Текст книги "Ориан, или Пятый цвет"

Автор книги: Поль-Лу Сулицер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

3

Ориан любила приходить в контору первой. Здоровое возбуждение овладевало ею зимой, когда она входила в дверь старинного особняка на Итальянской улице, отделанного и вычищенного на денежки’Республики, дабы благопристойно вселить туда орду «Финансовой галереи». «Чтобы гоняться за грязными деньгами, мы должны трудиться в чистоте!» – настаивал Леопольд Гайяр, выколачивая деньга. К нему прислушались. Не один обозреватель жаловался на иронию судьбы, которая подвигла Государственную канцелярию отобрать обитель газеты «Монд» у журналистов для того, чтобы заселить ее ищейками «Галереи», И теперь Эдгар Пенсон развивал свой талант журналиста на левом берегу.

Ориан Казанов стала хозяйкой этого дома. Утром ее первая улыбка предназначалась вахтеру, перед глазами которого когда-то прошло столько корифеев прессы.

Уже несколько месяцев фотографы «Матч» и самых толстых газет осаждали Итальянскую улицу в надежде запечатлеть красавицу Ориан, особенно в дни, когда она заявлялась во всем красном, уверенно, решительным шагом постукивая по брусчатке каблучками своих черных сапожек. Объективов она не боялась, только опасалась, как бы из нее не сделали «нефтяную королеву», которой она не была. «Знали бы эти люди мою жизнь», – думала она, когда до нее доходили слухи о ее богатстве, куче любовников и уик-эндах в Довиле… И это о ней, которая заботилась о своей астматической четырнадцатилетней кошке и мечтала о принце, нежном и прекрасном, за которым она последует на край света, если он будет хорошо воспитанным.

Ориан направилась к своему кабинету, но, открывая дверь, заметила полоску света, выбивающуюся из-под застекленной двери ее патрона. Взглянула на часы: семь с четвертью. Не в привычках следователя Гайяра приходить в такую рань. Ориан постучалась. Приглушенный голос пригласил ее войти. Старый сыщик, обмякнув, сидел в своем кресле, голова его вжалась в плечи, набрякшие веки нависли над поблекшими, некогда голубыми глазами, которые производили неизгладимое впечатление на обвиняемых все сорок лет службы Гайяра. Ориан поняла, что следователь оставался здесь всю ночь. В комнате стоял запах трубочного табака.

– Присаживайтесь, – произнес он, взглянув на молодую женщину. – У меня была ночь вопросов и ответов. Я спрашивал себя о том, куда идет наша чертова юстиция, раз мы закрываем глаза на коррупцию, расписываемую на первых полосах всех газет, ноне можем вмешаться? Посмотрите, что делается с экономикой. Так вот, клянусь ордером на арест, что все эти, такие с виду приличные фирмы по крайней мере хоть раз да прокрутили свои деньги, использовали липовые бумаги, скрыли доходы, открыли номерные счета, получили и дали взятку, купили чиновников, политиков… И почему бы не судей и следователей? А нас устраивают, как халифов, в османском особняке, нас ублажают, засыпают факсами, покрывают глазурью, но стоит мне надавить на какой-нибудь банк, у которого рыло в пуху, как из Министерства юстиции следует окрик – мне напоминают о моем возрасте и о том, что час моей пенсии приближается!

Среди бумаг, лежащих на бюро Гайяра, Ориан увидела толстую зеленую папку, на которой маркером было написано: «Банк Рональд». Уже несколько месяцев Гайяр расставлял сети вокруг банка, который, похоже, финансировал многие организации правого и голлистского толка. Некая газетенка проболталась, что известный следователь отыскал не меньше ста семидесяти четырех холдингов, организованных банком, и центр со штаб-квартирой в Вануату. Подобная делокализация придавала ежегодным отчетам банка легкий аромат экзотики, поскольку все счета были составлены на основе местной валюты этой старой британской колонии, некогда названной Новые Гебриды. Среди частных клиентов банка Рональда фигурировало несколько действующих министров и один бывший премьер.

– Что произошло? – спросила Ориан.

