Текст книги "Тишина"

Автор книги: Питер Хёг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

2

Птицы из влажных тропических лесов не пели, они смеялись, визгливо кричали и хрипели. Позади мерещилась крутая голубая тень Килиманджаро, окутанная легким туманом. У подножия горы – сочная зелень равнин Серенгети. Перед саванной – тропический лес и птицы. Перед тропическим лесом – женщина, сидящая в кресле у столика, на котором стояли две бутылки какого-то спиртного и бокал.

Ей могло быть девяносто пять, а могло быть и двести девяносто пять лет. Когда-то давно, в доисторические времена, она слилась с креслом, и уже невозможно было определить, где кончается человек и начинается массивная мебель.

Каспер подъехал к столику. Он все еще не решался дышать. Слишком уж сильным был запах – запах смерти и ликера.

Африканка осталась у двери.

– Это мучные черви, – сказала сидящая в кресле женщина. – Для птиц. Они заползают под ковер и разлагаются там. Ничего не поделаешь. Возьмите стаканчик, мой милый, а как вы меня нашли? Кто эта черная малышка?

В комнате могло бы быть светло, воздух мог бы быть свежим – шесть окон выходило на канал. Но они были закрыты шторами и жалюзи.

– Я сын Максимилиана Кроне.

– А нет ли у нас какого-нибудь удостоверения личности, мой милый?

Кожа ее лица была безжизненной – как у восковой куклы. Один глаз в серую крапинку слепо смотрел в джунгли, второй был черным и напряженно-выразительным. Он изучал паспорт Каспера.

Помещение было большим, но непроходимым. Джунгли вырастали из огромных керамических горшков, стоящих на нейлоновом ковре перед фотообоями с африканским пейзажем. Перед растениями – стол, стул и штативы с оранжерейными лампами. Среди зарослей летала, по меньшей мере, сотня птиц. Остальные две трети помещения были заняты компактной массой бумаги и картона. От пола до потолка все было забито однородными глыбами, состоящими из книг, фотоальбомов, пачек писем, журналов, почтовых открыток, архивных ящиков, каталожных ящиков, картин и свернутых плакатов.

– Это лишь третья часть, – пояснила она. – Остальное находится в архиве Королевской библиотеки. Включая фильмы и видео. Полторы тысячи часов записей.

– Вы были знакомы с моей бабушкой.

Приподняв одну из бутылок обеими руками, она развернула ее к Касперу, он покачал головой. Она налила себе. Сначала из одной бутылки, а потом из другой, это был зеленый и желтый шартрез. Она смешала их в соотношении один к одному.

Бокал был узкий. Но небольшой диаметр с успехом компенсировался длиной – он был высоким, как цветочная ваза. Возможно, для того чтобы сократить долгий путь от стола ко рту. Если очень надо будет выпить.

Надо было очень. Она выпила, словно рабочий с пивоварни, заливая в себя жидкость и не делая при этом никаких глотательных движений. Потом она отставила стакан и прищелкнула языком.

– Надо себя баловать. Особенно если живешь в одиночестве. Хенри умер десять лет назад.

На полу Каспер увидел свидетельство того, как она себя баловала. Два ряда бутылок, аккуратно выстроенных в линию, словно реквизит перед представлением, – по двадцать с лишним штук каждого цвета. Мозг ее, должно быть, был словно зеленый грецкий орех, законсервированный в спирте и сахаре. Похоже, что ему ничего не удастся узнать.

– Твоя бабушка приехала в Данию с «венскими детьми». В марте двадцатого года. У каждого на шее был специальный паспорт. В Австрии они бы умерли от голода. Она приехала в той же группе, что и Илона Визельманн. Впервые выступала в «Маленькой монахине» в Королевском театре, в восемнадцать лет. Одна из многочисленных подруг Эрнста Рольфа. Вышла замуж за Стентофта. Того самого, автора песни «Твое сердце в опасности, Андресен».

