Текст книги "Сэр Невпопад из Ниоткуда"

Автор книги: Питер Дэвид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 44 страниц)

18

Стоя над телом поверженного мной грозного диктатора Шенка, в одной руке я держал окровавленный меч, а в другой – голову злодея.

– Вот что ожидает врагов его величества короля Рунсибела Истерийского, сколько бы их ни было! – вскричал я.

Все, кто находился в огромном зале, бросились прочь в великом страхе и ужасе. Все, кроме Энтипи. Она подошла ко мне и, с некоторой опаской поглядывая на голову Шенка, которую я держал за волосы в вытянутой руке, принялась на все лады восхвалять мою доблесть, моё несравненное геройство. Тут сквозь огромное растворённое окно в зал влетел феникс. От взмахов его могучих крыльев несколько канделябров опрокинулось на пол, а гобелены, которыми были увешаны все стены, стали вздуваться и опадать, словно паруса. Феникс уселся на пол рядом со мной и Энтипи и наклонил голову. Мы удобно расположились на его широкой спине, и он тотчас же взлетел. Мы направились домой, в Истерию.

Чудный был сон, что и говорить. Он мне снился уже несколько ночей кряду, и я, просыпаясь, всё ещё видел перед собой огромную птицу и вздувающиеся, словно паруса, гобелены. Уж не судьба ли так о себе заявляет, раздумывал я, приступая к своим привычным дневным обязанностям. Хотя вряд ли. Более вероятно, что этот навязчиво повторявшийся сон был предвестником близящегося безумия. Ну сами посудите, мог ли я во время банкета ни с того ни с сего посягнуть на особу Шенка? Во-первых, мне, скорей всего, не удалось бы причинить ему ощутимого вреда. Во-вторых, даже если допустить, что я бы его прикончил, мне нипочём не удалось бы выбраться оттуда живым. А в-третьих... Хотя никакого «в-третьих» не существовало. Первых двух соображений было вполне довольно, чтобы признать моё ночное видение чистой воды бредом.

Я в конце концов вовсе перестал ломать голову над тем, что оно могло означать. У меня были дела и поважней. В частности, я счёл своим долгом несколько сотен раз предостеречь Энтипи от любых своевольных выходок на банкете, я только и знал, что повторял ей: осторожность прежде всего! Убеждал её, что, очутившись во дворце Шенка, мы должны будем не только постоянно помнить о том риске, которому себя подвергаем, но и стараться по возможности этот риск минимизировать.

– Представьте, что вы услышите обидные замечания в адрес вашего родителя, – внушал я ей. – Или родительницы. И даже в свой собственный! Клеветнические измышления, оскорбительные намёки. Ведь во время многолюдных пиров принято не только восхвалять самих себя и союзников, друзей, но и проклинать врагов, желая им всяческих несчастий, подвергать их самой смелой критике, пользуясь их отсутствием...

– Знаю, – буркнула она...

Я продолжал как ни в чём не бывало, сделав вид, что не расслышал её недовольного ответа.

– Вы ни в коем случае не должны в подобных случаях привлекать к себе внимание – хмурым взглядом, неосторожным словом, жестом. Вам надлежит себя вести непринуждённо и невозмутимо. Иначе всё может скверно для нас обернуться. Поймите, любой самый незначительный промах может повлечь за собой фатальные последствия.

– Да знаю я, – ещё более раздражённо и нетерпеливо воскликнула принцесса. – Невпопад, поймите же наконец, мне наплевать на родителей! Прежде всего на них двоих! А также и на то, что о них говорят и думают другие люди. Сомневаюсь, чтобы гости Шенка и он сам стали обсуждать меня и тем паче отзываться обо мне дурно. Они ведь меня совсем не знают. Но даже если кто-то из них и примется перемывать мне кости... – Она пренебрежительно пожала плечами. – Какое мне дело до них? Пусть себе болтают что хотят.

Слова принцессы меня весьма обнадёжили. Оставалось надеяться, что поступки её будут столь же взвешенными.

