Текст книги "По звёздам Пса (ЛП)"

Автор книги: Питер Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Она знает что делает. Я научил ее. Чуть начнешь, умрешь.

Он вышел вперед и одним натягом освободил узел на одном запястье, оставив одну привязанную руку на поводу.

Спускайся.

С одной рукой? Я высоты боюсь.

Это правда. Летать это совсем по-другому.

Он пинул меня в задницу. Вот так. Быстрым пинком. Носком в мои подушки отчего я шарахнулся вперед, чуть не улетел за край обрыва. Больно. Вот сволочь. Немного обиделся. А если бы я перелетел дальше? Впервые с того момента как разбудил меня мне захотелось двинуть ему.

Двумя руками.

Я согнулся, схватился за дерево обеими руками заскользил вниз.

***

Меня зовут Хиг.

Я был рожден в год Крысы.

Серийного номера у меня нет но на моих правах летчика 135-271.

Я Водолей.

Моя мать любила меня. Она очень сильно любила меня. Мой отец. Отсутствовал. Ну. У меня был дядя который научил меня как рыбачить.

Я написал тридцать стихов после колледжа, двадцать три из них были написаны для моей жены.

Джаспер был моим псом.

Детей нет. Моя жена была беременна.

Мои любимые книги: Шейн, Бесконечная Шутка.

Я могу готовить еду. Довольно неплохо для мужчины.

Профессия: строитель. Не нравилось. Ненавидел. Должен был стать учителем английского языка или что-то вроде этого. Собаководом.

Я не болею, насколько я знаю я здоров. Я летаю к семьям с болезнью крови где-то два раза в месяц.

Мое любимое стихотворение написано Ли Шанъинем в девятом столетии.

Может и не было мои самым любимым раньше но теперь самое.

Я всегда по-особенному относился к потерям. Так мне кажется. Много было их.

Можно мне воды?

***

Он привязал меня к столбу во дворе. Лицом к солнцу. Посадил меня, на стул, руки позади. Туго. Они стояли и изучали меня. Я прищурился, пытаясь понять чего хотят. Придумать что-нибудь.

В моем правом кармане куртки.

Он выступил вперед протянул руку, покопался в ней, вытащил две банки Копенгагена. Девять или десять лет возраста, уже вышли по сроку, но все еще. Я принес их как подарок, так вот. Он подошел с моей стороны и я мог увидеть его как он наклонился, головой книзу, разглядывая со стороны, близко. Затем он открыл одну банку сковырнул ногтем эксперта, оборвав бумагу по бокам жестянки, провернул на четверть оборота и рывком. Он засунул свой нос, подышал. Я почувствовал запах. Соли и земли. Табак уже стал трухой, я знал от Бангли, но он загреб щепотью, засунул табак под верхнюю губу. Он был верхнегубый. Сплюнул.

Три очка.

Только и всего? Две жестянки. Шестерка это честно.

Он передал ей жестянку и я был удивлен когда она тоже взяла табака. Он придвинул второй стул рядом со мной, сел.

Солнце уйдет с твоих глаз через двадцать минут.

Она стояла все так же в полный рост передо мной, светом из-за спины. Она была высокая. Я никак не мог разглядеть ее лицо. Чувствовал как она смотрел на меня при этом.

Она говорит?

Упс. Минус три. Назад к нулю. Там тебе нравится быть. Так мне видится.

Я люблю путешествовать налегке.

Он едва кивнул.

Это хорошо. Табак. Долго не видел. Мне до лампочки как тебе нравится путешествовать. Ты можешь обеденный гарнитур таскать с собой если хочешь. Вон посмотри. Нам бы пригодился.

Если я что-нибудь скажу ты снимешь с меня очки? В смысле не сказав мне. Да?

Он кивнул. Минус один.

А затем я потеряю мои привилегии частого путешественника так я полагаю.

Минус два. Дойдешь до минус десяти я тебя застрелю. Без возражений. Тут же. Вспомнишь ее еще раз сниму пять. Ты уже все понял. Скажешь неправду, это десять очков, ты мертвец. Насрал в штаны ты мертвец. Обоссался это как захочешь.

Внезапно мне все перестало казаться забавным. Я слышал грохот водопада, ритмичный как барабаны диких племен, услышал как заблеяла одна овца и именно так я себя и почувствовал. Печально-меланхоличным нечто вроде.

