Текст книги "По звёздам Пса (ЛП)"

Автор книги: Питер Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Питер Хеллер

Перевод: Алексей Егоров

По звездам Пса

КНИГА  ПЕРВАЯ

I

Я слежу за моей Зверушкой, я всегда держу 100 LL рядом, я предвижу атаки. Я не стар, я не молод. Я когда-то очень любил ловить горную форель, больше всего на свете.

Меня зовут Хиг, одно имя. Большой Хиг если нужно что-то еще.

Если я просыпаюсь в слезах посреди моего сна, но никогда не признаюсь в том, это потому что форели больше нет. Гольцов, кумжи, лосося, ни одной.

Нет тигров, слонов, обезьян, бабуинов, гепардов. Мышей, птиц-фрегатов, пеликанов (серых), китов (серых), горлиц. Печально да только. Не печалился пока не уплыла вверх по реке последняя горная форель в поисках возможно более прохладной воды.

Мелисса, моя жена, была хиппи. Старая хиппи. Не в том смысле что старая. Она хорошо выглядела. В этой истории она могла бы стать Евой, но я – не Адам. Я – скорее Каин. Такого брата стоит поискать.

Читали Библию? Я имею в виду – сели и читали, как книгу? Посмотрите Плачевные Песни. Мы сейчас там, по большому счету. По большому счету, плачем да плачем. Истекают наши сердца, словно вода.

Говорят похолодает после того как станет еще жарче. Очень похолодает. Все жду. Наша Земля полна сюрпризов, один большой сюрприз за другим после того как отстранилась от Луны которая кружит и кружит как гусь вокруг подстреленной спутницы.

Нет гусей. Совсем немного. Прошлым октябрем я услышал их квохтание после заката и увидел их, пятеро на фоне холодной окровавленной голубизны над хребтом. Всего пять осенью, кажется, в апреле никого.

Я вручную накачиваю 100 LL из аэропортного бака когда не сияет солнце, и я приезжаю на грузовике чтобы отвезти топливо. Больше чем нужно Зверушке за всю мою жизнь если буду летать лишь в округе, чем я планирую заниматься, чем я буду заниматься. Она небольшой самолет, Сессна 182 1956-го года, настоящая красотка. Кремового цвета и голубого. Решил для себя что умру быстрее Зверушки. Или раздобуду ферму. Восемьдесят акров соломы и кукурузы там где все еще холодный ручей спускается с лиловых гор полный форели.

А до этого я буду делать мои облеты. Туда и назад.

***

У меня есть сосед. Один. Только мы в маленьком провинциальном аэропорту Эри в нескольких милях от гор. Тренировочное поле, где построили дома для людей, которые не могли спать без их маленьких самолетов, так же живут гольферы на своих гольфовых полях. Бангли это фамилия на документах его грузовика, который уже больше не ездит. Брюс Бангли. Я выудил их из бардачка, когда искал измеритель давления в шинах чтобы взять с собой к Зверушке. С адресом в Уит Ридж. Я, правда, так его не зову, зачем если нас только двое. Только мы в радиусе восьми миль, и это как раз дистанция до первых можжевельников у подножия гор. Просто зову, Эй. Выше можжевельника низкорослые кусты, затем почерневшие стволы деревьев. В смысле, коричневые. Жук погрыз их и высохли. Большинство их стоит сейчас мертвыми, раскачиваются словно тысячи скелетов, вздыхая словно тысячи привидений, но не все. Видны куски зелени, и я их самый преданный болельщик. Я подбадриваю их отсюда, с равнины. Давай Давай Давай Расти Расти Расти! Это такая наша заводилка. Я кричу ее в окошко когда пролетаю сверху. Зелень ширится год от года. Жизнь очень цепкая, если дашь ей хоть немного поддержки. Могу поклясться они меня слышат. Они машут в ответ, машут своими воздушными руками вперед и назад, и они напоминают мне женщин в кимоно. Маленькие шаги или совсем без шагов, машут машут руками в твою сторону.

