Текст книги "Собака и Волк"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

Соавторы: Карен Андерсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

– Уйди, – заревел моряк, – пока я тебя не прикончил!

– Очень хорошо. Н-не потому, что я боюсь, просто я не хочу скандала. Обещаю молчать. Никто не узнает от меня, куда ты ходил. Если только ты не будешь здесь появляться. Не надо! – умоляющим голосом сказал Кэдок и, споткнувшись, вышел.

Когда звук его шагов замер, Эвирион осушил чашку, которую он сжимал как оружие.

– Ух! – воскликнул он. – Дай мне еще, девочка, или я что-нибудь разнесу вдребезги.

Нимета поспешно наполнила чашку. Он залпом выпил и постарался взять себя в руки.

Сердито глядя в угол комнаты, сказал голосом, лишенным всякого выражения:

– Главный вопрос: где и как убить это насекомое.

– Да ты говоришь, как помешанный, – возмутилась она.

– А ты что, хочешь, чтобы я ему подчинился?

– Этого я тоже не хочу. Друг мой, дорогой друг, мой… мой брат… – она схватила его руку. – Прошу тебя, будь осторожен. Не надо гневаться. Ради тебя самого и ради Юлии, ради моего отца. И даже ради меня.

Он поставил чашку на стол и взялся за нож.

– Ух, придется мне теперь ходить к тебе пешком, так, чтобы никто не знал. Сейчас, правда, мне уже скоро уезжать. Но до чего меня все это раздражает!

Она кивнула:

– Я тоже злюсь. И все же ради родных и для самосохранения давай не будем делать никакого вреда, ладно? Ты поклянешься?

Он покачал головой:

– Даю тебе слово на это время, до отъезда. А когда вернусь, будет видно. Пусть только этот сопляк встанет на моем пути, я его в порошок сотру.

– Или я сама его уничтожу, если он меня к этому вынудит, – сказала она.

Глава двенадцатая

I

– Вы чрезвычайно гостеприимны, сенатор, – сказал Домиций Бакка. – И это приятная неожиданность. Признаюсь, мы с губернатором опасались, что вы не слишком охотно согласитесь на встречу. Уверен – присутствующие, не исключая госпожи, интересы Рима ставят на первое место. И это замечательно, потому что это интересы самой цивилизации.

За окном выл ветер, дождь барабанил по черепице. В окна, несмотря на полуденный час, вползала темнота. Горели, оплывая, восковые свечи. В триклинии Апулея было жарко: гипокауст [15]15
  Отопительная система под полом или в стенах домов Древнего Рима в виде каналов и труб, проводивших нагретый воздух.


[Закрыть]перегрел помещение. Грациллонию хотелось выйти на воздух, вобрать в легкие честную резкость осени.

Следуя античной традиции, Бакка трапезничал полулежа. Он обводил взглядом присутствовавших в комнате людей. Седовласый элегантный Апулей близоруко щурился. Корентину пришлось надеть шитую золотом сутану, нелепо сидевшую на его долговязой фигуре. Грациллоний тоже неловко себя чувствовал в праздничной одежде. Строго одетая Руна то и дело опускала ресницы. Высокая прическа с перламутровым гребнем в иссиня-черных волосах выгодно подчеркивала лебединую шею.

– Мы тоже счастливы, – в голосе Апулея не чувствовалось теплоты, – что прокуратор лично соблаговолил нас посетить.

– Но вы этого, несомненно, заслуживаете. – Бакка пригубил вино. – Аквилон никак не назовешь незначительным городом. Ну а после трагедии в Исе правительство, следуя христианской заповеди о милосердии, должно окружить Конфлюэнт особой заботой.

Корентин откашлялся. Грациллоний подозревал, что епископ хотел таким способом удержаться от ругательства времен его матросской молодости.

– Лишь церковь может судить, что является благотворительностью, а что – нет, – нравоучительно произнес он. – Может, сразу перейдем к делу?

Бакка поднял брови:

– Во время обеда? Боюсь, мы проявим неуважение к нашему щедрому трибуну, – он улыбнулся и кивнул в сторону Руны, – и к госпоже.