Не в меньшей степени беспокоила меня и та свирепая расточительность диктатора Шенка, с какой тот избавлялся от своей челяди, имевшей неосторожность ему не угодить. Оставалось надеяться на удачу, на то, что ни я, ни Энтипи не попадёмся ему под горячую руку. Я для себя решил, что главное – на всём протяжении банкета держаться смиренно и почтительно, ни в каком случае не хватаясь за сковороду и не пытаясь ею воспользоваться как оружием, сколь бы соблазнительно длинной ни была её ручка... Одним словом, в своей способности контролировать каждый жест, каждое слово я нимало не сомневался, а что до Энтипи, то она продолжала меня беспокоить. Характер у девчонки был вздорный и непредсказуемый. Подвергать себя риску, имея за спиной такого партнёра, – удовольствие сомнительное. Но разве у нас с ней оставался выбор?

Мари после моей стычки со Шкуродёром стала заметно лучше относиться к нам обоим. Я в глазах трактирщицы сделался едва ли не героем, а отблеск моей славы, как водится, попал и на всё моё ближайшее окружение, то есть на Энтипи. Мари стала меньше к ней придираться и даже взяла на себя часть работ, которые прежде выполняла бедняжка принцесса. В своём благорасположении к нам хозяйка трактира дошла даже до того, что, когда настало наконец воскресенье – день банкета у диктатора, – позволила взять из конюшни конька с невероятно длинной шерстью, благодаря которой ему любые морозы были нипочём. Итак, в воскресенье, получив от Мари подробнейшие инструкции касательно дороги, мы отбыли в замок Шенка.

Я сел впереди и сунул ноги в стремена, Энтипи примостилась сзади, обхватив меня своими тонкими, сильными руками, чтобы не потерять равновесие. Она не пыталась под предлогом боязни падения прижаться ко мне потесней и вообще никаких кокетливых, провоцирующих жестов и движений не проделывала, что меня несказанно обрадовало. Повторюсь: я считал категорически для себя нежелательной любую перемену в наших отношениях, которая пусть даже отдалённо уподобила бы их флирту. В этом случае я здорово рисковал бы утратить контроль над ситуацией, и тогда... плакала моя голова!

– Я его не поджигала, – запальчиво воскликнула вдруг Энтипи.

Замок диктатора виднелся впереди. По крайней мере, верхушки башен отчётливо вырисовывались на фоне неба, край которого в этот предзакатный час окрасился в нежно-розовые и оранжевые тона. Вся массивная нижняя часть строения оказалась скрыта за высокой каменной стеной, которая опоясывала замок со всех сторон.

Я сперва даже не понял, о чём это она. А поскольку её слова никак не могли относиться к замку, в котором мы оба ещё ни разу не были, то я решил, она имеет в виду трактир «У кромки леса». Ну что я мог на это ответить? Решительно ничего. Несколько минут мы ехали в молчании, которое нарушалось лишь глухим стуком копыт нашего коня по утоптанной снежной дорожке.

– Монастырь. Где жили благочестивые жёны. Я его не поджигала.

Не знаю, что меня в тот момент больше удивило – неожиданность обращения Энтипи к данному вопросу либо смысл её утверждения.

– Так-таки и не поджигали? – с сарказмом спросил я.

– Разумеется, нет! Зачем бы я стала вас обманывать?

– А вот благочестивые жёны, как мне кажется, нисколько не сомневались, что это именно ваших рук дело, – возразил я, вспомнив злорадную ухмылку, которая мелькнула на губах девчонки, когда мать-настоятельница послала её на... Ну, в общем, ясно куда. Я ещё подумал тогда, ну и намучаемся же мы с этим дьявольским отродьем, пока не передадим её с рук на руки папаше! Да такая, того и гляди, ножом в спину пырнёт, коли зазеваешься. Люди, способные так улыбаться, ещё и чего похлеще могут отмочить.

Принцесса передёрнула плечами:

– Пускай себе думают, что им угодно! Да и вас я не могу заставить мне верить.

– Но рассказать-то, как всё было, можете?

– А вам не скучно будет слушать?

