Текст книги "Тишина"

Автор книги: Питер Хёг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Питер Хёг
ТИШИНА

I

1

Каждому человеку Всевышняя определила свою тональность – и Каспер умел ее слышать. Лучше всего ему это удавалось в то краткое беззащитное мгновение, когда, оказавшись поблизости, люди еще не знали, что он вслушивается в них. Поэтому он и ждал у окна – и сейчас тоже ждал.

Было холодно. Так, как бывает только в Дании и только в апреле. Когда вы, в ошалелом восторге от солнечного света, уже завернули кран на батарее, отправили шубы скорняку, позабыли про теплое белье и – вышли из дома. И только тут с большим опозданием обнаружили, что на улице – около нуля, влажность девяносто процентов, а северный ветер, пронизывая насквозь одежду и кожу, обвивается вокруг сердца, наполняя его сибирской тоской.

Дождь был еще холоднее, чем снег – мелкий, плотный и серый, словно шелковый занавес. Из-за этого занавеса выплыла длинная черная «вольво» с тонированными стеклами. Из машины вышли мужчина, женщина и ребенок, и поначалу казалось, ничто не предвещает беды.

Мужчина был высоким, широкоплечим и привыкшим к тому, что все вокруг соответствует его желаниям, – в противном случае ему ничего не стоит перекроить окружающий мир в соответствии с ними. У женщины были светлые, словно глетчер, волосы, и выглядела она на миллион, при этом возникало подозрение, что она очень даже неглупа и сама этот миллион заработала. Девочка была одета дорого и вела себя с достоинством. Такой вот образцовый пример святого и обеспеченного семейства.

Они дошли до середины двора, когда у Каспера возникло первое ощущение их тональности. Это был ре-минор в своем худшем варианте. Как в Токатте и фуге ре-минор.[1]1
  Произведение И. С. Баха.


[Закрыть] Огромные, роковые столпы музыки.

В этот момент он узнал девочку. И тут наступила тишина.

Она длилась недолго, может быть секунду. Но на эту секунду тишина поглотила весь окружающий мир. Не стало дворика, тренировочного манежа, кабинета Даффи, окна. Скверной погоды. Апреля. Дании. Настоящего времени.

Потом все вернулось на прежнее место. Будто так всегда и было.

Он стоял, ухватившись за дверной косяк. Должно же быть какое-то разумное объяснение. Положим, здоровье пошаливает. Отключился на мгновение. Что-то вроде микроинсульта. Неизбежная расплата за то, что просидел, не смыкая глаз, за карточным столом две ночи кряду с десяти вечера до восьми утра. Или все-таки землетрясение? Первые, сильные толчки могли ощущаться даже здесь.

Он осторожно оглянулся. За письменным столом, как ни в чем не бывало, сидел Даффи. Посреди двора три человека преодолевали встречный ветер. Никаких признаков землетрясения не наблюдалось. Тут было нечто иное.

Талант – это умение вовремя отказываться. За последние двадцать пять лет он в этом преуспел. Одно слово – и Даффи скажет им, что его нет на месте.

Открыв дверь, он протянул руку.

– Avanti,[2]2
  Входите (итал.).


[Закрыть] – сказал он. – Каспер Кроне. Очень приятно.

В то мгновение, когда женщина пожимала ему руку, он встретился глазами с девочкой. Едва заметно, так, что никто, кроме них двоих, не обратил на это внимания, она покачала головой.

Он провел их в спортзал. Они остановились, озираясь по сторонам. Темные очки мало что могут выразить, но звучали гости напряженно. Они ожидали увидеть что-нибудь более шикарное. Что-то вроде Большого зала, где репетирует Королевский балет. Нечто похожее на приемные в Амалиенборге.[3]3
  Королевский дворец в Копенгагене.


[Закрыть] С полами из мербау, приглушенными тонами и позолоченными панелями по стенам.

– Ее зовут КлараМария, – сказала женщина. – У нее невроз. Она все время в напряжении. Вас нам порекомендовали в больнице Биспебьерг. В детском психиатрическом отделении.

Даже в системе опытного лгуна ложь вызывает еле заметный сбой. Эта женщина не была исключением. Девочка стояла, глядя себе под ноги.

– Я беру десять тысяч за сеанс, – сообщил Каспер. Он сказал это, чтобы лучше понять происходящее. Вот сейчас они начнут возражать, возникнет диалог. У него появится возможность поглубже в них вслушаться.

