Текст книги "По звёздам Пса (ЛП)"

Автор книги: Питер Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Вот это мы, вот этим мы занимаемся: ощупываем носом сеть, толкаем толкаем, сеть которой нет. Узлы в мешковине крепки нашей верой. Нашими страхами.

Ха. Признайся: у тебя нет даже крохотной идеи что ты тут делаешь, никогда и не было. Все сети мира, настоящие или ненастоящие. Ты плавал вокруг них в блестящей неуверенной стае следуя за хвостом рыбы перед тобой. В основном. Перекусывая тем что попадется, в какое бы течение тебя не занесло.

Даже любовь твоей жизни казалась как будто тебе просто повезло, как будто она может исчезнуть в рыбной толпе в любой момент. Так и случилось.

Что ты делаешь?

Я не знаю.

Туда сюда. Вперед назад. Укачивай. Толкай. Отпускай. Раскачивай назад. Звезды, листья, даже звук ручья приближаются и отдаляются. Как в лодке. Как в гамаке. Как в детской кроватке. Как в чреве. Вперед назад. Туда сюда. Запах холодного течения, камня, навоза, цветения. Спи.

***

Он рассказал мне все как можно проще. Пришел с первыми лучами к гамаку с дымящейся эмалированной чашкой. Раньше там были кофе и чаи, теперь отвар поджаренных кедровых орешек и сосновых выделений был горьким со вкусом дыма, неплохо. Он сел на пень который был для меня ночным столиком. Полукивнул вроде как спрашивая разрешения, взял Глок, положил его на мой рюкзак и сел. Передал мне чашку. Я сел, свесив ноги поверх одеяла. Включил мозги спросонья, на приходящие образы. Мне опять снился дом, в этот раз не в поле но мой, наш, тот настоящий дом на улице в западной части города, в двух кварталах от озера. Но он выглядел не как наш дом, это был низкий кирпичный бункер с трубой и я знал что это был крематорий, а я стоял неподалеку снова нерешительный соображая где я буду спать, кормить Джаспера.

Кажется я услышал его шаги по ручью. Я проснулся из путанностей сна в сложности моих потерь, в мягкий свет, да только в мире где все потеряно это было как очнуться в воздухе из воздуха.

Что рыба знает о воде? Полагаю очень много.

Я закрыл сон, взял чашку. Похоже он не спал вообще. Никогда не расслаблялся. Еще резче стремительнее в ярости да только никогда.

Через несколько недель если не пойдет дождь, только не пойдет, наступит время улетать.

Я сел еще прямее.

Я же сказал тебе я могу улететь когда-угодно. Просто скажи.

Он покачал головой.

Ты был более чем гостепреимным, я сказал на полном серьезе. Похоже я начал толстеть.

Он не улыбнулся.

Я не говорю о тебе. Я говорю о нас. Ты увезешь нас отсюда.

Я моргнул. Опустил чашку к коленям.

У тебя есть хоть какая-то блин идея что там снаружи? Есть? Почему ты уедешь отсюда? Из этого крохотного Эдема? Где ты и остатки твоей семьи могут тихо мирно жить?

Так я подумал. Я сказал, Почему?

Засуха.

Я посмотрел на бурлящее течение, зеленый луг.

Прошлым летом ручей почти высох. Мы должны были выкопать в русле побольше яму чтобы было достаточно воды для питья. Половина стада умерло. Все хуже и хуже с каждым годом. Становится все жарче. Как говорили что так и будет.

Он отпил из своей чашки.

Мы все время знали что уйдем отсюда. Может этой весной. Мы не знали куда. И потом страх дороги если не найдем воды. Если все засыхает вокруг, что случится здесь?

Он растегнул нагрудный карман рубашки и выудил оттуда Копенгаген. Взял небольшую щепоть дал мне жестянку.

И тут появляешься ты на самолете. Подумать только чуть не убил тебя.

Да уж тут без табака не обойтись. Я взял немного, отдал коробку назад. Знакомое удовольствие от табака под верхней губой, легкое волнение.