Птицы смолкли. Какой-то звук стал наполнять помещение. Звук приводимой в действие абсолютной памяти.

– Твою бабушку отдали на воспитание. В семью, владевшую мастерской, где делали вышивки. В Эрёскёпинге. Девицу это, черт возьми, не очень-то устраивало. Какие-то каторжные работы. В первую зиму она ушла по льду в Свенборг. Тогда в цирковые представления в шатре включали ревю. Она уехала с одним из исполнителей ревю. Сохранилось ее фото с тех времен. В пальто наполовину из овечьей, наполовину из верблюжьей шерсти. Страшное, как смертный грех. Пальто.

На плечо ей села птица, амазонский попугай, птичка ценой в пятьдесят тысяч крон – эмалево-голубой, золотистый, красный, он заворковал, она ответила ему идентичным гортанным звуком. Птица положила клюв ей на руку.

– Я знаю, о чем ты думаешь, мой милый. Ты думаешь: «Почему она не найдет себе нового друга. Чтобы вместе ездить в Дюрехавен». Мне ведь всего лишь чуть-чуть за восемьдесят. Но ты так думаешь, потому что еще зелен. Ты еще не встретил большую любовь. Так, как у нас с Хенри, уже никогда не будет. Я даже не могу поставить на стол его фотографию. Ту, большую, сделанную в пятьдесят втором у Эльфельдта. Мне начинает казаться, что он зовет меня. Психолог сказал, чтобы я ее убрала.

– Вы не сталкивались с какими-нибудь конфессиями в цирке? С Восточной церковью?

Она окунула палец в бокал и поднесла его к клюву птице. Та слизнула ликер своим шершавым языком.

– Полиция меня тоже об этом спрашивала. Нет.

Она опорожнила бокал.

– Они ничего не заплатили. Полицейские. У меня очень много расходов. Я собираю экспонаты для музея. Это самое большое собрание в мире. Как правило, я беру четыре тысячи. Если сразу же могу дать ответ. А если тебе понадобится какая-нибудь фотография, то это стоит на две тысячи дороже. Если выйдет книга, ты должен меня в ней упомянуть.

Он достал конверт с остатками денег фонда.

– А что-нибудь о подготовке тех детей в цирке вы слышали?

– Монахини не путешествуют с цирком. Можно взглянуть на деньги?

– Я ничего не говорил о монахинях, – заметил он.

Он пересчитал деньги на столе.

Ее руки погладили купюры. Он узнавал ее звучание – звучание артиста. Она была ему сестрой. По духу.

– Некоторые из детей учились в монастырских школах. Зимой. Когда в цирке не сезон. В восточных странах это обычное дело. Никакой вражды между церковью и цирком. Дети держались вместе, когда приехали в Данию. Держались вокруг Русской церкви. Их собирала одна женщина.

Черный глаз, мигая, смотрел на него.

– Может, сохранилась какая-нибудь фотография, – предположила она.

Он положил еще одну купюру на стол.

– Посмотри в проходе.

Он покатил кресло к штабелю бумаг. Проходом оказалась щель между стопками. Ее голос сопровождал его – пронзительный, как крик птицы.

– Сейчас ты стоишь у портрета с дарственной надписью – моего очень, очень близкого друга, Чарли Ривеля. Справа от него начинаются альбомы.

Они лежали на шести полках, уходящих вдаль, в темноту. Должно быть, по меньшей мере метров тридцать стеллажей.

– Один из первых, красный с золотым тиснением.

Альбом был тяжелым, словно иллюстрированная Библия. На переплете были птичьи экскременты. Каспер положил его на стол.

Она могла бы сразу открыть на нужной странице, но не сделала этого. А принялась медленно листать альбом. Перед ней проходила бесконечная вереница тщательно наклеенных черно-белых фотографий с неразборчивыми подписями. Мужчины с закрученными усами, стоящие скрестив руки. Женщины, которые могли бы потягаться на арене с борцом сумо, при том что никто бы и гроша не поставил на борца.