Возражать они не стали. Мужчина достал бумажник. Тот развернулся, как мехи аккордеона. Касперу, когда он еще выступал на рынках, доводилось видеть такие у торговцев лошадьми. В этом могла бы поместиться фалабелла, небольшая лошадь. Из бумажника появились десять хрустящих, свежеотпечатанных тысячекроновых купюр.

– Я вынужден попросить вперед за два занятия, – сказал он. – Таково требование моего аудитора.

Еще десяток купюр появились на свет. Каспер вынул одну из своих старых визитных карточек с серебряным тиснением и авторучку.

– У меня сейчас как раз отменилось занятие, – сказал он, – совершенно случайно. Я мог бы успеть посмотреть ее. В первую очередь – мышечный тонус и связь с физическим ритмом. Это займет не более двадцати минут.

– Давайте лучше как-нибудь на днях, – предложила женщина.

Он написал на карточке номер своего телефона.

– Я должна присутствовать на сеансе, – добавила она.

Он покачал головой.

– К сожалению, это исключено. Совершенно исключено, когда речь идет о работе с ребенком на глубинном уровне.

В помещении что-то произошло, температура упала, частоты всех колебаний понизились, все застыло.

Он закрыл глаза. Когда он снова их открыл – через пятнадцать секунд – купюры все еще лежали перед ним. Он взял их, пока не поздно.

Они повернулись. И направились через кабинет к выходу. Даффи открыл им входную дверь. Они пересекли двор, не оборачиваясь. Сели в машину. «Вольво» тронулась и скрылась в дожде.

Он прижался лбом к холодному стеклу. Хотел было положить авторучку назад в карман – в тепло, к деньгам. Денег в кармане не оказалось.

Возле стола раздался какой-то звук. Характерное шуршание. Какое можно услышать, когда тасуют колоду совершенно новых карт Пиаже. Перед сторожем на столе лежала тонкая, цвета красного дерева пачка новеньких купюр.

– В твоем правом наружном кармане, – проговорил Даффи, – осталось двести крон. Чтобы побриться. И поесть чего-нибудь горячего. Еще там лежит записка.

Записка оказалась игральной картой, двойкой пик. На обороте его собственной авторучкой было написано: «Государственная больница. Подъезд 52.03. Спросить Вивиан. – Даффи».

В ту ночь он спал в конюшне.

Там оставалось еще более двадцати животных: лошади и один верблюд – в основном старые или просто никому не нужные. Остальных еще зимой, в сезон, отправили в цирки Франции и Южной Германии.

Скрипка была при нем. Он расстелил одеяло и простыню в стойле Роселил – наполовину берберской, наполовину арабской кобылы. Ее не взяли, потому что она не слушалась никого, кроме своего наездника. Да и того на самом деле не слушалась.

Каспер играл Partita a-moll.[4]4
  Партита ля-минор (нем) – произведение И. С. Баха.


[Закрыть] Одинокая лампочка под потолком отбрасывала мягкий золотистый свет на внимающих ему животных. Когда-то он прочитал у Мартина Бубера, что люди одухотворенные по своей природе находятся ближе всего к животным. Экхарт об этом тоже писал, В своих трактатах. Именно среди животных надо искать Бога. Он подумал о девочке.

В девятнадцатилетнем возрасте, когда он добился настоящего признания, он обнаружил, что, если тебе открыта звуковая основа человека, в особенности ребенка, можно неплохо зарабатывать. Он сразу же начал делать на этом деньги. Через несколько лет у него было по десять учеников в день – как у Баха в Лейпциге.

У него занимались тысячи детей. Спонтанных детей, испорченных детей, вундеркиндов, несчастных детей.

И наконец появилась эта девочка.

Каспер убрал скрипку в футляр и взял его в руки, словно кормящая мать младенца. Скрипка была кремонской школы, работы Гварнери – последнее, что осталось от лучших времен.

Он прочитал свою вечернюю молитву. Близость животных помогала почти полностью справиться со страхом. Он прислушался к усталости, которая наваливалась на него одновременно со всех сторон. В то мгновение, когда ему удалось определить ее тональность, она кристаллизовалась в сон.

2

Он проснулся необычайно рано. Зашевелились животные. Лампочка, поблекшая в утреннем свете, все еще горела под потолком. Перед стойлом стоял кардинал и с ним мальчик-певчий. Оба в длинных черных пальто.