– А то, что в силу статьи нового уголовного кодекса я имею право устроить экзамен банку Рональда в качестве юридического лица. А раз стены его не могут говорить со стенами моего кабинета, мне предоставляется свобода действий в помещениях этого благородного учреждения, даже если фамилия предка нынешнего председателя выгравирована под Триумфальной аркой. Вам понятно, моя девочка?

– Думаю, что да, – ответила Ориан, которой очень захотелось крепкого кофе.

– Так вот, вчера утром я оповестил мое начальство о намерении покопаться в этих авгиевых конюшнях, а после обеда с Вандомской площади мне приторно-слащавым голосом сообщили, что я могу готовить документы к выходу в отставку. Им, видишь ли, все дозволено! Они не упомянули про банк, но и так понятно – все политические деятели кормятся там. Как говорит старина Рональд: «Они прилетают поклевать в моих кармашках».

– В его кармашках?

– Да, из его кармашков, которые можно найти; кажется, всюду на земле. Кабинету министров не приходится потеть за мрплату. Всех этих парней легко купить. Переводят денежки и а счета в швейцарские банки – и все в порядке. Мы с вами последние из неподкупных, Ориан, не забывайте об этом, только колесо Фортуны вертится не для нас. Взгляните на офис: поволоченная клетка. Сколько досье у вас сейчас в деле?

– Почти восемьдесят, месье.

– И вы справляетесь?

– Нет. Нужно подкрепление. Хотя бы одного следователя для начала. Я уже не говорю о помощниках с юридическим образованием. Что можно сделать с восемью юристами и четырьмя полицейскими?

– Вот видите, – произнес Леопольд Гайяр, наклонив голову. – Вы слышали о советнике Маршане?

– Жероме Маршане из Бордо?

– Да. Вскоре он к нам присоединится. Я не очень-то разбираюсь в его методах, но он неплохо поработал в деле с черной кассой жирондистов в Бордо. Для нас он ценное приобретение. Однако не надо тешить себя иллюзиями – наши средства останутся смехотворными по сравнению с деньгами преследуемых нами преступников. Видите ли, пойманному за руку убийце или вору наше общество не оставляет шансов. Но эти типы, имеющие в месяц столько, сколько вы за год или за три, ухитряются ускользнуть. В результате они нас трахают, Ориан, простите за выражение. Но в чем дело, девочка?

Ориан заплакала, покачала головой.

– Извините, – спохватился Гайяр. – Где моя голова? Я надоедаю вам со своими неприятностями, а у вас горе. Та женщина, случайно, не жена судьи Леклерка?

Ориан кивнула.

– Вы считаете, что она приехала встретиться с вами?

– Постоянно спрашиваю себя об этом, – ответила Ориан, вытирая слезы. – Но я не знала, что она в Париже. Раньше она всегда предупреждала меня, если собиралась во Францию. Узнав о смерти ее мужа, я сразу позвонила в Либревиль, но не смогла застать. Ее мать, которая живет в районе Аркашона, тоже не отвечала.

– Вам не надо было бы приходить сегодня. Возвращайтесь домой и отоспитесь. У вас вид не многим лучше, чем мой.

Ориан подумала: не сказать ли Гайяру, что она просмотрела досье, взятое на набережной Орсе, и собирается вести тайное следствие? Искушение было, но она сдержалась. Она знала, что патрону не понравится, если по личным причинам она угодит в непоправимую ситуацию. Так что она решила действовать самостоятельно – в следственном управлении было немало ее однокашников, которые помогут распутать это странное самоубийство в Либревиле. А убийство Изабеллы – совсем другое дело. Что-то подсказывало – в случае если Леклерк был убит, то след из Габона приведет ее к водителю зеленого болида и мотоциклислу-виртуозу.

– И речи не может быть, я не пойду домой, – возразила Ориан, выходя из кабинета Леопольда Гайяра. – А вот вам следовало бы проветрить комнату и принять горячую ванну. Знаю, что вы забыли предупредить свою жену о том, что проведете здесь ночь.

Тот чуть заметно улыбнулся.