– Скажете тоже... Вовсе нет. – Усмехнувшись про себя, я прибавил: – Надо же как-то скоротать время. Рассказывайте, ваше высочество, сделайте милость.

Она помолчала, очевидно, раздумывая, стоит ли посвящать меня в подробности того кошмара. Или придумывала ложь поубедительней. Кто её разберёт?

– Я не поджигала обитель, – заявила она наконец. – А просто... не стала гасить огонь, хотя могла бы это сделать. Терпеть не могу благочестивых жён!

– За что?

– За то, что они меня ненавидели!

– Чем же это вы сумели вызвать их ненависть?

– Тем, что я лучше них. Люди всегда ненавидят тех, кто их в чём-то превосходит.

Ай да Энтипи! Угодила мне, что называется, не в бровь, а в глаз! Но я сделал вид, что у меня и в мыслях нет принять последнее её утверждение на свой счёт, и, смеясь, возразил:

– Но тогда, если следовать вашей логике, и вы сами их ненавидели за то, что они в чём-то вас превосходили. То есть были лучше вас. По крайней мере, это одно из возможных объяснений.

Принцесса помотала головой:

– Да нет же! Иногда людей можно жутко возненавидеть только за то, что они кретины!

– А-а-а, понятно. И вы легко можете отличить один вид ненависти от другого?

– Разумеется. И вы тоже. Нет ничего проще.

– Ну, будет об этом, с вашего позволения, – поспешно произнёс я. Надо было срочно переменить тему, которая, признаться, стала меня изрядно нервировать. – Значит, вы и благочестивые жёны питали друг к другу ненависть. Но обитель вы не поджигали.

– Я ведь уже сказала вам, нет, не поджигала! Просто молила богиню о помощи.

– К которой же именно из небожительниц вы взывали?

– К Гекате.

Имя это было мне хорошо известно. Я поёжился.

– Геката, если я не ошибаюсь, богиня, покровительствующая чёрной магии?

– Ну-у, так про неё говорят... – беспечно ответила Энтипи, пожав плечами.

Вот, значит, как обстояли дела! Не поджоги, так чёрная магия. Час от часу не легче. Мне стало как-то неуютно рядом с ней в седле.

– Так вы кроме всего прочего ещё и колдовству обучались? – осторожно спросил я.

– Нет. Магия меня не интересует. Разве что как способ кому-то досадить, заставить страдать того, кто мне неприятен.

Трудно сказать, говорила ли она всё это всерьёз либо просто шутила, поддразнивая меня. Во всяком случае, за уточнениями я к ней обращаться не стал.

Энтипи погрузилась в выжидательное молчание, а поскольку молчал и я, через некоторое время весьма неохотно прибавила:

– Я молила Гекату, чтобы та меня вызволила от благочестивых жён. Она дважды отозвалась на мои призывы. Сперва Тэсита мне послала. Он ведь мог бы меня похитить из обители, ему это было вполне под силу. Но Геката немного просчиталась. У Тэсита слишком чистая душа, он не в состоянии никому причинить вред. Никому из достойных людей. К числу таковых он и благочестивых жён относил. И уговорил меня остаться, пока за мной не пришлют эскорт. Впрочем, вам это и так уже известно. – Принцесса печально вздохнула. – Тэсит меня уверял, что ему известно, в чём состоит его предназначение, говорил, что умеет предугадывать будущее, веления судьбы. – Последнюю фразу она произнесла с плохо скрываемой досадой. В голосе её мне почудилось даже некоторое пренебрежение. Впервые на моей памяти Энтипи отозвалась о своём герое без былого восторга, без всякого энтузиазма, без патетики. Это меня здорово обрадовало, хотя уж кому как не мне было знать, что бывший мой друг был абсолютно прав, что ему и в самом деле были открыты тайные планы наших судеб и что он не смог осуществить предначертанное единственно из-за моего вмешательства. – Но после Геката во второй раз снизошла к моим мольбам, – продолжала Энтипи. – Я стояла в классной комнате и молилась. У окна на столе горели свечи в высоких подсвечниках. Вдруг откуда ни возьмись налетел сильный ветер, ставни распахнулись, подсвечники попадали на пол. Всё это иначе как чудом не назовёшь. Порыв ветра не мог быть настолько сильным, чтобы даже прочные запоры на ставнях ему поддались. А свечи во время падения непременно должны были погаснуть. Но они продолжали гореть. Вот что значит божественное вмешательство в привычный ход вещей! – убеждённо заключила принцесса.

