Текст книги "Крестник Арамиса"

Автор книги: Поль Магален (Махалин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

VII

В ГАЛЕРЕЕ

Это случилось на следующий день после сцены, только что разыгравшейся перед глазами читателей.

Приближался полдень. Людовик XIV собирался направиться в часовню, ибо в силу своей религиозности и даже набожности, имел привычку каждый день слушать мессу.

В галерее перед его апартаментами толпились придворные – важные дамы и вельможи, прелаты, маршалы и судьи. Сверкали бриллианты, золото и серебро вышивок, драгоценные камни на дамасской ткани и бархате; многоцветное пламя разливалось в дрожании перьев, лент, кружев, в шелесте длинных шлейфов и в мелькании вееров. Слышался гулкий шепот, и под розами деланых улыбок вспыхивали, как молнии, острые шипы злословия.

Всеобщее внимание было приковано к дверям в королевские покои, перед которыми государя ожидали главный церемониймейстер и господин де Бриссак. Старый генерал сидел на складном стульчике, а по обе руки от него стояли, подобно кариатидам, два гвардейца, опираясь на мушкетоны.

В одном из них нетрудно было узнать нашего доброго друга Элиона, имевшего очень гордый вид. Он начал службу в тот же день, и к нему очень шел голубой мундир с серебряными галунами и короткие ярко-красные панталоны. Чулки и перо на шляпе были тоже ярко-красные.

Молодой человек с провинциальным любопытством рассматривал эту разряженную пеструю толпу, сверкающую и надушенную, и вдруг от удивления, чуть было не выронил оружие.

– Что с вами? – тихо спросил его дю Плесси, товарищ по подразделению.

– Кто этот человек, который только что вошел? Вы только поглядите, как все ему кланяются!

– Это герцог Бургундский, дофин Франции.

– А дама, которая его сопровождает?

– Герцогиня. Ее называют еще принцессой, ее высочеством или женой дофина.

– Тише, господа! – сухо оборвал их беседу господин де Бриссак. И, строго взглянув на барона, добавил: – На посту не разговаривают.

Наставления были кстати, иначе в следующее мгновение Элион бы не удержался и вскрикнул от неожиданности. Рядом с дамой, сопровождавшей дофина, с той самой, которую барон встретил в заведении «Роща Амафонта» (теперь он узнал ее), он увидел Вивиану де Шато-Лансон! Она была очаровательней, чем когда-либо. На ней было платье из тафты жемчужно-серого цвета, украшенное черной лентой: особы, принадлежавшие к дому их высочеств, носили тогда траур по великому дофину. Белокурые локоны по моде того времени обрамляли ее хорошенькое личико. Элегантный и простой туалет девушки подчеркивал белизну ее великолепных плеч и тонкую и гибкую, хотя и заключенную в жесткий корсаж, талию. Движения Вивианы были грациозны и непринужденны, и было видно, что ей легко и удобно в этом наряде.

Глаза Вивианы радостно блестели: эти глаза знали, где искать его, Элиона. Девушка шла прямо на него, летела к нему всей душой, всем своим пылким сердцем. Мадемуазель де Шато-Лансон поднесла веер к губам, взглядом призывая молодого человека к благоразумию, а он пожирал ее горящими глазами. И так они говорили друг с другом – обменивались обещаниями, возобновляли клятву соединить судьбы.

Но вдруг господин де Жюссак опять вздрогнул от удивления: среди фрейлин появилось новое лицо.

Это была Арманда де Сент-Круа. Барон узнал ее тотчас же, несмотря на то что она рассталась с костюмом кавалера и оделась, как подобает придворным дамам. В памяти его вспыхнуло неприятное свидание с господином де ла Рейни.

Кто же она, эта загадочная особа и что привело ее в Версаль? В двух шагах от Элиона кучкой стояли молодые вельможи, из чьей среды Мольер позаимствовал тип «маленьких маркизов». Они-то и взяли на себя труд ответить барону.

– Скажите, господа, – спрашивал виконт де Навай, – вы заметили эту прекрасную брюнетку, которая пришла усилить летучий эскадрон ее высочества? Видите там, около мадемуазель де Шато-Лансон: это она, та самая Прозерпина или Геката.

– Провинциалка, конечно, – заявил маленький Шампинель, законодатель мод, – такие перчатки не носят уже восемь дней; сейчас перешли на шведские кожаные, всех цветов радуги, или из испанской кожи. А что касается причесок, разве завиваются сейчас под сумасброда! Это было хорошо во времена мадам де Монтеспан!

