Текст книги "Рот, полный языков"

Автор книги: Пол Ди Филиппо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 67 страниц)

– Послушайте, Фишль, сейчас уже недостаточно принимать как данность тороидальные миры. В свое время это было новаторской находкой, но теперь мы должны выйти за рамки общепринятого здравого смысла. Вы никогда не задумывались над тем, что будет, если какой-то из миров примет форму листа Мёбиуса?

– Я, собственно говоря, не вижу…

– Черт возьми, да поймите, это же очевидно! – Компаунс оторвал полоску от листа рукописи какого-то незадачливого автора. – Если мы соединим концы этой ленточки – будем считать, что она представляет наш мир или какой-нибудь ему подобный, – то получим простой тор. Вполне возможно, это наиболее экономная энергетическая конфигурация нашего мира. Зверь Города кусает собственный хвост! Но для того, чтобы попасть в какую-либо точку на его поверхности, нам придется двигаться в двух пространственных измерениях. А если мы, прежде чем соединить концы, перекрутим ленту?

Компаунс действием проиллюстрировал свои слова и продемонстрировал готовый лист Мёбиуса.

– Поверхность планеты имеет одну сторону, нет ни наружной, ни внутренней составляющих. Представьте, что мы при передвижении здесь прибегнем к третьему измерению, спустимся в глубины этого мира, пройдем его насквозь и окажемся на другой, обитаемой стороне! Конечно, строго говоря, на той же самой стороне, но максимально удаленной от точки, из которой мы вышли! В сущности, мы получаем сжатие времени и пространства.

Какая-то искра засияла в воображении Фишля.

– Теперь до меня дошло! Сумасшедшая идея! И вы, конечно, удваиваете пригодное для обитания пространство, поскольку у вас не остается бесполезной внутренней поверхности цилиндра.

– Браво! Теперь идите домой, садитесь к пишущей машинке и перерабатывайте ваш «Город, ограниченный в пространстве». И приносите мне новый вариант, от которого в следующем месяце читатели слетят с катушек!

Фишль вышел из кабинета, окутанный облаками зарождающейся славы. Но еще до того, как он ушел, Компаунс выключил его из сферы своего внимания; он уже сердечно тискал руку Диего.

– Великий день, Петчен, великий день! Я подготовил состав «Миров для вопрошающих»; давайте сейчас его посмотрим, а потом пойдем к Пинни. Полагаю, вы согласитесь, что я подобрал лучшие ваши рассказы.

Диего просмотрел список. На мгновение он прикусил язык, а потом сказал:

– В основном я сделал бы такой же выбор. Есть только одно исключение – «Этические инженеры».

Компаунс вырвал у него лист.

– Что? Изволите морочить мне голову, сынок? Это один из лучших ваших рассказов.

– Всего лишь третий рассказ, который я опубликовал. С тех пор я создал куда лучшие, более зрелые вещи.

Компаунс намеренно долго прикуривал сигарету, с тем, чтобы Диего попотел в ожидании. Затем пристально посмотрел на своего протеже сверлящим взглядом сквозь роговые очки.

– Зрелые – в каком смысле? В «Этических инженерах» есть масштабная, солидная, революционная концепция, как во всех вещах, которые мы публикуем. Или вы, Петчен, зацикливаетесь на таких никчемных моментах, как стиль? Вы, надеюсь, не собираетесь кормить меня банальностями? А теперь вы мне скажете, что поставляете виньетки, посвященные любовным похождениям вашего зубного врача, для «Музы Гритсэвиджа».

– Нет, нет, конечно же, нет. Но в самом деле, Уинслоу, нельзя же совершено игнорировать вопросы стиля.

– Нет, конечно. Согласитесь, я все-таки не такой тупой чурбан, как Маллика Пранг из «Подобий». Я предоставляю вам возможности для самовыражения, в том смысле, как вы это понимаете. Я признаю, что ваши сочинения постепенно обретают изысканность. Но когда налицо конфликт стиля и чувства отстранения, поэзии и идеи, я всегда буду безоговорочно стоять за отстраненность и за идею. Если в рассказе достаточно того и другого, стиль просто не имеет значения.