– Мёрк, – представился тот, кто был старше. – Министерство юстиции. Вы позволите вас подвезти?

Они отвезли его в его московское прошлое. В начале восьмидесятых он проработал три зимних сезона в русском государственном цирке. Жил он в Доме циркового артиста, на углу Тверской и Гнездниковского переулка. О дореволюционном величии того здания ему теперь напомнил особняк, в котором помещалось Копенгагенское налоговое управление на улице Кампмансгаде. За последние полгода ему приходилось приезжать сюда уже дважды. Однако машину за ним присылали впервые.

В здании было темно, двери были заперты. Но у кардинала имелся ключ. При помощи этого ключа можно было попасть даже на те верхние этажи, которые на панели лифта были заблокированы. У Киркегора где-то написано, что в каждом человеке есть многоэтажный дом, но нет лестниц, ведущих в бельэтаж. Вот бы Киркегору оказаться с ними сегодня утром – они поднялись на самый верх.

В вестибюле он отметил мрамор и электрические факелы из бронзы, но то была лишь прелюдия. Выйдя из лифта, они оказались на лестничной площадке, на которой, в потоках утреннего света, проникающего сквозь большие мансардные окна, вполне можно было бы установить стол для турнира по бильярду. В стеклянной будке между лифтом и лестницей сидел молодой человек. Белая рубашка, галстук, красив, как Оле Лукойе. Но звучание его напоминало о четком строевом шаге. Зажужжал электрический замок, и дверь перед ними открылась.

За дверью начинался широкий белый коридор. Паркетные полы, уютные лампы и высокие двустворчатые двери, ведущие в просторные непрокуренные кабинеты, где люди трудились, как будто им платили от выработки. Приятно было сознавать, что деньги налогоплательщиков не пропадают даром: тут все гудело, словно на площадке, где возводится цирковой шатер. Настораживал только ранний час. Когда они проезжали мимо станции Нёррепорт, Каспер взглянул на часы. Они показывали без четверти шесть.

Одна из последних дверей была заперта. Открыв ее, Мёрк пропустил Каспера вперед.

В приемной, гулкой, словно придел церкви, сидели двое широкоплечих монахов в костюмах. Тот, что помладше, был с бородой, а волосы его были собраны в хвост. Кивнув Мёрку в знак приветствия, они встали. Дверь позади них открылась – все вошли. В коридоре температура была вполне нормальной, здесь же оказалось холодно. Окно, выходящее на озеро Святого Йоргена, было распахнуто, на них повеяло ветром откуда-то из Внешней Монголии. Женщина, сидящая за столом, походила на казачку: мускулистая, красивая, бесстрастная.

– А его зачем привели? – спросила она.

У письменного стола полукругом стояли стулья, они сели.

Перед женщиной лежали три папки. На отвороте пиджака у нее был прикреплен маленький значок. Такой, какие носят счастливчики, получившие в награду от Ее Величества крест ордена Даннеброга. На полке за ее спиной размещалась целая экспозиция языческих серебряных кубков с вычеканенными на них лошадьми. Каспер надел очки. Современное пятиборье. По крайней мере, один из кубков был с Чемпионата Скандинавских стран.

Женщина явно была готова к тому, что так или иначе будет одержана быстрая победа. Прекрасные светлые волосы были уложены в гладкую самурайскую прическу. Теперь же какая-то растерянность закралась в ее звуковую систему.

Мёрк кивнул монахам.

– Он ходатайствовал о возвращении ему датского гражданства. Иностранный отдел полиции рассматривает его дело для передачи в Комиссию по предоставлению гражданства.

В первый раз, когда Каспера вызвали – это было через месяц после его возвращения в Копенгаген, – к нему прикрепили судебного исполнителя. В следующий раз им занималась уже заведующая отделом Аста Борелло. В тот раз они с ней сидели вдвоем в каком-то маленьком помещении для досмотра, несколькими этажами ниже. Он тогда прекрасно понимал, что это не ее кабинет. Вот теперь она была у себя дома. Рядом с ней, перед компьютером, приготовившись вести протокол, сидел юнец в костюме, с белокурыми локонами. В кабинете было светло и достаточно просторно, чтобы начертить на полу арену для велосипедного циркового номера. А велосипед стоял у стены – серый гоночный велосипед из сверкающего легкого сплава. Вдоль стен были расставлены низкие столики и диваны для непринужденной, неофициальной беседы, скромные офисные стулья и два студийных магнитофона для записи показаний в присутствии свидетелей.

