Текст книги "Рот, полный языков"

Автор книги: Пол Ди Филиппо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 58 (всего у книги 67 страниц)

Сидя перед агрегатом (а прямо перед его глазами тикали небольшие механические часы, призванные напоминать о приближающемся свидании с Волузией Биттерн), Диего начал сочинять. Он оставался в пальто – в комнате было холодно, как в вагоне-рефрижераторе Поезда. (По пути домой он постучался к Рексоллу Глиптису, надеясь уговорить домовладельца отремонтировать неисправные батареи, но ответа не получил.) В редкие моменты пассивного размышления его пальцы согревала чашка дымящегося чая. Из радиоприемника неслись холодные мелодии Рамболда Прага, и чистые звуки трубы с каждой нотой выстраивались в изысканную архитектуру композиции «Мэр Мейденхеда». Через какое-то время щелканье клавиш машинки почти подстроилось под музыкальный ритм.

Новая новелла Диего, рождавшаяся на каретке пишущей машинки, была озаглавлена «Посредники Смерти». В ней описывался фантастический мир, в котором процесс умирания содержал в себе еще более грандиозные тайны, чем в реальности. Во вселенной, созданной Диего, не было Голубков или Рыбачек! Одно большое озарение, а из него с необходимостью следует все остальное.

В отсутствие темных деяний Могильщиков обитателям этого мира приходилось самим, в меру собственных возможностей, определять судьбу останков своих товарищей. Трупы в этом странном царстве в буквальном смысле сжигались или отправлялись с грузом на дно водоемов. Для решения столь неприятной проблемы был организован корпус Посредников Смерти, который неизбежно требовал оплаты своих услуг. Но бедность частенько заставляла представителей низших классов избавляться от тел своих собратьев нелегальным образом: они попросту выбрасывали останки или прятали их в потусторонних аналогах Поездов или Кораблей.

Кроме того, поскольку конечная судьба душ оставалась неизвестной, возникла паразитическая прослойка шарлатанов, мистиков, отстаивающих разные мнения о посмертной участи человечества. Не имея простой возможности увидеть – хотя бы смутно – Не Ту Сторону Трекса или Тот Берег, чтобы знать, куда двигаться, отчаявшийся человек искал уверенности и стабильности в легкомысленных и фантастических образах, создаваемых жуликами.

Диего принял радикальное решение: он сделал главным героем одного из этих беззастенчивых проходимцев. Он знал, что рискует потерять читателей, изображая столь несимпатичного протагониста, но не мог противостоять искушению исследовать подлинное развитие души этого инопланетянина. И если он сумеет создать убедительные портреты как повествователя, так и общества, «Посредники Смерти» произведут эффект разорвавшейся бомбы. И нет ничего невозможного в том, что в следующем году автор будет номинирован на премию. В конце концов, в прошлом его произведение уже побывало мучительно близко к победе в голосовании.

Не один час Диего писал, забыв даже о сигаретах. Чай остыл, музыка Прага уступила место менее мастерски исполняемым мелодиям его собратьев, и Дневное Солнце уже готовилось обрести покой за горизонтом Центра. Обыденные шумы Бродвея, практически неизбежно прерываемые сиренами и гудками, совершенно не проникали в сознание Диего.

Когда включился маленький будильник, его пронзительный звон едва не заставил Диего выпрыгнуть из кожи. Яростно лупя по клавишам, он завершил абзац, вынул лист бумаги из «Вестала» и положил в обнадеживающе внушительную пачку. Затем сорвал с вешалки на двери мятый галстук и принялся его завязывать. Засунув в карман пальто пачку «Сералио», Диего обнаружил два оставшихся экземпляра «Зеркальных миров». Один он бросил на журнальный столик. Второй предназначался Волузии.

Поспешно выбежав из дома, Диего оказался на морозной улице.

Место назначения: ресторан Джосса Дайомида. Награда Диего за тяжелый рабочий день: обильный ужин в обществе дьявольски привлекательной возлюбленной.

