Текст книги "Тишина"

Автор книги: Питер Хёг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

15

Он видел сотни фотографий, и все-таки открывшееся ему зрелище потрясло его. Он резко остановился. Сердце закололо. Так красиво и так страшно.

Море поглотило Копенгаген. Не было больше каналов, не было тротуаров, дорог. Перед его ногами простиралось гладкая поверхность воды – от канала Холь-мен до ренессансных фасадов Странгаде.

На этой зеркальной поверхности плавало здание Биржи. Кристиансборг. Церковь Хольмен – словно ствол огромного дуба.

Каспер стоял у здания Государственного управления по опеке и попечительству. Перед ним простиралось то, что на языке специалистов, очевидно, называлось зоной сдвига: обрыв метра три глубиной, спускающийся к поверхности воды. Откосы были ровными. Но с. обрывками кабеля и кусками газовых труб.

Возникшая здесь акустика была близка его сердцу. Тихая поверхность воды всегда прекрасно отражает звуки. Пространство, находящееся перед ним, было в сто раз более полнозвучным, чем зал Венской филармонии. И при этом никаких автомобилей. Как в Венеции.

Весь район был освещен прожекторами. Теперь он понял, что это за толчки он чувствовал. Это были звуки сотни гидравлических дренажных насосов.

Их низкий бас прерывался более высокими хлопками, резкими, как выстрелы. Напротив Национального банка работали несколько бригад в оранжевых защитных костюмах, забивавших с плавучей платформы шпунтовую стену свайным молотом.

Тяжелая лодка из стеклопластика, с низкими бортами, высадила на берег одну из оранжевых фигур, которая стала быстро взбираться по склону, словно язычок пламени по бензину. Каспер бросился за ней.

Лодочник с недоверием посмотрел на Каспера, когда тот пробегал мимо него. Лицо лодочника было цвета свежесваренной свеклы, посреди лица горели два бирюзовых глаза. Каспер показал на свою форменную куртку, мужчина кивнул.

Фигура опережала его всего на минуту, когда он добрался до цели – до вагончиков для рабочих, прилепившихся возле откоса вплотную к стене дома, – похоже, это было частью того, что осталось от Королевского театра. Лестница под ним не скрипнула. Дверь была открыта, он вошел.

Атмосфера была насквозь пропитана влагой. Воздух был жарким, сырым и густым, как в парилке. Звук плещущейся воды поглощал звуки его шагов. Поглотил он и легкий щелчок закрывшейся за ним двери. Божественное питает слабость к саунам. У Гурджиева в «Ле Приер» была парная баня. В Валаамском монастыре – три сауны. При церкви Александра Невского на Бредгаде – русская баня. У шаманов – парильня.

Сквозь пар он увидел что-то светлое. В конце коридора кто-то снял комбинезон.

Человек сделал шаг назад. Это оказалась женщина.

Не оборачиваясь, она взяла полотенце и зашла в душевую. Каспер медленно пошел за ней.

В помещении было шесть душевых кабинок. В каждой из них текла горячая вода. Пар был таким плотным, что щипало горло. Сначала он не увидел ее. Потом она сделала шаг вперед из душевой кабины. Она намыливалась длинной, изогнутой деревянной щеткой. Методично. И постепенно растворялась в тонком слое пены. Потом она шагнула назад в пар, растворение было окончательным – она полностью исчезла.

Он не двигался. Кран закрыли. Вентиляционное отверстие втянуло в себя весь пар. В помещении никого не было.

Вдруг он почувствовал нежное прикосновение. Кто-то сзади обхватил полотенцем его лодыжки. И резко дернул на себя.

Он успел выставить вперед руки. И тем не менее ударился он очень сильно. Ему с трудом удалось сесть.

– Вы перепутали вход?

В руке у нее была тяжелая изогнутая щетка.

И тут она узнала его. Она отступила назад, будто от удара. С ее мокрых волос на лицо стекала вода, на какой-то миг она стала похожа на утопающего. Но тут же взяла себя в руки.

– Мне надо поговорить с тобой, – сказал он.

– Это исключено.

Кто-то постучал в дверь.

– Это журналисты, – объяснил он. – Это они меня ищут.

