Текст книги "Рот, полный языков"

Автор книги: Пол Ди Филиппо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 67 страниц)

Вскоре два бывших узника вышли под небо Чарльстона. Никогда прежде такая малость, как вдыхание воздуха, не наполняла Агассиса столь большой, как в то утро, радостью. Он поклялся никогда не забывать, что чувствовал в эту минуту…

Несмотря на бессонную ночь и неприятную беседу, Агассис обнаружил, что наслаждается прогулкой по Чарльстону ранним утром. На пароме до Восточного Бостона он то и дело ловил себя на том, что глупо улыбается.

Он сознавал, что, если взглянуть беспристрастно, его жизнь стала с ног на голову. С одной стороны, он вынужден предоставлять кров предателю белой расы и его человекообразной, не говоря уже о терпсихорствующем вожде оджибуэев. За ним одновременно следят и поборник тирании, и анархист. Его жена при смерти, и, наконец, фиаско прошлой ночью безвозвратно погубило его надежды на место профессора в Гарварде.

С другой стороны, он не привязан к мельничному колесу!

Отворяя незапертую дверь своего дома, Агассис позвал:

– Пуртале, Буркхардт, Дезор, эй! Ваш вождь вернулся целым и невредимым!

Из кладовой высунулась голова Джейн:

– Ш-ш, профессор! Все спят. Он вернулись только два часа назад…

– Ленивые негодники! И надо думать, никто из-за меня даже не встревожился…

Джейн поглядела на него обиженно.

– Мастер Дезор сказал, что видел, как вы влезаете в повозку с пьяницами и уличными девками. Он сказал, что вы обнимали двух гулящих разом, а третью посадили себе на колени.

Агассис почувствовал, как на лбу у него набухают вены, но попытался подавить свой гнев.

– Ничего столь постыдного я не делал. Я провел ночь в тюрьме и сегодня утром едва-едва избежал встречи с дыбой.

Джейн охнула и бросилась ему на шею.

– Ах, Луи, от одной только мысли у меня голова кружится! Бедный вы, бедный!

Тут Агассис заметил, что Догберри наблюдает за происходящим, пожалуй, даже со слишком большим интересом.

– Гм, спасибо вам за заботу, мисс Прайк. Э… позвольте представить мистера Джосаю Догберри, моего нового помощника. Думаю, мистер Догберри не прочь позавтракать.

– Уж куда там! Десяток блинчиков и ломтик-другой бекона придутся в самый раз. Но полегче с усиками да крыльями.

Предоставив служанке позаботиться о нуждах Догберри, Агассис удалился в кабинет. Освежившись при помощи кувшина и тазика, он задремал на кожаном диване.

Прибытие утренней почты дало Джейн повод его разбудить. Лукаво сообщив, что остальные домашние – включая мистера Догберри – еще не вставали, она терпеливо подождала, пока Агассис покончит с письмами.

Три письма Агассис решил вскрыть незамедлительно. На первом стоял обратный адрес низкорослого, но влиятельного и могущественного Эббота Лоуренса.

Силясь сохранить утреннее бесшабашное настроение (в Америке достаточно других учебных заведений, которые с радостью предоставят ему место, Йельский университет, например), Агассис вскрыл конверт.

Дорогой профессор Агассис:

Не могу сказать, когда развлекался столь упоительно, как вчера вечером. Вероятно, в последний раз мы так повеселились, когда мы с Беном Франклином в 88-м покрасили в черный цвет филадельфийскую звезду. Успех вечера я считаю целиком и полностью заслугой вашей и ваших превосходных помощников. Черт бы побрал эту муху! Марта! Так о чем я? Ах да. Вы можете рассчитывать на мою всемерную поддержку вашей кандидатуры на новом факультете, которую я вот-вот учрежу. Некие различия женской анатомии просто восхитительны, не правда ли?…

Искренне ваш,

Э.Л.

Агассис поймал себя на том, что за чтением напряженно сгорбился. Теперь он с благодарностью откинулся на спинку кресла. Жизнь прекрасна. Он просто создан для успеха. Все его неурядицы вскоре развеются. (Но что такого рассказал – или показал – миллионеру Цезарь касательно африканской самки?)

Второе письмо было от Осии Клея.

Ваше трусливое пройдошество!