Старший официант у Дайомида помнил Диего по предыдущим посещениям, но писателю не могло бы прийти в голову, что литературная слава бежит впереди него. Нет, только Волузия (ее драматическая внешность мгновенно запечатлевается в памяти любого мужчины) завоевала для своего спутника местечко в памяти метрдотеля. Чему подтверждением тут же стали первые слова приветствия:

– Сэр, с вами сегодня ужинает… м-м-м… легковоспламеняющаяся молодая леди?

– Именно она, Ветцель.

– Тогда позвольте проводить вас к столику, которому леди в прошлый раз выразила своего рода одобрение.

Присев за столик и углубившись в изучение меню, Диего поздравил себя с тем, что не опоздал на свидание. Нередко случалось, что писание подбрасывало гайку в машину его лучших намерений вовремя встретиться с Волузией. Однако полчаса ожидания рассеяли гордость от успеха и трансформировали его в мрачное расположение духа – в назначенное время Волузия не появилась.

После трех выпитых порций – в этот вечер Диего отдал предпочтение «Аркануму», недавно вошедшему в моду крепкому коктейлю из бренди, рома, лимонного сока, яичных белков, сельтерской воды и капельки миндальной эссенции – нетерпение сменилось иррациональной досадой, похожей на ту, что охватила его утром, сразу после пробуждения. Чтобы развеять нахлынувшее настроение, Диего закурил очередную «Сералио» и заказал четвертую порцию «Арканума». В ожидании он достал из кармана блокнот, карандаш и принялся записывать вдохновленные выпитым идеи дня рассказа.

Мир, где существует много видов живности, не одни только рыбы, голуби, тараканы, крысы. Некоторые живут с людьми. Называются «контактные».

Изолированные параллельные города. Как поддерживать связь?

Небесные Корабли – основное средство передвижения. Гл. герой – Капитан.

Слесари «открывают» новые вещи, а не просто чинят и паяют.

Эгиды как грязь – откуда?

Возможность наблюдения на расстоянии.

Движение возле поста Ветцеля у входа отвлекло Диего от заметок. Кучка служителей в белых фартуках окружила женщину, которая ростом была выше их всех. Персонал прилагал усилия, чтобы не пустить ее в ресторан, но она не вступала в пререкания – просто развела неумелых официантов и уборщиков широким движением рук и направилась в главный обеденный зал, прямиком к Диего. Все посетители провожали ее потрясенными взглядами, как будто она неодета.

Но Волузия отнюдь не допустила такой оплошности. Она была все еще в рабочей одежде, состояние которой служило свидетельством последних трудностей, с коими она встретилась на своем многотрудном посту.

Волузия Биттерн служила брандмейстером и была заместителем руководителя «Эсмонд кастерлайн иррегуларз», одной из десяти пожарных компаний Гритсэвиджа. Ее наряд выглядел следующим образом: напоминающая формой ведерко малиновая шляпа с золотыми кокардами; вулканизированный плащ до щиколоток, укрепленный огромными пряжками; двубортный ярко-синий шерстяной жакет с бронзовыми пуговицами; высокие сапоги, поддерживаемые эластичными подтяжками, по всей длине которых наколоты различные значки. Респиратор свисал на ленте на грудь.

Смелыми шагами пересекая зал, Волузия сбросила плащ и швырнула его ошарашенному официанту. Униформа, находившаяся под плащом, являла собой прискорбное свидетельство недавнего сражения. Кожа сапог блестела от воды, а сами сапоги при ходьбе заметно скрипели. На шляпе отчетливо виднелась вмятина. Плечо жакета было подпалено. Даже на расстоянии ярда или двух Диего уловил густой запах, напоминающий мускус.

Такое состояние одежды менее храброй женщины могло бы вызвать жалость. Но Волузия не была типичной представительницей своего пола. Ее рост составлял более шести футов, вес на пятьдесят фунтов превышал вес Диего, и при этом ни единая клеточка ее привлекательного широкого торса не была склонна накапливать жир. Внушительная грудь в пропорциях соответствовала цветущим бедрам, а сильные ладони мало в чем уступили бы размерами лезвию топора. На фоне большинства женщин – да и многих мужчин – Волузия смотрелась как мощный борец на собрании карликов. Наконец подруга Диего добралась до его столика и заметила экземпляр «Зеркальных миров», который он положил на ее стул, желая устроить ей сюрприз.

