Текст книги "Собака и Волк"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

Соавторы: Карен Андерсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

– Да ведь я боюсь за тебя! Ты идешь в самое пекло…

– Ничего со мной не случится. Ну если и умру, так врагу тоже не поздоровится. Во всяком случае, это лучше, чем… – он замолчал.

– Что? Говори.

Он решился:

– Пустота. И бесконечное желание…

Она долго молчала. Ветер шевелил ее волосы. Казалось, танцевало пламя. Наконец она вздохнула и сказала:

– Мы должны с этим покончить.

– Как?

Она посмотрела ему в глаза:

– Я тебя люблю, Эвирион.

У него не было слов.

– Я не смела сказать этого, – она говорила почти спокойно. – Сейчас должна. Я буду твоей. Почему ты меня не обнимешь?

Он придвинулся к ней и обнял ее дрожащими руками.

– Я никогда… сознательно… тебя не обижу, – срывающимся голосом сказал он.

– Я знаю, ты будешь добр. Думаю, если ты проявишь терпение, сможешь научить меня. Вернуть мне то, что я потеряла.

Губы ее были сначала робкими, потом неловкими и, наконец, страстными.

– Пойдем, – сказала она, смеясь и плача, и потянула его за руку. – Давай сейчас. Подстели свой килт. Уйдем с ветра, туда, в наши стены.

III

За холодным летом последовала суровая зима. Снегопад – редкость для Арморики – на короткое время смягчил воздух, потом начался мороз. На побелевших холмах Гезокрибата обгоревший остов города казался еще чернее.

Кирпичный дом Септима Рулла был одним из немногих, что не сгорел при пожаре. Его, разумеется, разграбили. В комнатах раздавалось гулкое эхо. На полу валялись черепки дорогой посуды. Со стен смотрели черные от дыма фрески, мозаичный пол кто-то сознательно исковеркал. Куриал остался в живых, потому что покинул город, когда в него вошли первые отряды саксов. И дело было не в трусости. Старый вдовец лишь помешал бы защитникам, к тому же необходимо было сохранить для них продовольствие, случись длительная осада города. Он взял с собой столько беспомощных людей, сколько мог увести. В дороге старался поддержать их дух, нашел для них убежище и привел обратно. Увы, город лежал в руинах.

Другим жителям, что остались в живых, удалось избежать массовой резни разными путями. Варвары проглядели продовольственные склады, и благодаря этому людям удалось продержаться в городе несколько месяцев, хотя и на скудном пайке. Потихоньку возобновилось производство, и за деньги, вырученные от продажи товаров, закупалось самое необходимое. Рулл как мог поддерживал жизнь в городе, Грациллоний, услышав об этом, разыскал его.

Они сидели на грубо сколоченных табуретах, согревая руки у единственного медника (на гипокауст топлива не хватало). От него да от двух сальных свечей, прилепленных к разбитому столу, исходил слабый свет. Разбитые окна были заткнуты тряпками. Комнату это не портило, потому что больше изуродовать было попросту невозможно. Слуга принес хлеб, сыр и эль. Доморощенный напиток налили в великолепные стеклянные кубки из серебряного графина. Пиратам все же не удалось прибрать к рукам все.Рулл сказал, что продаст сохранившиеся у них ценности, если найдет покупателя, согласного заплатить справедливую цену.

– У меня убиты и сын, и зять, – добавил он. – Их жены и дети нуждаются сейчас не в фамильных ценностях, а в деньгах.

Красивой седой бородой и интеллигентной речью он напомнил Грациллонию Апулея или Авсония. (Господи, помилуй, сколько лет прошло с тех пор, как Грациллоний встретил поэта?)

– Прошу простить за скромное угощение.

– Кто может предложить больше самого лучшего, что у него есть? – ответил Грациллоний. Так говаривал его отец.

– Ну, вам-то известно лучше, чем кому-либо, что значит опуститься на дно. Раньше, конечно, у нас все было по-другому. Когда я был ребенком, город цвел. Торговля, однако, год от году хирела, так что катастрофа наша все же не столь тяжела, как у вас.

– Вы полагаете, вам удастся отстроить город заново?

– Разумеется, не таким, каким он был когда-то. Сейчас все это кажется маловероятным, но, может, мы что-нибудь и восстановим. Только Господь мог воскресить Лазаря.