Я посмотрел на него.

Знаешь что?

Я все-таки сказал.

Знаешь что? Пошел ты *****. ***** тебя и твои очки. Я пришел сюда с миром а ты меня пробовал убить уже два раза. Я пришел сюда в поисках. Я сам не знаю чего. Я не знаю чего, понял? Не смерти, к тому же. У нас было этого слишком много в аэропорту. Слишком много смерти.

Я сидел туго связанный на стуле и я посмотрел на него и я почувствовал как потекли слезы по моему лицу, обжигая царапины на левой стороне.

У меня умер пес неделю назад, Джаспер. Мне не нужна всякая херня от тебя или что там еще. У меня нет ничего. Давай, отнимай свои ***** двадцать очков, стреляй. Я буду только ***** рад. Давай.

Соль от моих слез.

Подними его Пап, сказал она. Хватит. Подними.

Ее голос был грубым от волнения. Я проморгался глядя на нее в солнце. Почувствовал как его ловкие пальцы освободили веревку.

***

Я встал отошел от них к тополю у края ручья и помочился. Мне было все равно. Мне было не до приличий. Промыл лицо и бульканье течения унесло мои слезы. Прохладно в глубокой тени. Выплакал так сильно что чуть не задохнулся. Может они следили за мной, нет, они точно следили за мной, да пошли они *****. Я просто выплакал сколько мог, затем отдышался. Встал на колени и умыл лицо, порезы уже набухли сетью засохшей крови. Напился. Какого ***** я все время плакал? Мне было в общем-то все равно, честно. Я не раскис, просто я так почувствовал себя тогда. Девять лет ни слезинки, затем Джаспер, сейчас это.

Мир открывается внезапностью, открывается узким коробом каньона с четыремя овцами, и мы плачем. Два пастуха, может не совсем в своем уме, а мы плачем. Новые люди не Бангли, не с болезнью крови, а мы плачем. Мы плачем. Что это случилось посередине дороги в никуда и даже сейчас не от этого. Я совсем даже не от этого. До этого я мог определить себя: я вдовец. Я сражаюсь чтобы выжить. Я охраняю нечто, точно не знаю что, не огонь людям, может просто Джаспера. А теперь и этого не могу. Я не знал чем я был. Потому и плакал.

Я стоял в тени дерева в холодном дыхании текущей воды и звук от нее, легкий бриз пролетали сквозь меня. Я был раковиной. Пустой. Приложи меня к уху и ты услышишь далекий рев неведомого океана. Просто ничем. Легчайшее прикосновение течения или волны могло опрокинуть меня. Меня бы вынесло водой. Здесь на отмель, высох бы и выцвел и ветер продул бы меня и ошершавил, срывал бы с меня тонкие слои пока я не заострился бы и истоньшился бы как бумага. Пока я не осыпался бы в песок. Так я чувствовал себя. Я бы сказал что стало легко от того что ничего нет, ничего, да только я был слишком пустым чтобы понять облегчение, слишком пустым чтобы нести его.

Меня совсем не волновало что этот негодяй сделал со мной. Нечего терять это так пусто, так легко, что песок в который ты осыпался улетел пылью, так невесома эта пыль унеслась в нити пыльных бурей звезд. Туда мы все уйдем. А все остальное это просто ожидание когда истоньчишься и унесешься ветром.

Точно не самое лучшее время для переговоров. Нечем торговаться. Я даже не стал думать, Я пощадил его и его дочь он дожен мне по крайней мере за это. Что? Только одно? Двадцать блин очков.

Вернулся.

Я ухожу. Назад по ***** дереву вверх. Ясно что тебе нужна лишь своя компания.

Я посмотрел на нее.

Могу я напоследок? Никогда не был привычкой, но сейчас пах так хорошо. Спасибо.

Взял большую щепоть. Никотин завелся сразу как только сглотнул и я почувствовал на секунду что поплыл.

Черт. Я забыл.

Я сплюнул.

Стрельнешь мне в спину на пути вверх и как я раньше сказал не знаю как мне это понравится.

Они глядели на меня. У нее было темное пятно на шее похожее на синяк.

Мне нужен мой Глок, моя винтовка. Оставь себе гранаты. Подарок.

