Текст книги "Ориан, или Пятый цвет"

Автор книги: Поль-Лу Сулицер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Поль-Лу Сулитцер
Ориан, или Пятый цвет

Посвящается Дельфине, а также Джеймсу Эдуарду, моим дорогим сыновьям.

Я восстал против правосудия

Артюр Рембо, Сезон в аду

1

Женщина шла легкой походкой. Густые каштановые волосы узлом скручены на затылке. В такое пасмурное утро белый дамский костюм смотрелся неуместно на сером фоне Больших бульваров. Ей было лет тридцать пять, возможно, чуть меньше.

Лицо с тонкими чертами омрачала озабоченность. Она приехала загородной электричкой на вокзал Сен-Лазар, но, бросив быстрый взгляд на башенные часы, увидела, что время остановилось: на циферблате отсутствовали стрелки. Разговор с таксистом расстроил ее – тот заявил, что ездить на такие малые расстояния не выгодно ни ему, ни его коллегам, и уткнулся в программку бегов, напоследок невежливо пожелав ей прогуляться на своих двоих.

Изабелла Леклерк шесть лет не приезжала в Париж и совершенно отвыкла от подобной грубости – слезы выступили на ее глазах. Она подумала, что сейчас не время плакать, и быстрым шагом пошла по направлению к Опере. Календарь убеждал, что идет вторая неделя весны, но противный дождь доказывал, что погодой управляет небо.

Перед Пале-Гарнье она перевела дыхание, купила в киоске толстенную газету, чтобы прикрыть голову: дождь усилился. Она даже не взглянула на магазин Ланселя, хотя раньше, во время кратких наездов в Париж, они с Александром обязательно заходили в него. С Александром, чудеснейшим из мужей, мужчиной ее жизни, – подумала она с глубочайшей печалью. Изабелла поднялась по Итальянскому бульвару, проклиная себя за то, что не захватила плащ. Годы, проведенные в Габоне, заставили забыть ее, что небо не обязательно должно быть голубым и ясным. По пешеходному переходу она перешла улицу и вошла в импозантный холл банка «Лионский кредит».

Было около одиннадцати утра, и жить ей оставалось еще минут двадцать.

У здания Оперы – чуть выше по бульвару мотоциклист, нервно похлопывая ладонью в перчатке по рулю своего «харлея», курил одну за другой маленькие сигарильос. Он был затянут в черную кожу, на голове – шлем. Форма его причудливых защитных очков «Рей-Бен» напоминала очки Джека Николсона в «Бэтмене». Зазвонил мобильный. Голос в трубке предупредил, что Изабелла Леклерк вошла в банк. Получив указания, он взглянул в зеркало заднего вида. Недалеко от него, сзади, стоял «ягуар» бутылочного цвета, который проведет всю операцию так же легко, как детскую игру.

На четвертом этаже свежеоштукатуренного здания, расположенного чуть в стороне от бульвара, судебный следователь Ориан Казанов готовилась к допросу владельца фирмы «Цементная промышленность Запада» Шарля Бютена, которого она с неподдельным удовольствием уличила в фальсификации бухгалтерской отчетности. С тех пор как «Финансовая галерея» ^{1}переехала из здания суда в роскошный особняк, напичканный компьютерами и всеми современными техническими средствами, дела следователя значительно оживились. Она с энтузиазмом принялась отлавливать финансовых мошенников, обильно размножившихся во Франции времен Миттерана.

Ориан взглянула на часы. Обвиняемый должен был прибыть с минуты на минуту. Именно поэтому она решила пойтb купить сандвичи – ей нравилось заставлять ждать сильных мира сего в приемной своего кабинета. Как-то, несколько недель тому назад, она даже опоздала на встречу на три четверти часа – в магазинах Друо проходила распродажа, упустить которую она не могла. А в это время в плохо освещенной приемной из угла в угол нетерпеливо ходил генеральный директор одной крупной фирмы. Потом она долго рассказывала директору о технике распродаж. Было заметно, что он кипел, однако выпускать пар воздержался – наслышан был о ставших притчей во языцех нагоняях Ориан Казанов. В деловых кругах ходили слухи, что в Париже по ночам проходят тайные совещания, в провинциальных филиалах тщательно разрабатываются планы неожиданных для бизнесменов наскоков судебных следователей. Разве не упекла она в тюрьму фабриканта рубашек Лаваля?