– Вы правы. Но она мне доверяет. – Он пристально посмотрел на нее. – Шикарная вы дамочка, Ориан.

– Не говорите так, мне надоело слышать эти слова от соседа, который хочет на мне жениться.

Она прошла в свой кабинет, села за стол и заметила пакет на свое имя, лежащий под бюваром. На конверте был обозначен только адресат: Ориан Казанов, судебный следователь «Финансовой галереи». Она поняла, что это одно из информативных анонимных писем, регулярно направляемых осведомителям; споим начальникам, в которых иногда содержится ценная информация, связанная с каким-либо расследованием. И приписка в них обычная: сжечь по прочтении. Текст был написан от руки, почерком, незнакомым Ориан;

«Как выдумаете, может ли молоденькая студентка факультета филологии Сорбонны, бирманка по национальности, красивая, любительница поэзии Рембо, со скромной стипендией, арендовать роскошные апартаменты на улице Помп, 96, третий этаж, и вносить помесячную плату сполна?»

И это все. Она несколько раз не торопясь перечитала послание, надеясь обнаружить в нем какую-нибудь зацепку. Кто писал? Что хотели дать понять? Ориан решила, что это не может быть одной из анонимок, которые поступают в адрес их службы в огромном количестве. Записка походила на простой донос, даже по тону можно было догадаться, что автор наводит ее на какой-то след, предлагает загадку.

Остановившись на национальности этой молодой особы, Ориан прониклась убеждением, что неизвестный отправитель в скрытых словах намекает на Леклерка и на какой-то эпизод в Бирме, не нашедший отражения в досье набережной Орсе, Прежде чем вернуть его Жан-Пьеру Тибо, Ориан сняла ксерокопию с каждого листа. Правда, она остереглась позвонить ему и спросить о судьбе документов под номером 7 и 8. Излишнее любопытство всегда настораживает. В записке Пьеру она написала, что не нашла ничего нового и что есть люди, способные на любую гнусность. Может быть, он усмотрит в этом намек на то, что довольно непорядочно поступил с Ориан…

4

Кабинеты «Финансовой галереи» заполнялись. Прислушавшись к совету Ориан, Гайяр ушел домой. Она спустилась на второй этаж к кофеварке, а когда поднялась к себе, ее уже ждала Анни.

– Допрос цементного фабриканта был отложен на девять часов сегодняшнего утра, – доложила она.

– Очень хорошо. Вы не знаете, какой курьер работал утром?

– Робер. Кажется, я видела его в бистро, когда шла сюда.

– Передайте ему при случае, что я хотела бы поговорить с ним.

Ориан занялась утренней прессой. Все газеты говорили о происшедшем накануне, в статьях внимание акцентировалось на подлом поведении лихача, сбежавшего с места преступления и не имевшего смелости отдать себя в руки властей. Публиковалось обращение к свидетелям, но ни одно показание не выдерживало никакой критики. Журналист «Монд» Эдгар Пенсон установил связь между личностью жертвы и событиями, произошедшими неделей раньше в Либревиле. Следователь задала себе вопрос, как тому удалось добыть эти сведения на набережной Орсе, где строго следили за утечкой информации.

За застекленной дверью кабинета Ориан возник чей-то силуэт.

– Входите, Робер.

Это был молодой человек лет двадцати, худой, как гвоздь, высокий, с прической «ежиком». Он предпочитал носиться по Парижу на велосипеде в отличие от своих коллег, разъезжавших на мотоциклах и мотороллерах. Штаны доходили ему до колен, не скрывая великолепных икр, которые Ориан иногда шутливо щупала с восхищением на лице.

– Вы принесли это? – спросила она, показывая ему конверт с анонимкой.

– Да, – ответил Робер. – Вообще-то нам позвонили вчера вечером. Вас не было.

– Кто позвонил?

– Не знаю. Анни мне сказала, что для вас лежит письмо в приемной Государственного совета.

– Государственного совета?

– Да, уверен в этом, он находится за Пале-Рояль. Видели ны вы, на какой скорости я промчался по улице Риволи. Держу пари, что быстрее профи «Тур-де-Франс» на этапе, проходящем на Елисейских полях.