Диего показалось, что он сходит с ума. Компаунс приводил его в такое состояние уже по меньшей мере месяц, но еше ни разу речь не заходила об этом конкретном, животрепещущем предмете. Диего начал сердиться.

– Уинслоу, вы не должны разделять эти компоненты! Они взаимно порождают друг друга!

Компаунс оборвал дискуссию знакомой фразой:

– Петчен, полагаю, редакционная коллегия обсудит этот вопрос. А пока обозначим суть разговора. Итак: мы можем включить в сборник обсуждаемый рассказ? Имейте в виду, это только один из общего числа победивших.

Диего покорно капитулировал.

– Да, конечно. Почему бы и нет?

– Прекрасно! Тогда давайте потревожим Пинни в его роскошном логове, а?

Верхний этаж здания издательства мог бы составить отдельную часть Города, настолько здешняя обстановка отличалась от сумятицы, царившей во владениях Компаунса. Миновав батарею помощников, Диего и Компаунс наконец оказались в кабинете, размерами не уступающем станции Метро, устланном коврами и обставленном как демонстрационный зал агентства по дизайну интерьеров. Диего нервничал, обливался потом и старался избавиться от ощущения собственной незначительности, внушенной ему этой роскошью. Компаунса, как всегда самоуверенного, обстановка отнюдь не впечатляла.

Тиг Пинни скорчился за своим столом. Издатель, сморщенный, отягощенный годами человечек, одетый в костюм, который стоил больше месячного дохода Диего, походил на воскового гомункулуса[219]219
  Гомункулус – согласно представлениям средневековых алхимиков, существо, подобное человеку, которое можно получить искусственным путем.


[Закрыть] со скелетом из нержавеющей стали. В эту минуту Пинни заканчивал препирательства с другим автором, в котором Диего с удивлением узнал Йейла Драмгула.

Драмгул уже поднялся и наклонился над столом, чтобы пожать руку издателю.

– Превосходно, Тиг, пятьдесят тысяч – это вполне годится. Увидимся вечером в клубе? Замечательно!

Повернувшись, Драмгул заметил Диего и поспешил к нему с выражением неподдельной радости на лице. Стройный, рафинированный блондин, безукоризненно одетый, с загаром, полученным благодаря многим часам, проведенным в соляриях и в лодочных прогулках по Реке, он излучал жизненную силу и уверенность в себе.

– Диего! Вот так сюрприз! Я тебя так и не видел после нашего маленького дебоша зимой. Слишком, слишком долго. Я уже все знаю про твою будущую книжку. Достойный и честный дебют. Куда ты отсюда направишься?

– В Центр.

– Блестяще! Я пока подышу свежим воздухом на улице, а потом мы с тобой пройдемся несколько Кварталов.

Драмгул вышел, сияя; Диего и Компаунс приблизились к Пинни.

Вблизи престарелый издатель, неморгающий и невозмутимый, производил впечатление не столько живого существа, сколько автомата для игры в шахматы. Только крошки в уголках рта и полоска пота возле высокого воротника рубашки свидетельствовали о ложности такого восприятия.

– Здравствуйте, мистер Петчен. Мой коллега, мистер Компаунс, настоял на том, чтобы вы высказались до заседания редакционного совета.

Диего пожал и отпустил руку, твердую и сухую, как доска. Словоохотливость Пинни привела его в замешательство, и он не сразу нашел, что сказать.

– М-м, благодарю вас, сэр. Моя книга… А, ну да, моя книга… Что ж, я очень благодарен за то, что издательство «Пинни» так последовательно поддерживает «Космогонический вымысел».

– Да, да, конечно. Мы – издательство широкого профиля, выпускаем и качественную художественную литературу для элиты, и разного рода развлекательную массовую продукцию. Похоже, этот жанр «иных миров» хорошо продается, поэтому мы, естественно, считаем себя обязанными развивать его. Нельзя же уступать прибыль конкурентам, ведь верно? Мы не позволим какой-нибудь второсортной фирме, скажем, такой как «Чугай и Мансон», бросать нам вызов. Нет, ваша книга, безусловно, заполнит определенную нишу в наших планах.

Компаунс протянул хозяину кабинета лист бумаги.

– Это составленный нами проект содержания, сэр.

