Текст книги "Сэр Невпопад из Ниоткуда"

Автор книги: Питер Дэвид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 44 страниц)

Я бросился к вместительному шкафу, где хранилась амуниция старого рыцаря, а также его меч, щит, копьё и кинжалы. Накануне вечером я начистил его панцирь и шлем, разумеется, не столь тщательно, как это проделывали другие оруженосцы с соответствующими предметами экипировки своих наставников. Просто соскрёб ржавчину, чтобы не бросалась в глаза, да кое-как отполировал гладкие поверхности. Ничего, для Умбрежа и так сойдёт. Старик осмотрел всё, что я выволок из шкафа, и коротко кивнул.

– Теперь соблаговолите помочь мне облачиться в доспехи.

Что-то вдруг неуловимо изменилось во всём его облике – во взгляде подслеповатых глаз, в осанке... Не иначе как былое величие, достоинство, сила, столь трагически его покинувшие, внезапно на миг снова себя обнаружили. Я почему-то подумал, что сэра Умбрежа наверняка не было в числе негодяев, которые той ненастной ночью много лет назад надругались над Маделайн. Он был просто неспособен на столь низкий поступок. Единственный представитель «старой школы» в королевской крепости, он наверняка осудил и заклеймил бы тех, кто вытворял подобное. И тут впервые за всё время нашего знакомства я испытал некое подобие тёплого чувства не только к старику Умбрежу, но и к самому понятию рыцарства.

– Почту за честь для себя, сэр.

– Вот и отлично. Ты намного смышлёней того недоумка, который нынче поднял меня с постели ни свет ни заря.

– Благодарю вас, сэр, – с поклоном сказал я, едва сдержавшись, чтобы не расхохотаться.

Я помог ему натянуть панцирь и латы, вооружиться, потом с почётом проводил вниз, во двор, где велено было собраться. Я уже упоминал, что доспехи были велики Умбрежу. Он их не обновлял с тех пор, как его тело начало усыхать от старости. При каждом его шаге металлические детали доспехов и части оружия издавали звон и бряцанье. Ну совсем как Одклей со своей шутовской погремушкой, думал я, подавляя улыбку.

Остальные рыцари, обычно не скрывавшие своего насмешливого отношения к Умбрежу, теперь, пока он медленно и важно шествовал вдоль их рядов к своему месту, выказывали ему всяческие знаки уважения: приветливо кивали, кланялись и на все лады повторяли, до чего ж свежо и браво он выглядит. Старик принимал все эти комплименты в глубоком молчании, только голову слегка наклонял в знак благодарности. Я же тем временем вывел Титана из стойла. Конь был всем хорош, что и говорить, – ростом вышел, статью, силой. Из нас троих, я имею в виду Умбрежа, себя и Титана, лишь последний наверняка с честью принял бы бой против Шенка и его вассалов.

На верхней галерее крепости показался его величество, и я стал поспешно помогать Умбрежу вскарабкаться в седло, чтобы старик выслушал приветственную речь монарха верхом на боевом коне, как подобало. У меня тоже имелось кое-какое оружие: кроме посоха, который я привычно сжимал в правой руке, был ещё и меч, его я себе за спину закинул. Просто потому, что на посох я всегда мог рассчитывать в случае чего, он не раз меня выручал в трудных ситуациях, и обращался я с ним мастерски. Не говоря уже о том, что он служил мне подспорьем при ходьбе. А за меч я не знал как толком и взяться-то. Зачем же мне было держать в руках столь бесполезную вещь? Оружие это могло мне пригодиться, только чтобы прорубить путь через кустарник в случае бегства. Некоторые из оруженосцев взглянули на меня, как всегда, с презрительными гримасами. Но я плевать на них хотел. Каждый устраивается как умеет, каждый предпочтёт привычное оружие незнакомому, вот и всё!