– Она собирала их по воскресеньям. За городом, там у них было что-то вроде монастыря. В Багсверде. Может, он и до сих пор существует. Потом у нее возникли неприятности. Ей пришлось отказаться от своей идеи. Для артистов воскресенье – не выходной день. И потом, чего это ей от них надо? Приемные родители были недовольны.

Взгляд Каспера скользнул по фотографиям. Он прислушался к ним. Вслушался в голос женщины. Он услышал ход времени. Историю. Звучание было слабым. Большая часть событий оставляет лишь слабое эхо, этих людей на фотографиях уже нет в живых, они продолжали жить только в раскрытом перед ним архиве сознания. Скоро и этой женщины не станет.

– Было ли в этих детях что-нибудь особенное?

Ее звучание изменилось. Пыль времен исчезла. Каспер настроился на то, что не имело к прошлому никакого отношения. Речь шла о настоящем.

Он положил еще одну купюру на маленькую стопку. Она облизнулась.

– Мне не так уж много лет. Я тогда была ребенком. Но ходили слухи. Постоянные слухи. Говорили, что кое-кто из крупных владельцев цирков что-то платил этим детям. Только за то, чтобы они сидели в шатре. Во время представлений.

Она подтолкнула к нему бутылку.

– Милый мой, можешь за мной поухаживать? У меня остеоартрит.

Он налил ей. Она обратилась к африканке:

– Ты нашла себе прекрасный кусочек плоти, голубушка. Хотя он и сидит в инвалидном кресле.

Она выпила.

– Я всех их видела. И Труксу,[72]72
  Эрик Трукса – псевдоним известного датского иллюзиониста Эрика Банга (1919–1996).


[Закрыть] и всех до него. И иностранных иллюзионистов. Все это только ремесло. Никакой магии. И тем не менее некоторым детям платили. Говорили, что, если они только приходили на представление, цирк наполнялся зрителями. Все билеты распроданы. Никаких несчастных случаев на манеже. Конечно же, это суеверия. Но артисты люди суеверные. Две девочки погибли. Одна попала в дорожную аварию. Другая утонула. Пошли слухи. Не помог ли им кто-нибудь уйти из жизни? Ревность. Других директоров. Всегда кто-нибудь болтает. Но Хенри мне тем не менее всегда говорил: «Есть только две вещи, которые могут заставить человека совершить убийство: секс и деньги».

Пальцы ее задержались на одной фотографии.

– Вокруг человека может быть какое-то настроение. Как вокруг меня. Птицы любят меня. И мужчины. Мужчины и птицы. Они боролись за то, чтобы сидеть у меня на коленях. Возможно, вокруг детей было какое-то настроение. Я помню кое-кого из них. С послевоенных времен.

Каспер пододвинул к себе альбом. Фотография эта вполне могла быть снята на садовом участке. Солнечные лучи. Летние цветы. Двенадцать человек вокруг стоящего на лужайке стола. Во главе стола – женщина в монашеском одеянии. Высокая, как жираф. Мать Рабия. Рядом с ней – довольно молодая женщина. От фотографии шел звук, как будто это была заставка DVD со звуковым сопровождением. Это была Синяя Дама. В возрасте двадцати лет. И уже тогда интенсивно звучащая. Как молодой Бах: кое-чем еще напоминает Букстехуде, но чувствуется, что впереди большие мотеты.

Вокруг стола сидели мужчины и женщины, всем было за сорок. И мальчик лет десяти.

Каспер коснулся пальцем мальчика. Тончайший звук. Как у молодого Бетховена.

– Преемник Бораса, – пояснила женщина. – Но неизвестно, где он теперь.

Руки мальчика лежали на столе. Не так, как обычно лежат руки детей. А живые. Сознание уже тогда – в кончиках пальцев. Это был Даффи.