Пинни аккуратно извлек из нагрудного кармана свои очки для чтения с захватанными стеклами, развернул их, нацепил на нос. Следующие десять секунд у него ушли на изучение списка названий.

– Не сомневаюсь, Компаунс, все это – достойные образчики жанра. Вы же знаете, я полагаюсь на ваше мнение в трудных областях.

Диего почувствовал, что ему пора проявить практичность – во всяком случае, хотя бы минимальную заинтересованность в материальной стороне вопроса.

– Мистер Пинни, могу я поинтересоваться условиями?

– Ну, я думаю, будет достаточно стандартного контракта на такого рода произведения. Тысяча быков аванса и потиражные десять процентов. В бухгалтерии вам все наверняка разъяснят подробно.

Желая поспорить относительно чересчур скромного аванса, Диего в ожидании поддержки взглянул на Компаунса, но редактор дал ему понять, что оспаривать предложение не следует.

– И когда моя книга выйдет?

– Какой у нас сейчас месяц? Август? Ну, если говорить откровенно, когда рукопись будет набрана, когда мы сварганим сколько-нибудь приемлемое оформление, тираж уйдет в печать сразу, как только типография окажется свободна от других заказов. Пять тысяч экземпляров – предельный тираж для всех «иных миров». Так что ваша книга может выйти уже в декабре. Или, самое позднее, весной.

В Диего боролись противоречивые чувства. Гордость за перспективу подержать в руках экземпляр своей первой книги в течение ближайших месяцев столкнулась с досадой на далеко не идеальное отношение к детищу его ума. Ему хотелось задать множество вопросов, касающихся разных аспектов проекта – рекламы, обозрений, спонсорской поддержки, – но он видел, что терпение Пинни на исходе. Поэтому в конце концов просто сказал:

– Для меня честь внести вклад в издательскую политику «Пинни», сэр.

– Разумеется, так оно и есть, молодой человек. Так что держитесь уровня ваших последних достижений, и вы непременно найдете достойную нишу в рамках вашего жанра.

В приемной Диего увидел поджидавшего его Драмгула; тот болтал с хорошенькой рыжеволосой секретаршей, которая раскраснелась от его речей.

Компаунс на прощание пожал Диего руку, еще раз отметил достоинства его творчества, упомянул о радужных перспективах, спросил, не готово ли что-нибудь для октябрьского номера «Зеркальных миров», и они расстались.

В августе жизнь на Бродвее бьет ключом. Дети в маечках и трусиках играют возле ревущего пожарного гидранта. Уличные продавцы неподвижно стоят под тентами своих передвижных киосков. Размягчившийся асфальт превращается в мусоросборник: крышки от бутылок, обгорелые спички, нитки, обрывки газет. Диего снял галстук. Драмгул даже не ослабил узел своего, но тем не менее сохранял непоколебимое хладнокровие.

– Ну, как у тебя сладилось со стариком Тигом? Сумел поджарить ему пятки, чтобы он согласился на твои условия?

– Я бы не сказал. Просто принял его предложение.

– Выше нос, Ди! Жаловаться не на что. Да что там, помню я мою первую книгу, «Венки для влюбленных». Всего-то десять тысяч аванса, а за второй тираж я даже не требовал повысить процент! Да уж, я тогда был цыпленком! Но ты быстро сориентируешься.

Hа эту тираду Диего буквально выпалил:

– Йейл, как ты можешь писать одну только рутину? Ты же парень неординарный. Неужели тебя не интересуют крупные сюжеты?

Драмгул широким жестом обвел открывающийся перед ними городской пейзаж.

– Что может быть интереснее, чем пестрота у тебя перед глазами? Бесконечная вереница угасших мечтаний и испарившихся вожделений. Ох, Диего, я исследую глубины человеческого сердца. Вот что хочет получить читатель. Повседневные заботы. Как люди зарабатывают на жизнь, приобретают друзей, женятся, умирают. Посмотри правде в глаза: большинству твой абсурд, твои полеты фантазии не нужны. Открой им то, что находится у них под носом, только предоставь новаторское, мощное освещение. Вот где ключ к успеху.

– Да оглянись ты вокруг! Ведь весь наш мир – одна гигантская загадка! Как он образовался, как мы попали сюда, что мы найдем в других областях Вселенной? Разве может иметь какое-то значение что-нибудь вне этих космических таинств?