Как вам на сей момент прекрасно известно, я как раз вознамерился отрезать вам еще сувенирчик от вашего невостребованного раба, когда это животное схватило кочергу, дерябнуло мне по кумполу и было таково. Последние несколько дней я возлежал, иначе бы вы получили рассказ об этой посрамной истории даже раньше. Будьте уверены, что мой адвокат, как только я его найму, схватится с вашим. Убытки будут огромадные.

Ранено ваш,

Осия Клей

Еще один груз с души свалился. Решится он поставить на три из трех?…

Дорогой Луи!

Пожалуйста, простите, что обращаюсь к вам как к давнему другу. Надеюсь, из-за этого вы не сочтете меня легкомысленной. Но после нашего прочувствованного tete-a-tete [144]144
  разговор с глазу на глаз (фр.).


[Закрыть]мне кажется, я знаю вас уже целую вечность. Ваши философские прозрения всколыхнули меня до глубин моей женской души. Надеюсь, нас с вами ждет еще много подобных задушевных бесед.

С глубокой приязнью остаюсь ваш добрый друг.

Лиззи Кэри

Агассис почувствовал, как тепло заливает нижнюю часть его туловища.

Мысли о лилейной Лиззи разбудили в нем генетические инстинкты.

– Вы не против, Джейн? У меня был такой тяжелый день…

– О нет, сэр! Я могу попрактиковаться в новой забаве, которую попробовала прошлой ночью.

Став на колени, Джейн начала расстегивать его панталоны.

В этот момент дверь в кабинет внезапно распахнулась. В дверном проеме стоял Якоб Цезарь.

– Ах, майн готт, Луи, хвала создателю, фы целы! Мы нихт знать, что и думать…

Тут до Цезаря дошло, что он ворвался некстати.

– Доннерветер, прошу прошения, я бин не знать… Но давать задний ход буру было уже слишком поздно.

На шум сбежались остальные домашние. В первых рядах стояли Эдвард Дезор и Дотти.

– Так вот какой пример вы подаете своим подчиненным, Агасс? – самодовольно осведомился Дезор.

– Нет, сэр, вы не поняли, – принялась оправдываться Джейн. – Это просто… то есть… я просто пришивала пуговицу на панталоны хозяина!

– Пуговицу? И где же она? И где же ваши иголка с ниткой? Может, вы их проглотили? И, наверное, эта пуговица запасная, потому что, насколько я вижу, все на месте.

– О, я… – Спрятав лицо в ладони, Джейн разрыдалась. Дотти поспешила к девушке и, приобняв бедняжку одной рукой за плечи, провела ее мимо смущенных ученых.

Агассис собрался было встать, но сообразил, что пуговицы расстегнуты и потому шевелиться не стоит, и остановился на том, что чопорно сложил руки на виновном месте, и сказал:

– Эдвард, вы не поняли истинного смысла этой вполне невинной сцены.

– Прошу вас, не оскорбляйте мои умственные способности. Будь обстоятельства более очевидными, им было бы место на литографии Сонреля к «Фанни Хилл». Можете, однако, положиться на мою лояльность и сдержанность – пока будете их достойны. Пока же я вас оставлю приводить себя в порядок.

Вскоре Агассис остался наедине с Цезарем.

– Что ж, – сказал бур, – в майн стране…

– Да катитесь вы с вашей чертовой страной!

– Не слишком фы ласкофы с тем, кто добыл вам теплое мештечко в Гарварде.

– И как же именно вы это сделали? – поинтересовался Агассис.

Цезарь открыл было рот, собираясь ответить, но Агассис поднял руку, чтобы его остановить.

– По размышлении зрелом оставьте это при себе. Цезарь улыбнулся:

– Und при Дотти.

8
Рыбная история

В медвежьих лапищах Якоба Цезаря тонкий кронциркуль казался зубочисткой. Острия измерительного инструмента терялись в шерстяных завитках на макушке Дотти Цезарь. Пожевывая ивовый прутик для очистки зубов, прихлебывая какой-то туземный напиток из пустой скорлупы от страусиного яйца, привезенного из дома, готтентотка терпеливо давала себя осмотреть. Чтобы скоротать время, она листала «Нану» Бальзака во французском оригинале и то и дело хихикала.

Цезарь называл замеры, точно матрос на Миссисипи, лотом проверяющий глубину и выкрикивающий: «Марк Твен» [145]145
  К сожалению, непереводимая игра слов. Выражение «Mark twain», которое взял себе как псевдоним писатель Сэмуэль Клеменс, имеет буквальное значение «норма пополам». В XIX в. его использовали лоцманы и матросы речных судов для обозначения замеров глубины фарватера.