– А что слухи? – спросил он. – В чем было дело?

Она откашлялась. Он выложил на стол последнюю купюру. Атмосфера в комнате звенела. Настоящее доверие всегда мимолетно. Он чувствовал, что именно это она замалчивала всю свою жизнь. Ему была слышна ее боль от этого молчания.

– Говорят, что она однажды собрала приемных родителей. И родителей кое-кого из приятелей этих детей. Она сказала им, что у их детей есть потенциал. Это все равно что работа на манеже, объяснила она. Это такое же святое место. Где иногда происходит что-то божественное. Когда артисты хорошо подготовлены. И все вместе. И зажигают свет, и звучит музыка. И снисходит благодать. Дети чему-то научатся. Дети и некоторые взрослые. Если их тренировать. Всех вместе. Ее не поняли. А может, не поверили. Да и потом, сам подумай, какое было время. Двадцатые и тридцатые. Бедность. Датский склад ума. Спиритизм. Заклинание духов. Ей пришлось отказаться от детей. Да и ладно. Все это цирковые фокусы.

Каспер смотрел в ее черный глаз. Он узнал женщину. Она была дельфийским оракулом. Она была одной из вёльв. Она была ведьмой из «Огнива».[73]73
  Сказка X. К. Андерсена.


[Закрыть] Старая фурия, свалившая Хакуина на пол метлой. Женщина, поразившая Марпу.

Ему захотелось рассказать ей об этом. И сестре Глории. Но, наверное, момент для этого был неподходящим.

– Йосеф Каин?

Она покачала головой. Но ее звук кивнул.

– Она говорила, что человек может стать как Бог, – сказала она. – Может встретить Бога. Это так?

В наше время даже оракулы ищут окончательных ответов. Он указал на джунгли.

– Там птичка застряла.

Она молниеносно повернулась. Теперь Каспер видел лишь ее слепой глаз. Плавным, неторопливым движением он взял со стола деньги. Разделил стопку на две части. Положил перед ней половину.

– Это и ради вас тоже, – сказал он. – Нам следует определить ту сумму, с которой может примириться и ваше, и мое сердце.

Черный глаз стал злобным.

– Засранец, – сказала она. – С дурным вкусом. Когда я была маленькой, негров показывали в цирке. В клетках.

Каспер не увидел, как африканка сдвинулась с места. Только что она стояла у двери – и вот она уже наклонилась над столом. В одной руке она держала амазонского попугая, другой рукой сжимала шею старухи. Женщины смотрели друг на друга.

– Мы принимаем извинения? – спросила старуха.

– Так что по поводу Каина? – спросил Каспер.

Черный глаз был напуган. Как бы там ни было, но ни один человек не может насытиться жизнью, все мы хотим жить, независимо от возраста.

– Ходили слухи, – сказала она. – Говорят, что кто-то пытался все скупить. Несколько цирков среднего размера. Упоминалось это имя.

Каспер в последний раз посмотрел на фотографию. Один из мужчин смотрел в объектив так, как будто готов был дать фотографу в морду. Каспер показал на него.

– Фотография черно-белая, – сказал он. – Но такой знаток мужчин, как вы, наверняка запомнил бы, если бы эти глаза были голубыми.

– Бирюзовыми, – ответила она. – Как тихоокеанская лагуна.

– И вы наверняка можете что-нибудь о нем вспомнить?

– Герт Суенсен. Военно-морской флот. Помню, как увидела его в первый раз. Он был пьян. Он спал на стойке бара в Вивексе. В своей белой офицерской форме.

Африканка встала. Отпустила птицу.

– Так это правда?

Старуха говорила шепотом. Каспер услышал ее тоску. Ее можно услышать у всех людей. Но у большинства она спрятана глубоко внутри. У нее она вдруг заполнила все.

– Умирать было бы легче, – сказала она. – Если бы знать, что по ту сторону есть любовь.