Я поднимаюсь туда когда могу. К зеленому лесу. Смешно сказать: конечно не приходиться бросать все дела из-за них. Я поднимаюсь чтобы надышаться. Другим воздухом. Это опасно, адреналиновый вброс без которого я бы мог прожить. Я видел лосиные следы. Не такие старые. Если это лось. Бангли говорит невозможно. Возможно, да только. Никогда не видел. Видел много оленей. Беру с собой.308 подстреливаю олениху и тащу ее к каяку у которого я срезал верх чтобы сделать сани. Мои травяные сани. Олени живут все так же и кролики и крысы. Сорный мятлик растет, и похоже где-то решено что этого нам хватит.

Прежде чем я пойду туда я облетаю дважды. Один раз днем, один раз ночью с прибором ночного видения. В этих очках хорошо видно что там между деревьями если не так густы деревья. Люди издают пульсирующие зеленые тени, даже спящие. Лучше так чем не проверять. Затем я делаю круг с юга к востоку, возвращаюсь с севера. Тридцать миль, день для пешехода. Все на виду: вся равнина, шалфей и трава и старые фермы. Коричневые круги полей как отпечатки от костылей выцветающие в прерию. Живые изгороди и лесозащитные полосы, половина деревьев сломаны, унесены ветром, немного все еще зеленеет у заводей и проток. После этого я говорю с Бангли.

Я тащу пустые сани восемь миль за два часа, после этого я сам по себе. Я продолжаю тащить. С оленихой обратный путь очень долог. По открытой местности. Бангли прикрывает меня с полпути. У нас все еще есть переговорники и их еще можно заряжать. Сделаны в Японии, отличные. У Бангли есть снайперское ружье.408 CheyTac установленное на платформе. Дальномер. Мне повезло. Помешанный на оружии. К тому же жестокий. Он говорит что может завалить человека с мили. Он так делал. Я видел это больше чем один раз. В прошлое лето он застрелил девушку которая бежала за мной по равнине. Молодую девушку, пугало. Я услышал выстрел, остановился, оставил сани, вернулся. Ее отбросило на камень, с дырой где должна была быть талия, почти разорванная напополам. Ее грудь хрипела, задыхалась, с изогнутой шеей, один черный глаз блестел и смотрел на меня, без страха, просто как вопрос, жег меня, как будто после всего увиденного невозможно было поверить в происшедшее. Как будто. Как на *****?

Я спросил Бангли то же самое, на *****.

Она бы тебя настигла.

И что? У меня было ружье, у нее был маленький ножик. Чтобы защититься от меня. Может она хотела есть.

Может. Может она перерезала бы тебе глотку посреди ночи.

Я уставился на него, на его мысли, улетевшие так далеко, к середине ночи, к ней и ко мне. Боже мой. Мой единственный сосед. Что я еще скажу Бангли? Он спас мою шкуру много раз. Спасать мою шкуру это его работа. У меня есть самолет, я глаза, а у него есть оружие, он мышцы. Он знает что я знаю что он точно знает: он не сможет летать, я не смогу убивать. Если все было бы иначе возможно был бы лишь один из нас. Или никого.

У меня еще есть Джаспер, от Дэйзи, самая лучшая охрана от всего.

Когда мне надоедают кролики и глупая рыба в пруду, я иду за оленем. Потому что мне очень хочется туда пойти. Похоже на церковь, так же пусто и прохладно. Мертвый лес качается и шепчет, зеленый лес полон вздохов. Мускусом пахнут ночные лежбища оленей. Ручьи где я очень хочу когда-нибудь увидеть форель. Один промельк. Одну выжившую, зеленой тенью стоящую в зеленой тени камней.

Восемь миль открытого пространства до гор, до первых деревьев. Это наш охранный периметр. Наша защитная зона. Такая моя работа.

Поэтому он может сконцентрироваться своим оружием на западном направлении. Так говорит Бангли. Тридцать миль вокруг по равнине во всех направлениях, почти день ходьбы, и лишь несколько часов на запад до первых деревьев. В десяти милях к югу есть семьи, но они нас не беспокоят. Так я их называю. Они это где-то тридцать меннонитов с болезнью крови которая прошлась везде после гриппозной лихорадки. Словно чума только медленная. Что-то вроде СПИДа я полагаю, только еще более заразная. Дети рождались с этим и от болезни они становились все слабее и умирали с каждым годом.