– Доблестные мои рыцари! – во всю мощь своих лёгких гаркнул с балкона его величество. Королева Беа скромно стояла рядом с супругом. Все, кто находился во дворе, повернули головы в сторону монаршей четы, чтобы не пропустить ни одного слова из речи короля. – Свобода от тиранов, безопасность границ не есть нечто, данное нам навеки. За них приходится бороться, их надлежит отстаивать в боях. И вы стали избранниками, которым сама судьба поручила вступить в бой за нашу Истерию против диктатора Приграничного царства Произвола. Вероломный Шенк возжелал расширить пределы своих владений, но вы, вы, мои отважные и благородные сэры рыцари...

Речь короля внезапно прервал оглушительный храп. Я, признаться, даже не подозревал, что столь мирный, в общем-то, вполне невинный звук может достигать такой силы. Я с ужасом воззрился на своего рыцаря. Сэр Умбреж, низко склонив голову, безмятежно дремал в седле. Его плечи вздымались и опускались в такт богатырскому храпу.

Мне захотелось провалиться сквозь землю. Или вытащить из-за спины свой меч, чтобы либо вонзить его в собственное сердце, либо, что было бы предпочтительней, отсечь острым лезвием голову старому идиоту, а ещё лучше – прикончить всех свидетелей этого позора – оруженосцев, рыцарей и короля с королевой.

По рядам собравшихся прокатился смешок. Король, к чести его будь сказано, даже бровью не повёл. И, разумеется, не позволил себе улыбнуться. Просто возвысил голос почти до крика.

– Вы, мои отважные и благородные сэры рыцари, – вопил он, – нынче же покажете дерзкому и коварному врагу, чего стоят доблесть, отвага и честь, чего стоят любовь к своей отчизне и своему...

Храп усилился. Я просто ушам своим не верил. Наверное, именно такие звуки раздаются при камнепаде в горах. Голова старого рыцаря качнулась в сторону, потом откинулась назад, и я было понадеялся, что вот сейчас он проснётся и выпрямится в седле, но вместо этого Умбреж крутанул шеей и снова свесил набок свою голову в тяжёлом шлеме. Храп, разумеется, сделался ещё громче. Короля больше не мог слышать никто из собравшихся во дворе. Это было выше моих сил. Чувствуя, как щёки заливает румянец стыда, я подбежал к старику, зашёл сбоку и горячо зашептал:

– Проснитесь, сэр! Сэр Умбреж! Не ставьте себя в неловкое положение! – Никакого результата. Ещё бы! Ведь он привык в это время суток мирно почивать в своей постели. Ну и что мне оставалось делать? Только одно: я перебросил свой посох в левую руку, а правой ухватил его за тощую икру и как следует её сжал и тряхнул. – Сэр!

Реакция Умбрежа была молниеносной.

– Прочь, негодяй! За мной, отважные воины Истерии! – спросонья приняв меня за неприятельского солдата, выкрикнул он и потянулся за мечом, который находился в ножнах, притороченных к седлу с правой стороны.

Это резкое движение дорого ему обошлось: старый рыцарь потерял равновесие, вывалился из седла и рухнул на землю с оглушительным грохотом. Я даже не успел понять, что происходит, как он уже оказался возле копыт Титана.

Рыцари и оруженосцы просто застонали от смеха, но король так выразительно на них взглянул, так сердито нахмурился, что смех резко оборвался, мгновенно сменившись гробовой тишиной. Умбреж, в свою очередь, так и остался лежать на земле. Физиономия его выражала полнейшее недоумение. Первым моим побуждением было сбежать куда-нибудь подальше, заползти в тёмную узкую звериную нору и там умереть. Но я себя пересилил, обежал вокруг Титана и бросился на помощь своему горе-рыцарю. Но стоило мне попытаться поднять его на ноги, как Умбреж взвизгнул от боли и схватился за правое плечо. Рука у него оказалась выгнута под каким-то неестественным углом. Скорей всего, при падении он её вывихнул.

В гробовом молчании все ожидали, как отреагирует на случившееся король.

– Сочувствую вам, сэр Умбреж, – выдержав многозначительную паузу, произнёс Рунсибел. – Судьба против того, чтобы вы в числе избранных отстояли нынче свободу Истерии и нерушимость её границ. Возвращайтесь в свои покои, доблестный сэр, и я тотчас же пошлю к вам лекаря, чтобы тот вправил вывих. К счастью, увечье, что вы претерпели, легкоисцелимо. Итак, доблестные мои рыцари, проводим нашего достойного сэра Умбрежа троекратным ура!