Каспер откатился назад.

– Наплюйте на психологов, – посоветовал он. – И верните фотографию Хенри на место.

3

Африканка несколько раз нажала на кнопку, панель лифта не реагировала – электричество отключили. Она помогла Касперу подняться из инвалидного кресла, чтобы спуститься по лестнице.

Он услышал, как открылись ворота, выходящие на улицу Овергаден Ниден Вандет, мгновение спустя – дверь подъезда. Африканка отставила инвалидное кресло и задумчиво посмотрела на Каспера. По пути сюда им никто не встретился.

Касперу всегда нравилось ходить вверх по лестнице. Большинство людей поднимаются по лестнице так, будто главное – во что бы то ни стало побыстрее с этим покончить. Как будто речь идет о каком-то третьесортном движении, не заслуживающем внимания. Человек, который поднимался им навстречу, двигался неспешно, с удовольствием, сосредоточенно, почти беззвучно.

Вот он появился на лестничной площадке, и это был Каин. Он поднялся на пятый этаж, но это никак не сказалось на его дыхании.

Увидев их, он застыл.

Каспер не сводил с него глаз. Он прислушался к сестре Глории. В ее звучании не было узнавания. Она никогда прежде его не видела.

– Каин, – сказал Каспер, – один из моих братьев по ложе, из Общества морских офицеров. Пока ты поднимаешь парус и готовишь мой спасательный жилет, мы с ним перекинемся парочкой слов.

Африканка переводила взгляд с одного на другого. Касперу была слышна беседа между нею и ее чутьем. Ее чутье подсказывало ей, что тут что-то не чисто. И тем не менее она послушалась.

Дверь подъезда закрылась за ней.

– Полиция сообщила, что тебя передали Испании, – сказал Каин.

Каспер протянул сложенное инвалидное кресло Каину. Взялся за перила. Протянул бизнесмену свободную руку. Тот взял его под руку. Медленно, вплотную друг к другу, они начали спускаться.

Каспер чувствовал слабую дрожь его тела, сам он тоже дрожал. Он слышал опасность, исходящую от Каина. Он знал, что сейчас он гораздо ближе к смерти, чем когда-либо на манеже.

– Могу освободить тебя от необходимости туда идти, – предложил Каспер. – Мы могли бы договориться. Я расспросил ее. Птичницу. Мне известна кое-какая предыстория. То, что знаю, расскажу тебе. А ты в свою очередь расскажешь мне немного о детях.

Каин был очень коротко пострижен. Чтобы не видно было выстриженного затылка. Хну явно пытались нейтрализовать, но это не вполне удалось.

Каспер незаметно все сильнее и сильнее опирался на его руку.

– В двадцатые годы у монахинь Восточной церкви в Дании появилась выдающаяся руководительница – мать Рабия. Была она, очевидно, тем человеком, которого можно назвать экстраординарной личностью с выдающимися способностями. У нее возник замысел – развивать особые способности детей. Она начала с цирковых артистов. Может быть, потому что многие семьи артистов признают Восточную церковь. Внутри которой существует мирской орден. Может быть, потому что после Первой мировой войны в Дании оказались дети из восточно-европейских стран, обучавшиеся до этого в монастырских школах.

– Чему она хотела научить их?

– Она предполагала, что небольшие группы детей и взрослых в определенных обстоятельствах могут увеличить количество сострадания в мире. Воздействовать на сердца и души. Это полная чепуха?

Каин ничего не отвечал. Они стояли перед высоким окном. Витражное стекло, подоконник чуть выше колена. Каспер знал, что мог бы сейчас выбросить этого человека из окна. Они были на пятом этаже. В сознании Каина он услышал те же самые размышления.

На лестничной площадке стояли два стула. Чтобы обитатели дома престарелых, поднимаясь наверх, могли дать отдохнуть своим рассыпающимся костям.