– Уверяю, господа, она иностранка, – продолжал де Навай, – ставлю сто пистолей, что прибыла она из Мадрида или Неаполя…

– И выиграете пари, виконт, – сказал господин де Трефонтен, первый наездник герцога дю Мэна, – это испанка из Севильи или итальянка из Флоренции, маркиза или графиня то ли де Санта-Круз, то ли де Санта-Кроче, не помню в точности.

– Принятая в свиту его высочества?

– Господин дю Мэн ее рекомендовал.

– Без сомнения, – съязвил господин д’Эстрад, – чтобы она держала его в курсе похождений его дорогой племянницы.

– Кстати, о принцессе, – спросил Шамгашель, – как наш бедный Мовуазен?

– Мовуазен лежит в постели, – ответил Трефонтен, – несчастный случай… Предполагаю, что упал с лошади…

– Хорошо, если так. А то глядишь, и он впадет в немилость, как и этот злополучный Нанжи.

– А что же Нанжи, окончательно в немилости?

– Но вы же знаете, что его величество приказал ему покинуть Париж!

– Вот дьявольщина! Нанжи в ссылке, Мовуазен болен, Молеврие в армии. Несчастная герцогиня в ярости: ведь ей остается только муж…

– Ну-у, – протянул Соль-Таванн, – с какого-то момента она его обожает… – И неопределенно махнул рукой.

– Черт возьми! Да, господа, обожает. Она же не дурачит его, как и всех прочих!

– Герцог постоянен, – высказал мнение Трефонтен, – потому что его жена не имеет себе равных.

А Шамгашель добавил:

– Она уступит разве только Фронсаку, который публично давал обет никогда не быть супругом своей жены…

– Впрочем, – заключил де Навай, – у де Бриссака нет недостатка в прекрасных мужчинах.

В этот момент старый генерал встал и подал гвардейцам знак. Те подняли оружие. Все присутствующие обнажили головы, и церемониймейстер объявил:

– Король!

Да, Людовик XIV был не молод: казалось, он прилагал усилия, чтобы сохранить гордую посадку головы, как будто некогда славная корона теперь была слишком тяжела для него.

В этот день монарх имел, как говорит Сен-Симон, облик, соответствующий великим обстоятельствам:с таким выражением лица он давал аудиенции представителям иностранных государств, назначаемым военачальникам и высшим должностным лицам государства.

Одет он был в черный бархат – с тех пор как ему минуло тридцать пять лет, король стал одеваться только в темные тона, – с легкой вышивкой, без колец и драгоценностей, если не считать нескольких пряжек: под коленями, на туфлях и шляпе – и одной золотой пуговицы на атласной куртке.

За королем следовал господин де Поншартрен. Этот государственный муж слыл одним из знаменитейших консерваторов своего века.

Государь по обыкновению приветствовал дам, обменялся несколькими словами с герцогом дю Мэном и графом Тулузским, которые подобострастно заглядывали ему в лицо и были готовы рассыпаться в реверансах. Весьма благосклонно монарх побеседовал с дофином и его супругой, пришедшими справиться о его здоровье; довольно холодно принял знаки почтения герцога Орлеанского и его окружения – боялся вызвать недовольство мадам де Ментенон и клана узаконенных;приветливо встретил племянника и его приверженцев и медленно продолжил свой путь среди непокрытых голов и согнутых спин.

Но вот король распрямил грудь и высоко поднял голову – такой надменный вид он принимал всегда, когда был раздражен. Дело в том, что он увидел лорда Стейфса, посла Англии, который приветствовал его с весьма высокомерным выражением на лице.

Людовик остановился перед ним и сказал с деланым добродушием:

– Господин посол, что нового в Лондоне?.. Смею думать, что у вашего государя и нашей дорогой кузины, королевы Анны, храни ее Бог, все в порядке?

– Вы совершенно правы, сир, и моя госпожа будет очень тронута интересом, который ваше величество проявляет к ее особе.

Людовик хотел было продолжить путь, как лорд Сейфс добавил:

– Ваше величество позволит мне сделать несколько замечаний?

Король нахмурил брови.

– Это слово, – сказал он, – неприлично употреблять, когда вы говорите с королем Франции, и ваше превосходительство хорошо сделает, если изучит нюансы нашего языка.

– И все-таки несколько замечаний, если ваше величество не возражает…

– Замечания… Ладно, говорите. Я слушаю.