У нас есть свой периметр. А если кто-то прячется. На старых фермах. В зарослях шалфея. Ивы у ручья. В кустах, у крутых скатов. Он спросил меня однажды: точно ли я знаю. Точно ли я знаю никто не прячется внутри нашего периметра, на той пустой территории, не прячется, в ожидании атаки нас? Дело в том я замечаю много. Не как на обратной стороне ладони, слишком просто, а как книгу я читал и перечитывал столько раз, может как Библию старики. Я бы узнал тут же. Фраза не на своем месте. Или пропущена. Две точки вместо одной. Я же вижу.

Я знаю, я думаю: если я умру – никаких если – это случится на одном из тех путешествий в горы. Переходя по открытой местности с полными санями. Стрелой в спину.

Бангли давно дал мне бронежилет, один из его арсенала. У него полно всякого дерьма. Он сказал сможет отразить любой пистолет, стрелу, а с ружьем это зависит какое ружье, и если мне повезет. Я думал об этом. Мы должно быть лишь две живые души на сотню квадратных миль округи, единственные выжившие, и пусть мне повезет. И я ношу жилет потому что от него тепло, но летом чаще всего не ношу. Когда я одеваю его, я чувствую будто ожидаю чего-то. Решил бы я стоять на железнодорожной платформе и ждать поезда которого уже не было много месяцев? Может быть. Иногда чувствуется точно так же.

***

В самом начале был Страх. Когда еще не свалился от лихорадки, тогда я ходил, разговаривал. Не то чтобы говорил, скорее тело говорило и сознание, посмотрели бы вы на меня. Две недели гриппа подряд, три дня под сорок и выше, сварил себе мозги. Энцефалит или что-то еще. Жара. Мысли к которым я принадлежал, с которыми был как в доме, стали неудобными, неуверенными, депрессивными, как те молоденькие норвежские пони которых читал я об этом один русский профессор перевез в арктическую Сибирь. Он пытался заново воссоздать ледяную эпоху, много травы, фауны и совсем немного людей. Если бы он знал заранее что случится он бы занялся другим хобби. Половина лошадок умерло думаю от тоски по скандинавским лесам, половина оставалась на научной станции, кормили их зерном а они все равно умерли. Похоже на мои мысли иногда. Когда я огорчен. Когда что-то беспокоит меня и не уходит из моих мыслей. Они в порядке, в смысле функционируют, но очень часто как будто не на своем месте, немного печальные, иногда кажется они должны были быть в десятках тысяч миль отсюда где миллионы квадратных милей холодных норвежских елей. Иногда я совсем не доверяю моим мыслям. Возможно не мои мозги, возможно нормальные для того места где мы.

Поймите меня правильно: мы так уже девять лет. Лихорадка убила почти всех, затем болезнь крови убила еще. Кто остались в большинстве своем Нехорошие, почему мы живем здесь на равнине, почему я патрулирую каждый день.

Я начал спать на земле из-за атак. Выживших, похоже они шли сюда по карте. Большой ручей, годится. Значит вода, годится. Должно быть топливо, годится. Раньше был аэропорт, годится. Каждый кто мог читать знал, к тому же, место с устойчивой подачей энергии, годится. У каждого дома есть панели солнечных батарей и НСО сидит на ветряке. Годится. НСО означает Наземная Служба Обеспечения. Мог бы сказать Люди Которые Обслуживают Аэропорт. Если бы они знали что их ждет все было бы гораздо проще.

В основном грабители приходили ночью. Они приходили в одиночку и группами, они приходили с оружием, с охотничьями ружьями, с ножами, они приходили к свету веранды оставленным мной как мотыльки на огонь.

У меня четыре шестидесяти-ваттовые панели в доме в котором я не сплю, так что один оставленный свет на ночь это не проблема.

Я был не в доме. Я спал под одеялами на открытом месте за насыпью, бермой, в ста ярдах вдали. Это старый аэропорт, там все на виду. Тихий рык Джаспера. Он помесь голубого австралийского хилера с отличным чутьем. Я просыпаюсь. Я шлю Бангли сигнал по переговорнику. Для него я полагаю это было как спорт. Что-то вроде прочистить легкие, как для меня пойти в горы.