Она стала еще бледнее, чем была.

– Твой номер телефона, – умолял он. – Адрес?

– Все кончено. Ничего нельзя вернуть.

– Я стал новым человеком. Возродился. Все теперь иначе.

Она оскалилась. Словно животное. Он начинал терять контроль над собой.

– Я брошусь в объятия репортеров, – заявил он. – Я расскажу им все. О моей дикой тоске. О том, как я оказал сопротивление вооруженным охранникам. О собаках-ищейках. Электрических изгородях. И все это – чтобы передать тебе краткое, жизненно важное сообщение. Расскажу о том, как ты вышвырнула меня. Вызвала палачей. Наши фотографии поместят на первых страницах газет.

В ее взгляде появилось изумление.

– Ты способен на это, – заметила она. – Ты действительно способен на это.

– Полчаса. Всего полчаса.

В кармане комбинезона она нашла плотницкий карандаш. Он протянул ей лотерейный билет. Руки ее немного тряслись, когда она писала.

В дверь колотили. Она завернулась в полотенце, провела его вперед через душевую, открыла другую дверь, которую он прежде не увидел. Они вышли в узкий коридор, откуда еще одна дверь вела туда, где когда-то была улица Торденскьольгаде. Позади них в одной из дверей повернули ключ. Все это время она тщательно старалась случайно не коснуться его. Теперь она приложила кончик карандаша к его щеке, словно это был нож с выкидным лезвием.

– Полчаса, – прошептала она. – А потом – чтобы я никогда тебя больше не видела.

16

Существует опасная, черная и промозглая двухчасовая дыра между последним и первым утренним автобусам!! которой ему удалось избежать, – он успел на последний ночной автобус. Сделав большой крюк вокруг промышленного района, он некоторое время постоял у забора. Все живое оставляет за собой эхо – он ничего не услышал. Оставалось два часа до того, как вступит в силу постановление о его депортации, ему надо было бы поесть и поспать, но он поступил иначе. Он нашел спортивный костюм и переоделся.

На манеже он включил Рихтера и нотную лампу над роялем.

Он начал с упражнений на баланс. Он делал их каждое утро в течение тридцати лет, не пропустив ни одного дня. Сначала жесткие, равномерные, вертикальные движения классического станка. Потом длинные, скользящие серии legato по кругу вдоль края манежа. А под конец он наденет свои концертные башмаки. Сшитые на заказ. Пятьдесят четвертого размера. Большие, но при этом не вызывающе огромные.

Баланс и молитва дополняют друг друга. В результате мышечного и духовного напряжения должна возникнуть какая-то точка безграничного спокойствия, В этой точке встречаешься с самим собой.

Молитва началась спонтанно, сначала синхронно с биением сердца, через некоторое время она потечет независимо от него. Он почувствовал благодарность. Он жив. У него есть тело. Есть запись «Хорошо темперированного клавира» в исполнении Рихтера. У него остается еще два часа. И самое главное – у него есть номер телефона. Приоткрытая дверь. Ведущая к ней.

И где-то у него еще остается публика. «Публика – это половина моей индивидуальности». Так говорил Грок.[24]24
  Карл Адриен Веттах (1880–1959), сценический псевдоним Грок, – легендарный швейцарский артист цирка, акробат, клоун и музыкант.


[Закрыть] Он раскрыл объятия зрительному залу. Он всех их любил. Даже сейчас, когда там никого не было.

Но все-таки в зале кто-то был. Кто-то находился здесь вместе с ним.

В большинстве цирковых манежей «сухая» акустика – из-за ядовитого сочетания песка на арене и парусинового верха. Всякий раз в начале номера музыкальному клоуну предстоит неизбежный тяжелый труд – ему нужно оживить манеж. Но этот зал был другим. Стены были сделаны из фанерных щитов с пустотами, они поглощали низкие тона, и из-за этого возникало множество горизонтальных отражений. В этом помещении он всегда мог ориентироваться, словно летучая мышь. И сейчас тоже.

Он выключил Рихтера, отступил назад к колонне с электрическим щитком, зажег свет.