– Охотно верю, – ответила Ориан, пряча улыбку. – Спасибо, Робер.

Молодой человек ушел. Следователь размышляла – кто из членов Государственного совета мог ее предупредить?

До прихода Шарля Бютена и его адвоката оставалось около часа. Она посчитала, что достаточно изучила досье и может уделить ему всего несколько минут. Нагрузка в «Финансовой галерее» была такая, что Ориан научилась использовать каждую минуту и по возможности «растягивать время». Тридцати пяти часов ей явно не хватило бы. Она выкладывалась полностью, прихватывая выходные и отрывая время от отпусков. Она относилась к категории убежденных «трудоголиков». Послабления в работе делали ее жизнь пустой.

Ориан включила компьютер и привела в действие систему поиска. Среди желтых страниц, возникших на экране, она попыталась визуализировать адрес: улица Помп, 96. Появилась фиксированная картинка особняка в османском стиле, сложенного из обтесанного камня. Фасад третьего этажа поблескивал стеклами пяти окон. Балкон был уставлен цветами. Мысленно, через окно, она проникла в апартаменты. Лепной орнамент и позолота, монументальные камины, роскошные люстры и богемские зеркала. Апартаменты считались немеблированными, упоминалось название фирмы-владельца: «Агев». Следователь сделала пометку и прекратила дальнейшие поиски. В кабинет вошла Анни.

– Бютен с адвокатом уже здесь.

Они пришли на двадцать минут раньше. Ориан не любила опозданий, так как хотела властвовать над временем, но с пренебрежением относилась к приходившим заблаговременно: у нее создавалось впечатление, что в таком случае она становилась заложницей в собственном кабинете.

– Я приму их в девять.

– Вчера они ждали два часа, пока им не сообщили, что встреча отменяется, А месье Бютен не из тех, кто любит долго ждать…

Помощница Ориан Анни была невысокой элегантной блондинкой и обожала нравиться всем мужчинам и дразнила их, надевая очень короткие юбкк. Интрижки она заводила на всех этажах, не чуралась и курьеров, Ориан подумала, не приударяет ли за ней Робер, а может быть, дело зашло дальше, но внутренне одернула себя: какое ей до этого дело?

Она взяла досье по цементным заводам и уточнила три противоречивых пункта в трех последних бухгалтерских отчетах. Когда Шарль Бютен и его адвокат вошли в кабинет, они не смогли скрыть раздражения: Ориан Казанов справлялась по телефону о какой-то пьесе, которая шла в Одеоне. Пока президент компании разглядывал ее ухоженные руки, Ориан позвонила и в булочную на улицу Тебу, чтобы заказать свои любимые сандвичи с семгой и малосольными корнишонами. Извинилась за то, что не зашла вчера в связи с неожиданными обстоятельствами… Прошло еще добрых пять минут, и, взглянув своими черными глазами на Шарля Бютена, она увидела во встречном взгляде неукротимое желание придушить ее. Тем не менее беседа протекала довольно корректно. Адвокат обрушил на нее поток слов, пытаясь объяснить исключительное значение продукции, произведенной цементными заводами за отчетный период, и меры, принятые в случае неуплаты поставок странами Магриба и Польшей.

– Сами понимаете, – нажимал он, – эти страны имеют полное право развиваться, но они по уши в долгах, и нам от иих никакой прибыли.

Лицо Ориан окаменело.

– Я все хорошо понимаю, мэтр, но ваша продукция дает прибыль, о которой вы не написали в налоговой декларации.

– Это уже слишком! – взорвался Шарль Бютен. – Нам предлагают рисковать, проталкивать французскую продукцию на трудные рынки, быть первопроходцами, и вот вам пожалуйста – какой-то следователь в юбке смеет учить нас!

– Умерьте пыл, – отразила атаку Ориан, – если не желаете сегодня же вечером переселиться в Санте. У меня есть все основания заточить вас туда, если вы будете разыгрывать из себя дурачка, месье Бютен.