[Закрыть].

– Три запятая шесть, пять запятая девять, десять запятая двенадцать…

За письменным столом Агассис выстраивал по этим цифрам замысловатую кривую и одновременно записывал их в таблицу, состоящую из нескольких граф и колонок. Наконец он поднял руку, показывая, что данных у него достаточно.

– Ну вот, – сказал ученый, – все именно так, как я и подозревал. С точки зрения краниометрии и френологии ваша готтентотская подруга не обладает достаточно развитым черепом, чтобы ее можно было отнести к разумным существам. Как и остальные представители ее расы, по своему умственному развитию она ближе к шимпанзе, чем к человеку.

– Что за чушь фы городить?

Агассис вспыхнул от раздражения.

– Послушайте, старина, все вот тут написано черным по белому, неопровержимо доказано математикой. Да ведь у нее вместо Шишки Проницательности впадина! Не говоря уже про искажение по Узлу Мышления и гипертрофированный Изгиб Эротичности. И общий объем ее черепной коробки явно недостаточен. Получи Сэм Мортон [146]146
  СэмюэльДж. Мортон (1799–1851) – врач из Филадельфии, измеривший сотни черепов с целью доказать врожденные различия между расами, прежде всего разного объема мозга.


[Закрыть] ее препарированный череп, готов поспорить, он смог бы набить в него всего несколько унций картечи.

Цезарь с отвращением швырнул о стену кронциркуль. Одна «нога» засела в акварели, запечатлевшей родную деревуш ку Агассиса.

– Это фаш череп набит картечью, Луи! Нихт разумна… Да как фы мошете такое гофорить, пошти месяц прожиф с ней нос к носу?

Агассиса от этой метафоры передернуло.

– Никакой личной вражды тут нет, Якоб. Это чисто научное заключение. А с наукой не поспоришь! Да, конечно, ваша подруга обладает определенными инстинктивными качествами, которые могли бы одурачить профана, заставив его думать, что она способна рассуждать, как человек. Но более тщательный анализ показывает, что к истинно логическим заключениям она способна не больше… – Агассис силился подыскать уместно невероятное сравнение, – чем Tursiops truncatus, дельфин-афалина.

На это ему, отложив книгу, ответила Дотти. Агассис был вынужден признать, что ее английский, хотя еще ученический, значительно улучшился с ее приезда.

– Предположим, профессор Агассис, что я признаю, что стою на ступень ниже представителей вашей белой расы. Предположим, я назову себя животным. Не думаете ли вы, что даже животные заслуживают этичного обращения?

– Нуда, в определенных границах… то есть если на карту не поставлено благо человечества.

– Тогда как вы оправдываете гнусные надругательства, которым подвергают чернокожих рабов на вашей второй родине? Порки, разлучение членов семьи, непосильный труд от рассвета до заката…

Агассис кашлянул, прочищая горло. Вынул носовой платок и высморкался. Он поймал себя на том, что не может встретиться с бушменкой взглядом.

– Нелепость какая! Я уподобляюсь душевнобольному, спорящему о метафизике с собакой! Но пусть никто не скажет, что Агассис когда-либо не ответил на брошенный ему вызов, сколь бы абсурдным он ни был! Прежде всего, дерзкое ты существо, американская система возникла задолго до моего приезда, и к ее установлению лично я никакого отношения не имею. Морально я выше этой проблемы. Тем не менее человек, пожелавший защитить систему, может найти в ней немало доброго. Во-первых, она принесла свет христианства многим душам, которые в противном случае Пребывали бы в моральном невежестве. Во-вторых, материальные условия жизни американских чернокожих неизмеримо выше уровня жизни на их старой родине. Колючки и глина сменились деревом и кирпичом. Питательный хлеб И свежее молоко с лихвой заменяют корни и личинки.

– Лишинки не есть плохи, если знать, как их приготофить, – вставил Цезарь.

Это замечание Агассис оставил без внимания.

– И в-третьих, их не требующий ума труд в основе своей полезен для их конституции и обеспечивает стране в целом более высокий уровень жизни. Если это достигается ценой нескольких ударов кнутом – насколько я понимаю, назначаемых только, когда подлинно заслужены, – то порабощение негров вполне оправданно. И вообще, неужели, будь они свободны, они жили бы иначе?