Позвонив в булочную на улице Тебу и убедившись, что готова свежая выпечка и есть сандвичи с семгой и корнишонами, она кошкой выскользнула из кабинета.

– Присаживайтесь, – бросила она только что пришедшему адвокату Шарля Бютена. – Я ненадолго.

Дождь перестал. Солнечные лучи упали на Париж по линии ворот Сен-Мартен – Вандомская площадь. Анжу Массини очень любил с эдакой небрежностью водить красивые машины. «Ягуар», взятый им в Орли по прилете из Аяччо, казался ему слишком дорогой игрушкой. «Орсони балует меня», – сказал он себе, выезжая на окружную автостраду. Орсони, хозяин французских автозаправок, ничего не пускал на самотек, особенно если дело касалось денег. В бардачке Массини нашел две фотографии Изабеллы Леклерк. Он ничего не знал о ней, кроме того, что она должна умереть.

– Она в белом костюме, ты не промахнешься, – сказал в трубку мотоциклист.

Ждать пришлось недолго. Молодая женщина вышла из банка, прижимая к себе большой бумажный конверт. Прежде чем пересечь бульвар, она посмотрела по сторонам. Вероятно, она была возбуждена, так как почему-то всматривалась в сторону, обратную движению, – туда, откуда ей не грозила опасность. Покрепче прижав конверт к груди, она прошла к книжному магазину дель Дука. Светофор на пешеходном переходе дал ей зеленый свет.

Все произошло так быстро, что следователь Ориан Казанов, опустившая руку в сумочку за кошельком, застыла, пораженная развернувшейся перед ней сценой. Сначала промелькнула зеленая машина, ударившая молодую женщину в белом с такой силой, что ее тело взлетело над проезжей частью, срезанное на уровне ног, словно колос серпом.

Затем – рычание мотора: седок мотоцикла, мчавшегося на полной скорости, вырвал из рук женщины конверт. «Харлей» стремительно удалился в направлении церкви Святой Магдалины. Зеленый «ягуар» пропал так стремительно, что ни один из свидетелей не смог впоследствии утверждать, видел ли его.

На тротуарах закричали, какая-то женщина лишилась чувств, а дети визжали, увидев кровь, растекавшуюся вокруг тела. Быстро возникла пробка, сквозь нее, оглушительно завывая сиреной, пробилась машина «скорой помощи». Два санитара с носилками заставили потесниться толпу. Жители квартала прилипли к окнам, выглядывая на улицу, машины замедляли ход – водители силились что-либо рассмотреть в этой толчее.

Ориан Казанов подошла поближе. Что-то показалось ей знакомым в этой женщине. Взмахнув удостоверением, она добралась до машины «скорой помощи». Врач делал отчаянные попытки спасти раненую, но повреждения оказались слишком серьезными.

– Она умирает, умирает, – жалобно, тихим голосом сказал он санитарам.

Следователь, преодолевая волнение, разглядывала лицо жертвы и не смогла сдержать крик ужаса.

– Она вам знакома? – спросил врач.

Ориан покачала головой, не в силах произнести ни слова. Она взяла руку молодой женщины – даже руки ее Ориан помнила, – которую фотографировала несколько лет тому назад в тот момент, когда Александр Леклерк надевал на руку своей невесты, Изабеллы, обручальное кольцо с бриллиантом. Ориан Казанов, студентка факультета уголовного права, была свидетельницей на свадьбе своей лучшей подруги. Сегодня она снова стала свидетельницей – смерти. По лицу Ориан потекли слезы.

– Мы перевезем ее в Кошен, – решил врач.

– Позвольте мне поехать с вами.

Руки Изабеллы она так и не выпустила.