Адвокат знаком попросил своего клиента успокоиться. Ему было хорошо известно, на что способна следователь. Он был знаком с длинным списком капитанов индустрии, которых она изрядно выпотрошила на двенадцати квадратных метрах своего кабинета. Она допрашивала их своим хрипловатым от сигарет голосом жестче, чем на набережной Орфевр ^{3}, никогда не предлагала сандвичи раньше пятого или шестого часа «беседы». Рассуждала о том, что имеет дурное влияние на детей, о преимуществах дизельного топлива или бензина без содержания свинца, а потом с неожиданной силой обрушивалась на развесившую уши жертву. «Ориан убила меня», – писал один производитель очков в хронике. Интервью с ним стало «хитом» первой полосы газеты «Эко». Один бизнесмен с юга вынужден был признаться в искажении счетов и сомнительном трансфере капиталов в воображаемый филиал в Антигуа. После двух суток допроса Ориан посоветовала ему поменять очки, чтобы впредь он лучше видел, куда помещает свои деньги. В результате бизнесмен был взят под стражу. Суд возложил на фирму такой огромный штраф, что ее существование оказалось под угрозой. Следователя не взволновала даже возможность увольнения всего его персонала. Она спокойно объяснила, что всякая работа священна, пока зиждется на честности…

Подвергнув Шарля Бютена строгому экзамену, Ориан отправилась в подвальное помещение, где был устроен тир для полицейских в штатском из финансовой бригады – установлен ряд маленьких мишеней на человеческих силуэтах и силуэты из твердого картона, изображающие борцов в разных положениях: стоя, на корточках, в профиль. Гайяру пришлось приложить немало усилий, чтобы добиться разрешения проводить тренировки личного состава в самом здании. В Министерстве юстиции ссылались на то, что полицейские были присланы для оказания помощи в расследованиях и они не обязаны быть ни ковбоями, ни элитными стрелками, а должны проводить обыски, контролировать народное достояние, производить отдельные следственные действия. И вообще, оружие им не положено. Но Гайяр вынужден был напомнить о тех случаях, когда полицейским приходилось удирать, чтобы остаться в живых. «Бизнесмены окружают себя головорезами, – серьезно заявил Леопольд Гайяр председателю суда, – без пистолетов с ними не справиться».

Ориан очень любила «своих» полицейских, которые нередко становились ее телохранителями – когда какой-нибудь промышленник угрожал ей через прессу. Она прибегала к их помощи и при атаках папарацци, которым во что бы то ни стало требовалось получить ее изображение, словно она была звездой экрана или эстрады. С тех пор как она упекла в тюрьму генерального директора департамента водных ресурсов Альфонсо Даллонжевиля, Ориан стала мишенью для телеобъективов, а слухи, которые она считала вздорными, доносили до нее намеки на некий «заказ» за ее голову. На улицу она уже не выходила без черных очков, придававших ей вид «роковой женщины». Все мужчины бригады приглядывали за ней.

В этот день Ориан искала не стрелка, а «рысий глаз».

– Гаэль пришел? – поинтересовалась она у оружейника.

– Он принимает душ, можете подождать, он скоро…

Гаэль Ле Бальк был вундеркиндом бригады. Юноша окончил полицейскую школу с отличием, работал замечательно. Выдержанный – Ориан не слышала, чтобы он когда-нибудь даже слегка повысил голос. Jle Бальк обладал необыкновенным даром – был физиономистом, не знавшим себе равных. Ему достаточно было один раз увидеть какое-либо лицо, и он мог узнать его среди тысяч других под любым обличьем. Когда он получил назначение в ее бригаду шесть месяцев тому назад, Ориан обнаружила эту его особенность из сопроводительной карточки, присланной из Министерства внутренних дел. Она очень быстро поняла выгоду, которую могла извлечь из этого чудо-полицейского. В течение шести недель она подвергала молодого полицейского интенсивному обучению, заставляя его наизусть заучивать лица финансистов и промышленников как во Франции, так и в основных государствах Европейского союза. Гаэль Ле Бальк стал ходячим справочником «Кто есть кто» – взглянув на лицо, он мог назвать имя человека и дать справку о его деятельности. Гаэль постоянно пополнял знания, изучая «стратегические» страницы ежедневной и еженедельной прессы, где публиковались фотографии власть имущих и их окружения – близких и доверенных лиц, готовых на все ради хозяина.

