Текст книги "По звёздам Пса (ЛП)"

Автор книги: Питер Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Во дворе, на видном месте, тридцатифутовый флагшток, флага давно нет, может сняли для детского одеяла. Когда им нужна помощь они поднимают ободранный красного цвета рабочий комбинезон. Для сигнала и для флюгера. В сильный ветер он расправляет руки и ноги как человек без головы.

Я сажусь на ровной полосе земли отходящей буквой Т от старой проезжей дороги на запад. Я вижу трепещется знак на ветру. У начала моей полосы они примотали металлическим проводом к двум столбам знак красный череп и скрещенные кости написано ОПАСНО ЗДЕСЬ БОЛЕЮТ КРОВЬЮ. Полосу затапливает, просыпается ямами. Они выходят с лопатами и заполняют провалы и дыры. Они плохо справляются с обслуживанием, они в большинстве слишком слабые но посадочную полосу они стараются содержать в порядке. Почти всегда дует сильный боковой ветер. Я проскальзываю на Зверушке так что она планирует вниз, почти садясь боком к полосе, левым крылом вниз, носом задранным к югу, затем в самую последнюю секунду выпрямляю ее рывком, дети во дворе радостно подпрыгивают, я вижу как веселятся они на расстоянии двухсот футов, только тогда я вижу их смеющимися.

***

Джаспер когда-то мог запрыгнуть в кабину, а теперь не может. В четвертый год мы немного позлилилсь друг на друга. Я снял переднее пассажирское сиденье для грузов и положил фланелевый спальный мешок с повторяющимся рисунком человека стреляющего по фазанам, с его собакой на трех лапах, указывает, куда-то вперед. Не знаю почему раньше не сделал такого. Собака совсем не похожа на Джаспера. Я заносил его. Клал его на этот повторяющийся рисунок человека с собакой.

Ты и я в другой жизни говорю я ему.

Ему нравится летать. Да я бы не оставил его в любом случае с Бангли.

Когда я снял сиденье он расстроился. Он не мог сидеть в нем и смотреть. Он знает надо держаться подальше от педалей в полу. Однажды в волнении он съехал в них и чуть не убил нас обоих. После этого я выстроил вокруг педалей деревянный заборчик но потом убрал после того как он обследовал его и решительно отказался лететь со мной, чесслово. Обиделся. От этого. Я поначалу беспокоился по поводу рева двигателя и выхлопов запуска, я-то одеваю наушники хотя нет никого для переговоров по радио потому что они заглушают шум, а я волновался о Джаспере, даже пытался соорудить ему защиту на уши, что-то вроде шлема, не захотел одевать. Скорее всего поэтому он сейчас почти глухой.

Когда я лечу за маслом и т.п. я кладу спальный мешок на верх груза чтобы он мог смотреть по сторонам.

Видишь? сказал я. По крайней мере половину времени проводит наверху. Лучше чем мы ожидали.

Он все еще думает я сделал глупость, кажется мне. Лишь наполовину радостный. И теперь когда я не забираю груз, просто летаю, чаще всего, я вставляю сиденье на прежнее место, занимает лишь несколько минут. Не скажешь ведь что у нас нет времени. В первый раз он сел выпрямившись и посмотрел на меня как Что так долго-то? затем уставился вперед, серъезный насупленный второй пилот. Его настроение было осязаемо как погода.

Он стареет. Я не считаю его лет. Я не умножаю их на семь.

Собак разводят для разных нужд, даже для ныряний за рыбой, так почему их не разводят чтобы они жили дольше, так долго как живет человек?

***

Одна странная вещь: GPS все еще работает. Спутники, военные или кто-то еще запустившие их туда чтобы они кружились над нами и показывали где мы находимся, они все еще шлют свои сигналы, определяют мое местонахождение, крохотный Garmin на штурвале все высвечивает предупреждения если ему кажется что я опасно приближаюсь к возвышенностям.

Я всегда летаю близко над возвышенностями. Дополнение к списку конца всего: я перестал волноваться о том что мой двигатель откажет в полете.