Вы хотите со мной?

Что значит хотим, Хигс.

Хиг, поправил я. Вот старый таракан.

Он прищурился на меня.

Вы двое хотите полететь со мной назад в азропорт Эри? И жить с нами? Со мной и Бангли? На равнине?

Он откинулся назад на своем пне, сплюнул. Я-то хочу оставаться здесь. Дожить мои годы в мире и согласии с дочерью. Скажем будем квиты. За весь этот эпизод.

Он помотал головой прочищая ее. Та жизнь которую я когда-то знал. Вернулся после службы, тогда я занялся ранчо. Я все же чувствовал будет все по-другому. Будем квиты.

Он выдохнул надутыми щеками. Его рука дрожала когда он поднес чашку ко рту. Он приложил обратную сторону запястья к углу глаза.

Это было ранчо моего деда. Он водил стадо сюда летом еще задолго до того как пришлось брать у чертова земагенства в аренду.

До меня дошло что его расстраивало более всего смерть его пастбища, несравнимо более чем смерть человеческой расы. Он мне в тот момент стал еще больше нравиться.

Почему б колодец не вырыть?

Он скривился гримасой. Разве я не пробовал. Под всем каньоном сплошной камень. Четыре фута вниз. Могилу приличную не вырыешь.

***

В те минуты нашего сиденья, крупнозернистая серость рассвета прониклась гораздо более гладким, светлым светом, будто чистая вода прошлась по мокрому гравию. Эта сторона похоже умирала. Я знал что снежная шапка становилась все меньше и меньше на Водоразделе, сходила раньше, ручьи мелководнее, больше сухости осенью. Да только я услышал как запел каньонный крапивник, шесть семь восемь высоких нот свистя высоко как не смог бы человек. И в ответ другая птица. Я слышал лугового трупиала на поле и видел нырок зимородка которого видел почти каждое утро. Быстро летел вверх по течению. Реки побольше как Ганнисон еще не пересыхали. Еще.

Его лицо замкнулось, он смотрел мимо меня. Кем бы он ни был, чем бы он ни занимался в своей жизни, он любил свою землю, свою дочь, яростно и нераздумывая как погода.

Тут же возникла самая главная проблема: смог бы я взлететь с короткого луга с дополнительным весом. Вряд ли. Может не с обоими, может только с одним человеком.

У меня нет топлива чтобы вернуться домой, сказал я.

Он вздрогнул. Его глаза перешли на мое лицо и окаменели.

Не ***** мне, Хигс.

Хиг. Если ты забыл.

Еще до меня дошло прямо тогда что я мог бы быть иногда более тактичным. Если бы я не сумел вывезти их оттуда он мог бы меня просто пристрелить. Черт. Появилось чувство будто меня использовали. Полюбили лишь за то что я летаю. Как государство. Сначала Бангли теперь это. А если бы у меня не было самолета? А если бы это был просто Большой Хиг, просто пробирающийся сквозь этот разломанный мир не скрывая ничего что у него есть, немного доброты, немного сочувствия, немного знаний что да как но без самолета. Шутишь да? Банг.

Спроси у тех в полуприцепе с Кокой.

Что?

Извини. Так долго был в одиночестве не знаю иногда когда говорю с собой когда нет.

Я повернулся к бегущей воде и сплюнул.

Я не ***** тебе. Я пролетел мою точку возврата. Она была как раз на Колбрейном.

Он просканировал вновь мое лицо. Эмоций он вряд ли бы нашел но его глаза прошлись по моим деталям как будто каменщик примерился к очень старой стене. Его глаза открыто переоценили меня отчего я забеспокоился.

Хигс, ты увезешь нас отсюда. Ты увезешь нас в город, в укрепленное место, мне *****, а я найду тебе топливо.

Меня продрала дрожь. Да уж он нашел бы.

Автобензин больше не годится.

Что?