В полумраке невозможно было определить, покраснела она или нет. Грациллоний знал, как ненавидела она проявляемую к ней снисходительность, и заранее готов был прийти в восхищение от ее ответа. Ответила она сдержанно:

– Раз уж прокуратор оказал мне честь, пригласив сюда наравне с мужчинами, то я приму участие в дискуссии, хотя – Господь свидетель – за границы того, что положено женщине, не выйду.

В этот раз Грациллоний не пришел в восхищение. Что стало с ее независимостью, которую она так часто проявляла по отношению к нему? Его невольно охватил гнев.

– Ладно, думаю, мне следует рассказать о причинах, побудивших меня навестить вас, – начал Бакка. – Я привез вам указ империи касательно Конфлюэнта. Указ означает большие изменения в жизни людей, а вы, как руководители, должны помогать им, следить за тем, чтобы они шли по пути добродетели и послушания. Знаю, будет это непросто. Приехал я сюда, чтобы объяснить и на первых порах помочь. Жители Иса привыкли советоваться с женами и верили в магическую силу королев. Теперь они, конечно, знают правду. Но старые привычки долго не умирают, и я уверен, что женщины и советуют, и влияют на нас в принятии решений. Как мне стало известно, вы, госпожа, занимаете высшее положение среди женщин и пользуетесь наибольшим уважением. Вот поэтому нам и нужна ваша помощь.

Апулей бросил взгляд на Грациллония.

– У нас есть еще две принцессы, – напомнил он.

– Знаю, – сказал Бакка. – Но поправьте меня, если я ошибаюсь. Мне известно, что одна из них вот-вот родит. Было бы негуманно отвлекать ее в этот святой момент. А другая… другой сейчас нет в городе. Я правильно говорю, Грациллоний?

«Интересно, сколько успели донести ему шпионы? – промелькнуло в мозгу отца Ниметы. – По всему видно, что много. С каким удовольствием заткнул бы я мечом эту проклятую глотку!»

Да что с того? Какая от этого польза? Он заставил себя кивнуть.

– Ну что ж, – сказал Бакка с таким же благодушным видом. – Думаю, нам с вами нужно предварительно обсудить суть указа. Сейчас я прочту вам основные положения и выслушаю ваши вопросы. Затем мы составим план действий. Сначала, вынужден повториться, будет трудно. Впоследствии все убедятся в мудрости императора, а на ранних стадиях ваши способности и ваша лояльность пройдут проверку на прочность. – Он подчеркнул: – Это в первую очередь относится к вам, Грациллоний.

II

Случилось это за Адриановым валом. Отряд попал в засаду, когда Грациллоний шел со своими людьми в разведку. Римлянам удалось добраться до вершины горы, но варваров было слишком много, и перед гибелью у центуриона оставалась единственная надежда – прихватить в преисподнюю как можно больше врагов. Внизу ликовал противник, а Грациллоний, глядя сверху на разрисованные тела, думал, куда же ушли прожитые им годы.

К счастью, шум услышали оказавшиеся неподалеку воины из шестого легиона. Группа эта, под командованием Друза, быстро пришла на помощь. Над вереском взвился римский штандарт, прорычала труба, полетели стрелы. Грациллоний с людьми вышел из окружения.

И опять он стоит на возвышении, и снизу смотрит на него Друз, однако в этот раз освобождения ждать не приходится ни тому, ни другому. Сейчас у них даже нет и врагов, которых можно уничтожить. Куда же все-таки ушли прожитые им годы?

Солнце в этот ярмарочный день светило ярко. По голубому небу проносились легкие облака. Накануне прошел дождь, и ветер морщил лужи и раскачивал деревья, безжалостно срывал с них красные, желтые, коричневые листья. Летели на зимовку последние перелетные птицы. Крики их были так же холодны, как и осенний воздух. Весь мир, казалось, куда-то уезжает. «И правильно делает», – думал Грациллоний.

Отсюда, с верхней ступени крыльца, он смотрел на людей. В поле зрения его попадало то одно, то другое лицо, и сердце его каждый раз вздрагивало, как щит от удара.