Он замялся, подобрал пистолет со стола, передал мне рукояткой. Я положил его в кобуру. Он поднял винтовку чтобы оглядеть ее, к своей груди, передал мне.

Спасибо. Спасибо что пинул меня в задницу.

Я притянул его и врезал.

Как все время хотелось, коротким правым впечатанным в левую щеку. Он слетел с ног тут же и всем телом и он упал сначала на задницу. Слетела шляпа. Полная неожиданность. Он вскочил опершись руками и заморгал на меня и когда я окинул всю эту картину моими глазами целиком я увидел в его руке пистолет. Как по волшебству. Тяжелый.45, армейский.

Ты не должен был бить меня в зад. Или прикидываться палачом. Я пошел бы сам куда бы ты направил меня.

Да что говорить?

Я повернулся и пошел по открытой местности, спина неприкрыта и готова получить пулю и в ожидании скорого выстрела и падения.

***

Ты, ты, Эй.

Что?

Хигс, да? Так что ль сказал.

Хиг.

Хиг. Хочешь пообедать?

Остановился. Она была где-то на полдюйма выше меня. Загорелый шрам отходил от ее темных волос, ее правой глазницы. Тонкий и узкий. Синяк на горле.

Обед? Люди все еще обедают.

Мы да.

Посмотрел на дом. Старый сукин сын засовывал пистолет в кобуру, поправлял свою шляпу, следил за нами.

Он что точно твой отец,

Да. С отцовской стороны.

Никаких за него извинений. Ни малейшего предательства. Я оценил это. С отцовской стороны. Забавно сказано. Она улыбалась.

Он похоже не хочет со мной обедать.

Я его не пригласила.

Она засунула большие пальцы в карманы ее рубашки и выпрямила руки расправляясь. Я заметил. Как приподнялись от этого ее груди, как открылась кожа чуть выше ее талии.

Но приглашу, если вы два пообещаете не бить и не стрелять друг в друга.

Вы два. Деревенский акцент. До этого. Я уставился на нее. Честно я не знал хотелось бы мне пообедать с ними или нет. Я как-то привык к вечному нахождению на воздухе, к постоянному движению. Какое-то подобие комфорта в этом.

Хиг? Да? Голос Бангли опять, невесомый. Я представил себе его отрывистый смешок если бы он знал он был моим супер-эго. От которого я никак не мог избавиться, словно плохая поп-музыка. Девчушка приглашает тебя на обед. Ей неудобно что ты чуть не намочил свои штаны. Ха! Будь повежливее. Окей.

Окей сказал я.

Симаррон. Она выставила ко мне ладонь

Все зовут меня...

Она остановилась на полуслове, посмотрела вокруг каньона, улыбнулась.

Сима.

***

Пастуший пирог на коровьем масле. Посоленый как раз. Говяжий фарш. Я думал я умру. Папаша был прав, солнце скрылось за краем каньона и мы ели за дощатым столом в тени. Близко к ручью: приятно веяло. Вместе с бризом который тоже звучал как бегущая вода когда просеивался вехушками тополей. Масло. Растаявшее потеками по картофельному пюре, желтыми лужицами. Кто бы мог подумать что такое бесформенное и бледное может заворожить человека своим видом? Она все несла и несла, я все ел и ел. Стальной кувшин молока остывавший в ручье я опорожнил его дважды. Йех ты. Хиг если бы ты залез по этому дурацкому дереву наверх и улетел отсюда или лучше того получил бы пулю в спину ты не съел бы самой вкусной еды в своей жизни. Меня так заворожила еда я даже перестал следить как смотрел на меня Дедуля волчьим глазом или презрительным глазом или акульим или еще каким-нибудь взглядом которым обычно смотрят когда кто-то вырастет тебе шишак на лице а потом начнет есть твою еду безостановочно.

Предложит холодного молока. Заполнит эмалированную тарелку снова горкой. Женщина. Принесет снаружи с огня твою тарелку. Сидеть в тени большого старого дерева, не металлического ангара, и есть. Слушать блеяние овец доносящееся сквозь громкое шуршание листьев. И старше тебя человек сидит напротив тебя в молчании, тоже ест, враг ли друг ли пока не поймешь, какая разница. Быть гостем. Преломить хлеб.