– В чем вы нуждаетесь?

– Прежде всего, в уверенности, что это не повторится. То есть в надежной защите.

– Вот для этого я к вам и приехал.

Рулл внимательно посмотрел гостю в лицо:

– Я так и думал. Слухи и до нас доходят.

– Слухи могут быть и неверными. Я не предлагаю вам нарушать закон.

«Да уж, как же, не предлагаю, – подумал Грациллоний. – Придется рисковать, ничего не поделаешь. Пусть Гезокрибат будет моим свидетелем».

– Можно обучать горожан и сельских жителей самообороне… пока не придет воинское подкрепление.

Рулл поднял брови:

– А если оно не придет?

– Давайте договариваться. Пусть ваши люди к нам присоединятся, и мы все вместе организуем линию связи – маяки, гонцы, – так, чтобы люди, живущие в отдалении, могли вовремя прийти на помощь.

– В гражданском качестве, конечно.

– Разумеется, – ответил Грациллоний так же сухо.

Рулл вздохнул:

– Великолепная фантазия.

– Она стала явью.

– Знаю. На мысе Сизун скоттов поджидал страшный сюрприз. Да и другие были эпизоды. – Рулл покачал головой. – Но вы же видите, Гезокрибат к этому не готов. Город должен быть жизнеспособным, таким, чтобы его стоило спасать, готовым принять участие в общей обороне.

– Это можно будет сделать. Во всяком случае, ради будущего мы возьмемся охранять его. Через год-другой вы и сами это почувствуете. Я найду вам необходимое количество людей для охраны.

Рулл поднял палец:

– Но оборона, о которой вы думаете, будет недостаточной.

– Говорю вам, мы можем справиться с варварами.

– Я имею в виду сборщиков налогов, – Рулл помрачнел. – Нет ни малейшей надежды на то, что нас освободят от налогов, несмотря на несчастье. Правительство отчаянно ищет деньги, словно голодный человек, поедающий посевное зерно. Если на будущий год не уплачу налогов, меня уберут вместе со всеми так называемыми свободными людьми, начиная от знатных горожан и кончая последним рыбаком.

– Обратитесь в Арелату, а если надо, то и в Рим, в Равенну. Могу помочь. У меня есть несколько влиятельных друзей.

Рулл по-прежнему был настроен скептически.

– Боюсь, шансы на успех у нас минимальны. И даже если к нам проявят снисходительность, зачем восстанавливать город? Как только мы что-нибудь сделаем, нас тут же выжмут, как губку. Лучше поискать протекции крупного землевладельца. Я, правда, не собираюсь делаться его рабом. Может, монахи в Туроне приютят меня… Да ладно. К чему в наше время жалеть стариков? Молодые… вот о ком плакать надо…

– Постойте! – воскликнул Грациллоний. – Я думал над этим. Если ничего другого не получится, Конфлюэнт сможет помочь вашему городу продержаться на плаву, пока вы не оправитесь.

Рулл с минуту помолчал, а потом медленно сказал:

– Такая благотворительность ошеломляет.

Грациллоний улыбнулся:

– Мы руководствуемся эгоистическими причинами. Арморика, и Конфлюэнт в том числе, нуждаются в вашем порте. Ведь он – главная связь с Британией.

– Будет ли теперь от него польза? – озадачился Рулл.

– Что вы имеете в виду? Конечно, будет. Торговля, общая оборона…

– А вы не слышали?

Грациллонию показалось, что холод, окружавший их, обратился в нож и поразил его.

– Я был… в дороге. Встречался с вождями племен.

– А! – Рулл кивнул. – Эту новость мы услышали три дня назад от очередной группы беженцев, явившихся в Арморику в поисках лучшей жизни. Пираты отправились на зимние квартиры, и… эти бездомные прибыли сюда. Им стало известно, что тут у нас безопасная гавань, хотя, по сути, и гавани-то не осталось.

– Клянусь Геркулесом! Не мучайте меня. Что они рассказали?

– Прошу прощения. Это все так неприятно. Легионы, стоящие в Британии, – вернее, то, что от них осталось, – устроили бунт, сместили епархиальное правительство и провозгласили императором своего человека, Марка.