– С ваших слов все выглядит довольно привлекательно, профессор Агассис, – с самым серьезным видом ответила Дотти. – Может быть, вы согласились бы хотя бы на день-другой поменяться местами с рабом?

Агассис подскочил от ярости.

– Что за смехотворное предложение! Только представьте себе меня, Луи Агассиса, воющего негритянский псалом на хлопковой плантации! Сами видите, Якоб, насколько мало ход мысли этого существа походит на мышление истинного человека. Даже вы теперь должны это признать.

– Признать я долшен лишь то, что отдал бы доллар-другой, лишь бы посмотреть, как фы, фзвалив себе на плечи Мешок хлопка, распефать трудовые дагомейские песни.

– Фу! Этот глупый разговор ни к чему нас не приведет.

Вид у Цезаря сделался мрачный.

– Фот это тошно, Луи. Где обретается Т'гузери, мы сейшас знаем не больше, чем дфе недели назат, когда фас фыпустили из тюрьмы. И фы федь знать, какой сегодня день? Последний, когда дер орган Саартье фпитывал силу настойки на даке. Со дня на день Т'гузери может пойти ф космогоническое мешто и там ошивить дер фетиш.

– Нет нужды мне про это напоминать. Вы думаете, я не встревожен? Но что мы можем сделать? Я истощил все мои гипотезы, напрягал мой интеллект, но понятия не имею, как нам разыскать эту хитрую бестию. Я был уверен, мы найдем его в последнем месте, которое мы обследовали.

– Фы думать, он фьет феревки на Канатном дворе?

– Ну, их же вьют из конопли… Признаю, мы зашли в тупик. Остается только надеяться, что он попадет в руки Боппуили Костюшко до того, как учинит что-нибудь ужасное. С другой стороны, мне неприятно думать, что эти безумцы заполучат фетиш для собственных целей. Но, может, они разорвут друг друга на части, как килкентские коты [147]147
  Агассис имеет в виду ирландскую легенду о двух котах, которые дрались до тех пор, пока от них не остались только хвосты.


[Закрыть].

– Оба они есть отъяфленные негодяи. Я бин против с ними сфязываться. Ну, пойду на свою лодку, фыкурю трубку, пока софсем не пал духом. Может, мы с Дотти фсетаки что-то придумаем. Хотите к нам присоединиться?

– Нет. Мне нужно уладить личные дела.

После ухода Цезаря и Дотти Агассис вызвал к себе Джейн.

– Можете уделить мне минутку среди ваших домашних хлопот, милая Джейн? Я несколько выбит из колеи. А кстати, я уже говорил, что румянец у вас на щеках напоминает мне нежный цвет яблоневых лепестков?

Но Джейн уставилась в пол, растирая носком маленькой боты невидимую букашку на ковре.

– Видит Бог, профессор, я уже теперь и не знаю, должна ли слушать эти ваши комплименты. Понимаете, в последнее время меня кое-что тревожит.

– Ну так выкладывайте, девушка! – нетерпеливо буркнул Агассис.

– Ладно. Только не взыщите, если я буду говорить нескладно. Мне трудно это сказать. Я еще не совсем в себе разобралась, ведь столько книг новых читаю.

– Книг? Каких еще книг?

– Ну разные, мне их мисс Дотти дала. Брошюры Соджорнер Трут и ее подруг. Памфлеты, в которых говорится, как женщин всегда угнетали, топтали и мучили. Как их сперва использовали и надругивались – нет, надругались – мужчины, которые их сперва соблазняли, а потом бросали. Как мы производим больше половины мировых богатств, но получаем гораздо меньше причитающейся нам доли. Как мы рожаем и растим детей, убираем дома, готовим еду, а потом за наши труды нас же и бьют, и мы плачем в синяках по ночам! Как мы должны отправлять своих сынов и мужей – сколь бы никчемными они ни были! – на проклятые глупые войны в чужих странах, войны, которые не мы начали! Как женщины сродни неграм всего мира!

Голос Джейн становился все громче и громче, и последний поразительный лозунг она почти выкрикнула.

Агассис был как громом поражен. Внезапно он понял, что нижняя челюсть у него вот-вот вывихнется – совсем как у удава удушающего (Boa constrictor), – и, щелкнув зубами, закрыл рот.

– Ну вот, я это сказала! – дрожа, но с вызовом воскликнула Джейн и уже спокойнее добавила: – Еще что-нибудь, сэр?