У Garmin есть кнопка Ближний. Кто-то хорошо продумал. Она тебе быстро говорит в какой стороне ближайший аэропорт и как далеко. Выскакивает список ближних аэропортов, их номера, дистанция, частота волны. Когда я раньше волновался то кнопка Ближний была моим самым верным другом. Сложная погода или какое-нибудь беспокойство или просто кончается топливо и я нажимал на экран и выскакивал список и я проглядывал его и выделял нужный я просто нажимал Направиться и шлеп появлялся вектор. Удерживай стрелку в центре полукруга. Хитрая штукенция.

Все еще нужная но после девяти лет слишком много взлетных полос стали негодными или тебе просто надо помнить где на полосе находится двухфутовая дыра и объехать ее. Удивительно как быстро. Как быстро все зарастает травой и покрывается землей. Раньше, на телевидении было шоу Жизнь После Людей. Я смотрел каждую передачу. Я записывал их. Не мог оторваться. Такая идея: Нью Йорк через тысячу лет будет выглядеть как устье. Болото. Река. Лес. Холмы. Мне нравилось. Не могу сказать почему. Завораживало меня.

Так быстро. Потому что это так удивительно как быстро ржавеет сталь от воды и воздуха, как быстро прорезают корни всякую херню. Все разрушается. О-о, и взлетные полосы: девять лет не звучит как много времени но это так если не следить за покрытием и это так если человек со сваренными мозгами пытается как-то выжить. Я могу составить список. Девять лет это ё-моё как долго:

Чтобы жить со всей херней Бангли.

Чтобы помнить палату больных гриппозной лихорадкой и.

Чтобы тосковать по моей жене.

Чтобы думать о рыбалке и не ходить на нее.

Всякое остальное.

Да только. Я потерял цилиндр в двигателе однажды вечером к югу от Беннета. Я облетал город изредка делаю низко просто посмотреть и. Тап тап тап завибрировало как ё-моё. Лучше всего спуститься и посмотреть, могла быть только свеча зажигания. Мне не нужен был Garmin чтобы мне сказали Бакли военно-воздушная база на западе может в двенадцати милях. Я развернулся и золотое солнце уставилось мне в глаза, зашумело громче, стало довольно тревожно если бы я потерял сейчас управление и в придачу почти слепой от солнца, ориентируясь лишь по левому краю полосы, и через сотню футов я приземлился царапая задом, БУМС, и если бы не стукнулась носом и левым краем Зверушка, да и я, мы бы раздавились в лепешку. И Джаспер тоже. Я вышел и проверил. Дыра была почти по пояс, аккуратно прямоугольная, похоже выкопали суслики своими маленькими лапками. *****. Моя спина. От толчка. Я сел на краю ямы болтая ногами, Джаспер сел рядом и прижался ко мне как он любит, и быстро посмотрел на меня, вежливо и заботливо. Сидя так мне вспомнился японский ресторан однажды привела меня Мелисса там вместо стульев, вместо матрасов и подушек, нечто вроде колодца для твоих ног, нечто вроде сиденья на полу для негибких америкашек. Солнце высвечивало наши тени почти в пол-мили длиной по полосе. Вышло так, от толчка сломалась ось, тогда я научился сварке и тому что можно варить от солнечной энергии.

Я сел спустив мои ноги в дыру и потряс сам себя за плечи и сказал, Что с тобой? Это что игра для тебя?

Ответ наступил не скоро.

Хочешь выжить сегодня?

Да.

Ты уверен захочешь жить завтра? И может на следующий день?

Да.

Значит займешься системой. У тебя столько времени.

Тогда я занялся осмотром окрестностей. Я сделал таблицу и облетел каждую посадочную полосу в округе сотни миль. Я облетел Сентенниал, я облетел Колорадо Спрингс, Военно-воздушную академию, я облетел Кирби, в прошлом Небраска, я облетел Шайенн. Я облетел всех их на высоте тридцати футов при ясном свете и все записал. Удивительно сколько из них могли бы меня убить. В Крэнтоне так почти случилось когда я зашел на низкую высоту параллельно полосе и какой-то ксенофоб сделал мне чем-то дыру в фюзеляже. Дыра прошла сквозь мою кабину. Так я узнал у нас есть соседи в Крэнтоне.