Высокая берма, просто земляная насыпь, мы сделали ее еще выше. Высотой чтобы пройти за ней. Бангли, он неторопливо идет и устраивается позади меня на верхушке там я уже сижу с очками ночного видения, и до меня доходит запах его прерывистого дыхания. У него они тоже есть, очки, у него их где-то четверо, он дал мне одни. Он сказал от такой частоты их использования диоды протянут лет десять может двадцать. Что будет потом? Я справил свое сороколетие в прошлом году. Джасперу досталась печень (оленья), я съел банку консервированных персиков. Я пригласил Мелиссу и она пришла как она обычно приходит, шепотом и дрожью.

Через десять лет никакие добавки не сохранят топливо годным. Через десять лет я покончу со всем этим. Может быть.

В половине случаев, если взошла луна или светятся звезды и снег, Бангли не нужны очки, у него есть красная точка, он просто направляет красную точку на движущиеся фигуры, на тех замерших, крадущихся, шепчущихся, нацеливается на тень у старого мусорного контейнера, направляет красную точку на туловище. Бам. Ждет какое-то время, решает как, бам бам бам. Дыхание утяжеляется, опять прерывистым. Как будто он собирается кого-то поиметь чем я полагаю он здесь занимается.

Самая большая группа была из семи. Я слышал лежащий неподалеку Бангли считал их себе под нос. Насрали на черепицу, бормотал он и хмыкал как обычно он делал когда был недоволен. В смысле гораздо более недоволен чем обычно.

Хиг, прошептал он, ты будешь участвовать.

У меня есть AR-15, полуавтоматическая, я с ней управляюсь легко, он присоединил к ней ночной прицел. Я просто.

Я участвовал.

После первых выстрелов выжили трое и затем у нас был первый самый-пренастоящий бой. Но у них не было очков ночного видения и они не были знакомы с местностью и потому не заняло много времени.

Так все и началось, спать снаружи. Меня никогда не окружат в доме. Дракон спит на куче своей добычи, а я нет. Я держусь подальше.

После второго лета их стало меньше, словно затянули кран, кап кап. Один пришелец в сезон может быть, затем никого. Почти целый год, затем банда из четырех отморозков заполнила наш календарь. Тогда я начал летать регулярно как по работе.

Теперь я могу и не спать на открытом месте. У нас есть своя система, мы теперь уверенные. Страх это как память о прошлой тошноте. Ты не можешь точно вспомнить насколько плохо было от нее или как хотелось тогда лучше умереть. Но я помню. Спать на земле. Под грудой одеял зимой, все вместе должно быть весили двадцать фунтов. Мне так нравится. Свободно. Я все так же сплю за бермой, я все так же оставляю свет на веранде, Джаспер все так же спит свернувшись у моих ног, все так же повизгивает в своих снах, все так же вздрагивает под своим одеялом, но я думаю он почти оглох сейчас и перестал служить мне охраной а ее мы никогда полностью не возложим на Бангли. Бангли, ты просто никогда не уверен в нем. Он скрытный. Может и презирать мое мясо я делю с ним кто знает. Ему кажется все должно иметь какую-то пользу.

У меня когда-то была книга про звезды но теперь ее нет. Память все еще есть, но уже без твердого ага помню. И я придумал созвездия. Я нашел себе Медведя и Козла но может и не там где они должны быть, я назвал созвездия животными которые когда-то были, про которых я когда-то знал. Я нашел одно для Мелиссы, она стоит там улыбаясь высокая смотрит на меня сверху в зимние ночи. Смотрит вниз пока мороз белит мои ресницы и волосы в моей бороде. Я нашел одно созвездие для маленького Ангела.

***

Мелисса и я жили у озера в Денвере. В семи минутах от центра, от даунтауна, больших книжных магазинов, ресторанов, кинофильмов, нам нравилось. Мы могли видеть траву, воду, горы в большом окне нашего маленького дома. Гусей. У нас были стая местных и стая канадских прилетавших осенью и весной большим треугольником, перемешивались с местными, может спаривались, а потом улетали. Отправлялись назад быстрыми волнами. Я мог отличить перелетных. Я думал что мог.