Удовольствие чуть не растрескало меня как фаршированный помидор. Словно мое сердце разбухло а моя кожа становилась все тоньше и тоньше от всей теплоты. Их компании.

Бангли и я часто ели вместе, но это было по-другому трудно описать: это было как будто кормежка в зоопарке нас самих. Здесь было по-другому. Я мог спокойно уйти. Они могли прогнать меня. Чувство привилегии.

Никто много не говорил. Я кряхтел, радостно стонал. Наклонившись над тарелкой. Потом понял когда я поднял взгляд а она улыбалась. У ее лица были тонкие черты. Ее огромные глаза напомнили мне радарную тарелку впитывающую все вокруг, безостановочно. Правда только вблизи нее и больше всего ей доставалась боль. Еще один синяк на предплечье той руки с тарелкой. Взглянул на нее еще раз а она уже потирала заднюю часть шеи морщась. Явно получая удовольствие от моего голодного обжорства.

Нечасто наедаешься сказал Папаша. Ты.

Я прекратил жевать.

Нет нечасто. Где я живу большинство ресторанов слишком дорогие.

Где живешь?

Денвер. К северу отсюда.

Они оба уставились теперь на меня. Голодные как я. Только по-другому.

Я положил мою вилку на стол, долго-долго пил прохладное молоко, вытер рот рукавом куртки.

Было ужасно, сказал я. Девяносто девять и сколько там процентов. Смертность. Почти все умерли.

Семья? спросила она.

Я кивнул.

Все. Инфраструктура зашаталась потом рассыпалась. Перед концом. Было ужасно.

Взял чашку молока и выпил ее как если бы от нее стало легче.

Месиво. Каждый надеялся: они могут быть теми у кого иммунитет. Потому что мы слышали о таком, тоже, загадочная сопротивляемость передается в семьях. Генетически.

Они продолжали смотреть на меня. Он открыл раскладной нож, поковырялся в зубах.

Когда умерла моя жена я добрался до аэропорта где держу свой самолет. И я там скрывался.

Пришлось защищать его, сказал он, проверяя взглядом мое лицо.

Я кивнул.

Помогли.

Он пытался увидеть как я переношу ад, смерть, разрушение.

Мы защитили. Я и Бангли. Он показался в один день с трейлером полным оружия.

Бангли? Он хмыкнул. Он-то все знал этот Бангли. Так ведь?

Он положил локоть на стол, вытянул свои длинные ноги, поковырялся в зубах.

Он тебя с собой взял. Подучил малость. Периметр установил так ведь? У него не было никаких проблем чтобы убить любого кто нарушит границу. Молодого, старика, женщин. А у тебя были.

Но потом начал.

Пап.

Девяносто девять и сколько там. Что осталось? Сколько там. Один из двухсот? Трехсот? Мы видели как это. Не так уж приятственно так ведь? Ведь так Хигс?

Хиг.

Большой Хиг.

Я уставился на него.

Не так приятственно что осталось, так ведь?

Я смотрел на него в упор. Его глаза сияли одинаково холодным знанием и теплым озорством.

Он цыкнул едой сквозь зубы. Ты охотник. Олени, лоси. Раньше.

Кивнул. Как...?

Он отмахнулся рукой.

Как ты держишь винтовку. Как идешь вдоль ручья. Смотришь на следы. Не спрячешь.

Мой рот открылся. Я увидел себя стоящего на сброшенных от солнца иголках изучающего кусочки помета. Он видел. Он мог бы сделать меня когда захотел бы.

Никогда в армии при этом.

Я смотрел на него в упор.

Правда в том тебе не нравится убивать. Даже лося сто процентов. Если бы нашелся хоть один. Даже форель. Если бы нашлась хоть одна. Плохо. Рыбачить тоже любишь.

Кто этот ***** всезнайка? Как...?

Я видел как изучал ручей. Ты стоял как раз там где я бы встал чтобы не спугнуть рыбу вокруг.

Я смотрел на него в упор.

Да только к убийству можно привыкнуть. Так ведь, Хиг?

Нет.

Говори что хочешь.

Он наклонился вперед и его глаза влезли в мои. Он нацелил свои серые глаза в мои и они вспыхнули словно от пороха.

