Текст книги "Ориан, или Пятый цвет"

Автор книги: Поль-Лу Сулицер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

33

Ладзано открыл один глаз, потом второй. Солнечный луч из окна косо падал на его ноги. Он потянулся, зевнул.

– Какой сегодня день? – спросил он санитарку, принесшую ему завтрак.

– Воскресенье, месье. Приятного аппетита. Вам нужно хорошо питаться. Выглядите вы уже лучше, но еще слабы, не так ли?

– Есть немного, – согласился Ладзано.

Он посмотрел на поднос. Да это настоящий завтрак первоклассного отеля: горячий чай, молоко, тосты и мармелад, сливочное масло, апельсиновый сок и круассаны. Ориан лично следила, чтобы пища была обильной, и даже дала денег санитарке, чтобы та покупала круассаны и апельсиновый сок. Ладзано ел медленно, насвистывая. Радио передавало подробности пожара, случившегося накануне в «Финансовой галерее». У него возникло несколько гипотез. Он предполагал, что Ориан Казанов отличалась решительностью, смелостью и проницательностью. Но не слишком ли резво она взялась за дело? В арсенале Орсони было немало разных трюков, И месье Артюра голыми руками не возьмешь. Да и знала ли Ориан, кто такой Артюр? Проглотив завтрак, он позвонил санитарке, чтобы та убрала поднос.

– Я приведу себя в порядок, потом лягу отдыхать, – объявил он.

Она задвинула занавески, смягчив свет в палате, и вышла.

Ладзано вскочил, прошел к умывальнику, побрился и энергично стал тереть зубной щеткой десны. И вскоре те начали обильно кровоточить. Так всегда было с самого детства: эффектно, безболезненно и без последствий. Еще будучи пансионером в лицее Марселя, он ввел в заблуждение не одного сокурсника, представляясь вампиром и выжимая уголками сжатых губ струйки крови. Этим же способом он воспользовался в Санте, симулируя самоубийство три дня назад. Он яростно тер десны и собирал кровь в свой стаканчик для полоскания, И противно не было, и результат оказался действенным. На рассвете он слегка надрезал запястье – очень осторожно, чтобы не задеть вену. Ну а потом – уже детская игра: вытянулся на простыне и по капельке лил на кисть свой «красный соус», как он называл его своим приятелям в Марселе. Это было еще в ту эпоху, когда мальчишка-шутник приставал к каждому заезжему киношнику, предлагая сыграть в его фильме. Если по сценарию герой должен был умереть, то ему подходила эта роль: он знал, что умрет понарошку. Результат: войдя в камеру, надзиратель закричал, увидев на окровавленной простыне стонущего человека с черной от запекшейся крови кистью.

Раз уж сегодня воскресенье, то и ответ напрашивается сам собой: нечего делать в больнице в воскресный день, тем более что никто не болен, а королевский завтрак влил энергию. Ко всему прочему, погода стояла изумительная. Не очень, конечно, любезно по отношению к Ориан, но у Ладзано были свои планы.

Орсони считал, что Ладзано в Лондоне улаживает страховку «Массилии» в Ллойде. Чтобы не вызывать подозрений, он решил постараться выполнить эту задачу. Ему совсем не хотелось, чтобы кто-то знал, что он попал в руки полиции после внезапного обыска, о котором кричали все газеты, и последовавшего вслед за этим пожара.

Ладзано причесал щеткой волосы. Потом слегка приоткрыл дверь палаты, проверяя, нет ли кого-нибудь в коридоре. Некоторые больные смотрели по телевизору «День Сеньора», включив звук на полную мощность, так как среди них были и старики. Две санитарки занимались своими делами в конце коридора. 'Гак что он без труда вошел в соседнюю палату и стащил одежду какого-то больного. Ладзано пошел в обратную сторону и вскоре очутился в холле Валь-де-Грас. Старшая медсестра удивленно посмотрела на него, потому что посещения разрешались только во второй половине дня. Ладзано спокойно ответил, что заблудился – он искал часовню, чтобы присутствовать на службе. Она смягчилась и показала ему дорогу. Он послушал немного «Отче наш», небрежно перекрестился, затем вышел через дверь на улицу Валь-де-Грас и поднялся к Ла-Клозери-де-Лила, откуда позвонил в аэропорт Руасси. Самолет на Лондон улетал менее чем через два часа. Он заехал домой, а оттуда отправился прямо в аэропорт. Его немного мучила совесть из-за того, что он так легко выскользнул из рук Ориан Казанов. Его взволновали полупризнания молодой женщины, и в глубине души он сознавал, что не остался нечувствительным к шарму следователя и ее усилиям завоевать его доверие. Но думать об этом ему было некогда. Отныне он поведет жесткую игру и сведет счеты. Правосудие здесь ни при чем.