– Н-нет. Э… спасибо, что поделились со мной этими свежими взглядами, Джейн. Может, мы могли бы обсудить их подробнее сегодня ночью?… Нет? Я так и думал. Тогда обязательно подольше посидите сегодня за чаем, Джейн.

– Всенепременно!

Когда его восставшая горничная, хлопнув дверью, удалилась, Агассис отпустил вполголоса несколько проклятий. Гореть готтентотке в самом жарком круге ада!

Чтобы умерить свой гнев и утишить неудовлетворенные генетические инстинкты, Агассис достал из кармана и еще раз перечел многократно сложенное письмо:

Возлюбленный Луи!

Трудно поверить, что вы действительно мой, что вы избрали меня, что когда-нибудь я стану вашей женой. Вы пишете, что томитесь, когда же я буду при вас постоянно, когда же украшу ваш дом моими «улыбающимися глазами». Как я об этом мечтаю! Нет для меня на земле дома, кроме подле вас.

Каждый вечер я молюсь, чтобы этот день наступил скорее!

Обожающая вас

Лиззи

К чему ему ласки посудомойки, когда ему безоглядно отдала свою любовь прекрасная и изящная молодая леди хорошего воспитания и с хорошими связями, к тому же в родстве с богатыми и влиятельными Перкинсами, Гардинерами и Кэботами?

Справившись с записной книжкой и отличными швейцарскими часами, которые подарили ему перед отъездом до слез растроганные горожане Нёфшателя, Агассис увидел, что на этот час назначена встреча с рисовым плантатором из Южной Каролины, неким Рори Когуном. Встретиться с плантатором его попросил Лоуэлл – Когун дружил со многими владельцами плантаций, поставлявших текстильному магнату сырье, – и хотя знакомство с южанином не представляло для Агассиса интереса, он счел за лучшее оказать услугу своему патрону.

Ему хватило времени лишь на несколько штрихов к наброску грандиозного Музея естественной истории, который он намеревался построить в Кембридже, как объявили о приходе Когуна.

– Здравствуйте-здравствуйте, скажу я вам, здравствуйте, профессор Ах-гас-из! Позвольте пожать вашу ученую руку, сэр!

Когун был облачен во все белое, включая широкополую панаму. Из угла рта торчала толстая сигара. На пальцах у него искрились бриллиантами десяток колец. Жемчужина в булавке для галстука была размером с яйцо перепелки (Colinus virginianus).

– Рад знакомству, сэр. Прежде мне не выпадала привилегия приветствовать представителя земельного дворянства Юга. Могу я предложить вам прохладительные напитки?

– У вас, у янки, делают «Серебряную», скажу я вам, «Серебряную подкову»? Если да, то несите, сынок. Несите, скажу я вам!

Несколько озадаченный Агассис попытался выиграть время.

– Минутку, мистер Когун, я справлюсь.

Вызвав Джейн и понадеявшись, что Когун не заметит ее кислой мины и покрасневших глаз, Агассис повторил просьбу.

Джейн шмыгнула носом.

– Это тот напиток, где три части виски, две части бурбона, одна часть вермута, чуточку горькой настойки, малость простой воды? И выдавить туда сок лайма?

– Блестяще! Он самый. Какая разумница, скажу я вам, какая разумница!

– Э… да, согласен.

Джейн вскоре принесла напитки. Шумно сделав огромный глоток и объявив напиток «крепко блестящим», Когун перешел к цели своего визита.

– Я выращиваю рис, сынок. Пятьдесят рабов и сотня акров под водой. Вы, может, и не знаете, но рис ума требует побольше, чем хлопок. Нельзя разбрасывать, скажу я вам, нельзя просто разбрасывать семена, каждое растеньице надо сажать отдельно. Нужно знать, когда заливать, когда спускать воду. И сбор урожая – всегда большой риск. К тому же надо еще содержать в порядке каналы, воротца и шлюзы. В общем и целом чертовски мудреное дело.

«Серебряная подкова» вознесла мышление Агассиса к новым высотам.

– Могу себе представить.