– Как вам угодно.

Вновь взвыла сирена, «скорая» вырвалась из толчеи. И пяти минут не прошло, как врач произнес: «Все кончено». Ориан погладила распухшее лицо своей подруги, и до самой больницы не спускала глаз с белого костюма, исчерченного кровавыми полосами. Спохватившись, она позвонила в «Галерею», предупредила, что задержится на неопределенное время. Встреча с Шарлем Бютеном подождет. Затем она прошла в морг, где судмедэксперт осматривал тело погибшей. Когда зрелище стало невыносимым, она вышла, села в такси и попросила отвезти ее домой, на улицу Карм.

И только проезжая по площади Сорбонны, Ориан Казанов подумала: что могла делать Изабелла этим утром в Париже рядом с «Финансовой галереей» неделю спустя после самоубийства своего мужа, Александра Леклерка, в окрестностях Либревиля.

2

В своей небольшой квартирке Ориан Казанов механически совершила привычные действия.

Первым делом взглянула на автоответчик, заранее зная, что не найдет запись, какую хотела бы услышать, открыла банку еды для кошки, задвинула шторы, отгородившись от настойчивых глаз соседа напротив – врача-вдовца, который уже пару раз тщетно пытался пригласить ее на обед. Красный глазок автоответчика не подмигивал: никто не искал с ней встречи. Неподвижный огонек – вестник ее одиночества.

В ванной комнате, освежив холодной водой лицо, посмотрела в зеркало, В свои тридцать четыре года (она была на полтора года младше Изабеллы) Ориан сохранила лицо студентки, У нее были красивые каштановые волосы, в миндалевидных глазах застыло легкое изумление, словно жизнь не переставала удивлять ее. Или разочаровывать.

Ориан бросила в стакан с водой две таблетки «алка-зельцера» и подождала, пока они растворятся. Дружно поднимающиеся пузырьки подействовали умиротворяюще. Выпила воду одним глотком. Вдруг почувствовала такую слабость, словно жизнь уходила из нее, улеглась на канапе в гостиной, полусумрачной от завешенных штор. Она попробовала ни о чем не думать, от всего отключиться, и хотя глаза ее были закрыты, из сознания никак не мог исчезнуть белый костюм Изабеллы, запачканный кровью. Телефонный звонок освободил ее от видения. Включился автоответчик. Ориан узнала голос своего патрона следователя Гайяра.

– Ориан, я только что узнал новость от вашей помощницы. Звоните мне на работу в любое время или домой, вечером. Держитесь, маленький солдатик, старина Леопольд всегда с вами. Крепко обнимаю и целую.

Леопольд Гайяр… Он был больше чем патрон. Он был для Ориан образцом для подражания, воплощением человеческой справедливости. Приближаясь к пенсии, этот представитель судебной власти, скромный, но крайне неуступчивый с вышестоящими, предложил молодой женщине поработать у него. Она, не раздумывая, согласилась. Да и кто бы отказался от возможности выслеживать и хватать за руку мошенников в белых воротничках, этих неприкасаемых, работая в команде борца за справедливость, считавшего деньги пороком современного общественного устройства? Вскоре Ориан заметила, что даже у самого Леопольда Гайяра часто были связаны руки. Он был вынужден пригрозить отставкой, чтобы добиться для своей команды от Министерства юстиции приличных помещений, компьютеров, факса и ксерокса… Лет пятнадцать тому назад его фамилия несколько месяцев не сходила с полос газетной хроники – тогда он раскрыл тайные источники финансирования крайне правых политических партий. Удача отвернулась, как только Гайяр попытался покуситься на представителей буржуазии, прочно сидевших на своих местах, – коррупционеров старой демохристианской индустрии.

Ориан подметила: в Леопольде начал затухать священный огонь, который она всячески старалась раздуть своей бурной деятельностью. Скептицизм учителя в конце концов подорвал ее моральный дух – Ориан стала сомневаться в эффективности правосудия. Между ними существовала духовная общность, подпитываемая взаимной привязанностью. После смерти отца Ориан еще больше привязалась к Леопольду Гайяру.