Гаэль Ле Бальк расплылся в широкой улыбке. От него слегка пахло туалетной водой, волосы были влажными.

– Я приглашаю вас выпить кофе, – бросила ему следователь.

– Это похищение?

– Да, – улыбнулась она, – с требованием выкупа от ваших родителей, если вы не подчинитесь!

Они пересекли Итальянский бульвар и устроились на террасе кафе «Грамон». Ориан невольно отшатнулась, вновь увидев место, где погибла Изабелла, но, взяв себя в руки, скрыла неприятное чувство. Сказался урок Гайяра: никогда не показывать ни малейшей слабости. За соседним столом молодые клерки шумно комментировали зяседание на Уолл-стрит, перед ними стояли тарелки сочными антрекотами и бутылки вина. Они возбужденно говорили о прибавочной стоимости, сверхдоходах и налогах с видом избалованных детей. Их тон раздражал Ориан. Она подумала о своем отце, старом адвокате Казанов, который вею жизнь боролся за соблюдение прав человека – неразумно расходуя свои силы, по ночам разбираясь в делах, – он пытался вытащить из тюрьмы тех, кого он называл «жертвами системы», и часто отказывался от положенных ему гонораров.

– В одиннадцать утра меня ни за что не заставишь проглоти кусок мяса, – только и сказала Ориан.

– Аппетит приходит во время еды, – бросил Гаэль, кивая на соседей.

– Сядем-ка подальше, у меня к вам деликатное дело.

Они пересели.

– О чем речь? – спросил полицейский, закуривая.

– Пока что не могу рассказать во всех подробностях. Речь идет о расследовании, которое затрагивает меня лично, и поэтому прошу вас соблюдать крайнюю осторожность. Я не знаю, с кем мы имеем дело, так что нужно держать язык за зубами и не проговориться коллегам о моей просьбе. Я предупредила вашего шефа, что одалживаю вас на двое суток, чтобы отследить преступников. Но никто не должен знать, что вы работаете лично на меня.

– Я заинтригован, Ориан. У вас неприятности?

– Еще неизвестно. Двое моих лучших друзей – судья и его жена – были убиты. Похоже, кто-то хочет направить меня на след, но я не знаю – ни кто, ни почему. Знаю только, что надо притаиться у дома номер 96 по улице Помп и узнать, что там происходит. По моим сведениям, в нем живет молодая бирманка – следите, кто к ней приходит. У вас в памяти хранятся тысячи лиц. Для меня довольно будет, если вы узнаете только одного человека, тогда картина может немного проясниться. Я сецчас в полной растерянности. Так что рассчитываю на вас.

Полицейский кивнул.

– Почему вы думаете, что один из моих «клиентов» должен приходить туда?

– Не знаю. Просто интуиция. Нужно быть очень богатым, чтобы жить в таком доме. А молодая бирманка изучает в Сорбонне поэзию Рембо.

– И в самом деле, это уже легче. Лишь бы малышка не запустила руку в сокровище поэта.

– Что за сокровище?

– Видите ли, Ориан, Рембо писал стихи, когда ему было семнадцать-восемнадцать лет. Всю остальную жизнь он был дельцом. Торговал оружием, обчистил кассу в Адене. Говорят даже, что он запрятал все богатства на ферме своей матери близ Шарлевиля.

– Для полицейского вы слишком много знаете!

– Не смейтесь, Ориан. С книжкой «Сезон в аду» я засыпал, когда мне было пятнадцать.

– Всегда знала, что в полицейские идут бывшие бунтовщики, – пошутила Ориан.

Они допили кофе. В «Финансовой галерее» начинался рабочий день. Производитель бумаги ждал Ориан, чтобы дать объяснения по поводу своего сомнительного участия в типографском деле Панамы.