– Новый рассказ! Лучшее, что я увидела за сегодняшний день! Дай я тебя поцелую!

Волузия немедленно перешла от слов к делу, склонилась к Диего, чтобы стиснуть его руки, и запечатлела на его губах и части подбородка влажный поцелуй. В его ноздри проник запах дыма, пропитавшего ее волосы. Затем она выпрямилась и сказала:

– Вот так. Теперь ты меня поцелуй и докажи, что не сердишься за то, что я так опоздала!

И, не дожидаясь, пока Диего исполнит ее просьбу, Волузия повторила свой звонкий поцелуй.

Диего покачнулся, зная, что ужинающие зрители готовы разразиться аплодисментами и сдерживаются лишь из приличия.

Волузия рассмеялась и сняла шляпу. Волнистые темно-рыжие волосы длиной примерно в ярд водопадом рассыпались по плечам. Она небрежно бросила шляпу на стол – пустой стакан для воды полетел на пол и разбился. Затем Волузия тяжело опустилась на стул, прямо на журнал, только что вызвавший у нее столько восклицаний, но о котором она тут же забыла в приливе чувственного удовольствия.

– Ко всем чертям, я голодна! Официант! Меню нам!

Пока официант спешил к ним, Диего изучал возбужденное лицо Волузии: густые брови над темными глазами; нос, скорее плебейский, нежели изысканный, и не оставляющий поводов сомневаться в его доминировании на лице; широкие, полные губы, за которыми скрываются зубы поразительной белизны – зубы, особенно выделяющиеся на ее лице при вечернем свете.

Если смотреть на лицо Волузии как на единое целое, то можно увидеть, что оно отмечено такой красотой, какой Диего в женских лицах никогда прежде не наблюдал. Он в очередной раз подивился тому, что Волузия его полюбила.

– Я возьму гору креветок, салат из зелени и шестнадцать унций отборного филе. Только шестнадцать унций в готовом виде![213]213
  Это составляет около 0,5 кг.


[Закрыть] Ах да, еще две печеные картофелины с колечками лука. А ты, Ди, что будешь пить? «Арканум»? Упс! А мне, пожалуйста, большой бокал процеженного «Тэтвига».

Вслед за Волузией Диего тоже сделал заказ:

– М-м, свиные отбивные с рисом, пожалуйста. Хорошо прожаренные.

Волузия прищелкнула языком.

– Голубиная порция! Хотя, наверное, ты в час тратишь не больше полудюжины калорий за своей дурацкой машинкой. Нет, результаты, конечно, прекрасные. Но, конечно, то, чем ты занимаешься, сложно назвать настоящей работой.

Алкоголь в крови подсказал Диего немедленный ответ: он часто подвергался таким вот шутливым нападкам.

– Ну да, я полагаю, только вечный подросток и может считать стоящей работой твою сумасшедшую возню с лестницами и шлангами.

Громкий смех Волузии разнесся по залу.

– Запомни, Ди: спасать людей и не давать Гритсэвиджу превратиться в Кварталы Гетто – вот единственная настоящая работа! Но я готова признать, что у моей благородной профессии есть и приятная сторона. Между прочим, знаешь, чем я была так занята, что пришла только несколько минут назад? Возгорание у Столлера!

При этом известии лицо Диего посветлело.

– Судя по твоему тону, неплохое. Надеюсь, никто не пострадал? Но скажи мне, кого ты там видела?

Официант принес Волузии пиво, и она одним глотком опустошила половину бокала. На ее губах появились усы из пены.

– Кого же, как не нашего блистательного мэра? Он был там, когда я поднялась на второй этаж, толстый и голый, как рыба, а три самые дорогостоящие девицы Столлера цеплялись за него и вопили как резаные. Ну да, я видела медную башку Копперноба![214]214
  Игра слов: Copperknob – медная голова (англ.).