Кнопка Ближний все еще работает но половину оттуда я уже больше не смогу использовать. Лучше сесть на каком-нибудь поле. Раньше было Ближний К Небесам, а теперь Ближний К Возможной Смертельной Ловушке. Информация хорошая вещь.

***

Я все еще прослушиваю радио. Старые привычки уходят с трудом. У каждого аэропорта есть своя частота и борты могут разговаривать друг с другом если нет поблизости диспетчеров. Всегда важно знать где находятся все когда взлетаешь или входишь в какую-нибудь зону. Было раньше. Столкновения случались каждый год. Между аэропортами нет определенной волны для связи но есть аварийная волна 121, 5. Что я делаю когда подлетаю к аэропорту это включаю их волну. Когда я в радиусе пяти миль я начинаю вызывать. Несколько раз.

Ловлэнд-Ловлэнд Сессна Шесть Три Три Три Альфа пять на юг на шести тысячах по дороге к Грили. Повторяю. Кто-нибудь? Я единственный чертов самолет тут и скорее всего до самого конца всего. Может быть на другой планете в другой вселенной снова изобретут Сессну. Ха!

Я смеюсь. Я ухаю. Довольно зловеще. Джаспер поглядывает на меня слегка пристыженный от моего веселья.

У меня есть книга стихов Уильяма Стаффорда. Только за этим я вернулся назад: за моей коллекцией стихов. Приземлился ночью, нет света, нет электричества, на парковку магазина, один ряд в тысячу футов длиной, низкие машины, крылья проехались над ними, и никаких фонарных столбов. Чуть больше мили до дома. Горят пожары на западе и юге, редкие выстрелы. Ждал в самолете с AR-15 между моих ног ждал чтобы увидеть если кто-то решит залезть в Зверюшку за те полчаса когда меня не будет.

Я взял винтовку и побежал вокруг озера как бегал столько раз до этого, по утрам и вечерам. Бегал. Не стал брать фотографии над камином, на стенах у лестниц, не смотрел на них, запаковал рюкзак и сумку книгами, одними стихами. Пролистал Мы Умираем В Одиночку это была первая книга подаренная мне Мелиссой, с ужасным предсказанием названия: автор-норвежец, солдат спецподразделения последней громкой войны. Он убегает от двух дивизионов немцев и выживает чтобы позировать благородным видом в толстом свитере рыбака на задней страницы обложки своих мемуаров. Я все время завидовал этому человеку, герою войны в Норвегии у которого наверняка был деревянный домик во фьорде и тысяча друзей и слишком много забродившего сидра или аквавита или чего они там пьют на вечеринках, и который просто потом катался на лыжах для своего удовольствия. Если бы этот человек смог представить себе будущий ад на Земле. Он видел лишь тень его. Я пролистал книгу, не читал надписей и вновь засунул ее на полку. Кончено. Я решил я покончил со всякими печалями.

Когда я вернулся на парковку я покружился вокруг ряда машин и там были две фигуры у открытой двери самолета, одна вот-вот собиралась залезть внутрь. Я выругался и проверил предохранитель, сердце стучало, а потом встал и заорал, чтобы они убирались на *****, и, когда они схватились за охотничья ружья я застрелил их с двадцати ярдов. За стихи. Я отдал их ружья Бангли, ничего не ответил когда он задал вопрос.

Книга Стаффорда называется Истории Которые Могут Быть Правдивыми. Одна поэма называется «Ферма на Великих Равнинах» и начинается так:

Телефонная линия молчит;

Птицы на ней, куда бы она не тянулась.

Ферма с Великих Равнин

Тянет к себе провода.

Я звоню на ферму каждый год,

Звоню, слушаю, все еще

Он звонит своему отцу. Он звонит своей матери. Их нет уже несколько лет лишь гул в телефоне но он продолжает звонить.

После того как никто не отвечает мне с аэропорта я пролетаю дальше я переключаюсь на аварийную волну и делаю формальный запрос

Тревога-тревога Сессна Шесть Тройное Три Альфа чувствует себя невыносимо одинокой.

В седьмой год кто-то ответил. Я снял мои руки со штурвала и вжал наушники в уши. Волосы встали дыбом на моих руках как от близких молний.