– Мы получили данные от американцев, – сказала она. – От Commissioner of Internal Revenue.[5]5
  Комиссар Налогового управления (англ.).


[Закрыть] Co ссылкой на договор об избежании двойного налогообложения, заключенный в мае сорок восьмого. Данные – начиная с семьдесят первого года, когда он впервые получил самостоятельный доход, подлежащий налогообложению. Оказалось, что он получил гонораров на сумму, по меньшей мере, двадцать миллионов крон. Из которых менее семисот тысяч занесено в налоговую декларацию.

– У него имеется какое-нибудь состояние?

Вопрос этот задал старший из монахов.

– Нет. С девяносто первого года мы имеем право – на основании закона о налоговом контроле – заблокировать и все его иностранные счета. Когда мы обратились к испанцам, нам сначала отказали. Ответили, что артисты варьете и танцовщицы фламенко пользуются каким-то исключительным дипломатическим иммунитетом. Но мы снова обратились к ним с решением международного суда. Оказалось, что он продал всю оставшуюся у него незначительную недвижимость. Последние банковские счета – в общей сложности это несколько миллионов – мы теперь контролируем.

– Могут ли у него быть вклады в других странах?

– Не исключено. В Швейцарии уклонение от уплаты налогов не является преступлением. Там это считается религиозной добродетелью. Но он никогда не сможет перевести эти деньги в Данию. Никогда не получит разрешения от Национального банка на трансакцию. Не сможет открыть банковский счет. Даже завести карточку на бензин.

Она скрестила руки и откинулась назад.

– Статья 13 закона о налоговом контроле предусматривает штраф – как правило, это двести процентов от неуплаченной суммы – и тюремное заключение, если уклонение от налогов является умышленным или следствием крайней халатности. В данном случае предполагается тюремное заключение на один год, а также уплата штрафа и суммы налога в размере не менее сорока миллионов крон. Начиная с октября мы ходатайствуем о помещении его в предварительное заключение. Нам отказали. Мы считаем, что далее так продолжаться не может.

Наступила тишина. Больше ей нечего было добавить.

Мёрк наклонился вперед. Атмосфера в помещении изменилась. Появилась тональность ля-минор. В ее крайнем выражении. Настойчивая и серьезная. В отличие от женщины чиновник обращался непосредственно к Касперу.

– Мы съездили в Лондон и вместе с Интерполом побывали в адвокатской конторе «Де Грёве», которая занимается всеми вашими контрактами. Год назад вы в течение двадцати четырех часов расторгли все заключенные контракты, воспользовавшись врачебным заключением, которое не подтвердило WWF. Для вас тут же закрыли все международные сцены. Тем временем против вас готовится иск. Он будет рассматриваться в Испании. Параллельно с испанским же налоговым иском. Наши эксперты говорят, что исход этих дел совершенно ясен. Будет предъявлено требование о возмещении суммы в размере не менее двухсот пятидесяти миллионов. Дополнительно будет предъявлено обвинение в управлении автомобилем в нетрезвом состоянии, это при том, что у вас уже есть два серьезных нарушения, последнее из которых предполагало полное лишение водительских прав. Все это означает не менее пяти лет заключения. Отбывать их вы будете в Алаурин-эль-Гранде. Говорят, что со времен инквизиции там ничего не изменилось.

Женщина пыталась никак не реагировать на это неожиданное сообщение. У нее это не получилось.

– Уклонение от уплаты налогов – это обыкновенное воровство, – воскликнула она. – У государства. Черт возьми! Это наше дело! Он должен предстать перед судом в Дании!

Чувства раскрыли ее натуру, и Каспер услышал ее. У нее были красивые оттенки. Очень датские. Христианские. Социал-демократические. Ненависть к финансовой путанице. Ко всяким эксцессам. Чрезмерному потреблению. Похоже, она закончила университет и стала политологом, не залезая в долги. У нее уже есть пенсионные накопления. Она ездит на работу на велосипеде. Кавалером ордена Даннеброга стала, когда ей не было еще и сорока. Трогательно. Он симпатизировал ей на все сто процентов – ну просто идеально структурированная натура. Если бы он сам мог стать таким!

Мёрк не обратил на нее никакого внимания. Он был полностью сосредоточен на Каспере.