Их было двое. Мужчина со слуховым аппаратом – он сидел так, как будто никогда и не сходил со своего места у пожарного выхода. Второй – высокий и светлый, плыл по проходу между рядами, вытянув вперед руку.

– Считаю честью для себя. Впервые видел ваше выступление в детстве. С тех пор слежу за вами.

Каспер отошел в сторону и прислонился к роялю. Так, чтобы рояль оказался между ним и этими людьми.

– Мы пришли с приятным поручением, – сказал светлый. – Мы представляем правление благотворительного фонда. Он выделяет почетные премии артистам. Правление выделило вам премиальную сумму в размере двадцати пяти тысяч.

Руки Каспера нащупали крышку. Пятнадцать килограммов палисандрового дерева с латунным ободком, острым, как лезвие старой хлеборезки.

На рояле появилась пачка тысячекроновых купюр.

– Что это за фонд?

– Правление хотело бы остаться анонимным. Распишитесь, пожалуйста, в получении.

На денежные купюры – освещенные лампой – лег листок бумаги. Без логотипа какого-либо учреждения. Каспер надел очки. Он поднял листок, чтобы, читая его, одновременно держать обоих мужчин в поле зрения.

Это было клятвенное заверение. В том, что Клара-Мария, когда он занимался с ней в апреле, была жива и здорова и никаких телесных повреждений он не заметил.

– А нет ли какого-нибудь адреса, – спросил он, – чтобы я мог отправить билеты на премьеру?

Светлый покачал головой.

Руки Каспера опустились на клавиши. Извлекли из рояля хоральную обработку «Jesu bleibet meine Freude».[25]25
  «Иисус – всегдашняя мне радость» (нем.).


[Закрыть] Нельзя не восхищаться Бахом за его чувство реальности. Ведь он и исполнял, и сочинял, не забывая при этом, что ему и зарабатывать на жизнь надо этим занятием. Своего рода упражнение на баланс. Все таланты напряжены до крайнего предела. А в глубине души – точка безграничного спокойствия. Точка, которая осознает, что независимо от того, что сейчас происходит, нам и завтра нужно будет сытно поесть.

И тем не менее. Хорал струился между его пальцами. Под эту музыку нельзя совершить клятвопреступление. Только произносить признания в любви.

– Я увлекаюсь нумерологией, – произнес он. – Нумерологией чисел. Я никогда не подписываюсь на документах с нечетными датами.

Светлый человек улыбнулся.

– Может быть, не хватает пятнадцати тысяч? – поинтересовался он.

– Может быть, и так.

Еще одна пачка купюр легла на рояль.

– Не помогло, – констатировал Каспер.

Улыбка человека погасла. Мужчина со слуховым аппаратом встал.

Стоя неподвижно и работая только пальцами, Каспер снял с петель крышку клавиатуры. Прислонил ее к пюпитру.

– Вы все равно можете оставить их себе, – сказал светлый.

Они направились к выходу. Пристроив крышку на клавишах, Каспер пошел за ними.

Оказалось, что они вошли через ворота, выходящие на железную дорогу: цепной замок был срезан кусачками и валялся в траве. На улице стояла «БМВ». Плоская, длинная, благородного синего цвета. Того цвета, который только что начало обретать небо.

Каспер придержал дверь машины. Они забрались внутрь. Человек со слуховым аппаратом не сводил с него глаз.

– Что это он так уставился на меня? – удивился Каспер.

– Вы известный человек – в этом Эрнст понимает. И хороший парень. Которому никто до сих пор не причинял вреда.

Дверца захлопнулась. Стекло опустилось.

– А покупаем мы вот что, – сказал светлый человек. – Конец звонкам. В школу и в другие места тоже.

Арлекин может вынести бесконечный ряд унижений. Тот, у кого нет гордости, неуязвим. Арлекин – это идеал. Но пока что недостижимый.

– Я подумываю, а не купить ли мне часть «Смерф-шоу» Джонни Раймера, – сказал Каспер. На эту премию. Тогда мне понадобится материал для набивки кукол. Смерфов. А вы бы прекрасно подошли – просто могли бы выходить на сцену. Обязательно дайте знать. Когда окажетесь без работы.