Я советую тебе отделаться от твоей всехзлящей самоуверенности. Как змее от старой кожи. Будет легче, глаже для тебя. Отвернулся и сплюнул. Никто тут за столом не святой. Эта херня с фазаном? Был бы поближе я бы тебе глотку перерезал. Не думая. Хорошо что не был. Было бы очень херово после этого.

Все происходящее, речь, образ, от всего внутри меня вздрогнуло как от холода или внезапного ночного ветра. Кто этот ***** всезнайка? Он мог бы перерезать мне горло под можжевельником. Пока я спал.

Он встал, потянулся. Ему под шестьдесят, так мне кажется, но он был высоким и стройным и выглядел будто его натянули всего жилами. Он двигался очень легко в своей коже. Жизнь работой похоже ему очень нравилась, так мне показалось если бы я начал угадайку. Работал на ранчо, может побывал в армии. Мне очень захотелось поиграть с ним в Отгадай Мою Профессию, тоже, да только было неправильное время. Мне не нужно было залезать в бутылку с ним, вступать в некий кто кого разозлит матч. Он же только что угостил меня самой лучшей едой в моей жизни. Или она.

Он сказал, Спасибо за обед. Тронул ее плечо. Как горло?

Она улыбнулась. Бывало и получше.

Он кивнул один раз, взял лучную пилу от стены дома и пошел вниз по течению. Открыл ворота загона и прошел дальше. Я налил еще одну чашку молока из кувшина. Должно быть четвертую или пятую.

У тебя нет привычки. Ты заболеешь. Получишь жуткую диарею по крайней мере.

Ты доктор такой же как и повар?

Угум.

Чашка остановилась у моих губ. Я поставил ее.

Какой доктор?

Внутренних болезней. Социальной гигиены и здоровья.

Ее рот вытянулся в подобие улыбки но ее глаза не улыбались. Даже без никакой иронии.

Эпидемиология сказать правду.

Все тут просто очень хотели сказать правду, всю правду.

Где?

Нью Йорк Сити.

Оо.

*****.

Что случилось с твоим горлом?

Он был злой но он не был похож на такого уж злого. Да только. Он же ведь был единственным человеком вокруг. Если только овцы на них не набросились.

Это не то что случилось. В смысле это результат повреждения моих кровеносных сосудов. У меня появляются синяки очень легко. Мои мышцы быстро устают. Фибромиалгия. Видишь ли у меня была гриппозная лихорадка. Я еле выжила. Одним из последствий длительной болезни стали постоянные воспаления из-за местных условий. Но у меня есть сопротивляемость которая как мы понимаем пришла от моего отца.

Биологическая сопротивляемость или простая злость.

И это тоже. Прости мы напугали тебя. Ты напугал нас.

И вновь она не защищала его, не было в этом нужды. Она была на его стороне как и должно было быть. Правильно?

Мы поговорили об этом. Папа не стал тебя бить как ты видишь.

Она налила себе чашку молока, наклонилась над столом. Бриз заиграл с кольцами ее кудрей толкая их к ее лицу, к ее бровям.

Из-за тебя мы опять вернулись к нашему Плану. Он решил мы должны поговорить что мы будем делать когда однажды нас захватят. Когда, не если. Или когда нас перехитрят или пересилят оружием. Когда ты появился с гранатами мы подумали вот оно это время.

Черт.

Я подумал, Может это и не было улыбкой я увидел на ее губах. В прицеле. Может такое лицо будет у тебя когда все закончено. Все все.

Одна из коров выдала длинный и глубокий рев поднимаясь интонацией к концу как часто у коров. Словно вопрос. Тополиные листья наверху порхали и шуршали.

Значит заключили договор да?

Она кивнула.

Он застрелит тебя.

Корова вновь замычала, в этот раз короткой нотой будто отвечая своему вопросу. Простая деревенская жизнь. Вопрос и ответ.

Как близко решились?

Близко. Он вытащил.45. После того как ты бросил гранату. Но затем он сказал, Давай еще один шаг сделаем. Он сказал может быть риск: он-ты-можешь застрелить меня тут же как мы покажемся. Но он сказал у него есть чутье.

Чутье?

Он сказал ты слабак. Он сказал, Давай поиграем.

Обидело. Я почувствовал как покраснел. Или это лактоза.

Вас тут дипломатами не назовешь.

Похоже во всем мире закончилась дипломатия.

Может и так. Бангли так же думает. Мой партнер.