Пришло сквозь статику с допплеровским отражением.

Тройное Три Альфа... теряясь в акустическом снеге.

Тройное Три Альфа... выброс помех... Гранд Джанк. Бумс словно ударило магнитным ветром.

Гранд Джанкшен...

Я подождал. Я покачал головой. Стукнул себя по наушникам. Пощелкал микрофоном кнопкой на штурвале.

Гран Джанкшен? Гранд Джанкшен? Тройное Три Альфа над Лонгмонтом. Я над Лонгмонтом срань господняя! Не понял вас. Повторяю: вас не понял!

Я покружился. Я покружился повыше. Поднялся до пятнадцати тысяч футов и кружился там пока не закружилась голова от гипоксии. Спустился до тринадцати и кружился два часа пока топливный датчик не показал мне что осталось пятнадцать минут полета, затем я ушел на восток.

Кто бы он ни был это был летчик или диспетчер.

Один единственный раз.

***

Я варю себе еду в ангаре. Через месяц после того как появился Бангли я взял его с собой чтобы он помог мне притащить печь с кухни дорогущего домины на восточной стороне взлетки. Может простая жратва еды в гараже дает мне чувство что ничего нет постоянного. Частично потому я и не живу в доме. Живя в ангаре, снаружи, я могу притвориться что тут где-то есть дом с кем-то внутри, кто-то должен вернуться. Кого я смешу? Мелисса не вернется, форель не вернется, ни слон ни пеликан. Природа может изобрести еще одну конопатую гордую сильную рыбу для холодных ручьев но она никогда не даст еще одного слона.

Прошлым летом однако я видел козодоя. Первого за много лет. Гонялся за насекомыми в теплом закате, крылья отблескивали в сумерках. Электрическим промельком.

Короче ангар там я варю и ем. Я пробовал есть в доме за кухонным столом как делает Бангли, пробовал несколько дней но не усидел.

Все дрова которых нам хватит на всю жизнь выстроены у стен домов вокруг летного поля. Кувалда и лом дают дров мне на всю неделю за несколько часов. Не говоря уж о мебели.

Немного попыхтел в начале а потом наловчился разбивать обработанную древесину, вишня и орех, и кленовые половые доски для очага. Да только. Дорогие вещи все-таки более уважаемы. Пока еще разбираю расшатанные дома. Не уверен когда-нибудь доберусь до тех четырех-пяти шикарных домов с дорогущими полами, если же доберусь то когда они не будут представлять собой никакой ценности. Скорее всего будут выглядеть для меня как необычный совсем особый запах от огня. Следуя еще одному бессловесному уговору мы начали добывать дрова в дешевых домах на западной стороне полосы, ему к северу, а мне к югу. Вот и качу я свою тачку назад к ангару.

Часто появляется Бангли и присоединяется ко мне. Он не умеет готовить еду как я. Никак не приучить чтобы начал стучать по обшивке, или по крайней мере прошептал бы что-нибудь как привидение, мне становится не по себе потому что мне не узнать как долго он тут наблюдает за мной.

Ужин раньше сегодня.

*****, Бангли, чуть не ошпарился.

Ты варишь, словно тебе нравится.

А?

Как ты управляешься со сковородкой, с ножом, как на настоящей кухне. Как в каком-нибудь теле-шоу.

Ноздри Бангли раздуваются словно жабры когда он особенно доволен собой.

Я гляжу на него в упор какое-то время.

Голодный?

Как в каком-нибудь теле-шоу, затянутый в фартук. Как будто готовишь эту херню-мурню в танце. Тра-ла-ла.

Я ставлю сковороду молодой картошки на печь. Сначала я использовал олений жир для жарки но он портился слишком быстро.

Ну на мне фартука нет, как ты видишь, и я не танцую.

Почти не было никакого масла в домах за последние несколько месяцев похоже там пили его ради калорий. Затем в подвале одного из домов на Пайпер Лэйн я нашел две пятигаллонные бочки с оливковым маслом. Спрятанные за грудой кирпичей.

А чего-то пел. По его лицу проходит прямая ухмылка. Отчего он кажется еще злее.