Стекло поднялось, машина тронулась. Каспер поклонился и отдал честь.

Это было меньшее, что он мог сделать. Бах тоже бы так поступил. За сорок тысяч.

17

Когда он шел назад, ноги его дрожали. Он взялся за ручку двери, когда услышал другую машину – пикап «форд гранада».

Он вошел, выключил музыку, взял деньги, погасил свет, запер дверь.

Времени добежать до вагончика не было, он бросился в конюшню, схватил там постельные принадлежности, влез по приставной лестнице на чердак и замер. Лестницу он втащил наверх, люк закрыл.

Чердак тянулся по всей длине здания. За исключением небольшого прохода вдоль ската крыши, он от одной наклонной стены до другой был забит рулонами прорезиненной парусины, которая вместе со стальным и деревянным каркасами могла превратиться в два шатра среднего размера. Прямо над полом в нижней части фронтона было несколько окошек, через них он мог наблюдать за своим вагончиком.

Внизу он увидел шесть человек плюс Даффи, все в штатском. Мёрк, два монаха из отдела, занимающегося иностранцами, и три техника с толстыми черными дипломатами. Один из них нес четыре стойки с фотолампами.

Они постучали, хотя и знали, что дома его нет. Каспер видел и слышал, как громко протестует Даффи. На стороже было пальто, которого Каспер прежде никогда не видел, из верблюжьей шерсти – пальто эксгибициониста или директора рекламного агентства. Они открыли дверь специальным приспособлением, Даффи, должно быть, отказался выдать им ключ, он протиснулся в вагончик вслед за техниками, через минуту его вывели.

Каспер соорудил себе из парусины постель. Завернулся в одеяло.

Монахи вышли на улицу и сели на скамейку. Техники тянули провода к лампам от электрощитка. Каспер поставил будильник на своих наручных часах. Нашел телефон. Листок с номером Стине. Набрал его.

Она сразу же взяла трубку. Вряд ли она успела поспать. Однако в голосе ее не звучало и следа усталости.

Он посмотрел вниз на вагончик. Они зажгли лампы. Свет просачивался через ставни – белый, слепящий.

– Хорошо бы встретиться у тебя, – сказал он. – У меня тут ремонт.

– Лучше какое-нибудь нейтральное место. И чтобы там были люди

Он назвал ей адрес.

– Это не какое-нибудь модное заведение?

– Да нет, что-то вроде обычного кафетерия.

– В восемь, – сказала она.

И повесила трубку.

Каспер набрал номер, написанный на ваучере на такси. В тридцати метрах от него из вагончика вышел Мёрк, приложив телефон к уху.

– Расскажите мне о Каине, – попросил Каспер.

Мёрк ответил не сразу.

– А что я получу за это? – спросил он.

– Кое-какую информацию о девочке.

В тишине Каспер слышал, как тот прикидывает, какие карты у кого на руках.

– Европол провел исследование особенностей совершенных в Европе с 2006 года преступлений. Наблюдается следующая закономерность: международная преступность более не иерархична. Она организована в ячейки, отдельная единица не знает других ячеек. Но где-то должны собираться нити. Каин – это именно такое место. А теперь – девочка?

– Она приходила ко мне три дня назад. В сопровождении двух взрослых. Говорит, что ее похитили. Они приехали и уехали в угнанной «вольво». С тех пор я ее не видел.

Из окна Каспер увидел, как Мёрк сделал знак одному из монахов. Каспер понимал, что сейчас они попробуют определить, откуда звонят. Он выключил телефон.

Он откинулся на парусину. Было бы надежнее спрятаться в толпе людей. Но на это не было сил. Ему необходимо поспать. Он закрыл глаза. Прочитал свою вечернюю молитву. Слова ее были «Herz und Mund und Tat und Leben»,[26]26
  «Устами, сердцем, нашими делами, всею жизнью» (нем.) – кантата И. С. Баха.


[Закрыть] музыка Баха, кантата BWV 147, Каспер предпочитал ее всем остальным Мюльхаузенским кантатам. По этой наклонной поверхности он соскользнул в сон.

В самом начале сна сидела КлараМария. Так, как она сидела, когда он во второй раз увидел ее.