– Бросьте, – усмехнулся я. – В жизни столько бывает самых невероятных, немыслимых совпадений. Я сам не раз становился свидетелем удивительных событий, но ни одно из них не склонён приписывать вмешательству высших сил.

– Но почему вы в этом так уверены?

Я озадаченно замолчал. В самом деле, откуда мне знать, не Божьим ли промыслом являлось всё то странное и загадочное, что я привык считать цепью простых случайностей... А если порыться в памяти, не приходилось ли мне в трудные минуты с ужасом осознавать, что боги против меня ополчились?

Приняв моё молчание за выражение безмолвной поддержки, Энтипи продолжила свой рассказ:

– Я стояла неподвижно и наблюдала, как пламя свечи коснулось толстого ворса ковра, как оно пробежало по ковру и взметнулось вверх по шторам. Стоило мне тогда поднять тревогу, и благочестивые жёны наверняка успели бы погасить пожар. Но я молчала. И с радостью наблюдала за разраставшимся пламенем. Монахини в конце концов учуяли дым. Они вбежали в классную, которая почти вся была объята огнём, и увидели там меня. Одна из них указала на меня пальцем и завизжала: «Смотрите! Смотрите все! У неё в глазах пляшут дьявольские огни!» Сомневаюсь, что так и было: пламя отражалось в моих зрачках, только и всего. Но для этих кретинок я вмиг сделалась чуть ли не порождением ада. Знаете, я до сих пор не могу понять, почему они меня не бросили в пылающей классной. Одна из них схватила меня на руки, перебросила через плечо и вытащила наружу. А остальные помчались за вёдрами, стали поливать комнату водой. Но было поздно: огонь взобрался на второй этаж. А над классной словно нарочно помещалась библиотека. Все книги вспыхнули, как сухой хворост. Монастырь был обречён.

– И монахини решили, что это вы подожгли обитель?

– Конечно. Любой бы на их месте так подумал.

– И вы даже не попытались их в этом разуверить?

– Я глубоко убеждена, любезный оруженосец, – весело и жизнерадостно произнесла принцесса, – что намного выгодней предоставить людям считать вас способной на большее зло, чем вы в действительности можете им причинить, нежели на меньшее. Стоит расположить к себе людей, и вы добьётесь только того, что они попытаются вами помыкать. Но заставьте себя бояться... Тогда вас станут уважать. И бояться, кстати, тоже.

– Ясно. Выходит, вы будете жестокой правительницей, когда унаследуете трон. Станете воздействовать на подданных страхом, а не убеждением.

– О, разумеется, – усмехнулась она. – А как же иначе?

– А вам не приходило в голову, что правители-тираны зачастую принимают смерть от рук наёмного убийцы?

Я почувствовал, как Энтипи за моей спиной снова пренебрежительно передёрнула плечами. Если ей и случалось размышлять о подобных перспективах, они её явно пока не заботили.

– Там видно будет. А в случае чего я всегда могу воззвать к Гекате. Правда, я слыхала, что она выполняет не более трёх желаний каждого, кто к ней обращается с молитвой. А я уже два раза получала от неё помощь. Так что буду по-прежнему ей молиться, чтобы она меня не позабыла, а к помощи её прибегну только в самом крайнем случае, если мне срочно понадобится умертвить кого-то из врагов или добиться ещё что-нибудь в этом же роде.

Меня аж передёрнуло при мысли о том, что может подразумевать под выражением «что-нибудь в этом роде» существо столь свирепое, как наша августейшая принцесса. Ради поддержания разговора я её спросил:

– Но почему вы мне всё это рассказываете? Или вам безразлично, что моё мнение о вашей персоне может перемениться к худшему?