– Все это, Диего, – вопросы для первокурсников философских факультетов. А со временем человек обретает зрелый взгляд, который сводится к по-настоящему жизненно важным вопросам. Ты до сих пор не хочешь признать, что ты и прочие Полоумные Космогоники застряли в области юношеских грез. Впрочем, для людей твоего темперамента и извращенных способностей это самое место, так я считаю. Ты потеряешься, если попробуешь справиться с прозой обыденности.

От таких оскорблений Диего сжал кулаки и вспомнил синяк под глазом Драмгула, появившийся у того при их последней встрече. Но все-таки он заставил себя расслабиться.

– Йейл, здесь я спускаюсь в Метро. Как-нибудь увидимся.

– Конечно. Передавай горячий привет твоей мускулистой и не обделенной характером подруге. Как поживает Куш?

– У них все нормально, у обоих. Счастливо.

Диего вышел из Метро на станции, расположенной рядом с лотком Снарки Чаффа. Стоявший за прилавком Чафф был в футболке, под которой угадывались очертания впалой груди, и в холщовых шортах, открывающих худые ноги.

– Снарки, расскажи-ка мне, что за народ покупает «Зеркальные миры».

– Чудаки. Замечательные личности. Двух одинаковых не встретишь, и каждый из них – самый свободомыслящий. Ну, понятно, многие собирают последние гроши, чтобы купить последний номер. Но мои разговоры с покупателями такого рода заставили бы покраснеть любых профессоров.

Диего взял в руки экземпляр «Музы Гритсэвиджа».

– А кто покупает вот это?

– Да снобы по большей части. У многих словно метла в заднице. Не сказал бы, что хорошо их знаю, ведь они редко снисходят до болтовни с такими, как я.

Диего просиял.

– Ты, Снарки, наставил меня на путь истинный. Ты напомнил, что существует разница между семьей и кланом.

– Рад быть полезным, Диего. А теперь скажи-ка: у тебя в последнем рассказе герой одевает труп родной сестры, которая умерла от чумы, насланной злым колдуном. Как ты проник в его мысли?

– Как я выгляжу?

У дверей особняка мэра, где в свете неоновых огней прогуливались приглашенные, Диего взирал на Волузию с благоговением и самым искренним восхищением. В своем черном бархатном платье, в открытых туфлях на высоких каблуках, с забранными назад и украшенными драгоценными заколками волосами, она как будто сошла с картины, например, с большой фрески, изображающей празднество добродушных гигантов.

– Если красоту оформлять как стиральный порошок, ты бы получила категория «Суперэкономно – плюс сногсшибательная сила».

– Романтический эффект, коего я и добивалась. Bay! Обещай, что будешь и дальше заниматься своей космогонией и не попытаешься написать роман.

– Такое же обещание из меня недавно пытался выудить Йейл Драмгул.

– Надеюсь, ты к Йейлу прислушался. Умный парень, хоть и ядовитый, надо заметить. А теперь – пошли в дом. Не могу устоять перед соблазном!

Огромный, освещенный хрустальными люстрами, богато украшенный танцевальный зал занимал весь третий этаж дома в Гритсэвидже-851, протянувшегося вдоль Бродвея в сторону Трекса. Окна, за которыми открывался знакомый тревожный пейзаж Не Той Стороны Трекса, были скрыты шторами от потолка до пола, служившими драпировкой для невысокой эстрады. В этот вечер на эстраде за столами с льняными скатертями восседали: мэр Джобо Копперноб, его почетный гость, мэр Палмердейла Моасир Куин, и ассорта из привилегированных чиновников, домочадцев, друзей и финансистов с обеих сторон. Слева от эстрады, на более скромной по размерам площадке, размещался оркестр из пяти человек. Музыканты уже собрались и пробовали ноты. Диего обрадовался, увидев коллектив Рамболда Прага в полном составе: Лидия Кинч, Скриппс Скегуэй, Люсерн Кейнбрейк и Редди Диггинс. Сам трубач еще не появлялся.