II

1

Это произошло однажды ночью – темной ночью души. На улице Рихсвай не было ни людей, ни машин, за закрытыми занавесками спали беззаботные родители и румяные детишки – его публика, не подозревающая о том, что Каспер Кроне бредет вот тут по холодным улицам – по своему via dolorosa,[27]27
  «Путь страданий», крестный путь (лат.).


[Закрыть] окоченевший и без денег на такси, впервые за десять лет проиграв в покер.

Покер был игрой Каспера, и так было всегда. В покере есть глубина и сложность, как в музыке Баха, при уверенно сделанной ставке ритмичный розыгрыш комбинации карт продолжается примерно столько же, сколько одна из маленьких хоральных обработок. Бах мог бы стать блестящим игроком в покер, если бы не был так занят. Полторы с лишним тысячи произведении, многие из которых он без устали переписывал вплоть до самой смерти.

Касперу довелось играть в покер во всех крупных столицах, но настоящий покер для него мог быть только в районе Фредериксберг в Копенгагене, на улице Рихсвай. Там, где швейцар был не солдатом иностранного легиона и серийным убийцей, а бывшим боксером с кулаками размером с сахарную свеклу. И где все друг друга знали – словно в дачном кооперативе. И где царила сосредоточенность, словно на репетиции Симфонического оркестра Датского радио – все, как один, склонились каждый над своим нотным листом.

Но сегодня ночью он проиграл, проиграл под конец и свой «СААБ», он словно окаменел, когда отдавал ключи от машины, ему не захотелось унижаться и просить в долг на такси. В автобусе и по пути через лес он разбирал ночную игру, но не нашел никаких ошибок, непонятно, как такое могло случиться.

Когда он пересек Странвайен, то увидел, что в вагончике зажжен свет. Он приближался, обходя вагончик кругом, свет мерцал, как будто внутри что-то горело. Он уже полез было за своей трубой, когда узнал появившийся в доме звук, в ми-бемоль мажоре, – счастливый, трепещущий, самозабвенный, как первая часть «Triosonate». Он оставил трубу на месте и открыл дверь.

КлараМария стояла спиной к двери. Наверное, она разжигала дрова в печи и вдруг замерла перед горящим миром пляшущих огоньков. Отсветы маленьких язычков пламени мерцали на ее лице. Она не обернулась.

– Ты нашел меня, – сказала она. – Расскажи как.

– Я нарисовал окружность.

Это было утром после их первой встречи, после того как она исчезла у озера Багсверд.

Проспав лишь несколько часов, он достал двухсотпятидесятиметровый план. Циркуль Стине. Взяв то место на берегу озера, где он ее высадил, за центр, он нарисовал окружность радиусом в пять километров. Может быть, кто-то увез ее? Но она была готова к тому, чтобы идти пешком, он почувствовал это.

Ни один нормальный ребенок не захочет пройти пять километров в два часа ночи в четырехградусный мороз откуда-то с Багсверда. Она не была нормальным ребенком.

В круг попали Багсверд, Люнгбю, часть Вангеде, угол Гентофте, южная часть Вирума, Фуресёэн, Харес-ковбю, часть Гладсаксе. Было семь часов утра, он взял скрипку и стал играть начало 131-го опуса Бетховена. Он начинается как фуга в темноте, но потом движется вверх по направлению к раю. Когда рассвело и наступило время открытия учреждений, он снял телефонную трубку.

Он хотел было позвонить в Министерство по социальным вопросам, но, взяв в руки трубку и собираясь набрать номер, он вдруг услышал самого себя со стороны. Одинокий мужчина средних лет разыскивает маленьких девочек, будучи не в состоянии при этом объяснить зачем – даже самому себе. У него на руках плохая комбинация карт и прожженные противники. Он положил трубку, взял два экземпляра своего последнего компакт-диска – запись сольных партит и сонат, сделанную в церкви Св. Марии под Любеком. Потом он сел в машину и поехал в сторону Грёндальс Парквай. В цирк «Блаф». К Соне.