– Марк, – прошептал Грациллоний. В этот момент он лишь подумал о том, что это – имя его отца и его сына.

– Так что иммигранты скоро обнаружат свою ошибку, – продолжил Рулл. – Когда Марк придет в Галлию, у нас начнется новая гражданская война.

IV

Год подошел к зимнему солнцестоянию, и мороз усилился. Одита и Стегир замерзли, толстое снежное одеяло укрыло берега. С голых ветвей деревьев, крыш и зубцов крепостной стены свешивались сосульки, словно опущенные наконечниками вниз стрелы. Бороды индевели за несколько минут. На безоблачное небо ненадолго являлось бледное солнце. Ночи были на удивление светлыми. Забредавшие к ним иногда путешественники говорили, что такая погода стоит сейчас во всей северной Галлии.

Армориканцы из-за скудного урожая скромно праздновали зимнее солнцестояние. Не так было в Конфлюэнте и его окрестностях. Здесь праздник отмечали изобильно и радостно. Слышалось громкое пение, горели костры, зовущие солнце домой. Люди сумели прожить трудный год и возлагали надежды на будущий. Саксы обходили их стороной, так что в маленьких уютных домах все могли быть спокойны до весны.

Грациллоний с семейством переселился на зиму в Аквилоне и собирался жить там до равноденствия. В этом доме был гипокауст, не то что в Конфлюэнте, где отапливались открытым огнем. Они боялись заморозить там маленького Марка. Ровинда и Саломон очень обрадовались и отвели им спальню. Ребенок спал в другой комнате вместе с няней.

Как-то вечером, дней через десять после солнцестояния, отец, как обычно, возился с сыном, пока Верания не сказала (тоже как обычно), что пора бы и прекратить играть в лошадки и что некоему молодому человеку следует отдохнуть. Грациллоний послушно уложил ребенка и пел ему колыбельные песни. Это вошло у него в привычку. На этот раз исполнил три или четыре куплета из походной песни легионеров: надо же ребенка приучать к музыке.

В атрий он вернулся со смехом.

– Этот мальчик станет великим кавалеристом! – сказал он. – Вы заметили, как он сидит? Словно вырос из моей спины. Каждый раз мне кажется, что он возьмется за мои уши, как за поводья.

Верания улыбнулась ему из кресла, где она сидела за вышиванием. Рядом с ней, на столике, стоял канделябр на пять свечей. Тонкие свечи, стоящие повсюду, делали комнату светлой. Мягкие тени ложились на фрески. Они могли позволить себе восковые свечи: на их землях водилось много пчел. Свет ласкал ее словно Юпитер Данаю, ложился золотом на волосы, щеки и небольшую припухлость живота, извещавшую мир о том, что она снова ждет ребенка. В комнате было тепло, но, так как ей это нравилось, он зажигал еще и медник и клал туда сосновые шишки. Запах этот напоминал об ушедшем лете.

Кроме них, в комнате сидела Ровинда, с прялкой и веретеном. Апулей говаривал, что ручной труд приличествует патрициям, и приводил в пример Улисса, Цинцинната, не говоря уже о Спасителе, хотя сам в этом отношении был довольно неуклюж. Саломон пировал с друзьями. Нельзя же в его возрасте постоянно быть серьезным, однако юноша не злоупотреблял весельем. Слуг на этот вечер отпустили домой.

Лицо пожилой женщины выразило беспокойство. Она часто предавалась невеселым мыслям.

– Должен ли он стать солдатом? – тихо спросила она.

– Да он, может, станет торговцем или землевладельцем, – успокоила мать Верания.

Грациллонию не сиделось. Он стоял в нескольких шагах от них, чтобы им, глядя на него, не приходилось задирать голову. Сложив на груди руки, ответил: – Боюсь, в любом случае его надо будет научить пользоваться оружием.

– Ну а если он станет священником, то не надо, – заметила Ровинда. Голос ее был грустным. С тех пор как умер муж, она стала чрезвычайно набожной, словно хотела восполнить недостаточность своего религиозного образования и получить надежду на встречу с ним в Раю.