– Речь идет о канале Мардик, который вы приказали расширить…

– Да, конечно, чтобы возместить утрату фортификаций и порта Дюнкерк. Кто осмелится оспаривать мое право? – Затем тоном, какой принимал в важных вопросах, когда ему нечего было ответить, добавил: – Милорд, я всегда был хозяином себе, а иногда и другим; надо ли напоминать об этом?

Король повернулся к послу спиной. Никто из присутствующих не осмелился крикнуть «браво», но толпа заволновалась.

– Господа, – произнес король громко, – возможно, что после короткой отсрочки нам снова придется надеть шпоры и оседлать наших коней.

В напряженной тишине слышались только вздохи и восклицания.

– Европа, – добавил король, – кажется, забыла, что мы омыли в Рейне окровавленные груди наших коней и что французские пушечные ядра оставили победный росчерк на стенах их городов и крепостей. Она снова бросает нам оскорбительный вызов. Докажем ей на полях сражений, что у нас еще сильные клыки и острые когти…

Король твердо стоял на ногах – сильный, стройный, несокрушимый. Щеки его пылали огнем, взгляд был полон решимости. Те, кто обвиняли монарха в чрезмерной осторожности во время той самой переправы через Рейн, и не подозревали в нем подобной воинственности.

Король с жаром продолжал:

– Иностранцы думают, что у нас нет сейчас ни средств, ни сил… Ну что ж, чтобы раздобыть деньги, мы расплавим, в случае необходимости, корону и одержим победу, помня о судьбах королей Иоанна и Франциска I. Если Франция падет, то только с оружием в руках, и мир увидит, как дорого стоит ее жизнь.

Король разгорячился, глаза его сверкали, голос набирал силу.

– Друзья мои, – заключил Людовик, – играя свою последнюю партию, могу ли я положиться на вас?.. Будут ли мне опорой сыновья тех, кто стоял насмерть в Павии, Мариньяне, Греции, Пуатье и Азенкуре, Бувине, Форну и Рокрое?

Вдохновленная толпа слилась в едином порыве:

– Да-а-а-а, сир!

– Сир, мы полностью принадлежим вам!

Сердца бились в унисон, глаза горели – казалось, все как один готовы ринуться в бой.

«Да здравствует король!» – крикнул кто-то, и толпа придворных подхватила этот ликующий возглас. «Да здравствует король!» – вторили солдаты сторожевой дворцовой службы. «Да здравствует король!» – разнеслось повсюду в улочках и парках города.

Людовик сиял.

– Спасибо, господа, – взволнованно произнес он, – другого я и не ожидал.

Король взял руку герцога Бургундского – к большой досаде герцога дю Мэна и графа Тулузского, – как будто решил в подобных обстоятельствах полагаться только на законного наследника.

– Теперь попросим Бога поддержать наши намерения и благословить французские войска. – И, выходя из галереи, добавил: – Однако это не должно мешать пристойным развлечениям… Дамы, приглашаю вас вечером к себе: будет игра и музыка. Все входы – большие и малые – открыты для вас.

Увидев мадам де Кайлю, монарх ласково обратился к ней:

– Графиня, я хотел бы поставить те две тысячи луидоров, что выиграл у вас на днях, если не откажетесь сыграть со мной партию. Думаю, выиграю снова…

– Сир, – ответила та, – мне, право, не жаль двух тысяч. Честь, которую оказывает мне ваше величество, стоит дороже.

Государь тем временем уже повернулся к мадам де Леви:

– И вас, сударыня, прошу присоединиться к моим противникам.

– Нет большого несчастья, сир, чем бороться против вас. Предпочитаю быть вашей союзницей.

– Спасибо, мадам. До скорого свидания, сударыни. До скорого свидания.

Людовик вышел, придворные последовали за ним.

Вдруг господин де Жюссак заметил маленького человечка, кругленького и низенького, на коротких ножках, который был обвешан лентами и мишурой не хуже деревянного идола на праздничном шествии. Этот человечек, казалось, сморщивался, сплющивался, складывался, протискиваясь с бесконечными поклонами в сверкающую толпу, двигавшуюся по пятам за государем.

– Ах, вот оно что! – сказал себе Элион. – Узнаю этого забавника… Да-да, точно, черт возьми!.. Это же владелец «Рощи Амафонта»…

– А вы что, уже бывали у него? – весело осведомился товарищ по полку.

Барон открыл было рот, чтобы сказать: «Дрался в этом заведении на дуэли», но вовремя вспомнил предостережения господина де Бриссака и прикусил язык.