Когда-то Соня начинала с нуля. Каспер познакомился с ней, когда оба они были совсем молоды и работали в варьете «Сан-Суси» в Колинге и в таверне «Дамхус» у семьи Стефенсенов. С самой первой встречи он слышал, что ею что-то движет. Ее система звучала как двигатель, который не может остановиться, а продолжает работать, пока не сгорит, – тот звук, по которому отчаянные люди в этой жизни узнают друг друга. Она отчаянно стремилась к благосостоянию. Соня ушла с манежа, закончила политологический факультет ненова вернулась в цирк. В здании на Грёндальс Парквай было три этажа, четыреста сотрудников, администрация и четыре цирка, несколько варьете и театров, букинг-агентство, рекламное бюро, решавшее такие задачи, к которым никто другой не смел подступиться со времен зазывалы Стокмара[28]28
  Эрик Стокмар (1905–1963) – датский художник, известный своими цирковыми плакатами.


[Закрыть] в пятидесятые годы. И аудиторская контора. И все это принадлежало ей.

Она была немного старше его. Немного выше, немного тяжелее. У нее было трое детей. Прекрасный муж, умный, полный жизни – в до-мажоре, как последняя симфония Моцарта. А также любовники.

Двадцать лет назад у Сони с Каспером был роман, и с тех пор они никогда всерьез не теряли связи, и никогда и не потеряют ее, пока смерть их не разлучит. Некоторым людям Всевышняя определяет спутников жизни, у Брамса была Клара Шуман, у Моцарта – кларнетист Антон Штадлер, этакий пожизненный партнер в пачекот. Может быть, это как-то связано с тем, что люди называют любовью.

Кабинет Сони напоминал Генеральный штаб в Министерстве обороны в Ведбеке, где Касперу довелось несколько раз выступать, – военные любят клоунов. Например, с Гроком Гитлер лично встречался дважды. У Сони все было по уставу, и приказы не подлежали обсуждению. На окне лежал большой полевой бинокль: цирковая площадка Беллахой находилась прямо напротив, и Соне нравилось быть в курсе дела. На письменном столе стояли четыре телефона и остатки итальянского ланча с целой бутылкой «Брунелло». Он положил двухсотпятидесятиметровый план и компакт-диск перед ней и объяснил ситуацию.

Она повертела в руках диск.

– Ты никогда не интересовался маленькими девочками, – сказала она, – тебе нужны взрослые дамы. Так что же она такое умеет, что это? Талант? Или тут замешаны деньги?

Это не он бросил Соню, и не она его бросила. Решение возникло одновременно.

У нее была квартира на улице короля Георга. В их последнюю ночь около 2 часов его разбудила атмосфера города, казалось, что в мозгу и на сердце образовался какой-то волдырь. Каспер поднялся, напевая отрывок арпеджио из BWV4 – «Христос лежал в оковах смерти».[29]29
  Кантата И. С. Баха.


[Закрыть] Мартинус[30]30
  Мартинус Томсен (1890–1981) – датский философ-мистик.


[Закрыть] как-то заметил, что, для того чтобы выдержать жизнь в районе Фредериксберг, он вынужден был постоянно молиться.

Соня проснулась раньше него. Им обоим было чуть больше двадцати, он не мог найти нужные слова, но уже понимал, они оба понимали, что на них обрушился такой ураган, который им не одолеть.

– У нас ничего не получится, – сказала она, – скоро я захочу детей, и собаку, суку, и огонь в камине, и когда-нибудь мне понадобится, чтобы кто-нибудь подошел ко мне и выключил слуховой аппарат и сказал, что лучше слышать я уже все равно не буду.

Он встал и оделся. Она проводила его до двери, она двигалась непринужденно, когда была голой и когда была одетой, и вообще – всю жизнь.

– Раз уж ты во что-то веришь, не мог бы ты помолиться, чтобы нам помогли?

– Нельзя ни о чем просить, – объяснил он. – Во всяком случае, просить, чтобы дали другие ноты. Только о том, чтобы сыграть как можно лучше те, что у тебя есть.