Ее высказывание уничтожило веселое настроение Грациллония, к тому моменту уже подорванное. В такой профессии нет, разумеется, ничего плохого… вот и Корентин человек хороший, и Мартин был, в своем роде, человеком замечательным. Были бы способности… можно и епископом стать, и даже папой, оставить след в истории, и все же его сын-первенец…

Верания заметила недовольство мужа и сказала, обратившись к матери:

– Нет, думаю, это не для Марка. Ведь он такой живчик. Может, следующий ребенок пойдет по этому пути.

– Хорошо бы, – сказала Ровинда.

– М-м… но, может, это будет девочка.

– Тоже хорошо, – подхватил Грациллоний. Он хотел сильных сыновей, но и парочка новых Вераний осветила бы ему жизнь. Жена бросила ему ласковый взгляд, и он ей ответил тем же.

Веретено Ровинды перестало кружиться. Она уставилась в темное окно.

– Прости меня, Господи, – пробормотала она. – Женщины такие слабые.

– Я бы так не сказала, – возразила Верания. – Каждый раз, когда рожаем, мы идем на бой.

Перед мысленным взором Грациллония встали его королевы и их дочери… Юлия, Нимета. Что пришлось пережить Нимете в ту страшную ночь?

– Нам не по силам держать оружие, и мы не можем стать священниками, – спорила Ровинда.

Грациллоний откашлялся:

– Наша дочка сможет выйти замуж за человека, который ее защитит.

Верания улыбнулась:

– Вот я, например, вышла.

Грациллоний смягчился:

– Во всяком случае, я пытаюсь.

Быстрая вспышка темперамента, который Верания обычно сдерживала, вышла наружу:

– Мы сохраним то, что принадлежит нам!

– Господь до сих пор был добр к нам, – сказала Ровинда, – но, с другой стороны, нам и есть что терять. Не надо гордиться. Все наши упования – на Небеса.

Грациллоний не мог этого так оставить.

– Вот поэтому здесь, на земле, нам необходима кавалерия.

Ровинда покачала седеющей головой:

– Лучше было бы нам ее и вовсе не иметь. В какие все-таки ужасные времена мы живем.

Верания стала серьезной.

– Час между собакой и волком, – тихо сказала она.

– Что? – спросил Грациллоний. И тут же припомнил, что это галльское высказывание означало «сумерки». – Да, верно. Варвары – это волки, двуногие волки. Так что, если можно так выразиться, нам нужны сторожевые собаки. Да и гончие для охоты.

– Не так все просто, дорогой, – сказала Верания. Она унаследовала от отца серьезность и любовь к спорам.

– Отчего же? – развел он руками. – Послушай, я не хочу портить вечер. Ни с того ни с сего мы стали слишком серьезны. Я видел то, что делают варвары, и думаю, единственное, что с ними нужно сделать, – это уничтожать их, гнаться за ними, пока последние несколько человек не скроются в лесу, их породившем. Стилихон надеялся их приручить. Молю Бога, чтобы он прозрел!

– Они ведь тоже люди, – возразила Верания. Не в первый раз приходило ему в голову, что если бы у него была жена, ни в чем ему не возражающая, он бы заскучал. – Они смотрят на своих королей как на героев. И король этот отвечает за свой народ, заботится о его благополучии.

– Ха! Он думает лишь о своей славе и о добыче.

И тут Верания поставила его в тупик.

– А цивилизованные правители думают по-другому? Разве мы сами не произошли от диких кельтов? А ахейцы Гомера? Что думали о них троянцы?

– Ты хочешь сказать, что и мы такие же?

– Все мы грешники, – вмешалась Ровинда.

– Нет, разница есть, и большая, – сказала Верания. – Но дело не в крови. Как бы это выразить? Я пыталась, когда четыре года назад ты ушел сражаться со скоттами, и в конце концов придумала стихотворение.

– Давай послушаем, – заинтересовался Грациллоний.

Верания смутилась и опустила ресницы.

– Да так, ничего особенного. Всего несколько строк. Знаешь, я просто пыталась понять, почемуты пошел туда, ты, кого я люблю. Зачем ты рискуешь своей жизнью.

– Давай послушаем, – повторил Грациллоний. – Ну, пожалуйста.

– Ну, если ты настаиваешь. Дай-ка вспомнить.

 
…Отличишь ли ты Собаку от Волка?
 