– Ура сэру Умбрежу! – трижды рявкнули все как один рыцари и оруженосцы.

Король упорно не желал замечать, что те и другие давно привыкли относиться к старику как к ходячей насмешке над самой идеей рыцарства, как к шуту гороховому. Вышеописанный эпизод, как вы догадываетесь, нисколько не добавил Умбрежу популярности и уважения. Но слово короля было законом для всех без исключения. Поэтому, доехав до крепостных ворот с серьёзными минами, весь отряд, полагаю, оставшийся путь до неприятельских позиций проделал, сотрясаясь в сёдлах от хохота.

Я таки помог старику подняться на ноги, и мы медленно побрели к входу в его покои. Я бережно поддерживал его с левой стороны. Посередине двора он притормозил и бросил на меня растерянно-недоуменный взгляд.

– Напомни ещё раз, как твоё имя?

– Невпопад, сэр.

– А-а-а, ну да. Да, конечно же, Невпопад.

По губам Умбрежа скользнула столь хорошо мне знакомая рассеянная улыбка. И мы продолжили свой путь по двору, где войска всё ещё ожидали окончания напутственной речи короля и готовились к выступлению в поход. Рунсибел стал что-то напыщенно выкрикивать со своего балкона, но я уже не прислушивался к его словам. Моего злосчастного рыцаря и меня всё это больше не касалось. И никого из собравшихся мы с ним совершенно не интересовали. За исключением разве что одного-единственного юноши-оруженосца. Вы легко догадаетесь, кого именно. Булат Морнингстар, который стоял у стремени своего господина сэра Кореолиса, сидевшего верхом на огромном белом жеребце, всё то время, пока мы ковыляли мимо, не сводил с меня насмешливого, торжествующего взгляда. Он ликовал, он прямо-таки упивался моим унижением.

Через несколько минут войско короля Рунсибела отправилось в сторону северо-восточной границы, чтобы дать бой армии диктатора Шенка. Странное дело, в душе я им немного завидовал, всем этим воинам, а ведь прежде только о том и думал, как бы избежать участия в опасной кампании, как бы улизнуть с поля боя. Мне, признаться, было немного досадно, что возможностью в данном случае сохранить свою шкуру в целости я обязан старческой неуклюжести своего патрона сэра Умбрежа, а не собственной ловкости и предприимчивости. Старик, кстати говоря, был со всеми возможными предосторожностями вновь водворён на его мягкое ложе, где и предался безмятежному сну. Разумеется, после того, как королевский лекарь вправил ему вывихнутую руку.

Война с агрессором Шенком длилась несколько долгих недель. Сводки о ходе сражений поступали в нашу крепость нечасто. Разумеется, они были по большей части посвящены описаниям геройств наших доблестных рыцарей и вверенных им подразделений. Порой сообщалось о гибели того или иного рыцаря, и тогда замок сотрясался от стенаний и горестных воплей, товарищи павшего смертью храбрых били себя мощными кулаками в могучую грудь и клялись отомстить, быть достойными светлой памяти, и прочая, и прочая... Кстати, каждое из подобных известий сопровождалось непременным упоминанием о минимум десяти, а то и двух, и даже трёх десятках врагов, коих доблестному сэру рыцарю удалось спровадить на тот свет прежде, чем отправиться туда самому. У меня за время этой войны родилось серьёзное подозрение, что цифры потерь с нашей и неприятельской сторон, мягко говоря, здорово подтасовываются...

Чем же, спросите вы, был все эти несколько недель занят я сам? Да ничем. Хаживал через тайный лаз в королевский винный погреб и напивался допьяна, так, что на ногах едва держался. А после отлёживался в конюшне. За сэром Умбрежем довольно долгое время после его падения с Титана ходили лекари и служанки, и мои услуги ему почти не требовались, так что я был практически предоставлен самому себе. И стал всё чаще и чаще наведываться в погреб.