– У присутствующего здесь Янсона в кармане ордер на ваш арест, – продолжал он. – Вас могут сию минуту отвезти в аэропорт. Только заглянете на свой чердак за вещичками. Возьмете зубную щетку и паспорт. И – вперед.

Звучание всех остальных присутствующих затихло. Молодые люди и чиновники были лишь декорацией. Женщина играла каденцию. А вот партитура все время была у Мёрка.

– Не исключено, что у нас есть и другая возможность, – продолжил Мёрк. – Говорят, что вы человек, к которому люди имеют обыкновение возвращаться. У вас когда-то была юная ученица по имени КлараМария. Мы хотели бы знать, не появлялась ли она снова.

Перед глазами Каспера все закружилось. Как бывает, когда выпрямляешься после тройного сальто. При прыжках вперед нет никакой возможности сориентироваться.

– Дети и взрослые, – проговорил он, – толпами возвращаются ко мне. Но отдельные имена…

Он откинулся назад, назад в безысходность. Напряжение в помещении выросло. Еще немного – и кто-нибудь сорвется. Он надеялся только, что это будет не он. И почувствовал, как внутри него сама собой началась молитва.

Ошибку допустила женщина.

– Семнадцать тысяч, – воскликнула она. – За один костюм!

Его молитва была услышана. Аста Борелло лишь немного приоткрылась. Но этого ему будет достаточно.

Его пальцы обвили рукав пиджака. У сшитых на заказ пиджаков на рукавах настоящие пуговицы. На готовых пиджаках – всего лишь декорация.

– Тридцать четыре тысячи, – поправил он мягко. – Семнадцать тысяч стоила ткань. Это Касеро. Пошив – это еще семнадцать тысяч.

Прежняя растерянность в ее системе росла, но пока она еще владела собой.

Каспер кивнул в сторону Мёрка, в сторону чиновников, двух молодых людей. И впервые поймал ее взгляд.

– Можно попросить их на минуту выйти?

– Они здесь среди прочего для того, чтобы обеспечить защиту прав того, кто приглашен для беседы.

Голос ее был тусклым.

– Я хочу поговорить о нас с тобой, Аста.

Заведующая отделом не двигалась с места.

– Напрасно ты заговорила о костюме. Ведь только банки и некоторые предприятия в случае невыплаты кредита обязаны сообщать о задолженности. Теперь мы больше ничего не можем скрывать.

Все присутствующие замерли.

– Вечная двойная игра, – продолжал Каспер. – Все эти унизительные встречи. При том, что мы не можем коснуться друг друга. Мне этого не выдержать. У меня уже нет прежних сил.

– Какой-то бред, – пробормотала она.

– Тебе надо попросить, чтобы у тебя забрали это дело, Аста.

Она посмотрела на Мёрка.

– Я все про него узнала, – сказала она. – Все будет указано в отчете. Не понимаю, почему вы его не задержали. Не понимаю, почему от нас скрывают информацию. Ему кто-то покровительствует.

Голос больше не слушался ее.

– Поэтому мы и узнали о костюме. Но я никогда не встречалась с ним в неофициальной обстановке.

Каспер представил себе ее аромат. Аромат жизни в степях. Смешанный с запахом диких таежных трав.

– Я придумал, – сказал он. – Ты уйдешь с работы. Мы подготовим номер. Ты сбросишь пятнадцать килограммов. И будешь выступать в сетчатом трико.

Он накрыл ее руку своей.

– Мы поженимся, – продолжал он. – На манеже. Как Диана и Марек.

Она сидела как парализованная. Потом отдернула руку. Словно от паука-птицееда.

Встав, она обошла стол и направилась к нему. С физической уверенностью атлета, но без какой-либо определенной цели. Возможно, она хотела выпроводить его. Возможно, хотела заставить его замолчать. Возможно, просто хотела дать волю своему гневу.

Лучше бы она сидела на своем месте. Как только она встала, у нее не осталось никаких шансов.

Едва она поравнялась с его стулом, как Каспер опрокинулся назад. Но для всех остальных находящихся в комнате это выглядело, как будто она толкнула Каспера. Только он и она знали, что она даже не успела коснуться его.

Он выкатился на середину комнаты.

– Аста, – проговорил он. – Только без рук!

Она пыталась держаться от него подальше, но у нее это не получалось. Тело его отлетело в сторону, присутствующим же показалось, что это она пнула его ногой. Он ударился о велосипед, и тот опрокинулся на него. Она схватила велосипед. Со стороны это выглядело так, будто она оторвала Каспера от пола и ударила его о дверной косяк.