Короче он дал мне его.45 на всякий случай. Если ты снимешь его с обрыва и попытаешься взять меня.

Боже мой.

Такой мир. Таким был мир который мы оставили.

Я кивнул.

Он сказал, Ты сможешь его сделать. Если он убъет меня, ты убъешь его когда он приблизится. Но если их больше. Тогда.

Она не контролируя себя обхватила свое горло. Я кивнул. Она скорее всего сделал бы меня если бы дошло до этого. Не принимай близко к сердцу, Хиг. Что-то вроде комплимента. Они же могут читать тебя с сотни ярдов.

Почему он не убил меня тогда? У ручья? Вместо того чтобы угощать обедом.

Мои глаза широко открылись.

Вы не хотите закормить меня? У вас же нет вкуса к человеческой плоти как у бродячей акулы?

Тут она заулыбалась. Она засмеялась. Отклонила голову назад, показывая большой синяк на горле, и засмеялась чувственно и тонким смехом.

Ай. Приложила ладонь к ребристой архитектуре ее трахеи. Болит но не так сильно. Бродячая акула. Нет. Уфф.

Она налила себе еще кружку молока, медленно выпила. Нет. Закончила последний глоток. Нет, ты нам нужен.

Оо.

Внезапно меня затошнило. Смешно, но первый образ был нечто вроде насильственного селекционного эксперимента. Почему я почувствовал себя плохо трудно сказать она была красивой, я бы сказал почти прекрасной. Хотя и со шрамами и очень хрупкая. Но образ был такой что я занимался ею на каменной постели как на алтаре пока ее отец стоял над нами с ружьем у моей головы.

***

Я не задал вопросов. Как эти люди делились своими мыслями, я знал мне скоро все расскажут понравится ли мне это или нет. Снова опустошение сил. Оно прошлось по мне. Будто какой-то горчичный газ. Что со мной? Девять лет бдительности внезапно закончились. Я почувствовал как только скрещу мои руки на дереве стола и положу голову поверх них тут же усну. Прямо сейчас.

Можно я тут подремлю ты не против? Я не знаю если смогу еще бодрствовать.

Это молоко скорее всего. Она встала и указала подальше на деревья у ручья. Там что-то вроде гамака. Гостю все.

Гостю все. Гость. К лучшему к плохому ли. Я поблагодарил ее за еду и лег у течения на подвешенном одеяле и покрылся курткой и заснул.

***

Мне снился дом в поле который был моим, я возвращался в место которое построил, ожидание рая, дома который укрывал в себе все что я любил, и как только я приблизился перейдя по бездорожному полю я увидел еще пристрой сбоку, справа как я смотрел, пристрой больше чем сам дом, и у него были углы очень странные для меня, моему чувству предметов – беспокоящие меня слишком высокие оконные проемы в скатах крыши, вытянутые там где не должно быть, и я понял своим тонущим сердцем и нарастающим чуством обреченности что кто-то кого я ненавидел жил в моем доме и у него были какие-то права на житье там, какие-то права плохо понятные мне сейчас и полученные им по дешевке по глупости еле вспоминаемые мной и что мне надо остановиться и оставаться там же хоть и с твердым ощущением: ощущение что все чувствовалось как ночной кошмар: или я смогу пройти внутрь и забрать каким-то образом все любимое мной, любимое до этого мучительного момента, и я стоял в поле и никак не мог решить пойти ли внутрь или уйти и я проснулся плача.

Так и не решился на то чтобы залезть внутрь и забрать назад свой дом.

Сколько решений невидимых нами. В каждое мгновение.

Лежать в гамаке и странно не было слез в этом нереальном мире, не было мокрых от слез воротников, лишь тополиные листья качаются и кружатся надо мной, ручей скользит мимо. Ты можешь проснуться от одного кошмара в другой в другой и никогда больше есть или мочиться и умереть от жажды.

***

Когда я открыл глаза она работала в саду. Я мог видеть ее отсюда сквозь деревья вдоль ручья наклонившись, скорее всего занимавшаяся сорняками. Он пришел из двери загона неся два ствола сосен, должно быть сухие поскольку он нес их легко. Легкий пух как от перьев слетал с деревьев, парашютики тополиных семян. Совсем не плыли по воде. Закрыл мои глаза слушал ритмичный рык пилы словно с трудом дышало какое-то запыхавшееся животное. Позже раздался глухой стук, треск расколотого дерева. Тополиный пух приземлился на мои веки.