В этот момент в дверь громко застучали.

– Подожди, – сказал Грациллоний. – Кто-то пришел.

Он пошел к входной двери. По телу бегали взволнованные мурашки. Кто бы это? Пока не все улеглись спать, двет на засов не запирали. Если бы Саломон по какой-то причине пришел раньше, то просто вошел бы в дом, а если бы позже – то поднял бы привратника. Пожилой слуга, зевая, вышел из алькова.

Грациллоний открыл дверь. В дом ворвался холодный воздух. Полная луна освещала крыши домов. Блестел снег. Перед ним стоял человек в теплой тунике и плаще с капюшоном. Он был невысокого роста, кривоног; стало быть, кавалерист.

– Имперский курьер, – представился он устало. – У меня депеша для трибуна Грациллония. В гостинице сказали, что он живет здесь.

– Входите, – пригласил Грациллоний и провел его в атриум. Привратник закрыл за ним дверь. – Я трибун. Вы, видно, торопились.

– Да, сэр. Благодарение Эпоне за светлые ночи. Я так понимаю, депеша с фронта.

Такие депеши сначала идут в Турон, а копии – на большой скорости – в Арелату, Равенну. Плохие новости доставляли как можно быстрее. Так что явился он с плохой новостью. В Туроне изготавливали копии и направляли региональным властям. В Арморику срочно направляли лишь плохие новости.

– Не могли бы вы дать этому человеку выпить чего-нибудь горячего или хотя бы вина? – обратился к женщинам Грациллоний. Они испуганно поднялись. – Дай-ка сюда письмо, приятель.

Он поднес его к канделябру, возле которого Верания занималась рукоделием, развязал его и прочел. Оценив расстояние и дорожные условия, решил, что письмо написано дней десять назад.

Орды варваров перешли по льду через Рейнус. Их были неисчислимые тысячи. В поход, казалось, собрались все германские народы. Разведчики заметили там штандарты алеманнов, вандалов, бургундов и аланов, отцы которых мигрировали из скифских степей, где теперь хозяйничали гунны. Могунциак они взяли почти сразу, ограбили и сожгли. Войска их покатились дальше, без остановки, сея смерть.

Грациллоний стоял неподвижно. Молчание, исходившее от него, наполнило дом до краев. Сейчас он ничего не чувствовал (ужас он испытает позднее). Он погрузился в мысли. То, что случилось, было предопределено, и не Богом, и не звездами, а человеческой слепотой с тех самых пор, как он лежал еще в материнской утробе. Ответ его был неотвратим.

– Нужно созвать братства.

Глава двадцать первая

I

Августа Треверорум, краса империи, кишела мародерами, убийцами и насильниками, словно труп, пожираемый червями. Известие об этом дошло до Конфлюэнта в тот момент, как Грациллоний собрался в дорогу. Следовательно, тем скорее надо было ему и сопровождавшим его людям ехать в Воргий.

Там, в центре Арморикского полуострова, и встретились лидеры. Разместили их в плохих помещениях, да и кормили плохо. Город превратился в обедневшую деревню. Набеги и ограбления повторялись здесь несколько десятилетий. Сначала пришлось попросить из городской базилики бездомных, которые там ночевали. На полу лежала солома, высыпавшаяся из тюфяков, стены и потолок почернели от дыма костров. Заколоченные досками окна не пропускали дневной свет. Среди делегатов нашлись умелые мужчины и сделали факелы, вставив их в импровизированные сосновые патроны. На каменных скамьях можно было сидеть, если только не обращать внимания на грязь и не бояться замерзнуть.

Корентин с Грациллонием поднялись на возвышение. Пока епископ читал молитву, Грациллоний вглядывался в собравшихся людей. Было их человек пятьдесят: горожане, запахнувшиеся в плащи, надетые поверх одежды для верховой езды, вожди племен в толстых шерстяных туниках, кто в бриджах, кто в килтах; на лесниках была кожаная одежда. Пришли сюда и фермеры, и пастухи, и рыбаки, и ремесленники. В передних рядах он увидел Флавия Вортивира, облаченного в архаичную тогу сенатора. Невольное воспоминание о Совете суффетов в Исе было почти непереносимым.