После трех лет никакой не годится. Даже со свинцовыми добавками. Портится. Неустойчивый. 100 LL гораздо более устойчив. Все еще годится да только уже девять лет это много. У кого-угодно там, их бензин сдох давным давно.

Он пожевал челюстями. Не сплюнул ни разу, я полагаю проглотил.

В Эри я об этом не беспокоился. У меня был на примете склад в Коммерс Сити полный всяких присадок "восстанавливает бензин до первозначного состояния" согласно брошюре в коробке. Как по волшебству. Хватит на следующее десятилетие по крайней мере. Да только. А в других местах кто знает. Даже авиационный может не сработать. Зависит от состояния топливных хранилищ, в большинстве.

Было очень тяжело смотреть на него. Я больше не чувствовал себя каменной стеной. Я чувствовал себя кроликом. Пойманным.

Зачем пришел сюда? спросил он меня прямо.

Не ответил. Не защищаясь, не скрывая своих мыслей, просто я не знал. На самом деле.

Ты сел в свой самолет и пролетел свою точку возврата. В мир может без никакого топлива. Ты оставил позади спокойные свои небеса, партнера с которым сработался. Ради стороны которая совсем небезопасна, где каждый встречный скорее всего попытается тебя убить. И если не от какого-нибудь хищника то просто от болезни. Ты о какой ***** вообще думал? Хиг.

Мой пес умер, ответил я.

***

Я рассказал ему о пойманном сигнале, три года тому назад. Я рассказал ему об охоте и рыбалке и смерти Джаспера и как убили мальчика и других, и о всех потерях.

У меня совсем не было никаких мыслей, сказал я.

***

Он знал. Он знал что Сессна 182 обычно несла пятьдесят пять галлонов топлива. Он знал расход горючего в час около тринадцати. Он знал приблизительно расстояния. Он все просчитал. Он просчитал я был прав по точке, невозврата. Просчитал я тащил пару допгаллонов. Чего он не просчитал и просчитался что я знал чем я ***** занимаюсь.

***

Полетим до Джанкшен. Мы проверим что ты хотел проверить. Башню, аэропорт. Затем найдем бензин. Затем полетим к Бангли. А если ему не понравится то мы его убедим.

Я не знаю смогу ли взлететь с вами обоими. С того луга.

О ты сможешь. Если надо мы тебе отрежем ноги и усадим. А я буду жать на педали.

Он хмуро улыбнулся да только я увидел тень беспокойства пробежала в холоде его глаз.

***

Нет смысла в забое скота чтобы сделать побольше сушеного мяса. У нас уже было где-то двадцать фунтов от оленины я застрелил и мы не могли больше брать грузового веса. Скорее всего физически не смогли бы. Сима сказала скот, они останутся сами по себе и если Бог захочет будет достаточно дождей и они тогда выживут.

Она хотела взять с собой двух овец, самца и самку.

Они не весят больше двадцати фунтов каждый.

Я попытался объяснить что маленький самолет скорее похож на воздушного змея чем на грузовик. Я рассказал ей о том как меня учил Дэйв Харнер в Монтане, что он кричал мне в первые дни когда я сажал 172 в аэропортах на берегах озера Флатхэд. Как я коснулся а самолет закружился и его понесло в сторону словно больную утку он заорал Боожмой Хиг! У тебя мотоцикл? Да! У тебя пикап? Да! Так я думал! Ни то и ни другое! Это птица! Понемногу понемногу! Боже! Противно смотреть!

Она засмеялась.

Харнер, мой инструктор, лесорубил. Большие деревья лесорубил когда еще были большие деревья на Северо-Западе. Он поднимался и спускался по крутым горам с сорокафунтовой бензопилой с пятидесятидюймовой цепью и срубил больше кого-угодно в тех местах. Жил навроде Пола Баньяна.

Помнишь такого? Пол Баньян?

Конечно.