– Да бросьте вы! – усмехнулась принцесса. – Вы из тех, кто всегда, с юности и до смерти, придерживается самого невысокого мнения о себе самих, а заодно и обо всех окружающих без исключения. Так что мне терять совершенно нечего!

Я был очень доволен, что у нас с Энтипи состоялся этот разговор. Иначе я рисковал бы, проникнувшись к ней чем-то вроде уважения, некоторой даже приязнью, утратить бдительность, едва ли даже не довериться ей. До чего же здорово вышло, что она сама меня лишний раз и очень вовремя предупредила: с ней надо быть постоянно начеку, потому как никогда не знаешь, чего ждать от этакой злодейки. В общем, поверьте, я не столкнул её тогда с седла под копыта коня по одной лишь причине – жаль было терять лишние девять соверенов. Право же, в нашем положении мы не могли себе позволить бросаться такими суммами.

* * *

Веселье в замке было в полном разгаре. Мы с Энтипи, как нам было велено, оставили своего коня в замковой конюшне и поспешили доложить о себе дворецкому. В просторных помещениях было жарко натоплено, и я с удовольствием втянул ноздрями тёплый воздух, напоённый ароматами изысканных яств. Контраст со студёным влажным ветром, всю дорогу бившим нам в лицо, был просто потрясающий! Из верхних помещений до нас долетали смех и звуки развесёлой музыки, слышался топот множества ног. Меня это удивило и озадачило: суммируя всё, что рассказывали о диктаторе Шенке, я привык считать его настоящим чудовищем, олицетворением зла, этаким дьяволом во плоти. Весёлый гомон, доносившийся сверху, никак не вязался у меня с этим жутким образом и противоречил моему представлению о том, что должны собой являть его пиршества, а также и те люди, которые званы к диктатору в гости. Вероятно, при всём своём злодействе он любил праздники и в организации и проведении таковых следовал заведённым обычаям.

Весь во власти подобных соображений, я предстал перед дворецким. Тот с гримасой недовольства смерил меня взглядом и процедил:

– Что так поздно заявились?

– Так плутали долго, искали дорогу, – с подобострастным поклоном ответил я.

– Ты калека. Урод.

– Да. – Возразить на его замечание мне было нечего.

– Работать можешь?

– Вполне, если только работа не предполагает прыжков в длину, бега наперегонки и выполнения сложных балетных па.

Дворецкий почесал за ухом:

– Чего-чего?

– Да. Работать могу.

– Так бы сразу и сказал, – поморщился тупица. – Значит, ступайте оба сей же час наверх. И попробуйте только что-нибудь сожрать из закусок для господского стола! Хлеба можете пожевать, коли охота.

Наверху шум стоял просто оглушительный. Это свидетельствовало об одном: чудовище Шенк пировать умел, будь он неладен. Перед большими двустворчатыми дверьми, что вели в парадный зал, мы замедлили шаги. Я кивком предложил принцессе на мгновение остановиться. Мне надо было собраться с духом. Сердце едва не выпрыгивало из груди. Шутка сказать – ради не столь уж и огромной суммы в девять соверенов я сейчас окажусь во вражеском логове, подвергнув свою жизнь серьёзному риску. Мне всегда казалось, что она дороже стоит. Но что, если это было всего лишь заблуждение? Может статься, я себя здорово переоценил.

С этим мысленным напутствием я толчком распахнул двери. Свет множества огней нас буквально ослепил, а шум, который стоял в зале, даже глухого заставил бы зажать уши! Каждый из гостей, а их тут собралось невероятное количество, что-то говорил другому, все старались друг друга перекричать высокими, пронзительными голосами. Вероятно, эти женщины и мужчины успели уже хорошо набраться. А посередине зала, на подиуме вовсю надрывался оркестр, состоявший из нескольких флейт, барабана и лиры. Некоторые из собравшихся приплясывали в такт музыке, они держались у самого подиума, образовав вокруг него что-то вроде хоровода. Мне показалось довольно странным это топтание по кругу. Ну какой в нём смысл, если каждый из танцоров всё время возвращался на своё прежнее место? Проще было, по моему разумению, на нём и оставаться.