В печи горят дрова из канадской пихты два ряда по четыре, лучшие дрова для быстрой жарки еды. Масло плюется и я тычу картошку пока вся она не укладывается на дно сковороды. Стальной лопаткой я дотягиваюсь и слегка продвигаю хромированный рычаг который закрывает боковую вентиляцию печи чтобы замедлить горение. Я раздумываю: Если бы я был сделан из другого теста, если бы я знал что смогу защитить это место сам я бы прихлопнул Бангли прямо там где он стоит и тут же позабыл бы об этом. Смог бы я? Возможно. А потом я бы стал скучать каждый день по такому спаррингу. Наверняка почувствовал бы будто большая утрата. Мы на самом деле стали чем-то вроде семейной пары.

Я не помню чтобы пел, сказал я наконец.

Ты пел Хиг, ты пел. Не Джонни Кэш совсем. Он ухмыляется.

Как будто это было единственной утвержденной Законом Бангли песней про себя.

Ну, и какая была ***** песня?

Он пожимает плечами. Мне откуда знать. Какая-то попсяра девичья. Из радио вспоминается мне.

Вспоминается. Стоя тут с улыбкой победителя и с недельной щетиной бороды. Я выругиваюсь. Я начинаю смеяться. Вот что он делает со мной: доводит меня до того что я начинаю смеяться. Что он становится смешным и тут предохранитель сгорает, щелкает выключатель, и я смеюсь. Полагаю для его и моей пользы.

Садись Бангли. Придвинь стул. У нас будет сом, одуванчиковый салат с базиликом, молодая картошка au чего-то там но не gratin.

Видишь? говорит он. Как в этих теле-шоу. Если ты не шик-блеск в своих галошах то я – еврей.

Я смотрю на него. Я смеюсь еще сильнее.

***

Иногда я включаю музыку. У меня есть mp3, СиДи, винил, все что-угодно. Я провел провод в мой ангар от главной батареи наземной службы от той что заряжается с ветряной турбины так что электричество это не проблема. Настроение должно быть правильным. Я должен быть осторожным а то музыка ушлет меня назад в то место куда я ни за что не хотел бы попасть еще раз. Не должно быть какой-угодно музыки которую мы раньше слушали: мы таяли от старых певцов, вылезших из своих бутылей, каунтри, дороги, Вискитаун, Тоупли, Шинеад. Мы обожали Дикси Чикс, а кто ж нет. Амэйзинг Ритм Эйсез. Оупен Роуд, Суит Санни Сауз, Рил Тайм Травелерз, потрепанный блюграсс и старые-престарые группы с тех времен. Тогда нам казалось сердцещипательные. Попробуй послушать ранним весенним утром, с открытой ангарной дверью и краснохвостый сарыч парит на нагревающейся взлетной полосой:

И помню я тот запах жимолости от тебя

Как мне поверить что тебе не нужен я...

Или сладкий потрескивающий тенор у Брэда Ли Фолка, поющий Тяжелые Времена.

Головой поникнув и бездомный, потерялся в сумерках дождя...

Я никогда не мог себе представить я буду стариком в сорок лет.

Что я могу слушать так это блюзы. Ее никогда не тянуло на блюзы. Я же могу найти покой с Лайтнингом и Коттоном, БиБи и Клаптоном, и с Стиви Рэем. Я могу врубить на полную мощь Сон Силс поющего Дорогой Сын пока койоты с ручья не подхватят сочувственным оглушительным воем в тон соло губной гармоники. Пронзительным воем и визгом. Словно от музыки они сходят с ума и в то же время словно они без ума от нее. Что в общем-то и есть самый настоящий блюз.

***

Ночью я ложусь с Джаспером позади стенки бермы. Ранняя весна, или поздний или ранний час и Орион опрокинулся спиной на зубчатые края гор и тихо молча целится в быка прежде чем тот затопчет его. Иногда он бывает миролюбивым но не сегодня. Сегодня он сражается за свою жизнь.

У Джаспера нет поводка, спит слева от меня а мои мысли крепко сидят на поводке. Я позволяю им гулять только по кругу. Только о теплице, об ангаре, о возможности встречи во время весеннего охотничьего похода с весенним медведем когда медведи озабочены одним голодом.