Стену, примыкающую к Центру, закрывал колоссальный буфет: замороженные креветки, нарезка говядины, тонкие ломтики ветчины и поджаренные куриные крылышки, разнообразные салаты и пунши. Умелые и общительные бармены орудовали за стойкой открытого бара, смешивая «Арканум», «Баззер», «Космополитен» и другие коктейли. Вдоль двух стен выстроились складные стулья, но гости по большей части оставались на ногах. Они манипулировали тарелками и бокалами и сновали от одного беседующего сборища к другому. Центр танцевального зала оставался пустым, от публики его отгораживали бархатные тросы, укрепленные на бронзовых подставках.

– Я умираю с голоду! – объявила на весь зал Волузия. – Диего, ты понимаешь, что сегодня мой обед был прерван пожаром на складах на Стапеле-833? Мне едва хватило времени принять душ и привести себя в божеский вид перед встречей с тобой. Давай есть!

Диего позволил утянуть себя к столу с едой. Ему было неуютно во взятом напрокат смокинге, он сомневался, что сумеет удержать тарелку и стакан одновременно, а потому ограничился кружкой терпкого пунша, хотя и был не менее голоден, чем Волузия. В то время как она до краев наполняла свою тарелку мясом и рулетами, он пристроился к подносу с канапе и съедал их одно за другим, когда никто не смотрел. Между тем особо важные гости ужинали на возвышении в более элегантной манере. Их обслуживали сновавшие непрекращающимся потоком официанты.

Волузия возвратилась к нему и впилась в сандвич, состоявший из трех пластов мяса и стольких же слоев хлеба.

– Вол, я же ни с кем здесь не знаком! Ты обязана свести меня с некоторыми персонажами.

Шумно глотнув, Волузия указала в сторону рукой, в которой держала оставшуюся половину сандвича.

– Это Толкен Синсалида, Генеральный инженер мэра. Левее – Муццио Кловз, король панчбордов. Само собой, этот парень с фотоаппаратом – Мейсон Джинджерпейн. А вот этот, с мелкими глазками, в белом костюме – его босс, издатель «Ятагана» Людик Рукенхайм. Кого тебе еще назвать?

– Пока достаточно. Откуда ты знаешь столько народа?

– Я же тебе говорила. С тех пор, как я спасла эту дряблую тушу, я превратилась в любимую собачку Копперноба, его «связью с рядовым избирателем». Сейчас он водит меня на все официальные мероприятия. Там я и познакомилась с большинством этих крахмальных воротничков.

Диего в изумлении покачал головой. Способность Волузии весело принимать все, что бы ни подбрасывала ей жизнь, не переставала поражать его.

Ему показалось, что в дальнем конце зала мелькнуло знакомое черное лицо – резкие черты и пресыщенное выражение Рамболда Прага. При виде музыканта настроение Диего сразу же поднялось.

– Вол, я там увидел Рамболда Прага. Хочу обсудить один вопрос, который меня сейчас тревожит.

– Развлекайся. А я думаю подплыть вон туда и подразнить Кегни Пассуотера, заместителя Копперноба. Между прочим, он в меня почти влюблен.

Но Диего уже удалился.

Пробираясь по лабиринту среди непринужденно беседующих гостей со всей светской ловкостью, на какую был способен, он потерял Прага из виду. Остановился, чтобы достать записную книжку, и внезапно оказался рядом со своим издателем.

Хилый и все же властный Тиг Пинни слегка опирался на руку роскошной брюнетки, своей партнерши на этот вечер (а может быть, и жены). Продолжая распространяться об искусстве и политике, Пинни не сразу заметил Диего. Последний, обрадовавшись, попытался было ускользнуть, но его окликнул не кто иной, как Йейл Драмгул, и Диего вынужден был присоединиться к кружку.

Пинни радушно приветствовал его.

– Приятно удивлен тем, что вижу вас на этом вечере, мистер Петчен. Дамы и господа, это Диего Петчен, один из наших авторов. Он специализируется на фантастических историях.

– Писанина об «иных мирах», – добавил Драмгул.

За этим сообщением последовали едва скрываемые смешки и хихиканье, и Диего почувствовал, что горячо и неудержимо краснеет.