– Так вот закавыка у меня в том, что среднему черномазому не хватит ума даже самому завязать себе шнурки на ботинках, не то что освоить искусство выращивать рис. Мне или моим надсмотрщикам приходится каждую минуту за ними надзирать. Стоит повернуться к ним спиной, они тут же что-нибудь испортят! А у вас я надеялся узнать, скажу я вам, надеялся узнать, нельзя ли как-нибудь вывести умного негра. Может, составите мне какой-нибудь план, как бы так их скрестить, чтобы от поколения к поколению их интеллект увеличивался? Понимаю, прицел у меня дальний, но для Юга это стало бы великим благом. И если, скажу я вам, если бы удалось привнести заодно и еще парочку качеств? Например, можно им сделать руки подлиннее или сократить, скажу я вам, сократить объем пропитания, который им требуется? Их чертова овсянка обходится в целое состояние!

Агассис всерьез задумался над любопытной просьбой.

– Пожалуй, тут следует учитывать неизбежные ограничения, заложенные в клеточной плазме негров, мистер Когун. Даже у самого умного африканца способность к мышлению ограничена, и пытаться путем скрещивания добиться от чернокожих большего – все равно что стараться выжать воду из камня. Надеюсь, вы не думаете о том, чтобы добавить белую кровь низших рас…

Побагровев, Когун вскочил:

– На что вы намекаете, сэр? Уж не повторяете ли вы, скажу я вам, повторяете непристойные слухи о моей дорогой Лили-Бель? Если так, то к оружию! Дерринджеры под испанским мхом у реки на рассвете!

– Прошу вас, сэр, сядьте! Я не хотел вас оскорбить. Я говорил строго с теоретической точки зрения. Смешение рас мне так же отвратительно, как, по всей очевидности, и вам.

Смягчившись, Когун вернулся в кресло и снова сел. – Тогда ладно, скажу я вам, тогда ладно. Без обид. Мужская честь, сами понимаете…

Составив пальцы домиком, Агассис сказал:

– У вашей идеи далеко идущие последствия. Если бы мы действительно вывели новую породу негров, одновременно разумных и послушных, это имело бы огромное значение для страны в целом. Вы должны дать мне поразмыслить над этим проектом, после я напишу вам о результатах.

– Блеет… скажу я вам, блестяще! Выпьем за это!

Скрепив свое соглашение, Агассис и Когун провели еще несколько минут за приятной беседой.

– Мы с семьей едем на лето в Саратога-Спрингс. В Каролине становится так чертовски жарко, что просто кровь закипает. Погода – ни для человека, ни для зверя не подходящая. Я даже собак с собой увожу. Они сейчас в гостинице с Лили-Бель. Снял собакам собственный номер, честное слово. Но на плантации жизнь, разумеется, продолжается. Черномазые, скажу я вам, по пятнадцать часов в день на полях. Их, конечно, скажу я вам, конечно, солнце не беспокоит. Они все равно чернее не станут, га-га-га!

Агассис тоже рассмеялся. Налили еще.

– Наше с вами дельце напомнило мне об одном моем рабе. Был раньше известным свободным черным в Филадельфии, пока я не велел его выкрасть. Он-то, скажу я вам, корчил из себя адвоката или еще какую глупость. Бесило меня, скажу я вам, бесило меня это бесконечно. Ну а заковав его, я сказал, что он может купить себе свободу. Три года работал день и ночь, скажу я вам, три года! А едва он вернулся в город, я снова велел его перехватить. Еще три года, и я его отпустил – когда он отработал, конечно. Я уже уезжать собирался, как охотники за рабами приволокли мне его в третий раз. А в моем-то штате такое, разумеется, совершенно легально. Видели бы вы, как этот стервец плакал!

К тому времени, когда Агассис выпроводил словоохотливого плантатора, было уже за полдень, и голова у него шла кругом. Вспомнив, что сегодня еще не заглядывал к своим помощникам, он нетвердым шагом направился в мастерскую.

У двери сидел за небольшим столиком Мориц.

– Ваши бумаги в порядке?

У Агассиса начала болеть голова.

– Бумаги? Какие бумаги?

– Допуск к секретным материалам, разрешения и поручительства. В трех экземплярах.

– Разумеется, у меня таких глупостей нет. В чем дело? Что происходит?

– Мы ввели новую систему, новый механизм управления ресурсами пролетариата. Короче говоря, мастерская подверглась коллективизации. Мы модифицировали идею фаланстера [148]148
  община в системе утопического социализма Фурье.


[Закрыть]…

– К черту коллективизацию! Это моя мастерская! – Агассис ударил кулаком в дверь. – Эй вы, открывайте! Немедленно бросьте этот вздор!

– Без толку кричать. Они бастуют.

– Бастуют?