– Видел его на пороге гостиницы, когда ехал из Парижа в Версаль.

Галерея мало-помалу пустела, и можно было разговаривать свободнее.

– На кой черт этот хвастун пришел сюда? Что ему здесь надо? – спросил Элион.

– Вы, наверное, не знаете, какая у него профессия? – ответил другой гвардеец.

– Профессия? Какая профессия? Знаю.

– Да-да, он владелец гостиницы и заведения любви. А это дело довольно прибыльное. Однако вы слышали о покойном господине де Лаварене?

– Нет. Кто же он был?

– Этот достойный господин не имел себе равных в искусстве передавать любовные записочки, несмотря на надзор отца, матери или супруга, торжествуя над щепетильностью самой суровой добродетели…

Наш провинциал сделал гримасу.

– Предпочитаю думать, что его предки совершали подвиги другого рода…

– Синьор Кастанья – наследник Лаварена. Когда воздыхатель хочет отправить нежное послание даме сердца, когда пастушок склоняет свою пастушку к некоему тайному свиданию, чтобы порезвиться, он доверяет только этому гонцу любви. Даже Меркурий, вестник богов, не проявлял больше сообразительности, ловкости и красноречия.

– Ну что ж, возможно!..

– Готов побиться об заклад, он проник сюда в это утро именно для того, чтобы выполнить поручение такого рода…

– Вы думаете…

– Пусть мне отрежут усы, если ошибаюсь. Эти барышни связаны круговой порукой.

– Какие барышни?

– Те, что подвизаются вокруг ее высочества, а она всем дает пример пикантными похождениями…

– Значит, – спросил барон с беспокойством (разве Вивиана не состояла при ее высочестве?) – значит, эти фрейлины дают повод к сплетням?

Собеседник Элиона расхохотался.

– Все ушли, можно посмеяться и нам, служивым… Дают ли они повод к сплетням? Да если даже и так, дружище, каждый смельчак, кто пожелает их распускать, должен будет заплатить за это удовольствие столько, что не хватит никаких сокровищ индийского раджи или перуанских инков, если даже они ему и свалятся с небес.

VIII

ИДИЛЛИЯ

Отстояв на посту, крестник Арамиса спустился по одной из величественных лестниц, ведущих прямо в сад, каковыми до сих пор знаменит некрополь Версаля.

Однако Элион пришел сюда не для того, чтобы любоваться печальным великолепием природы или изъявлять провинциальный восторг наядам бассейнов, утопающих в траве, или дриадам, светящимся своей белизной в темной зелени листвы. Напрасно завлекали его изяществом и грацией все эти мифологические жители, демонстрирующие каменные мускулы под тенью Нотр-Дама. И даже шумный хоровод лесных нимф, преследуемый дерзкими духами, не мог отвлечь его от нежных мечтаний. Элион пришел сюда, потому что здесь, по этим симметричным аллеям и прямым, как нити, тропинкам прогуливалась мадемуазель де Шато-Лансон со своей госпожой. Наконец он увидел Вивиану. Следуя за герцогиней, она сделала ему знак, который ясно означал: до свидания.

«До свидания! Но где и когда?» – терзался молодой человек.

Опустив голову, он бродил по аллеям и сам того не заметил, как очутился на берегу пруда Швейцарцев. Еще немного – и он упал бы с высоты поглотивших его мыслей прямо в эту зеленоватую тинистую воду, каждая капля которой стоила Франции дороже, чем бочка вина, но кто-то крикнул за его спиной, предупреждая об опасности.

Молодой человек отступил назад, обернулся и вскрикнул от радости. К нему, протягивая руки, бежала Вивиана.

– Вы собираетесь утопиться?.. Опомнитесь, сударь!.. И о чем же вы задумались?..

– О чем задумался?.. О вас, конечно!.. О вас я думаю везде и всегда!

И, схватив ее руки, он покрыл их поцелуями. Вивиана весело продолжала:

– Я убежала в конце мессы. Впрочем, мадам герцогиня отпустила меня до вечера: она ведь знает, сколько мы должны сказать друг другу!.. Один из ваших товарищей гвардейцев сказал, что видел, как вы спускались по лестнице галереи, я отправилась на поиски и вот нашла вас!.. – Она залилась серебристым смехом: – Его величество и их высочества, по обыкновению, ушли после обеда на прогулку и вернутся только к ужину. Согласно этикету, они не могут проголодаться раньше пяти часов.