– Совершенно верно. Думаю, я и мои коллеги по жанру приносят мистеру Пинни большую часть его доходов. А теперь, если вы меня извините, я постараюсь поискать моего отравленного наркотиками, ошивающегося среди отбросов общества друга-музыканта, любителя игры в пул[220]220
  Пул – разновидность игры на бильярде.


[Закрыть].

Диего оставил ошарашенных весельчаков с чувством великого удовлетворения, в котором ощущалась примесь жалости. К счастью, он уже получил свой аванс.

Как бы то ни было, Рамболда Прага нигде не было видно. Диего представил себе, как тот в санитарной комнате делает себе укол перед выступлением, и это напоминало ему о Зохаре Куше и Милагре Ивентир.

Прошло совсем немного времени, прежде чем Волузия присоединилась к Диего. На ее соблазнительном платье красовалось маленькое пятнышко горчицы.

– Диего, быстрее! Скоро начнутся танцы! Или ты хочешь предоставить меня в распоряжение Пассуотера и его дружков?

– Ни в коем случае. – Диего предложил Волузии руку. – Идем?

Они подошли к ограждающим канатам как раз тогда, когда последние были торжественно опущены. Выплыв в центр танцевальной площадки, Волузия и Диего оказались лицом к оркестру. Музыканты, настраивая свои инструменты, поджидали руководителя. Вскоре Рамболд Праг выбрался на эстраду; его облик выражал презрительное, дерзкое безразличие. Собравшиеся приветствовали его стихийными аплодисментами. Он же поднес мундштук трубы, снабженный золотой сурдинкой, к губам (цвет яркого красноватого металла напоминал о крови Зверя Города), и немедленно наступила тишина.

Первые извлеченные Прагом ноты пробили путь к сердцу каждого слушателя. Тяжелые, как смерть, сладкие, как первая любовь, скоротечные, как то и другое, они растекались по залу подобно переплетающимся гирляндам. Они то поднимались до невозможных крещендо, то опускались до почти неслышного шепота. Тот факт, что музыка рождалась на фоне неизменного выражения болезненного презрения, лишь усиливал ее воздействие. После нескольких тактов музыканты вошли в резонанс с руководителем группы: они мягко прикасались к барабанам, щипали басовые струны, ласкали свои саксофоны, уныло стучали по клавишам фортепьяно.

Волузия прижала Диего к себе, словно боясь потерять его навсегда, и они вступили в танец.

По окончании этой композиции и двух следующих, столь же печальных и волнующих, Диего почувствовал, как на его плечо легла чья-то рука.

Мэр Джобо Копперноб походил на покидающего спорт атлета; его бритая голова все еще выглядела внушительно. Прежде чем заняться политикой, он был профессиональным баскетболистом, играл за «Кочегаров Гритсэвиджа», но с того времени былая стройность уступила место полноте.

– Волузия, солнце мое! Как я понимаю, это ваш счастливый избранник. Познакомьте же нас!

– Господин мэр, это Диего Петчен, лучший писатель Гритсэвиджа. В самые ближайшие дни должна выйти его первая книга, которая прославит его!

– Волузия, вряд ли стоит…

Копперноб выглядел разочарованным – словно бы ремесло Диего делало его недостойным привязанности Волузии.

– Вы, надо полагать, пишете о всякой жизненной рутине. Женская неверность, нищета, рекламный бизнес…

– Вовсе нет! Моя тематика – «космогонический вымысел».

– Подождите-ка. Вы написали «Тени инквизитора». Мне очень понравился этот рассказ!

– Так вы читаете «космогонический вымысел»?

– Да только его и читаю! Но ведь это превосходно! Это прекрасно вписывается в мой план, который я собираюсь сегодня огласить. Однако прежде всего я настаиваю на том, чтобы пройти танец-другой с лучшим представителем моих гражданских служб. Так что, если, вы, Диего, не возражаете…

– Что вы, конечно, нет. Прошу вас.

Диего отступил за пределы танцевальной площадки. В его душе ревность мешалась с гордостью. Копперноб и Волузия являли собой впечатляющее зрелище. Но вот Волузия снова оказалась с ним, а мэр обратил свой интерес к другим женщинам.

Наконец Волузия решила, что с нее достаточно.

– Мои ноги больше не выдержат! Давай посидим, пока Праг там выделывается.