Долой! Сейчас это ни к чему. Он выступил вперед, так как Корентин закончив молитву, встал в сторону. Грациллоний поднял правую руку и сказал:

– Приветствую вас. Мы знаем, зачем собрались.

Место это он выбрал частично из-за его расположения, а частично как напоминание о разрухе.

– Время на сборы было отпущено небольшое, и я благодарю всех за то, что вы успели за эти дни приехать. Давайте же и сейчас встречу нашу не затягивать. Людям, что живут здесь, нужно вернуться сюда для ночлега.

Корентин перевел его слова на галльский язык для тех, кто не знал латыни. Арморикские диалекты имели много общего.

Вортивир поднял руку, и Грациллоний дал ему слово.

– Надо бы, тем не менее, прояснить все вопросы, – заявил трибун Дариоритума Венеторума. – Мы не стая гусей, спешащих по первому зову. – Несколько галлов, похоже, обиделись, и Корентин сделал перевод более тактичным. Вортивир, знавший оба языка, переводом остался недоволен. Грациллоний нахмурился, но, так как он слишком нуждался в трибуне, ответил:

– Объяснитесь, сэр. Может, мы выясним это между собой, а потом епископ доложит всем суть вашего высказывания.

– Без сомнения, – размеренно произнес Вортивир, – нам угрожает страшная опасность. Похоже, это самое большое нападение из тех, что когда-либо переживала Галлия, хотя они пока и находятся в добрых трехстах лигах отсюда.

– От границ Арморики гораздо меньше, – прервал его старый моряк Боматин Кузури, представитель бывших жителей Иса. – И они движутся на запад.

– У нас есть гарнизоны и местные резервисты, – напомнил Вортивир.

Грациллоний не мог удержаться от горького высказывания:

– Слишком хорошо мы знаем, чего они стоят. Оглянитесь вокруг. Воргий когда-то был первым городом Арморики.

– После Иса, – сказал Боматин в бороду.

Ветеран Друз поднял руку и после кивка добавил:

– А вспомните о городах, что пали за этот месяц. У них были и гарнизоны, и резервы, и высокие крепостные стены с катапультами в придачу.

– Если ничего не будем делать, варвары сожрут нас поодиночке, – заявил Грациллоний.

Вортивир:

– Вы хотите собрать эти нерегулярные сторожевые отряды – «общества», «братства», «спортивные клубы», – которые вы сформировали, и думаете с ними держать оборону?

Грациллоний покачал головой:

– Нет, сэр. Нам нужна мобильность. Мы не можем содержать армию… – «Ну, вот, я употребил это слово», – подумал он. – …Такую как эта, более десяти-пятнадцати дней. Нам не хватает организации. Каждый человек должен будет принести с собой еду и спальные принадлежности, и что там еще. Если возложить все на плечи людей, то превратимся в сборище бандитов. Мы с вами должны сделать что-то для экипировки: продукты, вьючные животные, может, несколько повозок. Понадобятся и хирурги. Создать своего рода комиссию, которая сможет заплатить за еду и экипировку. Нет смысла сидеть в крепости и ждать, пока не начнется голод. Варвары могут обойти нас. Народ это прекрасно знает. Люди не глупы и поймут это сами. Прежде всего, они не придут к нам. Останутся дома и приготовятся бежать вместе с семьями. Я бы и сам так поступил на их месте. Мы же должны доказать, что сможем дать отпор.

Вортивир:

– Как только ваша армия начнет действовать, само ее существование будет нелегальным. Ей нужно будет сделать то, что нужно, быстро и расформироваться, затеряться среди населения, прежде чем правительство направит против нее войска.

Поднял кулак Бэннон, староста Дохалдуна.

– Вот тут-то Рим и показывает, чего он стоит! – закричал он.

Дораний, молодой человек из Гезокрибата, представлявший здесь пожилого Рулла, заговорил на латыни:

– А мы еще и налоги им платим.

Грациллоний:

– Подождите, подождите. Мятежа я не допущу. Сами знаете, чем кончилось это в Британии.

Вортивир:

– Да вы и сами поднимаете мятеж, сэр. Прошу всех обратить на это внимание. Сначала всем нужно разобраться, что мы предлагаем, прежде чем что-то делать. Иначе посеем панику и беспорядки.