Он тихонько похрапывает в своем стиле, легкий всхрап на вдохе и нечто вроде жалобного стона на выдохе. Затем вопреки всем моим планам я начинаю вспоминать ответ из Гранд Джанкшен. Пришедший как поезд из метели, оглушивший появлением а потом ушедший назад в потрескивание снега долгим печальным хвостом допплеровского удаления. Потерян. Тройное Три Альфа... Гранд Джанк... Гранд Джанкшен... Голос возрастной, незлой, заботливый, как у деда зовущего с низу лестницы.

Сколько лет тому назад? Два или три. Летом я вспоминаю. Я вспоминаю дым от летних пожаров, окутывают Зверушку дымом, и зловещий закат той ночью. Как я кружился и поднимался-спускался и делал круги пошире и нажимал-нажимал на кнопку микрофона. Пытался нащупать этот всхлип. Какое-то отражение в атмосфере может, как бы могло попасть сюда если ни один из ретрансляторов больше не работает. Голос знающего человека. В возрасте. Я помню это. Пришел сквозь шум. Еще один летчик, я был точно уверен это был еще один летчик.

С полными баками я могу долететь до Ганнисона и вернуться назад может и до Дельты в другую сторону. Может если повезет с ветром и в обе стороны. Только редко везет. Я думал об этом. Снова и снова. Джанкшен в получасе за пределом. И тогда. Что? Еще один летчик в еще одном аэропорту скорее всего и в еще меньшей безопасности. Да только.

У них была энергия. Они – он – выжили семь лет. Может все так же живут.

Джаспер откатывается, выпрямляет свои лапы в сонном потягивании и опять прижимается ко мне, просыпается. Нюхает. Вновь клонится головой книзу.

Я поднимаю голову с подушки

Я вижу замерзшую луну.

Опуская мою голову, думаю я о доме.

Стихи Ли Бо.

Даже тогда: задолго до конца, бесконечная тоска. Почти всегда не дома, как и любой из нас.

Я ложусь спиной на сумку набитую матрасной пеной которую я использую как подушку. Быстро не пачкается, не напоминает мне о моей прежней кровати. Поправляю шерстяную шапку натягивая ее на лоб. Небеса чисты, лесные пожары не начнутся до середины июня, и Млечный Путь медленная река звезд непостижимой глубины. Глубже чем возможно себе представить. Джаспер вздыхает. Почти нет ветра. Что холодит мое правое ухо, ленивый бриз с севера.

Почувствовал бы я себя ближе к дому если бы встретился с летчиком из Гранд Джанкшен? Если бы Денвер к югу оказался бы настоящим шумным городом? Если Мелисса спала бы у другой стороны Джаспера как когда-то? С кем мне было бы ближе к дому? С собой?

Продолжаю думать о голосе летчика. Знающий и с тоской. Связаться. Похоже я должен был туда попасть. Набрав топлива, не давив на газ, тихо летев, встав на рассвете и нет меня. Увидеть. Что, я не знаю. Все еще не решился. Отправиться. Признайся себе: я побоялся. Найти смерть как было и было и еще раз было. Всегда да только. И остаться без топлива прежде чем я даже добрался бы до Семь Виктор Два это Паония, с посадочной полосой на высоком бьюте. Остаться без топлива к востоку от Дельты. Добираться тенью Гранд Месы.

Давно, я прочитал они нашли Амелию Эрхарт. Точно. На острове который был зачтен в 1940 как Проверенный. Открытые ракушки моллюсков, карманный нож разобранный ради лезвия, может для рыболовной пики. Очаг. Древнее осыпающееся строение. Плексиглассовое самолетное окно. Женская обувь. Кости. Кусочки костей. Проверили ДНК с еще живой близкой родственницей Эрхарт. Конечно же это был ее остров, она и штурман спасались долгое время пока не умерли от чего? Коралловый атолл с вида сверху: эллипсоидный оазис с лагуной в центре. Плоский огибающий риф при отливе похож на парковочную стоянку. Локхид Электра с посадочной скоростью пятьдесят пять миль в час, ей понадобилось бы семьсот футов, не более. Возможно были ранены когда добывали крохи еды. Возможно в приливе, возможно водой унесло снаряжение. Возможно кровь в воде. С заканчивающимся топливом над Тихим океаном решили будь что будет. И в конце концов попали на этот крохотный остров. Выживая ракушками и дождем.