В октябре, ноябре гуляя вокруг озера вечером перед ужином мы указывали на них друг другу. Мне казалось она всегда ошибалась. Она немножко сердилась. Она была такая умница, но не знала о гусях сколько знал я. Никогда не считал себя сообразительным но всегда понимал все своим нутром.

Когда у нас появился щенок Джаспер я был убежден: он будет гоняться лишь за тихими животными а не за теми кто мог бы за себя постоять. Такой была моя теория.

У нас не было детей. Она не смогла бы. Мы ходили к доктору. Пробовал продать нам лечение мы отказались. Мы просто были счастливы друг с другом. Потом она, чудо. Забеременела. Мы привыкли к другому положению вещей и я не был уверен я смогу крепко полюбить кого-то еще. Я смотрел на нее спящую и я думал: я люблю тебя больше всего на свете.

Иногда в то время, на рыбалке вместе с Джаспером у реки Сульфур, со мной случалось нечто. Я хочу сказать чувствовал словно мое сердце может разорваться. Разорваться а не разломаться. Потому что в него никак не могло вместиться столько красоты. Не просто самой красоты. Что-то еще в придачу. Изгиб гладких камней, отвесные склоны. Запах елей. Небольшой голец тихо рисующий круги в черной воде. И не надо никого благодарить вообще. Просто быть. Просто рыбачить. Просто пройти по берегу, станет темно, станет холодно, все вместе. Как-то внутри меня.

Мелисса, она часть всего этого окружения. Но по-другому потому что нам были доверены наши души. Как если бы я мог держать ее бережно в моих ладонях, как если бы я мог держать ее бережно бережно, а все вокруг не смог бы, но ее я смог бы, а может это она держала меня.

Больница Св. Винсента была как раз напротив на другой стороне озера. Оранжевые вертолеты стояли там. В конце концов мы решили улететь на запад но было слишком поздно и там была больница, мы пошли к больнице. К одному из зданий где лежали. Одни мертвые тела.

***

Бангли приходит когда ему вздумается. Я меняю масло. Он бы мог шлепнуть по другой стороне обшивки но он не делает этого нравится ему пугать меня. Появляется позади меня привидением.

Чего там поделывается?

Божмой, если бы меня схватил приступ кто бы летал вокруг?

Нашли бы кого-нибудь. Объявление в газетке.

Его ухмылка пряма глаза никогда не смеются.

Короче я бы смог полететь на этой херне.

Он говорит так всегда. Как предупреждение. Чего? Если бы он захотел этот ветряк давно у него был бы. Давным-давно.

Джаспер просыпается на своем пыльном одеяле и рычит. Джаспер не выносит Бангли только когда нужно тогда он молчит в тряпочку, он все понимает. Однажды после того как здесь появился Бангли Джаспер закусил ему руку и Бангли расстегнул кобуру и вытащил нечто огромное как сковородка прицелился и я заорал. Только однажды. Я закричал Ты грохнешь пса и мы все умрем.

Бангли моргнул все с той же ухмылкой. Ты про что мы все умрем?

Я говорю я полечу сверху, только так мы узнаем как защищен наш периметр.

То слово. Только оно дошло до цели. Я почти увидел оно зашло к нему в ухо и далее по трубкам в его мозги. Периметр. Только так узнаем. Он моргнул. Он прожевал своей челюстью. От него воняло. Словно от свернувшейся крови когда разделаешь оленя.

Единственная причина я до сих пор живой. Почему же еще я могу жить тут сам по себе?

Вот так мы заключили сделку. Без переговоров. Никаких лишних слов. Я летал. Он убивал. Джаспер рычал. И были сами по себе.

Я продолжаю: я меняю масло Зверушке и тут показывается он позади меня как привидение.

Ты почему к друидам летаешь? говорит он.

Они не друиды они меннониты.

Он хмыкает.

Я кладу ключ для фильтра. Кладу на столик с инструментами. Беру плоскогубцы с защитными ручками.

Бангли все еще стоит там. Сначала до меня доходит запах от него, потом появляется он. Я пропускаю провод через отверстие во фланце у фильтра, перекручиваю плоскогубцами. Контровка. Держит фильтр. Как описано. Согласно Правилам. Не нужно чтобы масляный фильтр расшатался, сорвался, разлил масло в воздухе и сломался бы мотор. Было же такое. Говорят Правила написаны по случившимся происшествиям. Так что эта контровочная проволока похоже мемориал каким-то пилотам. Может и их семьям тоже.