После этих слов дверь приоткрылась, и в щелку выглянул Дезор.

– А, это вы, Агасс. Прошу вас, погуляйте немного, мы заняты. На будущее я предложил бы вам тут больше не самоуправствовать. Учитывая ваше непристойное поведение на наших глазах, вы не в том положении, чтобы что-либо требовать.

Дверь закрылась перед носом у Агассиса прежде, чем он сумел подыскать ответ.

– Я же говорил вам, им не понравится, что им мешают…

Агассис схватился за голову. В ушах у него звенело, и совсем не было сил подавить этот мятеж. Воздух… ему нужен свежий воздух. Когда он придет в себя, то всех выпорет…

Выйдя через заднюю дверь, Агассис посмотрел на корабль Цезаря. На мгновение ему показалось, что в глазах у него двоится. Потом он сообразил, что рядом с «Зи-Коэ» снова пришвартована «Персик-Долли», отсутствовавшая с тех пор, как он оскорбил ее капитана.

Спотыкаясь, Агассис поднялся по сходням «Зи-Коэ» и зашел в каюту. Там, сдвинув головы, о чем-то серьезно совещались Цезарь, Стормфилд и готтентотка.

Увидев Агассиса, Стормфилд с вызовом поднялся.

– Я все еще жду уместно смиренного извинения, которое вы мне задолжали, перфессор!

– Я просто…

– Сойдет! – прервал его Стормфилд. – Пусть никто не говорит, что старый Дэн'л Стормфилд не знал, когда закопать томагавк. А теперь давайте сюда свою тушу. У нас тут военный совет. Слушайте, я теперь знаю, где этот ваш Источник Творения и когда ваш колдун планирует там быть!

Алкогольные пары в мозгу Агассиса мигом развеялись.

– Где он? Говорите же!

– Ба, где же еще, если не в Марблхеде, черт побери?!

– В вашем порту приписки?

– Именно! Но я-то знаю, без объяснений вы все равно не поверите, поэтому давайте усаживайтесь и слушайте. Прежде чем белый человек пришел в эти земли, на том месте, где сейчас стоит Марблхед, было поселение краснокожих. Их чурались все прочие индейцы, наррагансетты и пекоты, поскольку означенное племя – мискатоники – считалось дьявольским и нечистым. Не без причины: прибрежные воды у поселения кишмя кишели всякими странными тварями, если уж на то пошло, что ни день нарождались новые, и местные индейцы слишком уж близко якшались с этими подозрительными существами, вот и заразились.

– Вы хотите сказать, – с надеждой спросил Агассис, – что они питались мясом этих тварей, нарушая какие-то диетарные табу?

– Нет, сэр, сказать я хочу то, что сказал! У них были плотские сношения с тварями. Во всяком случае, с теми, которые были для этого приспособлены.

Агассис поперхнулся и был вынужден освежиться глотком воды из скорлупы от страусиного яйца.

– Уж я-то знаю, такое трудно переварить, разве что ты сам, как я, вырос в тех краях. Но это чистая правда. Мискатоники блудили и давали с собой блудить всяким там рыбам, а после их женщины рожали на свет всевозможных полукровок, одни потом уходили жить в море, другие оставались на суше.

Так вот однажды, в 1629 году, Клема Долибера выгнали из Салема – это рукой подать от селения мискатоников. Клем был малый с норовом, обычаи ему не указ, а страха он и вовсе не знал. Выгнали его, правду сказать, за сношательство с племенной свиноматкой соседа и за то, что застрелил хозяина скотинки, когда тот, глубоко оскорбившись, вежливо попросил его перестать, а не то вкус у бекона испортится. Ну, больше податься Клему было некуда, и потому он отправился к мискатоникам.

Пришел он туда, а там пусто: ни людей тебе, ни скотины, ни полукровок, а чайники над кострами еще кипят, и одеяла на ощупь теплые. И никаких признаков ни разгрома, ни драки. Нашел он только широкий след слизи, уводящий в море или из него ведущий. Клем поселился в пустом типпи, и так началась оккупация белыми земель вокруг Марблхеда.

В последующие годы туда много беженцев и головорезов всякого толка набежало. Марблхед стал свалкой для всех Тринадцати колоний. Там ведь было хуже, чем на Род-Айленде, а это о чем-то да говорит! У нас были изгои всех мастей, только назовите, со всего земного шара приезжали. Мои собственные предки, например, были с острова Мэн и поклонялись морскому богу Мананнану мак Лиру. Преследуемые самим архиепископом Кентерберийским, они бежали искать убежища в Новом Свете.