Когда он приехал в аэропорт, электронные часы показывали час дня. Он подошел к окошку, чтобы взять билет. Администратор предупредила, что рейс задерживается на тридцать минут. Ладзано воспользовался задержкой и купил туалетные принадлежности. Этим он как бы избавлялся от запахов тюрьмы и больницы, вновь становясь свободным, здоровым, пышущим здоровьем человеком, каким и был всегда. В газетном киоске он купил «Фигаро». Пачка «Монд» только что поступила, и он подождал несколько минут, пока ее развяжут. В зале ожидания он листал газеты, надеясь найти информацию о пожаре в «Финансовой галерее». Судя по всему, журналисты наткнулись на стену молчания. Даже Эдгар Пенсон проявил необычную для него осторожность. Возможно, у него не было информации, а может быть, он полагал, что говорить об этом еще рано, и оставлял за собой возможность ударить посильнее, как только наберется достаточно материала?

В «Фигаро» поместили одну большую фотографию горящего здания с пожарными, направившими свои стволы на его крышу. Газеты трактовали это событие по-разному.

Объявили посадку. Ладзано купил несколько развлекательных журналов. Из них он узнал о последних неприятностях семейства Гримальди, о невероятной сделке, совершенной консорциумом «Аэробус» в Соединенных Штатах. Французы отказались от «боингов», чтобы обеспечить обновление большей части аэроперевозок Панамы. Виновником этого блестящего успеха был министр промышленности Пьер Дандьё. На фотографии крупным планом он пожимал руки патронам «аэробуса» и «боинга», словно мэр, соединяющий руки новобрачных. Горделивая улыбка Дандьё напоминала улыбку охотника с наполненным ягдташем. Ладзано сунул журнал в сетку над своим креслом. Глаза его закрылись. Когда самолет приземлился в Хитроу, иллюминаторы облепил густой туман. Ладзано, проснувшись, вздрогнул: эта ватная завеса на несколько секунд навела на него тоску. Показалось, что его привезли в «Санте» или в больницу. Он расстегнул ремень и встал. Спускаясь по трапу, он мысленно проговаривал расхожие фразы по-английски, чтобы не обращать на себя внимание.

34

Через полицейского из 5-го округа Ориан узнала: Ладзано исчез бесследно. Санитарка принесла второй завтрак в его палату чуть раньше полудня. Постель она нашла разобранной, в ней лежала свернутая пижама.

– И никто не следил за палатой? – удивилась встревоженная Ориан.

– Вы же сами просили снять охрану и сказали, что он свободен в своих передвижениях, как только встанет на ноги.

Ориан вынуждена была признать, что именно такими и были ее распоряжения, поскольку она аннулировала постановление о задержании Ладзано. Но допустимо ли ему было сбегать подобным образом? Ориан пришлось смириться с тем, что ее общество следователя Ладзано не устраивало. Глубоко было ранено ее самолюбие. Покинутая женщина страдала в ней больше, чем обманутый следователь.

«Всегда так, – негодовала она в душе. – Стараешься, хочешь показать все, что в тебе есть лучшего, а ОН внезапно бросает тебя без объяснения причин».

Поостыв немного, Ориан попыталась понять, чем вызван побег Ладзано. Сдерживая свою желчь и злость, она решила, что он, возможно, хотел защитить себя, после того как узнал по радио о новом повороте дела. Орсони мог узнать о задержании Ладзано. Методы корсиканца были известны: стоит вспомнить смерть супругов Леклерк. Ориан казалось, что Ладзано просто казался близким к сети Орсони. Его цели были очевидны для следователя: обычное желание иметь вес плюс личное обогащение. Ориан поняла, что боится за этого человека, который изменил ее, сам того не зная. Она даже подумала, не похитили ли его люди Орсони, чтобы удостовериться, что Ладзано ничего не рассказал следственным органам. У Орсони был источник информации в «Галерее», и он должен был знать о задержании Ладзано следователем Казанов. Так что Ориан оказалась в начальной точке: почему Ладзано сбежал, раз знал, что свободен – она сама сказала ему об этом накануне, пока он не уснул?