Она прослушала сообщение, не снимая трубку. Не было сил разговаривать: она дошла до точки, была готова разразиться слезами или закричать – образы прошлого никак не хотели уходить. Наконец ей удалось задремать. Проснулась она вдруг, с именем Изабеллы на устах. Следовало признать очевидность. Кошмар оказался реальностью: она присутствовала при убийстве своей лучшей подруги.

Ориан набрала номер телефона своего кабинета. Трубку сняла ее помощница.

– Анни, это я. На моем столе лежит синий блокнот. Нашла? Посмотри букву Т. Тибо Жан-Пьер, правильно. Продиктуй телефон. Спасибо.

Ориан записала номер на одном из экземпляров «Монд» и сразу позвонила.

– Набережная Орсе ^{2}, добрый день, – послышался голос на другом конце.

– Месье Жан-Пьера Тибо, пожалуйста.

– Он говорит по другому телефону. Подождете?

– Да.

В трубке зазвучала мелодия из фильма «Профессионал». Ориан на миг увидела Бельмондо. Вспомнила, что Александр Леклерк в молодости немного походил на знаменитого Бебеля.

– Жан-Пьер Тибо у телефона.

– Жан-Пьер, это Ориан.

– Какой приятный сюрприз! Как дела?

– Плохо. Мне нужна помощь. Ты слышал о наезде на прохожего сегодня утром в Париже? Женщина была сбита каким-то лихачом…

– Нет, ничего не слышал. Мы сейчас так заняты составлением досье в связи с той историей, в которую вляпалась партия Коля.

– У меня сейчас голова не та, чтобы рассказывать тебе все подробности. Мне нужно вот что. Помнишь о французском судье, который покончил с собой на прошлой неделе в лагуне Либревиля.

– Леклерк, что ли?

– Точно. Сегодня убили его жену. Оба они были моими друзьями, самыми дорогими мне…

Произнося эти слова, Ориан почувствовала, как у нее изменился голос.

– Что я могу для тебя сделать?

Ориан взяла себя в руки.

– Официально – ничего. Просто помочь. У вас наверняка есть досье, касающееся обстоятельств смерти Александра Леклерка в Габоне. Если бы ты смог передать его мне на полденечка… Есть что-то странное в этих смертях, ты не находишь?

В трубке – молчание.

– Ты так не считаешь, Жан-Пьер?

– Пожалуй, – согласился инспектор с набережной Орсе. – Посмотрю, что я могу сделать. Габон – не мой сектор, но я хорошо знаком с Вильметцем… Досье составлял он. Я тебе перезвоню. Если выйдет, через час пришлю курьера в «Финансовую галерею».

– Нет, пришли его ко мне на улицу Карм.

– Ты все еще живешь там?

– Храню свои воспоминания, – с улыбкой ответила Ориан.

Она положила трубку.

Жан-Пьер Тибо хорошо знал ее гнездышко на улице Карм – когда-то они были любовниками. Роман длился недолго – она почти все забыла.

Ориан включила телевизор, чтобы посмотреть новости. Первые кадры были посвящены выступлению бывшего немецкого канцлера в бундестаге – он защищался от обвинений в том, что ради личного обогащения запускал руку в государственную казну. Любопытно, но сюжет о происшествии на Итальянском бульваре шел вторым номером – журналисты будто бессознательно установили связь между обоими делами. Свидетель происшествия говорил, что видел лишь стремительный болид, сбивший женщину. «Это было сделано умышленно, – утверждал другой свидетель. – Тот тип точно замыслил ее убить». Женщина рассказала о большом мотоцикле, который пронесся со скоростью смерча, а мотоциклист выхватил из рук упавшей женщины то ли сумочку, то ли какой-то пакет. И конечно же, никто не заметил номерных знаков. «Это было похоже на атаку инопланетян…» – сказала в заключение свидетельница. А затем без малейшей паузы ведущий перешел к результатам футбольных матчей первой лиги.