Так просто проверяю. На его день рождения, к тридцатилетию, его друзья подарили Дэйву показательный полет в местном аэропорту. Это было в Калиспелле. Они сказали что хотели показать ему всю часть территории он срезал. Немного трогательно когда представишь. Он значит залез с парнем по имени Билли, летчик до самых самых, и повел по рулежке и тут же почувствовал все рули, едва коснулся – не как я, я чуть не въехал в ангар на первой рулежке – и наступила очередь для взлета и они поднялись над Калиспеллом. Он повторял что Билли говорил ему, и он был без никаких погрешностей, спокойный как ненормальный. В конце концов, он сказал мне, что может быть ненормальнее когда бегаешь вверх вниз по склону в сорок градусов с жуткой пилой орешь и тысяча тонн деревьев падает вокруг тебя? Это успокаивало, сказал он. Необъяснимо странно, почти как божественно, спокойно. Не такими словами правда. Он сказал, Хиг это было как будто летишь в фотографии, в красивой фотографии земли которую ты любишь, все тихо и недвижно именно каким тебе хотелся мир. О чем он говорил это когда летишь появляется чувство отстранения от физического тела. Будто мир становится прекрасным как поезд и ничто плохое не в состоянии коснуться тебя.

Я понимаю.

Да. Он тут же потерял голову. И все. Так же случилось и со мной почти что за исключением он был рожден для этого, я нет.

А ты был рожден для чего? Что лучше всего получалось?

Я подумал, Для потерь. Терять все ни попадя. Похоже это моя миссия в жизни. Конечно я не сказал этого, кто я такой чтобы жаловаться?

Рыбалка, я полагаю. Форель так и бросалась на меня. Ты?

Она покачала головой.

***

Я провел какое-то время у Зверушки. Вскарабкался по дереву-лестнице, мимо ручья и назад из каньона. К приходу лета я не приготовился. Я шел из тени в тень на солнце, солнце перестало быть приятным. Жарко в середине утра. Вода заметно убывала с каждым днем. Стало видимым ребристое дно ручья. Сучья и прочая мелочь застревала у камней, камни выступали наружу. Меня пугало. Течение убывало слишком рано и быстро. Высохнет совсем. Даже рыба привычная к теплой воде, даже она умрет. Карпы и сомы. Раки. Лягушки.

Сухие сосновые иголки скрипели и лопались под моими ботинками. Солнце отражалось повсюду не было тени спрятаться не было возможности отдыха глазам. Через две недели, где-то так, большинство цветов завянет. Самая быстрая весна насколько помню.

В прежних сезонных циклах засуха заканчивалась, приходил муссон, снега прилетали, и жизнь возвращалась. Каким образом тайна. Для меня. Форели, лосось который был здесь задолго раньше нас, пятнистые лягушки и саламандры, каким-то образом они раньше возвращались на следующий год. Откуда? Может из птичьих кишок я не знаю. А сейчас нет. Скорее всего.

Я прошел тропой сквозь архипелаг солнца, по островам тени от желтых сосен. Запах жаркой коры, все еще влажная земля высыхала. Кружилось летнее жужжание слепня. Верхушки были густыми. Толстые и сучковатые стволы, изгибающиеся от солнечного света, огибающие валуны как будто охватывая их баюкающими руками, медленнорастущие никогда не тронутые ни одной пилой. Некоторые из них скорее всего взошли когда Кортес смотрел на своих солдат с диким удивлением. Я прошел по открытому лугу, похлопал Зверушку по носу.

Скучал по тебе.

Оглядел вокруг парк. Невысокий. Карликовые ели и можжевельники в самой дали не были высокими, двадцать футов самые высокие, но обычные сосны были где-то около сорока футов. Нам нужно было их срубить.

Если бы была середина зимы. Тепло могло бы сыграть большую роль. Холодный воздух гуще, горячий воздух был намного хуже. Мы должны отправиться в темноте, только так, чтобы было достаточно видно и к тому же поближе к самому прохладному времени.