Для очистки совести Ориан пошла в Валь-де-Грас и на какое-то время закрылась в палате, которую занимал этот такой странный и загадочный мужчина. Она заглянула во все уголки и неожиданно поразилась тому, что гладит подушку, сохранившую отпечаток его головы. Стало понятно, что она ничего не найдет в этом отчаянно пустынном месте. Ладзано не знал номера ее рабочего телефона. Известен ему был лишь телефон «Галереи». Она постояла на тротуаре перед Валь-де-Грас, не подозревая, что тремя часами раньше Ладзано проходил как раз по этому месту, направляясь в Ла-Клозери-де-Лила.

Ориан не любила сидеть дома. Не нравились ей эти длинные солнечные уик-энды. Она прицепилась к единственной вселенной, которая поддерживала ее и была ей защитой; работа, так по крайней мере считала она. Поэтому Ориан села в такси и попросила отвезти ее к Опере. Оттуда она пешком дошла до «Галереи», купив по дороге сдобную горячую булочку. Вахтер и его собака обедали. Мужчина сидел за столом перед солидной порцией фасоли с бараниной, пес лежал под столом перед костью с кусками мяса и жира.

– Нужно оправляться после вчерашних событий! – воскликнул вахтер, заметив следователя. – Входите же. Мне жалко смотреть на вашу булочку. Съешьте мяса и расскажите новости – так делает моя жена. К тому же я открыл бутылочку «Бюзе», а я не люблю пить один. Давайте, мадам следователь, без церемоний… Запросто!

Ориан поддалась уговорам. Времени, увы, у нее было предостаточно. Да и вахтер ей нравился, к тому же он был ровесником ее отца. Ориан знала за собой слабость к людям этого поколения: с ними она чувствовала себя безопасно, уверенная, что они не сделают ей плохого.

– Посмотрели бы вы вчера на лицо следователя Гайяра, – начал вахтер, наливая ей стакан. – Он был совершенно уверен, что вы лежите наверху среди своих папок. Пришлось потрудиться, чтобы убедить его, что это невозможно.

– Права, он был так взволнован? – спросила Ориан ради удовольствия услышать, как Гайяр рвался наверх, чтобы все проверить.

– Точно, сам рвался. Майор ему не позволил. Ну, прямо дьявол какой-то!

Ориан улыбнулась. Одним глотком она осушила свой стаканчик, вахтер тотчас наполнил его.

– Закусывайте и давайте сюда вашу булку.

– Булочку, – машинально поправила она.

– Вот именно, это же яд для желудка.

– Я поднимусь к себе, – решила она.

Вахтер нахмурился. Пожурил ее, повторив слова майора Жибера: «Входить туда опасно. На голову с потолка могут неожиданно свалиться огромные набухшие куски штукатурки».

– Видели бы вы, сколько они воды вылили! Невероятно. Всей этой водой можно было бы наполнить олимпийский бассейн. Я не смеюсь, мадам Ориан.

– Никто не приходил со вчерашнего дня? – спросила она. Вахтер подумал, отрицательно покачал головой, положив кусочек мяса на нос своей собаке.

– Не двигаться! – приказал он животному.

Ориан погладила собаку.

– Никто, кроме следователя Маршана, – выпалил вахтер, словно оставив эти слова про запас.

– До пожара?

– До. А еще – после. Вечером. Он не хотел беспокоить меня, но все же вернулся. Полагаю, он очень беспокоился за свои бумаги. В нем есть что-то от маньяка, вы не находите?

– Есть немного, – согласилась Ориан.

– Во всяком случае, он не боится ездить на мотоцикле, а это мне не очень нравится.

– Не знала я, что он может водить мотоцикл, – заметила следователь.

– Да нет, мотоцикл вел кто-то другой. Но они не хотели, чтобы я их видел. Доказательство: они вышли через окно, а не через мою комнатушку. Вероятно, не хотели меня беспокоить.