Элион не слушал. Его губы касались миниатюрных пальчиков молодой девушки, которая краснела и волновалась.

Они любили друг друга. Их глаза кричали об этом, и, казалось, вся природа празднует союз этих двух душ. Влюбленные не сводили глаз друг с друга.

– Это были вы, не правда ли, несколько дней назад под маской? – спросил Элион.

– Да, это была я, – ответила Вивиана. – Как же я испугалась, когда увидела вас с обнаженной шпагой перед господином де Мовуазеном!.. Но Небо услышало мои молитвы… И вы остались целы и невредимы…

Элион с восторгом смотрел на нее.

– Так, значит, вы не разлюбили меня?

Девушка соединила руки.

– Люблю ли я его!.. – смеясь, девушка воздела руки к небесам. – Святая Дева, он спрашивает, люблю ли я его! О, дорогой мой, если вы скажете, что любите меня так, как никто еще никогда не любил на земле, то и тогда я не побоюсь сравнить мою нежность с вашей.

– Да услышит вас Бог! – вскричал барон. – Я стану капитаном через шесть месяцев.

– Ах да! – вздохнула она. – Надо еще сражаться.

– Я вернусь достойным вас… Черт возьми! Не бойтесь ничего: ваша любовь послужит мне броней… Пули и ядра боятся счастливых. Добуду знание в бою, вы станете моей подругой на всю жизнь, и мы создадим свой рай на земле.

Вивиана мечтательно улыбалась. Барон нежно взял ее за руку. Прижимаясь друг к другу, влюбленные скрылись в тени широкой аллеи, ступая по ковру из золотистых листьев. И никогда не слышали Тритоны, застывшие на бледных газонах, окоченевшие Амфитриты, степенные Аполлоны, чопорные Дианы щебетания более нежного и чистого.

– Мадам герцогиня Бургундская мне показалась немного… как бы выразиться, чтобы не проявить неуважения?.. – говорил Элион. – У нас в провинции сказали бы: дама довольно легкомысленная, а ведь она должна однажды надеть королевскую корону…

Девушка немного смутилась.

– Принцесса, – ответила она, – не менее женщина, чем другие. Надо ей простить чуточку кокетства… Ах если бы вы знали, как она добра! Попросила господина де Бриссака помочь вам встретиться с его величеством… И пообещала устранить препятствия, могущие помешать нашей свадьбе… Все это в знак благодарности за то, что вы для нее сделали.

– Не стоит говорить о подобной безделице!.. Другой поступил бы так же на моем месте… Черт возьми! Она может рассчитывать на меня всю жизнь. Единственная помеха – это то, что я не герцог. – И, помолчав, добавил: – Какое это, должно быть, страдание, когда сомневаешься в том, кого любишь!

Девушка нахмурила брови и тяжело вздохнула.

– Да, – пробормотала она, – и я жестоко страдала какое-то мгновение сегодня утром.

– Вы?

– Из-за новой фрейлины ее высочества, этой иностранки. Ваши глаза остановились на ней так надолго!..

– Кто она – итальянка или испанка? Маркиза или графиня де Санта-Кроче или де Санта-Круз?.. Не помню точно.

– Вам даже известно ее имя!

– Кто-то рядом произнес его… Подле меня кудахтала стайка напомаженных кур… – И, чтобы отвлечь Вивиану от грустных мыслей, он сказал: – А если бы я спросил, что делал около вас этот Гульельмо Кастанья…

– Ах! Вы видели…

– Видел этого гонца дьявола, проникшего в ваше окружение, – и почти испугался за свое счастье… Презренный намеревался выполнить некое неблаговидное поручение… Какая-то любовная записка мелькнула в его руке… Может быть, хлопоты о свидании или что-то подобное…

– Господин де Жюссак, – произнесла Вивиана внушительным тоном, – тайны моих подруг мне не принадлежат!..

– Но я хочу знать! Ведь я тоже ревнив, в конце концов!..

– Ревнивы! – воскликнула Вивиана. – Вы ревнивы?! Это правда?.. – И, весело захлопав в ладоши, сказала: – Вот я и успокоилась теперь… Вы ревнивы!.. Значит, действительно любите меня!

Она простодушно подставила барону лицо для поцелуя.

– Я тоже, – вздохнула она, – люблю вас до безумия… Потому что очень ревновала, когда ваши глаза покинули меня и остановились на этой женщине.

Вивиана изменилась в лице.

