дергает его за щиколотку. С крыльца с ужасом смотрели на него Ровинда и дети. Толпа стала расходиться. Лесники оглядывались по сторонам.

– Грациллоний, – пробился к нему сквозь шум прибоя голос сенатора.

– Ради Бога, очнись! Ты похож на сакса, готового на убийство. Успокойся!

Грациллоний уставился на меч, который он бессознательно выхватил из ножен. Клинок тускло блестел в закатных лучах. Шум прибоя в ушах потихоньку стих. В груди застрял холодный и острый клинок.

– Слезай с лошади, входи в дом, выпей вина и успокойся, – умолял Апулей. – Он уехал, сколько можно тебе говорить. Ничего пока не случилось. Я проявил твердость, дал ему несколько вооруженных человек в качестве охраны, а то было бы еще хуже. Твои люди из Иса и так осыпали его насмешками. Приезжал он сюда не для того, чтобы собирать налоги. Мы с Корентином дали ему резкий отпор. Он, конечно, вернется. Этого мы не предотвратить не в силах, но у нас, по крайней мере, есть время. Будем апеллировать в более высокие инстанции. Потянем время. На это уйдет несколько месяцев. Пойдем же, старый друг, обсудим план действий.

Грациллоний повернулся к Руфинию.

– Поезжай вперед, – приказал он. – Скажи в Конфлюэнте, чтобы все шли к базилике – к загородному дому, ну, ты знаешь. Скоро я буду там и поговорю с ними.

Копье с львиным черепом взметнулось как знамя.

– Слушаюсь, господин, – ответил Руфиний на языке Иса. Худое лицо по-волчьи осклабилось. – За мной! – крикнул он по-галльски и поскакал впереди отряда.

– Я со своей стороны сделал все, чтобы успокоить людей, – сказал Апулей. – Тем не менее, они напуганы. Хотя… нет, некоторые в ярости. И все же в полной мере мне они доверять не могут. Я для них римлянин. У тебя это получится лучше. То, что случилось, не такая уж и неожиданность. Ты же помнишь, с самого начала мы предполагали нечто подобное. Знали, что с правительством будут проблемы.