– Я пройду в кабинет, – сообщила Ориан.

Лифт не работал. Она поднялась пешком на свой этаж и прошла прямо в кабинет. На первых ступенях лестницы, ведущей на пятый этаж, была расстелена пластиковая красно-белая лента. Наверняка во вторник придут эксперты подсчитывать размеры ущерба и попытаться определить причину пожара. Ориан бросилась к автоответчику, убедилась, что посланий для нее не было. Она проверила громкость, покрутила диск, успокоилась. Все работало. Может быть, ей звонили, назначили место встречи, чтобы пропустить по стаканчику или прогуляться по скверам? Ориан решила записать сообщение на своем автоответчике для Ладзано. Она не помнила, как это делается, пришлось искать инструкцию. Времени ей потребовалось немало – она не раз ошибалась, а когда наконец разобралась, то осталась не удовлетворена первыми попытками. Свое послание она нашла холодным, отчужденным, слишком профессиональным.

Она сделала другую запись, более мягкую, чувственную, но тотчас стерла ее, сообразив, что этот прибор служит не для целей Ориан-влюбленной, а следователя мадам Казанов. Наконец она нашла верный тон. Чтобы прослушать свое сообщение, Ориан вошла в кабинет Маршана и набрала свой номер. Когда она выходила, взгляд ее упал на необычный предмет. На кожаном кресле небрежно лежала коробочка с презервативами. Действительно, забавный тип этот Маршан, – подумала она.

Ориан пробыла на работе до восьми вечера. Телефон не звонил. Вахтер предложил поужинать вместе с ним. Она отказалась, ей хотелось побыть одной, чтобы никто не видел, как вместе с ночью приближается и желание плакать.

35

Весь уик-энд Марк Терренёв предавался мрачным мыслям, прогнать которые не могли ни игры с детьми в бассейне, ни партия в теннис с соседом, пилотом авиалиний. В сорок три года Терренёв был одним из руководителей «Атом-Франс». В год он зарабатывал около миллиона франков, не считав премии за эксплутационные контракты, которые иногда удваивали, а то и утраивали его доходы; так было в 1994 году, когда ему стоило немалых усилий пристроить две АЭС в Китае. До самого конца сделка висела на волоске. За шесть месяцев, предшествующих заключительному протоколу, Терренёв восемнадцать раз летал в Пекин. Коммерция была для него многим больше, чем работа. Это была страсть, смешанная с наслаждением. Служба национальным интересам сочеталась с личными дипломатическими качествами. В данном случае речь шла о том, чтобы показать себя лучше, чем американцы, и держать на расстоянии немцев и итальянцев. Одним словом, здесь было все: пускание пыли в глаза и искренность, умение быть гибким и твердым, маскировка зубовного скрежета смехом. В этих нелегких испытаниях Терренёв показал себя с наилучшей стороны. Китайцы один раз даже решили, что он при смерти, и снизили цену до суммы, устраивающей «Франс-Атом». Он не стал их разубеждать. Выслушал их точку зрения, а на следующий день в полном здравии дал им ответ. Всю ночь в номере отеля он рассматривал различные варианты выхода из западни, устроенной ему партнерами. Когда они встретились, он занял высокомерную позицию, согласно которой на этот раз он не мог больше идти ни на какие жертвы, не потеряв свою честь в глазах своей страны и фирмы, нанявшей его. Он знал, что подобный аргумент мог оказать давление на китайских посредников, руководствовавшихся принципом никогда не терять лицо перед тем, в услугах которого возникла нужда. После ночи дискуссий Терренёв выложил на стол предложение, заготовленное им ранее, – он приберег его под конец разговора, чтобы поднять напряжение. Он указал, что если Китай подпишет контракт в таком виде, то дополнительным соглашением будет предусмотрена передача технологий второго реактора. Для осуществления этого крупного проекта потребуется два миллиона китайских рабочих. Таким образом соглашение с Пекином было достигнуто незамедлительно. Повезло еще, что подписание было осуществлено до продажи националистам Тайваня нескольких «миражей» и «фрегата».