Стыдно признаться, но у этих белых мораль была поплоше, чем у индейцев. И они не устояли перед чешуйчатыми чарами морского народца и, как индейцы, стали продолжать смешивать с рыбными свои жизненные соки.

Агассис устало поднял руку.

– Ну уж хватит, капитан Стормфилд. Вы всерьез полагаете, что я поверю в эту басню? Кровосмешение людей и рыб абсолютно – научно! – невозможно.

– Невозможно, да? Тогда как вам это понравится? Оттянув рукав грязного свитера, капитан Стормфилд показал тыльную сторону мускулистой руки.

От запястья до локтя и, вероятно, выше она была покрыта шершавыми зелеными чешуйками. Когда он повернул ее, чтобы Агассису было лучше видно, чешуя в свете свечи блеснула.

– Я вам очки не втираю, Луи. Я сам по меньшей мере на одну восьмую рыба, в точности как все в Марблхеде. При таком раскладе трудно не называть какого-нибудь тунца «дядюшкой».

– Поферьте ему, Луи, – подал голос Цезарь. – Ф Рефолюцию ребят из Марблхеда не зря назыфали «Полком амфибий»! Как, по-фашему, они еше шмогли так легко перепрафить Фашингтона через залиф Делавар? Яволь, Дэнни рассказал мне, что они просто попрыгали в воду и потащили корабли, тошно ушеные шерепахи!

Агассис наконец обрел дар речи, но заговорил лишь с жалким подобием своей обычной самоуверенной властности:

– Опустите рукав, пожалуйста… Спасибо. Такому зрелищу нельзя подвергать ни одного человека науки. Так и быть, ваша взяла. Предположим, я соглашусь принять вашу невероятную басню как пролегомен [149]149
  предварительные рассуждения; введение в изучение (чего-либо).


[Закрыть]. Почему вы так уверены, что Т'гузери намеревается осуществить свой план в вашем нелепом городе?

– Да они сами мне сказали, потому-то я знаю. Понимаете, жители Марблхеда издавна делятся на два лагеря. Одни, в ком человеческого больше, живут бок о бок с рыбным народцем и ни хорошего, ни дурного о нем не думают. Обычно они рыбных сторонятся, разве что зайдет на огонек обмотанный водорослями кузен. Они умеют держаться подальше от определенных рифов и косяков, почтительно кланяются определенным бухтам и скалам.

Но есть и другие, извращенные и порочные. Кровь у них жиже, холоднее, чем у остальных. Они как можно чаще водятся с самыми худшими среди рыбного народца. И вот эти действительно поклоняются тем же богам, что и рыбный народец: Дагону и Пахуануиапитааитераи. Эти негодяи пособляют рыбным в их дьявольских кознях. Одни из этих типов – рад сказать, что не самый худший, – мой кузен Говард Филлипс [150]150
  Здесь, вероятнее всего, имеется в виду сам писатель Лавкрафт (1890–1937), полное имя которого Говард Филлипс Лавкрафт, городок Марблхед, недалеко от Салема, описан в романс «Фестиваль», Мискатоник – название реки, на которой стоит другой вымышленный город Лавкрафта – Архем, место действия многих его романов, еще существует также Университет Мискатоник – общество по изучению творческого наследия Лавкрафта; в ряде романов рассказывается о том, как поклоняющиеся древнему божеству Дагон жители небольшого приморского городка превращаются в чудовищ – наполовину людей, наполовину рыб.


[Закрыть]. Сегодня утром он рассказал мне – в общих чертах, сами понимаете, – что Т'гузери и его приспешники запланировали на сегодняшний вечер. Поэтому я не стал терять времени, а сразу поспешил сюда с новостями.

Скрестив на груди чешуйчатые руки, капитан Стормфилд стал гордо ждать ответа Агассиса.

А тот оглядел напряженные лица. Они что, правда думают, будто он поверит в эту смехотворную байку? Сам барон Мюнхгаузен не выдумал бы такой нелепицы. Они что, дурачат его, чтобы в последний момент застать, так сказать, со спущенными штанами?

– Извините, это займет всего минуту, – сказал капитан Стормфилд, взял черпак и зачерпнул плошкой воды из ведра возле бортового иллюминатора. Оттянув высокий ворот свитера, он полил свои ясно видные жабры.