Но всё это промелькнуло у меня в голове как-то мимоходом, танцоры и их дурацкое кружение лишь ненадолго привлекли моё внимание. Что меня по-настоящему потрясло, так это убранство зала! Стиль, в котором он был декорирован, иначе как «ранневарварским» назвать было невозможно! Высохшие кости, полагаю бывших врагов хозяина, украшали собой стены и даже заменяли некоторые детали предметов обстановки! Ножки огромного обеденного стола когда-то и в самом деле были чьими-то ногами. Ручки кресел... Ну, вы и сами догадаетесь, из чего они были сделаны. Гобелены, развешанные на стенах, пестрели сценами жестоких убийств и всевозможных злодеяний: на них были изображены женщины, подвергающиеся гнусному насилию, дети, которых швыряют в костёр, распинаемые на кресте мужчины, отрубленные головы, и кровь, кровь, кровь... И тут я наконец понял, что празднество у Шенка нисколько не походит на пиры в любом ином замке и дворце, устраиваемые нормальными людьми, а не кровожадными злодеями. Оттуда, из пиршественных залов обыкновенных вельмож и королей, вам не захотелось бы бежать без памяти – только давай бог ноги унести, со слезами ужаса и воплями о помощи...

Воображение моё под воздействием этих устрашающих картин разыгралось вовсю. Я себе зримо представил, как меня разоблачают, выводят на чистую воду, обнаруживают, что я – оруженосец на службе короля Рунсибела, телохранитель его дочери, находящейся здесь же и стоящей по правую руку от меня. Принцессу немедленно помещают в узилище, а меня... Я содрогнулся от ужаса, вообразив свою увечную ногу в виде канделябра, а голову... О господи! Если б ещё не этот слепящий свет, если бы здесь царил полумрак, который скрыл бы все ужасные приметы интерьера... Я покосился на Энтипи. Интересно, какое впечатление произвело это убранство на неё?

Никакого. Поверьте, лицо её высочества оставалось совершенно бесстрастным. С потрясающей невозмутимостью она разглядывала один из гобеленов, а поймав на себе мой взгляд, изрекла:

– Если кого-то убить подобным способом, крови будет гораздо больше, чем они тут изобразили. Поэтому вся сцена выглядит недостоверной.

– А девицы, милующиеся с единорогами, это, по-вашему, достоверно? – с сарказмом спросил я.

– Конечно. Вполне.

– Никаких единорогов на свете нет! – разозлился я. – Кроме тех, которые якобы воспитали вашего героя Тэсита. Пусть эта ложь останется на его совести. А если б они и существовали, то никакую девицу близко бы к себе не подпустили. Или попытались бы её прикончить, как поступают все мифические существа. – Я кивком указал ей на дальний конец стола, возле которого не видно было никого из слуг. – Похоже, гостям, что там сидят, пора переменить тарелки. Вперёд!

Мы принялись со всей возможной осторожностью проталкиваться сквозь кольцо танцующих. Очутившись среди подвыпивших и потому настроенных весьма игриво светских дам, я почувствовал себя намного бодрее и увереннее, чем прежде. Они все как одна были роскошно одеты, тела их источали пряный аромат дорогих благовоний. У меня даже голова закружилась, стоило представить себе любую из них в моих объятиях... Но, к сожалению, я был нанят для оказания гостям Шенка, в том числе и этим красоткам, услуг совсем иного рода.

Мы с Энтипи подошли к боковому столику у стены, где были выставлены сочный окорок величиной с двухлетнего ребёнка, несколько сырных голов и пышный каравай пшеничного хлеба. Я стал нарезать окорок, при каждом взмахе ножа представляя себе одного из своих врагов, с кем бы я желал таким образом разделаться. Работа спорилась, ломти получались на удивление ровными. Недаром же я вырос в трактире. Энтипи быстро относила тарелки с закусками на пиршественный стол и предлагала сыр и ветчину тем из гостей, которые бродили по залу и время от времени приближались к нашему столику.