Несколько месяцев спустя после удачной сделки, принесшей ему существенное денежное вознаграждение, шеф вызвал его. «Терренёв, – сказал он ему, – я ничуть не умаляю ваши заслуги, которые мы оценили в полной мере в ходе подписания контракта с китайцами. Знаю, у вас были сомнения по поводу удачного финала – особенно в конце, – были они и у меня. Помогло некоторое вмешательство политического характера, активированное по моей инициативе. Короче, если бы Октав Орсони не пустил в ход свои связи в официальных кругах, сделка могла ускользнуть от нас. Китайцы договорились бы с американцами или нашими итальянскими друзьями».

Терренёв спрашивал себя, к чему это многословие патрона. Лично он никогда не встречал Орсони, не знал – ни кто он, ни какую роль мог играть. Но, как ни крути, выходило, что, несмотря на все сделанное Терренёвом в качестве руководителя переговоров ради контракта на двадцать миллиардов франков, был еще человек, остававшийся в тени, но способствовавший его подписанию. Патрон добрался до сути:

– Некий следователь финансовой бригады, Гайяр, подозревает нас в передаче более двадцати миллионов франков Октаву Орсони через подставные фирмы в качестве вознаграждения за посреднические услуги. Эти суммы были обнаружены на счетах различных политических партий парламентского большинства. Бесполезно вам говорить, что мы должны все отрицать.

– Сплошное вранье? – с кисло-сладкой миной спросил Терренёв.

– Между нами – да, Официально – конечно же, нет. Вот почему я прошу вас составить коммюнике, в котором бы утверждалось, что мы не переводили никаких комиссионных кому бы то ни было и что эта ложная информация разносится с целью навредить французско-китайским экономическим отношениям.

Терренёв хотел знать, получал ли Орсони деньги за услуги в подписании этого контракта. Патрон вынужден был признать: «Да, но все несколько сложнее, чем вы думаете, и все лавры достались вам, и только вам». Любопытно, но все эти подозрения остались без последствий, словно растворились в бесконечных процедурах, на проведении которых следователь Гайяр потерял немало сил и иллюзий. Терренёв никогда больше не слышал ни об Орсони, ни о скрытых комиссионных. Строительство в Китае завершилось без всяких осложнений.

Но после эффектного выступления депутата Жилля Бризара в Национальной ассамблее и вопреки отвлекающему маневру его противников, которые хотели скомпрометировать его с молодой бирманкой, связанной с одним из генералов хунты, участь АЭС, обещанных Рангуну, оказалась под угрозой. Марк Терренёв не удивился, что патрон на следующий день забрал у него досье без всяких объяснений. Он помнил об Орсони и захотел все выяснить. Терренёв знал, что патрон уехал на несколько дней в Марбеллу, и как ни в чем не бывало позвонил его секретарше, спросил, может ли он встретиться с месье Орсони. Ему было интересно, существует ли этот человек на самом деле. Каково же было его удивление, когда секретарша ответила, что месье Орсони тоже пребывает в Марбелле, но вернется в контору во вторник. Терренёв не верил своим ушам.

– В контору? – чуть не сорвавшимся голосом переспросил он.

– Да, – ответила секретарша, убежденная, что Терренёв был в курсе. – Номер его кабинета 1436. Находится он на пятьдесят втором этаже, рядом с генеральной дирекцией. Не хотите ли, чтобы я предупредила его о вашем желании встретиться?

– Спасибо, не стоит, – ответил Терренёв. – Я сам займусь этим. Только никаких намеков на мой запрос. Я не хотел бы беспокоить его.

– Можете не сомневаться, – заверила секретарша, обожавшая совать нос не в свои дела.

Терренёв положил трубку. Он буквально кипел гневом. Значит, руководитель «Франс-Атом» устроил Орсони на пятьдесят втором этаже, как раз над своим кабинетом. Их кабинеты соединяла винтовая лестница, которую патрон приказал прорубить когда-то, чтобы иметь прямой доступ в свой секретариат и кабинеты помощников.

– Ты сегодня мрачный, – отметила его жена, наблюдавшая, как Марк играет с восьмилетним сыном.

– Устал очень. Мы здорово повздорили с Жераром. Я даже не уверен, полетит ли он завтра на своем «боинге».