Диего был рад перерыву. Они направились к свободным стульям.

Когда музыканты взяли первый перерыв (Праг соизволил пробормотать отрывистое «Спасибо»), Копперноб поднялся на центральную эстраду и потребовал микрофон.

– Прошу внимания! У меня для вас важное сообщение. – Он сделал знак мэру Палмердейла, тихому, худощавому и исполненному чувства собственного достоинства господину, чтобы тот встал рядом с ним. – В ответ на любезный визит моего доброго друга мэра Куина город Гритсэвидж организует культурное посольство в Палмердейл. Наши лучшие, наиболее одаренные граждане, представляющие все ремесла и общественные слои, во главе с вашим покорным слугой, возьмут на себя миссию, которая укрепит связи между нашими славными Районами. Мы отправимся в самое ближайшее время. А пока наши посланцы успеют устроить свои дела с учетом своего отсутствия в течение пары месяцев. Мы поплывем на «Днях на Янне» – пароход не самого низкого класса. Многие участники миссии сегодня здесь, среди нас, и я хотел бы пригласить их поименно на сцену, чтобы они поклонились вам и услышали ваши аплодисменты.

– Рамболд Праг.

– Мейсон Джинджерпейн.

– Кегни Пассуотер.

– Юпл Бабаян.

– Волузия Биттерн.

– Диего Петчен.

Совершенно ошарашенный Диего не зафиксировал ни одного имени, произнесенного вслед за его собственным. Оказавшись на сцене рядом с сияющей Волузией, он был в состоянии только таращиться, словно в удивительном сне, на поднятые головы, на лица, приветствующие его и его новых товарищей.

Однако, несмотря на потрясение, ему польстило выражение зависти и недоверия на красивом мрачном лице Йейла Драмгула.

– Не может быть, Ди, это же потрясающе!

Зохар Куш на мгновение отвернулся от Диего, чтобы отсчитать сдачу юному посетителю Аркады. Звон колокольчиков, звуки гонга, стук металлических шаров о лопатки и стук деревянных шаров, сшибающих кегли – все это вынуждало говорить громче. Диего пришел в Аркаду на следующий день после приема у мэра, и у него все еще кружилась голова от непредвиденных последствий этого мероприятия.

– Так это же колоссальная раскрутка для твоей книги! Репортажи в «Ятагане»! Фото Джинджерпейна! Да твое имя будет у всех на устах!

– Мэр сказал, что только автор «космогонического вымысла» сможет передать подлинную прелесть нашей поездки.

– Вот это уважение, вот это покровительство, которого ты, Ди, всегда заслуживал. Кстати, как далеко от нас Палмердейл?

– Почти в двухстах пятидесяти тысячах Кварталов. Две с половиной тысячи Районов! Скорость «Янна» – примерно сто Кварталов в час, так что путь в сторону Центра займет около двух недель. Обратный путь против течения – немного дольше. Понятно, в Метро мы доехали бы гораздо быстрее, но Копперноб просто не в состоянии умерить амбиции. Ты можешь себе представить, как мы будем вымотаны после такой долгой дороги? Нет, мы путешествуем с размахом!

– Тебе придется многое сделать до отъезда.

– Да не так уж много. Вещей у меня минимум. У Компаунса в запасе есть парочка моих рассказов, их хватит на время моего отсутствия – на один или два номера. У меня, естественно, нет протекции, чтобы продвигать свою книгу, поэтому Тиг Пинни не станет требовать моего участия в раскрутке. Нас не будет в общей сложности два месяца. В общем-то, мне нужно только навестить отца и убедиться, что миссис Лоблолли и доктор Тизел за ним присмотрят. Надеюсь, ты тоже будешь заглядывать к нему время от времени.

– Без вопросов. – Зохар помолчал, но затем все-таки решился сказать: – А ты не боишься, что он умрет, пока ты будешь в отъезде?

– Доктор Тизел считает, что он проживет дольше. А лично я думаю, что он меня дождется хотя бы для того, чтобы устроить очередную эмоциональную взбучку. Кроме того, для меня эта поездка – уникальный шанс всей жизни. Было бы непростительно его упустить.