Бангли ковыряется в зубах щепкой, наблюдает за мной. На инструментном ящике лежит квадрат тряпки из старой футболки. Рисунок выцвел но все еще видны розового цвета шаржи на женщин: с большими грудями с маленькими грудями всякие разные и под ними "дыньки" "персики" "кувшинчики" "сливы" "изюм" и большая надпись курорта "Кабо" заглавием поверх всего. Я проглядываю все фрукты прежде чем я беру тряпку и протираю все еще раз. Укол боли. Вот так. Складываю тряпку. Шаржи. Так мы устроены. Два полуокружия или круга рисованных грудей могут всколыхнуть память, температуру, перемену, стиснуть зубы, натяжение в паху. Интересно как. Я полу-вдыхаю, замираю на секунду, дышу.

Мелисса была дыньками.

Кабо это на самом конце девятсотмильного полуострова. Много рыбы скорее всего. Есть ли там кто-то вроде меня на старом муниципальном аэродроме меняет масло старенькому одномоторнику, летает на разведку каждый день, вытирает грязь футболкой с колорадских лыжных курортов? Рыбачит по вечерам с обветшалого причала, все еще пахнущего креозотом? Размышляет что это такое кататься на лыжах.

Почему на колорадских футболках никогда не было грудей? я спрашиваю Бангли.

Совсем немного чувства юмора в этом старпере.

Иду к северной стене ангара вытаскиваю коробку с авиационным маслом. Кладу ее на деревянный стул. Солнечный свет отходит назад по бетонному полу к выходу. На Бангли его кобурятина с пистолетом. И ночью и днем. Однажды он пошел к пруду у ручья подцепить сома и какой-то бородач здоровый как медведь выскочил из-за оливы и атаковал его. Так рассказывает. Бангли прострелил ему голову. Принес его ногу с тремя разорванными штанинами и перевязанным ботинком. Останки. Выбросил перед ангаром.

Псу сказал он. Злобно. Потому что я не выполнил свою работу. Для него. Я не гарантировал ему периметр.

Ты зачем летаешь к мормонам? вновь начинает он. Он заводится на меня. Выпрямляется как шомпол и чуть наклоняется вперед когда злится.

Я берусь за край коробки с маслом. Клей держится крепко, я рву открывая содержимое, четыре ряда по три черных канистр. Сквозь бледную линию на стороне каждой прямоугольной бутыли виден уровень содержимого, мне приходят на ум воспоминания о брюках смокинга. Одна полоска вдоль. Двенадцать свидетелей бракосочетания.

Откуда знаешь что я летаю?

Бангли начинает злиться постепенно будто нагнетается давление в вулкане. Вены на его носу становятся фиолетовыми. Еще злее точнее сказать. Он словно какой-нибудь вулкан в Эквадоре все время грозится взорваться даже когда верх покрыт облаками как у простых гор.

Мы же договорились, говорит он. Сейсмологи где-нибудь сейчас видят зловещее дрожание на своих графиках. Вена на его лбу под козырьком камуфляжной бейсболки начинает вибрировать.

Нет, это ты так договорился. Сам с собой.

Не пойдет. Так не пойдет.

Ты кто? Командир Базы?

Я не должен так говорить с Бангли. Знаю и говорю. Мне просто надоела его бравада надоела до самой смерти. Его челюсти ходят вперед-назад.

Я кладу воронку, срезанную половинку бутылки, дном вверх на канистры. Я поворачиваюсь к нему лицом.

Успокойся Бангли. Хочешь Кока-Колу?

Раз в два месяца я приземляюсь на бульваре в Коммерс Сити и забираю десять коробок авиационного масла. На этой дороге я нашел грузовик с Кока-Колой. Я всегда привожу с собой четыре упаковки, два себе и два ему. Упаковку Спрайта тем семьям о чем я не рассказываю ему. Большинство банок слишком много раз замораживалось и разорвалось но пластиковые бутылки сохранились. Кока заканчивается у Бангли всегда гораздо раньше.