[Закрыть] – Смех Волузии снова зазвучал счастливым мелодичным звоном. – В общем, я спустила их всех по черной лестнице и запихнула в шарабан мэра так, что фотожурналюги не успели сделать ни единого снимка. Среди тех, кто остался с носом, был Мейсон Джинджерпейн, а ты же знаешь, насколько часто он упускает съемку! Да никогда! Мне представляется, что мэр будет здорово признателен мисс Биттерн. Короче, я считаю, что мое повышение, которое так долго откладывалось, теперь произойдет гораздо раньше.

– Прекрасно, – без выражения произнес Диего. – Ты этого заслуживаешь.

– Сколько энтузиазма! А в чем дело? Ах да, твой рассказ! – Она приподняла бедро и извлекла журнал. Обложка была теперь мокрой и грязной. – Дорогой, пожалуйста, прости! Послушай, ты же можешь оторвать обложку, а то, что под ней – превосходно! И иллюстрация Каттернаха! Как здорово! Я тебе обещаю, что прочту сегодня же.

– А я думал, мы пойдем танцевать. В Винтурианском зале играет Праг…

– Ни за что! Ты, возможно, успел заметить: на мне не бальные туфли. Кроме того, в этом публичном доме я видела кое-какие картинки, они навели меня на некоторые мысли для романа, и мы должны их немедленно воплотить.

– Волузия, пожалуйста…

Волузия наклонилась над столом, шепотом подробно описала Диего увиденное и высказала ряд предположений, которые он, при всем его писательском даровании, затруднился бы оценить чисто лингвистическими средствами, настолько мощно они на него подействовали в плане гормональном.

По пути из ресторана Волузия остановилась у панчборда, оплатила попытку и выиграла.

– Шесть быков! Это пойдет в Фонд вдов и сирот! А может, я куплю Коппернобу тыщу презервативов!

2
Охотники за эгидами

Май приближает Сезонное Солнце на много Кварталов к обитателям Гритсэвиджа, и наконец это могучее, небольшое, низко расположенное светило в разгар дня оказывается почти точно над Районом. В самые ласковые часы оно вызывает к жизни легкую одежду и новые виды отдыха.

Подобно Дневному Солнцу по утрам, Сезонное Солнце при своем первом в году явлении можно увидеть очень низко над жилыми Кварталами. Но в отличие от его более постоянного собрата оно восходит не для того, чтобы пройти путь вдоль всей длины Бродвея в один день. Нет, Сезонное Солнце движется под определенным углом к своему небесному собрату, поднимаясь над Тем Берегом, и опускается за Не Той Стороной Трекса за тот же период, что и дневное светило. Следовательно, в конце зимы Сезонное Солнце часто бывает скрыто за рассветным Дневным Солнцем и показывается, когда Дневное Солнце оставляет его позади, лишь в виде туманной, едва движущейся высоко над Бродвеем точки; свое тепло оно отправляет в другие, отдаленные Районы. По мере того, как весна входит в более поздние стадии, дуги, описываемые Сезонным Солнцем, становятся яснее, выше, местоположение диска увидеть легче. Наконец Сезонное Солнце превращается в неотъемлемую часть неба Гритсэвиджа; точка его восхода с каждым днем сдвигается все дальше вдоль по течению Реки.

Официально лето начинается в тот день, когда Сезонное Солнце поднимается в точности над центральными Кварталами Района и оно и Дневное Солнце на несколько минут накладываются в небе друг на друга.

Спуск во вторую половину года повторяет этот процесс в обратном порядке – Сезонное Солнце скользит все дальше и дальше к центру, пока не исчезает в декабре.

Так извечно повторяется небесное крестовое представление.

Май принес множество новшеств в жизнь Диего Петчена – как приятных и радостных, так и горьких и тягостных.

Наверное, самыми тяжелыми из последних стали тревожные перемены в жизни Зохара Куша, лучшего друга Диего.