Она рванула на себя дверь. Может быть, она хотела выйти, может быть, она хотела позвать на помощь, но теперь всем показалось, что она вышвырнула Каспера в приемную. Подбежала к нему. Схватила его за руку. Он примерился к дверям и ударился сначала об одну из них, потом о другую.

Двери открылись. Вошли два человека. Еще несколько появились из других кабинетов. Оле Лукойе тоже направлялся к ним.

Каспер встал. Поправил пиджак. Достал из кармана ключи, отцепил от связки один ключ, бросил его на пол перед женщиной.

– Вот, – воскликнул он. – Забери! Возвращаю!

Она почувствовала на себе взгляды коллег. Потом бросилась к нему.

Но опять не успела ничего сделать. Старший монах схватил ее за одну руку, Мёрк – за другую.

Каспер отступил к двери, ведущей на лестничную площадку.

– Мое тело, Аста, – заметил он, – ты, как бы там ни было, конфисковать не можешь.

Чтобы выйти на лестницу, надо было миновать дверь из закаленного стекла рядом с будкой. Оставив ее открытой, Оле Лукойе вышел вслед за Каспером на лестничную площадку.

Каспер порылся в кармане в поисках клочка бумаги, но не нашел ничего, кроме стокроновой купюры. Положив ее на стекло, он написал: «Я сменил номер телефона, поменял замок. Кольцо верну тебе. Не ищи меня. Каспер».

– Это для Асты, – сказал он, – как называется это ваше заведение?

– Отдел Н.

Никакой таблички на дверях не было. Он протянул купюру молодому человеку. Ему было под тридцать. Каспер с грустью подумал о тех страданиях, которые ожидают это молодое существо. И ведь никак не подготовишь таких, как он, ни от чего не защитишь. Самое большее, что возможно, – это попытаться на одно мгновение осторожно дать им прикоснуться к собственному горькому опыту.

– Все проходит, – произнес он. – Даже любовь заведующей отделом.

Улица Кампмансгаде была сизой от мороза. Но когда он ступил на тротуар, на него упал пронзительный луч солнца. Мир улыбался ему. Он капнул каплю чистой воды в отравленный колодец уныния, преобразив его тем самым в живительный источник. Как очень точно написал Максим Горький о великом клоуне-дрессировщике Анатолии Анатольевиче Дурове.

Он хотел было побежать, но едва не упал. Он ничего не ел уже двадцать четыре часа. На углу с Фаримагаде находился то ли магазинчик, то ли лотерейный киоск; он с трудом открыл дверь.

Сквозь расставленные на полках веером порнографические журналы он мог наблюдать за улицей – она была пуста.

К нему подошел продавец. У Каспера оставалась еще одна купюра в кармане, ему следовало бы купить колу и сэндвич, но он знал, что не сможет есть, сейчас не сможет. Вместо этого он купил лотерейный билет – на одну восьмую часть номинала в случае выигрыша.

На противоположной стороне улицы показались монахи. Они бежали, но как-то нерешительно – оба еще не пришли в себя от того, что произошло. Они оглядывались по сторонам. Старший говорил по мобильному телефону, кажется, со своей матерью. Потом они сели в большую «рено» и укатили.

Каспер подождал, пока на остановке у железной дороги не остановится автобус. Потом перешел Фаримагаде.

Пассажиров было много, но он нашел место на заднем сиденье и забрался в угол.

Он знал, что на самом деле не получил никакого реального преимущества. Ему не хватало музыки, чего-то окончательного. Он стал напевать. Женщина, сидящая рядом с ним, отпрянула. Но разве можно было на нее обижаться. Он пел фрагменты из начала Токатты ре-минор. Не той, дорической, а написанной Бахом в молодости. Он нащупал лотерейный билет. Датская государственная лотерея – явление удивительное. Выигрыши большие. Шансы выигрыша – один к пяти. Процент выплат – шестьдесят пять. Одна из лучших лотерей в мире. Лотерейный билет был утешением. Маленькое компактное поле надежд. Маленький вызов вселенной. Этим лотерейным билетом он провоцировал Всевышнюю. Чтобы она продемонстрировала, существует ли она на самом деле. Чтобы проявила себя в виде выигрыша. Посреди безотрадной статистической апрельской невероятности.