Это была достойная прощальная реплика, сопровождавшая эффектный уход со сцены, и со слезами на глазах он отправился в ночь – все это напоминало арию из сцены прощания Вотана с Брунгильдой. Потом наступил следующий день, и он обнаружил, что, единожды возникнув, любовь не тает с восходом солнца и падением занавеса, нет, она продолжается. Теперь уже прошло двадцать лет, и некоторым образом радость от того, что существует Соня, и печаль от того, что более между ними ничего не может быть, не ослабели.

Он положил руки на лежащую перед ним карту города.

– Я всегда что-то искал, – сказал он.

– У нее это есть?

Он покачал головой.

– Ей девять лет. Но она что-то знает. О том, где это можно найти.

Она больше ни о чем не стала спрашивать. Подвинула к себе один из телефонов, дала ему наушники, чтобы он мог слушать вместе с ней. Достала из ящика стопку зеленых книг.

– Справочники Мострупа, нам нужен Копенгагенский амт.

Она листала справочник и записывала, говоря по телефону. Внутри окружности на плане оказалось два интерната.

– Мы не может прямо позвонить туда – это частная информация. С нами даже не будут разговаривать. Нам надо действовать через Управление по социальным вопросам и здравоохранению. Есть у нас какая-нибудь легенда?

Он прислушался: если необходимо солгать, то вдохновение появляется оттуда же, откуда и идеи для выступления на манеже – из внешнего космоса.

– Мы – после представления – нашли маленькую сумочку. Из парчи. С перышками. Маленькие девочки обожают такие сумочки. Представление было благотворительным. Для интернатов. На сумочке написано «КлараМария». Мы хотели бы вернуть ее владелице. Хотелось бы узнать, где она живет.

Она набрала номер. Дама на другом конце провода была доброжелательна. Каспер слышал ее сочувствие – к детям и взрослым. Уже в который раз он ощутил сильное желание оказаться в мире, где гораздо больше руководящих должностей занимали бы женщины. День был жаркий, у женщины, с которой беседовала Соня, было открыто окно.

– Очень жаль, – сказала она. – Всего сорок семь детей. И среди них нет КларыМарии. А может быть, она живет в приемной семье?

На Сонином листке Каспер написал «заведующая столовой».

– Там должна быть заведующая столовой.

– Тогда это может быть что-то вроде семейного интерната. Сейчас я дам вам телефоны организаций, которые работают с приемными семьями.

Каспер узнал звук открытого окна на другом конце провода. Это был звук Глострупа. Он встал и заглянул через Сонино плечо. Управление по социальным вопросам и здравоохранению находилось в здании администрации амта в Глострупе.

– Десять номеров! – воскликнула Соня.

– Четырнадцать тысяч детей живут в различных заведениях. А еще я дам вам полный список всех школ-интернатов, ведь они находятся в подчинении разных муниципалитетов, и их трудно найти.

В течение четверти часа Соня листала справочники, звонила, записывала. Каспер замер. Наконец она повесила трубку. Отодвинула телефоны.

– Восемьсот детей. Живущих в двух интернатах, восемнадцати приемных семьях, трех школах-интернатах и детской больнице. И нигде нет КларыМарии.

– А может, это какой-то неизвестный нам тип учреждения? И оно числится в какой-то другой рубрике?

Она позвонила в администрацию амта. Поговорила с женщиной. Повесила трубку.

– Все частные учреждения получают дотацию от амта или, во всяком случае, находятся под надзором амта. Поэтому в амте есть их список. Единственным исключением являются учреждения, которые – особенно после 11 сентября – считаются возможной мишенью для террористов. Информация об их телефонах и адресах – только в полиции. Но она полагает, что в нашем районе таких нет.

Каспер встал. Они сделали все, что могли. Затем он снова сел.

– Попробуй позвонить в полицию.

Соня позвонила, это был номер полицейской префектуры. Ее три раза переключали и наконец соединили с женщиной ее же возраста. В голосе женщины была какая-то тайна, впрочем, у кого ее нет? Она сожалеет, в указанном районе подобных учреждений полицией не зарегистрировано. У нее тоже было открыто окно. Она повесила трубку.