Диего и Зохар выросли в одном Квартале, вместе учились в Мемориальной начальной школе имени Хейвуда Строппера, в должное время поступили в частную среднюю школу номер 5, где Диего впервые испытал свои дарования, став сотрудником редакции школьной газеты. В то время Зохар вовсю лелеял свой идиосинкразический, аморальный характер. Буйный гуляка, кому любой вызов, любая выходка не казались чрезмерно скандальными, он обладал тонким умом, который отказывался применять для достижения каких-либо приемлемых для общества целей. (Родители Зохара мало принимали участия в его воспитании. Папа Куш был добродушным пьяницей; он оставался помощником слесаря до самого ухода на пенсию и умер до срока. Мама Куш проводила долгие, изнурительные часы на работе в прачечной, вечно среди пара, и каждый день приходила такой же поблекшей и помятой, как те мешки с грязной одеждой, которые приносила с собой.)

С трудом закончив учебу, Зохар отдался жизни, от которой был намерен взять все, что возможно. Он приобретал деньги и женщин, необходимых для существования в его необузданном, зато свободном мире, разнообразными способами, из которых лишь о немногих можно было говорить вслух. (При этом, когда Зохару сопутствовал успех, от его щедрости выигрывали все – от Диего до случайных собеседников в барах.) Друг детства Диего был хорошо знаком с полицией Гритсэвиджа, так как несколько раз проводил сколько-то времени в тюрьме, но исключительно по незначительным обвинениям, и не задерживался там надолго.

Все прекрасно и изумительно – по большей части. Полная впечатлений, даже обладающая неким постыдным очарованием жизнь, которая вполне соответствовала натуре Зохара Куша и от которой, в сущности, никому не было вреда. Диего никогда не тревожился за благополучие своего друга.

А вот теперь Диего почувствовал, что больше не может быть столь же благодушным, думая о возможной судьбе Зохара. Несколько недель он не появлялся в их любимых заведениях, а потом появился, но, как подозревал Диего, Зохар угодил в скверную передрягу, и не исключено, что ему грозит неминуемый нервный срыв. Вход Зохара в такое состояние по времени точно совпадал с началом его любовной связи с Милагрой Ивентир.

Когда в это майское утро в дверь квартиры Диего постучали, он интуитивно пришел к выводу, что назойливый стук исходит от Зохара Куша, и что тот находится не в лучшей форме. Открыв дверь, Диего убедился в справедливости своего провидческого заключения.

На Зохаре была белая рубашка, некогда дорогая и модная, а теперь заляпанная чем-то и протершаяся у открытого воротника. Его хлопчатобумажные брюки могли бы поведать историю о жестоком обращении: на колене дыра, один задний карман наполовину оторван. Шлепанцы на грязных, без носков, ступнях.

Вершиной внешнего достоинства Зохара всегда были волосы – всклокоченная курчавая грива волос, блестевших от природы, как масло, пролитое на Бродвее. Не одна девушка в школе номер 5 охотно позволяла в отношении себя всякие вольности только ради того, чтобы взъерошить эту сексуальную копну. В последнее время Зохар решил дополнить сей венец растительностью на лице – усами и эспаньолкой. Его телосложение напоминало о гибкости и выносливости, которыми он некогда отличался. Но десять с лишним лет напряженной и бесцельной жизни превратили его лицо в жалкий портрет испарившихся надежд юности.

Зохар сжал локти Диего прямо у порога и устремил на друга умоляющий взгляд голубых глаз.

– Ди, мне нужна твоя помощь. Отчаянно нужна. Не ради меня. Ради Милагры.

Не резко, но твердо Диего высвободился из тисков Зохара.

– Это же бред, Зох, козел! Где ты шатался столько времени? Я тебя не видел с того самого вечера в феврале.

Зохар вымученно улыбнулся.

– О, какой был вечер! Я до сих пор ощущаю вкус пены первого «Руде Браво», слышу, как этот самодовольный Драмгул предлагает «наладить отношения» совсем не подходящей женщине, помню, какое у него было лицо, когда он зализывал раны в туалете на станции Метро! Хорошее для нас было время, правда, Ди? А раз нам было так хорошо вместе, ты же придешь на помощь старому другу? А помощь ему так нужна!