Там были бывшие его советники, аристократы из Иса – Рамас Тури (он сейчас представлял ремесленников), Хилкет Элиуни (от возчиков); длинноусый, покрытый татуировками Боматин Кузури (от моряков). Рядом с ними – Амрет Танити, бывший капитан гардемаринов, а ныне землепашец (что его чрезвычайно угнетало); Осрах Картаги, металлург, из последних сил старавшийся не утратить природной веселости. Маэлох с Терой стояли в первых рядах, а рядом с ними – Кэдок Химилко. (Половина души его была сейчас дома: в этот час Юлия рожала их первенца.)

Они верили своему королю. И другие – тоже. У Грациллония появились сейчас переселенцы – Веллано из Бретани, Ривал из Британии и другие. Он заметил Бэннона, старосту из Дохалдуна с приятелем из Озисмии. Даже многочисленные аквилонцы застыли в ожидании.

Некоторые люди отсутствовали, и Грациллоний не знал, жалел ли он об этом. Нимета скрывалась в своем языческом уединении. Эвирион, если только он жив, сейчас на севере. Руфиния тоже не было. Маэлох отвез его в Муму. Там он будет несколько месяцев заниматься сбором информации о Ниалле Девяти Заложников. Пригодится ли теперь все это?

Бакка шепнул на ухо Грациллонию:

– Предлагаю начать.

Грациллоний кивнул. Прокуратор выпрямился. В своей тоге он похож был на мраморную колонну. Интересно, наблюдает ли сейчас Руна из окна за тем, что происходит? Без сомнения. С прокуратором она была чрезвычайно любезна, ловила каждое его слово. Грациллоний старался не быть дома. Ездил верхом, колол дрова, работал в мастерской.

Ладно, пора кончать. Он поднял правую руку. Наступила мертвая тишина. Голос его загремел над толпой.

Он даже удивился, что далось ему это легче, чем он предполагал.

– Народ Конфлюэнта… – Надо говорить по-латыни: Бакка не знал ни языка Иса, ни галльского, и жители Аквилона их не знали… Империя собирается взять под жесткий контроль всю эту область. – Я имею честь представить вам прокуратора вашей провинции…

Вроде бы он сказал то, что положено.

– …Я решил сам сообщить вам эту новость, ведь вы все меня знаете…

Они должны услышать все от него.

– Радуйтесь! Император Гонорий милостью своею соблаговолил принять нас в свои ряды и сделать римлянами. Согласно изданному им закону, все мы, мужчины, женщины и дети, бывшие ранее жителями федерации Иса, стали теперь полноправными гражданами Рима.

Крики. Стоны. Несколько радостных восклицаний. Остальные ошеломленно молчали. «Давай же, давай, привлеки их внимание, держи в руках».

– Я больше не трибун. Титул этот утратил значение…

Вряд ли это так.

– Само собой, я и не король, да и никто теперь в нашей республике королем быть не может. Так что прошу больше так ко мне не обращаться. Не смущайте меня и не нарушайте закон…

Маэлох на глазах у прокуратора плюнул на землю.

– Я назначен куриалом Аквилона и должен нести особую ответственность за тех граждан, кто жил ранее в Исе. Согласно распоряжению губернатора Глабриона, нашим трибуном является Апулей, но и у меня перед вами много обязанностей: сбор налогов, поддержание порядка, надзор за соблюдением законов, розыск сбежавших рабов и возвращение их бывшим владельцам, так как с живущими в лесу нарушителями закона поддерживать отношения запрещается, правительство намерено избавить от них Арморику. Мы со своей стороны должны сделать все возможное…

Боматин скрестив на груди руки, с возмущением смотрел на старого друга. Бэннон схватился за рукоятку ножа. Стрелы он оставил дома.

Грациллоний изобразил на лице улыбку.

– Произойдет это все не сразу, – сказал он, и голос его стал почти естественным. – Идите с миром и занимайтесь своими обычными делами. Благодарите императора за то, что он дарит вам безопасность, которой у вас до сих пор не было. Налоги высоки, это правда, но время сейчас трудное, и государству нужно помочь. Сенатор Апулей, епископ Корентин и я сделаем все, чтобы никто из вас не пострадал. Обговорим условия, дадим ссуды, в общем, постараемся облегчить вашу участь. Вы знаете нас, следовательно, верите, что мы о вас позаботимся. И арестов мы пока проводить не собираемся. У каждого законопослушного гражданина будет свой шанс. Будьте спокойны. Вы римляне и обладаете всеми правами римлян.