Ты нас обоих убьешь. Мы же договорились.

Я даю ему Коку. Вот успокойся. Вредно для твоего сердца.

У него был артериальный склероз. Есть. Однажды он сказал: я как бомба с часовым механизмом. Чего он не обязан был рассказывать мне.

Я открываю бутылку и у него нет выбора. От треска и шипения напитка он вздрагивает: еще одна Кока выпита, еще одной стало меньше в мире.

На.

Хиг ты нас убьешь. Он пьет, он не может устоять. Я вижу она течет по его горлу и далее вниз в бочку его груди.

Он заставляет себя остановиться пока не выпил всю бутылку зараз. Ты же знаешь всего один лишь кашель, говорит он. Так же объясняли в самом конце. Не только с кровью.

Выделениями тела. Я не сплю с меннонитами.

Кашель это и есть выделения. Попадет тебе в глаза. Откроешь рот чтоб сказать.

Я не помню чтобы это было доказано.

Какого ***** было доказано или нет. Ты хочешь так долго прожить и умереть от кровяной?

Так долго. Это я лишь думаю не говорю. Так долго. Бангли и Джаспер да еще нежирная диета. Да уж.

Ты не имеешь права выбирать за меня Хиг.

Я делаю вдох.

Все что мы делаем рискованно. Изредка им нужна моя помощь.

Для чего? Да на *****? Что им осталось? Один, два, три года макс? Счастливчики? В каждый месяц кто-то умирает. Я же вижу какой ты ходишь угрюмый тогда. Помощь для чего? Для лихорадки и кровавого кашля?

Они люди. Они пытаются выжить в каждый день. Может кто-то и сможет выжить. Ходят слухи о выживших.

Он все еще наклонен вперед, все еще дрожит вена, свежий потек Коки на щетине подбородка.

Они нам не угроза Брюс.

Звучание его имени расширяет ему глаза. Он никогда не говорил его мне, все время было просто Бангли, я так его все равно называю редко.

Семьи знают надо держаться в пятнадцати футах подальше. Я приучил их к этому. Ни один раз да никогда они не выказывали никакой агрессии, ничего кроме благодарности, такая стыдливая благодарность когда я починю им насос или когда научу делать ловушки на рыб. Сказать правду я делаю это скорее для себя: что-то во мне отпускается, расслабляется. Что-то почти замерзшее.

Бангли жует челюстью смотрит на меня. По поводу последнего сказанного это как будто я произнес на прекрасном японском, целый абзац закончил легким поклоном. Словно во-первых, он никак не может поверить я ***** сказал это, и во-вторых, он не понимает ничего из сказанного. Всякая психо-спиритуальная речь от нее ему, ну, ни холодно ни жарко.

Однажды я спросил его думал ли он когда-нибудь о том что есть нечто бoльшее. Мы наслаждались двумя бутылками редкой Коки на веранде моего дома. Я никогда не захожу внутрь, всегда снаружи под светом лампочки я оставляю на ночь и работает словно магнит на атакующих нас. Был вечер и октябрьское солнце приближалось к горам. Будто парочка старых приятелей наслаждалась покоем. Два плетеных кресла обшарпанных скрипят под нашим весом. У его кресла был ритм словно он помнил как это было сидеть в таком кресле. Тогда лишь один раз он рассказал мне что-то о своей прежней жизни. Он вырос в Оклахоме. Так он мне сказал.

Совсем не то что ты думаешь, добавил он. Длинная история.

Только и всего. Немного загадочно. Я не раздумывал над его словами. Он никогда не объяснял их. Все равно, похоже мы притирались друг к другу.

Я рассказал ему я строил дома.

Какие дома?

Деревянные. Из глины и соломы. Под заказ. И написал книгу.

Книгу о строительстве.

Нет. Маленькую книжку. Поэзия. Никто ее не читал.

О-о? Он размеренно глотнул Коку наблюдая за мной пока он закручивал ее крышку, наблюдая за мной пока он клал ее рядом с собой, словно оценивая меня по-новому, не выказывая оценки хорошо ли плохо ли. Просто переваривая смысл сказанного.