Терренёв старался делать хорошую мину, но на душе у него было тяжело. Не поговорить ли начистоту со своим коллегой Франсуа Марешалем, с которым с самого начала работал над техническими деталями бирманского проекта: Терренёв отвечал тогда за финансовую часть. Нет, не стоит. Ему были хорошо известны различные мрачные истории, когда ведущих переговоры находили с перерезанным горлом или утопленными только за то, что они оказывались свидетелями того, чего им не полагалось видеть или знать. В делах финансовых он был дерзок и смел, но в политике он не был бойцом. Для Марка не было на свете ничего дороже, чем его жена и дети, которым он обеспечил полный комфорт, о котором и не мечтал, будучи молодым студентом-степендиатом Политехнической школы. Он родился в скромной семье, он знал цену деньгам и непоколебимо верил, что свои-то он будет зарабатывать честным трудом. Из обрывков разговоров он узнал об обратной стороне дела, и эта тягостная реальность больно била по его совести. Он не знал, как на это реагировать. Решение он принял после просмотра вечерних теленовостей с эпизодами пожара в «Финансовой галерее». Имя Октава Орсони не было названо, но зато говорилось о обыске в квартире молодой бирманки.

Терренёв схватил экземпляр «Монд» на столе салона и поискал в выходных данных адрес и номер телефона редакции. Имя Эдгара Пенсона он знал давно. Еще в Сенегале, когда Марк был в составе делегации по техническому сотрудничеству, он с удовольствием читал статьи Пенсона об освоении реки. Журналиста он никогда не встречал, но представлял его себе честным малым, наверняка понимающим роль Франции в отмывании денег под видом помощи в бывших колониях.

Пенсон хладнокровно разоблачал в колонках «Монд» баранов от французской политики: от Шарля Паскуа до Ролана Дюма. Не забывал он и молодых волков, подсиживавших друг друга в непосредственной близости к нефтяным вышкам и мраморным дворцам местных диктаторов.

У Орсони, без сомнения, была своя партия в этом оркестре.

Терренёв попытался дозвониться в редакцию газеты. Журналисты работают и в праздничные дни. На коммутаторе ему дали номер Эдгара Пенсона, но его не оказалось на месте. Терренёв не стал оставлять сообщение на автоответчике. Он положил трубку и задумался. Потом сказал детям, что вынужден какое-то время побыть в своем кабинете, а последнюю партию в пинг-понг они сыграют позже. «Ближе к вечеру – обещаю».

'Ответственный работник «Франс-Атом» питал неприязнь к анонимкам. И все же посчитал нужным в данном случае проявить крайнюю осторожность. Надо было обладать некоторой отвагой, чтобы войти в контакт с репортером, дабы преподнести ему на блюде первое дело о коррупции, способное крупными заголовками сильно запятнать репутацию промышленников и даже политиков страны. Он сел за свой компьютер и начал составлять заметку для рубрики Эдгара Пенсона «Журналистское расследование». Представился он одним из руководителей группы «Франс-Атом», ведущим переговоры с Бирмой. Он считал, такое вступление одним из способов подписывания, так как репортеру не составит труда установить автора, если только он покопается в подшивках. Терренёву часто приходилось отвечать от имени своей группы на нападки в связи с нарушениями прав человека в этом регионе, чтобы отвести обвинения европейских парламентариев, утверждавших, что «Франс-Атом» помогал армии разгонять протестующих. Несколько минут он думал, не прикасаясь к клавишам, потом фразы полились сами. Короткое замечание, содержащее факты, и ничего, кроме фактов, выстроенных по порядку такими, какими они представлялись. «Подлежит проверке», – вставлял он местами, чтобы дать понять журналисту, что не располагает проверенными данными.

В заключение он просил обратить внимание на связь между предполагаемым присутствием Орсони в башне «Франс-Атом» и возросшим количеством расходов по статье «Представительские расходы». Значительные суммы были переведены с этого счета в некоторые филиалы «Франс-Атом» в Швейцарии и Люксембурге. Причем они утаивались от банковских референций других фирм. Чаще всего фигурировала фирма «Агев». Разумеется, он не знал получателей этих сумм. Он включил принтер и сделал две копии – одну для респондента, другую для себя. Потом постарался стереть следы послания, выключил компьютер и приготовил конверт, предназначенный Эдгару Пенсону. Он вышел из дома.

– Пинг-понг! – крикнул он детям и впервые за весь уикэнд улыбнулся.