Ветчина, надо вам сказать, выглядела до того свежей и аппетитной и источала такой божественный запах, что у меня слюнки потекли. Энтипи, когда гости, которые до этого разгуливали по залу, сгруппировались в дальнем его конце, окружив какого-то низкорослого толстяка вельможу и внимая его разглагольствованиям, воспользовалась этой неожиданной паузой и принялась с аппетитом уписывать два ломтя хлеба. Я вспомнил, что дворецкий разрешил нам есть его вволю, и решил последовать примеру принцессы. Она сложила два ломтя вместе. Мне это показалось странным... Но тут я заметил, что она украдкой слизнула какую-то жидкость, капли которой просочились сквозь ноздреватый мякиш и потекли у неё по пальцам.

– Отчего это ваш хлеб так горько плачет?

– А я стащила пару маленьких кусочков ветчины и спрятала их между кусками хлеба, – ответила Энтипи, чрезвычайно собой довольная.

Меня аж передёрнуло от омерзения. Ну надо же такое придумать! Засунуть мясо между двумя кусками хлеба... Это просто не может быть не то что вкусно, но даже мало-мальски съедобно! Не говоря уж об оскорблении такого благородного яства, как ветчина, подобным способом его поедания. Только ненормальный может решиться на этакое кощунственное безобразие! Хотя, если говорить о принцессе, то недаром ведь она на протяжении всего нашего знакомства только и знала, что всячески выказывала пренебрежение к понятиям нормы и любым правилам. Но... ветчина, её волшебный аромат так дразнил воображение...

Воровато оглядевшись по сторонам и удостоверившись, что никто из гостей и слуг на нас не смотрит, я по примеру Энтипи соорудил для нескольких кусочков ветчины маскировочное прикрытие из хлеба. Номер удался! Я съел всё до крошки, не будучи никем пойман за руку. Но вкус... Я примерно этого и ожидал – из такой противоестественной комбинации ничего путного выйти не могло. Зато голод утолить удалось. И на том спасибо.

Любопытно было наблюдать за собравшимися, которые всё больше пьянели и вели себя всё развязнее. Женщины в большинстве своём выглядели прелестно. Молоденькие, нарядные, с раскрасневшимися щеками... Но я не только на красоток пялился, посматривал также и на мужчин, пытаясь угадать, который же из них чудовище Шенк? Наверняка самый высокий и толстый. Таковых среди нескольких сотен гостей оказалось, представьте себе, немало. Я растерянно переводил взгляд с одного на другого и никак не мог прийти к решению. Обидно будет, подумалось мне, проведя целый вечер в замке, в одном помещении с Шенком, так и не узнать, каков он из себя, этот свирепый диктатор.

Энтипи проворно и ловко прислуживала за столом. Я накладывал закуски на тарелки и передавал их ей.

«А вдруг, – пронеслось у меня в голове, – кто-нибудь из пьяных вассалов Шенка станет грубо с ней заигрывать? Что нам тогда делать, как выйти из положения?»

Но, снова взглянув на собравшихся в зале женщин, я понял, что эти опасения совершенно беспочвенны, и облегчённо перевёл дух. В сравнении с разряжёнными высокородными дамами и девицами, многие из которых, опьянев, были готовы щедро одарить кавалеров своим вниманием, что отчётливо читалось в томных взглядах их блестящих глаз, принцесса Энтипи выглядела жалкой тощей замарашкой. На такую вряд ли кто польстился бы.

Пиршество продолжалось. Мы с Энтипи без устали сновали от огромного обеденного стола к своему маленькому буфетному столику, переменяя гостям тарелки и обнося их закусками. Ноги у меня начали гудеть от напряжения. Казалось, всему этому конца не будет. И прожорливая же публика собралась на банкет к Шенку! Но и мы с Энтипи не терялись. Уж и не помню, когда мне случалось так плотно наесться. Я изобрёл новый способ поедания украдкой хозяйских деликатесов – оглядевшись по сторонам, засовывал в рот маленький кусочек сыра или ветчины и с наслаждением жевал, для отвода глаз держа в руке надкушенный ломоть хлеба. Энтипи последовала моему примеру.