– Конечно, конечно, нет вопросов, я тебе помогу. Но, насколько я вижу, тебе особенно нужно провести денек в парилке у Диггори, пройти курс у косметолога, прибарахлиться у Кобека, а потом подзаработать в конторе у Копперноба. Я-то сомневаюсь, что смогу обеспечить тебе больше, чем прокат полотенца у Диггори.

– Черт тебя возьми, не смотри на меня! Я же сказал, я беспокою тебя только потому, что Милагра в хреновой ситуации.

– И что у нее случилось? Неужели ты не удовлетворяешь ее в постели? Помнится, в тот вечер она по полной программе искала утешения у меня…

– Смейся, если хочешь. Только твои шутки не изменят того, что Милагра подсела на героин и не слезает уже много дней.

Диего бессильно опустился на стул.

– Нет… Как это произошло?

Зохар обреченно пожал плечами:

– А как это происходит со всеми? Попробовала, понравилось. А скоро обнаружила, что не может без этого жить.

– Не знаю… Не знаю, что сказать. Я еще никогда не встречал никого, кто пробовал бы героин.

– Теперь встретил. И, кстати, не могу тебя с этим поздравить.

– А ты тоже… подсел?

– Нет, слава Рыбачкам. Но мне кажется, ты не прав, если говоришь, что не знаком ни с кем из героинщиков. Ты ведь дружишь с этим музыкантом, Прагом, так?

– Да. Так ты хочешь сказать?..

– Меня так сориентировал мой знакомый. Я рассчитывал, что ты сведешь меня с ним, и он сможет мне продать дозу, которой хватит, чтобы на несколько дней успокоить Милагру.

Диего склонил голову набок и стукнул себя по лбу, словно эти действия могли помочь ему освоить новую информацию.

– А твой знакомый… Он больше не снабжает тебя?

– Отрава прибывает на Поезде или на Корабле, а поставок не было уже несколько недель.

– А ты не можешь съездить на Метро к источнику, не знаю уж, где он?

Зохар невесело рассмеялся:

– Источник! И в самом деле, где он? В каком Районе? Сколько миллионов Кварталов отсюда? Я знаю об источнике не больше того, что ты знаешь о том, откуда поступает твоя писчая бумага! Кто производит нашу одежду, в каком Квартале водятся коровы, куры и овцы, какой Район поставляет овощи или вино, обувь, губную помаду? К нам все товары привозят Поезда или Корабли, и мы с радостью их принимаем, охотно компенсируем этой возможностью – приобретать то, чего нам недостает – нашу неспособность производить все у себя. Вот только подобная система оставляет нас заложниками наших неведомых поставщиков. А сейчас по их прихоти моя девушка умирает.

Диего поднялся на ноги.

– Ладно, ладно, избавь меня от лекций по макроэкономике. Я – профессиональный Космогонический Выдумщик! Я знаю, насколько наш мир безумен, насколько непостижимы его основы. Я порождаю десяток чужих миров перед завтраком! Так что давай нанесем визит Рамболду Прагу.

Розыски музыканта во всех местах, где тот имел обыкновение зависать, затянулись за полдень. В студии, где зачастую рождались импровизации Прага, их захватил в силки серьезный молодой технарь, которому захотелось посветить их в детали некоторых усовершенствований оборудования, призванных преодолеть эфирные ограничения неясного происхождения и расширить сферу вещания станции до более сотни Кварталов. Диего и Зохар не без труда высвободились из пут этого зануды и принялись за исследования других точек: плавательный бассейн Роклиффа, где Праг часто демонстрировал свое спортивное мастерство; бар «Коркорвадо», где собиралась экзотическая публика; квартира трубача в Гритсэвидж-875, над «Деликатесами» Мокко Бозефуса. И нигде ни следа.

Во время последней остановки они зашли к Бозефусу, где заказали солонину с кислой капустой – весьма необходимый им обед, за который заплатил Диего. Не будучи в силах связаться с неуловимым Прагом, друзья могли только догадываться, что он, страдая от того же кризиса, что и Милагра, либо залег на дно где-то в Гритсэвидже, либо воспользовался своим преимуществом в знаниях и отправился в другой Район, сколь угодно отдаленный, где запасы героина побогаче.