Ракушками и дождем.

И присутствием другого человека, лишь одного еще.

Голод. Медленно тлеет во времени как огонь на мокрых дровах. Худоба до кости, до ходячих костей, потом кто-то умирает, затем другой. Или были атакованы проплывающими островитянами возможно скорее всего.

Чего не хватало более всего? Пузырящихся неясными лицами собраний, славы, вечеринок, хлопушки фотоаппаратов? Влюбленных, веселья, шампанского? Уединения известной личности, погруженности в схемы и графики с одиночной лампой на широком столе благопристойного отеля? Обслуживания, подачи кофе на рассвете? Компании одного друга, подруги, двух? Выбор: Все это или совсем ничего? Немного или совсем ничего? Сейчас, не сейчас, может быть попозже?

У меня сейчас нет ничего такого. Такого выбора. И все же. Я не хочу чтобы закончилось топливо и пришлось садиться в высокой траве западной долины Ганнисона и умереть пытаясь пройти с Джаспером триста миль до дома. Дом. Какой уж есть. Почти нечего терять. Ничего иногда становится чем-то.

***

Джаспер зарычал. Я дремал в своих мечтах.

Низким тоном, зло, по-настоящему.

Я задержал свое дыхание, прислушался. Медленно привстал. Он почти глухой, но нос у него хороший.

Могли быть койоты. Или волки. Горные волки за последние два года: спускаются иногда с гор мелкими стаями. Нарастает давление нарастающей ре-популяции. Потому что раньше их тут было много, и сейчас вновь.

Джаспер теперь зарычал в темноту и я сел в одеялах с громко стучащим сердцем. Я прошептал Останься и пополз к верху бермы.

Джаспер знает. Он знает когда чувствует херню.

Он сидел на полусогнутых и приглушенно рычал и смотрел на меня очень озабоченным взглядом и со скрытой выдержкой охотника довольного собой. Он был взбудоражен. И я. Такого не случалось долгое время, может полгода, и я почувствовал себя немного несобранным, немного неповоротливым. Пару лет тому назад я был бы уже на вершине бермы и прочесывал прибором ночного видения с винтовкой в левой руке. А сейчас мне пришлось вытянуть ружье из холодного мокрого брезента из-под сумки. Там же лежали очки ночного видения в старом шерстяном носке. По крайней мере я все еще брал их с собой когда уходил спать. Я приставил очки к бровям и завел ремень от них себе на затылок и медленно, тихо опустил их на глаза и притянул к себе винтовку за ремень. Медленно полез на берму, очень осторожно.

Джаспер оставался внизу. Послушный приказу не бежать за запахом в темноту. Или возможно какой-то звук, какой-то звук на определенной частоте пробился сквозь его глухоту. Я медленно лез по склону бермы. Искренне желая чтобы были койоты, да хоть волки. Совсем не в настроении убивать, никакого настроя. Не сам, не с помощью Бангли.

Наверху я положил винтовку на гладкую поверхность и прижался как можно плотнее к холодному грунту и пополз извиваясь вперед пока не разгляделись мои глаза.

В свете верандной лампочки я увидел их. Один два тричетырепять... попадал в раздватричетырепять голубейзапростотак... Пять взрослых за исключением может быть одного поменьше похоже помоложе.

Эх.

Огромными усилиями в первое лето мы подняли рычагом и завалили на бок мусоросборочный контейнер в ста футах к югу от дома. Он лежал на боку с верхом, черная крышка откинута. Склон у ручья был отвесный и глубокий. Вода обтекала аэропорт кругом. Отличный ров. Единственным местом для брода была тропа ведущая к дому, единственному освещенному. Они собирались у мусорного контейнера, к югу в тени от лампочки, укрытые от здания, и где они – кто-угодно да только не профессионалы – представляли себе таится и угроза и вознаграждение.

Рыбка в бочке. Такая вот неуклюжая метафора для неуклюжих скоро-станут-мертвецами.

Я убиваю оленей. У меня нет проблем с убийством оленей. Снять шкуру, разделать, съесть.