Каждый вечер, простившись со своим господином, почти неизменно осведомлявшимся, как меня зовут, я с соответствующими предосторожностями подкрадывался к заветной стене, тянул за камень, слегка выступавший из ровной кладки, и нырял в узкий потайной ход. Меня, к счастью, никто на этом не поймал. Но даже если б мне не повезло и о моих визитах к мехам и бочонкам кому-нибудь удалось бы проведать, то чем я, спрашивается, рисковал в этом случае? Какова могла бы быть самая суровая кара за это преступление? Допустим, меня в два счёта выгнали бы с королевской службы. Но я и сам был не прочь её покинуть, поскольку у меня не было ни малейших причин ею дорожить. А уж на то, что в случае разоблачения я покрыл бы себя несмываемым позором, мне тем более было плевать. Существовало ли вообще при королевском дворе положение более позорное, чем то, которое я и без того занимал, будучи приставлен оруженосцем к ходячему посмешищу?

В общем, к тому времени, как в крепость пришло долгожданное известие о полной победе над кровожадным Шенком, загнанным обратно в его логово в самом сердце Приграничного царства Произвола, я понял, что с меня довольно. Что замок короля Рунсибела – место во всех отношениях для меня неподходящее. И что если мне очень уж приспичит заставить других над собой смеяться, я всегда смогу этого добиться куда более лёгким способом, чем служа сэру Умбрежу: достаточно пройтись по любой улице любого города, слегка утрируя свою хромоту, и желающих с хохотом и улюлюканьем ткнуть пальцем в забавного калеку найдётся хоть отбавляй. Среди детей и взрослых, среди пьяных мастеровых и толстух-домохозяек.

Дав в своё время согласие Рунсибелу и его симпатичной супруге поступить на королевскую службу, я совершил большую ошибку. Ничему не научился, почти ничего нового не узнал. Оружием, кроме своего посоха, владеть по-прежнему не умею. Ни о каком продвижении по службе, обретении титула и богатств даже и речь не идёт. Убийца Маделайн скрылся в неизвестном направлении. Возможностей выследить его и наказать за совершённое злодейство у меня как не было, так и нет. Ну а кроме того, я всё больше утверждался в мысли, что как бы жестока ни оказалась моя месть этому ублюдку (в случае, если б мне когда-нибудь удалось его разыскать), это не дало бы ровным счётом ничего – ни счастья, ни радости – той жалкой горстке пепла, что осталась от моей матери. Единственным, кто испытал бы удовлетворение от этого акта возмездия, мог быть только я сам, моё жалкое, забитое и затравленное эго, ссохшееся за последние годы до такой степени, что реанимировать его вряд ли было мне по силам.

Короче, пора было мне сматываться. Делать ноги из крепости. Но одно соображение покуда удерживало меня от этого шага. Очень хотелось покинуть распроклятое место чуть более обеспеченным, чем я сюда заявился. Ну или уж по крайней мере кто-то должен был ответить за все унижения, которые я претерпел на так называемой службе короне и отечеству, вынужденно находясь среди таких «достойнейших» представителей человечества, как рыцари его величества и их оруженосцы. Мне необходимо было, чтобы хоть кто-нибудь из них за это поплатился. Поэтому я и решил остаться ещё ненадолго, чтобы дождаться удобного случая для осуществления своих планов.

* * *

– Едут! Едут! – гаркнул во всю мощь своих лёгких один из дозорных, нёсший караул на внешней стене крепости. Крик его долетел аж до самого замка. И вскоре на одном из холмов уже можно было разглядеть цепочку верховых. Как огромный, извивающийся серо-коричневый змей, тянулась она к стенам крепости. Войско было ещё в нескольких милях от столицы, а ликующий народ уже выстраивался в две шеренги вдоль главной улицы, чтобы лицезреть своих героев и приветствовать их восторженными воплями.

Я тоже замешался в эту толпу, но, как вы наверняка догадываетесь, нимало не разделял общего ликования. Просто ждал прибытия отряда вместе со всеми остальными зеваками. Воины очутились у главных ворот спустя час с лишним после того, как их заметил дозорный. Что и говорить, зрелище они собой являли и впрямь внушительное. Некоторые из рыцарей сложили головы в боях, но самые сильные, смелые и самые, на мой взгляд, мерзкие из них остались невредимы и с гордым видом победителей вступили в столицу. Они прямо-таки упивались восхищением толпы, хвалебными возгласами в свой адрес.