И Сезонное Солнце, и Дневное Солнце совершали свой путь по нижнему квадранту своего невидимого круга, когда друзья наконец признали поражение.

Нервы Зохара были напряжены до крайности, чего Диего никогда раньше не замечал за своим обычно беззаботным другом.

– Что нам делать, ну что нам делать? Говорю тебе, она скоро умрет. У нее не хватит сил, чтобы забросить это зелье. У нее уже руки плохо действуют…

– Успокойся, да успокойся же!

Диего подхлестнул свою сообразительность и был вознагражден появлением последней отчаянной надежды. Он содрогнулся при мысли о том, что собирался предложить, ему было почти нехорошо от стыда, но в споре двух противоположных полюсов понятия о долге решающую роль сыграло жалобное выражение лица Зохара.

– Идем со мной. Нанесем светский визит моему отцу. Не спрашивай зачем, просто иди со мной.

Далеко от жилища Гэддиса Петчена Зохар и Диего вошли в ближайшую станцию Метро (входы на станции чернели через каждые пять Кварталов), на платформу в сторону Центра – длинную, вымощенную кафелем эмблему пыльной скуки. Сначала Зохар и Диего стояли молча в ожидании одного из часто проходивших экспрессов, затем Зохар заговорил:

– Помнишь, как я пытался выяснить длину города?

– Да, помню.

– Я пришел сюда в три часа ночи с банкой краски и кистью. Тайком от машиниста я пометил последний вагон своим именем, буквами в фут высотой. А потом устроился на скамейке и принялся ждать. Раз за разом прибывали новые цепочки вагонов. Я проверял, есть ли на последнем вагоне моя надпись. Я питался шоколадом и содовой из торговых автоматов. Через несколько дней ты принес мне сандвичи. Я дремал в промежутках между поездами, но всякий раз просыпался, когда они подъезжали. Я уверен, что не пропустил ни одного экспресса. Ты помнишь, как долго я продержался?

– Две недели.

– Правильно. И я так и не увидел свою пометку.

– Рабочий смыл твою надпись. Или вагон вывели из эксплуатации. Или в каком-нибудь депо его перевели на противоположную линию, так что надпись оказалась с другой стороны.

Зохар утомленно улыбнулся.

– Двенадцать лет назад ты уже предлагал мне эти объяснения, и тогда я их не принял. Нет, эти вагоны все еще ехали через наш неизмеримый Город через целых две недели. В этом я убежден. И тогда я по-настоящему испугался. Огромность нашего существования ошеломила меня. С тех пор я уже не был прежним. Я умел хорошо держаться, но в то время что-то вторглось в меня.

В этот момент подъехал экспресс, Диего и Зохар вошли в вагон, сделавшись частичками разнородной смеси таких же, как они, пассажиров – рабочих, бизнесменов, домохозяек, детей. Все они были похожи на вишни в пироге.

Зохар заговорил снова:

– Знаешь, бывает, я просыпаюсь с чувством, что мое имя все еще движется по этим рельсам, и я не увижу его до самой смерти.

Дерево перед домом, в котором прошло детство Диего, пышно зеленело, но на нем не было ни намека на весеннее цветение. Диего, воздерживавшийся от визитов к отцу уже целый месяц, испытывал и вину, и облегчение. Он не застал цветы, если таковые были.

Остановившись возле двери Петчена, Диего сказал:

– Постарайся занять старика разговором, пока я буду доставать то, что нам нужно. Мы сможем уйти достаточно скоро.

Зохар как будто утратил самообладание в преддверии встречи с Петченом-старшим.

– Я так ясно вижу твоего отца в расцвете сил. Он такой стройный, энергичный. Да, злоязычный. Но он представлял резкий контраст с моим отцом – рыхлым, пропитанным алкоголем. Он действительно настолько сдал сейчас?

– Когда я видел его в последний раз, он выглядел несколько лучше. Возможно, болезнь вступила в стадию ремиссии.

Разумеется, в глубине души Диего в это не верил. Он знал, что намек на силу, проявившуюся в его отце, – не более чем плато на пути вниз, в долину смерти. Но он готов был продать Зохару это заблуждение; продает же он другие свои фантазии.