– Нам с тобой немного осталось, – произнес Каспер. – Может статься, наш жизненный путь закончится в одной и той же богадельне. На таких вот стульях. Там нас ждут те цветы, на которые мы наступали. И преступления против детей, которые совершили.

– Детей не похищали. Ко мне приходила девочка. Она предложила мне сделку. Она предложила мне найти одиннадцать остальных детей. И привезти их сюда.

Каспер вслушался в его систему. Может, он и говорил правду.

– А что ты получал взамен? – спросил он.

Каин не ответил.

– У матери Рабий ничего не получилось, – продолжал Каспер. – Кто-то стал использовать способности детей для своей выгоды. Вместо сострадания – деньги.

– Обязательно должно быть «вместо»? Что, не может быть «и/и»? Мне очень нравится твое исполнение партит для скрипки соло. Для Баха существовало «и/и».

Они спустились на этаж ниже в молчании.

– Все могло бы закончиться здесь, – продолжал Каспер. – Счастливый конец. Ты возвращаешь детей. Деньги.

Каин тихо засмеялся.

– Да и так будет счастливый конец.

– Чего хотели дети?

– Мир это узнает. В нужный момент. Это тоже связано с состраданием. И очень красиво.

– У КларыМарии были следы побоев. Когда она приходила ко мне.

Каин посмотрел на свою правую руку. Каспер услышал где-то в глубине его души признаки потрясения.

– Это исключительные дети, – ответил он. – А это значит, что иногда они напрашиваются на исключительные оплеухи.

Каспер прислушался к могучей волне рядом с собой. Каин действительно был взволнован. В гармоничной части самого себя. Вторую его часть на время стало не слышно.

– Мы с тобой вместе, – продолжал Каин, – могли бы многое сделать. Я собрал совершенно особую группу людей. Которая может общаться с этими детьми. У меня большое дело. Мы могли бы зарабатывать деньги. И помогать миру двигаться в нужном направлении. Переходи ко мне.

Лестничный пролет заворачивался спиралью перед глазами Каспера.

– Подумай над этим, – продолжал Каин. – Возьми мой номер телефона.

Каспер автоматически протянул лотерейный билет. Этого человека окружал какой-то магнетизм, ему невозможно было сопротивляться. Билет уже почти весь был исписан, на нем, как в нотах в мажорно-минорной тональности, вряд ли оставалось место для чего-нибудь еще – бальная карточка с именами претендентов на танец была заполнена до отказа. Каин написал свой номер и вернул билет Касперу.

Потом достал носовой платок. Высморкался.

– Я очень чувствительный человек, – заметил он.

– Вижу, – ответил Каспер. – Когда идешь в банк, тоже сморкаешься всю дорогу?

Звучание Каина изменилось. Они стояли на краю и смотрели в бездну.

– Я исхожу из перспектив развития общества. Я – лучшее, что случилось с этими детьми за последнее время. Происшедшее с девочкой – несчастный случай. Это больше не повторится. События развиваются очень быстро. Мы имеем дело с явлением, равного которому мир до сих пор не видел. Эти дети нуждаются в помощи. В помощи и в руководстве. И я могу это обеспечить.

Каспер услышал, как в системе этого человека открывается дыра. Здоровая часть его личности зазвучала глуше. Теперь возобладало что-то другое. Он чувствовал, что сам теряет самообладание.

– Мне доводилось прислушиваться к самым разным людям, – сказал он. – В тебе я сейчас слышу, что ты был бы находкой для любого сумасшедшего дома.

Они вцепились друг в друга одновременно. Дверь открылась. В дверях стояла африканка. За ее спиной, в подворотне, стоял коренастый мужчина со слуховым аппаратом – Эрнст.

Каин отпустил Каспера. Прошел мимо женщины. Каспер окликнул его. Каин обернулся.

– Через две недели, – сказал Каспер, – я навещу тебя в тюрьме. И подправлю прическу.