Не увидав в первых рядах торжествующих воинов-победителей своего врага Булата Морнингстара, я понадеялся было, что с ним покончено. Вы себе представить не можете, какой прилив счастья я ощутил, вообразив, что череп белокурого красавца с квадратной челюстью уже, поди, украсил собой один из парадных залов в крепости диктатора Шенка. Но нет, этим сладостным надеждам не суждено было осуществиться. Через какой-нибудь миг я увидел красавчика Булата. Он находился, где ему и надлежало – подле отвратительно живого и здорового сэра Кореолиса.

А в добавление к этому по крепости вскоре после возвращения армии пошли разговоры о необыкновенной отваге славного Морнингстара – он, дескать, обнажил меч ради спасения своего патрона, выбитого из седла, и уничтожил чуть не половину неприятельского отряда. Поздней мне удалось выяснить, что в действительности отважный Булат уничтожил всего троих воинов Шенка, двое из которых были мертвецки пьяны и не способны к сопротивлению. Но тем не менее слухи о невиданной храбрости Морнингстара, не иначе как инспирированные им же самим, продолжали циркулировать среди придворных. Поговаривали также и о том, что смельчак Булат наверняка будет произведён в рыцарское достоинство значительно раньше других оруженосцев. Поверьте, никакой зависти к нему в связи с этим я не испытывал. Во-первых, потому как сам нисколько не стремился стать рыцарем, а во-вторых, рассчитывал ко времени его посвящения быть на весьма значительном расстоянии от крепости и её обитателей.

И снова дни потянулись за днями привычной унылой чередой. А я без всякого толку ломал голову, как бы посчитаться со своими обидчиками. Надо было что-то придумать, изобрести какой-то способ, но даже проблеск мало-мальски сносной идеи не посетил меня ни разу со времени окончания войны с Шенком. И вот, представьте себе, как это часто бывает в жизни, случай осуществить мой план вдруг взял да и выпал сам собой, когда я этого совершенно не ждал.

Вот как это вышло. Однажды вечером я, по своему обыкновению, брёл к замковой стене. Настроение у меня было неплохое: я только что как следует вычистил Титана и насыпал ему полную кормушку овса. Уход за этим великолепным животным был, пожалуй, единственной обязанностью, которую я выполнял с удовольствием. Путь мой лежал к заветному потайному ходу, к королевским запасам спиртного. В последнее время я к нему здорово пристрастился, и душа у меня, можно сказать, ликовала в предвкушении выпивки. Но стоило мне поднять руку, чтобы потянуть на себя выступавший из стены камень, как откуда-то сзади раздался противный баритон Булата Морнингстара. Он меня окликнул. Я застыл на месте как вкопанный. Ведь ещё секунда, и этот бахвал застал бы меня у открывшегося лаза в погреб. При мысли о том, что могло за этим последовать, у меня аж мурашки по коже пробежали.

Морнингстар был не один, его сопровождала целая стая приятелей. Я подметил, что в его отсутствие все они до единого передвигались по земле нормально, как обычные люди, но стоило Булату затесаться в их компанию, и каждый начинал подражать его небрежной походке вразвалочку. Не исключаю, что делали они это неосознанно. Мне же при виде этой ватаги во главе с Булатом всегда казалось, что почва начинает ритмично подрагивать в такт их шагам, меня даже слегка подташнивать начинало.

– От тебя разит конским навозом, любезный оруженосец, – сладким голосом пропел Морнингстар, остановившись в нескольких шагах от меня. – Что это ты прислонился к замковой стене? Решил её подпереть, чтобы на нас не свалилась?

Это замечание вызвало у некоторых из его приятелей одобрительное хихиканье.

– Да нет, это я так, на всякий случай. Похоже, твоё самомнение после войны с Шенком так разбухло и всё ещё растёт столь быстрыми темпами, что грозит взорвать замок изнутри. Он стал слишком мал, чтобы вместить твоё «я». Но раз ты снаружи, я могу оставить свой пост. – С этими словами я отступил от стены, от того её участка, где находился тайный ход в подземелье.