Он взглянул на Бакку. Лицо прокуратора было непроницаемо. Грациллонию разрешили прибавить к речи несколько слов от себя, но только потому, что на этом настояли Корентин и Апулей. Сейчас он отступил от подготовленного текста, не желая углублять пропасти, которая, как он считал, неминуемо отделит его от людей. В словах его не было ничего запрещенного, однако Бакке и это могло не понравиться.

Замечаний, впрочем, не последовало, и Грациллоний закончил свою речь следующими словами:

– Вот и все. Позже я выслушаю все, что вы захотите мне сказать, и если в ваших жалобах не будет расхождений с законом, постараюсь помочь. У меня все. Прощайте, и всего вам доброго.

Ветер отнес его слова, словно мертвые листья.

III

Войдя в дом Кэдока, Грациллоний тут же выбросил из головы все случившееся. Зять опередил его. Он примчался домой сразу после окончания собрания. Небрежно брошенная на глиняный пол красивая, хотя и мятая, одежда ярким пятном выделялась на камышовой подстилке. Потолка в доме не было, соломенная крыша опиралась на деревянные балки, стены грубо оштукатурены. Оплывали сальные свечи, медник с древесным углем давал немного тепла, но усиливал неприятный запах.

Кэдок соскочил с табурета.

– Приветствую вас, сэр, – воскликнул он, запинаясь, по-латыни. – К-как это любезно с вашей стороны.

– Да ведь она моя дочь, – ответил Грациллоний на языке Иса. – Как там она?

– Акушерка говорит, что все нормально. – Кэдок сжал кулак. – Но до чего же медленно!

– При первых родах так часто бывает, – объяснил ему Грациллоний, а в душе надеялся, что говорит правду. – Ничего, она здоровая девушка.

– Я молился, давал зарок всем святым, – сказал Химил-ко и добавил, набравшись храбрости: – Если бы и вы помолились…

Грациллоний пожал плечами:

– Да разве святые станут слушать постороннего? Наоборот, могут рассердиться.

Кэдок вздрогнул.

– Не трусь, – посоветовал Грациллоний. – Не ты первый, – он чуть улыбнулся. – Мне ли не знать.

Под взглядом зятя он осознал собственную оплошность.

– Послушай, – сказал он торопливо, – что толку думать о том, чему ты помочь не можешь? Я пришел бы раньше, но народ меня окружил. Цеплялись за рукава, плакали, вопили… Я чувствовал себя медведем, окруженным сворой собак.

Кэдок облизал сухие губы:

– Т-так, выходит, они были разгневаны?

– Но не на меня. Я неправильно выразился. Я имел в виду, что они… льнули ко мне.

В ушах Грациллония снова ревел голос Маэлоха: «Какой бы там ни был Бог, ты всегда останешься королем Иса». А Тера обнимала его своими полными руками и быстро, страстно целовала в губы. Он тяжко вздохнул.

– Как мне заставить их проявлять осторожность? Мы вступили на чужую дорогу.

– Римскую дорогу, – задумчиво сказал Кэдок. – Понимаю. Они должны научиться ходить по ней, а научить их этому должны вы.

– Смогу ли? – Грациллоний зашагал взад и вперед, сцепив за спиной руки. Под ногами шелестел камыш. – Боюсь, Рим заставит меня делать то, что подорвет их веру в меня. Бакка, кажется, удивился тому, что люди мне доверяют, и он, во что бы то ни стало, хочет это доверие разрушить.

– У вас есть опыт, сэр… в умении добиваться компромисса, ведь вы – к-король Иса.

– Бывший король. К тому же в Исе все было по-другому. Мы обладали суверенитетом, и я, и мои королевы. С Римом, разумеется, надо считаться. Перед империей у меня сыновний долг. Но все же в Исе мы были свободны. А здесь нас хотят подчинить.

– Они поступают так, как им велит начальство. Я не прав?

Грациллоний хохотнул:

– С повадками их я знаком. Во всяком случае, бунта мы не допустим.

– Что я должен теперь делать? – спросил Кэдок.

Грациллоний остановился перед ним. Из сумятицы мыслей сформировалось решение.