Писал для журналов. В основном о рыбалке, о природе.

Облегчение прошло по его лицу тенью облака. Я почти засмеялся. Можно было видеть все скрипы его мыслей: Уф-ф, природа, Хиг не гомик.

Когда я рос, я хотел стать писателем. Великим писателем. Летом я работал на стройках, плотничал. Что-то вроде этого. Трудно прожить писателем. В любом случае я не был скорее всего настолько хорошим. Женился купил дом. Потом другое, затем еще другое.

Длинная история, сказал я.

Бангли держал свою бутылку обеими руками обняв ее. Что-то вспоминалось в нем. Внезапно отдалился словно его внутренний дух забрался подальше на безопасное растояние. Наблюдать. С расстояния. Качаясь в кресле которое не качалось.

Мы долго молчали. Солнце коснулось одного из самых высоких пиков, медленно потекло вниз желтком. Ветер прошелся, затрещал в высохших кустах. Холодно.

Я спросил его думал ли он когда-нибудь о том что есть нечто бoльшее, чем просто выживать день за днем. Разведывать, чинить самолет, выращивать овощи, ловить зайцев. Чего мы все время дожидаемся?

Его кресло, скрип скрип, остановилось. Он замер будто охотник почуял по ветру добычу. Близко. Словно он вдруг проснулся.

Повтори.

Бoльшее чем это. День за днем.

Он пожевал челюстью, его прозрачные глаза серели в увядающем свете. Словно я перешагнул за край.

Пора сказал он. Встал. Запустил палец крюком в нагрудный карман своей фланелевой рубашки, достал бутылочную крышку, закрутил на место. Понес свою Коку с веранды, сломанные ступеньки потрескивали под ботинками.

Это было может во второй год. А теперь в ангаре я знаю оттаивание изнутри не вызовет никакой симпатии. Половину времени с Бангли я провожу в размышлениях о которых я никогда не расскажу ему.

Я открываю канистру масла и вставляю ее поглубже в воронку сделанную из разрезанной напополам бутылки. Оставляю чтобы вытекло все. Поворачиваюсь к нему лицом.

Кто знает может в один день нам будут они нужны. Кто знает.

Ха. Кашель презрительного отказа. Не случится Хиг. Разве что обсудить похороны.

Он уже их записал, пожелал им. Всех в мертвецы.

Ты хочешь быть единственным оставшимся в живых? Ты бы был так счастлив. Один-единственный челдобрек оставшийся на Земле.

Если так все к тому идет. Лучше так чем по-другому. Короче я тебя смог неожиданно напугать. Он глотнул Коку наблюдая как я прошел мимо.

Он хотел сказать по-другому это все умрут. Похоже. Я не сказал вслух: Однажды я залезу в свою Зверушку и полечу на запад и дальше и дальше.

Нет ты не сделаешь сказал он.

Что?

О чем ты думаешь. Нет другого такого места. Может на всей планете. У нас есть защитный периметр, вода, энергия, еда, оружие. У нас есть поблизости горы, если чего-то будет не хватать. У нас нет трений нет политики потому что это только ты и я. У нас нет трений чтобы разойтись. Как у мормонов как у всех там которые уже больше не живут. Будем держаться попроще тогда выживем.

Он кривится улыбкой.

Деревенские выживут.

Его любимая фраза.

Я смотрю на моего единственного друга на всей Земле. Я так полагаю на моего друга.

Не убивай-ка ты нас говорит он и уходит.

***

Все равно я появляюсь когда они просят. Мой патруль летит на запад к горам затем на юг. Я следую по линии деревьев очерчивающих реку. У электростанции и резервуаров я поворачиваю на северо-запад. Меннониты у ручья. На старой индюшачьей ферме. Восемь металлических сараев по двое в четыре ряда установлены под прямым углом как дигонально запаркованные автомобили. Высокие вековые деревья вытянуты в струну лесозащитной полосы и собраны в рощу посередине которой темнеет залитая асфальтом крыша большого кирпичного жилого дома фермы. Два пруда кормятся течением ручья. В одном плавают надувные плоты, пустое каноэ. Цепь солнечных батарей к югу от сараев и две ветряка, один из них для подачи воды. Почему они здесь обосновались.