Представьте себе, кое-кто из прихлебателей Булата по достоинству оценил моё остроумие. С разных сторон до меня донеслось несколько робких смешков, которые, впрочем, тотчас же стихли, стоило Булату грозно взглянуть на стайку оруженосцев. Затем он снова обратил своё милостивое внимание на мою скромную персону и пропел, сладко жмурясь:

– Ты, никак, готовил лошадь нашего доблестного Умбрежа к предстоящему турниру? Очень своевременно, осталось-то ведь всего два дня.

– Турнир, – повторил я озадаченно, словно впервые слышал о нём. И только потом вспомнил: ведь и впрямь в крепости говорили о празднестве, которое король собирался устроить в честь победы над Шенком. Показательные сражения между рыцарями – разумеется, всё должно происходить понарошку, без увечий и тем более смертельных исходов. Ну, вроде потасовки в питейном заведении, за исключением, возможно, чистоты намерений и помыслов, присущих последней. И мой Умбреж, представьте себе, также был записан в число участников.

Прежде старику нередко приходилось участвовать в такого рода соревнованиях. Однако чести себе он в них не снискал. В последние десяток-другой лет его вышибали из седла в первом же поединке. Да и чего ещё, скажите на милость, можно было ожидать от этого огородного пугала?

– Да-а, турнир, – пробормотал я. – А как же, как же, конечно, мы к нему готовимся.

– Ещё бы! – с мерзкой усмешкой подхватил Булат. – Кому и готовиться к состязанию, как не вам с Умбрежем? Твой господин всем нам продемонстрировал свой способ подготовки к турниру, когда свалился с лошади во время построения отряда.

Оруженосцы, окружавшие Булата, так и покатились со смеху при этом его замечании.

Мне нечего было ему ответить. Принуждённо улыбнувшись, я отвёл взгляд в сторону и приготовился было уйти.

– Зачем же ты нас покидаешь, Невпопад? – осклабился Морнингстар.

– А зачем бы мне с вами оставаться, Булат? – в тон ему ответил я.

– Мы же так мило болтаем. Так по-дружески. В конце концов, все здесь присутствующие – оруженосцы, и это нас объединяет. Кое-кому, правда, недолго осталось пребывать в этом звании. – Он горделиво выпрямился. – У некоторых на роду написано иное. И судьба к ним благоволит.

Господи, опять это до оскомины надоевшее слово!

Я потёр переносицу. Потребность в алкоголе заявляла о себе всё настойчивей. Мне прямо-таки зверски, как никогда прежде, хотелось выпить. Горло так и сжималось от предвкушения того, как по нему польётся живительная влага. Я сглотнул.

– Булат, тебе не наскучил этот разговор? Лично я, если у тебя нет ко мне неотложных дел, предпочёл бы...

– Я просто понять хочу, Невпопад, – перебил он меня.

– Что именно? – с едва скрываемой досадой спросил я.

– Понять, каково это... быть неудачником, вечно находиться в проигрыше.

Признаться, я сам не ожидал, что его слова так меня заденут. Мне следовало в ответ пожать плечами и молча уйти, но меня словно кто-то дёрнул за язык, и я запальчиво произнёс:

– Тебе что же, Морнингстар, больше заняться нечем, кроме как меня постоянно подначивать и травить? Прямо какой-то мастер травли, честное слово. Я что тебе, олень или дикий кабан? Уж лучше б ты всамделишной охотой занялся, что ли.

Морнингстар долго мне не отвечал. Его приятели, затаив дыхание, ждали, как он отреагирует на мои слова. Из-за туч выглянула луна, и казалось, ей тоже сделалось любопытно, чем кончится наша словесная дуэль.

Булат вопреки моему ожиданию не вышел из себя и ни на шаг ко мне не приблизился. Только улыбка на его самодовольном лице стала, может, чуть менее торжествующей.

– Пусть так, – произнёс он и, пожав плечами, прибавил: – Но это куда лучше, чем... чем слыть придурком и посмешищем. Чем всегда, и всем, и во всём проигрывать.