– Да, несомненно. Что ж, выходит, у тебя хватит времени, чтобы с размахом отпраздновать это событие с друзьями. Сегодня же и начнем! Моя смена заканчивается через полчаса. Вот тебе жетоны, пойди сыграй пару ставок. Потом заедем за Милагрой и Волузией и отправимся по барам. У Уитстэнли сегодня женский вечер, играет Блекуэлдер.

– А ударные – Мьюборн?

– Кто же еще?

– Принято!

Когда друзья вышли на Бродвей, два Солнца стояли еще относительно высоко. Направляясь к дому Зохара, они болтали обо всем на свете. Диего чувствовал себя так, словно грядущая дорога перед ним и Зохаром вымощена золотом.

Наконец Зохар повернул ключ, и они вошли в квартиру.

– Милагра! Ты должна об этом узнать! Потрясающая новость!

Диего остался в передней. Зохар устремился в жилые комнаты, выкрикивая имя своей подруги. Потом повисла тишина. Наконец всклокоченный человек с лицом, напоминающим череп, появился в передней.

– Ее нет. Она все-таки добралась до всех наших сбережений. Я хранил деньги в пустом переплете – между прочим, от книги Драмгула. – Зохар попытался изобразить улыбку. – Я подумал, что его писания можно и вырвать. А она все равно ничего не читает…

– Как, Зохар? Почему ты не положил деньги в банк?

– Видишь ли, Ди, я не очень-то желанный гость в банках Гритсэвиджа. Было как-то одно маленькое недоразумение.

– Куда она могла пойти?

– Да куда же еще? К своему поставщику. Теперь быстро! Может быть, мы еще успеем…

Бешеная гонка в Метро казалась бесконечной – и мгновенной. Диего лихорадочно размышлял, оценивая варианты, возможности, способы помочь Зохару, бедняжке Милагре. Но в конце концов он был вынужден признать собственную беспомощность.

К стальной двери, вмонтированной в заднюю часть дома в центре Квартала, можно было пройти только по засыпанному углем желобу, протянувшемуся параллельно Трексу. Полоски ржавчины тянулись по бетонной стене. Пока Зохар колотил в дверь, мимо промчался окутанный горячим и грязным облаком Поезд. Заходящее Сезонное Солнце отбрасывало на серую стену бурый отблеск. Наконец в окошке показалась пара налитых кровью глаз.

– Лайонел! Милагра здесь?

– Не знаю, брат…

– Значит, открывай, я сам посмотрю.

Медлительность наркомана превратила отодвигание засовов и отпирание двери в нескончаемое мучение, но наконец Диего и Зохар оказались в доме.

Притон, который скудно освещали несколько тусклых лампочек, был обставлен на манер ночлежки: пара коек, матрасы и нары. Шприцы валялись везде, где не лежали люди, а еще – на крышках ящиков и на табуретках. Повернуться было практически негде. Зохар тут же стал переходить от одного дремлющего к другому, пребывающему в коматозном сне, в поисках дорогого ему лица. Диего двигался с большей осторожностью, стараясь нечаянно не уколоться.

Они обнаружили Милагру в цокольном этаже, в пропитанном кислым запахом углу. Рядом валялись три пустых шприца. По ее щеке и подбородку стекала слюна, и она вдыхала воздух через долгие промежутки времени.

Зохар приподнял ее за плечи.

– Три порции дури! Да она несколько месяцев не употребляла три порции! Диего, пожалуйста, помоги. Нам нужно увезти ее в больницу…

Диего наклонился, чтобы подхватить ноги Милагры.

И тут явились Могильщики.

Пять светящихся Рыбачек проникли сквозь стену цокольного этажа так легко, как будто на ее месте был просто воздух, и наполнили помещение своим соленым запахом. Невысокие – в половину человеческого роста – перламутровые одноцветные Рыбачки были облачены в колышущуюся ткань, которая казалась продолжением их самих. Большие, неправильной формы крылья, похожие на матерчатую оболочку омаров, развернулись за их спинами, проходя сквозь любое неодушевленное препятствие – стены, потолок, мебель. Тонкое мелодичное жужжание, почти членораздельное, полилось в уши людей. Могильщики излучали тающий блеск в виде снежинок холодного света. Их сестринские лица, все разные, все подобные, не выражали никаких эмоций.