Соня проводила его до двери, кабинет ее был так велик, что путь этот превращался в пешую прогулку. Она отдала ему его почту, одно из писем было в конверте с прозрачным окошком. Он открыл его с некоторым отвращением – подсознательное имеет обыкновение приходить к нам по почте, и зачастую в конверте с окошком. Письмо оказалось от Максимилиана, это был листок формата А4 с именем какой-то женщины и каким-то адресом. Сначала Каспер, ничего не понимая, повертел в руках конверт. На конверте был штамп главпочтамта на улице Бернторфгаде и дата отправки. Потом он сообразил. Максимилиану удалось получить информацию из Центрального реестра транспортных средств. Он надел очки: выписка была из базы данных одной из крупных страховых компаний, теперь она тоже имела доступ в Центральный реестр, а также в базу данных Налогового управления. После снятия ограничений на использование всех крупных реестров в датском национальном самосознании возникла какая-то большая интимность – еще немного, и все мы будем знать все друг о друге.

Максимилиану, должно быть, пришлось съездить на главпочтамт, чтобы Каспер как можно быстрее получил письмо. Он прочитал имя.

– Андреа Финк, – произнес он. – Нам это имя что-нибудь говорит?

Лицо Сони стало безучастным.

– Это имя той женщины, – сказала она. – Из полиции. Мы только что с ней беседовали.

Он отошел назад к столу, сел, надел наушники.

– Наша новая легенда, – сказал он. – Мы женаты. Мир не доверяет одиноким.

Соня набрала номер.

– Это снова я. Мой муж тоже тут со мной у телефона. КларуМарию мы нигде не нашли.

– И что вы хотите от меня в связи с этим?

Тайна ее была трагичной, в до-миноре, что никак не было связано с детьми, детей у нее не было – перфекционизм ля-минора не смягчился. С возрастом человек включает в себя тональность, лежащую выше на квинтовом круге, – это акустический ответ на то, что мы называем созреванием. Что-то в ней затормозило этот процесс.

– Мы с женой поговорили с ней, – сказал Каспер. – После представления. Она произвела глубокое впечатление на нас обоих. И на наших троих детей.

Соня прикрыла глаза. Среди крупных игроков в покер мало женщин. Какой женщине захочется, вот как сейчас, блефовать, объявляя флеш-рояль. Перед противником, который принимает все за чистую монету. Имея на руках комбинацию, которая жиже бульона из кубиков.

– У нас, – продолжал Каспер, – у всех пяти членов семьи появилась, может быть, совершенно безумная идея – что мы могли бы стать для нее новой семьей.

Сначала в трубке возникло молчание. Он настроился на шум транспорта, доносящийся из открытого окна. Перед окном у нее была какая-то водная поверхность, ближе, чем у полицейской префектуры. Невдалеке от нее машины двигались через какой-то мост, нет, через два моста. Проехала машина с сиреной, перемещение звука согласно эффекту Доплера позволило ему составить представление о длине ближайшего из мостов. Это вполне мог быть Книппельсбро. Женщина откашлялась.

– Наши правила, – сообщила она, – в отношении любых организаций определяются тем, как мы оцениваем возможную опасность. Если речь, например, идет о детях дипломатов, то применяются особые меры предосторожности.

– Я клоун, – сказал он. – Я что, говорю как террорист?

– Я не знаю, как говорят террористы. Известно, что Нерон любил цирк. И Гелиогабал тоже.

– А можно нам к вам заехать? – спросил он. – Чтобы вы смогли в живую оценить нашу благонамеренность?

– Перезвоните мне завтра.

Она повесила трубку.

Он взял лист бумаги, достал ручку. Нарисовал мост Книппельсбро. Мост Лангебро. Королевскую библиотеку, Национальный музей, «Черный бриллиант».[31]31
  Новое здание Королевской библиотеки на острове Слотсхольм.


[Закрыть] Он поставил крестик рядом с министерским зданием на Кристиане Брюгге. Подвинул листок к Соне.

– Что за здание здесь у полицейских?

В ней стали слышны нотки беспокойства.

– Разведывательное управление полиции, – ответила она. – Большая часть находится напротив полицейского участка Гладсаксе. Но какая-то часть управления – на острове Слотсхольм. Они утверждают планы безопасности цирков. Для гала-представлений. Которые посещают члены королевской семьи и правительства.