И тогда я принял его вызов, не ведая, чем это для меня впоследствии обернётся.

– Запомни, Морнингстар, я не Умбреж. Я сам по себе. Что бы старик ни делал, ко мне это отношения не имеет.

– Глупости, ещё как имеет! Мы все, – тут он обвёл жестом руки ватагу своих приятелей, – купаемся в лучах славы наших сэров рыцарей, мы делим с ними эту славу и гордимся их деяниями. А стоит рыцарю сплоховать... И это наносит ущерб репутации его оруженосца.

Мы все, кроме тебя, конечно, пережили немало счастливых минут, минут триумфа. Мы сумели достойно себя проявить. И то же самое относится ко всем нашим патронам. А ты чем похвалишься, Невпопад? Имей в виду, я, между прочим, не только будущий рыцарь, меня и науки тоже интересуют. Так вот, мне даже с чисто научной точки зрения интересно, как ты себя должен чувствовать в шкуре вечного неудачника. – Тут его тон стал ещё более насмешливым. – Постоянно ли тебя гнетёт мысль о собственной никчёмности? Или ты подвержен частым приступам тоски и уныния? Или успел уже настолько отупеть от безделья и от позорной непригодности своего рыцаря к несению службы, что всякую чувствительность потерял? Ответь, сделай милость.

– Ты меня недооцениваешь, Морнингстар. И сэра Умбрежа, кстати говоря, тоже. – Вот уж это, как вы понимаете, было чистейшей воды ложью. Мне от сознания собственной никчёмности хотелось бежать из замка без оглядки, а Умбреж был непригоден ни к чему на свете.

– Да что ты говоришь?! Может, ты готовишь для всех нас какой-нибудь сюрприз? Не иначе как Умбреж собирается стать победителем турнира? О, как бы я желал взглянуть на это! Хоть одним глазком. А вы что скажете, друзья?

Друзья не замедлили ответить ему угодливым хихиканьем. Мне даже почудилось, что и луна в небе легонько качнулась, прыснув со смеху.

Чаша моего терпения переполнилась, и прежде, чем я успел сообразить, что происходит, из груди у меня сами собой исторглись слова:

– Насколько же, интересно знать, велико твоё желание увидеть его победителем?

В голосе моём Булат отчётливо расслышал вызов. Он сделал шаг в мою сторону, прищурился и недоверчиво тряхнул головой. Ещё бы, мне и самому с трудом верилось, что я в самом деле это произнёс. Но отступать было поздно.

– Так ты мне пари предлагаешь, так?

Я молчал, отчаянно надеясь, что Булат и вся стая, посмеявшись, наконец уберутся куда-нибудь. Но не тут-то было! Вышло так, что я сам проделал брешь в своём панцире, и Булат не замедлил ткнуть в неё остриё клинка.

– Десять совов, – азартно выкрикнул он и тут же скороговоркой добавил: – Нет, удваиваю! Двадцать соверенов!

– Но у меня нет таких денег.

– Ага, отказываешься от пари?! Знаешь, что выигрыш за мной!

– При чём здесь выигрыш и проигрыш? – солгал я. – Просто мне нечего поставить против твоей двадцатки, и в таком случае пари заключено быть не может. Это было бы против правил. Сам знаешь, не мне тебя учить.

– На кон не только деньги ставят, – подумав, возразил Булат, – но и многое другое. Я готов принять в качестве ставки твоё обещание в случае проигрыша стать мне слугой на какой-нибудь срок. Я тебе буду поручать самые противные из своих обязанностей оруженосца. Вот так и договоримся. – Он вытащил из кармана и подбросил на ладони кожаный мешочек с монетами. – Моё золото против твоих трудов. Что скажешь?

Получалось, что этот сукин сын меня переиграл. Я уныло кивнул.

Но Булату этого показалось мало.

– Джентльмены, – обратился он к своим приятелям. – Не желаете ли принять участие в нашем пари?