Вот я о чем. Я засунул голову внутрь, она всегда пахла одинаково. Пахла Джаспером, пахла все еще каким-то образом как в 1950-ых и достал ИУ из винилового держателя за моим сиденьем. Инструкция Управления, с того 1956 года. Тонкая фигня где-то меньше одной восьмой дюйма, восемьдесят восемь страниц с иллюстрацией на обложке. В конце таблицы. Они были замечательные – наглядные и бесценные. Какой-то летчик-испытатель садился в эту модель и взлетал и садился в ней и снова и снова. С этой высоты и вот данные. В такую температуру и вот они. Техники в белых комбинезонах и с толстыми стеклами очков записывали данные и рисовали прекрасные, простые, неторопливые изгибы. Они шли домой к женам с прическами улей и пили Сиграм Севен с кубиками льда в граненых толстых бокалах. Летчики-испытатели, что делали они? Они были летчики ветераны войны, Второй мировой, которые бомбили Японию и атаковали на бреющем аэродромы в Австрии и обжились в новостроенных домиках как описал их Джеймс Дикки, и вновь садясь в маленькие кабины Сессны в испытательном центре в Вичита, где самолеты привычно управлялись так же как раньше, и бывший командир эскадрильи был словно всадник который мог бы взлететь на любую лошадь с таким же сложным и простым ощущения дома и освободиться от ограничений обычности.

В самом конце моей инструкции были страницы таблиц и графиков. Взлета и разгонной дистанции. Я перелистнул – осторожно – я всегда держал в руках ИУ как держал бы древний и бесценный артефакт – на страницу названную Взлетные Данные. Провел пальцем по высоте нахождения на семи тысячах пятистах футов и вниз по колонке температуры по Фаренгейту. Взлетная дистанция с пустым грузом достижения пятидесяти футов высоты препятствия при тридцати двух градусах в безветрие была девятьсот пятьдесят футов. Вот видите? И не спрашивайте меня. Воздух жиже при нагреве. Затем я сделал то чего никогда не делал, не делал с того времени когда проходил экзамен на права летчика: я достал сертификат веса и балансировки я хранил в кармане моего сиденья у колена. Я достал чистый лист бумаги и решил мою проблему. Я посажу Папашу спереди у ста восьмидесяти фунтов веса и Симу позади ста двадцати с грузов продовольствия весящий двадцать. Пять галлонов воды на сорока. Никаких овец. Бидонов с бензином не будет я ими заправлюсь. Я просчитал по топливу, оружию, двум винтовкам, дробовику, пистолетам, четырем гранатам. Все. Две кварты масла.

Я пошкрябал карандашом по бумаге и просчитал цифры. Затем я оставил мои вычисления на сиденье, дверь открытой, ветра не было, и зашагал вперед по лугу.

***

Сто восемьдесят сто восемьдесят один сто восемьдесят два. Считал мои шаги. Напомнили мне о секундах я считал ожидая помощи Бангли. Огибая колдобины. Продираясь сквозь траву ступнями. Увидел грифа-индейку парящего на севере. И когда я дошел до двухсот и увидел сколько еще свободной земли оставалось передо мной я понял. Не хватало дистанции. Шестьсот сорок по максимуму. Никак.

В самом конце. Конечно я знал но все равно проверил. Я взял деревянную палочку для размешивания красок из того же кармана сиденья. Он был помечен фломастером интервалами по всей длине и замаркирован 5 10 15 и так до 30. Галлонов. Я влез на крыло, открутил топливную крышку наверху крыла и опустил туда палочку. Вытащил отвернулся от прямого солнца и заметил где быстро исчезала сильнопахнущая мокрота. Проверил на другом крыле.