Дораний:

– И что тогда? В Гезокрибате осталось несколько здоровых мужчин. Мы с ними пойдем на эту орду? Вы это предлагаете, Грациллоний? Нас просто уничтожат.

Виндолен, бывший багауд, знавший латынь:

– Мы прихватим с собой в ад много народу.

Бэннон, поддавшийся общему настроению:

– Далеко мы не уйдем, если у нас кончатся запасы пищи. Наши парни хотят защищать свои дома, а не жирных римлян. – Раздался одобрительный гул.

Грациллоний:

– Постойте. Конечно же, мне известно наше бедственное положение. Поход я вам не предлагаю. Но вспомните: германцы не монолитная армия вроде римлян. Это просто сборище банд, насчитывающих от нескольких десятков до двухсот – трехсот человек. Бьюсь об заклад, у них каждый день вспыхивают драки и убийства, а за убийствами следует кровная месть. Нам надо их рассеять и связи их расстроить. Более мощные отряды разбираются со слабыми, а затем идут на запад и грабят все, что попало. Некоторые группировки идут быстро и обходят города, потому что сил у них недостаточно. Скоро они подойдут к Арморике. Полнозахватного наступления не произойдет, уверяю вас, но территория будет ограблена. Нам надо подключить разведчиков и курьеров, расставить маяки.

Вполне возможно, что тогда мы обнаружим одну-две такие банды и уничтожим их. Если они нам и не встретятся, не потеряем ничего, кроме времени, зато приобретем опыт. А опыт нам еще пригодится. Если же повстречаемся с германцами и разобьем их, то слух об этом распространится очень быстро. Тогда короли поймут своими куриными мозгами, что от нас лучше держаться подальше. Увидят, что это накладно: ведь римляне получат дополнительное время и мобилизуют против них свои силы. Арморика, по сравнению с югом, страна бедная.

Дораний:

– Особенно после того, что варвары сделали с ней в прошлом столетии.

Боматин:

– И все благодаря Риму, который должен был защищать ее.

Грациллоний:

– Я предупредил: никаких бунтарских разговоров. Клянусь Геркулесом, если кто-нибудь выскажется в этом духе, я заткну ему рот его собственными зубами.

Корентин:

– Спокойствие, братья. Во имя Господа, не ссорьтесь.

Вортивир:

– И все же, Грациллоний, вы и собрание созвали, вы и братства создали.

Грациллоний:

– По необходимости.

«Начал я давно, постепенно, когда был еще королем Иса, – думал Грациллоний. – Я тогда еще не представлял, что происходит и куда идет дело. А сейчас что же, знаю?»

– Я потом поставлю этот вопрос перед Стилихоном, перед императором.

Он принял это решение недавно.

– Пусть обезглавит меня, если захочет.

Вортивир:

– О нет, друг мой. Мы все в вас очень нуждаемся.

Корентин:

– Вы управляете Божьим кораблем. И не должны снимать руки со штурвала.

Поднялся шум, и он опять перевел свои слова на галльский.

Послышался восторженный рев. «Все, – подумал Грациллоний. Назад пути нет. Но что теперь с нами будет?»

Корентин успокоил собрание. Раздался резкий голос Вортивира:

– Я просто хотел обратить внимание на возможные последствия нашего шага. Против самого плана я не возражал. Можете рассчитывать на полную мою поддержку.

Друз:

– Да мы к тому же не зеленые новички, сэр. Я знаю, к нам присоединится много резервистов, лишь только узнают, что мы задумали.

Вортивир:

– Я и сам так думаю. У меня тоже пойдут многие.

Послышались одобрительные возгласы.

– Тихо! – приказал Грациллоний. – Очень хорошо. Раз сенатор одобрил, надо принять решение. Сначала обсудим военные вопросы.

II

Над старым снегом и голыми деревьями нависли тяжелые облака. Мир оделся в серо-белые тона. И одежда мужчин яркостью не радовала. Безжизненно свисали знамена.

– Да уж придут ли они? – волновался Саломон. – Пока ждем, замерзнем окончательно.

– У солдата почти вся жизнь проходит в ожидании, – нравоучительно заметил Грациллоний.