Дверь заскрипела, открывая мрачный интерьер.

– Кто там? – твердым голосом выкрикнул Гэддис Петчен. – Если это вы, миссис Лоблолли, я выпил до хрена куриного бульона!

– Папа, это я. С другом.

Гэддис Петчен сделал усилие, чтобы слегка приподняться с привычного кресла, расположенного у окна, служившего приглашением для смерти, и оглянулся.

– А, так это твой скандально знаменитый приятель Куш? Что угодно готов поставить! Зохар, где ты торчал? Был с женщинами разного рода, надо полагать.

Зохар наткнулся на стул с железной спинкой, подтащил его поближе к Гэддису и грохнулся на сиденье.

– О, мистер Петчен, все мы не те, чем были раньше. Сегодня я связан только с одной женщиной. Замечательная девочка, но она… гм… несколько нарушает мою безмятежную жизнь.

– Зохар, расскажи-ка мне о ней все.

Диего испытал удивление (с примесью досады) – так легко началась беседа Зохара с Гэддисом, столь приветливый и непринужденный тон избрал его отец. Но Диего хватило мужества воздержаться от упреков, тем более, если учесть, что он намеревался сделать.

Рядом со стопкой непрочитанных журналов, которую Диего пополнял в течение последних месяцев, громоздилось столь же внушительное собрание: с десяток коробочек из искусственной кожи с запасами неиспользованных болеутоляющих средств. Доктор Тизел оказался щедр на лекарства; а может быть, Гэддис намеренно создавал склад орудий самоубийства.

Диего взял две коробочки, проверил содержимое и опустил их во вместительные карманы брюк.

Вернувшись к Зохару, он включился в разговор. Ему нравилась необычная веселость отца, а еще – то, что Зохар, очевидно, отвлекся от собственных бед. Диего прошел в кухню, отыскал бутылку вина, которое можно было назвать приятным, не кривя душой, и вынес в комнату стаканы.

Полчаса спустя Диего заметил, что им пора уходить. Зохар пришел в себя, к нему вернулось чувство долга, и он присоединился к другу.

– На будущее, Куш: не будь таким непоседой!

– Не буду, сэр. А вы сейчас берегите себя.

– Не бойся, Куш. Борьба еще не кончена, я продержусь долго.

Уже на улице Диего показал Зохару похищенное.

– Нет слов, Ди! Для моей Милагры это спасение почти на две недели. Эта штука намного чище, чем то, что было у нее до сих пор, и я послежу за тем, чтобы она принимала разумные дозы. Друг мой, да ты в самом деле спасаешь жизнь!

Повинуясь импульсу, Зохар порывисто обнял Диего, потом отстранил его на расстояние вытянутой руки, посмотрел восхищенно – и снова заключил в объятия.

Пристыженный Диего только и мог сказать:

– Похоже, я неотразим и для тебя, и для Милагры.

– Давай услышим это от нее самой. За мной!

Они миновали в Метро пятнадцать Кварталов центральной части города и почти достигли невидимой, но реальной границы между Гритсэвиджем и его соседом со стороны Центра, Перголой. Вновь поднявшись на свежий воздух Бродвея, пройдя мимо парикмахерской, цветочного магазина и табачной лавки, на Поперечной улице, возле таблички «Гритсэвидж-835», свернули к Треку.

Каждое здание в Линейном городе выходило фасадом на Бродвей, они тянулись по всей его длине по окраинам Трекса и Ривера. Вторых линий домов на Поперечных улицах не было, не было и пешеходных аллей или проходов, разделявших соседние здания, были только узкие вентиляционные шахты. Но на каждой из Поперечных улиц, определявших Кварталы, внешние стены угловых домов, естественно, были видны. Эти стены, оклеенные афишами и рекламными листками, служили основным коммуникационным форумом Города. Каждая Поперечная улица казалась потоком слов и картинок, палимпсестом[215]215
  Палимпсест – древняя рукопись, написанная на месте счищенного прежнего текста.


[Закрыть] манящих образов и призывов.