И вдруг в зале оглушительно прогремели фанфары. Я от неожиданности чуть не поперхнулся. Боковые двери, которые, судя по всему, вели во внутренние покои замка, медленно, торжественно распахнулись, и все гости повалились на колени. Многие из мужчин, кого к этому времени ноги едва держали, плюхнулись на карачки, упираясь в пол ладонями.

«Упасть-то всякому полбеды, – усмехнулся я про себя, – а вот каково им будет вставать?»

В зал быстрой, несколько развинченной походкой вошёл ничем не примечательный господин средних лет. Поймите меня правильно, я вовсе не хочу сказать, что он был слишком мал ростом, или слишком худ, или имел какой-либо физический недостаток. Нет, человек, которого все так подобострастно приветствовали, выглядел как раз на удивление обыденно. На такого не оглянешься, встретив на улице. Внешность его, на мой взгляд, нимало не соответствовала репутации кровожадного злодея, которую он себе снискал. Я почувствовал себя глубоко разочарованным. Ошибки тут быть не могло: мужчина с заурядной внешностью, вошедший в зал, являлся не кем иным, как Шенком, подтверждением чему стали приветственные вопли, исторгнувшиеся из глоток всех собравшихся:

– Да здравствует диктатор Шенк! Слава нашему великому Шенку!

Я делал то же, что и другие: грохнулся на колени, выкрикивал приветствия, бил себя кулаком в грудь. Но принцесса... Девчонка осталась стоять, прислонясь к стенке в тени от массивной колонны. Я крикнул ей, чтобы не валяла дурака и встала бы на колени, как остальные, но она и ухом не повела. Стояла навытяжку и нагло на меня пялилась. Мне, честное слово, захотелось её придушить. Но этим я мог привлечь к себе внимание, что никак не входило в мои планы. Оставалось молиться, чтобы никто не обратил на упрямую дуру внимания. К великому моему счастью, так и вышло. В нашу сторону гости не смотрели. Они так и поедали глазами своего обожаемого властелина.

К последнему я внимательно присматривался, не отводя от него взгляда, пока тот неспешно шагал через зал к трону. И вот что я про себя отметил: Шенк, безусловно, умел произвести впечатление! При всей заурядной внешности в осанке и манерах его чувствовалось, что этот человек привык повелевать и всегда добивался своего, держал подданных в страхе и никем на свете не дорожил. Впечатление это значительно усиливал его наряд – зловеще чёрный камзол без рукавов и такие же чёрные панталоны и сапоги. Обнажённые руки диктатора пестрели татуировками, изображавшими драконов, которые скалили друг на друга страшные клыкастые пасти. Стоило Шенку шевельнуть рукой, и под кожей вздувались упругие мускулы, рисунок приходил в движение – драконы, казалось, так и набрасывались друг на друга. Прямые длинные чёрные волосы диктатора спускались ему на плечи, небольшие чёрные глаза свирепо поблёскивали под низко нависшим лбом, напоминавшим козырёк. Таких длиннющих усов, как у Шенка, я в жизни своей не видал – они свисали у него почти до самой груди!

– Приветствую вас, друзья мои, – негромко произнёс он низким, свистящим и вибрирующим голосом. По манере, с какой он это проговорил, сразу делалось ясно, что он здесь полновластный хозяин, который вправе распоряжаться жизнями всех без исключения мужчин и женщин, находившихся в зале. Гости и слуги благоговейно молчали, ожидая, что ещё соизволит высказать их господин. – Благодарю вас за то, что приняли моё приглашение и явились на пиршество, которое я устроил в честь моей невесты.

– Поздравим же нашего несравненного диктатора Шенка с предстоящим бракосочетанием! – выкрикнул кто-то из гостей. Остальные разразились восторженным рёвом.