– Что ж, продолжай свою разведку вместе с надежными рейнджерами. Ничего незаконного в этом нет. А в Туре знать об этом совсем не обязательно.

Кэдок открыл и закрыл рот, а потом, собравшись с духом, спросил:

– Значит, вы п-по-прежнему хотите плести защитную сеть? Но ведь этого больше делать нельзя! Придется обращаться к бывшим нарушителям закона, а вы… мы теперь обязаны привлекать их к ответственности.

– Плана у меня пока нет, – отрезал Грациллоний. – Все может кончиться ничем. Но я же тебе сказал: нам никто не запрещает исследовать необжитые земли. Кроме того, указания начать погоню за беглецами пока нет, да и сомневаюсь в том, что такой приказ скоро поступит. – Из глубины памяти вынырнуло воспоминание из армейской молодости. Он ухватился за него, как человек за бортом хватается за брошенную ему веревку. – А если они станут заставлять, приказ этот я исполнять не смогу. Вот вернется Руфиний, и через него я поговорю с бывшими багаудами. А до тех пор делать ничего не буду. Согласен?

Кэдок начертал в воздухе крест:

– Вы страшно рискуете, сэр.

– Слепое подчинение закончится еще хуже. Подумай сам. Ты знаешь, что начало происходить на нашем побережье. Хотя нет, похоже, ты пока не видел. Если не будем готовиться, в один прекрасный день варвары пожалуют и на наши реки. Что будет тогда с твоей женой и детьми, с твоей драгоценной церковью? Так что же, ты со мной?

– Я не боюсь.

Грациллоний услышал в его голосе обиду и признал ее справедливой. В течение многих месяцев Кэдок скитался в лесах, зачастую в полном одиночестве, а места эти прозвали Волчьей страной.

– Н-но ведь нужно соблюдать осторожность, сэр, – сказал молодой человек. – Д-должно быть, на то воля Божья. Ведь это Он поставил над нами этих людей…

В этот момент открылась дверь, и в комнату вошла акушерка. Руки ее были вымыты, а передник забрызган кровью, казавшейся черной в свете свечей. К груди она прижимала туго спеленатый сверток.

– Христос, помоги нам! – воскликнул Кэдок.

Из свертка доносился пронзительный крик. Женщина улыбнулась.

– Это ваш сын, – сказала она на языке Иса. – Хороший мальчик. И мать его здорова.

Мужчины придвинулись к ней. Красный сморщенный младенец вытащил из пеленки крошечные, похожие на морские звезды руки.

– Хвала Господу, – простонал Кэдок.

– Пойдите к ней, – сказала акушерка. – Да не бойтесь крови. Ее не больше, чем положено. Сейчас я все вымою и подготовлю свежую постель. И пусть она пока отдыхает. Отважная девочка, почти не кричала. Настоящая дочь короля Иса…

Мужчины, не слушая ее, уже вбежали в комнату роженицы.

Спальню в этих краях отделяли от главной комнаты занавеской или плетеной перегородкой. После длительных родовых мучений в тесной каморке было нечем дышать. Юлия лежала в темном углу. Лицо ее блестело от пота. Светло-рыжие волосы прилипли ко лбу, глаза полузакрыты. Кэдок склонился над ней.

– Я т-так счастлив. Закажу молебны за нас обоих. А когда ты получишь церковное благословение, устроим благодарственный пир.

Грациллоний стоял в стороне и думал, что он здесь третий лишний. Дочь, однако, отыскала его взглядом и сонно улыбнулась.

В комнату торопливо вошла акушерка.

– Прочь, прочь отсюда, – приказала она, – дайте мне позаботиться о нашей бедняжке. А вы пока полюбуйтесь на малыша. Только не трогайте его, слышите, пока я не покажу вам, как… О господин, прошу прощения.

Кэдок в большой комнате склонился над ребенком.

– Сыночек, – бормотал он. Увидев тестя, выпрямился. – Ваш внук, сэр.

– Да, так и есть, – подтвердил Грациллоний, лишь бы что-нибудь сказать.

– Я возблагодарю Господа. А вы… – сказал он и осекся.

– Нет. Мне пора. Загляну завтра. Когда будет время, подумай над тем, о чем мы с тобой говорили. Спокойной ночи.