Вместе с другими всадниками они находились сейчас на гребне длинной горы. Внизу раскинулась широкая долина, а за ней – такая же гора. Грязная дорога спускалась в долину, поднималась на другую гору и шла дальше. Слева от них был лес и заброшенная ферма. Справа, вдали, виднелись деревенские дома под соломенными крышами. Ни одна печь не дымила: люди покинули свои жилища и увели скот. Вот это пустое пространство и выбрал Грациллоний для битвы.

Разведчики доставили ему сведения о противнике; вперед были пущены стрелки для привлечения врага. Оставалось только ждать. Он не испытывал ни надежды, как молодой Саломон, ни страха. Просто ждал и мысленно готовился: это помогало сохранить силы.

Грациллоний вздохнул и грустно улыбнулся.

– Что такое, сэр? – спросил Саломон. С тех пор, как отправились в поход, он не допускал вольностей с шурином и вел себя, как солдат.

– Ничего. Посторонняя мысль.

Грациллоний вспомнил, что скоро ему исполнится пятьдесят. О возрасте своем он думал редко. У него сохранились почти все зубы, и руки не потеряли пока ни силы, ни умения. Скорость и реакция, конечно, уже не те, что раньше, но когда требовалось, он действовал весьма успешно. И кольчуга пока не была ему тяжела. На близком расстоянии предметы теряли четкое очертание, зато вдаль он видел прекрасно. Даже в такую погоду не страдал простудными заболеваниями. Тем не менее Верания могла остаться молодой вдовой. Быть может, с сегодняшнего дня.

Фавоний заржал и топнул копытом.

– Спокойно, мальчик, – Грациллоний погладил теплую шею.

Скоро он узнает, насколько хорош жеребец в бою. Он обучал его, воины тоже тренировали лошадей. Все же настоящего опыта у них не было. Лошадь для кавалерии необходимо воспитывать с самого нежного возраста, как и кавалериста. Самое большее, на что он мог рассчитывать, – это на то, что Фавоний не заартачится и не понесет.

Снизу, с полдороги до холма, слышался топот. Двигалось множество людей, тысяч около трех. Шли они неровным строем, по четыре человека в ряду, то шагом, то, стараясь согреться, переходили на рысцу, переговаривались – в общем, вели себя не по-солдатски. У экипированных лучше других имелся нагрудник из дубленой кожи, у очень немногих уязвимые части тела защищены металлическими пластинами. Часть воинства шла с деревянным щитом в руке и в обычной рабочей одежде, грязной и вонючей после длинного перехода. Блестели незачехленные топоры и копья. Луки и камни для пращи тоже были наготове.

И все же войска эти были организованы лучше, чем казалось на первый взгляд. Армия их не была единой, но шли они группами, состоявшими из соседей. Каждый человек знал товарищей и командира в лицо. Явившись сюда, к востоку от Кондата Редонума, они захватили с собой кто что мог: провизию, мулов, легкие повозки. Припозднившиеся отряды ускорили шаг и догнали остальных. Над головами развевались знамена, сшитые из разных материалов, самых разнообразных форм и размеров. На одних было вышито дерево, на других – рыба или лошадь, крест или рога зубра. Присоединившиеся к войску местные резервисты должны были влить свежие силы.

С правого края, у подножия горы, стоял отдельный отряд. Грациллоний считал этих солдат своей лучшей силой: Друз с ветеранами Максима (из тех, что способны были еще воевать), моряки Иса, много молодых воинов, обученных ветеранами, а также франки из Кондата Редонума, прослышавшие о предстоящем бое и, к всеобщему изумлению, явившиеся на подмогу. Раз уж и они забыли о старых обидах перед лицом всеобщей опасности, то и Грациллоний готов был все простить. А любить их ему не обязательно.

С левого фланга, в лесу, притаились бывшие багауды, которых в свое время обучил Руфиний. (Боже, как не хватало ему сейчас Руфиния, и Маэлоха, и Амрета, и многих, многих других, сошедших в могилу!) Возле горы припрятаны были обозы с продовольствием, животные, палатки. Охрану там он не выставил. Вряд ли варвары станут их захватывать. Да если даже и захватят, потеря небольшая. Армия почти прикончила продовольствие и могла продержаться без пищи лишь несколько дней. Так что возвращаться будут на голодный желудок.