Сердце стучит будто слепец остукивает ребра в поисках выхода. Я нащупал свой ремень и нажал на боковую часть переговорного устройства, три раза большим пальцем включая микрофон. Еще три раза еще три раза. Затем начал считать. Прежде чем я дойду в счете до двухсот Бангли появляется позади меня с двумя винтовками: М4 и снайперская AR-10.308 калибра. Считал про себя и поднял ружье и положил его на один из мешков с песком и прижал приклад к правому плечу и вздохнул. Девяносто футов. Мы вымеряли все там до дюймов.

Стотридцатьодин стотридцатьдва

Они крались на полусогнутых и переговаривались между собой, шептали, я не мог их расслышать. Легкий прохладный ветер дул мне позади в шею, с запада от меня к ним. Унося звуки. Очень медленно я снял предохранитель, раздался щелчок, поморщился, показался громким, перевел рычажок на стрельбу очередями.

Стосемьдесятдевять стовосемьдесят

Они были совсем нетренированными. Они крались вместе как одна большая цель с такого расстояния один человек заполнял весь прицел, даже больше того. Они были фермерами продавцами страховок механиками. Скорее всего. Неуклюжая кучка. Да только. Когда я отдалил прицел, слегка пошевелил плечом, и вновь окинул их взглядом и у них было оружие, у каждого. Когда я рассматривал их, изображение прыгало от стучащего сердца. Сейчас они были убийцами. Я говорю о нашем сейчас в нашем нынешнем месте ***** материи истории. Кто станет спорить скольких и с какой жестокостью. Сейчас они были собраны в форму заряженного оружия. На того кто точно знал какие остатки семьи смогли выжить в том доме с лампочкой. И.

Жестокость происходящего неприятно удивила меня: они каким-то образом были связаны с этим домом, с той семьей, я и они, что любой из нас мог бы оказаться в такой ситуации. Не думай ни *****, Хиг. Из-за тебя мы погибнем так рычал на меня Бангли.

Дванольпять дванольшесть. Бангли нет. Какого *****. Не было такого никогда чтобы он не появился до двухсот, обычно раньше.

Я приподнял очки и повернул голову налево. Нет тени. Нет фигуры, Бангли не приближается. *****. Глаз опять на прицел. Кисть к спусковому крючку дрожит. Начала дрожать.

Они переговаривались между собой. Я снял рычаг удерживающий прицел дрожащей левой ладонью и высвободил прицел с рельсов. Отодвинул в сторону с линии мушки. Моим глазам открылся вид на все поле целиком.

Еще будучи подростком, убивать было моим самым нелюбимым занятием. Мне нравилось ходить на охоту с Дядей Питом. Он был человеком писем и поступков в духе Эрнеста Хемингуэя и Джэка Лондона, за исключением одного он преподавал бальные танцы. На судоходных круизах. Он и Тетя Луиса занимались этим около двадцати лет и потом она умерла, и мой обычно жизнерадостный и разговорчивый дядя стал молчаливым, более серъезным. Хотя все еще подвижным. Он не был примером ни в поступках ни в письмах, но я боготворил его долгое время, дольше чем было нужно и пошел с ним на первую оленью охоту когда мне было двенадцать лет.

У меня получалось. В смысле я быстро понял местность и среду обитания словно был рожден в племени Оленьих Людей, и я был тихим и осторожным с направлением ветра и с ветками скользящими по моему рюкзаку, и когда шел по воде, и я был мастером выслеживания и добрым помощником на стоянках и вылетал из спального мешка в утренний пятичасовой мороз гор середины ноября. Мне все это очень нравилось, и казалось у меня не будет никаких проблем с тем чтобы уложить олениху с первого взгляда, но когда она застыла у каменного оползня когда я выстрелил, упала вперед и кувыркнулась вокруг шеи, и ее глаза высветились на меня и она засучила своими бесполезными копытами боком по камням и потом я вновь выстрелил ей в голову от паники, и жизнь покинула ее глаза и ее ноги, и затем от того как я снял с нее шкуру кровь пролилась на замерзшую землю и смешалась в розовый цвет с теплым молоком из ее кормящих сосков...