С чувством облегчения новоиспеченный дед вышел из дома. Холодный ветер освежил его. Улицы, к счастью, были безлюдны.

Замечательно все-таки, что Юлия вышла из своей битвы невредимой, хотя заранее говорить нельзя. Лучше подождать несколько дней. Молодец все-таки: об отце не забыла, улыбнулась ему. Она всегда была славным ребенком. Хорошо, что он назвал ее в честь своей матери. Быть может, та Юлия смотрит сейчас из христианского рая на правнука и благословляет его?

Кэдок с Юлией вроде бы собирались дать ему при крещении имя Иоанн. Да, конечно, Юлия смущенно говорила об этом Грациллонию: «Если родится мальчик, назовем его в честь Крестителя. Мы и венчались в его день, помнишь?» Грациллонию же в душе хотелось назвать внука Марком, в честь отца. Он считал, что причина, по которой молодая пара выбрала имя, – чистая сентиментальность со стороны Юлии, а Кэдок, вероятно, хотел обзавестись могущественным покровителем.

Что ж, этот внук рожден в законном браке. Надо бы радоваться, но Грациллонию было грустно. Он, разумеется, испытывал облегчение, но в то же время и пустоту. Редко выдавался ему такой тяжелый день. Возможно, спустя какое-то время ему и полегчает. Если быть честным с самим собой, не признаваясь в том никому, то зятя своего он недолюбливал. Кэдок был человек неплохой, добрый и верный муж, и в смелости ему не откажешь, но если бы он не был таким набожным… Ладно, увидим, в кого пойдет ребенок.

Окна в доме тускло светились, да и то лишь в одной комнате. Служанка, похоже, зажгла одну или две свечи. Руна была на даче. Она жила там с тех самых пор, как прокуратор приехал со свитой. «Нам нужен дом, достойный такого человека, – сказала она. – Иначе он подумает, что мы варвары или крестьяне». Грациллоний молча проглотил намек. Да это, в конце концов, и не важно. Стоит ли обращать внимание на мелкие уколы, когда у него так много дел.

Грациллоний вошел в дом. Навстречу ему со скамьи поднялся мужчина.

– Добрый вечер, ваша честь, – приветствовал он его на языке Озисмии. – Надеюсь, там у вас, с Божьей помощью, все хорошо.

Грациллоний кивнул:

– Все в порядке. Мальчик.

– Вот как, мальчик? Хвала Господу. Да пошлет он ангелов к его колыбели.

Грациллоний посмотрел в обветренное лицо. Это был один из дьяконов, выбранных Корентином, человек надежный, совмещавший свои обязанности с работой лодочником на Одите.

– Что вас сюда привело, Гобан?

– Меня послал епископ. Он просил вас зайти к нему для конфиденциального разговора, если вы, ваша честь, не слишком устали.

Сердце его встрепенулось, и серая мгла в груди чуть разошлась. Он понял, что это означает. На собрании не было ни Корентина, ни Апулея. Бакка им сказал: «Там будут простые рабочие и сельские жители. Сам я пойду туда, чтобы они поняли, насколько серьезно все то, о чем известит их Грациллоний, а вам ронять себя перед ними никак нельзя». Скорее всего, Бакка боялся, что народ воспримет их присутствие как моральную поддержку оратора. Когда на следующий день гости уходили от сенатора, Корентин улучил момент и, отозвав в сторону Грациллония, пробормотал: «Ты уж потерпи немного, после мы обсудим это вдвоем».

– Я готов, – сказал Грациллоний.

– Он сказал, что вам можно прийти в любое время. Он накормит вас ужином. А я, если ваша честь не возражает, пойду домой. – Гобан подмигнул. – Чтобы никто нас вдвоем не увидел и не подумал чего лишнего, верно, сэр?

«Верно», – думал Грациллоний, поспешая к дому епископа. Разумеется, ни о какой конспирации и речи не было. Просто-напросто Корентину хотелось, чтобы Бакка не пронюхал об их встрече. Поэтому и Апулею, как хозяину, принимавшему прокуратора, нельзя было к ним присоединиться. Грациллоний, однако, не сомневался, что сенатор с епископом обсудили сегодня вдвоем этот вопрос.