Из здоровых глоток оруженосцев вырвались возгласы согласия и одобрения. С весёлым хохотом они стали выуживать монеты из своих денежных мешочков. По двадцать соверенов каждый! Что ж, они могли себе это позволить. Все как один были отпрысками богатых и именитых семейств и получали от отцов или опекунов щедрое содержание. Я же, в противоположность им, мог рассчитывать только на везение, на свою изворотливость и на свой ум. В наличии последнего, однако, приходилось серьёзно усомниться, учитывая события последних минут.

– Ответь же, Невпопад, – требовательно произнёс Морнингстар. – Пари между нами заключено, ведь так?

До чего ж заносчивы, до чего уверены в себе, в своих силах и в своей правоте эти рыцарские сынки! Через несколько лет они сделаются взрослее и ещё хвастливее, ещё наглее, чем ныне. От них всего можно будет ждать. Если они уже сейчас ценят себя столь высоко. Итак, совершенно очевидно, что в их лице подрастает новое поколение доблестных, благородных рыцарей, готовых целыми отрядами насиловать трактирных служанок, когда выпадет такая возможность.

«Задай же им всем! – прозвучал настойчивый голос в глубине моего существа. – Найди какой-нибудь способ с ними поквитаться! Придумай что-нибудь! Действуй!»

– Да, – сказал я.

Мне стало любопытно, как они отреагируют на моё согласие. В течение нескольких мгновений я даже льстил себя надеждой, что проявленная мной стойкость вызовет у них хотя бы подобие уважения. Но юнцы лишь расхохотались, дружной компанией двинувшись от меня прочь и на ходу вслух перечисляя все тяжёлые и унизительные поручения, какие мне придётся выполнять в качестве их слуги после неизбежного проигрыша. Но Булат вдруг вспомнил что-то важное, оставил своих приятелей и бегом возвратился ко мне.

– Вот ещё что, Невпопад, – с угрозой произнёс он. – Когда ты проиграешь, не надейся улизнуть из крепости. Лучше сразу оставь всякие мысли о побеге. Пари есть пари, и мы шутить не любим. Заруби это себе на носу. Попробуешь спастись бегством, уж мы тебя догоним. И накажем, не сомневайся. – По тону его голоса, по стальному блеску глаз можно было без труда судить о реальности высказанной угрозы. – Согласно кодексу чести, ты в таком случае будешь нам служить долгие-долгие годы, а вдобавок тебя в цепи и кандалы закуют, чтобы поубавить прыти. Приятного тебе вечера, Невпопад. – Морнингстар с издевательской улыбкой сделал вид, что отдаёт мне честь. И вернулся к своим дружкам.

Некоторое время спустя я сидел в винном погребе, уставив неподвижный взор в серую стену и покачивая, словно ребёнка, мех с вином, который обеими руками прижимал к груди. И повторял как заклинание:

– Я в западне. В западне...

И это было правдой. Из одного только глупого бахвальства я позволил Морнингстару и его прихвостням вовлечь себя в гибельное пари. И что, чёрт побери, мне было с этим делать? У моего патрона сэра Умбрежа, разумеется, не имелось ни малейшего шанса победить на турнире. А у меня не было решительно никакой возможности раздобыть необходимую сумму, чтобы расплатиться с участниками спора. Оруженосцам за службу не платили ни гроша. Стол, кров и боевой опыт – вот всё, чем вознаграждались их труды на благо рыцарей-патронов. Юношам из богатых семейств, то есть всем, кроме меня, перепадало кое-что от любящих родственников. Я же был один на свете и рассчитывать мог только на себя. Обратиться к Умбрежу с просьбой о ссуде я бы ни за что не решился. Старик был на редкость прижимист и вдобавок терпеть не мог всяческих пари и любых игр на деньги. Считал это позорной практикой, недостойной настоящего рыцаря и джентльмена. Если б я даже и попытался ему объяснить, что в случае моего проигрыша он рискует остаться без оруженосца, поскольку я попаду в кабалу к своим противникам, это вряд ли произвело бы на него впечатление. Он, говоря по правде, прекрасно обошёлся бы без моих услуг, в которых почти не нуждался, и легко позабыл бы о моём существовании. Мало того, ему без меня, возможно, стало бы вообще легче жить, ведь в этом случае сэру Умбрежу не приходилось бы по нескольку раз на дню осведомляться, кто я такой и как моё имя.