Чтобы чем-то занять руки, Ориан взяла экземпляр газеты «Монд», на котором записала номер телефона Жан-Пьера Тибо. Броские заголовки внушали мысль, что французы готовы были ринуться к урнам раньше времени, чтобы избрать себе будущего президента. Проглядывалась связь между этой спешкой и попыткой некоторых партий реактивировать их финансовые источники, находящиеся в основном в нефтеносных государствах Гвинейского залива. Среди них газета отмечала в частности «черный эмират» Габон. Толковая статья была подписана Эдгаром Пенсоном, наиболее осведомленным журналистом знаменитой вечерней газеты.

Раздался звонок. Ориан вскочила, подбежала к двери, прильнула к глазку. Вздрогнула, различив на темной площадке мужчину в шлеме с флуоресцирующими ободками. Сразу вспомнился мотоциклист с Итальянского бульвара, выхвативший у Изабеллы пакет.

– Кто там? – не открывая, спросила Ориан.

– Я курьер с набережной Орсе. У меня бандероль для мадам Казанов.

– Кто вас прислал? – недоверчиво спросила она.

– Месье Тибо, – ответил мужчина, голос которого выдавал в нем молодого человека.

Следователь открыла дверь и взяла протянутый ей пакет. Мотоциклист приподнял плексигласовый козырек и с удивлением смотрел на нее.

– Извините, вы напугали меня своей каской, а так как вы не зажгли на лестнице свет, то я подумала…

Курьер исчез так же быстро, как и появился, Ориан некоторое время стояла не двигаясь. Затем прошла в гостиную, с ногами забралась на диван и принялась за чтение, с каждой минутой приходя во все большее изумление.

Наверху стопки лежала фотография, сделанная в Министерстве иностранных дел, На ней Александр, во фрачном костюме, выглядел вальяжно, как посол. На приложенной карточке указывались различные посты, которые он занимал за границей начиная с его отъезда в Чад в 1994 году до его последней должности в Габоне. Ориан не забыла – своим главным делом Александр считал оказание помощи в установлении правового государства всюду, где попирались свободы. Молодой идеалист судья Лёклерк никогда не рассчитывал покрываться плесенью в каком-нибудь суде метрополии. Ему как воздух необходимы были движение и пространство. Он считал себя потомком «носителей Знаний». Его призвание – нести мир народам, учить их законам и законопослушанию, говорил он. Александр отличался от большинства других судей: он увеличил количество сотрудников в своей миссии в Африке. Он надеялся, что его лекарственное средство – право – вылечит народы Африки от невежества и распрей. После получения дипломов экономиста и специалиста в области права он поступил в спецучилище судебного ведомства в Бордо. Там-то они все и познакомились: Изабелла, Александр, Ориан и Пьер-Ален. Красавец Пьер-Ален, вскруживший голову Ориан…

Ориан внимательно изучила перемещения Александра. После Н’Джамены он работал во французском посольстве в Бомако, где занимался внедрением кодекса чести в торговлю товарами свободной зоны. Позже получил назначение в Рангун, но через шесть месяцев, как говорилось в досье, захотел вернуться в Африку. Ему предложили Габон, Он согласился, но без особого энтузиазма, как отмечалось в докладной записке поверенного в делах в Либревиле. Листая страницы, Ориан чувствовала, как ею овладевает беспокойство.

– Чушь какая-то, – пробормотала она, прочитав телеграмму первого секретаря посольства Франции в Рангуне, адресованную куратору на набережной Орсе в Париже. Отправлена она была раньше, чем Александр Леклерк просил разрешения покинуть Бирму.

«Дорогой коллега, из многих источников, в частности, по свидетельству двух французских промышленников, заслуживавших доверия, нам стало известно о недостойном поведении судьи Леклерка. Пользуясь отсутствием своей супруги, ненадолго уехавшей во Францию, он устраивает оргии с несовершеннолетними. Фотография, сделанная в одном из злачных заведений столицы, прилагается».