Как же приноровиться к новым порядкам? Прежде всего, необходимо удержать налоги на прежнем уровне, иначе они задушат Конфлюэнт. Ставки, предложенные Баккой, были запредельными. Апулей мог какое-то время поддерживать их, оттягивать сроки выплаты, давать ссуды из аквилонской казны или из собственного кошелька, уже и так сильно похудевших, но рано или поздно, так или иначе, им придется изыскивать средства. Но откуда брать деньги – из земли, тянуть из людей? Нет, ведь он их лидер, их защитник. Тем не менее государство запрещало ему защищать их, но…

Ветер трепал полы плаща, холодил тело, бранился с деревьями, как последний скандалист. Бежала к морю темная река. По воде скакали блики: это луна, доросшая почти до половины, выныривала из рваных облаков. Ничего, в доме епископа его встретит приют. Корентин, конечно, прежде всего, спросит его о Юлии. В нескольких словах воздаст хвалу Господу и тут же пригласит за стол. Еда будет простая, зато угощать он будет от всего сердца. Потом наполнит кружки медом, а, может, и вином, дабы отпраздновать явление в мир нового человека. Все будет как когда-то в Исе, или, вернее, как в первое время после потопа, когда они совместно работали для спасения людей. Все это так и было, пока в их отношениях не наметилась трещина.

Ворота Аквилона, как обычно, были открыты. Бакка попенял им на это в первый же вечер. Грациллоний объяснил, что пока опасаться им нечего, на что прокуратор заметил, что после наступления темноты людям не следует выходить на улицу. Так и до беззакония можно дойти.

По улицам, кроме ветра, никто не гулял. Грациллоний прошел мимо дома Апулея. Во всех окнах ярко горел свет. Для прокуратора ничего не жалко. Руна тоже собиралась устроить банкет в его честь. Грациллоний спешно придумывал причину, из-за которой он не мог принять участие в этом мероприятии.

Из теней вынырнула на крыльцо белая фигура, неслышно скользнула вниз. В какой-то момент он подумал, что это привидение, но тут же одернул себя: каким бы усталым он ни был, нельзя же быть дураком. «Привидение» приблизилось, и при неверном свете луны он разглядел, что это Верания.

– Эй, что случилось? – воскликнул он.

Заблестели слезы.

– Я ждала, – всхлипнула она. Он заметил, как она дрожит в своем платьишке. Должно быть, чтобы не вызвать подозрений, она не надела верхней одежды.

– Чего же ты ждала? – Он ее давно уже не видел, если только мельком, на бегу.

– С-сказать вам, Грациллоний…

Откуда она знала, что он придет сюда сегодняшним вечером? Должно быть, случайно услыхала разговор отца с Корентином. А, может, и специально подслушивала под дверью?

– Вы по-прежнемукороль Иса! – воскликнула она и вихрем понеслась в дом. Он лишь услышал ее рыдания.

Озадаченный, он некоторое время стоял неподвижно. Дом вобрал ее в себя и захлопнул за собой дверь.

Что за девчонка, подумал он. Что-то дикое стояло за ее обычным спокойствием. Да нет, она уже больше не девчонка. Она молодая женщина, к тому же красивая. Сколько ей сейчас может быть лет? Шестнадцать, семнадцать? Примерно столько же, сколько было Дахилис, когда он на ней женился.

Или Дахут, когда она умерла.

Он невольно вздрогнул и заторопился к епископу.

IV

– Ты меня унизил, – сказала Руна, – а себя опозорил. Не пошел на обед, который я дала в честь прокуратора. Ты бы хоть прежде подумал, как это опасно и для тебя самого, и для города. Ведь ты всегда так стоишь за людей. Но нет, тебе наплевать на всех, лишь бы потворствовать собственным желаниям.

Так как она говорила по-латыни, Грациллоний отвечал ей на том же языке.

– Повторяю, у меня было срочное дело. Мне нужно было объясниться с двумя важными людьми, которых не было на собрании.

– Ты лжешь, – голос ее звучал монотонно и холодно, холоднее, чем льющийся потоками дождь. Окна незрячими глазами смотрели в темноту. – Ты спокойно мог бы дождаться, когда он уедет.

Разумеется, мог. Грациллоний про себя уже твердо решил, что не будет больше угождать Бакке.