***

Через некоторое время я поднялся, ополоснул лицо в ручье, пошел где она полола сорняки, теперь в тени откоса. Я занял линию рядом с ней и начал копаться в земле пальцами и вытягивать. Она бросила на меня быстрый взгляд, улыбнулась.

У нас тоже есть, сказал я. Огород.

Она кивнула.

Молчание. Мы работали. В молчании. В покое.

***

На следующий день после завтрака мы опять пололи. Солнце поднялось, оттолкнуло тень к стене.

Есть дети? спросил я.

Она села на корточки, откинула волосы назад запястьем.

Мы выжидали время для детей. Пока не начнет работать на полную ставку. Он музыкант.

Я кивнул. Так так.

Он закончил свою диссертацию, прошел устное собеседование и как раз тогда началаясь первая волна в Ньюарке. Мы жили на Кранберри Стрит это Бруклин Хайтс напротив через реку Финасовый Центр Ньюарка. Мы могли видеть все из нашего окна. Такой же вид какой видишь во всех кинофильмах – горизонт, мост. Мы все время из-за чего-то переживали. Я постоянно напоминаю себе о том времени, но теперь кажется как самая счастливая жизнь какую только можешь пожелать. Яйца и бекон на багеле у меня было каждое утро а я все беспокоилась об этом – ты должна пройти три шага в этот узкий словно вагонный зал дели-закусочной на Монтаг Стрит, всегда очередь, всегда еще люди по дороге на работу, нетерпеливые, брали кофе в тех бело-голубых а-ля-Греция картонных чашках, сахар и молоко вначале. Все так. Он позвонил мне на селлфон когда я ждала на платформе метро. Наверное одна лишь полоска приема: Что ты хочешь я принес бы домой? Индийскую еду? Пасту? Ха. Жизнь сделана из кусочков еды. Чтобы помнить об этом. Два человека ждут своего будущего а оно приближается детьми словно два человека ждут поезд. Самые счастливые ожидания. Может и не такие уж счастливые в то время а теперь кажутся самыми такими. Он преподавал в Хантере, адьюнкт-профессор, отжимался, любил своих студентов ненавидел свой департамент. Ждал когда получит звание. Ждал. Время в капсуле. Взрывается и разлетается во все стороны.

***

Она так со мной говорила. Я в большинстве слушал. Он работал. Проходил мимо меня молча. Я никогда не предлагал своей помощи. Что-то в его виде никак не располагало к этому. Я сходил к Зверушке и принес мой спальный мешок. Ночи были чистыми и прохладными, полными звезд, течение звезд обрамленное краями каньона будто берега темной реки, темной но плывущей в свете. Сквозь листья высоких тополей. Я спал в гамаке с листьями надо мной шуршащей крыши. Они двигали звезды по кругу и давали им голоса. В первую ночь моя спина затекла от гамака но после больше такого не было. На третий день я полез по дереву лестницы с винтовкой и принес домой большого оленя. Притащил вниз к ручью и спустил на веревке с обрыва водопада и мы ели сердце и печень в ту ночь.

Я сделал точно то же самое на следующий день и он и я даже не стали разделывать тушу а тут же разрубили большинство мяса на полоски для засушки. Работали быстро и слаженно но без слов. У них была соль. Двадцать галлонных бочонков они привезли с собой. Мы засолили мясо в соленом рассоле в ведрах. Он знал что делал о чем я конечно ему не сказал ни слова.

***

Забавно как можно жить всю жизнь в ожидании и не знать об этом.

Она заговорила когда она подхватила большую кучу стручков из чаши полной гороха. Мы сидели за столом, в тени больших деревьев.

В ожидании начала настоящей жизни. Возможно самое настоящее в ожидании это конец. Чтобы понять когда уже слишком поздно. Теперь-то я знаю что я любила его больше чем что-угодно на Земле и за пределами ее. Больше Бога, из моей Епископальной литургии.

Она лущила ранние стручки, ее волосы свисали над ее лицом, кожа на обратной стороне рук была синюшного цвета от крови. Ее пальцы касались гороха очень осторожно похоже болели. Они скручивали особенно твердые стенки стручков суставами большого и указательного пальцев.