– Она пугает меня своей бледностью призрака и глазами, пронзающими, как пули… – покачала она головой. – Мадам герцогиня была не права, приняв ее… В ней есть что-то роковое!

Вивиана спрятала голову на груди у барона и поэтому не могла видеть волнения на его лице. Элион в исступлении, в котором было бы несправедливо подозревать неискренность, повторял, все крепче сжимая ее в объятиях:

– Нет частицы в моем существе, которая бы не принадлежала вам, моя Вивиана! И клянусь Богом, что эта женщина никогда не будет помехой нашему счастью.

Беседуя, они шли наугад по огромному парку, где гуляли и другие влюбленные пары, ища уединения и тишины. Сначала молодые люди поговорили о прошлом, потом приступили к настоящему и кончили будущим. Время бежало быстро. Смеркалось, и густой туман спускался в аллеи парка и темной пеленой застилал королевский дворец. Из полей донесся барабанный бой гвардейцев.

Юная пара словно очнулась от прекрасного сна.

– Король возвращается, – сказала Вивиана. – Бегу догонять свою госпожу…

– Мне тоже пора, – ответил господин де Жюссак, – я стою в карауле вечером во дворце во время королевской игры.

– Встретимся там. Я буду рядом с ее высочеством. – И, высвобождаясь из его объятий, мадемуазель де Шато-Лансон сказала: – Побудьте здесь еще немного. Не надо, чтобы нас видели вместе.

И она побежала к дворцу. Обернувшись, Вивиана послала воздушный поцелуй своему возлюбленному.

Элион сел на скамейку, погруженный в мечты о скором счастье. Однако что-то его тревожило, и он едва не крикнул Вивиане вслед: «Берегитесь незнакомки!»

Элион долго сидел в задумчивости, наконец встал и встряхнулся, желая сбросить с себя тяжелые мысли.

– Дьявольщина! – ворчал барон, идя по тропинке. – Обожаю маленькую Вивиану… А раз я ее так люблю, некого бояться… Она – мой ангел-хранитель.

Во дворце одно за другим загорались окна.

А в это время на террасе, облокотившись на балюстраду, стоял человек, и казалось, кого-то ждал. Очевидно, незнакомец желал остаться неузнанным: широкополая шляпа, надвинутая на глаза, и поднятый воротник плаща скрывали его лицо.

Вдруг послышались шаги, и господин де Жюссак, волею случая оказавшийся свидетелем этой таинственной сцены, замер. Мимо него быстрыми шагами прошла женщина в длинной накидке с капюшоном и подошла к незнакомцу. Оба не заметили Элиона, тот стоял в тени апельсиновых деревьев, украшавших террасу.

– Ну? – спросил незнакомец.

– Она согласилась…

– Наконец-то!..

– О, все это не без колебаний, не без борьбы и ужимок… Но письмо произвело эффект… Нет такой глупости, какую женщина, это слабое, изменчивое создание, не совершила бы ради мужчины, который клянется отдать за нее жизнь.

– Когда же свидание?

– Сегодня вечером, во время королевской игры.

– Вот это как нельзя лучше! А место действия этой новой шалости?

– Маленький домик на улице Сен-Медерик, как обычно.

– Великолепно, вы ангел.

Женщина презрительно передернула плечами.

– Не благодарю за любезность, маркиз… Мне все равно: «дьявол» или «ангел». Что вы собираетесь сделать с этим ангелом, вы и господин дю Мэн?

Они направились к дворцу. Элиону показалось странным, не дама приняла руку кавалера, а, наоборот, этот последний, которому было трудно идти, принял поддержку дамы.

Барон остался на террасе один. Голос этой женщины он узнал его!..

Голос Арманды де Сент-Круа!

Что ж, после всего случившегося ничего удивительного в этом нет. Неожиданно другое: мужской голос принадлежал господину де Мовуазену. Непостижимо, как противник, которого он оставил умирающим у синьора Кастаньи, так быстро оказался на ногах.

«Чепуха какая-то! Этого быть не может!.. Или я схожу с ума?..» – терзался крестник Арамиса, отправляясь на пост к своим товарищам гвардейцам под своды зала, где через сорок четыре года Людовик XV получит легкое ранение от перочинного ножа Дамьена.

«Улица Сен-Медерик» – эти три слова раздавались в ушах барона как похоронный звон. Настроение у него было мрачное. Что-то подсказывало ему, что на этой улице – название ее он слышал впервые, – именно там будет сыгран самый важный акт его жизненной драмы.