***

Парни в белых комбинезонах. Пилот в своем костюме летчика. И жена с прической улей. Напевает, постукивает пальцами в такт по штурвалу Сессны Рок Вокруг Часов. В 1955. Все скоро хлынет лавиной: музыка, хула-хуп, серфинг и девушки, Элвис, все это кажется словно некая компенсация – за что? За Большой Страх. Где-то рядом. Впервые за всю историю человечества может со времен постройки Ковчега они ожидали Самого Конца. Что из-за какого-то огромного непонимания зазвонят вокруг красные телефоны, чей-то дрожащий палец нажмет красную кнопку и все закончится. Все. Очень быстро. Раздувающимся грибным облаком и огнем, самой ужасной смертью. Как такое должно быть повлияло на настроения. Вибрации внезапно нарастают глубже и глубже любых знакомых ощущений. Как сильный ветер впервые смог сдвинуть тяжелые колокола, куски заржавевшей бронзы у ворот горных переходов. Послушай: низкие устрашающие медленные ноты. Проникают во внутренности, в пространства между нейронами, стеная о всеобщей смерти. Что бы ты сделал? Закрути бедрами, изобрети рок н ролл.

Люди в испытательном центре Сессны собирали эти цифры, эти дистанции. Проверяли их по небольшим происшествиям пока животный страх Того Большого сдерживал их мечты. Так и было? Я не знаю. Я чересчур драматизирую. Но видя что произошло как перестать чересчур? Невозможно ничего сделать чересчур. Больше нет преувеличений лишь сухая грань выживания. Никто никогда не поверил бы в такое.

Летчики работали в прекрасных условиях на гладких поверхностях. Мягкое поле еще уменьшало процент взлета, и неровность поля никак не помогала. Мы могли бы заполнить колдобины, загладить их ровнехонько, да только.

Я раскрутил шланг и слил двенадцать галлонов назад в бидоны. Нам не нужно столько чтобы долететь до Джанкшен и станет меньше веса на семьдесят два фунта. Затем я подумал, Не обрезай слишком близко, и я снова залез на крыло и подлил как мне показалось опять два галлона. Я оставил один полный бидон в траве и опустошил другой на землю и затем взял его, пустой бидон, положил на Зверушку. Потом я пошел рыбачить. Я взял мой чехол с удочкой прикрепленный за моим сиденьем и легкий нейлоновый рюкзак с мушками и шнурами и пошел вниз к каньону.

***

Мои расчеты показали что самые лучшие шансы во всех случаях взлета, после очистки пространства, были лишь после того как старик оставался здесь.

Я мог бы представить как радостно это будет принято. Я мог бы представить себе разговор. Я мог бы услышать его нож вынимаемый из пластиковых ножен, мой взгляд на острие лезвия приближающегося к моему горлу. Не ***** мне Хигс! Я же сказал тебе не ***** мне.

Я поймал пять карпов. Взял фазанье перо по дну и вытянул их одним за другим. Сокол перевалился через стену вверху и полетел вниз, ускоряясь над деревьями у ручья. Мне показалось птица следила за мной, с любопытством. Соколы едят рыбу? Карп был худосочной рыбой, длинной и тощей и я понял внезапно огорчась они голодали. Перемена в температуре воды влияла и на них, тоже, на их еду. Я отцепил их с большой предосторожностью, так я делал лишь с форелью, и держал легко пока они были в моих ладонях против течения, пока их жабры не наполнились и их хвосты вновь стали сильными и они изгибаясь уплыли от меня. Я больше не стал, совсем не чувствовалось как на рыбалке.

Форели нет лосей тигров слонов рыбной мелочи. Если я просыпаюсь в слезах посреди моего сна, но никогда не признаюсь в том, это потому что даже карпов больше нет.

Я представил себе разговор. Я смогу взять твою дочь, двадцать фунтов мяса но не тебя.

Да только. Идея лампочкой вспыхнула во мне. Хиг, у тебя случилось как это раньше называлось откровение. Когда что-то понимаешь, некая связанная мысль, ценная как золото. Эврика.

Я принесу лист с балансом веса, карандаш и мои расчеты, потрепанную ИУ с отлетевшей обложкой и ее неопровержимые таблицы и пройдусь по цифрам как будто в первый раз и пусть каждый придет к своему решению.

Она обедала за столом в тени. Кувшин холодного молока, засоленное мясо, свежая зелень, зеленый лук. Я сел. Папаша следил за мной. Он следовал за мной взглядом, следил пока жевал еду. Она ела. Она двигалась сегодня без труда, легче. Синяки похоже таяли, ее настроение светлело. Она ела медленно, дышала глубоко словно вдыхала запах ручья, все новые запахи цветов.