Он умер зовя меня, отчаянно разглядывая всех в отделении зовя меня по имени. Потерянный. Какое-то время, перед тем как все связи нарушились и мой друг Джоел доктор который вел это отделение позвонил мне. Прежде чем мы поняли что это было. Моя мать умирала и стало слишком поздно для того чтобы полететь домой в Нью Йорк, слишком поздно и я тогда сделала выбор остаться с ней и с отцом. Джоел сказал он смог бы кремировать Томаса и сохранить его пепел. Я была черезвычайно благодарна. Было очевидно что моя мать не выживет. Я полечу домой через неделю две и поеду в горы и разбросаю его пепел у кемпинга Джон’с Брук в горах за Киин Валли где мы проводили каждые выходные когда могли. Я работала на городские власти потому у меня выходные совпадали с концом недели, понятно, большая редкость для врача. Меня никогда не вызывали за исключением экстремальной угрозы а это совсем не было частым. Мы останавливались в белом обшитом досками коттедже с видом на гору Нунмарк из веранды у спальни. Эта маленькая гора похожа на карикатуру горы, очень заостренная как Маттерхорн в Альпах но гораздо меньше. Маленькая гора что легко. Мы карабкались туда часто по субботам после ночевки. Шагали пешком по каменистой тропе начиналась сразу после чахлых сосен. А по долгим вечерам мы брали два велосипеда попроще и катили по мощеной дороге к пещере из которой сочился водопад, вода всегда холоднющая, а мы раздевались и прыгали туда. Такой у нас был обычай пока мы ждали когда мы начнем жить настоящей жизнью и я теперь понимаю что скорее всего вкус настоящей сладости понимаешь лишь на краю бездны. Я не могу сказать почему. Потому ли что мы так неуверенны, так осмотрительны и все ожидаем? Будто нужно еще больше места, еще больше пространства чтобы расширилось. Совершенно ничего не понимая, надеясь, в болезненной мимолетности: Это не настоящее, еще нет, и пусть проходит, пусть легонько разворачивается. Такие времена пролетают быстро. Так видится когда смотришь назад. На те радостные утомительные велосипедные катания по дорогам в теплые вечера. На мост. На узкую извилистую тропу между толстыми кленами. Где мы шлепали босыми ногами по воде когда бежали к нашей купальне. Даже получила однажды ожог от ядовитого плюща на выходных и пришлось пропустить два дня работы. Сейчас кажется что это было самое сладчайшее время за все все времена которого были удостоены два человека. За все все. На Земле. Пока мы ждали когда он получит свое звание, когда я рожу ребенка, чтобы потом жить по-настоящему.

Она подняла взгляд. Мы глупцы, понимаешь.

О *****. Эту ***** вещь я хорошо понимаю.

***

Тебе больно? Когда лопаешь стручки?

Она покачала головой волосы покачались над чашей не поднимая взгляда.

Больно же, так ведь?

Что такое больно? Немного поболит. Как если бы кожа на руке высохла и треснула бы на пальце.

Я следил за ее руками очень внимательно после этого. Ловко передвигала стручок между пальцами иногда до третьего или четвертого пальца равномерно распределяя боль. Быстро не жалуясь.

Не надо, сказал она. Не следи.

***

Как-то проходя мимо она сказала она не ожидает что доживет до пятидесяти пяти. Потому что знала как пострадали ее внутренние органы от болезни. Она также призналась что хоть и странно но она чувствует себя здесь счастливее чем где бы она ни была раньше. Даже после всех потерь. Счастливее быть или как хочешь назови это. Чем ожидать.

***

Я потерял счет. Дней. Может было пять, может девять. Время растягивается как аккордеон хриплой искренней музыкой.

Погода сухая и теплая. День за днем. Ручей становится мельче, чуть поменьше течения, чуть поменьше силы в шуме, водопад сужается, его белые кисти истоньшаются переливаясь через каменный обрыв. Ручей становится настроением. Меньше жизнерадостности. Я просыпался иногда посередине ночи лежа в гамаке, шевелил моей ступней высунув ее из спального мешка в холод и нащупывал шершавую поверхность босой ступней и раскачивал себя взад вперед. И разглядывал звезды проглядывающие сквозь мешковину листьев. Будто рыба ощупывала сеть.