Ориан тщательно вглядывалась в изображение, но различала лишь какого-то белого в расстегнутой рубашке, задорно отплясывающего с двумя молоденькими девушками. На Александра он был не похож. Анонимное письмо, в котором слова были составлены из букв, вырезанных из газеты «Голос Рангуна», сообщало представителям французского посольства, что судья Леклерк имеет сношения с мужчинами.

Ориан почувствовала отвращение к авторам доносов. Александр никак не мог до такой степени опуститься. Он любил Изабеллу и сына Давида. Мальчику сейчас должно быть лет четырнадцать-пятнадцать. Изабелла была еще студенткой, когда родила его. Ориан пыталась вспомнить. После их отъезда в Бирму, затем перевода в Либревиль она почти не получала от них известий. Изабелла вела себя таинственно, уверяя, что это не телефонный разговор, – но это была обычная сдержанность, известная Ориан еще со времен, когда они в Бордо бегали на свидания со студентами-медиками. Изабелла ни словом не обмолвилась о неладах в семье, никаких намеков на похождения Александра, зафиксированных в его досье, не делала.

Ориан плеснула на донышко стакана виски и на несколько секунд закрыла глаза. Она вспомнила, что они решили вместе провести часть июля на острове Ре. Изабелла попросила Ориан обеспечить жилье в Арсе или близ маяка Бален. У Александра остлались детские воспоминания об этих местах, Ориан предупредила его, что в наше время Ре вовсе не тихое и спокойное местечко, там вовсю веселятся богачи из VI округа и снобы из XVI округа, проводя время в рыбных ресторанах или на катерах.

Но Александр своего намерения не изменил. «Я так много должна тебе рассказать» – эти слова Изабеллы показались Ориан очень малозначащими. Они не виделись два года, и ей тоже было что рассказать подруге. Вот разве тон немного огорчил. Но Ориан отнесла это на счет выпитых на посольских приемах коктейлей.

Потребовалось внутренне собраться, чтобы приступить к уточнению обстоятельств того, что посол Франции в Либревиле назвал «самоубийством этого бедного Леклерка». По словам дипломата, Александр в последнее время был крайне возбужден, несдержан, иногда агрессивен, словно в нем нечистая сила завелась. В записке врача пояснялось, что судья страдал от болей в желудке и, не исключено, переживал депрессию. Были указаны и названия двух прописанных ему лекарств. Одно из них, уточнял врач, принятое в чрезмерной дозе, могло дать импульсы к самоубийству.

Ориан заволновалась, с первого взгляда обнаружив некоторые несоответствия в рассказе о трагическом конце Леклерка. Из Либревиля он уехал один на своем джипе «ренджровер» – дорогой вдоль побережья, потом направился к лагуне, по дороге заправился и попросил залить в канистру тридцать литров бензина. Потом он гнал джип в сторону океана – до тех пор, пока та не увязла в песке. Тогда Александр Леклерк продолжил путь пешком, направляясь к небольшому выступу над пляжем. В руке он нес канистру. Он облил себя бензином, щелкнул зажигалкой. На рассвете следующего утра безжизненное тело нашел один рыбак. Торс и руки Александра были обезображены. В тот же вечер судебно-медицинские эксперты Либревиля составили заключение о самоубийстве и выдали разрешение на предание трупа земле. Тело судьи временно хранилось в морге, так как его супруга Изабелла воспротивилась захоронению, прежде чем не будет проведено повторное обследование следственной комиссией, назначения которой она требовала от французских властей.

– Педофил, гомосексуалист, самоубийца? А еще что? – вдруг вскричала Ориан, отбрасывая досье.

Страницы досье были пронумерованы от 1 до 14. Страницы 7 и 8 отсутствовали. Почему? В приложении находилось письмо, написанное рукой Александра. Ориан сразу узнала его тонкий, аккуратный почерк с высокими буквами, его почти разговорную речь. В этой короткой записке, которая, чувствовалось, была написана с некоторой нервозностью, Александр информировал посла Франции в Либревиле о своем намерении вернуться во Францию «по личным мотивам». Стояла дата – 26 марта, через сорок восемь часов его не стало.