– Тебе просто наплевать, – говорила Руна, – и не только на меня и на людей. Лишь бы провести время с ослами. В их компании ты чувствуешь себя свободно.

В комнате было мрачно, несмотря на лампы. На стене – святой, большеглазый, удлиненный, смотрел на него сквозь танцующие от сквозняка тени. Казалось, что и он движется, произнося ему анафему. Гипокауст утеплял пол, но холодный воздух хватал за щиколотки, и в воздухе ощущалась сырость.

Сегодня сама Руна напоминала ему этого святого: узкое лицо, прямая фигура, непререкаемая правота.

– Как же я с тобой натерпелась, – сказала она. – Сносила твою самонадеянность и грубость, твое нежелание считаться с другими. Все надеялась, что Господь и тебе откроет глаза, как он открыл их мне. Но не тут-то было. Ты их специально зажмурил. Ты думаешь только о себе.

Грациллоний смотрел на свои руки и старался подавить гнев. Он мог бы ударить ее, только что толку?

– Ты не похожа на свою мать, – сказал он. – Она послала бы меня к черту в трех словах. Когда ты закончишь свою проповедь?

– О! Теперь ты и мать мою оскорбил! Нечему и удивляться. За это время я тебя изучила.

Он вдруг почувствовал к ней жалость.

– Неужели ты теперь окончательно против меня? – спросил он.

Она поднесла руки к груди:

– Мне больно, так больно, ты даже не можешь себе представить. Ты нанес мне так много ран. Сейчас, надеюсь, последнюю.

– Значит, ты со мной порываешь.

Он собирался сказать, что они, по крайней мере, могут продолжить совместную работу.

– Я уезжаю из этого проклятого места, – сказала она.

Он даже рот открыл:

– Как? Куда?

– Прокуратор Бакка был столь любезен, что предложил мне сопровождать его в Турон.

– Что? – он был настолько ошарашен, что язык его заговорил помимо его воли. – Ну, и каков он в постели? Вероятно, целую ночь объясняет, что все это на благо государства.

Она, словно кошка, вцепилась ногтями ему в лицо.

– Довольно с тебя. К твоему сведению, с грехом я покончила. В Туроне меня окрестят, и я вступлю в сообщество святых женщин.

Грациллоний смутно вспомнил, что Мартин организовал такое общество, что-то вроде женского монастыря.

– Так что буду я теперь среди цивилизованныхлюдей.

По мнению преемника Мартина, Брисия, полный аскетизм устарел и глава церкви мог вести такой же образ жизни, как и знать, с которой он поддерживал тесные отношения. Руне там самое место. К роскоши она была довольно равнодушна. Заняв командную позицию у женщин, она будет знаться с людьми, принадлежащими к высшим слоям общества. «Это у нее получится, можно не сомневаться», – подумал он.

– Обет безбрачия выдержать тебе будет нетрудно, – сказал он. Возможно, он был несправедлив, но она и в самом деле все меньше и меньше отвечала на проявления внимания с его стороны и старалась придумать отговорки, лишь бы избежать близости.

На высоких скулах вспыхнул румянец.

– Я приношу жертву Богу и надеюсь, что он ее примет. Мне необходимо искупить вину. Язычество, прелюбодеяние, по сути дела, – кровосмешение с тобой. К тому же, Грациллоний, я позволила твоей дочери бежать, пыталась помочь ей избавиться от ребенка, да и сама предохранялась.

Глядя на него с вызовом, она завела руки за спину и выставила вперед грудь, словно троянская женщина перед ахейским мечом.

Вполне возможно, что позднее он пожалеет. Однако в эту минуту он не чувствовал ничего, скорее, чувство некоторого освобождения.

– Я всегда подозревал нечто подобное, – сказал он ровным голосом. – Но на мысли этой не задерживался, отбрасывал в сторону, ведь ты была мне другом, освободила меня от призраков Девяти королев, да много чего было у нас хорошего.

– Да ведь тебе безразлично все то, что я для тебя сделала, – сказала она, помолчав. – Человек ты неблагодарный. Уж не послал ли мне тебя Господь в качестве наказания?

Разве эта христианская доктрина справедлива? Выходит, крещение смывает все прошлые грехи, а учитывает последующие прегрешения.