Ну? наконец спросил он. Он поставил свою чашку, вытер рот рукавом ожидал.

Нету.

Она положила вилку. Рюкзак был у моих ног. Я сдернул молнию застежки, освободил завязки, вытащил инструкцию, листы, достал карандаш из-за обода кепки.

Вес и баланс, понял он. Я кивнул. Взлетная дистанция, сказал он.

Да-п.

Он все понимал. Я нацарапал формулу, оставив вес пустым местом. Наверху страницы в правом углу я подчеркнул места: Один гал. Авиатоплива = 6 фунтов. Один гал.воды = 8 фунтов. Сейчас в баках: 14 галлонов.

Я приблизил лист к ним. Я начал есть.

***

Он был сообразительным. Чем бы он там ни занимался на ранчо, на военной службе, он даром время не терял. Он взял карандаш и принялся за работу. Не спрашивал, Тaк правильно? Тaк ты делал? Эх столько времени... ничего такого подобного. Человек непривыкший к вопросам к самому себе, непридумывающий себе причин. Не сказал даже, Хигс проверь мой расчет, правильный? Неа, СукСын оглядел одним взглядом проблему, начал умножать, заполнил все пробелы в формуле. Я увидел он сделал лист продовольствия, каждая вещь приблизительным весом. Он прошелся тремя разными путями и каждый раз я видел он вычеркивал два три названия с листа. Видел как он уменьшил воду до трех галлонов. Вычеркнул топливный бидон.

Эн ээ.

Он посмотрел на меня.

Бидон. Шланг. Десять фунтов. Нужны без вопросов. А если придется пешком принести топливо?

Он согласился кивком, вернул на лист.

Затем он уменьшил топливо, уровень в баках до 10 с 14.

Нет.

Я вновь прервал его. Карандаш остановился, бровь поднялась.

Топливо остается.

Тридцать пять миль до Гранд Джанкшен, макс. Сто двадцать миль в час с попутным. Ноль три часа при тринадцати галлонов в час. Десять за глаза.

Не пойдет. Если надо покружиться, проверить взлетку, рулежки, если по нам стрельнут, если придется искать обычную дорогу.

Он кивнул. Опять прошелся. В конце концов он отложил в сторону карандаш, выпрямил руки по краям стола, откинулся назад. Уставился на меня. Показалось что в нем появилась ненависть. Трудно сказать с этим Папашей.

Ты уже прошелся так ведь?

Я кивнул.

Я остаюсь, она улетает.

Кивнул.

Ты уже прикинул.

Кивнул. Он все продолжал сверлить меня взглядом. Подвижный свет прошелся по его лицу. От этого показалось что выражение его лица изменилось хотя мне кажется такого не произошло. Я бы сказал, Можно было услышать как звенит иголка, да только. Не с ручьем поблизости. Он смотрел на меня, медленно кивнул.

Окей, сказал он.

Вот так просто. Решено. А теперь мне этот старый енот точно начал нравиться, должен признаться. Он проглотил пилюлю, не пищал.

Я улыбнулся ему, может впервые.

Вот почему нам надо четырнадцать галлонов, сказал я. Одна из причин.

Он удивился, вздрогнул, залез языком себе под губу где держал свою табачную жвачку.

Нам нужно четырнадцать потому что мы сядем и опять взлетим. Мы подберем тебя на скоростной дороге. Совсем нетрудно. Там есть довольно приличное ровное место у поворота к мосту. Сколько надо для посадки взлета. Никто не вспотеет.

Он не отпустил свое лицо чтобы оно смягчилось, ничего подобного. Лишь в его уставившемся на меня взгляде, в самой зиме его, мне показалось я увидел легкое таяние, перемену оценки.

Ты сможешь выйти на день раньше и мы подберем тебя к закату.

Окей, снова сказал он только и всего.